Максим Федорович прокашлялся долго и гулко, посмотрел на милиционера почтительно, но с достоинством и, наконец, переспросил:
- Что?
- Паспорт, говорю, давай! - на бледных щеках милиционера, помимо уже имевшихся красноватых раздражений, появились розовые пятна.
Паспорт у Максима Федоровича был. Пусть неясно-темного цвета вместо первоначального кирпичного, с невидимыми гербом и названием исчезнувшей державы, грязный и разлохматившийся, но был.
Блюститель порядка взял документ брезгливо и, переворачивая страницы двумя пальцами, отстранив от себя, как страдающий дальнозоркостью, принялся листать. Ничего примечательного в паспорте не было. Зеленовато-пустые страницы, ведающие о семейном положении и наличии детей, воинской обязанности. Где-то между ними притулилась и страница 14, поперек которой, грязный и продолговатый, как могильная плита, виднелся штамп: "Выписан". Ниже штампа ничего не было.
- Вали отсюда, дед! - сказал милиционер почти дружелюбно. - Скоро делегация пойдет, а у меня тут ты... Вали, вали...
Максим Федорович взял паспорт обратно, положил его медленно и бережно за пазуху, и направился к буфету, зачем-то шепча: "Кис-кис... кис-кис-кис..."
Милиционер поглядел ему вслед, наблюдая, как старик извлек откуда-то из-под подоконника туго набитую сумку и невесть откуда взявшегося кота, обладавшего, казалось, всеми возможными кошачьими расцветками: от черного до белого через рыжие и пепельно-голубые тона. Кот, оказавшись на плече хозяина, глядел на мир флегматично и устало большими желтыми глазами.
Этот кот, по прозвищу Харитон, уже упоминавшийся паспорт и лежащий на дне сумки второй том "Отверженных", кишиневского издания 1978 года, составляли основное, так сказать, недвижимое имущество Максима Федоровича, потому, что оно от него никуда не двигалось, никому не отдавалось и, по возможности, не терялось. С остальным могло происходить все, что угодно, но эти три вещи старик берег.
Паспорт у Максима Федоровича сохранился с тех времен, когда его звали не "эй, дед" или "ты, пьянь", а действительно Максим Федорович, когда милиционеры не проверяли у него документы, а на вопросы отвечали вежливо, отдавая честь. Книгу он нашел, то ли в метро, то ли на скамейке в Парке Победы. Откуда взялся кот, не помнил никто. Просто появился однажды, очень давно, и остался. Кот своей жизнью был доволен. Максим Федорович, как ни удивительно, тоже. Он не любил, когда его называли бомжом, предпочитая именоваться нищим.
- Это, Харя, звучит, значит, гордо! - делился он своими мыслями с котом, выделяя ему кружок колбасы со своего бутерброда. - Ты нищий - и я нищий. У тебя ничего, и у меня тоже. Что это значит? Это значит, что роднее нас с тобой и нету никого... Мы ж друг другу никакого вреда сделать не можем... Нищий - это звание! Блаженны нищие духом!.. Во! На Руси нищий - почти святой...
Харитон слушал его, кивал и облизывался.
Но на вокзале есть было нечего. Пока Максим Федорович выяснял отношения с серым человеком с черной палкой на поясе, Харя обегал все углы буфета в поисках съестного, но ничего не нашел. На улице, куда их выгнали, дела обстояли не лучше. Старик подошел к молодому парню и остановился, молча наблюдая, как тот возится под капотом своей белой "шестерки" с номером ЕА 112 И 77.
- Чего надо? - спросил парень.
Максим Федорович сделал неопределенный жест, махнув рукой куда-то позади себя. Потом пробормотал что-то о темной полосе жизни и добрых людях, которых на земле много.
- У тебя всю жизнь такая полоса! Отвали! - ответил парень, многозначительно поигрывая монтировкой.
Максим Федорович пожал плечами и отошел. Наверное, в жизни в самом деле началась плохая полоса, потому что выпросить в этот вечер почти ничего не удалось, а никого из знакомых в домике в Лосином Острове, где они ютились, не оказалось. Старик молчал весь вечер, потом заснул. Кот побродил немного по окрестностям, потом вернулся и заснул тоже.
Проснувшись утром, он не услышал хозяйского храпа и подумал, что старик ушел куда-то один. Но это было не так. Тот по-прежнему лежал на матрасе возле стены. Харитон ткнулся мордой в его щеку. Щека была небритая и холодная.
Никто из прежних знакомых Максима Федоровича так больше и не появился. Зато днем появились какие-то люди в униформе, долго размахивали руками, кричали, наконец, загрузили тело старика в машину и куда-то уехали. Никто из них не обратил на кота никакого внимания, и он покинул свое пристанище, отправившись искать счастья в огромном городе...
Момент для начала новой жизни судьба подкинула Харитону крайне неудачный. Москва потихоньку, еле-еле отогревалась под скудным пока мартовским солнышком от декабрьского глухозимья, январского новогоднего похмелья и занудного февральского холода. По улицам бродили тощие и злые от голода и весеннего синдрома коты, яростно метя территорию. Новичку в такой обстановке делать было нечего. Любой двор, куда Харитон пытался сунуть нос, встречал его жестко сформированной, до крайности недружелюбной к чужакам иерархической структурой кошачьих - и не только - отношений. Хозяева улиц, виляя облезлыми хвостами, наигранно лениво и как бы нехотя выходили ему навстречу и, прежде чем нанести первый удар, заводили старую, как мир, истерическую боевую песню. Харитон не умел петь таких песен. Он так удивленно пялился на черных, рыжих и пятнистых придурков, ни с того ни с сего принимавшихся орать перед ним во все горло, что неизменно пропускал удар и вынужден был смываться с поля боя, чтобы зализать раны и попробовать еще раз в другом месте. Но места менялись, а ситуации - никогда. И Харитон брел дальше и дальше, тормозя у помоек и изредка - возле одиноких людей, цветом, запахом и повадками напоминавших ему Максима Федоровича. Но, в отличие от старика, эти его гнали, совсем как дворовые коты. Солнце поднималось выше, теплело, пробивалась трава и зима уже утекла сквозь канализационные решетки, а жизнь все не налаживалась. Но были и положительные моменты. Несмотря на все неприятности и сложности новой жизни, всегда, с радующим постоянством, случалось что-то, что давало возможность Харе не сдохнуть с голоду и не замерзнуть. Кормили сердобольные московские бабульки, имя которым легион, несколько раз приносили домой с предложением оставить незапомнившиеся ребятишки. Предложения каждый раз с порога отвергались родителями, но часто перепадала возможность плотно поужинать и поспать под лестницей в подъезде, в тепле. Кончались такие ночевки как правило, очередными потасовками с местными кошачьими королями, но ведь все имеет свою цену! Это Харя хорошо научился понимать...
Вкуса у кофе не было. Веха прихлебывал темную жидкость - без молока, как всегда - и смотрел на жену.
- Верка! - спросил он. - Ты какой кофе заварила?
- Как обычно... - без интонаций ответила она.
- Я же новый купил!
- Ну тогда сам заваривай!
"Господи! Ну почему, почему так?" - взмолился Веха, про себя, разумеется. Когда он женился, то считал, что вытащил счастливый билет - жена попалась полностью удовлетворяющая его требованиям: красивая, хорошо готовит и дура. Позже выяснилось, что она не дура, а стерва, что далеко не одно и то же. Веха уже начал понимать разницу, но все еще сохранял в душе какую-то надежду на то, что и она не стерва, и он не ошибся и все еще будет хорошо. Ведь уже столько прожили... Детей правда, нет.
"Может, если родит, лучше станет?"
Он тронул жену за локоть.
- Вер, а Вер! Может, родишь мне ребенка, а? - спросил он ее, как спрашивал уже сотни раз до этого.
Вера оторвалась от телевизора и посмотрела на него тем самым взглядом, каким смотрела всегда, когда он это спрашивал.
Веха вздохнул и вышел.
На дворе светило солнышко, небо было голубым и ощущалось первое тепло - первое после долгой зимы. Веха подумал и не стал застегивать куртку, ловя пахнущий весной ветер. Подошел к своей "шестерке" и почти с лаской провел по белому лаку крыши.
- Поедем? - спросил он. Машина не возражала, и Веха открыл дверцу, уселся за руль и выехал со двора. Не обошлось, правда, без приключений: откуда-то с мусорного бака, прямо на ходу, на капот прыгнул кот немыслимой расцветки и уставился на Веху своими желтыми глазами через лобовое стекло.
- У, черт! - крикнул Веха, давя на тормоз. Кот повернул голову и лениво спрыгнул на тротуар.
- Так ведь и заикой станешь... - бормотал Веха, набирая скорость. Мимо пронеслись новенькая АЗС, тоннель, мемориал Победы, Триумфальная арка, впереди, в пяти минутах, был Центр, ненавистная работа и тупые сослуживцы. Ехать туда совершенно не хотелось, но не хотелось и возвращаться домой к жене, кроме того, на работе платили какие-никакие, но деньги, а от жены поступали только скандалы. Приходилось поэтому давить на газ, приближая себя к жесткому стулу и огромному письменному столу, заваленному бумагами и увенчанному ненужным, в общем-то, "Пентиумом".
- Как надоело все... - пробормотал он. Вот если бы...
И на тротуаре, подчиняясь его воображению, возникла высокая темноволосая девушка, отчаянно махавшая рукой. Веха остановился.
-... Университет?! - полуутвердительно сказала девушка и, не дожидаясь ответа, уселась рядом. Ничего не оставалось делать, как поискать место для разворота. В конце концов, этому можно было даже радоваться - работа отодвигалась на неопределенный срок. А девушка была очень ничего - этакая восточная принцесса с точеным и бледным лицом, яркими губами... "Почему восточная? - спросил у себя Веха. - Не, все правильно. Во-первых, брюнетка. А во-вторых, европейская принцесса - это Диана. Терпеть не могу."
Мерзкое чувство на душе после утреннего кофе и пустого Веркиного взгляда, начало уступать место азарту. Как обычно в таких случаях, Веха не знал, о чем говорить, поэтому включил радио. Попал на новости. Веселым голосом дикторша вещала о том, что падают самолеты, рушатся дома, льется кровь - короче говоря, жизнь идет своим чередом.
- Чтоб любить эти ноги, нужен белый кадиллак... - сразу после новостей заявило радио. Веха скосил глаза. Ноги и в самом деле были что надо.
- А вас, простите, как зовут? - спросил, наконец, он.
Девушка посмотрела на него весело и так же весело ответила:
- Галя!
- А меня Вениамин. А друзья зовут просто Веха.
- Почему Веха? Ведь Вениамин - это...
Разговор завязался. Веха долго объяснял ей происхождение своего малого имени, которое появилось оттого, что в школе лучший его друг страдал дефектом речи, отчего "Веня" у него превращался в "Веха" или что-то близкое к тому...
Тем временем громада Университета уже придвинулась к ним вплотную, уходя немного влево.
- Высадите меня здесь... - сказала девушка, не упомянув о деньгах. Веха укорил себя за то, что не назначил цену сразу, поэтому сейчас о цене промолчал. Девушка, однако, оказалась не совсем пропащей:
- Вы извините, у меня сейчас денег нет...
- А чай? - спросил вдруг Веха.
- Какой чай?
- На чай пригласите?..
Она замялась, молча выбралась из машины и вдруг, уже закрывая дверь, наклонилась и сказала:
- Пошли...
...Но девушки не было. Веха убрал ногу с педали тормоза, через двадцать минут был на работе и выслушивал жалобы Сидорова на поставщиков из Новосибирска.
- Урлы! - кипятился Сидоров. - Лохи! Всю малину обосрали, козлы! Только бухтеть умеют...
Веха набирал телефон шефа и выходил, прикидывая разницу во времени, на связь с Новосибирским филиалом... Вернулся домой вечером и снова увидел возле подъезда того самого, жуткой расцветки, кота.
- Привет! - весело сказал ему Веха и пробежал в дом. "Хорошо быть хозяином жизни" - подумал он, разглядывая надписи на стенах подъезда. Надписи не несли большой смысловой нагрузки, делая упор на моральную сторону жизни описываемых субъектов.
Харя лениво наблюдал, как белая шестерка с номером ЕА 112 И 77 остановилась возле подъезда и ее хозяин, чем-то смутно Харе знакомый, поприветствовал его.
Этот двор коту подходил. Отсюда его пока не гнали, а под лавкой у подъезда был небольшой сухой закуток, где можно было укрываться от ненастья и спать, не опасаясь неожиданного пинка. Но сейчас, спрыгнув с лавки, он направился не туда, а на еще теплый белый капот машины. Не успели его передние лапы коснуться белой поверхности, как взревела сирена сигнализации. Дверь подъезда распахнулась и оттуда выскочил не дошедший даже до лифта Веха.
- Брысь! Пошел вон! - заорал он, махая руками.
Харя нехотя подчинился. Сигнализация смолкла.
- Мерзкая тварь! - выругался Веха и вернулся в дом...
В последующие полчаса Харя врубал сигнализацию еще четыре раза. Ему уже не столько хотелось спать на остывшем капоте, сколько заинтересовал сам процесс вызывания диковинных звуков. Первые три раза сирена смолкала секунд через десять-пятнадцать, а в четвертый, когда Харя, уже ничуть не боясь, остался посидеть на машине, выла до тех пор, пока снова не выбежал Веха, уже сменивший кожаную куртку и джинсы на полосатые спортивные штаны и футболку. Он ничего не сказал, а лишь жутко оскалился, схватил какую-то палку и долго гонялся за Харей по всему двору. Тот спокойно убегал, даже пару раз опять запрыгивал на Вехину машину, заставляя ее снова и снова выражать свое машинное беспокойство. Тогда Веха носился по двору, размахивая палкой, уже под звуки сирены. Эта картина Харе очень нравилась.
Тем временем стемнело, и Веха, перестав различать проклятого кота, отбросил палку и, тяжело дыша, удалился, надеясь, что тот убежал и на дворе больше не появится. Тот и в самом деле не появлялся часов до четырех ночи, гуляя по окрестным дворам, но потом все-таки вернулся к заветным "Жигулям". На этот раз Веха не вышел, но на звук откуда-то сверху прилетела бутылка. Харя увернулся, а машине повезло меньше...
Наутро Веха, измученный бессонной ночью (первую половину мирился с женой, вторую - пробовал уснуть под всхлипывания сирены со двора) увидел своего механического любимца, он схватился сперва за голову, потом за сердце. Потом принялся подсчитывать убытки.
- Двести... Сорок... Двадцать... Не, пятьдесят!.. Триста, не меньше... - бормотал он, трогая осколки лобового стекла и вмятины на капоте. - Хорошо еще, внутрь не залезли, суки!
Харя наблюдал за этой душераздирающей картиной из безопасного места - с козырька над подъездом. Странное, но очень приятное чувство согревало его на пару с весенним солнышком - ему казалось, что это не просто его кошачьи проделки, а нечто большее - месть за правое дело. Да, и машина, и номер, и этот суетящийся внизу были ему явно знакомы.
Через несколько дней Веху, въезжавшего на отремонтированных "Жигулях" во двор, снова встретил Харя. Увидев знакомую машину, он поднял хвост и с достоинством, хотя и довольно быстро, удалился. Не желая видеть жену дольше, чем этого можно добиться, Веха воспользовался светлым вечером и принялся копаться в машине. Он вынимал и вставлял обратно детали, измерял уровень масла, запускал черные руки в глубины двигателя, искренне веря, что такое внимание машине приятно и она рано или поздно ответит благодарностью. Харя ходил поодаль, потом приблизился, наблюдая за стараниями Вехи. Тот покосился на недавнего врага, взялся было за угловую отвертку, но потом отложил ее в сторону, сказав лишь:
- Что, интересно? Чего дурака-то валял?
Харя лаконично мотнул хвостом. Веха больше не обращал на него внимания. И напрасно - кот побродил немного окрест, потом спокойно забрался в машину и улегся спать под задним сидением. Тем временем стемнело, Веха вытер руки, закрыл капот и запер двери, подергав для верности ручки, и отправился домой ужинать. А Харя остался внутри. Для кота, привыкшего к простору, пробуждение в запертой машине оказалось серьезным ударом по нервам. Если бы в этот поздний час возле машины нашлись слушатели, то они услышали бы истеричные жалобы кота на ограничение его свободы, треск раздираемой обшивки сидений и глухие удары головы и лап кота о пол, дверцы, стекла и потолок автомобиля. Но рядом никого не оказалось. А сигнализацию Веха отключил. Постепенно вопли сменились монотонным поскуливанием. Говорят, что коты скулить не умеют. Так вот Харя научился.
Утром ничего не подозревающий Веха открыл дверцу и чуть не оказался сбитым с ног вылетевшим из машины котом. Салон машины встретил хозяина жутким кошачьим запахом и клочьями поролона, торчащими из сидений.
- Ой... - только и сказал Веха, опять хватаясь за сердце.
На работу он опять поехал на троллейбусе. Через окно, на остановке он увидел девушку, похожую на восточную принцессу и метнулся было к выходу, но был остановлен плотным молодым человеком с малопонятной картонкой в руке:
- Билет, пожалуйста!
Билета, разумеется, не было. Веха отдал червонец и бросился дальше, к дверям, но те уже закрылись и троллейбус тронулся. Девушка осталась снаружи. Стоящие вокруг пассажиры, как только того и ждали, принялись хаять власть и новых русских, молодых и наглых, которым жалко двух рублей на билет. Пришлось выйти и оставшуюся пару остановок пройти пешком. Вечером поймал мотор...
Приведение машины в порядок заняло еще пару вечеров. Скрипя зубами, Веха вытирал пятна от кошачьего дерьма на водительском сидении, мыл коврики, зашивал рваные раны на дорогой финской обивке. Отношения с Веркой совсем испортились, особенно когда Веха, занятый машиной, отказался отвезти ее сестру на вокзал для встречи каких-то дальних родственников из Казахстана или из какой-то еще Тмутаракани. Верка, как всегда в таких случаях, не закатила скандала, не начала выговаривать Вехе все, что она о нем думает, а просто поджала губы и спокойно, молча удалилась. Веха посмотрел ей вслед.
"Ну почему так? - опять спросил он у себя. - Ну как ей объяснить, что не могу я делать все, что ее левая нога захочет, не могу, не в состоянии! Верно сказано - не важно, о чем вам говорят, потому что говорят всегда о деньгах... Ведь то, что у меня "шестерка" и сотовый телефон в кармане, еще не значит, что в другом кармане у меня постоянно толстая пачка баксов..."
Но вслух Веха опять ничего не сказал, а вернулся на улицу, где его уже поджидал Харитон. Он поигрывал хвостом и смотрел на человека нагло-невинным взглядом.
- У-у -мммм!!!... - только и смог сказать ему Веха. Что он имел в виду, было непонятно даже человеку, а уж коту и подавно. Поэтому Харя остался на месте, завалился на бок и принялся безмятежно вылизывать яйца. Веха с трудом залез в машину, пытаясь пристроить куда-нибудь негнущиеся ноги, трясущимися руками затолкал ключ в замок зажигания. На всякий случай посмотрел наружу - Харя все так же сидел на тротуаре и чистил свое хозяйство. Веха промычал еще что-то и уехал. Возле Триумфальной арки он увидел, что та же девушка неземной красоты машет рукой в надежде остановить какую-нибудь машину. Веха ударил по тормозам, но, нахально подрезав его, первым к ней подрулил темно-синий "Audi" и принял в свое шикарное чрево...
Возле Киевского вокзала Веха еще раз увидел этот "Audi" - его водитель, энергично жестикулируя, что-то доказывал гаишнику. Веха грустно улыбнулся и повернул налево.
Сидоров попытался привлечь его внимание рассказом об увиденном только что в метро.
- Слышь, Вень, иду - вижу: задница - улет! Не задница, а песня! Ну, дает, ну дает, ну крутит! Я за ней. Ну, сам пойми - не задница - песня! Весь переход пропилил, все пялился! Не оборачивается. Я-то думаю - хоть посмотреть, какая она на фасад, да и отвалить. Так и не повернулась. Не увидел. Но задница - песня!
- Какая песня? - спросил Веха рассеянно.
- Ну, задница, в натуре...
- Задница? Чья задница? - не понял Веха.
- Ну ты чего, не слушал? Я ж тебе русским языком говорю - иду, а там...
- Отстань, - сказал ему Веха беззлобно. - Я пошел...
- Куда? - удивился Сидоров.
- Сегодня больше не вернусь...
Веха снова вышел на улицу. Тоска и полное неприятие действительности медленно сменились у него желанием сделать что-то, неважно что, но сделать, сейчас, немедленно! Он подбежал к машине и обратный путь домой покрыл за пятнадцать минут, пару раз по чистому везению избежав стопроцентной аварии.
Вера сидела на диване и что-то шила. В душе у Вехи, когда он увидел эту картину - ее в домашнем халатике, ненакрашенную, с иголкой в руках - что-то шевельнулось, ведь он когда-то и полюбил ее именно такой - нежной, доброй, домашней, такой необходимой ему... Он подошел и обнял ее за плечи. Развернул к себе, нашел губами ее губы, ни слова не говоря, принялся стаскивать одновременно: с себя - куртку, с нее - халат... И мгновенно отрезвел от сильного толчка в грудь. Верка отшатнулась от него, запахивая халат, глядя зло и испуганно.
- Чего ты? Сдурел, что ли?
Веха попытался что-то сказать, но слов не было. Не было вообще ничего. Все прошло...
Слово появилось через минуту, и было всего одно:
- Прощай, Верка! - только и смог сказать он. Быстро метнулся в комнату, забрал документы, кое-что из необходимого, пару книг, в том числе первый том "Отверженных", кишиневского издания 1978 года. Был когда-то и второй, да потерялся где-то, то ли в метро, то ли был оставлен по рассеянности на скамейке в Парке Победы...
Машина завелась быстро, но выехать со двора Веха не мог: посреди дороги, распластавшись на нагретом весенним солнышком асфальте, лежал тот самый кот немыслимой расцветки, из-за которого, похоже и пошло у Вехи все наперекосяк.
- Брысь! - крикнул ему Веха, высунув голову в окошко и для верности подъехал поближе на малой скорости. Кот поднял голову, огляделся и опустил обратно.
- Брысь! - повторил Веха и вышел наружу.
Кот не двигался. Веха подошел поближе. Харя поднялся, сел и уставился на него изучающим взглядом. Пинать его, гнать прочь и заниматься иными подобными глупостями совсем не хотелось.
- Ну что с тобой делать... - сказал Веха и открыл заднюю дверь. Кот, будто только того и ждал, влетел в машину и комфортно устроился на сидении.
- Поехали! - сказал он.
- Поехали! - согласился Веха.
Они пронеслись мимо новенькой АЗС, по тоннелю, мимо мемориала Победы. Напротив Триумфальной арки Веха резко затормозил. Высокой темноволосой девушки с обликом восточной принцессы не было. Никого не было ни на остановке, ни вокруг. Веха посидел немного молча, потом сказал коту:
- Я буду называть тебя Ксенофонт. Идет?
- Ага! - согласился кот. Он был почти счастлив.
Белая "шестерка" медленно отъехала от пустой остановки и растворилась в потоке машин, спешащих куда-то по суетному и шумному городу.