Таксанов Алишер Арсланович : другие произведения.

2078 год: на тюремной орбите. 7. Заметание следов бунта

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Яркий свет проник даже сквозь веки, а потом лампы снизили накал. Алексея разбудил тот же самый гимн, который он ненавидел всеми фибрами души:
  
  'Сиркуёш хур улкам, элга бахт, нажот,
  
  Сен узинг дустларга йулдош, мехрибон!..'
  
  Это было как удар в челюсть. Цедя сквозь зубы какие-то ругательства, он приподнялся и открыл глаза. Сразу убедился, что находится не в карцере, хотя этого и следовало ожидать после той драки, а в камере с коллегами. Все они стояли и надрывно пели, вымученно, с ненавистью и презрением в голосе:
  
  'Олтин бу водийлар - жон Узбекистон,
  
  Аждодлар мардона рухи сенга ёр!..'
  
  На экране монитора было изображение развевающегося флага Демократической Республики Узбекистан и государственного герба, и заключенные обязаны были не отрывать взгляда с этих великих символов. Тот, кто увиливал от этого священного долга, попадал в списки все того же всевидящего Эльдара Зуфарова. Алексей посмотрел на товарищей, и недосчитался двух человек, и тут же вспомнил, что произошло. Из памяти всплыли как фотографии моменты убийства Бронислава Хокайдо и боя с охранниками, и чувство злости и ненависти с новой силой вспыхнули в его груди. Однако заметивший момент пробуждения журналиста Эркин Баратович знаками показал, чтобы тот встал и начал петь.
  
  Только встать оказалось делом не простым. Все тело ныло, мышцы болели, словно окаменели. Такое могло быть, если он находился без движения долгое время. Алексей заметил на руках и ногах гематомы, и понял, что такие же синяки есть и на спине. Преодолев слабость, он спустился с верхнего яруса на пол и закончил со всеми строчки гимна. И опять дурацкие слова пожеланий всего хорошего семейке и предков диктатора.
  
  - Слава, слава, слава! - не особенно стараясь казать вдохновленным сказал Воронович, и после присел.
  
  Коллеги окружили его. Все они были изможденными и усталыми.
  
  - Как себя чувствуешь? - участливо спросил Ахмедов.
  
  - Плохо, - признался журналист. - Такое ощущение, что меня долго пинали...
  
  - Так оно и есть. Когда ты упал в глубокий сон, то некоторые из охраны с удовольствием опробовали на тебе свои 'гавнодавы', - сообщил Сигизмунд. - И к тому же ты пролежал без движения трое суток. Естественно, тело оттекло...
  
  - Ох... Трое суток?
  
  - Ага, не меньше!..
  
  - Поэтому придется тебе встать и сделать разминочку, иначе мышцы судорогой сведутся, - продолжал квадратный человек. - Давай я помогу, все-таки нас артистов приучили, как правильно тренировать мускулы, прежде чем начинать репетиции... Вначале небольшой массаж...
  
  Пальцы у Арсеньева были действительно сильными, и они массировали мышцы так, что было и больно, и приятно. Зато усталость куда-то постепенно уплыла, стало легко. Через десять минут Алексей встал, еще раз огляделся и спросил:
  
  - Про Хокайдо спрашивать не стану - понимаю, где его тело... А где наш Серсенбай Кожехан? Заболел?
  
  Ахмедов вздохнул. Кореец, как всегда, не произнес и слова. За них ответил нахмурившийся Сигизмунд:
  
  - Он погиб...
  
  - Как погиб? И его убили? - вскричал в негодовании Воронович, сжимая кулаки, словно опять был готов ринуться в бой. Академик его остановил, схватив за локоть:
  
  - Можно сказать и так... Ты пролежал три дня, и твою дневную выработку Ахмаджанов возложил на Кожехана... Тот не выдержал такой нагрузки и умер... Прямо в цеху... Чтобы он не достался на ужин, не стал мясопродуктом... мы выкинули его тело в космос, и оно теперь вращается по орбите Нептуна... Уж лучше так, чем... сам понимаешь!..
  
  - Ах... - лицо у журналиста пошло пятнами. - Гады... Я отомщу за него...
  
  Алексей осознавал, что эти двое погибли из-за него. Первый вступился, отвлекая внимание палача на себя, а второй просто нес его ношу, чтобы не усложнять жизнь новичка. И глубокий рубец полоснул сердце журналиста. Мысли путались, дыхание стало учащенным.
  
  - Тихо, - испуганно произнес Эркин Баратович, пальцем показывая на потолок - там располагались 'глазки' и 'ушки' видеокамер. Центр мониторинга некогда не спал, и следил за всем, что происходило. Алексей прикусил язык. Ахмедов глазами дал понять, что понимает его и тоже скорбит. После произнес:
  
  - Не будем терять время - пора завтрака. Опоздаем - не получим порции. Нам еще есть что тебе рассказать. Пока ты спал здесь тако-о-ое было!
  
  Все стали быстро одеваться и умываться. Алексей без особого энтузиазма почистил зубы каким-то противным и тошнотворным кремом, думая о своих товарищах. Перед глазами стояли Бронислав и Серсенбай, странные на первый взгляд люди. Когда все закончили, то люк камеры автоматически, согласно расписанию, открылся, приглашая к выходу. Никто не стал оспаривать это предложение, один за другим покинули камеру.
  
  В коридоре уже стояли другие группы, и все тот же Ешуа Коскинович в красном комбинезоне бегал между ними и орал на заключенных как резанный:
  
  - Равняйсь, смирна-а-а!.. Ты чего глазенки уставил, жалаб? Чего зыришься на своего бригадира? Захотел в карцер? Или на Нептун? Я тебе быстро устрою такой туристский маршрут... Или забыл, как тут огнеметами палят задницы - до сих пор в коридорах пахнет жаренным!
  
  Заметив группу Ахмедова, он перекинул гнев на нее:
  
  - Чего опаздываете, мать вашу! Встали как следует!.. А теперь марш в столовую! Живее, сволочи! С голоду сгноил бы вас, да начальство у нас доброе, демократическое, надеется перевоспитать! - Файзуллазаде не скрывал, что люто ненавидит всех тех, кто находился с академиком, особенно представителя независимой прессы - Алексей только усмехнулся в ответ, чем вызвал новую вспышку злобы. Конечно, сам Ешуа был бессилен против него, прекрасно помня, как тот уложил десяток надзирателей; и все.же надеялся на то, что Ахмаджанов еще разберется с ним, журналюгой.
  
  Под крики и сплошной мат все двинулись в сторону столовой. По дороге Алексей заметил, что здесь почему-то корпус оказался обугленным, словно был страшный пожар. До сих пор сохранился запах паленной пластмассы. Некоторые приборы были вырваны с 'мясом', лишь провода торчали из дыр. На лицах и руках охранников были зеленые полосы - это мазь, которая заживляет раны, ожоги и порезы.
  
  - Что это? - в недоумении спросил журналист, показывая на разруху. - Что здесь произошло? Этого же не было в прошлый раз... И почему надзиратели в крокодилий цвет расписаны?
  
  Кузиев, который двигался рядом, ответил тихо, чтобы бригадир не услышал его:
  
  - Два дня назад был бунт... Женщины оказали сопротивление...
  
  Это вызвало волну удивления у журналиста. Ему казалось, что никакие мятежи на летающей тюрьме невозможны. Так как люди здесь настолько зажаты, настолько задавлены и напуганы, что ни мысли, ни желания оказывать сопротивление и неподчинение администрации не могли возникнуть. 'Видимо, ошибался', - понял Алексей.
  
  Тем временем инженер-атомщик продолжал:
  
  - Одна заключенная по имени Мадина, швея, хотела, чтобы имам Бахтияр Мамуров прочитал молитву по душу убитого пять лет назад ее мужа, фермера. Тот пришел и начал читать, однако одному из охранников в женской части тюрьмы не понравились слова обращения к Аллаху. Он потребовал, чтобы имам произносил имя Ислама Каримова, которого власти считают пророком. Мамуров отказался, и за это схлопотал пулю. Он умер сразу.
  
  - Ох, - опять выдохнул энергию ненависти Алексей. Он прекрасно знал этого человека, поскольку полтора месяца летел на транспортнике 'Генерал Рустам Иноятов' на Нептун. Это был добрый, мудрый и весьма интеллигентный священник, знавшего не только Коран, но и другие книги Писания; паства его просто боготворила за добрые дела. И его убийство можно было считать неким святотатством. Мамуров за свою жизнь не обидел даже мухи.
  
  - Мадина каким-то образом выхватила пистолет у охранника и выстрелила в него. Потом в другого, который стоял рядом. Сразу поднялась тревога. Женщина поняла, что ей грозит смерть и решила подороже продать жизнь, поскольку терять было уже нечего. Она открыла огонь по надзирателям, вбегавшим в женскую часть тюрьмы. Другие заключенные тоже вскочили, видимо, от отчаяния и нахлынули на сотрудников администрации. Конечно, многие были из них убиты в первые минуты, да только женщин было больше, чем надзирателей, и толпа за счет массы просто раздавила десяток вооруженных мужчин. Таким образом, часть оружия попала к бунтарям. Они прорвались в наши края, призывая к сопротивлению. Многие из наших тоже поддержали женщин, вооружившись чем кто мог... Говорят, что среди них были те, кто организовал ячейку революционного движения 'Свободный Узбекистан'...
  
  - Я этого не слышал, - с сожалением произнес Алексей, внимательно слушая рассказ. Естественно, как военный он мог организовать оборону и спланировать захват 'Ислама Каримова'. К тому же в душе всегда был революционером, и не зря носил кличку Че Гевары. Увы, такое событие произошло без его участия.
  
  - Да, ты не мог это услышать, поскольку Ахмаджанов всадил хорошую порцию снотворного. Мы тебя доставили в твою каюту и положили на койку. Был приказ тебя не беспокоить, уж не знаю почему, но на тебя начальство имеет какие-то виды. Ты им нужен для какой-то игры... Когда начался мятеж, мы в это время находились в цеху, и ничего не слышали, работали. Иначе бы тоже присоединились. Все было стихийно, не организованно. Ведь никто этого и не ожидал. Но я думаю, что нет никакой подпольной группы или ячейки, и 'Свободного Узбекистана' здесь тоже нет, иначе бунт был бы управляем и спланирован. Наверное, это был жест отчаяния. Мятежники захватили три яруса, пытались выдвинуть требования директору через видеомонитор. Да только тот и не собирался слушать, просто натравил на них Ахмаджанова с армией спецназовцев. Те, вооружившись огнеметами, спалили всех. Никого не щадили. Даже тех, кто не принимал участия, а просто находился рядом - в качестве устрашения остальным. Уничтожили около пяти тысяч человек!..
  
  - О боже!
  
  - Вот-вот, ты, наконец-то убедился, что такое терпеть нельзя?
  
  В этот момент Ахмедов ткнул кулаком в спину говорившему.
  
  - Ты чего, Ахмед? Забыл про Зуфарова? Или про этого стукачка? - и академик мотнул головой-капустой в сторону разорявшегося бригадира. 'Бакинец' поднадоел уже всем. Он наскакивал на всех как баран, у которого чешутся рога. - Молчи!
  
  - Быстрее, чего лапами шевелите как черепахи? - метал молнии Ешуа Коскинович. - Забыли, что тут недавно произошло? Все хотите отправиться вслед за этой сукой Мадиной и подлецом Мамуровым? Ох, их уделал наш великолепный капитан демократии Нодир-ака Ахмаджанов, скольких в пирог испек своим славным огнеметом! Такими солдатами гордится демократический и свободный Узбекистан!
  
  Алексей еле сдержал себя, чтобы не въехать в морду Файзуллазаде. 'Еще не время, но мы с тобой поговорим', - прошептал он. Было трудно не заметить, как много охранников с оружием, причем огнестрельным, стояло в коридорах и в больших помещениях. Даже обслуживающий персонал - ремонтники, электрики, сантехники, врачи и идеологические работники - был снабжен поражающими средствами - электрошокерами, тазерами, слезоточивыми пистолетами. Каждый из них внимательно наблюдал за проходившими заключенными, ожидая неожиданного нападения. Ведь с их стороны с момента того бунта оказалось около сорока трупов, которых поспешно бальзамировали и должны были отправить ближайшим транспортником на Землю, где их похоронят с честью и славою. Теперь у администрации не было чувство самоуспокоенности, она понимала, что, возможно, это не последнее выступление 'зэков', и поэтому пыталась провести превентивные меры. Как тихо сообщил Ахмедов, более гордых и пользовавшихся авторитетом персон заточили в карцер под разным предлогом, и теперь у людей, как казалось Исаеву, отсутствовали потенциальные лидеры, способные повести за собой толпу.
  
  Все зашли в столовую. Двери со скрипом открылись. Они еще были закопчены и в металле зияли пулевые отверстия. Весь потолок и стены в высохшей крови. Видимо, здесь устраивались баррикады, которые долго не простояли под натиском головорезов Ахмаджанова. А сейчас нетрудно было заметить угрюмые и злые лица заключенных, оставшихся в живых или которые не принимали участия в той 'заварушке'. Может, это было связано с тем, что находились в камерах или на работе в других частях корабля, а может, просто боялись, не хотели рисковать. Стихийно вспыхнувший бунт на летающей тюрьме был подавлен с особой жестокостью, и после него ни у кого не осталось даже маленькой надежды на светлый исход, на справедливость и возможность получить свободу. Воронович смотрел на них и хотел сказать: не печальтесь, друзья, пока мы живы - мы еще способны к сопротивлению Это только мертвым уже все равно, поскольку на этом свете им точно уже ничего не светит.
  
  Еды было мало, видимо, начальство решило посадить всех на голодный паек. А может, спаленные трупы не могли служить 'сырьем' для приготовления пищи, и поэтому кормить оказалось нечем. Почти нечем. Но Алексей не ел. Он не мог глотать то, что было некоторое время назад человеком. Такие же чувства испытывали и его товарищи, но от еды не отказывались. Они-то понимали, что не протянут и дня, если не наберутся сил. Их итак в группе осталось немного. Человек-рыба шевелил губами, словно пробовал воздух на вкус, его глаза были выпучены, почти что свисали на мышцах. Смотря на него, Воронович испытывал жалость и ужас одновременно. Трудно представить, до чего доводит мутация. В Институте физики солнца, где работал Резников, не получал он столько излучения, сколько у Нептуна. Естественно, от такой дозы менялись гены и обмен веществ, метаболизм происходил теперь на совершенно ином уровне и основе. Иначе говоря, человек уже не мог жить полностью в земной среде, он становился кем-то другим.
  
  - Почему не ешь? - спросил его Радик Ли, кореец, но теперь больше походивший на крокодила. Это было первое, что услышал от него Алексей за все время знакомства, и даже удивился, насколько мягким и приятным был голос у него. Видимо, этот человек отличался немногословностью.
  
  - Не хочу...
  
  Тут Алексей заметил, как Ешуа Коскинович беседует с другим бригадиром. Им оказался тот самый Мусаев, который радовался рассказам о пытках Ахмаджанова. Теперь он был бледен, видимо, опасался за свою жизнь - врагов нажил немало, и каждый мечтал скинуть его за пределы летающей тюрьмы. Что-то говоря, 'Бакинец' указывал пальцем на журналиста, а его собеседник наливался краской от гнева. Было нетрудно догадаться, что виновником всего происшедшего в администрации считают его, Вороновича. Ведь это он первым дал отпор, и вселил надежду многим, что можно постоять за себя. И та погибшая женщина Мадина тоже была уверена, что у живых есть за что бороться, и поэтому шла до конца.
  
  - Я бы его под гильотину положил, - донеслось до Алексея фраза Бахадура, который с ненавистью разглядывал журналиста. - И головой играл в футбол, потом замуровал в стекло... Он, наверное, бандит из 'Свободного Узбекистана'!
  
  - Я бы его испепелил, - поддержал Файзуллазаде. - Но сейчас не время. Когда начальство скажет, что пришел конец его жизненного срока, тогда и казнят... Капитан демократии считает, что этот журналюга работал на подполье, возможно, на 'Свободный Узбекистан'!
  
  - Позови меня, я хочу посмотреть, как повесят или отрубят голову этому революционеру, - попросил Мусаев кавказца, и тот обещал. 'Не дождетесь', - усмехнулся Алексей.
  
  Загорелся сигнал, означавший окончание завтрака для данной группы. Под ставший уже привычный мат все встали, и вместо них сели другие, только они, пришедшие с работы, - ужинали. Ведь распорядок был неодинаковым для всех. Тут понятие дня и ночи размывалось из-за отсутствия привычного чередования солнечного света, просто ритм определялся по двадцати четырем часам в сутки, как это есть на Земле. Подобный подход позволял равномернее распределять нагрузку на производственные мощности. Поэтому цеха всегда работали, летающая тюрьма функционировала подобно швейцарским часам - безотказно, четко, несмотря ни на что.
  
  - Быстро на выход! - орал Ешуа Коскинович, вращаясь на месте как юла. Его грудь колыхалась, словно там была какая-то резиновая подушка. - Не заставляйте ждать господина Ахмаджанова, нашего старшего офицера на 'Исламе Каримове'! - при этом он размахивал электрошокером - оружием, который теперь по приказу Закира Исаева носили и бригадиры.
  
  В коридоре уже находились люди, человек двести-двести пятьдесят. Они стояли в шеренги, смотря на тускло горящие плафоны. Такой свет больше походил для морга, ибо создавал жуткую ауру. Каждый из заключенных если не чувствовал взгляд капитана демократии, то невидимого цензора из Центра мониторинга точно, и поэтому старались придать лицу торжественное и пафосное выражение. Сам Нодир был свежей эсэсовской форме, аж хрустели манжеты и воротник, со злостью ходил между ними и думал, на ком же сегодня отыграться. Одной рукой он держал пистолет, стреляющий исключительно разрывными пулями, а другой водил ярким фонариком по лицам (или уже мордам?) стоящих. Там же было человек тридцать из надзирателей, все - в боевых доспехах, как будто должны были идти в бой. Может, они ожидали очередного бунта и хотели сразу же его подавить?
  
  Скорее всего, нужна была какая-нибудь провокация, чтобы оружие заработало вновь, неся смерть и увечья заключенным. В этот момент вошла и встала в свое место группа Ахмедова. Ахмаджанов встретил ее злобным рычанием:
  
  - Ах, господа явились! Все - Ваше величество, королевских кровей! Мне положено ждать, когда вы, скоты, забьете брюхо свое? Кишки прополоснете? Ждать, пока переварится дерьмо в ваших желудках, а потом вы испражните все это себе же на тарелки, чтобы повторно сожрать? Вам, уродам и мутантам, ничего и не нужно! Гнить по самые уши на Нептуне! Не хотели жить в свободном мире, в Великом будущем Ислама Каримова - подыхайте
  
  Заключенные молчали. Алексей кисло смотрел на капитана, и тот, почувствовав это, отошел. Он не хотел при всех разговаривать с журналистом, который три дня назад легко и быстро расправился не только с ним, но и спецназовцами. Было ясно, что в прямой схватке капитану никогда не одержать победу. Это знали и заключенные, чем наносили пощечину по самолюбию Нодира, а этого он терпеть не мог. Но на следующий день, когда журналист был в отключке от снотворного, Ахмаджанов отыгрался. Нет, не на спящем Алексее, а на тех беднягах, которые оказали сопротивление. Самолично капитан сжег или исполосовал ультразвуковым ножом около пятисот человек. Тогда, смотря за действиями спецназа и охраны через экраны мониторов, директор 'Ислама Каримова' с удовлетворением отметил, что его любимец действовал решительно и, как полагается профессионально. Особенно смаковал он те моменты, когда Нодир резал животы и отсекал головы бунтарям.
  
  - Ты неплохо поработал, - сказал он после. - Я отмечу твой подвиг в послужном деле. Сотня таких как ты - и нашу демократию никогда бы не могли расшатать такие как эти ублюдки, - и Исаев кивнул на экран, где шла промотка видеозаписи, - и этот Воронович, из-за которого, наверное, все и началось.
  
  При имени журналиста Ахмаджанов покраснел. Он люто ненавидел этого журналиста, публично опозоривший его в драке.
  
  - Акамилло, позвольте мне потом казнить его! - попросил он. - Я его четвертую, линчую так, что смерть покажется ему наслаждением!
  
  Закир закрыл глаза, тяжело вздохнув, потом открыл, подошел к капитану неторопливым шагом, улыбнулся, глядя в глаза ему, и... неожиданно нанес удар в челюсть. Голова Ахмаджанова мотнулась в сторону и он невольно сделал шаг. В ту же секунду он получил удар ноги в пах, и согнулся, испытывая страшную боль. Колени его задрожали.
  
  - Жалаб! Амингиски кутак![1] - орал директор, брызгая слюной, словно был заражен бешенством. - Встань, педик! Встань, а то сикаман[2] тебя!
  
  Тихо постанывая, капитан пытался выпрямиться, и тут снова получил кулаком в поддых. Из разбитого носа капала кровь. Форма была безнадежно испачкана. Директор продолжал мутузить подчиненного, боявшегося оказать сопротивление высокому чину на корабле. Ведь тут он для всех был богом!
  
  - Ишак! Трижды ишак! - выкрикнул самое страшное оскорбление[3] экс-судья, и капитану поплохело. Не только произносить, но и слушать это слово жестоко каралось Уголовным Кодексом Узбекистана. Тех, кто осмеливался нарушить закон, ожидала кастрация или медицинские опыты, заканчивающиеся обычно мучительной смертью. Говорят, что сама Гульнара Исламовна страшно ненавидела ослов и приказала истребить их в республике, чтобы ни у кого не было ассоциаций этих животных с ее отцом.
  
  - Сука, больно? - продолжал кричать Исаев, тяжело дыша от такой физической нагрузки. - А мне, думаешь, не больно? Я твои яйца могу заменить трансплантантом, получишь большие, как у слона! И пенис новый пришью! А вот мне место новое не получить из-за твоих ошибок! Ты мне чуть карьеру коту под хвост не засунул!
  
  - Что я сделал, акамилло? - с трудом проговорил капитан, держась за бедра. - Какая вина на мне?
  
  - Что сделал, сука? Какая вина, подлец? Ты еще спрашиваешь? Ты же знал, педик, что через три дня прибывает международная делегация, и устроил мне этот бунт? Решил развеселить меня? Или хотел устранить таким образом и самому сесть на кресло директора? Может, это было в твоих планах, в твоей безмозглой башке?
  
  Нодир страшно испугался, что даже забыл о боли. Подобные мысли никогда не приходили в его умственно ограниченную голову. Пожрать, поспать, насладиться однополой любовью и поиздеваться над заключенными - подобные желания кипели в его черепе.
  
  - Ох, акамилло, нет, нет, что вы! Я вас очень уважаю! Вы мне как отец, как бог!
  
  Между тем тот не мог успокоиться и наседал на подчиненного:
  
  - А если это всплывет? Вдруг на страницах Interplanet будет опубликовано? Ты знаешь, какой это скандал? Ты понимаешь, жалаб, что будет с нами? И, прежде всего, с тобой, ибо я первым отыграюсь на тебе, прежде чем начальство отыграется на мне!
  
  - Но выход на Interplanet заблокирован, никто не может им воспользоваться, - пытался оправдаться капитан, стоя на коленях и прикрывая голову руками от пинков и ударов. - Я лично проверяю это!
  
  Но в этом Исаев сомневался, ибо понимал, что среди заключенных есть умельцы-технари, которые способны на многое, в том числе и на проделки с Interplanet. И он был прав, ибо, к примеру, группа Ахмедова сумела приспособить скафандры на прием сигналов Всепланетной киберпаутины, и оттуда она черпала информацию о происходящем. Однако люди находились не в активной части, то есть не отправляли письма, не участвовали в обсуждениях и прочее, поскольку подобное нетрудно было засечь Центру мониторинга, контролировавшему и информационные электросигналы, исходящие от 'Ислама Каримова'. А уж пеленгатором легко вычислить, где находится пользователь Interplanet. В любом случае, именно так 'зэки' читали статьи, тихо рассказывая друг другу содержание, и знали Вороновича как независимого журналиста с сильной гражданской позицией.
  
  Скандал продолжался. Закир был вне себя:
  
  - Мне это нужно, чтобы следы мятежа были по всему кораблю? Чтобы трупы валялись по коридорам? Чтобы заключенные могли рассказать, как мы с ними расправились?! Ты чем думаешь, мудак, задницей своей или мозгами? Ты спишь с этим гомиком 'Бакинцем', вместо того чтобы поддерживать порядок и проводить агентурную работу, вылавливать смутьянов и вешать их в назидание другим!
  
  Опять директор упомянул об интимной жизни капитана, и Ахмаджанов не смог удержаться от гримасы неудовлетворения. Однако Исаев не обращал внимания на тонкие и легкоранимые чувства головореза. Ему нужно было разрядить нервы.
  
  - Ты сделал так, чтобы начался бунт! Мне это понятно! А может ты член секретной организации 'Свободный Узбекистан'? И ты выполнял их задание?
  
  - Нет, акамилло, не я, - поспешил оправдаться капитан. - Это один из надзирателей перестарался! Он начал это дело - и тут все это закрутилось! Меня рядом не было... Все произошло без моего ведома и контроля! И я ненавижу 'Свободный Узбекистан' - это банда предателей и лазутчиков! Вы же знаете, как я люблю убивать подпольщиков!
  
  - Знаю... А этого вертухая... Расстрелять его, подлеца!
  
  Тут Ахмаджанов напомнил:
  
  - Так он погиб... Сейчас его тело в анатомическом отсеке, проходит процесс бальзамирования! Официально он числится героем...
  
  Это вызвало вулкан негодования. Слова лавой изливались в комнату.
  
  - Ни хрена ему такие почести! - 'горел' директор, демонстрируя неприличные жесты. - Выкинуть из корабля, на орбиту Нептуна, пускай с мертвыми зэками летает между спутниками и кольцами. Был бы живой - самолично пристрелил бы!
  
  - Будет сделано, акамилло! Я скажу врачам остановить бальзамирование...
  
  - Ты сейчас займешься другим делом - для этого я вызвал тебя к себе, - Исаев подскочил к бару, открыл дверцу и достал джин. Стал пить прямо из горла, а потом бросил пустую бутылку в декорационный камин. Стекло разлетелось на мелкие части. Тут директор схватился за бок - трансплантированная печень еще не совсем прижалась, а он опять злоупотребляет алкоголем. Опасность отторжения была высока, особенно, если нервы не в порядке. А как тут не нервничать, если все планы коту под хвост?
  
  Сев на кресло, Закир взъерошил чуб, стукнул кулаком по столу, словно ставил точку своим неприятностям, и продолжил:
  
  - Ладно, эмоции - в сторону! Не время пускать нюни. У нас итак лишних часов нет... Нужно срочно исправлять ситуацию... Прежде всего, быстро всех зэков на ремонт коридоров и отсеков, чтобы никаких следов бунта не осталось! Ни одной дырки от пули, ни капли крови или сажи от огнеметов. Если кто-то из иностранных экспертов что-то увидит - сам с тебя шкуру спущу...
  
  - М-м-мы п-поста-раем-ся-я, - заикаясь, ответил капитан. - Но это же не просто, акамилло. Это же не дом покрасить. У нас гигантский космический корабль! Всего не залатать...
  
  - Если было бы просто - поручил бы другому, тому же Гулямову!
  
  - К-кому?
  
  - Есть тут рядовой Акмаль Гулямов, раньше был подполковником Министерства, руководил отделом в Мирзо-Улугбекском районе, - насмешливо произнес Исаев. - Ходил всегда с высоко поднятым носом, а теперь у нас исправляет ошибки, которые допустил во время службы... Теперь он на перехвате у сержанта... того, что носит тюбетейку и вечно ковыряется в носу, как рудокоп на шахте киркой ищет металл...
  
  - Сержант Бабаев Борис, только он сдох, получил пулю в лоб от одного бунтаря, - дополнил Ахмаджанов, продолжая держаться за место в области паха - боль постепенно отходила. - Его тюбетейка сгорела в огне... А я и не знал, что у нас служит бывший полковник... ох...
  
  Директор усмехнулся:
  
  - А он и не рекламирует, как пояснишь это коллегам: вчера был полковник в столице, сегодня - рядовой на Нептуне? Стыдно. Хотя уверен, что мечтает вернуться... Может, я ему в этом и подсоблю, если он будет исполнять мои приказы с большим толком и умом, чем ты, хайвон! Тебя мне не проблема спустить на его уровень, сделать рядовым, а его назначить капитаном демократии...
  
  - Я-я... всег-да гот-тов ис-полнять к-как надо-о, акамилло, - пробормотал расстерянно Ахмаджанов, чувствуя, как погоны сейчас упорхнут с его плеч. Подобная перспектива его не прельщала. - Говорите, что еще надо сделать? Я на все готов!
  
  Было ясно, что этот тип готов на многое. Это и нужно было Исаеву.
  
  - Корабль вычистить там, где были бои... Если не удастся сделать, то разгерметизируйте, мол, был пожар, пришлось ломать люки, чтобы космическим холодом погасить пламя и остановить распространение дыма и огня. Покажем пару трупов, скажем, это наши сотрудники, которые погибли, спасая заключенных и корабль от гибели... Попробуем на трагедии сделать победу. На этом бунте можем неплох ие очки заработать, если знать, как... Ага, я скажу Эльдару Зуфарову, чтобы он комбинированные съемки сделал, типа, как наши охранники тушат пожар и выносят из огня раненных женщин. Да, кстати, нужно заранее приготовить интервью с этими женщинами, как они благодарят администрацию за героизм и самоотверженность!
  
  - Вы, акамилло, просто виртуоз! - с воисхищением заметил Нодир. - У меня 'булки' на это не тянут. Мускулами поиграть, морду набить - тут я профессионал. Учился с учебников Гестапо и НКВД...
  
  Это польстило директору. Он, задумчиво разглядывая в иллюминаторе кольца Нептуна, протянул:
  
  - Хе... А ты чего думал - зря что ли я столько времени судьей города Ташкента проработал? Там если мозгами не пошевелишь, то мигом окажешься на улице. Борьба за выживание - вот что движет каждым, кто идет в судебную сферу. Подставляй, или тебя подставят - первый принцип узбекского чиновника. Этому нас учил еще премудрый Ислам Каримов. Конечно, такие учебники под грифом 'Для служебного пользования', в прессе не публикуются. Но зато как они жизненны и актуальны даже спустя сто лет!
  
  - А второй принцип?
  
  - Второй - не гнушайся быть людоедом, если надо сожрать друга - точи зубы и вгрызайся в тело! Помни: человек человеку - волк! - стал учить подчиненного директор. - Каннибализм в политике - верное дело...
  
  - Даже меня сожрете, акамилло? - пытался подшутить капитан, и получил поддых:
  
  - Конечно, собака! Ты кто мне - вошь! Я тебя отправлю в мясорубку, если мне это будет выгодно! Так что не обольщайся!.. Ладно, слушай дальше. Третий принцип: всегда внушай людям, что ты прав, если даже на сто процентов не прав. Четвертый - ложь всегда полезна, но главное - не переборщить. Ложь должна быть невероятной, но в тоже время похожей на правду, и тогда безмозглая толпа, эти харыпы[4] пойдут за тобой хоть в огонь, хоть в воду, хоть в серную кислоту! И еще принцип - никакой любви к ближнему или сострадание, эти чувства только тормозят твое становление, как высшей персоны. Нужно быть безразличным к чужому горю, ибо начальник рожден не для этого. Чтобы добиться поставленной президентом или прицессой целей - иди на все, не гнушайся ничего. Помни: цель оправдывает средства. И поэтому наша Демократическая Республика Узбекистан на самом подъеме, сильнее всех других государств...
  
  Тут Ахмаджанов наморщил лоб и произнес:
  
  - А из уроков 'Марифат ва манавият' я помню какие-то пять принципов и семь приоритетов... Там совсем другие...
  
  - Какой же ты тупой! - рассердился Исаев и даже хлопнул по столу. - Я же сказал: настоящие принципы не для печати. А то, что учат аж с детского сада и долбят потом мозги по всем средствам массового оболванивания, так это для масс, для быдла, для тех миллионов, из которых выжимаем мы все соки...
  
  - А-а-а-а...
  
  - Но вернемся к баранам, - тут бывший судья опять нахмурился, опустившись на кресло. - Международная делегация - это тебе не игрушки. Мы должны провести ее так, чтобы комар носа не подточил, иначе нам не сносить головы. Наши инсценировки не должны выглядеть показухой, все искренно и от души... Надо сделать так, чтобы делегаты не могли не поверить в реальность им описываемого с нашей стороны и со стороны заключенных. Побольше натурализма!
  
  Капитан демократии понимал слово 'натурализм' несколько иначе:
  
  - Э-э-э... групповуху устроить что ли?
  
  Директор опять рассердился:
  
  - Идиот! Ишак! Что в твоей дырявой голове? Одна извилина и то от фуражки! Я не о сексе, а про то, что реальности побольше, чтобы жизнью дышал каждый рассказ заключенного, каждая наша сцена! В день их прилета чтобы сводили некоторых к стоматологам и показали, как мы заботимся о заключенных. Загипсуйте кого-надо, положите под капельницу некоторых... Тех, кто уже мутировал и мало похож на человека - отправить работать за борт... Чтобы не входили в корабль...
  
  - Но ведь делегация пробудет у нас три дня... Все эти дни продержим их там? - и Ахмаджанов указал пальцем на иллюминатор. Не вопрос вызвал у него недоумение, а о том, кто же работать будет в эти дни. Ведь это экономически невыгодно, да и убытки немалые.
  
  - Ничего страшного - не помрут. А если и помрут, то на это наплевать - всех отправим в мясорубку, на жрачку этим скотам!.. Да, конечно, это нерентабельно - давать отдых нашим 'зэкам', но ничего не поделаешь. Игра стоит свеч, а нормы выработки выжмем потом из них.
  
  - С чего мне начинать?
  
  - С уборки территории и ремонта помещений, чтобы следа от бунта не было. Проведи снова беседы с заключенными о том, что они должны говорить делегатам. И еще: особо поговори с Вороновичем, понял? Сейчас много зависит от него.
  
  - Он проспал ведь бунт - что может рассказать? - усмехнулся Ахмаджанов. - До его сознания не долетал ни один звук, он как медведь в берлоге, акамилло!
  
  Исаев посмотрел на него с недоумением:
  
  - Нодир, ты дурак или прикидываешься? Неужели думаешь, что такой бунт можно скрыть от кого-нибудь на летающей тюрьме? Тут люди знают такие подробности, о которых не ведомо и нам! И главное, чтобы это не всплыло, иначе я сам лично перережу тебе горло. И еще: нужно провести внутреннее расследование. Вдруг это было организовано какой-нибудь ячейкой 'Свободного Узбекистана'? У нас тут много политзаключенных, кто-то, может, является представителем революционного движения...
  
  Капитану почудилось, что лезвие уже прикоснулось к его шее, и он судорожно отдернулся. Видения были реалистичными как никогда: бр-р-р.
  
  - Да-да, конечно, акамилло,я все выясню и найду подпольщиклов! - пробормотал он испуганно. Как не ему знать, что экс-судья слов на ветер не бросает: не менее чем три месяца назад Исаев лично отрубил головы семерым верующим, которые читали молитвы во время обеденного перерыва. 'Это вам не церковь, не мечеть, тут запрещено упоминать имя бога. Я для вас Творец', - в злобе шипел он, махая ультразвуковым ножом, и головы летели на пол, окропляя его кровью.
  
  - Так что ступай и выполняй! - прошипел Закир, и капитан стрелой вылетел из кабинета. Однако уже за дверью вдруг о чем-то вспомнил и робко постучался в дверь. Стоявшие у охраны солдаты криво усмехнулись, наблюдая, как капитан согнулся в три погибели и дрожит от страха, представляя, как скажет нечто главе корабля.
  
  - Чего тебе, собака? - злым голосом поинтересовался директор, вновь увидев Ахмаджанова. Меньше всего в этот момент ему хотелось видеть противную морду бугая в эсэсовской форме.
  
  - Акамилло, вы забыли об одной вещи... - залепетал тот. - Я осмелился напомнить вам об этом... Это очень важно... Ведь делегация летит...
  
  - О чем? - недоуменно спросил Исаев.
  
  Тут Нодир ткнул пальцем в иллюминатор. Там нетрудно узреть, как горят огромные слова на борту летающей тюрьмы 'Добро пожаловать в ад - в Великое будущее Ислама Каримова для отверженных и падальщиков', мощность света была таковой, что можно разглядеть транспарант за сотни километров.
  
  - Ах, черт, а ты ведь прав! - воскликнул бывший судья. - Фраза не к месту... компрометирующая нас... Действительно, как я объяснил бы это делегации? Нужно срочно сменить вывеску... Иногда, Нодир, ты выдаешь полезные мысли. Жаль, что редко...
  
  Он открыл крышку стола, под которой была клавиатура и стал отстукивать новый девиз. Вскоре загорелась новая фраза: 'Узбекистан - государство с великим будущим! Добро пожаловать в новую эру человечества - эру гуманизма и справедливости!'
  
  - Теперь лучше, - улыбнулся Исаев. Потом сказал капитану: - Чего опять прилип к полу? Вали исполнять мой приказ, иначе я подстегну тебя электрошокером, - и он потянулся к дубинке. Ахмаджанов не требовалось повторять дважды и к тому же ему не хотелось на себе испытать напряжение в три тысячи вольт, поэтому придал ногам сразу третью космическую скорость. Лишь за дверью вздохнул свободно - он страшно как боялся директора. Еще немного - и можно памперсы менять, которые, кстати, он всегда носил, ибо страдал энурезом.
  
  И сейчас он стоял перед строем заключенных, чтобы поручить им новую работу. Находившиеся позади вооруженные охранники внушали ему уверенность, да и пара пистолетов на боку придавало сил. И все-таки какой-то страх скользил где-то в подсознании. Ведь если эти люди один раз оказали сопротивление, то и второй раз могут восстать!
  
  В коридорах и отсеках, несмотря на надрывную работу воздухоочистительных машин, сохранялся запах паленной живой ткани и дыма, а даже свежая краска не глушила их. Морщась, капитан прошелся вдоль строя.
  
  - Итак, ублюдки и мутанты! - начал он, привычно рассматривая всех недобрым взглядом. - Натворили вы дел, скажу я вам... Вы совершили тяготяйшее преступление, за что получили автоматически еще тридцать лет лишения свободы! Но теперь усвоили, что любого бунтовщика не пощадим, зажарим и выкинем в космос. Никому пощады не будет.
  
  - Мы тоже, подлец, этого не забудем, - прошептал Ахмедов. Алексей был хмурым и исподлобья смотрел на Ахмаджанова.
  
  А тот продолжал:
  
  - Но наша власть очень добрая, демократическая, чтит законы, и поэтому на этот раз вас прощаем, то есть не станем сажать в карцер, хотя вы этого и не стоите - нашей доброты... Завтра прибудет международная делегация из всяких там неправительственных и гуманитарных организаций. Мы готовимся к этому торжественному и ответственному мероприятию. Это визит - свидетельство высокого международного уровня Узбекистана и уважение к внешней и внутренней политике Абдугани Исламовича Каримова, нашего великого президента, потомка мудрого 'Человека, определившего эпоху'. Поэтому с вас, гаденыши, мы требуем следующего...
  
  Все застыли.
  
  - Во-первых, вычистить отсеки и коридоры от того дерьма, что наделали бунтовщики, ваши братья и сестры. Стереть все следы вашей преступной деятельности. Ничего не должно быть на корпусе, ни пятнышка копоти или крови. Если что-то найду - задушу и четвертую. Вы меня знаете, я это сделаю без зазрени я совести, ибо убивать вас - это величайшее благо для всего человечества. Этим самым я спасу демократию в Узбекистане, укреплю национальные традиции и нашу модель развития, получившей признание во всем мире...
  
  Что это он сделает ни у кого сомнения не вызывало. У многих возникли в памяти сцены насилия и казни, совершаемые этим садистом в эсэсовской форме. Отвращение вызывало только то, что свои садистские дела он увязывал с демократией и правами человека. В сознании людей это звучало кощунственно.
  
  - Во-вторых, вы должны показывать радость пребывания на 'Исламе Каримове', любовь к родине и желание исправиться, встать на путь благочестия и высокой морали! Если к вам, хайвонлар, обратятся представители делегации, то должны рассказывать, как мы, сотрудники администрации, заботимся о вас и создаем благоприятные условия для жизни. Всегда хвалите директора Закира Исаева, а также опекаемую тюрьму Гульнару Исламовну, которая не спит и думает только о вас, заблудших во тьме неверия и распутства овечках...
  
  Тут до Алексея донесся нервный смешок: 'Уж кто бы о распутстве говорил, морда фашистская...' К счастью, эти слова не донеслись до уха капитана, хотя Ешуа Коскинович что-то уловил и нахмурился, его глаза беспокойно забегали, пытаясь выявить смельчака.
  
  - В-третьих, каждый из вас должен выучить какой-нибудь стишок, благославляющий нашего президента и демократическую власть... Вот ты, урод, ты что можешь нам рассказать? - и Ахмаджанов ткнул дубинкой в лицо какого-то заключенного, которого Алексей не знал.
  
  Тот был изможденного вида, бледный и осунувшийся. С трудом проговорил:
  
  - Да, я помню из школьного учебника...
  
  - Продекламируй! - приказал капитан, топнув ногой. Удар эхом отозвался по длинному коридору.
  
  Бедолага стал тихо говорить:
  
  'От Нукуса до Ташкента,
  
  Люди славят президента.
  
  Спас узбеков от Москвы,
  
  Мы теперь ему верны!..'
  
  Между тем, Нодир скорчил кислую рожу:
  
  - Почему тихо декламируешь эти великие стихи, прославляющие наших мудрых и великих правителей, негодяй? Громче! И вы, сволочи, - тут он обратился ко всем в строю, - тоже выучите эти строки и вместе произнесите! Я слушаю.
  
  Пришлось заключенным хором повторять стихотворение, и это продолжалось до тех пор, пока оно не осело в памяти. Стукнув для порядка пару человек, капитан приказал всем следовать в технический корпус, где каждому дадут инструменты.
  
  - Чтобы сегодня все было закончено. Если не успеете - сам закопчу в высокочастотной печке! - пригрозил он.
  
  Все развернулись налево и начали движение, однако нодир вдруг произнес:
  
  - Воронович, ты останься.
  
  Алексей понял, что с ним будет отдельный разговор. Он сумел заметить, как побледнели его друзья, предполагая самое худшее. Только успел им сделать незаметный жест, мол, не беспокойтесь, если умру, то вместе с капитаном.
  
  Когда колоны заключенных, сопровождаемые бригадирами и охранниками, скрылись за люками коридора, Ахмаджанов подошел к журналисту. Но не близко, ибо опасался, что тот может вступить в рукопашную. И достал на всякий случай из кобуры пистолет, взведя курок. Алексей усмехнулся, заметив это. Наивный капитан, он не предполагал, что три метра - это дистанция легко преодолимая для солдата десантно-штурмовой бригады, и за доли секунды нетрудно обезоружить и уложить противника. Понятное дело, что никаких активных действий он не предпринимал, хотя его так и мутило от желания прикончить садиста на месте. Между тем, семеро надзирателей тоже внимательно следили за ним, держа наготове автоматы.
  
  Воронович молчал, хотя по инструкции обязан был сказать, что он подошел по приказу начальника, сам такой-то, осужден по такой-то статье и на какой срок, находится в таком-то отсеке, а потом добавить 'Слава нашему президенту! Здоровья и благ принцессе Гульнаре Каримовой!' Те, кто это не выполнял, подвергался жестокой экзекуции. У Нодира было такое желание, но он помнил, что физическое воздействие вызовет контратаку, и тогда уже им всем тут не поздоровится. Он взял иную тактику, о которой ему говорил директор.
  
  - Слушай, мерзавец... Тебя обязательно вызовут в кабинет для беседы. Уж больно важная ты птичка! Для меня ты - червяк, и я бы тебя раздавил. Увы, пока это не могу сделать. Только помни, не все потеряно! Делегации приезжают и уезжают, а вы, подонки, остаетесь здесь, и мы для вас родители, святые и господа! Ваша жизнь - в наших руках...
  
  - Короче, чего ты хочешь, Нодир! - прервал его Алексей, презрительно вывернув нижнюю губу. - Не вешай мне лапшу! Говори прямо! Не боюсь я тебя, палача и убийцу!
  
  Это было как выстрел. Все ошалели, даже Ахмаджанов. Его глаза сузились от гнева. Пришлось брать себя в руки.
  
  - Я знаю тебя, Воронович. И что революционер ты от мозга до костей. И кличка твоя мне известна. Только, 'Че Гевара', помни, что мятежи мы подавляем с особой жестокостью. И ты об этом уже слышал...
  
  - Слышал...
  
  - Я думаю, что ты сожалеешь, что не принял участие. И я тоже, тогда было бы за что тебя сразу прикончить... Я бы тебе рассказал, как с удовольствием казнил тех, кто имел отношение к движению 'Свободный Узбекистан'...
  
  - Не отвлекайся, Нодирка!
  
  Новая фраза была как очередная пощечина. Назвать вертухая не по имени-отчеству или по фамилии с приставкой 'господин', как полагается, а просто по имени, словно пацана. И капитан ее стерпел. Только процедил:
  
  - Ты не боишься смерти. Армия научила тебя этому... Но ее боятся твои друзья. Если ты скажешь что-то не то международной комиссии, то мы первым делом сожжем всю группу Ахмедова. На твоих глазах. И женщин, которых выберем по лотерее, тоже казним, но перед этим изнасиловав. Все это будет на твоей совести...
  
  Алексей молчал. Ему было понятно, что этот прохиндей и гад нашел его уязвимое место.
  
  - У тебя на родине остались родные и близкие. Мы сообщим туда, и их в тот же вечер всех ликвидируют. Причем самым ужасным образом. У нашего Министерства руки длинные, тебе это известно, Воронович...
  
  Журналист поднял глаза на иллюминатор. Там вдали бледной свечой горело Солнце. Ох, как не хватало его живительного тепла, светлых надежд. Холодный Нептун навевал тоску и тяжкие мысли. Да и гудящие машины и трансформаторы, поддерживающие более-менее сносные условия жизни на 'Исламе Каримове', напоминали, что он вдали от Земли, родных, между ними - огромное пространство мрачного космоса. Однако одинок ли он? Ведь рядом друзья, которые переносят все тяготы тюремного заключения. Они всегда готовы поддержать... Так что не все потеряно. Но жизнь их также зависит от того, как поведет себя Алексей. Вправе ли он рисковать ими?
  
  Ахмаджанов нетерпеливо процедил сквозь зубы:
  
  - Что молчишь? Надеюсь, тебе повторять не надо?
  
  - Не надо, - ответил Алексей. - Я все понял.
  
  - Не разочаруй меня... а теперь ступай!
  
  Развернувшись, журналист пошел туда, куда ушли колоны заключенных. Его сопровождали три охранника, тоже державшие дистанцию и не спускающие с него стволы.
  
  Свою группу он нашел в секторе 'М'. Оказывается, именно здесь произошли самые ожесточенные столкновения бунтующих и спецназовцев. На полу - человеческие фрагменты, толстый слой копоти от напалма и огнеметов, засохшая кровь. Стены продырявлены оти пуль. Большинство приборов не работало, так как были сломаны или выдернуты из гнезда.
  
  Всех заключенных разделили на группы. Первые специальными инструментами счищали стены, потолок и пол, находили останки тел и разные предметы, которые складировали в пакеты. Другие двигались следом, заделывая пробоины и дыры, зашпаклевывая корпус и укрепляя вентиляционные решетки. Третьи ставили на место приборы или заменяли их если не действующими, то есть декоративными, чтобы создать видимость нормального функционирования. Четвертые замыкали процесс, покрывая все краской. Файзуллазаде оживленно переговаривался с коллегой Мусаевым, которому, судя по виду, немало досталось во время бунта. Неизвестно, кто его избил до переломов костей и сильных порезов - то ли заключенные в отместку за кляузы и унижения, то ли в пылу сражения надзиратели, - только он был загипсован и перевязан бинтами. Вид явно не бравый. И все же чувства жалости не вызывал. 'Бакинец' говорил ему о необходимости вовремя привести порядок, иначе всем бригадирам вместе с 'зэками' грозит кастрация.
  
  Уже в первые минуты Алексей нашел чьи-то оторванные пальцы, глаза, волосы... Понятное дело, все это принадлежало заключенным, убитых надзирателями. Сдерживая тошноту и испытывая страшную ненависть к палачам и садистам, он закидывал все это в черный целлофан. Файзуллазаде внимательно следил за тем, как работает группа Ахмедова, делая пометки в блокнот - готовил очередной донос. Точно также поступал и Бахадир, понимая, что нужно отличиться и не попасть в 'черные списки'. Тем более за всеми внимательно наблюдает через тысячи 'глаз' Эльдар Зуфаров.
  
  В этот момент Воронович нащупал какой-то металлический предмет. Он извлек его из между щелей решетки. Это было обгоревшее серебряное колечко. Внутри было написано 'Моей любимой Мадине', видимо, оно принадлежало именно той героине, которая не побоялась дать отпор охранникам. 'Ее убили здесь', - понял журналист и в глазах его потемнело. Не сразу он пришел в себя. Оглядевшись, он спрятал колечко в карман, чтобы передать его, по возможности, родственникам женщины. А что это произойдет, он был уверен.
  
  - Ты чего там нашел, паршивец? - вдруг послышался женский голос над ухом. Алексей вскочил и увидел перед собой сотрудницу в белом костюме и со знаком Красного Креста. На шевроне было написано 'Врач Светлана Инамова', а на ее боку висел пистолет. Лицо неприятное, несколько непропорциональное, грубое, жирная прыщавая кожа, толстые губы, подкрашенные яркой косметикой глаза, а вставленный микрочип в висок говорил о том, что часть информации она получала прямо в мозг от корабельного компьютера. Это какой-то полукиборг. Пальцы длинные, на ногтях - засохшая кровь. Отвисший живот свидетельствовал, что дама не знала ничего о гимнастике и любила чревоугодничать. От нее исходила такая негативная аура, что даже не будучи экстрасенсом как Сигизмунд все находившиеся рядом почувствовали это и невольно отшатнулись.
  
  - Так чего ты нашел? - настойчиво спрашивала Инамова, прикладывая руку к кобуре. Ей не нравилось, когда заключенные не торопились с ответом. В свою очередь журналист отметил, что слышал где-то этот голос. Но где? На 'Исламе Каримове' он редко встречал представительниц слабого пола - они располагались в другой части тюрьмы.
  
  - Палец, - ответил Алексей и протянул часть человеческой кисти врачу.
  
  Та сплюнула и пошла дальше. Рядом бежавший Файзуллазаде благодарил ее за что-то, говоря, что у него все нормально и чувствует себя на седьмом небе, на что Светлана небрежно говорила, что нужно принимать побольше гормональных препаратов и тогда не будет отторжения... Этот разговор никого не привлек внимания.
  
  - Это Инамова, главный врач корабля, - тихо произнес журналисту Арсеньев, - монстр в обличии человека. В своем медицинском отсеке проводит эксперименты над людьми. Ее страшно боятся заключенные. Она хуже фашистов. Ведь часто ее операционная превращается в пыточную... Ох, я чувствовал, какие муки она приносила людям, которых укладывали на анатомический стол... Даже толстые стены корабля не способны заглушить биоэнергетические всплески умирающего организма. Кстати, это Светлана изобрела кнохенскоп и создала виварий для уродов... И она проводит операции по трансплантации органов, слышал об этом?..
  
  После этих слов Вороновичу стало ясно: этот голос он слышал в кабинете Исаева, когда Светлана говорила о поступлении донора... Видимо, из-за мутаций на 'Исламе Каримове' человеческие материалы импортировали с Земли.
  
  - Работай, чего стоишь как истукан! Ох, доберусь я еще до тебя, проклятый академишка! - донеслось тут до журналиста. Он поднял взгляд и увидел, как Ешуа Коскинович наседает на академика, который неподвижно стоял у иллюминатора и с отчаянием в глазах смотрел на Нептун. Планета притягивала, как магический шар.
  
  Алексей понял причину чувств Ахмедова: темное вихревое пятно на поверхности планеты уменьшилось в несколько раз. Это означало, что гравитационные линии слабеют и портал в пространственно-временной континиуум вот-вот закроется. И тогда конец надежде заключенным. Или она отодвинется на неопределенный срок. 'Мы еще не все возможности использовали, Эркин Баратович, - прошептал журналист. - У нас есть попытка повлиять на ситуацию через международную делегацию... Я использую этот шанс'.
  
  Только Ахмедов его не слышал, да и вряд ли поддержал такой шаг. Полная безнадежность царила в его взгляде.
  ------------------------------------------
  
  [1] Амингиски кутак (узб) - Оттраханная задница.
  
  [2] Сикаман (узб.) - оттрахаю.
  
  [3] Инциалы Ислама Абдуганиевича Каримова - ИАК. В некоторых статьях журналисты играли со словом, добавляя букву 'ш', и получалось 'ИшАК'. Оскорбительно, но метко. С тех пор узбекским правосудием слово 'ишак' было запрещено, можно было употреблять синоним 'осел'.
   [4] Харып (слэнг узб.) - деревещина, сельчанин, необразованный человек, консервативный и ограниченный.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"