| |
|
Макс Тарасов
Ключ к безмолвию
Шесть пуль
Лежал у стены - не лежал даже, полусидел. Синяя рубашка в бурых пятнах, намертво сжатые на дуле револьвера зубы, отсутствующий взгляд, отсутствующий затылок. Корявая надпись "Прости" на стене. Не прощаю.
- Говно, - сообщил парню в синей рубашке, переступил через ноги в камуфляже, и потянул револьвер. Зубы неожиданно легко отпустили ржавый ствол, голова упала на грудь. Посмотрел на то, что когда-то было его мозгом, и торопливо отвернулся.
Кровь, мерзость, грязь - привыкнешь? Наверное, но пока есть надежда...
С тонким писком вьются вокруг лица коричневые бабочки. Возможно, писк мне мерещится. В барабане револьвера шесть пуль - в каждом гнезде, ни одного пустого. Но тогда?.. К черту, хватит загадок. Рванул дверь, выпал в холодное, липнущее к одежде облако. Здесь все ржавеет. Здесь все разлагается. Дома - черные глыбы. Улицы - траншеи. Туман испуганно мечется по широким проспектам, и радиоприемник в кармане шуршит, шуршит, шуршит... Значит, рядом твари. Вот только они - не самое страшное.
Иду по центру улицы, подальше от стен. Туман ползет впереди, сбоку, сзади, слоится над головой, и даже намека на солнце нет в этом бесконечном белом мареве.
Здесь очень тихо. Если бы не мои шаги, если бы не шипение приемника - безмолвие проглотило бы городок, не подавившись. Это забавно, если припомнить его название, которое красуется на каждом втором рекламном щите. "Туристический рай...Волшебная природа... Живописнейшие пейзажи..."
Где всё это, где? Вранье большими буквами глядит на меня плакатов. Но чтобы его рассмотреть, надо подойти поближе, замереть в тишине, и вглядываться в облезлую картинку сквозь узоры тумана.
Шипение приемника становится громче. Тварь вырастает из тумана, ковыляет наперерез. Даже ковылянием нельзя назвать эту шаркающую, дерганую, обе-руки-в-жопе - походку. Что-то тащит в зубах, что-то длинное и тяжелое, что-то настолько привлекательное, что тварь даже не собирается на меня нападать. Руку. С растопыренными пальцами, вырванную в локте - надеюсь, ее хозяин мертв. Туман плывет и слоится.
Медленно поднимаю револьвер, тщательно целюсь. Выстрел звучит не громче хлопка в ладоши. Туман питается звуками. Может, и не только ими.
Тварь падает - они вообще очень слабые, нежизнеспособные - можно убить пинком ноги. Но не тех, что приходят в темноте после сирены. В темноте все по-другому.
Подхожу, рассматриваю то, что она тащила куда-то. Вырванная в локте рука, да. Торчат куски пластика. Манекен.
Пять пуль
Вот и забрел в тупик. На карте поперек каждой дороги - извилистая алая линия, так похожая цветом на свежую кровь. Крови и без того хватает, но другого маркера у меня нет.
Рассматриваю очередную пропасть - туман, переходящий в темноту. Бросаю вниз кусок асфальта. Секунда - тишина, десять секунд - тишина, полминуты - тишина, минута, две - тишина. Отворачиваюсь, иду прочь - долетает слабый, призрачный звук. То ли дно пропасти, то ли где-то шерохнулся камень под ногой твари. Не бывает таких провалов. Не бывает таких глубоких провалов. Не бывает таких глубоких провалов посреди города.
Но - есть.
Возвращаться назад, сквозь утонувшие в тумане кварталы, к умершей у заправки машине? Противна сама мысль, и крепнет убеждение, что не выйдет - вернуться. Тут один путь - вперед. Пока есть надежда.
Ворота скрипят, проржавевшая цепь падает на асфальт, грохочет. Я пришел, хватайте меня, нарушителя! Но дом молчит, растет в невидимое небо, скалится недоброй прогнившей ухмылкой распахнутой двери. Три... четыре... Этажи теряются в тумане. Кажется, крыши нет вовсе - только темная громада, уходящая вверх в белой кисее.
Внутри темнота и затхлый запах. Качаю пружину фонарика, он светит, неровно и блекло.
Желтое пятно прыгает по обшарпанным стенам, теряется в темноте расходящихся коридоров. Двери в них заперты, а проходы завалены каким-то хламом. Дверь в холле, по-видимому, во внутренний двор, заколочена. В одной из досок торчит топор.
Мне нужно выбраться. Мне нужно идти вперед. Движение - и, возможно, удастся не сойти с ума. Но только не здесь, в темноте, шорохах, при звуке капающей воды.
Дверь трещит под ударами топора. Чья это квартира, где ее хозяева, что там, внутри - не волнует. Главное - окна должны выходить во двор.
Стена, будто соты - вся в черных пулевых отверстиях. Из одного стекает вниз темная жидкость. На полу - "Ингрэм" с пустым магазином.
Окна покрыты пылью, шпингалет заело. Иззубренная сталь топора помогает и на этот раз.
Во дворе почти нет тумана. Выхода тоже нет, два корпуса сцепились намертво углами, глядят мертвыми глазами друг на друга в слепой ненависти. Огромный бассейн в центре двора пуст. Посредине что-то чернеет. Спускаюсь, подхожу - колесо. Маленькое, круглое, с невытертой еще резиной. От детской коляски. Черт знает что.
Выламываю дверь в соседний корпус. В руках остается топорище, лезвие улетает в темноту. Все двери внутри заперты. Заплесневелый мрак и лужи под ногами.
Лестница наверх, грязь на ступенях, надписи (кровью?) на стенах. Все, как одна - бред параноика. Все, как одна - обращаются ко мне на "ты", а я не помню, чтобы пил с кем-нибудь на брудершафт здесь. Я вообще - не помню.
Ехал к сыну, через полстраны, день рождения, здоровый пушистый коричневый медведь на соседнем сиденье. Не помню имени - сына, не медведя. Женщину, которая его родила, тоже не помню. Неважно.
Пустой бак, обычное дело, остановился на заправке, подождал - никого. Пошел поискать хозяина - не нашел. Потом сгустился туман, а в тумане была детская фигурка, неясные тени и звонкий крик. Бежал, хотел помочь. Только сбился, заплутал в прямых улицах городка. Как - не знаю. Туман, должно быть.
Когда это? Да, всего лишь утром. Потом был труп в кафе, глядящий вырванными глазами на листок меню с намалеванным кем-то смайликом. Было шипение радио, были твари, выходящие из тумана, выползающие из-под машин. Ни одного живого человека и мокрые щупальца, распластанные в воздухе. Да еще сирена и тьма, накатывающая на город тошнотворными волнами.
Самое плохое - странное чувство, что мне нужно двигаться, во что бы то ни стало преодолевать город - будто он противодействует мне, стремится укрыть что-то. Но, мелькает иногда мерзкое сомнение - вдруг нет? Вдруг - заманивает?
Проверяю двери по левой стороне коридора - второй этаж, невысоко, спрыгну. Только бы...
Одна подается. Квартира чуть светлее коридора. Остатки мебели свалены у разбитого окна, тянет запахом прелого дерева. Подхожу поближе, разглядываю гору хлама - будто бульдозером сворочена в одну омерзительную кучу вся обстановка квартиры.
За окном несутся клочья тумана и проглядывает кирпичная стена. За спиной вдруг - шаги и скребущий звук. Оборачиваюсь.
Неторопливо идет вперед чудовищной, вихлястой походкой. Сзади - чертит по полу лезвие огромного ножа в рыжих пятнах. Ноги в грязных сапогах мерно поднимаются и опускаются, как в замедленной съемке. Вместо лица - мятая жесть в темных пятнах. Похож на тварей, но - куда страшнее.
Торопливо лезу на гору хлама.
Открывать окно времени нет.
...черт, но!
Я же не коммандос, второй этаж...
Стреляю в центр жестяной морды.
Звон и грохот.
Движется.
Ныряю в окно. Остатки стекла разлетаются, режут шею и спину. Туман...
Четыре пули
Бежал. Бежал, натыкаясь на деревья, фонари, указатели, парковочные столбы. Трещало радио, мелькали размазанные по туману фигуры. Влажный воздух тяжело входил в легкие, заставлял кашлять, сбивал шаг. В кафе влетел, не задумываясь, хлопнул дверью так, что задребезжали стекла и посыпались с потолка хлопья побелки. Забился за стойку, в сырую темень, и долго не хотел включать фонарь. Потому что - вдруг, сейчас, прямо напротив. И тогда - только умереть.
Я не думал, что это шутка. Я не воспринимал это как простое приключение. Но - было ощущение, что всё сейчас - вот-вот, чуть-чуть - закончится. Проклятый туман. Что с этим городом?
Сдвигаю к двери два столика, кладу третий вверх ногами на их гладкие спины. Сомневаюсь, что это поможет, но так спокойнее. За окнами кафешки нет тумана - только ночь. Закрываю все жалюзи, отгораживаюсь от темноты.
Обхожу помещение - пусто. Повсюду слой пыли, осколки разбитых бутылок. С лакированной поверхности стойки крикливо-газетно: "Педофил зверски убивает собственную жену и ребенка". Смотрю на число - прошлая неделя. Значит?.. Не знаю.
Засыпаю на поставленных в ряд стульях - позади стойки. Иллюзия безопасности. Сквозь сон - будто бы сирена, собачий лай и колокольный звон. Что явь, что греза - не разобрать. В городе есть церковь? Тону...
...и выныриваю под звон разбитого стекла и громкие аплодисменты. Чудовище сидит на ножке стола у двери, отчаянно хлопая огромными кожистыми крыльями в попытках удержаться на крошечном насесте. Спросонья долго ищу револьвер, вскидываю, целюсь. Здесь невозможно промахнуться. Сквозь уползающий в разбитое окно дым долго разглядываю клювастую морду твари. Мертвая и оскаленная, она сохраняет удивительно глумливое выражение.
Три пули
С утра было солнце, но потом, не помню уже, когда, наполз, обнял город всё тот же туман, сырой, с явным озерным запахом и привкусом водорослей. Мальчишка стоял на перекрестке, засунув руки в карманы, и смотрел на каменный фасад с клыкастыми каменными тварями, стерегущими вход. "Морг" - чертили по камню в тумане прямые рубленые буквы.
Страшно. А ему нет? Но - живая душа.
- Эй, парень... - вязнут в тумане, мерзко пружинят между губами слова. - Что ты здесь делаешь? Где все? Что с городом?
- Я ищу свою маму, - говорит он. Глаза удивительно синие и чистые. - Она тут...
Тонкая рука тянется к черному фасаду напротив. Молчу.
- Работает, - добавляет пацан. Лет семь, наверное. Не больше. Если он здесь, значит?.. Не знаю!
- Идем, поищем ее. Ты не видел... еще кого-нибудь?
- Нет.
Высокие белые двери пропускают внутрь. Чуть скрипят петли, тлеют лампы на стенах и холодит кожу мерзлый, пропахший больницей ветер. Наверху вращается огромный вентилятор, лениво рассекая лопастями воздух.
- А где твой папа?
- Он умер.
В маленьком холле безлюдно, пустуют высокая белая стойка и два кожаных диванчика. За единственной незапертой дверью - ступеньки вниз. Свет там помигивает, похоже - скачет напряжение.
- Сиди здесь. Я поищу твою маму.
Шагаю вниз, и холод поднимается от щиколоток к поясу и выше, охватывая дрожью тело.
Столы с белыми простынями, блестящий кафель, стена с железными дверцами. И одинокая фигура в белом халате, переходящая от стола к столу. Лампы на потолке мигают синхронно и размеренно. Свет - тьма - свет...
- Сестра! - говорю, а оказывается - кричу во весь голос, и прокатывается по залу жуткий отголосок собственного слова. Глупо и неуместно звучит - какая еще сестра? Но она оборачивается. Черные волосы падают на лицо. Лампы опять гаснут. Мгновение темноты тянется долго, долго, долго - и слышны торопливые шаркающие шаги.
Свет.
Сутулость, переходящая в уродство. Прижатая левая рука, перекореженная правая. Искаженное, злобное лицо. И - пустые манекенные глаза. Уже совсем близко, замахивается обрезком трубы - на конце налипла какая-то слизь, волосы и клочья чего-то...
Тьма.
Молчание и грохот расколотого железом кафеля. Отскакиваю в сторону, что-то мягкое под руками, не держит, отлетает в сторону, ноги скользят, свист железа где-то совсем рядом.
Свет.
Стоит спиной. Неподвижно, занеся трубу для удара. Вылитый манекен. Не видит. Белый халат весь в пятнах. Вытаскиваю револьвер, крадусь к выходу. Не слышит.
Тьма.
Взбегаю по ступенькам. Оборачиваюсь.
Лампы внизу снова вспыхивают, вижу ее - идет, несбалансированной, дерганой походкой. Марионетка на веревочках, но - видит. Слышит. Чует.
Вспоминаю, как она двигалась - от одного стола к другому. Вспоминаю потемневший конец трубы. Безумие.
Выстрел.
Тьма.
Мальчишка ждет на кожаной скамье, болтая ногами над кафельным полом.
- Знаешь, твоя мама...
Его лицо освещает неожиданная догадка:
- У нее же сегодня выходной! Она дома!
И такая уверенность в этом чистом голоске, что и я верю.
Две пули
Дом мертв. Это так же очевидно, как туман, холод и далекий надтреснутый вопль колокола. Разбитое стекло в окне, засыпанная листьями дорожка, футбольный мяч на крыльце и пустая собачья будка. Внешние признаки, ерунда. Дух смерти затаился глубже, в ультрафиолетовом, должно быть, диапазоне. Страшно заходить внутрь.
- Подожди здесь, а?
Соглашается. Дверь не заперта.
Маленький, чистый домик. Сумрачно. Пыльно. Зачехленная мебель во всех комнатах. Никого.
Скрипит под ногами узкая деревянная лестница. На втором этаже мебели нет вовсе, а одна дверь заперта. Прикладываю ухо. Вроде бы, скрип. Вроде бы - голос.
Четыре удара ногой в область замка. Только потом понимаю, что боюсь - страшно, до дрожи, до ледяного ужаса боюсь того, что могу увидеть. Но внутри темно, и, кажется, пусто. Фонарик высвечивает свисающую с потолка петлю. Веревка кажется туго натянутой. Внизу - опрокинутый стул, а на стене под светом фонаря - тень повешенного. Склоненная набок голова. Растопыренные пальцы рук, одна нога короче другой. Тела нет, но веревка натянута, скрипит и раскачивается под невидимым грузом. Торопливо выключаю фонарь.
Спускаясь, думаю, что же делать с мальчишкой. Шагая к двери, думаю, что это лишняя обуза. Открывая дверь, думаю, что вдвоем все равно лучше. Что - не брошу. Что - спасемся.
Он лежит на покрытой сухими кленовыми листьями траве, и облезлый пес рвет его лицо, наступив на грудь тощими лапами. Стреляю - пса отшвыривает в сторону. Но со всех сторон из тумана выныривают другие - грязные, безумные, в ободранных шкурах, будто поеденных кислотой. С темными блестящими глазами. Не стреляю. Захлопываю тонкую фанерную дверь, приваливаюсь спиной, и слушаю, как беснуются, рычат, грызутся за ней. Потом - ухожу через черный ход.
Последняя пуля
Выбрался. Шоссе уводит прочь из города. Щетина на лице, пятна на рубашке, когда-то светло-синей, теперь - бурой. Но - туман уже не так плотен, и собачий лай не мешается по ночам с человеческими криками.
Домик стоял совсем рядом с дорогой, укутанный в облезлые жасминовые кусты, и к его дверям кралась по разделительной полосе скорая ночь. Зашел, еще не зная, чем обернется. Тонкий кремовый ковер, а под ним - дыра. Наступил, не заметил. Ухнул вместе с ковром. Катакомбы и плеск луж под ногами. Туфли промокли. Три раза натыкался на проклятый ковер - хожу кругами. Все стены одинаковые, пробовал выцарапывать отметки - не замечаю их. И - шаги, постоянно, где-то рядом, где-то за стеной - неспешные, тяжелые. А еще резкий железный скрип, будто волочится что-то по камню. Кажется, знаю, что. Боюсь. Хожу по кругу. Боюсь. По кругу.
Неприметная дверь в маленьком тупичке. Толкнул так, что вдарила в стену колоколом, покатился вниз по ступеням - лишь бы подальше от этих шагов. Бежал минуту, может, две - через ступеньку, грохоча туфлями, хватаясь за стены. Задержался на секунду у очередной двери, рванул на себя, шагнул...
Балансировал на краю секунды две, должно быть. Потом - рухнул в сырую темноту, вдыхая запах плесени, крича - без надежды на отклик.
Крохотная, действительно крохотная комната. Метр на метр, не больше. Сидеть - можно, лежать - уже нет. Сырые стены. Под ногами - мягкая куча какого-то мусора. Включаю фонарь - прямо перед глазами траченная ржавчиной дверь. Открываю. Вхожу.
Земляной пол, чахлая трава, серые стены. Потолок теряется в темноте. В центре комнаты - черная яма прямоугольником. Полукруглый желтоватый камень прислонен к стене. Мое имя - и надпись чуть ниже - "Убийца".
Сажусь, свесив ноги в яму, откуда тянет сырой землей.
Думаю, как здесь, в темноте, растет зеленая трава.
Думаю, что не лягу в эту яму по своей воле.
Думаю, что у моего сына день рождения, и я проехал полстраны с плюшевым медведем на переднем сиденье.
Вспоминаю, как улыбались служащие дорожной полиции, указывая на моего пассажира.
Пытаюсь вспомнить, откуда же ехал, и - не помню. Или - не хочу?
Здесь очень тихо - никаких, абсолютно никаких звуков. И нет пути назад - ни буквально, ни метафорически.
Стискиваю зубами ржавое дуло револьвера.
Я не буду писать "Прости" на стене. Я ни в чем не виноват. Мне не у кого просить прощения.
"А может, - прорывается откуда-то холодное предположение, - не простят."
Выстрел.
Туман мечется испуганно по широким улицам, и радио шуршит, шуршит, шуршит... У тебя - шесть пуль, и путь в преисподнюю. Неважно, в какую сторону идти. Ключ уже у тебя.
| |
|