Аннотация: Это только вступление, так, для начала, потом, если пойдёт, буду вывешивать дальше.
Вступление.
За окном шёл дождь. Не ливень, под который хорошо мечтается о чём-то мистическом, и не изморось, которую просто не замечаешь. Обычный дождь. Серый, мокрый и противный.
Я лежал на грязном матрасе и смотрел в потрескавшийся, протекающий потолок детского дома Љ7 и думал ни о чём. На душе было погано, хотя это ощущение преследовало меня почти всю мою сознательную жизнь. В этой дыре на задворках города не могло быть иначе. Еда раз в два дня, грязная койка, драная одежда и бесконечная борьба за существование, вот всё, чего был достоин его жилец. Хотя, многие смирились с этим и именно это считали жизнью. Сюда направляли подкидышей, детей бомжей и другую подобную шваль, до которой никому не было дела. Я не помнил, к какой группе отношусь. Всех жильцов можно было окрестить двумя словами - отбросы общества, как ни противно было это признавать. Это сильно ранило мою душу. Ну, или то, что от неё осталось. И та уцелевшая её часть, в которой сохранились такие чувства как бескорыстие, милосердие и чувство собственного достоинства, иногда давала о себе знать. Правда, редко. Все эти чувства были лишними в этой жизни. И зачем я храню их, было совершенно непонятно. Единственное, что было мне ясно, это то что, утратив их, я превращусь в тупое, говорящее животное, которыми, по сути, являлись все окружающие. От сознания этого я ещё больше ненавидел это место.
Было около шести часов, скоро надо было идти на работу. Это было необходимо, так как на местной баланде невозможно было продержаться больше нескольких недель. Нет, жить ты, конечно, сможешь, но вот работоспособность утратишь очень быстро, а это верная смерть. Кому нужен лишний рот, который не приносит дохода?
Слово "работа" для каждого означало что-то своё. Кто-то шёл грабить или воровать, кто-то мыл машины, а кто-то собирал мусор, вроде бутылок и банок из-под пива. В любом случае прибыль была минимальная, да и была она, если ты оказывался достаточно расторопным, чтобы успеть её потратить, либо достаточно сильным, чтобы её отстоять. В принципе, люди здесь делились на классы, соответственно с их занятиями: гопники стояли на высшей ступени иерархии, и все обязаны были каждую неделю скидываться по сотне, ниже стояли воры, ещё ниже простые трудяги, как тут называли тех, кто работает и зарабатывает честным путём, а в самом низу находились бичи. Лично мне недавно "посчастливилось" перейти из последних к трудягам. Теперь ежедневно надо было выходить на работу к семи часам и до десяти вечера пилить, строгать и забивать гвозди на крохотной мебельной фабрике, в паре километров отсюда. "Зарплату", составляющую около двухсот рублей в неделю, я тратил на еду и книги. Книги, покупаемые мной из третьих рук, за сущие гроши и ставшие единственной отрадой. Я окунался в них с головой, находя там забвение от этой проклятой действительности. Книги были ценны ещё и потому, что кроме меня, они были никому не нужны. Читать умел практически я один, пройдя программу первых трёх классов в открывшейся неподалёку школе. Было в ней всего два предмета: русский язык и математика. Впрочем, просуществовала она недолго, как раз эти три года, а потом закрылась. Хотя своё дело она успела сделать: я научился читать, писать, а, что самое важное, приобрёл какую-то бешеную тягу к знаниям. Меня интересовало всё: начиная от того же русского, кончая ядерной физикой и химией. Учебники, да и вообще книги, можно было достать в единственном книжном магазине на всю округу. Их состояние оставляло желать лучшего, но это было даже хорошо: стоили они от этого намного дешевле, а текст, всё же, был вполне читаем.
До десяти лет в этом доме жить было гораздо легче: кормили каждый день, и этой еды вполне хватало для нормальной жизни. Так что весь день я мог, обложившись книгами, посвятить любимому занятию, сидя в этаком бумажном форте. К сожалению, вся научная литература скоро кончилась, поэтому я перешёл на художественные книги, а также сборники стихов и песен, заучивая наизусть те, что мне больше всего понравились.
Правда, разок у меня попытались украсть пару учебников, без какой-либо материальной цели, просто для того, чтобы повеселиться, глядя как я злюсь. Тогда они это действительно увидели то, что хотели, но вот выразилась моя злость вовсе не в бессильных оскорблениях, как предполагали воры, а в самой, что ни на есть, физической форме, благо под руку попалась довольно тяжёлая книжица. Сам не знаю, откуда взялась у меня эта животная ярость, но я бросился в бой один против трёх, как будто у меня украли не драную книжку, а сундук с сокровищами. После нескольких минут красноречивых "нравоучений" неудавшиеся воришки бросились наутёк и больше никто не пытался спереть у меня что-либо. Сейчас, правда, читать удавалось редко, в основном по воскресеньям.
После десяти лет жизнь становилась куда тяжелее. Чтобы жить необходимо было самому что-то делать. Для многих этот этап жизни становился невыносимым, и они уходили.
Никто и не думал удерживать тут кого-то. Если хочешь, уходи, скатертью дорога. Те, кто решался и шёл, в поисках лучшей жизни, было немного и жили они недолго. В этом детском доме была хотя бы крыша над головой и еда, хоть и редко. Я сам не раз порывался уйти, к новым горизонтам, мечтая о доме, учёбе и хорошей еде. Но всякий раз здравый смысл удерживал меня от этого, говоря, что, уйдя, я не проживу и месяца, благо опасностей было хоть отбавляй: болезни, голод, да и банально прирезать могли, просто за то, что твоя куртка чуть менее драная, чем одежда того, кто на эту куртку, собственно, и покушался. А здесь хоть по ночам можно было спать спокойно. В этом детдоме было лишь одно правило, которому подчинялись все: не убивать своих в самом здании и на прилегающей территории. Он конечно часто не соблюдалось, но если не рыпаться, т спать можно было спокойно.
Из грёз меня вывел писк наручных часов, показывающих пять часов. Часы были только у одного человека в этом детдоме, и этим человеком был Язычник. Дебильное прозвище он себе выбрал, на мой взгляд. Но говорить ему об этом не следовало. Он являлся главным здесь, и все были обязаны подчиняться ему. Молодой человек, лет семнадцати-восемнадцати, с правильными чертами лица, голубыми глазами и русыми волосами, а также отлично сложенный, Язычник вселял какой-то необъяснимый, суеверный страх в сердца одним своим присутствием. К сожалению, поддержка его власти одним этим не ограничивалась. Его пытались один раз свергнуть, но для неудавшихся "революционеров" это закончилось очень неудачно. Умирали они очень долго. Так что лучше было не высовываться и жить жизнью серой мыши. Собственно, это был единственный путь. Любое неповиновение каралось очень и очень жестоко.
Но пора было вставать. Я поднялся и стал продвигаться к выходу, аккуратно перешагивая через ноги местных авторитетов и чуть менее аккуратно через ноги всех остальных. В этой комнате были только мои ровесники, плюс-минус три года. Пятнадцать лет тут было достаточно много, многие не доживали до этого срока. Мне недавно исполнилось шестнадцать, хотя я и не помнил, откуда знаю дату своего рождения.
На улице всё ещё шёл дождь и дул сильный холодный ветер. Вдалеке изредка проносились машины, в основном старые и потрёпанные. Подняв воротник практически новой джинсовой куртки (за которую пришлось немало помахать кулаками), из в кой-то веки прибывшей гуманитарной помощи, я зашагал по грязи, налипавшей на подошвы поношенных кедов. Дорога обошлась без приключений, если не считать испачканные штаны и мокрую обувь, и вскоре мне вручили пилу в руки и показали, что нужно делать. Я с головой окунулся в работу, на время забыв обо всех своих проблемах. Надо признать, что с работой мне очень повезло: в помещении, в тепле, с хорошей, по здешним меркам, зарплатой, да ещё и относительно своевременно выплачиваемой. К тому же вдыхать запах сосны и видеть, как под твоими руками полено приобретает какую-то форму... Мне это было по душе.
День прошёл незаметно и вскоре, получив деньги, я в приподнятом, вернее чуть менее поганом, чем с утра, настроением шёл "домой". Деньги необходимо было спрятать, так как сегодня ничего купить я не успевал. И обдумывая, в какое, из ранее найденных мест их положить, я наткнулся на троих своих "соседей".
-Чего, Книжник, денежку несёшь? - ехидно спросил один из них.
-Не твоё дело, отвали, - сквозь зубы бросил я, внутренне напрягшись и пытаясь пройти мимо них.
-Да ну? А вот мне кажется, что как раз моё. Верно я говорю парни?
Те согласно закивали головами, а лица их излучали некое подобие алчности.
Собственно ничего иного я уже не ожидал. Я окинул взглядом вымогателей: примерно моего возраста и комплекции, наивно предполагающие, что выглядят они очень устрашающе. Ну, правильно, казалось бы, какой-то сопляк, против них троих, таких крутых. Довольно давно с внутренней стороны штанов я пришил ещё один небольшой карманчик, в котором лежала заточка, сделанная из напильника, заточенного мной с одной стороны, а с другой обмотанного лейкопластырем. Напильник был, понятно, с фабрики. В прошлом он уже побывал пару раз в деле, и теперь придётся в очередной раз обагрить его кровью. Я ненавидел эти моменты.
Внешне смирившись и приняв унизительный вид, я полез в задний карман, якобы за деньгами. Улыбка расплылась на довольной харе вымогателя, да так там и осталась: заточка вошла ему прямо в глаз, мгновенно лишив его жизни. Это было гуманно: ударь я не насмерть, он умер бы от какой-нибудь заразы, не подцепить которую в здешней антисанитарии было невозможно, так что лучше было с ним покончить быстро и без мучений.
Вытащив заточку из уже мёртвого тела, я повернулся к оставшимся двум, но их уж и след простыл. Я остался наедине с убитым человеком. Убитым мной. Но это не вызывало уже таких эмоций, как в первый раз. Сейчас была только слабая тупая боль, оттого, что пришлось снова убить. Хотя ни какой дружбе в этой дыре не было и речи, но всё-таки на душе было мерзко. Каждому, кто прожил хотя бы несколько лет в этом районе, приходилось убивать. Или быть убитым, вот и весь выбор. Но не было криков, или падений в обморок, ни даже тошноты, при виде чужой крови, какие были бы у обычного человека. Были лишь плотно сжатые зубы. И понимание, что в следующий раз на его месте можешь быть ты. Так что труп меня, в основном, интересовал как источник дохода.
Быстро обшарив карманы и разжившись ещё пятьюдесятью рублями и грошовым перочинным ножиком, я торопливо отправился в детдом. Было уже довольно поздно, и шанс нарваться на что-то намного более серьёзное рос с каждой минутой. Прятать деньги уже не хотелось, легче запихнуть их под матрас, а там будь, что будет, жизнь для меня, даже такая, была дороже.
"Дома" меня привычно встретил лишь запах давно не мытых тел и вонь кое-чего ещё. Но нос к этому "амбре" быстро привык, особенно если учесть, что нюхал я его уже семнадцатый год. Многие уже спали, кто-то был всё ещё на "работе". Вскоре и я, улёгшись на свой матрас, забылся тяжёлым сном без сновидений.