Аннотация: "Сквозь волны беспощадных поколений" - венок сонетов
Родители мои - из украинских крестьян, уже не крепостных, еще не колхозных. В то беспросветное для них время, отец, Федор Степанович, и мать, Ирина Федоровна, в поисках лучшей доли оказались на юге, где и подарили мне мою малую родину - Крым, Симферополь.
Октябрь 1919 года. В Крыму все еще белые, отец на гражданской с красными, а мама...
Дом с барельефом, капля жизни всей:
"Охрана материнства и младенчества".
Он стал охраной моего младенчества
и материнства матери моей.
Нас много приютилось в том дому,
недоедая с самого рожденья,
за право жить цеплялись, как растенья,
в пороховом и выхлопном дыму.
Выцарапался ребенок, за одну только грудь цеплялся: ко второй припадал еще один, сиротский младенец... "Ты где, моя молочная сестра?"
А на самом донышке своей сегодняшней памяти разглядел себя шестилетнего, когда он, то есть я, не сказав никому ни слова, пришел в школу и уселся потихоньку на свободное место.
Первоклашки, по очереди вставая, читали наизусть заданное стихотворение, а когда дошло до меня, я тоже встал и прочел задание без единой запинки... "Ты чей, мальчик?" - удивилась учительница, но по головке погладила и зачислила в класс.
Не тогда ли впервые обольстила меня красивость выученного с лету стихотворения? Мир Вам и царство небесное, обожаемая Мария Ивановна!
В бесхлебном тридцать втором приняли меня, любителя рисовать, в художественную мастерскую Деткомиссии, где шрифтам научился, практикуясь на вывесках, плакатах и лозунгах. Семье помог и себе самому, на будущее: ремесло это меня потом выручало.
Далее - Педагогический институт с его литфаком, бесплатная общедоступность золотых россыпей литературного книжного слова. Чуть-чуть приоткрылись Данте или Петрарка, пусть по верхам, вперемежку с политзанятиями, с митингами - время-то предвоенное, но и уже начало образования, когда узнают "все об одном и многое о многом".
Я же тогдашний, оставив, как видно, главное на потом, с третьего курса ушел в Севастопольское Военно-морское училище, где и встретил начало войны и Севастопольской обороны...
На холмах, политых кровью,
чуть не весь остался он,
снят с учебы, брошен в пекло
наш курсантский батальон!
Довелось пережить как бы две разных войны: одну - морскую, курсантскую, другую - пехотную, рядовым солдатом, обозначенную в Берлине памятной росписью на Рейхстаге, среди многих тысяч других ликующих росписей-восклицаний, давно уже смолкших под толстым слоем беспамятной штукатурки. Да и самый расклад победы неузнаваем.
После демобилизации ездил с однополчанами на Кавказ, менять трофейные ложечки на муку. Довершил-таки образование в том же институте, заочно, но в учителя не пошел. Работать доводилось в разное время художником в кинотеатрах, разъездным фотографом, в портретном цехе артели, в драмтеатре.
Интеллигенты в первом поколении... Как бы ни шел их внутренний рост, выносятся из безвестности не средой, не старанием близких, а часто волею Случая или же Стечением Обстоятельств, самых, казалось бы, незначительных. Так, не устройся я в паровозное депо в Черкассах, рисовать звезды и номера на паровозах и тендерах, не получил бы бесплатно разовый билет железнодорожника, - езжай куда хочешь, - и не увидел бы родину Маяковского, грузинское село Багдади, и не вдохновился бы на приличный цикл стихотворений "Багдадские небеса", не отправил бы рукопись Н.Н.Асееву и не получил бы от него приглашения Е Москву, познакомиться, а там - публикации в "Литературке", в журналах, книжки в издательствах, и завершилась эта многоходовка Фатума принятием меня в члены Союза писателей СССР в I960 году, с рекомендациями Николая Асеева, Бориса Слуцкого, Василия Федороваo..
В 1966 году вернулся в Крым.
В моей просветленной памяти парят высокие перистые облака строф и созвучий, найденных поэтами в их мучительной и часто короткой жизни.
Читал и чтил имеющих лицо:
Блок, Гумилев, Есенин, Маяковский...
И все попали, как под колесо
или в капкан истории бесовской!
Нет, этот крест - он был не для меня,
великое нам больше не по силам
На изначальном поприще остылом.
Еще со студенческих лет отложились в сознании уроки античности. Наш Леонид Владимирович Жирицкий скандировал строчки из "Илиады" ("Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына") по-древнегречески, на языке подлинника! Воскрешенные отзвуки эпохи Гомера...
Но годы-то не студенческие? И обстановка. О Господи. Того и гляди, затянут в подручные.
В тайных муках и корчах как душа уклонялась моя от непрошенных кормчих на рулях моего бытия...
Выручай, история с географией! К эллинам, да подальше. Там и воздух другой, и воду еще не хлорируют, ключевая. "Кастальский ключ волною вдохновенья..." Наш водопад Учан-Су! Словом, в Тавриде пожить, как в Элладе. Так что материалом поэзии и моим способом высказаться оказалась мифология древних с их философией. Навсегда в моих снах, и праздных, и творческих, прозрачная тень Эллады лежит на пейзажах Крыма.
Когда художественная литература не была еще полностью "отделена от государства", разгорались и гасли дискуссии. Например, "Об искренности в литературе".
Свои сочинения я отношу к числу искренних, не замутненных некой оглядкой на что бы то ни было, в полном согласии с собственным сомнительным парадоксом: "Ни от чего не зависит зависящий от всего".
