Аннотация: После "Шишкарей" - "Вынужденные переселенцы", за ними "Утиная история", а уж потом - "Бараний междусобойчик"
БАРАНИЙ МЕЖДУСОБОЙЧИК.
Не прошло и недели после знаменитых крестин, как на хутор прикатила теща и присоветовала дочерям отвезти своих "бесполезных" обратно в тайгу, бросить их там, не доезжая до ближайшего населенного пункта километров за сто, и готовыми к другой, новой, жизни, возвращаться обратно. Она подробно живописала все ими содеянное и на естественное желание зятьев оправдаться коротко ответствовала: "Будя вам, икру мятать, когда лужи высохши!", что в дословном переводе означало - глаза б мои на вас не глядели, прости Господи, мою душу! На семейном совете им была назначена высшая мера "пресечения" - отлучение свояков друг от друга.
К тому времени хозяйство Ивана состояло из непримиримо-ревнивого барана Борьки с овечьим гаремом, блудливой коровы Голубки, молодого бычка Вольдемара, шипучего, как эфералган упса, гусака Гриши, со-товарищи и любимой свиньи Домны - Машки.
Надо сказать, что существует до сих пор еще никем не изученный феномен, по которому животные, живущие в тесном контакте с людьми, становятся часто, как две капли воды, похожими на своих обожаемых хозяев. И в этом смысле Иваново хозяйство не стало счастливым исключением, а скорее лишний раз подтвердило собою вышеозначенный факт. Но вот, что интересно, слушались они все только Домну, признавая в ней свою хозяйку, а походить старались только на Ивана, видимо признавая в нем свою ровню...
Каждый из них, сам по себе, уже представлял редкий экземпляр местной фауны. А собранные все в одном месте , на одном с Иваном подворье, они являли собой - стихийное бедствие, т.е. прямую угрозу спокойным хуторским устоям всего северо-западного региона. Соседи даже боялись покупать у них молодняк на племя: а вдруг эта "бяда" передается по наследству?
Чего стоила одна корова Голубка! Кто и когда назвал ее так? Чего было больше в этой кличке - насмешки или сарказма? Никто и никогда не узнает этого. Потому, что прежде, чем получить "вид на жительство" у Ивана на подворье, она сменила три хозяина. Бестия была первостатейная! Ее коронный номер состоял в том, что она молчаливо-задумчивая с виду, спокойно шла за хозяином до луговины, старательно пряча "игринку" в глазах за кокетливо опущенными ресницами. Дойдя до места, эта шельма делала вид будто укушена "бздыком" или, по крайней мере змеей: вырывалась из рук, задирала хвост и, издавая звуки подобные иерехоновой трубе, неслась к лесу. Бедный, ничего не подозревающий хозяин, не ожидающий такого подвоха, бросался спасать любимое животное. Голубка же, дав круг по лесу, спокойно возвращалась на исходное место. В лучшем случае просто изжевывала все, что с собой бралось на обед. В худшем - все, что бросал на месте незадачливый пастух, включая одежду. Потом она принималась спокойно щипать травку и, когда часа через два, из лесу выходил вконец измочаленный хозяин, она встречала его укоризненным мычанием. Будто говорила: " Н-у-у-у, ты че м-у-у-жик, шуток совсем-м не понимаешь, что л-и-и-и?"
Иногда она возвращалась на хутор. Тычась мордой в дверцы сарайчиков, терлась шеей об засовы, открывая их, выпускала всю остальную хуторскую "братву" и.... начинался полный вселенский содом!
Машка каталась в огороде по грядкам на своих дородных ляжках, как на санках, с удовольствием добывая пятачком сортовые, любимые Домной луковицы гладиолусов и тюльпанов. Борька выводил свой гарем на капусту. Причем, не дай Бог, если на его прекрасную половину обзарится кто-нибудь! Будь то молодой бычок Вольдемар, видавший виды кобель Пробка или просто огромных размеров тыква, своей неподвижностью вызывающая еще большее подозрение ревнивца. Все они приглашались на честное ристалище тут же, среди бобов и картошки. Чистый кавказец, что возьмешь?
Впечатлительные куры кудахтали, как бабы на базаре. Ехидные гуси шипели, будто проколотые шины. Трещали лбы, заборы и тыквы. Одним словом - полная веселуха!
А Голубка, организовавшая весь этот бедлам, спокойно лакомилась тут же, сочной, хозяйской хряпой, маскируя свои бесстыжие зенки под томный коровий взгляд.
Положил конец всему этому беспределу, как ни странно сам Иван. Видно они действительно были одного поля ягоды и отлично понимали друг друга. Как говорится: "Каковы пенушки, таковы и отрастелушки"...
Однажды, когда по своему обыкновению, Голубка уже была готова сбросить знакомый финт на Ивана, он попридержав ее маленько, аккуратно и неслышно привязал к ее хвосту ..... колокольчик. И не то, чтобы этот колокольчик был маленький, а скорее даже наоборот,- он был совсем не маленький. А Голубка, задрав хвост по обыкновению, тем самым сделала все возможное, чтобы он вякнул над ее шальной головушкой, "аки гром сяред" ясного неба. Эффект превзошел все ожидания! Корова в галопе, резко тормознувши всеми четырьмя копытами по болотине, рогами неуклюже уткнулась в пень, застряла в нем, непроизвольно опорожнив свой кишечник от испуга, замерла, войдя в столбняк, боясь даже опустить задранный хвост, дабы он не произвел больше этого страшного звука. В этой непринужденной, почти балетной позе "ласточка", она напоминала одновременно деревенскую колокольню и колодезный журавель сразу. Иван поскреб задумчиво затылок, видимо решая про себя, в каком из этих двух качеств он поимеет ее в следующий раз. Довольный своей местью, обошел корову со всех сторон и, как бы восхищаясь сам собой, смачно сплюнул.
Дома на вопрос Домны: "Что у нас ноне?", ответил "Ничего, пасемся по маленьку". У Домны сразу засосало под "ложечкой". Она заторопилась на выпас проведать Голубку, а Иван от греха подальше - на сеновал, хорониться в соломе.
"Дочуш, да няужто так и простоявши?" заохала Домна и поволокла домой вконец сомлевшую корову, которая все это время, боясь пошевелиться, мучалась от наседавших на нее оводов, однако, притихшую настолько, что Домна ругалась на Ивана, скорее по привычке, чем по необходимости. Потом она решила собрать яйца, которые одна отщепенка-кура несла принципиально на сеновале. Забравшись туда по лестнице, прогибавшейся под ее не худым, а вполне оправдывающим свое имя телом, она все же, не рассчитав последнего движения, соскользнула-таки с перекладинки ногой и неотесанной лесиной рухнула прямо на замаскировавшегося от нее в сене Ивана.
Справедливо было ожидать, что от Ивана останется на память только одна бесформенная фуфайка да пара кирзовых сапог. Но... повредилась, вопреки здравому смыслу, все же Домна. Иван встал, отряхнулся от репьев, как кобель Пробка - от ушей до хвоста, и любезно предложил свои услуги громко причитавшей Домне.
Ахти! Пришлось оправлять отныне все хозяйство Ивану самому. Но весь промысел случившегося, видно как раз и заключался в том, чтобы здоровехонький Иван позавидовал ушибленной Домне. Дело в том, что твердолобый Борька никак не хотел признавать в нем кормильца, а усматривал в Иване только похотливого своего соперника, отчего разбежавшись, при каждом попадании Ивана в поле его зрения, бил его лбом куда Бог на душу положит. Этот "грех" в бараньей шкуре, появлялся бесшумно ниоткуда и убирался после очередной разборки в никуда. Так, что поверженный "соперник", даже не успевал сообразить толком, что собственно с ним произошло, как оказывался или с ведром помоев на голове или верхом на поленице с дровами.
Не помогала Ивану даже маскировка под Домну. В ее платке и халате, учитывая разницу в типоразмерах, он ярко напоминал пестик в ступке, живенький такой, или, к примеру, вилы в стогу сена. А любимые "кирзачи", в которых он наверное и родился, сослужили ему недобрую службу: они все время бесконтрольно наезжали то на подол, то на полу халата и, запутавшись окончательно в этом бабском отрепье, опрокинули-таки Ивана с крылец во двор, бесформенной грудой обносков. Ну, ты скажи, а!
Нервы не выдержали даже у кобеля Пробки. Чутье подсказывало ему, что это - свой. Но визуально, вся эта куча лоскутного хлама никак не связывалась ни с хозяином, ни с хозяйкой. И он, забоявшись от незнакомых впечатлений, впервые в жизни, задрав морду кверху, дико и страстно завыл.
И тут у Ваньки придуман было неожиданная конструкция! Не смотря ни на что, натура у него все-таки творческая! Взял он столитровую, железную бочку: в нее, с крыши, воду теплую Домна запасала для огурцов. Перевернул вверх дном. В дне прорезал отверстие для головы, а на уровне плеч дырки для рук проделал. И получились у него противобарановые доспехи. Теперь, когда Борька подлетал к нему, Ванька-искусник, приседал вместе с бочкой, а баран, стукнувшись "неслабым" лбом об "доспехи", оставлял на них только вмятину, после чего уже с уважением поглядывал на Ивана, который вязал ему на пальцах фиги и радостно матерился.
Но Борька был тоже личностью незаурядной. И делая вид, что больше не интересуется Иваном, дал своему сопернику возможность страх потерять и бдительность утратить. А когда Иван и впрямь расслабился, Борька шарахнул его с неожиданной силой так, что Иван, не успев присесть, вместе с бочкой покатился под горочку, спелым желудем, набирая скорость. Все это напоминало работу костедробилки и мясорубки сразу. Иван, мужик с виду, хоть и хлипкий, но бывалый: на фарш весь не изошел, но отбивная из него получилась знатная! Чисто - котлета по-киевски! Вокруг косточки, нафаршированная мякотью со специями шкурка...
Иван затаил на барана непреходящую, саднящую его день и ночь, обиду. Борька последнее время обнаглев окончательно, помыкал даже бычком Вольде- маром! Пробка боялся его, как огня. Он провозгласил себя полновластным вожаком на подворье! А это для хозяина - позор...
Иван позвал ветеринара, и вместе они, после короткой, но неравной борьбы, обрезали под корень вместилище всех Борькиных самых сильных переживаний! Так Ванька окончательно утвердился единовластным "авторитетом" на хуторе, равно как и всего его поголовья! С тех пор больше уже никто не нарывался. Даже Домна присмирела на время...