Тайлер Дерден : другие произведения.

Индиго.Нет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Те кто выживут, назовут это старым добрым временем.


I

ххх

   Журналист Юрий Ладноченков откровенно скучал под розово - восторженное повизгивание докладчицы, ерзая на жестком деревянном складном стуле, седалище которого неизвестный умник украсил детальной, с любовью прорисованной картинкой полового хуя, стремительно пикирующего на сложенных крыльях. Нет, тема, подкинутая Главным, его заинтересовала всерьез - было что то в ней, отделяющее от надоевшего бреда про снежных людей, насилующих альпинистов и жертв похищения инопланетянами, подвергшихся изощренным сексуальным опытам и глубокому, до мозжечка, анальному зондированию.
   Сдобная тетка в блескучем синем платье, с ниткой крупных бус, ниспадающих на мощный бюст, пересказывала уже оскомину набившую после неслабого шуршания в Гугле сказку. При желании Юрий мог перебить тетку на любом месте и без запинки продолжить. Материал неожиданно глубоко вьелся и требовал практического подтверждения, свербя в позвоночнике. Что шумиха не на пустом месте, подсказывало журналистское чутье.
   Ладноченков осмотрел зал Дворца Культуры Железнодорожников. На конгресс слетелись коллеги - прессу пускали охотно, даже приглашали, что заставило вспомнить напутствие Главного - "все пишут, и мы должны". Газетная братия безразлично смотрит спектакль тусклыми глазами. Наползло различных магов и эзотериков, даже импортых. Специально ради них действо организовали в Калининграде, всеми границами обьятым Европой и НАТОй. Прибыли даже педагоги, осваивать новую методику преподавания для необычных учеников. Ну и конечно, психологи, куда нынче без них. Психологов отчетливо видно - пластиковые маски лиц, застывшие в позитивной гримасе. Неизвестен секрет розового оттенка их лиц, тональным кремом что ли мажутся? Юрий определил, что подавляющее большинств собравшихся в зале - бабы.
   - Интересно, почему не пригласили Новодворскую? - блекло, сквозь скуку, продумал мысль Ладноченков.
   Наконец, на сцену вывели детей. Публика оживилась, Юрий скривился. Возраст от пяти до одинадцати. Аутичные лица, какие то совершенно колхозные, совдеповские шмотки - даже старые, со швами колготки были, в которых маленького Юрия водили в садик.
   - Это они на жалость давят, - раздался голос в голове, - Смотри, сейчас будут читать стихи или песни петь, а потом дадут слюнявое интервью. Кто для них сценарий писал, интересно. Наверное такой же бэби фэйс, как эти смайловые психолоджисты в зале.
   Голосу Юрий не подивился. С невидимым двойником, исправно берущим управление на себя в ситуациях критических, требующих жесткости и непробиваемой наглости, он был знаком давно. Его ценное умение мгновенно протрезвлять тело не раз выручала Юрия.
   Несмотря на прогноз, журналист следил за развитием событий. Двойник никогда не ошибался. Ни разу.
   - На кой только хер ты вылез, - мысленно обратился к своей темной половине Юрий, чувствуя как проясняется разум и в теле вскипает сила, - Че надо?
   Двойник холодно, презрительно молчал, и Ладноченков уставился на сцену.
   - А теперь Дашенька споет нам песню про ангелов, и детки поддержат, правда, детки? - от елея в голосе тетки и мученического взгляда девочки Юрия одновременно пробил озноб и бурлеж в животе. Бледная, как оставшийся без солнечных лучей цветок Дашенька смотрела через весь зал прямо на Ладченкова, ее огромные черные глаза, впалые, с серыми кругами вокруг, вскрыли Юру, как острый нож консерву.
   Юрия пробил озноб, тут же выступил мерзкий холодный пот, навалилась такая тяжесть, что ее захотелось выблевать, как прокисшую еду, выворачиваясь наизнанку, до хруста разинув рот, забыв самого себя, истово желая чтобы все побыстрее кончилось. В глазах померк свет, тьма бешено пульсировала, сердце замерло и вдруг принялось медленно, с силой сокращаться. Юрий почувствовал как волны паники захлестывают мечущийся, готовый схлопнуться в спасительное забытие рассудок. Двойник глумливо улыбнулся, стоя на глади темных вод, протянул руку и вытащил утопающего Ладченкова. Журналист с силой, всем существом потянулся к жизни и наконец вдохнул, с хрипом, чувствуя как дрожат руки и катятся по лбу липкие капли.
   Ладноченков торопливо, чуть ли не убегая, покинул зал под сиропный голос тетки. На сцене тихо, безнадежно расплакалась Дашенька.
  
   В буфете поили. Залпом глыкнув стопку "Мутинки", Юрий, не заев, откинулся на спинку стула, прикрыв глаза. Тепло расползлось по телу, выгнав из крови бздяглую слабость и мертвенный холод. В голове - ни мысли, только хоровод смутных картинок. Юрий понял, что никогда не был так близок к безумию. Из радио за стойкой, настроенного тумбой - буфетчицой на "Европу - Флюс", погнало.
   Ты мой латино секси бой
   Ой как я хочу пойти с тобой
   Фигурой жгу твое либидо
   Я стерва я не дам себя в обиду
   - Это еще что за шляпа, - простонал вконец убитый Юрий в пространство.
   - Это не шляпа, а Даша Милова, восходящая звезда поп - сцены, - откликнулось пространство, - Стыдись, борзописец! К звездам нужно приходить подготовленными!
   Манерный голос из радио, растягивая гласные в нос, под задорные дырцы - пырцы спел еще куплет.
   Я дрянная штучка - дрючка
   Я на дурь спущу получку
   Буду в клубе танцевать
   Секси - боя охмурять
   - Ладноченков, блин, очнись!
   Ладноченков очнулся, поднял тяжелую голову и узрел подсевшего за столик кореша, коллегу из "Подворотной Правды", пухлого Алика Махмутдинова, как всегда в чистом, на вид даже теплом свитерке на мягко - белую рубашку, короткие волосы лоснятся, щеки румяны, глаза живо поблескивают под стеклышками очков в тонкой оправе. Образцовый пай - мальчик, только что не в панталонах и без связки учебников.
   - Здоров, Алик. Почем опиум для народа?
   - Дешев, как никогда. Каким ветром тебя, трупоеда, занесло на выставку цветов будущего?
   - Партия приказала. А ты чего здесь крутишься, а не вокруг подробностей постельной жизни голубых светил эстрады вроде Палкина?
   - Палкин сосет заглотом по сравнению с этими детками. Ты че, не видишь какой можно пожар раздуть из этого?
   Алик ждал ответа коллеги, и уловив его мечущийся в поисках топлива взгляд, обреченно молвил:
   - Ясно. Опять нажремся.
   Нажираться в компании Махмутдинова - одно удовольствие. Рядом с ним Юрий себя ощущал в теплом, защитном коконе, где можно расслабиться и бездумно побалдеть. Алик эту свою особенность знал и активно ее использовал в корыстных целях, с легкостью получая доступ в чужую душу или кровать, нужное подчеркнуть.
   Алик вещал под взятое вино. Юрий слушал его, медленно одупляясь в тепле защитного кокона и обьятиях Бахуса.
   - Это же очевидно. Теперь психологи и колдуны хорошо качнут денег с трясущихся за чад мамаш. А частные школы специально для "синих детей", ты подумай только, тут золотая жила! В газетах и по ящику эту тему сейчас разложат по косточкам, потом скажут что у очередной эстрадной кобылы именно такой ребенок учится в "школе для одареных" по адресу такому то, и все - только карман разевай. Еще, если биодобавки какие догадаются ввести, там вообще, - глаза Махмутдинова пылали, он возбужденно жестикулировал, - А ты подумай еще о семинарах у колдунов, которые расскажут что почем.
   - Ага, они сейчас с психологистами срослись, не оторвешь, - ввернул Юрий.
   - Вот. Это ж такой сладкий каравай!
   - Чума на пиру, - скривился Юрий, - Даю ноги на облиз, ни одного настоящего "синего" там не будет.
   - Ты че, Юра, - чуть не поперхнулся Алик, вытаращив глаза на коллегу, - Ты реально веришь в эту лабудень?
   - Ну, - протянул Юра, зыркнув на Махмутдинова исподлобья, - Не то чтобы.. Вобщем, у меня как начал тему копать внутри не уверенность была даже, а вот как аксиома, что они реально есть. А копал я, потому что хотел ответ найти - какие они на самом деле.
   - Юра, ты опять в агента Малдера играешь? Ты не понял еще что ли? Там же есть такая замечательная оговорка, что все твои "синие" страдают от СДВГ, то есть синдрома дифицита внимания и гиперактивности. Это значит каждого аутика и непоседу можно записать в "синие". Там же натяжек как в Библии!
   - Басурман херов, - втянулся Юра, с некой горечью ощутив что не найдет понимания, - Ты вот думаешь что это просто очередной насос, да? Типа как экстрасенсы или сатаноиды?
   - Опять погнал, - закатив глаза, вздохнул Алик, - Ну лазил ты по ходам подземным за сатами, искал реальных экстрасенсов, и че, много нашел? Рассказы бабок у которых кот пропал и полк сумасбродов со слюнями изо рта , вот твоя сенсация. Ты вот сам чего с середины конгресса свалил, искатель истины? Ведь придешь же домой и напишешь отсебятину, которую пролы будут шелушить как семечки?
   - Так вот ты чего здесь оказался, - отозвался Юра и зашарил по карманам. Алик протянул страждущему золотой портсигар, полированный до зеркального блеска. Юра схватил сигарету, заметив что снаряд без фильтра, - С начинкой что ль?
   - Давай - давай, - поднося золоченную Зиппо, подбодрил коллегу Алик.
   - Афганистан, поганый горный дикий край, - пропел Юрий, сделав тягу, - Насчет отсебятины - бизнес и ничего личного, сам же знаешь. И все равно, есть же чувство что надвигается нечто? Что не просто так эти конгрессы, не просто так тебе и мне сказали писать про "синих"?
   - И разверзлись хляби небесные, - Алик тоже закурил, вокруг корефанов повис сладкий аромат далеких краев и восточной экзотики, - Юра, ты талантлив. У тебя есть хватка. Ты вьедлив как клещ. Но используешь свое дарование ты через жопу. Тебя губит вот это личное отношение к пурге. Отвлекись, пиши, гони - ты ведь все равно в конце концов так и поступаешь. Нет же, забьешь себе голову - и давай, искать истину. В вине она и в лавэ, че, не понял еще, а ведь взрослый человек, с образованием.
   - Еще скажи мне подстричься, - сварливо прервал Юрий, гордящийся роскошным коричневым хаером, убраным в хвост.
   - Ой билат, савсэм глупый. Ну давай, толкни мне теорию заговора, - приготовился Махмутдинов, всегда с удовольствием слушающий Юрины темы. Как занятную, но бестолковую сказку слушающий.
   Юрий собрался, сделал затяжку, внимательно глядя в сияющие Аликовы глаза, в очередной раз подметив его сходство с румяным карапузом из буржуйских сказок.
   - Это ловушка, - с дымом выдохнул признание Юра и замолчал, глядя на реакцию собеседника. Тот внимал, и Юра продолжил, говоря и сам себя слушая, мысли рождались на ходу, утягивая Юру за какую то смутно ощутимую грань, - Это ловушка для реальных, без балды "синих". Только их не девяносто процентов, как в книжке написано и эта тетка со сцены заявила. Их мало очень. На сотню или тысячу, один. А из тех кто есть, еще может десятая часть выйдет в силу не сколовшимися или попавшими в дурку, не сломленными общественным мнением и стандартизацией сознания в школе.
   - Стандартизация сознания.. Да ты псих! - восхитился Махмутдинов.
   - Сам знаю, слушай дальше, - не дал отвлечься Юра, еще больше набирая обороты, - Они изгои, никому не нужные придурки, психи, чужаки. Вороны белые. Они слишком умны, слишком сильны, слишком самостоятельны и непокорны, чтобы кто то с ними закорешился. Таких избегают. А у них еще колдунские возможности с рождения. Такой ребенок тебя сам заховает, я читал, они энергию вампирят с младых лет. Нафиг такой дружок. На костер лучше его отправить.
   - А заговор где?
   - Ну, я тебе о чем и толкую. Они одиноки до ужаса. Книги, Сеть - вот и все, что у них есть. И тут они натыкаются в сети или в книжном на материал про них. Первая мысль? Найти таких же. Свою стаю.
   - А тут кровавая гэбня силки расставила, созвав конгрессы и дав нам задание подготовить статейки, так?
   - Так, - Не купился на подъебку Юрий, - Конгрессы, статьи, затем накачка баблом - все это создаст мощный субкультурный пласт, забетонировав почву, на которой могли бы вырасти "синие". Множество левых людей и пузи - психология дадут им еще один облом. Выхода нет. Представь сам, "синий" чел сквозь скандалы и нервотрепку уговаивает родителей устроить его в крутую школу, а там все то же, только за деньги. Хоть в петлю лезь.
   - А если на кого не подействует? Есть же всякие панки, которым на все пох, сидят себе на помойке и анашу дуют. Может кто этот замысел раскусит и попытается другим рассказать? - Алик не сдавался.
   - А таких вот гэбня и найдет, - подвел черту Юра, - И тебя вылечат, и меня вылечат.
   - Ты случайно с Дивовым не бухал? - ехидно поинтересовался Алик.
   - Неа, - отбросил Юра, глядя в потолок, - А это ты верно кстати. Он в теме, должно быть.
   - А че тогда его гэбня не зажабрит? Пишет книжки как бабушка пироги печет.
   - У библии тираж такой, что Дивову не снился, а много народу вняло? Пьют, жрут, ебутся во все дыры как и до потопа. Да и лучше не трогать писателя, а то лишнее подтверждение будет его книжкам. Ты его в телевизоре часто видишь?
   - Ну ладно, допустим. Только скажи, зачем это все? Кому эти "синие" мешают? Вон в Америке хиппари развелись, против войны кричали, а толку? Перебесились, пончо скинули и пошли работать. Так и тут. Жрать захочут - и гейм овер.
   - Алик, учи матчасть, - размеренно произнес уже хороший Юра, - Там же написано, они выпрявят все косяки, которые своей хотелкой понатворило человечество, и спрашивать не будут. Шаг влево, шаг вправо - стройной колонной к светлому будущему. Без порева, водки и афганки твоей. Без прессы и политиков. И много без чего еще, за что мы будем всеми силенками цепляться. Они такой тоталитаризм устроят, что Гитлеру только конспектировать останется и по ночам зубрить. Там в законе одна статья будет - семь шъсят две.
   - Это почему? - удивился такому обороту Алик.
   - А потому что иначе никто в светлое будущее не пойдет. Ты сам посмотри, всех все устраивает. Быдло ругает Мутина, вспоминает Союз, бухает и играет в домино на работе. Топовые манагеры вертятся и энергично набирают опыт работ в рекламе. Офисный планктон раскладывает пасьянсы и учит албанский. Пенсионеры догнивают и вопят на площади с плакатами Сталина и Плешака. Бабы смотрят сериалы, где они вертят импозантными седовласцами, и садятся на шею поглубже. Молодежь пьет пиво, скалывается и безопасно ебется. Пидоры расцветают и требуют все больше прав и эфирного времени. Всю эту хуйню уже ничем не проймешь. Они обнаглели без Хозяина. А когда польется кровь и мозги брызнут на стены, вот тогда они свое место вспомнят, - Юра с каждым словом все больше зверел, ощущая как ненависть поднимается изнутри, и как некто мягкотелый и толерантный испуганно пытается оттолкнуть его от контроля над телом своими розовыми ладошками.
   - Ииннах, - рявкнул Юра, и мигом позже понял что заполнившие зал буфета репортеры и колдуны обернулись на него. Во как. Попутал и вслух выдал. Юру мгновенно взъебли эти успуганно - любопытные, подленькие какие то взгляды, он оттопырил средний палец и осклабился. Отвернулись. Алик откровенно заинтересованно смотрел на коллегу, на лице, как на цифровой панели, видно - кнопка записи вдавлена. Оказывается, концерт окончился, и вся пиздобратия выползла залиться.
   - Даешь, - вдохновленно гляда на Юру, заметил Махмутдинов , - Пошли на улицу уже. А то посидеть не дадут.
   Вышли под низкое серое небо. Юрий вдохнул свежий воздух, потянулся, хрустнув позвонками, оглядел парк. Вокруг ДКЖ лазили мамаши с пищащими детьми, собачники выгуливали животных. Рыбаки лениво закидывали удочки в зацветшую муть озера. От вида идилии почему то нахлынула злость.
   - Дай еще.
   - Ладноченков, тебе уже хватит, по моему. Ты конечно всегда был малость того, но сегодня сам себя превзошел.
   - Это чем? - поинтересовался Юра, - Я бывало и покруче номера откалывал. Про пуделя помнишь?
   Алик помнил, забыть, как нарезавшаяся компания изловила, освежевала и сожрала на закуску приблудившегося пуделя в этом же парке, невозможно.
   - Пуделя мы по доброму съели. А ты какой то злой стал. Накурился и бредишь. Давай такси вызову, а то домой не доберешься.
   Юра спорить не стал. Говорить вообще не хотелось. В голове мешанина из увиденного на конгрессе, услышанного от Алика, сказанного в пылу накурки. Хотелось грязно ругаться в голос, бить бутылки - об чью то голову, и желательно что то взорвать. Ладноченков едва сдерживал рвущееся в мир бешенство.
  
   С трудом поднявшись по забросанной окурками и упаковками от чипсов лестнице, Юрий вошел в квартиру и с облегчением закрыл за собой дверь. Голова кружилась, в животе нехорошо булькало. Трясущимися руками скинул плащ и туфли, и прямо в джинсках и футболке рухнул на кровать. Через все тело проходила пульсация, как будто сердце перекачивало вместе с кровью еще и электричество. Ладноченков закрыл глаза, и тут же потерялся в круговороте картинок. Безжизненные серые скалы, изрезанные трещинами, покрытые пылью, под черным беззвездным небом, которое кажется бездной. Чернота с протянувшейся вдаль бледной, тончайшей сетью - и разум скользит вдоль квадратиков, образованных пересечением не имеющих толщины линий, накатывет глубочайшее чувство познания мироустройства на первозданном уровне, невыразимое ни словами, ни человеческими мыслями. Мерцание цветовых пятен, скоращающихся настолько быстро, что удивляешься как вообще возможно что то заметить, цвета переливаются один в другой, смешиваются, дают новые оттенки и исчезают, уступая место новым сочетаниям. Узкие серые коридоры, нет ни потолка ни пола, только холодные бетонные стены и ощущение ужаса исходящее от них, беспросветной тоски и страдания, только коснись - и ты не сможешь найти дорогу назад, окажешься вечным пленником боли и отчаяния, сам станешь частью серой стены, протянувшейся в бесконечность.
   Юрий старался, но не мог подняться, тело стало тяжелым как камень, не слушаясь приказов хозяина. Несколько часов он лежал в плену лихорадки, сотрясающей разум, пока сознание не угасло, даровав недолгий покой. Ладноченков открыл глаза и увидел темноту за окном. А потом навалилась боль. До туалета едва добежал, с разбегу сел на унитаз - несло жестко, живот болел и сокращался, выдавливая отраву так, что Юрий всерьез подумал, что рожает. Мыслей не было, только одна колыхалась в мозгу, как грязная засаленная занавеска - не сдохнуть бы прямо здесь. Едва полегчало и Юра расслабился, как заколбасило уже желудок, пришлось придвинуть стоящее неподалеку мусорное ведро.
   Отпустило. Едва живой, в холодном поту, трясясь от озноба, журналист залез под душ. Приведя себя в порядок, почуял приближение нового приступа.
   Когда все кончилось, Юра сказать не мог. Он не то что про время, ни про что уже думать не мог. Обессиленный, он добрался до койки, рухнул и забылся в тяжком сне.
  
   Пробудился Юра в потребном состоянии. Удивившись ясности в голове и бодрому, набравшему жизненной силы телу, Юра рывком сел на кровати и офигел. Было уже темно. Так, а день то какой хоть? Спрыгнул с койки, потянулся, хрустнул позвоночником, подпрыгнул и глубоко вздохнул, чувствуя как воздух распирает легкие. Это нехитрое ощущение принесло Юре немало удовольствия. Насладившись, пошел умываться.
   Ведро с блевотиной успел отмыть, чтоб не завоняло после сна, тогда мыть будет гораздо труднее. Стоп. Ведро. Блевотина. В голове Юры пронеслись картинки и ощущения его туалетных приключений, заставив болезненно сморщиться. Найдя свой мобильник, Юра посмотрел число.
   - Значит, я все еще в сегодня, - пробормотал Юра своему отражению в зеркале, так же небритому, с малость заострившемся лицом, озадаченно смотрящему с той стороны блестящими карими глазами, - Интересно, что там Алик?
   Сила бурлила и клокотала в крови. Мыслей, как таковых не было - только чистые, незамутненные стремления. Выглянув на улицу, Юра стремительно оделся и вырвался в подъезд. Загрохотав казаками по усыпанным семечной шелухой ступенькам, перескакивая через три сразу, хватаясь в прыжке за трясущиеся перила, слетел по лестнице, задевая стены полами развевающегося за спиной, как у Бэтмена, плаща. На крыльце рассмеялся и вдохнул ароматы вечернего воздуха, чувствуя как морозит тело.
   - Оклемался? - сменил гудки голос Махмутдинова.
   - Я к тебе, - выпалил Юра, сам не сразу поняв, зачем звонит корешу, но тело двигалось и жило словно само, не желая парится сотней ненужных вопросов. Желание тут же становилось действием, и прежний Юра еще подумал бы, стоит ли звонить и не упорол ли косяка под анашовым дымом, - Уже к остановке иду.
   И впрямь, идет. Хмурые, укутанные в куртки люди исподтишка зыркают на Юрия, некоторые, посмелее, провожают взглядом. Отходят с его пути. Алик что то бормотал в трубке, но Юра уже отвлекся на странную реакцию окружающего социума. Едва обратив внимание, тут же оглядел себя со стороны, как в играх, где вид от третьего лица. Все в порядке. Чисто выбритый мужик под сорок, хвост каштановых волос спадает на длинный, до середины голеней черный кожаный плащ, синие джинсы заправлены в казаки. Опа.. Есть на что засмотреться. Испуг от взгляда на себя же и осознание того, что футболку надеть забыл, пришли одновременно, видение себя со стороны пропало, Юрий вновь глядел со своих глаз, замешкавшись.
   - Че только не натворишь по пьяни.. - прошептал он сжавшись, но как то неестественно, без чувства. Испуг и вина, взогревшие до пота, тут же ощутились кукольными, пластмассовыми, эдакой приторной извинияющейся табличкой в глаза согражданам, чтоб не совестили и не думали что психов мол, развелось, и как не стыдно взрослому мужчине.
   Озлившись с полуоборота на пронзившую к самому себе жалость, Юра негромко рыкнул, с криком выдув прочь омерзительную слабость. А похуй! Пусть думаю что хотят. Если есть чем, хе хе. Юрий ощутил, как сломались прутья охватившей его было клетки, внутренним взором наблюдая как вокруг тела снова бешено кружится и сверкает плотное облако. Тут же внимание вновь переключилось на Алика, еще что то говорившего. Юра понял что его мысленный бой за социальный протест не занял и секунды.
   - Будешь спрашивать, не убил ли кого и просить выдумать алиби? - ехидничал Алик.
   - Нет, буду рассказывать кого убил и клянчить ножовку и мешок, - ответил Ладноченков, - Алик, не парься. Вон автобус уже подходит, сейчас приеду.
   Юра схлопнул слайдер и полез в подъехавшую коробку автобуса, успев залезть перед самым носом толстозадых бабок с сумками, столпившихся у входа.
   - Что они там возят? И куда? - подумал Юра, встав у окна с табличкой "аварийных выход", мысль пошла раскручиваться, - А может, бабки хотят себе на похороны заработать, и нанялись на мафию. Таскают в сумках куски расчлененных трупов и продают на базаре. Или наркотики туда засунут и везут до барыг. Хм. А может, они деньги потом перечисляют на тайные счета коммунистов, которые покупают чиновников и оружие, готовя возвращение октября.
   Мысли унесли сознание из оков реальности. Юра увидел, как окружившее тело невидимое облако расползается по автобусу, впитывая в себя струящиеся, как теплый воздух, потоки, исходящие из пассажиров. И одновременно, он продолжал чувствовать свое тело, стоящее у окна, держащееся за поручень. Интересно. Про энергетический вампиризм Юра и читал, и писал сам. Всем этим сказкам он придавал значения не больше, чем статьям про Ктулху. А теперь - вот. Несем фигню в массы, ага.
   Расписывая подворотные ужасы и клюквенные страсти, где то в глубине души Юра все же хотел, чтобы хоть часть всей ерунды была на чем то основана. Может, не хотелось верить, что ты просто копаешься в мусорном баке суеверий и психозов. А потом из вытянутых оттуда кусочков сооружаешь бутерброды статей, греешь их в микроволновке редакторского формата и продаешь с фастфудных лотков публицистики таким же как ты, замудоханным жизнью людям. А может просто хотелось чего то, выходящего за рамки общепринятого. Хотелось хоть пальчиком отодвинуть кулисы театра, в котором мы все актеры.
   Так или иначе, Юра понял что творится какая то фигня. Одна часть журналиста безумно хотела продолжения, другая же немного пригрустила по поводу случившегося. Все же, когда желания исполняются, понимаешь что ты хотел совсем другого. Журналист мазнул взглядом по лицам. Точнее, это раньше лицами были гримасы, как то преступно открыто выражающие даже не эмоцию, скорее - жизненную линию. Рельсы, по которым ходит фигурка, согласно движению шестеренок в часовом механизме. Брюзгливость старой тетки сковозь разочарованность, истеричность и нежелание находить общий язык да и вообще что то общее, несложившаяся личная жизнь, видно что и у детей то же самое, причем тетя постаралась чтобы собственный жизненный сценарий продолжился. Юра видел как упоенно баба вытравила ядом все что могло вырасти хоть в какое то подобие счастья, мудрая и обладающая жизненным опытом, так любящая давать советы и высказывать свое единственно верное мнение, обижаться если ее не слушают и прощать, когда наконец слушать начинают. Впрочем, зачем жалеть тех, кто не смог или не захотел послать в жопу вот такую тварь, променяв свою волю на угодничество этому говну? Молодая женщина с ребенком, лет двадцать пять. Строгая и собранная, напряженная, а на деле - залетная, срывающая злость за свою глупость на ребенке, курящая и обреченная нести груз своей ошибки, не имея ни времени ни возможности поплакаться, ей уже пофиг на все, кроме выживания. Раньше надо было быть такой, собранной и напряженной, а не подстилаться под кого то после бутылки пива на дискотеке. А ведь было так уматно, сверкали блестки на джинсках с низкой талией, и осознание себя крутой и продвинутой грело и наполняло жизнь смыслом. Теперь смысл выглядит иначе. Хотя, имей она одно волшебное желание, вернула бы все назад - чтоб снова дискотека и без ребенка. Мелкие черточки складывались в общую картину, и Юрий просто видел - не имея желания и интереса ковыряться в механизме.
   Люди в автобусе смотрели на странного волосатого мужика, не одевшего рубашку под кожаный плащ, но встретившись с его пронзительным, давящим взглядом, отводили глаза. Когда тот вышел на очередной остановке, пассажиры перевели дух.
  
   Юра сошел, не желая больше смотреть на лица сограждан. Обычные когда то человеческие лица стали противными бутафорскими масками. Поднялось и отчетливо заняло свое место в палитре эмоций новое и странно чувство. Злость. Юра видел жизни людей, идиотские, низкие поступки и последствия, которые были встречены ще более придурочными движениям. Юре было противно. Зацепив взглядом толстого деда - пенсионера, журналист аж скривился. Что за погань! Живот выпирает, как засунутый под старую футболку арбуз. Лицо не брито, сморщено и обрюзгше, похоже на старую, лысую шину. Кожа красная от бухла, покрыта отчетливыми дорожками вздувшихся капилляров. В лыбящемся рту дешевая сигарета. В руке бутылка пива. Не желая того, Юра прочел всю жизнь дедка. Молодость лихая, драки, девки и бухло. Армия, работа и бухло. Женитьба, бухло и дети. Работа, бухло и рыбалки с гаражом. Потом развал Союза, мельтешащие годы кошмара и тоже бухло, но тогда бухали даже те, кто раньше не любил или даже не пробовал. А потом, годы Мутина и некоей стабильности в процессе работы насосов. Опомнившись, верхи дали пролам жить, и деду вновь стало хорошо. Откинувшись на пенсию, он теперь работает сторожем, маленьким начальником шлакбаума. И так же смотрит телевизор, ходит на рыбалку и покупает чекушки. Он совершенно бессмысленен. Неизвестно, умеет ли он как то воспринимать окружающее кроме как с позиции микроба. Способен ли давать оценки жизни кроме как пригодно или непригодно для выживания. Способен ли давать оценку себе, заглядывать в себя? Или все, что имеет для него значение - сплетни о нем на работе? Юра не хотел больше думать над этим. А раз уж вернуться к привычным, старым мыслям о бабках, шелухе статей и житейской суеты не получалось, Юра предпочел не думать вообще. И просто пошел туда, где было наиболее комфортно. В пустые от людей, еще сохранившие зелень дворы. Сориентировавшись, Юра прикинул путь до Алика и пошел лабиринтом каменных джунглей. Его вели не мысли, а инстинкты и ощущения. Юра наслаждался новизной ощущений, забыв все на свете. И вспомнил только, когда теплый весенний ветер взмел полы плаща, разогнавшись в серой подворотне как в трубе, обдав Юрия песком и сухими листьями. Тело тут же напряглось, Юра остановился, ища источник угрозы. Никого не видно, только спину жгет.
   - Чужими взглядами, - прошептал голос двойника, и Юра ускорился, готовясь к неприятной встрече. Внутри разгоралось пламя, требуя схватки и крови, чей то слабый голос призывал одуматься, но двойник рыкнул на слабака и тот затих, сьежившись и не бликуя.
   Сзади шаркнули о насыпанный в арке песок кроссовки. Шаг скорый, догоняют. Когда расстояние сократилось до трех шагов, и спину зажгло нестерпимо, опалило еще не высказанными словами, Юра резко развернулся на пятках и рявкнул троим охотникам:
   - Закурить не найдется?
   Гопота ошалела, застыв. Стриженый налысо главарь в кожанке под спортивные брюки лихорадочно перебирал ответы, хмуря низкий лоб, его маленькая башка с узкими, острыми как у эльфа ушами едва не скрежетала как первый пентиум. Хилое тело уродца выглядело на недокормленные восемнадцать, однако грубая кожа на мордашке уже слегка посерела, покрылась мелкими морщинами, выказывая первые признаки дряблости. Высокий и узкий, бледный как глист подручный поперхнулся семечками, прыщавая, круглая как циферблат харя выражала крайнюю степень удивления, наивного и на первый взгляд такого доброго, словно гопнику за так дали ящик водки. Третий гангстер, стриженный ежиком рахитичный коротышка, должно быть, начисто лишенный воображения, уже держал складной ножик.
   Юра сам удивился не меньше гангста - пролов. Ну какого, спрашивается, эти мрази нацелились именно на него, а не перехватили первоклашку с дорогим телефоном? Неужто внешность настолько лоховская? Или гетто - мутантам мозги настолько клеем разъело? Всего троем к тому же. Впрочем, долго размышлять Юра не стал, мысли промелькнули и тело ринулось вперед. С ходу пробив фанеру главарю, Юра пнул мелкого в висок. Крысенок не успел среагировать, и красиво отлетел, раскинув руки, выпавший нож брямкнул о грязный, засыпанный песком асфальт. Главарь загнулся, схватившись за живот почему то, и закрыл собой Юру от очухавшегося глиста. Журналист только успел подобрать ножик, как заслышал топот подкрепления. Глист благоразумно отбежал подальше, трусливо ожидая развязки.
   - Всех порежу сука нах!! У меня нож бля! Нахуй перережу всех! - взревел Юра, прислоняясь к стене арки, прямо над головой - нарисованный ярко красной краской из баллончика знак анархии.
   В арку вломились четверо подростков, двое с ножами наготове.
   - У меня нож! Нож бля!! Порежу к хуям! - Юра бешено орал, держа оружие на виду. Если с головой у этих в порядке, свалят.
   С головой у современной молодежи определенно дружбы не случилось. Подкрепление пододвинулось, ожил в дальнем углу глист, что то доставая из кармана. Двое из подоспевших на помощь тоже полезли в одежду, и Юрий догадался, что за сюрприз ему приготовили. Или шарики из подшипников, или рубленый в кубики квадратный стальной прут. Эти кинут, а приятели с ножиками набросятся, и никто не узнает где могилка твоя. Юра повернулся было к глисту, как воодушевленный появлением товарищей по банде крысенок резво вскочил и бросился в ноги зажатой в угол жертве. Бравая чертверка тут же кинулась в атаку.
   Карлика Юра встретил мощным пинком в череп, послышался хлопок, словно по пустому ящику ударили доской, крысеныш снова отлетел, вскинув рученками, прямо под ноги бегущим. Юра дал резкий старт, в три прыжка одолел расстояние до глиста, уже вытащившего увесистый шарик. Полоснул ножом по плечу, раненый гопник завизжал, рука с шариком тут же опала. Юра для верности вонзил нож в щеку, визг стал совсем уж тонким, с птичим приклекотом, и отбросив худосочного бандита, вырвался из подворотни. Погони не было, из арки доносился только вопль порезаного и матерная ругань деморализованных гопников.
  
   Махмутдинов, в оттопыренном на животике багровом шелковом халате с кисточками на концах пояса, и тапках с загнутыми кверху носами отворил красивую, обитую красной блестящей кожей дверь и впустив Юру, хохотнул.
   - Здорово, Оззи. Все так плохо?
   - Не, все так хорошо, - ответил Юра, скинул плащ и понял что вышло и вправду не очень. Концепт аппартаментов Махмутдинова ну никак не совмещается с полуголым хайратым мужиком в джинсах, пусть и спортивного телосложения. Тоже вот вопрос - откуда у скромного труженика желтоватой прессы деньга на меблю красного дерева, картины и финские обои? Задай кто подобный вопрос Юре, да еще и у него дома, в глаз без разговоров. Поэтому Ладноченков молчал, но мысли были. Алик пристально вгляделся в Юру, которого на миг прошибло холодом, и вздохнув, ушел в спальню, порылся в шкафу и принес черную рубашку.
   - На, дикарь. Чистая, хотя тебя это не особо волнует. Надевай и пошли на кухню, вкусим прелестей холостяцкого бытия.
   - Погодь, надо это, того.., - обозначил задержку Юра и побрел оттирать плащ в ванную.
   Тщательно очистив кожу, Юра смысл следы преступления, промыв раковину и накинул рубашку, пришедшуюся почти впору после чуть более низкого, но коренастого Алика, и пошел на кухню, представляющую особую гордость домоседа Махмутдинова, любящего пить и поить на дому. Присел на высокий стул у стойки и затих, наблюдая как Алик смешивает виски, наслаждаясь окутавшим теплом.
   - Ну, рассказывай, - поставив перед Юрой стакан, начал Алик, усевшись по другую сторону стойки, внимательно глядя гостю в лицо.
   - Особо нечего, - отпив, протянул Юра, задумавшись, - Домой как приехал, скрутило. Вот сегодня только поднялся. С чего - не знаю, - Юра почему то решил умолчать про эпизод в подворотне.
   - Да ты цветешь и пахнешь, не скажешь что херово было.
   - Видать отоспался хорошо, - ответил Юра.
   - Ты скажи, насчет синих - не передумал? - направил беседу Алик.
   - В смысле?
   - Все что ты вчера мне наплел, ты это собираешься писать? Или ограничешься изложением с элементами сочинения?
   - Не, - скривился Юра, - Конспектировать бредни колдунов, подсевших на синюю тему я не хочу. Я ж тебе вчера.. то есть тогда еще сказал, в этом есть нечто большее. Пойду погляжу в натуре на процесс воспитания проблемных детей. Я когда в Гугль залез, наткнулся на тематическом одном сайте на адрес художественной студии, типа там синие психотерапией занимаются, малюя разные рисунки.
   - Тебе что, больше всех надо? - спросил Алик, уже без шутейного тона, - Вот скажи, Юр, на кой? Ты сам что думаешь, обнаружишь в этой студии?
   - Не знаю, что чует сердце, ничего значимого. Каляки аутиков, но сходить надо, самому все увидеть.
   - Ну а че тогда? Я тебя не понимаю.
   Юра залпом опрокинул вискарь и поставил пустой стакан на лоснящуюся стойку, в который раз подивившись Махмутдинову. Умеет жить, что уж тут. Эта его барская хата и стремление увести в сторону зародили в недрах разума маленького, слабого еще паучка, который тем не менее шустро засучил лапками, подхватывая тонкие, воздушные ниточки паутины.
   - Алик, вот скажи мне. Ты видишь перед собой ослабшего после хвори коллегу, которого всегда отличали странности. Ты умилялся с моих потуг найти нечто реальное в том говне, которым мы с тобой мажем бумагу белую взамен на бумагу зеленую. И никогда в попытках отговорить меня от этих тщетных исканий я не слышал такого чувства в твоем голосе, как сейчас. Давай так. Или ты колешься, или я допиваю эту бутылку и ухожу, мне неинтересно когда я говорю а ты че то знаешь и не рассказываешь. Давай, решайся. Это не больно, - закончил Юра и нахально взялся за бутылку, ливанув неразбавленного куда выше двух пальцев. Алик молчал. Юра вспомнил, что словечко рэп на негритянском слэнге изначально расшифровывалось на человеческий как внушительный монолог.
   - Юра, ты дурак, - решился наконец Алик, - Ты даже не дурак а кретин, потому что кретина невозможно ничему научить, в отличие от дауна. У тебя есть башка, но ты ей колешь орехи. Поэтому я говорить не буду ничего. Ты или сиди и думай, что к чему, или бери бутылку и вали. Или оставайся, но меня не спрашивай больше вот так, как ты сейчас.
   Юра посмотрел на кореша сквозь виски, опрокинун стакан и посмотрел уже через донышко. Налил снова, взял стакан в руку и тогда уже ответил:
   - Ты знаешь, что такое Риталин? Эту херовину называют еще детским героином. Наркоманы в Америке охотятся за этим препаратом, а достать его легко. Это стимулятор. Агенство по борьбе с наркотиками поставило опыт. Люди, пробовавшие кокаин и эту дрянь, разницы не ощутили. После применения этого лекарства наблюдаются необратимые повреждения кровеносной системы, печени, мозга. Риталином лечат детей с СДВГ. Если у нас пойдет мода на синих, эту хуйню повезут и сюда. Но это ладно. Факт в том, что опасную штуку прописали детям, несмотря ни на что. Но и это фигня, у нас и похуже вещи происходят. Я к тому, что если синие есть на самом деле, им устроили хорошую подляну. И сдается мне, что простых аутиков лечили бы чем послабже.
   - Ты бредишь, Юра, - отозвался погрустневший Алик, - Ведь ты говоришь, синих мало. Зачем ради них травить обычных детей, которым тоже могут выписать этот препарат?
   - А это типа как в крестовых походах, мочи всех кого видишь а боженька на небе рассортирует грешников и невинных. Это значит, кому то очень неохота, чтоб синие были. И этот кто то настолько похуист, что может вот так. И еще не так, наверное. Раз уж он как царь Ирод, ради спасения своей жопы готов детишек пускать в расход, чего же он в таком случае опасается? Почему так боится за себя? Ты не думал?
   - Юра, - твердо, спокойно сказал Алик, - Вот мое последнее слово. Раз уж ты невменяем, я тебе хоть на лбу памятку напишу. Для ебнутых в конец. Не лезь в это. Держись подальше от синих и этой темы вообще. Тебе ничего не говорит, что конгресс, на котором ты так славно оттопырился, был проведен в ДКЖ, что он был проведен вообще, что ради него звали прессу и заграничных магов? Подумай, что за люди, какого ранга это все мутят, и что они сделают с тобой, если ты будешь разрушать эту картинку. А ты намерен, чувствую. И даже если ты напишешь свою чернуху, ее просто никто не напечатает. Уймись.
   - А еще волна убийств одноклассников в школах и рост числа подростковых самоубийств в Штатах, - в тон ему продолжил Юра, - надо будет узнать, кто из этих убийц сидел на Риталине. Махмутдинов, сейчас печатают все. И как Борисеев у Палкина анус полирует, и наоборот. А уж мясо - нарасхват. А я напишу мясо. Потому что чую я, тут такое мясо мясистое, что голодающую Африку накормим и еще Кубе останется. И твои слова меня только наводят на мысль, что не зря я всполошился. А теперь я уйду, не трудись меня выгонять, вижу уже, как измена по лицу пошла.
   Сграбастав пузырь, Юра пошел в прихожку, натянул казаки и плащ, и обернувшись на испуганного Алика, добил:
   - Рубашку не отдам. И пузырь. И не приду больше, потому что ты, Алик, хоть и добра мне желаешь, трус, - Юру несло, он говорил, сняв все фильтры - иначе бы их просто вышиб мощный поток, - И хозяин твой, не знаю уж на что тебя купил, но раз такими как ты пользуется, не страшен. Он тоже значит трус. Я узнаю, что вы скрыть пытаетесь, и твою роль в этом тоже узнаю.
   - Не понимаю, о чем ты. Кажется, тебе нужно отлежаться, - Махмутдинов выглядел несколько обиженно, - Ты и вправду иди. Лучше мы того, потом поговорим.
   Юра вдруг захотел спать, он ощущал себя машиной, с которой кто то слил топливо. Ясность восприятия вдруг делать куда то, и ощущение мощного торнадо, крутящегося вокруг тела и отметающего все ненужное, сменилось на ощущение себя использованным презервативом. Юра словно заведенная игрушка оделся и обул сапоги, взял с собой бутылку вискарика и вышел за дверь. Спускаясь по лестнице, подметил что голова как то гудит, словно от давление, и это просто от спуска по лестнице и капли спиртного. Юрий ускорил шаг, вышел на улицу и остановившись на крыльце, закурил, несмотря на вонь стоящего рядом мусорного контейнера. Сделав пару затяжек, приложился к бутылке и мощными глотками выдул почти половину. Полегчало.
   - Что за фигня? - спросил сам себя Юра, тряхнув волосатой головой, словно желая вытрясти из разума навалившуюся сонливость, - Этот козел что то сделал со мной. У него выражение на морде было совсем не слащаво - дружелюбное, когда он дверь закрывал. Ффу..
   Еще две сигареты сгорели и осели в легкие Юры, а виски плескалось уже на дне, когда он почувствовал что вроде как отпустило. Навалилась тяжелая злоба, Юра прикончил бутылку и выкинул ее в мусорку.
   - Тварь, - вспоминая лицо Алика, прошипел Юра, - Скотина. Это ты, ты все сделал. На мозги мне давил, урод. Не знаю, чему тебя кто выучил, но ты мне за это ответишь. И за гопников в подворотне тоже, чует мое сердце, не просто так они за мной увязались.
   Юра шел, все убыстряя шаг, чтобы как то выпустить давящую злобу. А потом, не выдержав, побежал. Бежал, пока не отпустило. Тяжело, с хрипом дыша, чувствуя привкус крови, присел на деревянный бортик пустующей песочницы в каком то дворике. Грудь вздымалась и опадала, ребра при вздохе едва не разламывало, рот жадно хватал воздух, пот проложил дорожки по новой рубахе. Прикрыв глаза, Юра сидел, опустошенный, ощупывая пространство вокруг себя невидимыми лучами. Это получилось как то само собой, неосознанно, а заметив, Юра решил не лезть - вдруг сдуру спугнет новое умение? Пусть себе работает. Никто не обращал на него внимания, да и особо некому было - рабочий день в разгаре, люди раскладывают пасьянсы в офисах или играют в нарды на заводе.
   - Ну и что делать будем? - возник ехидный двойник.
   - Не знаю, - признался Юра, - Может что подскажешь?
   - Давай подведем итог. Как прежде уже не будет никогда. Все. Точка невозврата пройдена. Ты мог бы сейчас мирно бухать в компании суки Алика, ты мог бы сидеть и набирать статью про синих, как того требует ситуация. Ты мог бы просто забыть все, что лезет тебе в голову, бороться с тем, кем ты становишься. Да только это не выход. В итоге ты или спился бы, или лег в дурку. Там таких как ты любят, - невидимый двойник обрисовал мрачную картинку.
   - О чем ты говоришь?
   - А ты сам ничего не хочешь сказать? Вот себе самому? - удивился двойник, - Ничего не заметил?
   - Давай колись, не буду я в угадайки играть!
   - Отлично, - ухмыльнулся двойник, - Отлично! Тогда слушай меня. Теперь ты объект наблюдения. Та сила, что стоит за Аликом, за устроителями конгресса, за теми, кто приказал врачам прописывать Риталин, тебя заметила. Нас, если точнее. Мы - потенциальная угроза их сценарию. Мы можем рассказать что вся эта радужная завеса - для лохов, а за ней кровь, моча и вонь скотобойни. Поэтому за нами теперь смотрят и взвешивают каждый шаг. Времени немного. Скоро Алик очухается, доложит куда надо и ему придет инструкция - сыграть на твоем желании вернуть вс как было. Алик тебе позвонит и начнет обычный ваш дружеский треп. Ты обрадуешься и поддержишь этот разговор, потом вы поговорите обо всем произошедшем как о досадной странности, ну и все. Ты будешь жить как и жил, и каждая встреча с Аликом будет кончаться для тебя тем же, чем кончилась сегодня. Тебе обработает мозги этот толстячок, а ты и рад будешь все забыть. Ну а если Махмутдинов заметит что ты сопротивляешься, он будет наблюдать и ждать пока ты сам себя загонишь в ловушку. и ему не надо будет напрягаться. Это как патина - чем больше ты рыпаешься, тем больше запутываешься. Просто будешь выглядеть как сумасшедший и в итоге кажешься на положении бухающего шизофреника. Ты уже таких видел как то.
   - Ага, - согласился Юра. Таких он уже видел. Как то, делая материал по апокалипсису и трем шестеркам, он выловил совершенно замечательного типажа. Мужик очень запомнился Юре, и отмахнуться от его бреда было нелегко. Истовый верующий, раб божий Петр носил на рукаве значок с Георгием Победоносцем на фоне свастики, рассказывал о русском возрождении и жидомасонах, а под конец понес такую пургу, что Юра офигел. Оказывается, узоры на страницах нового паспора, если приглядеться, образуют шестерки, и получается тот самый знак с числом Зверя. Более того, приспешники зла в каждый паспорт монтируют микрочип, который показывает через спутник где находится любой носитель паспорта и заодно еще и подслушивает. Уничтожить чип можно, только положив паспорт в микроволновку. А лучше эту гадскую бумажку и вовсе выкинуть, как сделал это раб божий Петр. Юра был под впечатлением больше от самого несчастного, чем от его бреда. Не хотелось даже и думать, что у него в голове. Так и бегает, наверное, по церквям и вещает о русском возрождении и жидомасонах и призывает разогревать паспорта. Сколько таких пророков сидит по психушкам? Сколько из них реально больны?
   - Значит, надо действовать и не ждать трубки мира, - сказал Юра твердо.
   - Точно, - одобрил двойник, - Самое главное как можно больше узнать и рассказать что знаешь. Рассказать что вся эта шумиха с синей темой - просто приманка, которую нельзя заглатывать. Рассказать что доверять нельзя никому, потому что каждый может оказаться таким, как Алик, или хуже. Рассказать что расчитывать можно только на самих себя. И пока еще время есть, надо выяснить как можно больше подробностей. Надо идти до конца. До самого края, потому что в будущем нас не ждет ничего. Запомни, ты - враг каждого, с кем доведется поговорить. Война уже началась. Вот шиза, правда?
   Юра шел, разглядывая коробки серых панельных домов, белый пластик супермаркетов, мятых бичей с фиолетовыми, сморщеными как завалящий лимон рожами около ларьков, мусорные баки в которых копошились собаки и старые бабки, блестящие автомобили с тонированными стеклами и автомобили попроще, стыдливо пристроившиеся рядом. Мыслей никаких, только пустота внутри - пустота на месте всего, что он привык считать собой, своей жизнью, своими делами и целями. Пустота возникла внезапно, совершенно неожиданно, и Юра понял что до последнего скрывал от себя крушение картины мира, точнее того витража из цветных стекляшек, который он привык считать картиной мира. С детства, с юности ощущая что это неудобная штука только мешает, заслоняет собой самое интересное и нужное, но вокруг все держат ее перед глазами, следят чтобы и ты не отлынивал, и со временем все превращается в игру - а получится ли делать так же, как они, только еще более виртуозно? Получится ли стать клоуном, который сросся со своим гримом? А потом игра становится жизнью. А потом, как будто лежишь на пляже, лицом в песок, и поднимая голову, видишь даль - и чего стоят те песчинки, что лежали перед глазами?
   - Значит, я теперь тоже, синий? - робко спросил Юра двойника, - После того, как та девочка посмотрела на меня со сцены, я стал таким же?
   - Ты был им всегда, - ответил двойник, - И два дня назад ты проснулся. А пока ты спал, я смотрел твоими глазами и делал выводы. Ждал когда ты проснешься, чтобы поделиться. Чтобы мы стали единым целым. Жаль только, процесс это долгий и трудный, и времени на него у нас не будет. Поэтому будем пока по отдельности. А выживем - будет видно.
   Юра и не удивился, словно двойник высказал давно сидевшую в подсознании, созревшую мысль, ощущаемую и тревожащую, как крошка в постели.
   А где то у себя в роскошной квартире сидел грустный Алик в мягком халате и пил текилу. Этот Юра со своими пламенными речами бесил необычайно. Козел. Хоть бы он поскорее проспался и забыл всю эту чушатину. Из за него приходится самому лезть туда, где весь этот теплый жизненный уют забывается. Каждый раз такое ощущение, словно идешь в теплой дубленке зимой и тебе прямо за шиворот падает снег, и тает, и холодные капли ползут по спине. Юра молод и глуп. Алик тоже был таким когда то. Только недолго. Он понял вовремя что есть темы, которые лучше не трогать, есть такие о которых лучше не думать. Кто то заметил эту метаморфозу, и жизнь стала для Алика игрой, игрой в самолетик. Слушай, что говорит авиадиспетчер, и ты избежишь воздушных ям и прочих бед. Не будешь слушаться - разобьешься. И третьего тут не дано. Когда то Алик хотел этого третьего, хотел свободы, настоящей, а не той о которой поет в песнях Борисеев. Да только нету ее, все уже захвачено, и этот шлемазл Юра заставляет об этом лишний раз вспоминать. Алик тяжко вздохнул, закурил сигару и хлопнув еще текилы, зализал соль и схрумкал лимончик. Вот она, свобода.
  
   От написания статьи Юру с раздражением отвлекало низкое буханье за окном, будто там сваи забивали. Смотреть, в чем дело, не стал - итак ясно, приехали хачи потрахаться с кем то из местных девок, ну и куда ж без понта. Вопрос только, где будут сношаться - в машине или все же у давалки на квартире. Кроме того, встав, неизбежно начнешь думать как заткнуть их ебаное корыто, и все - статьи не будет. А время нужно выиграть, пусть хоть кусочек.
   Юрий принялся выстраивать извлеченную из сетевой мути суть в историю болезни. В благословленных богом Соединенных Штатах Америки мирно торговала опиумом для самого свободного в мире народа тетенька - ясновидящая. В процессе заметив изменения в цветах аур, решила этот вопрос исследовать и в своей книжке по цветотерапии рассказала об увеличившимся в последние годы притоке к ней детишек с аурой синего цвета, который стал замещать все остальные. Причем детей, по словам ясновидящей, обьединял ряд признаков, сложив которые, выходило - они слишком умные и чуткие для детей. К тому же, обладают природными экстрасенсорными способностями. Труд современной ведьмы не остался незамеченным представителями ортодоксальной науки. Жизнь заставила. Положенные по штатному расписанию, ввиду увлечения учеников наркотиками, суицидами и вопросами сексуальной ориентации, школьные психологи забили тревогу - дети принялись беспредельничать. Словно в сумрачных видениях музыкантов Pink Floyd, они не желали падать в мясорубку учебного процесса. Перечили учителям, спорили с ними и просто забивали на занятия, типа учебный процесс медлителен и оттого слишком скучен. Казалось бы, ничего странного, кто в трудном возрасте не оттопыривал средний палец перед авторитетами. Поражала психологов массовость явления и подверженность ему учеников и младших, и старших классов. А чуть позже прокатилась волна убийств одноклассников. Американские школы снабдили металлоискателями. Привычно обвинив рок - музыку в общем и мрачного идола Мерилина Мэнсона в частности, доктора выявили причину беспокойства - синдром гиперактивности и дифицита внимания. Прописали юным бунтарям риталин и поставили в деле точку. Тут в процесс создания современного мифа включилась вторая активистка. Психолог. Каким то образом она зацепила книжку про цвета аур и сложила два плюс два. После тщательного исследования странных детишек выпустила, основываясь на полученных выводах, уже собственную книгу. Тут и начиналось самое интересное.
   Плохишей прогнали через тесты на интеллект и внепрограммные знания, и результат оказался противоположным отвратительной успеваемости. Вне зависимости от расы и социального положения родителей, коэффицент интеллекта у детишек стабильно высок. Дальнейшее развитие мысли авторов статей вогнало Юрия в тоску - дерганых вундеркиндов, или, как обозначили их на западе "синих детей", видели как избавителей человечества от всех имеющихся на данный момент проблем, включая СПИД. Перечисление набора чудесных способностей заставило вспомнить фильм про "Людей Икс".
   Писалось легко, привычно халтуря, Юра рассказывал о приехавших на выдавшийся для него анашовым съезд учителях, посеявших первые семена космической мудрости на мрачной, зловещей русской земле. Рассказывал восторженно, даже не выдавливая из себя разноцветную карамель позитива - это что то хорошее и настоящее надо выдавливать и тужиться, чтоб хоть капелька вышла. А пидарского вокруг - завались, бери готовое без всякого напряга.
   Неожиданно Юра осознал, все так и есть буквально - яркий рекламный свет бил в глаза, едва поглядишь за буквы книги "Дети Синевы", с которой все и началось. Этому свету так хочется открыться и довериться, уткнуться в него как в мягкую подушку и заснуть, а он проникает вовнутрь и шипящей пузярыщейся щелочью выжигает все твое. Настоящее. Все, что что добыл, понял, впитал в себя сам, оставив за это какую то часть себя. Часть себя, которая стала стянувшим душу уродливым узором белых корявых рубцов, похожих на колючую проволоку, стала мертвыми льдинками в глазах, которые никогда уже не растопит самый жаркий огонь, стала белыми прядками на голове, появившимися вовсе не от старости, стала ровными, как индикатор сердцебиения у мертвеца, полосками шрамов от бритвы на руках, стала выбитыми на теле татуировками - отлитым в узор криком, стала чем то, навсегда изменившим линию губ, которые даже не шевелясь, молвят - я пройду. И главное, ту часть себя, которая стала свинцово - серой иронией смертника, черной словно сажа пожара горечью и кроваво - красной, безумной радостью, когда нечто, бывшее раньше только словами, становится тобой, когда колотясь усталой головой о камни, ты рыдаешь и воешь, чувствуя как эти клочки дыхания, эти вспышки мысли разворачиваются внутри тебя огромным, как небо полотном. И когда тебя отпустит, на мир смотрят глаза уже кого то другого, кто поднялся и встал. А кто то, бывший раньше, до - просто исчез, растял грязным весенним снегом.
   Все, что есть самое святое - если в мире существует святость, все что без халявы и жалости к себе выкристаллизовалось внутри, все это забирает нежный пушистый свет, сочащийся с улыбчивых ебалищ глянцевых обложек и мелькающего экрана, с порожней пахоты текста добрых уютных книжек. Юра откинулся на спинку крякнувшего кресла, подняв в потолок невидящие глаза. Внутри бешено расширялось, выметая лишнее, сравнивая острые углы, отдирая хуйню и ложь, как отдирают безжалостной пескоструйкой налипшие на борта корабля ракушки. Бывший цельным мир теперь делился на файлы и складывался в директории, становился сотней кусков мозаичной картинки, которую если дернуть - превратишь просто в груду пресного картона.
   Жизнь, ленивое трепыхание в бульоне из тебя самого, вывариваемого в этой кислой светлой жиже. А вылезти - нахуя, тепло же. Ты как плод в утробе, который дышит водами, впускаешь в себя эту хлябь - и вот она текет уже по венам, вползает в легкие и мозг, и кончаешь ты ей же. Она, эта штука, ненастоящая, если убрать все, куда она может запитаться - убрать разные фасоны галстуков, джинсы со стразами, фисташкового цвета кофточки, сопливые мямли поп - звезд, лупатые мерсы, менеджерскую должность, деньги, растворимый кофе и многие тысячи таких же ненастоящих вещей, исчезнет и она. Схлынет, как утекает в раковину грязная вода. Ей не за что будет зацепиться.
   За окном грянуло и заухало, вырвав Юру из транса познания. Судя по всему, хачи открыли дверь своего джипа - внутренний взор рисовал именно его, черный с блестящими трубками, спойлера или как там эта хуйня зовется. Стекла тонированы, и сам джип блестит, намытый усталыми руками вечно пьяных парней на автомойке. Голос Кимы Баклана тянулся холодной белесой соплей, слова почти неразличимы, только интонация - словно певец, исполняя, держал во рту увесистую елду. Юра смекнул, что в попсе, особенно западно - клубной, популярной в гадюшниках для золотой молодежи, такая манера исполнения повсеместна. И тут же дернулось только что понятое - ну да, ведь слова это все же смысл и ассоциации, а вот такой вой он действует сразу на подсознание минуя осмысленное, мажорная интонация успокаивает и раслабляет. Постоянная стимуляция нервной системы. Хитро.
   - Пидарасы, - сквозь зубы прошипел Юра, нарушив наконец тишину своей гостинки в старом немецком доме. Поднялась ненависть, и опять внутренний взор показал, что не все так просто. Черно - багровое пламя заполнило его тело, вытесняя светло - желтый понос, который смрадным паром распространял припаркованный под окнами пролетарского дома джип хачей. Внезапно Юра расширился, вышел за пределы тела и охватил весь дом, ощутил бормотание телевизоров, заполняющих едким газом крысиного смысла квартиры кочегаров и водопроводчиков, ощутил мысли - точнее, те сгустки что ворочаются, бесформенные как тесто в воде, внутри человека и выхлопами поднимаются в окружающее пространство. И в мыслях этих, в отражениях чувств и хотелок, не было ничего - ничего, что нельзя найти в супермаркете. Колебания души продолжали колебания телевизора и того навязчивого фона, что Юра ощутил розлитым в воздухе, той информации, которая задает жизненный темп. Она проста и однообразна, но повторяется ежесекундно. Купи в кредит плазменную панель, хорошую машину, стань менеджером, подучитсь и выбейся в топы, купи в кредит квартиру, научи ребенка этим простым вещам и всей семьей проводи время в уютном, сверкающем упаковками супермеркете, неторопливо наслаждаясь шопингом. Стань машиной по переработке еды в гавно, большего желать не надо - это то, чего ты достоин.
   Огромное темное облако, которым стал Юра, вскипело, как гонимая ураганом туча. Он кричал, но ушами этот крик не услышать - люди на секунду замирали, позабыв о чем думали или говорили только что, словно невидимая ладонь стукнула их. Они ощущали, что провалились в черную прореху на цветной ткани мира, оставшись наедине с собой - и не было ничего, ни телевизора, ни работы, ни денег в этой пустоте. Люди с животным ужасом, не понимая рассудком что происходит - чтобы не сойти с ума, рвались обратно, в привычное тепло и сытость. Выбирались из прорех как из мокрых обваливающихся окопов, и секундная заминка тут же забывалась. Мужики вновь смотрели футбол, бабы опять мешали суп, жизнь возобновилась, пробитые во льду лунки заросли.
   Мешанина чувств ворохом ржавой колючки упала внутрь Юры, и тот заскрипел зубами. Он мог уйти и отстраниться, перестать прожевывать это толченое стекло, перестать чувствовать себя миром и перестать чувствовать мир. Это все равно как высунуть на мороз палец или выйти всему - он мог отрешиться от темного облака, но это значило забвение. Смерть, не ту, которая делает тебя новым, а ту которая окончательна, которая делает тебя горсткой пыли. Поэтому Юра отдался огню боли, выплавляющего из него все ненужное. Что чувствует металл, когда его раскаляют и плющат молотом, размазывая по наковальне, обращая в ничто - и придавая новую форму? Смерть ли это?
   Пришел в себя от грохота, звона разбитых стекол и охуелого воя сигнализации. Пошатываясь, подошел к окну и хрипло рассмеялся. Посреди черной, блестящей машины, нарушив красоту, торчал когда то белый, ставший желтым от многолетнего ссанья и ржавой воды унитаз. Скинутый, не иначе, с чердака, унитаз пробил крышу машины и намертво застрял в искореженном металле, перекосив пузатый кузов.
   - Нечего в пролетарском районе под окнами свое говно ставить, ишаки, - пробурчал Юра с улыбкой, - Еще спасибо скажите что не подожгли. Может, движок хоть продадите да колеса.
   Выбежали, бешено крича и матерясь, двое растрепанных хачей с выпученными глазами, принялись бегать вокруг сокрушенного символа успеха, хрустя длинноносыми туфлями по битому тонировнному стеклу. Один только штаны и успел надеть, второй еще и рубаху накинул.
   - Сука, билят, зарэжю!
   Юра рассмеялся, тихо, с грустью, смех вырывался как маленькие редкие капли из постылого серого облака. Смешно. Мелко и смешно. Орут и бегают перед таким же скоротечным, как они сами. Суетятся, выплескивая в воздух густой бульон жизненной силы гневом и злобой, а ведь шутники могут скинуть с чердака вслед за унитазом кучку кирпичей, и только тогда эти двое предстанут перед лицом вечности, обмерев со страха и осознания своей ничтожности, поняв что все за что они цеплялись - просто пыль.
   Резко запищал телефон, Юра вздрогнул и схватил домашнюю радиотрубку.
   - Кто там?
   - Ладноченков нах, статья где? - поинтересовался Главный.
   - Уже ушла, - отбился Юра, щелкнув по кнопке "отправить" в меню почты.
   - Без лажи?
   - Тема съезда раскрыта, все по плану, - заверил Юра.
   - Отлично. Все, Ладноченков, отбой.
   - Ну пока, - прошептал Ладноченков в пикающую трубку.
   Настало время писать совсем другую статью. Залившись расворимым кофе, Юра шлепал по клавиатуре, пока не откинулся, удовлетворенный, на спинку кресла. Так, а теперь пора и нормально выспаться. Кажется, начинается что то интересное...
  

ххх

  
   - Э, видал, как Свинья вырядилась? Ты ее за сиськи не щупал вчера? - Калян и Зеня заржали, а Ганс продолжил, - А чего, я думаю она против не будет. Трахнешь ее, она впридачу все контрольные за тебя решать будет, пожизненно!
   Криттер тогда только ухмыльнулся сквозь табачный дым, и пошел в класс, где стоял гомон и летали самолетики, сделанные из разодранной на листы Мишиной тетрадки. Убогий равнодушно смотрел, как части его конспекта летают по классу, застревая в цветочных горашках и шторах. Рюкзак чмошника уже затолкали в мусорку. Несчастный сидел за одной из задних парт, как и блатные - так было легче забавляться с ним. Проходя мимо застывшего убогого, Зеня схватил его учебник. Криттер взглянул на обложку. Ага, значит сейчас биология. Предмет Криттеру нравился, он не напрягаясь, сдавал его. Когда то жирная маленькая тетка со смешной фамилией Кафтан его бесила, теперь он был к ней равнодушен, зато сам бесил училку. Ей, должно быть, в голову не могло уместиться, как этот бледный тип в чуть не до пупа расстегнутой черной рубашке и черных джинсах, в армейских гадах, сидя среди блатных, сдавал ее предмет, бездельничая на уроке. Наверное, не могла представить, что он читает дома. Криттер снял солнцезащитные очки, ведь Кафтан еще не пришла и не включила мерзкие лампы дневного света. Развалившись на парте, Криттер открыл один глаз и смотрел, как сидящий впереди Зеня копошится под партой, а Миша тревожно озирается.
   - Ну не надо, мне скоро учебник сдавать, - Миша все же рискнул подвалить, и теперь умолял оставить книжку в покое.
   - Да ладно, сейчас я его тебе отдам, - ответил Зеня, не прекращая возню.
   Подошел Калян, и сев рядом с Зеней, увидел чем он там занимается, и радостно взвизгнул. Миша приуныл. Развлечение пацанов грозило затянуться, и тогда книжку ему могли не отдать вообще. Миша ныл и стонал, Криттер все также полулежал, равнодушно наблюдая спектакль. Наконец Зеня перестал дергаться, лицо его раскраснелось, маленькие глазки горели, словно костры в пещерах - благодаря мощным надбровным дугам создавалось именно такое впечатление. Маленький, юркий Калян, юморист и клоун, сидел как напружиненный, и аж искрился. Тут вошла Кафтан, все кроме блатных встали, но биологичка была привычная и не обратила на это внимания. Миша, впрочем, так и стоял у Зениной парты.
   - Давыдов, что ты там забыл? Садись на место, - из за педагогического стола начала властвовать Кафтан. Класс ожил, предвкушая развлечение, головы повернулись в сторону блатных парт, и только сейчас Криттер заметил, что Свинья и вправду нарядилась. Что она там носила, Криттер не помнил, но сегодня чушка пришла в коротеньком платье, сапогах на шпильках и колготках в крупную сетку. Как интересно. Криттер почувствовал, что возбуждается. Это не так, как в порнухе. Там все по блядски, как то напоказ. Криттер порево не очень любил, его бесили раздолбанные шлюхи, и все их стоны и закатанные глаза разили наигранностью. Во всех этих фильмах, которые он скачивал в Сети и которые они всей компанией смотрели у Ганса дома, Криттер искал что то настоящее. Хоть одно нормальное лицо, действительно красивое, свежее тело, а не дырку на ножках. И хоть сегодня Свинья вырядилась как проститутка, еще и ярко накрасилась, она была красивой.
   - Я.. забрать надо, - прогундосил Миша, и Криттер вновь обратил внимание на парту перед ним. Зеня уже передал учебник Каляну, и тот мерзко хихикал.
   - Так, садись на свое место и приберись в классе. Собери все эти самолетики и выкинь в урну.
   Миша, как подыхающий чахоточный конь, поплелся собирать остатки своей тетрадки. Он вытаскивал их их под парт, из цветов, получая пинки от сидящих. Кафтан делала вид что ничего не видит. Криттер был уверен в этом, несмотря на то что училка рылась в журнале, жалкие всхлипы Миши на слышала стопудово.
   - Прекрати... отвали.., - раздавалось со всех концов класса, кто то опять поднимал самолетики и пускал их, вновь занялся гул, и Мише пришлось попутешествовать. Между тем Кафтан вызвала Ганса, тот вразвалочку поплелся к доске и встал у нее, скрестив руки. С трехдневной щетиной, в белой майке на лямках, обтягивающей мускулы, в камуфляжных штанах и гадах, посреди школьного класса он смотрелся как то нелепо.
   - Ты может на следующий урок вообще в белье придешь? - ехидно спросила Кафтан, осмотрев пацана.
   - Да не вопрос, - отозвался тот, в классе заржали.
   - Ну, все понятно, возраст такой, перед девченками хочешь показаться. Вот мы и проверим, насколько ты в женихи готов.
   - В невесты он готов, - крикнул Калян, опять раздался ржач. Кафтан стукнула ладонью по столу, и смех перешел в низкий гул непрерывного пиздежа.
   - Вопрос будет по близкой тебе теме. Скажи, какие органы относятся к половой системе.
   Ганс улыбнулся, весь класс выжидающе смотрел на него. Ганс молчал. И когда пауза уже начала терять свою напряженность, он выпалил:
   - Гланды!
   Класс взорвался истеричным ржачем, Кафтан заколотила ладонью по столу, но было видно что ей самой смешно.
   - Садись. Так, кто знает ответ?
   - Миша знает! - опять выкрикнул Калян, передавая учебник севшему на место Гансу.
   Внимание училки переключилось на чмыря.
   - Миша, что ты там возишься? - раздраженно спросила Кафтан у Миши, который что то бубня под нос, пытался вытащить с мясом утрамбованный в мусорку рюкзак. Кафтан разозлилась еще больше и завизжала, - Ты зачем туда портфель засунул?
   Снова дикий ржач, и без того вечно сгорбленный, какой то вогнутый внутрь Миша еще больше скорежился и застыл.
   - Так, помогите ему кто нибудь! - потребовала биологичка.
   Тут же встал Зеня. Бритый налысо качок, шлепая гадами по грязному линолеуму, он неумолимо надвигался на Мишу.
   - Дай сюда, - закатав рукава своей джинсовой куртки, он плечом отодвинул замявшегося Мишу, одной рукой взялся за край урны, другой схватил рюкзак и резко рвнул. Раздался треск, на пол полетела скомканная бумага, ручки, тетрадки и учебники. Бросив рюкзак с оторванным днищем под ноги Мише, Зеня двинулся на свое место.
   - Так, взял убрал все это! - Кафтан была недовольна.
   - Миша уберет, - не поворачивая головы, буркнул Зеня, и Миша покорно взял совок и веник, и принялся заметать вывалившийся из урны мусор.
   - Собери свои манатки с пола, - приказала Кафтан, и Миша, ускорив уборку мусора, принялся заталкивать в дырявый рюкзак свои учебники и тетрадки, - Развели тут черт знает что.
   Кто то стрельнул в Мишу куском стерки из привязанной на два пальца резинки - получалась незаметная рогатка. Снаряд угодил Мише в шею, тот вздрогнул, и Криттер различил, что на глазах у чмыря выступили слезы. Вот дебил.
   - Так, Миша, иди к доске.
   Миша подошел, сгорбленный, униженный, ему уже было пофиг на все.
   - Расскажи что ты знаешь про половую систему.
   Миша молчал, и даже если знал что то по теме, наглухо это забыл.
   - Ты что, не выучил? Принеси конспект значит, - Кафтан все же пыталась вытянуть бедолагу.
   - Нету, - сдавленно просипел чмырь.
   - Дома забыл?
   - Да...
   Опять ржание. Уж в классе то знали, куда делся конспект Миши, и теперь наслаждались результатом.
   - Бери учебник, иди сюда, будешь читать.
   Миша стоял, не зная что делать. Он только смотрел на блатную парту, там Ганс как раз терзал Мишин учебник. Криттер наконец то сел прямо и теперь заметил, что за возня происходила под партами. Яростно маструбируя, Ганс ускорил темп, и вскоре кончил на страницы бедного учебника. Застегнув штаны, он протянул книгу Криттеру, которого все происходящее возбудило еще сильнее.
   - Представь, что она у тебя сосет, - прошептал Криттеру на ухо Ганс, его дыхание было горячим, от учебника пахло спермой и потом.
   Миша стоял и молчал, Ганс погрозил ему кулаком, и Криттер расстегнул джинсы.
   - Да что такое, у тебя парта голая, ни конспекта, ни учебника, ты зачем на урок вообще пришел?
   - Вон его учебник, на стуле, - крикнул Калян. Ганс только что кинул оскверненную книжку на Мишин стул. Криттер отрешенно наблюдал за происходящим, одев свои черные очки. Ему уже давно все это казалось чем то нереальным, даже когда он позволял себе что то вроде этого чертового учебника. Впрочем, он уже давно позволяет себе очень многое. Криттер сновь вполоборота смотрел на Свинью, все происходящее вылетело у него из головы. Он замечтался. А почему бы и нет? Она слаба. Он даст ей все, сделает ее сильной. С Мишей не вышло, так может с ней получится? Ведь не зря она так оделась. Не зря.
   - Ну как она, сладенькая? - спросил Ганс.
   - Давай бери учебник и читай у доски, - голос Кафтанши пронзил Мишу, он побрел к своему месту, как робот. Взял учебник, и Криттер по лицу понял, что Миша уже в курсе всей лажи. Лицо чмыря стало совсем уже убитым и обреченным. Подойдя к доске, он не спешил открывать учебник.
   - Читай давай. Госспади, да что ж такое! Дай его сюда, - биологичка заметила, что Миша брезгливо держит учебник.
   - Бля, я как раз в эту тему кончил, - давясь от смеха, прошипел Зеня.
   Следом раздался скрип резко отодвинутого стула, глухой стук упавшего на пол учебника и возмущенное кудахтанье училки.
   - Так, я к директору пошла. Это что то невероятное.
   Под ржач класса Кафтан выбежала, хлопнув дверью. Миша остался стоять у доски, свесив голову, как Иисус на кресте. Что будет дальше, знали все, и предвкушали безобразную сцену досмотра учебника директоршей, молчание на вопрос кто это сделал и позор Миши - чмыреныша, на котором все это и отольется, гы гы. Пользуясь отсутствием преподавателя, народ из класса подбегал к учебнику, чтобы посмотреть что там такое.
   - Он туда накончал, прикинь? Гы гы гы. Вот лошра! Пиздец ваще, - кто как мог, комментировал произошедшее, кто то ржал. Гам поднялся неимоверный, и все знали что директорша, подходя к классу, услышит этот гул и еще больше разозлится. Криттер беспристрастно взирал на все это. Вытащив сигарету, он прикурил, затянулся. По позвоночнику пробежался холодок. Скоро войдет. Миша, казалось, сейчас расплачется. Криттер затянулся, молча встал и подойдя к учебнику, пнул его.
   - Засунь под парту. Сейчас же.
   Миша подчинился бывшему другу. Он вытащил из кармана рюкзака пакет и сложил все учебники в него. Потом засунул обспусканную книжку в карман свободной парты, эти карманы задумывались под рюкзаки, но там всегда лежали ошкурки апельсинов, сигаретные пачки и семечная шелуха. Криттер сел на место, затушил сигарету о каблук ботинка и спрятал ее, а потом достал из рюкзака свой учебник и швырнул на Мишину парту. И заметил восхищенный взгляд чушки. Как интересно. Да, хорошими делами не прославишься. Интересно, а она знала что он тоже туда нахерачил, причем возбудившись от ее вида? Забавно.
   Вошла разволнованная директорша, вошла возмущенная Кафтанша, отметив что Миша уже сел на место. Директорша тут же сел на стул Кафтанши, оставив училку стоять.
   - Где учебник? - спросила директорша, смотря на лежщую перед Мишей книжку.
   - Иди покажи директору, в каком состоянии у тебя книга, - велела Кафтанша.
   Казалось, через учебник Мише передалась частичка наглости Криттера, и чмырь встал, схватил книгу, и выйдя к учительскому столу, положил на него учебник, а потом перелистал, показывая чистые страницы.
   - Где твой учебник? - взвизгнула Кафтанша.
   - Это мой, - негромко ответил Миша.
   - Так, кто ему книгу дал? - биологичка уже реально впала в истерику.
   Никто не отвечал.
   - Неси сюда свой рюкзак, - отправив Мишу за пакетом, заменившим порванный портфель, биологичка уже не могла сдержать чувства, - Ну вы посмотрите что делается, гаденыши такие, сорвали урок и не признаются. Ничего, сейчас мы узнаем чей это учебник.
   Миша принес пакет, Кафтанша вырвала его и вытряхнула содержимое на первую парту.
   - Где твой учебник, Давыдов?
   - Вот он, - показав на книжку, милостиво предоставленную Криттером, ответил чмырь.
   - Да что ж это такое! - заорала в голос Кафтанша и грохнула учебником об стол. Директорша вздрогнула. Миша побледнел, - Над ним все издеваются а ему хоть бы хны, еще врет в глаза, тварь такая! Совсем опустился! Ну это надо такое, а?!
   - Так, Миша, кто это сделал с твоим учебником? - задала вопрос директорша, и Криттер поморщился. Ума палата, спрашивать перед всем классом. Неужто она не понимает, что если чмо сознается, на перемене его просто убьют. И главное, "это сделал". Тупая пизда. Почему не сказать прямо - "кто надрочил тебе в книжку"? Ха.
   Миша все отлично понимал и молчал как партизан. Тогда директорша решила зайти по другому.
   - Если тот кто это сделал встанет и признается, ничего не будет.
   Ну да. Конечно. Признаться значит быть чмырем, типа того Миши или Свиньи. Кому охота так прославиться?
   - Ладно, - сказала директорша и обратилась к Кафтанше, - Вызывайте по журналу всех по одному.
   Директорша встала у доски, биологичка осела на свое место, и принялась всех подрывать. Каждому вставшему она задала один и тот же вопрос - кто это сделал. Ответ шел такой же одинаковый - не знаю. Ну а когда ученики кончились, директорша посуровела.
   - Ну что ж, поздравляю. Вы все трусы, раз никто не нашел смелости признаться.
   - Интересно, а как бы ты себя повела, на месте кого то из них, - подумал Криттер, - Навряд ли ты была паинькой, жирная корова.
   Раздался звонок, директорша вышла в ревущий сотней глоток корридор. Ученики принялись собираться, и Криттер вышел из класса, забыв про свой учебник, который Миша бережно нес в руке.
  
   Следующим уроком стояла физкультура. И кто вот додумался ставить ее посреди расписания? Час ты бегаешь и носишься, а потом, на следующем уроке, должен смирно сидеть и писать под монотонный голос преподавателя. Бред. Полный бред.
   В женской раздевалке царило оживление.
   - Блядь, прящ вскочил.
   - Нахуй, не дави его, а то расползется, и пиздец.
   - У тебя крем есть?
   - Ага, на, мазни.
   - Свинюха сегодня разоделась, пиздец, как на панель.
   - Ты че, не в курсе, она психбольному вчера конспекты давала по алгебре.
   - Чернову что ли?
   - Ну, вот и запала походу на него.
   - Да я и сама на него подрачиваю иногда.
   - Ну он ничего, правда странный такой.
   - А он реально тогда Ганса чуть ножиком не пырнул?
   - Пиздят что да, а так хуй знает.
   Кто то закурил, тут же из сумочек показались сигареты. Разные, или мужские, или тоненькие женские. Самые модные считались тонкие, с красным фильтром. Кто то вычитал в журнале что они делались специально для женщин, а фильтры красные, чтоб не было видно следов помады.
   - Они сегодня охуели совсем, Давыдову книжку обкончали.
   - Да он дибил полный, лошара. Ему Чернов, видала, книжку дал свою?
   - Ага. А Свинка где?
   - Да в толчке, дура. Что она там делает?
   - Блядь, видно все равно.
   - Ты дура, не так надо, гляди. Вот теперь не видно.
   - Круто, а то думала буду как пицца ходить с прыщом.
   - Лицо мыть надо, колхозница. У тебя на жопе может тоже прыщи?
   - Зеня тоже нормальный, накачанный. Я его без майки видела.
   - А без трусов?
   Заржали.
   - У качков не стоит, так что даже не думай.
   - Это кто сильно химичит. Мне мой рассказывал.
   - А он откуда знает?
   Опять смех.
   - Самый крутой пацан в классе это Ганс, без вариантов.
   - Чернов круче, его Ганс ссыт до сих пор.
   - Дай сигрету.
   - Заебала, свои носить надо.
   - Мне тоже Чернов нравится.
   - Ты б ему дала?
   - Наверное.
   - О, Свинька идет.
   - Ты че курила? Девки она в толчке курила! Сигаретами пахнет!
   - Юлька ты курила?
   - Да, а что?
   - А чего ты в туалете пряталась? Нас что ли стесняешься? А сигареты у тебя какие? О, ничего такие, со вкусом шоколада. У мамки спиздила?
   - Нет, свои, я купила.
   - Юлька а ты что, в Чернова втюхалась?
   - Давай, признайся!
   - Прикольно выглядишь, и сиськи нормальные. А то ходила в тряпках.
   - Спасибо..
   - Наконец то бабой нормальной становишься. Юлька а ты сосать умеешь? Без этого парня не удержишь. Твой Чернов вон Николе нравится, а она как проффесионалка сосет.
   - Ой, а зато вся школа знает что ты Димону своему в жопу даешь.
   - Ну и что? Я целку берегу!
   Смех.
   - Юлька а ты девственница? Ты ебалась уже?
   - Нет, еще нет..
   - Научишься. Видала сегодня что пацаны с книжкой лоха сделали? Смотри, он тебя быстренько обработает.
  
   Криттер неторопясь переоделся в черные шорты и футболку. За стенкой, у баб, как всегда раздавался ржач. Занятия сегодня на улице, так что можно будет спокойно покурить на свежем воздухе. Среди вони, в туалете, Криттер курить ненавидел, если было нужно, он шел в курилку за спортзалом, около старого каштана. Криттер только собрался выходить из раздевалки, как внутрь затащили вяло сопротивляющегося Мишу. Чмошник избегал заходить в раздевалку, но блатные и обычные пацаны знали это и вылавливали Мишу заранее. Криттер старался не оставать в раздевалке после этого, было противно.
   Однажды он во второй раз попытался пробудить в Мише внутреннего Зверя. Он был в курсе, что над лошком хотят поиздеваться, и после уроков задержал несчастного. Держа у его лица нож, Криттер сказал:
   - Возьми. Если что, припугнешь.
   Миша взял нож, и Криттер отчетливо помнил момент, когда пальцы чмошника коснулись рукоятки финки. Как то неловко и словно нехотя, эти розовые пальцы накрыли рукоять ножа, как плесень накрыват хлеб. По спине Криттера поползли мурашки, он хотел забрать свой нож, но вместо этого развернулся и ушел прочь. Блатные, как и собирались, затащили тогда Мишу в раздевалку, но тот и не собирался отбиваться. Рюкзаком чмошника поиграли в футбол, после чего оттуда выпали учебники и ножик.
   - Ого, наш уродец кое что принес, - подхватив финку, восхитился Ганс, а потом приставил нож к горлу Миши, - Ну что, поехали, Мишаня?
   Что будет дальше, Криттер знал, и смотреть, а тем более учавствовать не собирался. Он переоделся, встал и ушел. Закрывая дверь, он слышал сдавленный плач, стоны и хлюпанье. Так теперь случалось каждый урок физкультуры, до и после, иногда и во время - Мишу, а точне уже Машу, отводили в раздевалку, или в соседние огороды, если занимались на улице. Ножик этот Криттер больше не хотел себе забрать, оставив игрушку Гансу, а себе купил новый. Такой же, с капелькй ртути в острие - он всегда втыкался острием.
   Пацаны умело встали в стенку вокруг Миши, загораживая насилие от неожиданного входа в раздевалку. Криттер молча вышел и побежал на улицу через зал. Лето, черт возьми, задержалось, и сентябрь радовал солнцем и теплом. Криттер усмехнулся. Становясь монстром, ты учишься быть человеком. Раньше, еще не зная о своей темной природе, разве мог он представить, что будет вот радостно бегать, оставляя в пыли и песке отпечатки своих кедов? Что ему будет в удовльствие запрыгнуть на прекладину, повисеть, а потом поподтягиваться? После чего снова побегать, и наконец сесть на бревне, подставляя бледное лицо теплому солнцу, не забыв, правда, снять очков? Раньше, считая себя обычным человеком, он избегал как солнца, так и улицы. Ирония. Точнее, черный юмор.
   - Чернов, я тебе все поражаюсь, - к мирно отдыхающему Криттеру подвалила Лошадь, здоровенная дылда, училка по физкультуре, - Ты свой секрет раскроешь?
   - Боюсь, вам он не понравится, - Криттер рассмеялся, выпуская дым изо рта. Начатую на уроке биологии сигарету он наконец то мог выкурить. Лошади он не стеснялся, как впрочем и любого другого препода. Но приличия соблюдал и сигаретами баловался в курилке. Поймав скользнувший по локтям взгляд, Криттер отрицательно покачал головой.
   Лошадь когда то была просто бедой для Криттера, теперь ему было на нее пофиг. Он сдавал нормативы, а остальное время проводил, ка ему нравилось - или сидел на солнышке, или подтягивался, или отжимался. Всегда один. В футбол играть он так и не научился, да и не хотел. Подтянулись, наконец, пацаны, потом и бабы, Лошадь всех построила, пересчитала и отправила бегать. Криттер бежал, но уже без удовольствия, просто отматывая круги, чтобы отвязаться. Он почти не уставал, и в отличие от всех, дышал редко. Для бега дыхание ему не требовалось. Отбегав, Криттер снова примостился на бревне. На сегодня не было никаких нормативов, и на поле начался футбол. Бабы ушли кто куда. Часть попряталась в раздевалку, курить. Часть осталась, играть в волейбол.
   Криттер думал о жизни. О будущем, если точнее. Он понимал, что выбор ему вобщем то, предоставлен малый. Работать как все - да ну его нафиг. Характер не тот, чтобы высиживать в офисе. Да и какой офис будет по ночам работать. Спать ночью, для Криттера было величайшим извращением. Спал он обычно днем, ложился, приходя из школы, и поднимался в девять - десять вечера. Школа была для него развлечением. Именно теперь он мог почувствовать вкус жизни, пусть для этого ему приходилось ее отбирать у других. Криттер оттягивался за все годы, проведенные в жопе. Учиться дальше он тоже не хотел. Ни к чему. Самую великую и нужную науку, знание о самом себе, там не преподают. Как и знание о людях, о жизни. Психология и прочая чушня ничем не помогут, если ты остаешься один на один с тридцатью рылами, желающими проверить тебя на прочность. Особенно если ты не совсем и человек. Или даже вообще не человек. А быть человеком тоже нигде не учат. Тереть штаны о стул еще лет пять просто незачем. Универ отсыхает. Криттер в последнее время все чаще замечал за собой мысли о том, чтобы податься на войну. Уж где можно раскрыться в полной мере такому, как он, так это на войне. Никаких законов, кроме законов выживания. Опять же, там проще скрыть его маленький грязный секретик. И кроме того, там можно охотится без оглядки. Хотя он и в армии не служил, и не хотел этого. Любая несвобода бесила Криттера, и он сомневался, что в армии сможет найти свое вольное место. Кроме того, там все на виду, а отказываться от крови... Да никогда! Ну или можно быть наемным убийцей. Свобода полная. А на людей ему пофиг. Если подумать, большая ли разница между киллингом и его нынешними охотами?
   - Привет.
   Криттер вздрогнул, напрягся, и ощутил как темнота сгущается внутри. Какого черта, он ведь сидит никого не трогет. Дерьмо, нельзя и подумать спокойно. Слева ощущалось живое тепло, и Криттер медленно обернулся. Так так. Наша мисс заморыш и на физкультуру приоделась. Как интересно. И вот на кой надо было себя превращать в чучело? Неужели раньше нельзя было одеть эти шортики и топик? Криттер выжидательно смотрел на Свинью, и только сейчас вспомнил ее настоящее имя - Юля.
   - Влад, тебе еще нужны мои конспекты?
   Его человеческое имя. Носится в воздухе, как выброшенный фантик от сьеденной сутки назад конфеты. Она нашла предлог. Неплохой. А вон и остальные девки исподволь наблюдают. Похоже, теперь все происходящее записывается, и от этих глаз - камер не ускользнет ни одна деталь. Интересно, она сама набралась смелости или они ее подбодрили? Похоже, ее репутация у баб несколько поднялась, и чушка немного раскрепостилась. Хотя, она теперь уже и не чушка, а полноправная членша общины баб его класса. Ну что же, от него требуется только помочь ей.
   - Конспекты?
   - Да, я тебе давала вчера, помнишь?
   - Нет.
   - Ну как же..
   - Хм, конспекты помню, а что давала - нет.
   Криттер ухмыльнулся. Тупая шуточка сама слетела с языка, заставив ее щеки немного порозоветь, а глаза загореться. Пусть подумает, надо ли оно ей. Криттер вдруг задумался сам. А ведь до этого он не считал себя достойным пусть даже и чушки. Он много упустил из жизни. Пора наверстывать. Он снял свои черные очки, и ответил уже серьезней:
   - Могу отдать. Тебе срочно?
   - Нет, я подожду если тебе надо.
   Криттер восхитился про себя. Какая забота. Он ей видать и впрямь нравится. Зря. Лучше б к тому же Гансу подкатила. Максимум, что он пьет, это водку.
   - А чего ты не общаешься, например, с Гансом? Крутой парень. Не то что я.
   - Он.. меня слегка пугает, - призналась Юля.
   Криттер засмеялся. Наивная.
   - Ты хоть и странный, но хороший, - торопливо добавила она, - Сегодня, например, ты дал Мише свою книжку. Без тебя он бы пропал.
   - Тебя не смущает, что я сижу с блатными? - Криттеру был интересен этот разговор. Он пытался понять, что в нем заставило чушку преобразиться, - И между прочим, я тоже... испортил его учебник.
   - Ты самый нормальный из них.
   - Из блатных?
   - Из пацанов вообще.
   Криттер улыбнулся. Ну и как это понимать?
   - Почему? Я же псих.
   - Нет. Ты нормальный. Они все придурки какие то. Ты нет. Хоть и тусуешься с ними, и вытворяешь всякие гадости. Я же вижу, ты даже Мише хотел помочь.
   - То есть, мне с ними надо перестать тусоваться? Чтобы стать вообще хорошим?
   Она замолчала. Он тоже, думая над сказанным.
   - А может я только на их фоне и нормальный.
   Обычно, Миша выползал из раздевалки только для того, чтобы Лошадь отметила его в журнале, а потом шел убираться в зал, за что получал свои троечки. Какого черта он делал на улице, неясно, а уж тем более, как он осмелился сеть на то же бревно. Криттера это напрягло, он хотел было встать и послать наглого чмошника подальше, как Юля встала сама и обратилась к лошку:
   - Миша, ты разве не видишь что мы разговаривем? Освободи пространство.
   Миша поплелся в зал, подальше от веселья и активности, с волейбольной площадки раздались апплодисменты.
   - Ну что, добро пожаловать в клуб? - протянув Юле ладонь, весело сказал Криттер, его призошедшее изрядно позабавило.
   - Так и быть, - ответила бывшая чушка, и пожала ладонь Криттера.
   Потом они трепались ни о чем, и наконец прозвучал тот самый вопрос.
   - Влад, как ты так изменился?
   - Просто взял и изменился. Думаю, я смогу тебе помочь, если ты об этом.
   Он то был не против. Все сильнее хотелось сделать из нее что то похожее на себя, родственную душу. Эта мысль грела и радовала сердце. Он ей все расскажет и покажет. Он откроет для нее другой мир, в котором они будут жить вдвоем, вместе. Он больше не будет один во тьме. Миша, урод, предпочел стать соской. Ну и пусть. К черту их всех!
   - Давай начнем прямо сейчас, - резко сказал Криттер, одевая очки, - Отбрось все мысли и нырни с головой в неизвестное. Вместе со мной.
   - Давай..
   - Что там у нас дальше?
   - Физика..
   - Мы не пойдем на физику. Мы пойдем развлекаться!
   Криттер внимательно смотрел в лицо своей подруги, своей ученицы. Кажется, она была не против.
   - Валим отсюда прямо сейчас! - Криттер улыбнулся, и поднявшись с бревна, потянул Юлю за руку. Забавно. Именно на этом бревне он услышал откровение, перевернувшее его жизнь. Как это было давно. Сотню "никогда" назад. А теперь это бревно вновь стало для него деревом просветления.
   Быстро переодевшись, Криттер вышел и не увидел Юлю в корридоре. Ну и чего она там копается? В нетерпении он вошел в женскую раздевалку. Он и сейчас не знал, случайно так вышло или она все подстроила. Юля была в одних трусиках, и курила сигарету. Она и не пыталась прикрыться, а повернулась в его сторону, и Криттеру это чертовски понравилось.
   - Я наблюдала за тобой, когда ты делал это, с книжкой.
   - Черт возьми, я в этот момент представлял тебя.
   Секунда неловкой тишины.
   - Знаешь, Влад, девочки меня кое чему научили. Я теперь знаю, как удержать парня.
   Криттер улыбнулся. Ему не пришлось раздеваться, как он того опасался.
  
   Им повезло, и никто не зашел. Забрав рюкзаки, они вышли через зал, и как ни в чем не бывало, нырнули в огороды, а там уже вышли в город.
   - Это лучший день в моей гребаной жизни, - признал Криттер, - Надо отметить его, как праздник.
   Он не особенно любил пить, алкоголь не брал его, и Криттер просто не понимал смысла бухать. Да, мысли становились свободнее, и на попойках с блатными он часто ложился куда нибудь, и закрывал глаза. Перед ним плыли разные картинки, всяких интересных мест, иногда страшных, иногда красивых. Мыслей не было, они исчезали, и думал он не мыслями а какими то сгустками смысла, которые потом надо было переводить в слова. Но такого, как у пацанов, чтоб тормоза срывало или упасть в мясо, у него не было никогда. Ну, иной раз лезли воспоминания о хреновых временах, и ему хотелось плакать или набить кому то морду, но в эти моменты Криттер просто лежал, позволяя чувствам всплывать на поверхность.
   В магазине рядом со школой Криттер купил поллитра водки, шоколадных конфет, пластиковый стаканчик и бутылку минералки. Сбегал в аптеку и купил одноразовый шприц. Они зашли в подворотню, где Криттер вылил минералку под близжайший куст.
   - Зачем ты ее покупал тогда? - удивилась Юля, - И шприц зачем? Так ты действительно колешься?
   - Хочу смешать коктейль, и мне нужна пустая бутылка, - объяснил Криттер, попутно подумав, что сегодня он на удивление разговорчив. Но почему бы и нет, - Это весьма необычный коктейль, но мне нравится.
   Они устроились на лавочке у подъезда. Криттер спрятал водку в свой черный рюкзак - торбу, с оранжевым штрих - кодом и надписью "People = Shit".
   - Не бойся, это не больно, - тихо сказал он, гладя руку Юли, а потом вводя иголку в ее вену, - Я возьму чуть чуть.
   Кровь он вылил в стаканчик, а потом добавил и своей.
   - Гораздо лучше, когда народу больше. Но этот коктейль будет только для нас двоих.
   Он перелил водку в пластиковую бутылку из под минералки, а затем добавил туда кровь и взболтал смесь.
   - Ты уже много раз это делал, Влад?
   - Ага. На, попробуй. Не бойся.
   Она хлебнула, зажмурилась, а потом передала бутылку Криттеру.
   - О, совсем забыл, - Криттер достал из рюкзака горсть дорогих шоколадных конфет и высыпал на лавочку.
   Юля взяла конфету, Криттер тоже. Отправив ее целиком в рот, он тщательно разжевал шоколад, до состояния сиропа, а потом глотнул коктейля.
   - Это реальная кровавая Мэри. Ты чувствуешь? Чувствуешь этот подъем?
   Она молча кивнула. Криттер улыбнулся. Он знал, в его крови что то особенное. Что то волшебное.
   А потом они просто гуляли по городу, шугали кошек и голубей, били бутылки и смеялись. Пели всякие дурацкие песни, и было такое ощущение у обоих, что они знают друг друга всю жизнь.
   - Ты представь, сейчс все сидят на этих нудных уроках, а мы развлекаемся как никогда в жизни!
   Они зашли в рок - магазин "Какаду", расположенный в подвале. Криттер любил просто придти туда и делать вид, что разглядывает диски. На самом деле он наслаждался случайной и незнакомой музыкой из магнитофона, трепом посетителей и просто атмосферой этого места.
   - Тебе надо сменить имидж, - Криттер разглядывал висящие на стенке панковские шмотки. Юля осмелела от его коктейля, который, благодаря невинной таре, они отхлебывали из горлышка прямо посреди города, на людях. Казалось, энергия прямо распирает ее, Криттер никогда ее такой не видел, тихоня превратилась в дьяволицу.
   - Чувак, нам бы надо померить эти клевые портки из кожи, вон тот топик и гребанные гады. А, ну еще ремень с клепками, перчатки без пальцев и вон тот ошейник, ага, с шипами. О, и браслет.
   - Зайдешь в каптерку, померяешь. Только не вздумайте там трахаться.
   - Обещаю, мы не будем, - забирая с прилавка вещи, пообещал Криттер, подмигнув.
   В каптерке, среди плакатов и флагов с лицами знаменитостей, они сделали это еще раз. А потом, Юля переоделась. Криттер пух от восторга. А она вертелась перед зеркалом, и движения ее были раскованны и свободны.
   - Кое чего не хватает, - посмотрев ему в глаза, сказала Юля.
   - Все при тебе.
   - Мы достанем это не здесь, - Юля улыбнулась.
   Криттер вывалил деньги, и поймал взгляд Юли. Еще один секрет. Для маленькой компании, из него одного. Старые шмотки Юли запихали в ее рюкзак, и она повел Криттера в сторону парикмахерской. Через полчаса он понял, что эта короткая стрижка, и черные пряди в ее светлых волосах довершили тот образ, который он хотел создать, который увидел в ней сегодня. Хм, зато каждый прохожий будет гадать, насколько тесны эти ее кожаные штаны. Ну и пусть. Он рядом.
   - Ну как тебе?
   - Незабываемо. Я словно заново рождаюсь.
   А потом они пошли в зоопарк, кормили бегемота хлебом, угощали обезьян сигаретами и смотрели, как кормят пираний. Они поедали здоровенные облака сахарной ваты, а потом кусали пахнущее дымом, сочащееся мясо шашлыка в местной кафушке. Криттер подозревал, что они едят то самое мясо, которое должно было достаться хищникам. Люди смотрели на эту странную парочку, и кто то хмурил брови, а кто то улыбался. Двое шли, обнявшись, и на руке у каждого были привязаны длинными веревочками гелиевые воздушные шарики в форме сердец. Эти шарики они потом привязали к железному ограждению у вольеров с тиграми, и примостились на деревянной лавочке, подальше от мамаш с детьми и прочей публики. Коктейль кончался, большую его часть выпил сам Криттер, привычный к алкоголю. Юля легла на лавку, положив голову к нему на колени. Криттер подумал о том, что сегодня он изрядно потратился, и скоро нужно будет выходить на охоту. Также он думал и о том, куда сейчас податься. К ней домой? Нет уж. Почему то этот вариант сразу отметется его темным нутром. Тогда, к себе домой. Уродов сейчас нет, и можно будет спокойно развлечься.
   - О чем ты думаешь? - спросила Юля.
   - Неважно. Пойдем?
   Она даже не спросила, куда, и ему это очень понравилось. Это определенно волшебный день. Как будто все его желания разом сбылись, и теперь он получал удовольствие за все годы в дерьме и уродстве, оптом. На выходе из зоопарка он купил себе бутылку пива, Юле какой то сок в жестяной баночке. Они нырнули в один из дворов, чтобы идти подальше от суеты центральных улиц. Юля закурила, он же, неспешно отхлебывая пиво, он просто наслаждался бытием, самой жизнью. Трое шумно смеющихся пацанов, вышедших из подъезда, судя по всему, тоже.
   - Э, гляди, панки!
   - Нихуя себе!
   - Да не, это готы!
   - Давай подойдем?
   Криттер понял, что они старше его и потому чувствуют себя уверенней. Кроме того, все трое были выше и шире в плечах, но какие то рыхлявые, румяные. Мягкие. Все в какой то бесформенной одежде - кофточка с капюшоном, ниггерские обосранные штаны с мотней до колен, огромные кроссовки с толстыми оранжевыми шнурками. Дебилы. Криттер приготовился. Его взбесило уже то, что они орут на всю улицу что то об их внешности. Юля прижалась к нему.
   - Отойдешь в сторонку, когда они подойдут.
   Они подошли. Неизвестно, как бы они повели себя по трезвому, но алкоголь и численное превосходство добавили ниггерам смелости. Криттер опустил руку с пивом, перехватив горлышко бутылки. Юля осталась где то сзади. Отлично. Криттер смотрел ниггерам в глаза, и видел в них азарт. Один с пивом, двое других с банками Ред Фула. Хотят просто постебаться.
   - Эй ты, вампир, ты че, гот?
   Ниггер встал почти вплотную, желая, видимо, чтобы Криттер оступил. Внутри поднялась злоба, Криттер сжал зубы, резко ударил ниггера коленом в пах и отскочил. Вдыхая, как утопающий, он схватился за ушибленное место, выронив бутылку, которая тут же разбилась. По тротуару потекло пиво. Криттер с размаху ударил своей бутылкой ниггера по затылку, бутылка разлетелась вдребезги, оставив в руке Криттера горлышко с торчащими зубами. Пацан рухнул прямо в осколки и липкую жижу, то ли отрубился, то ли не находил в себе сил встать.
   - Валим отсюда, - произнес один из оставшихся на ногах ниггеров, и подтянув свои обосранные штаны, как бабы длинную юбку, ниггеры побежали прочь, в подворотню.
   - Нам тоже пора идти, - бросив на спину нигеру горлышко, сказал Криттер.
   Взявшись за руки, они побежали, смеясь. Встречаться с дружками этих придурков, как и со случайными прохожими, желания не было.
  
   Дома, и вправду, никого. Криттеру совсем не хотелось, чтобы эти чмошники видели Юлю. Родителями эти гниющие жабы давно перестали для него быть, и нынешнее положение устраивало всех. Криттер не замечает их, они не замечают его. Неприкосновенность его комнаты была достигнута ценой новенького телевизора. Вопросы о том, откуда он берет деньги, уже давно не задавались. Криттера давно уже считали пропавшим, и хрен его знает что там за версии выдвигались, хотя скорее всего, бандитизм. Что было недалеко от истины. По крайней мере, к нему подваливали с просьбами откинуть на лечение зубов и какие то лекарства, и он помогал. Почему нет. Спокойствие дороже. Впрочем, Криттер испытывал удовольствие, одаривая родителей грязными деньгами. Каждый раз он вспоминал их визг, что художествами денег не заработаешь, что нужно хорошо устроиться и хорошо зарабатывать, зарабатывать, зарабатывать. Что за чмошное слово. Словно кто то будет решать, достоин ты своей подачки, этот кто то будет смотреть как ты виляешь хвостиком и дрыгаешься, и преданно смотришь в глаза. Зарабатывать, звучит как выслуживаться или выпрашивать. И каждый раз, презрительно выделяя купюры, он вспоминал эти несбывшиеся планы о теплом местечке и неторопливой карьере, и злорадно ухмылялся. Да, это была возможность унизить их, и Криттер просто не мог ее упустить. Да и не понимал, почему он должен от нее отказываться.
   Его комната ее впечатлила, скорее всего у нее было совсем не так - чистенькая и убранная комнатка хорошо успевающей девочки. Мда. Юля стояла посреди обиталища Криттера и оглядывала разрисованные обои на стенах, узкую простенькую кровать и хороший, добротный компьютерный стол, пока Криттер по привычке задвигал засов на двери, обклеенной плакатами Мэнсона и прочих злобных рок - звезд. В комнате было темно, жалюзи на окне были наглухо закрыты. Криттер щелкнул выключаталем, загорелись маленькие светильники на стенах, и неяркое синее свечение сделало полумрак еще более таинственным, потусторонним. Компьютер уже был включен, Криттер нажал кнопку на пульте и стереосистема ожила. Музыка и полутьма окончательно отрезали комнату от окружающего мира.
   - Это твои рисунки? - спросила Юля, показывая на висевшие на обоях листы, - Можно посмотреть?
   - Да, конечно, гляди, - согласился Криттер, - Ты наверное, не думала что я способен на что то такое?
   Она смотрела, и Криттер гордился собой. Кому то интересно его творчество. Кому то он может просто открыться, что то рассказать о себе сверх того что люди в нем видят. Эти картины он всегда рисовал карандашом, стремясь запечатлеть свои сны, которые будоражили в нем тени воспоминаний и чувств, за которые он потом цеплялся, стремясь не упустить, разобраться в себе. Все это было очень важным для него.
   - Мне эта нравится, - Юля показала на картину, где на троне сидело существо с козлиной головой и телом человека, одной рукой держа длинный посох. С первого взгляда было ясно, что это существо гораздо больше человека. Ноги и плечо существа скрывала накидка, вроде римской тоги, открывая мускулистый торс. Пальцы руки, держащей посох, оканчивались когтями. Впечатлали и мощные, длинные прямые рога, только немного загнутые ближе к свои концам, - Похоже на греческого бога Пана. Но это кто то другой.
   - Ага, - ответил Криттер.
   - Да тут у тебя целая история, - восхитилась Юля, - Ты это кому нибудь показывал?
   - Нет, вообще то, - немного смутился Криттер.
   - Зря, - ответила Юля, рассматривая другую картину. На ней этот же рогатый бог в тоге стоял в окружении людей в черных накидках, возвышаясь над своей свитой. Подданные едва достигали его груди. Рогатый, вытянув руку, указывал когтистым пальцем на обессилевшего беловолосого человека в такой же черной накидке, стоящего у трона на коленях и одной рукой опирающегося о пол тронного зала. Другой рукой беловолосый зажимал рану в груди, из которой натекла кровь. На его лице поверженного отпечаталась бессильная ярость и боль.
   Непривычный к похвале Криттер ощущал себя немного неловко, он таял как сахар в горячей воде.
   - Интересно, в какой последовательности их надо выстроить? - рассматривая еще одну картину, спросила Юля. Здесь рогатый лежал на полу, с ужасом взирая на стоящего над ним беловолосого. Посох лежал рядом, но козлоголовый и не пытался его поднять - вместо этого он поднял руку, чтобы защититься. Свита рогатого бога, с искаженными криком лицами бежала прочь, оглядываясь на беловолосого, который спокойно взирал на всю эту сцену. Юля повернулась и спросила у Криттера, - Это что то из Библии?
   - К чему эти вопросы, - Криттер смотрел Юле в глаза, - Они убивают тайну. Здесь только ты и я. И никто не задаст ненужных вопросов.
  
   Этот день выдался для них длинным, и они спали на расстеленном на полу одеяле, прижатые друг к другу и переплетенные, словно пожарные шланги. Их одежда небольшой горкой возвышалась рядом. Криттер проснулся, но ему не хотелось вставать, и он обдумывал слова Юли насчет его рисунков. Почему нет, черт возьми? Он ведь забросил рисовать после того безобразного скандала, когда гребанная истеричка трясла перед его носом альбомами и говорила что он психбольной. Да уж, отвязаться от всего этого оказалось сложнее чем он думал. Но теперь то он окончательно оторвался от пуповины. И если его рисунки не встретят интереса публики, ему хватит тех Юлиных слов.
   Юлина сумочка завибрировала, там разрывался мобильник. Юля проснулась, и на миг растерялась, а потом вспомнила, как и где оказалась, и улыбнулась. Она взяла телефон, по голосу из трубки Криттер понял что за Юлю волновалась ее мама. Криттер подумал о том, как Юля будет обьяснять дома свой внешний вид. Надо сразу решить этот вопрос. Криттер понял, что будет лучше в этой ситуации. Он мягко забрал трубку у Юли и произнес:
   - Доброй ночи. С Юлей все в порядке, она у меня. Я Влад Чернов, ее одноклассник. Мне нравится ваша дочь, так что не стоит за нее беспокоится. Скоро она придет домой в целости и сохранности. Всего хорошего.
   - Мама, все нормально, пока! - Юля положила трубку и отключила телефон.
   - Думаю, она только рада будет. Если не полная дура, - пояснил Криттер, натягивая штаны.
   - Мама у меня нормальная, - немного обиженно ответила Юля, а потом воскликнула, - Ой, что это?
   - Где? - не врубился Криттер.
   Юля поднялась с одеяла и теперь разглядывала спину Криттера. Теперь он понял. Ну конечно.
   - Зачем ты это сделал? - спросила Юля, а затем, увидев как он напрягся, а лицо стало холодным, безразличным, попыталась исправиться, - То есть, что обозначает этот рисунок?
   - Меня, - ответил Криттер.
   Когда у него только начали появляться деньги, эта идея пришла в голову. Поначалу он отмахивался, идея сделать татуировку тогда была для него еще слишком смелой. К тому же, он думал это будет больно, дорого, хрен его знает, как найти подходящего мастера. Идея рисунка пришла сразу же, и он безуспешно с ней боролся, отчасти, боясь признать свою природу. Но сомнения развеялись сами собой. В раздевалке. Зеня стянул майку, и поиграл накачанными мышцами. Криттер до этого не обращал внимания на Зенины татуировки, а теперь заинтересовался.
   - Дай глянуть, что у тебя там намалевано.
   - На, смотри, - обрадовался возможности рассказать о своих наколках Зеня, - Вот, на плече, немецкий орел. Здесь, на левой груди, портрет Фюрера. На правой - две руны зиг. Правое плечо, свастика. Ну, и моя гордость, посмотри на спину!
   Зеня повернулся, и Криттер опешил. До чего надо тронуться на всей этой херне, чтобы такое с собой сотворить. Но рисунок все равно производил впечатление. На широкой спине качка был набит эсэсовец с какого то агитплаката. Волевое напряженое лицо, каска надвинута на глаза, скрытые в тени. Рисунок простой, но в том и мастерство, чтобы несколькими штрихами создать законченный образ.
   - Круто, - отдал должное Криттер, - И что, больно было?
   - Неа, я вьебал бутылочку для смелости, и нормально, - просвещал Зеня, - Там больше гону что это больно. Вот на спине да, погано. Но если выпить, ниче так.
   - Ну расскажи, как все происходит, - Криттер сел на лавку и приготовился слушать.
   - Да фигня. Вообще, рисунок нужен. Ну, с моей темой проблем не было. Он все прям с книжки зарисовал. Мастер то есть. Темыч. Потом потер плечо какой то херней, чтоб заразы не было. Да, я все это не за день сделал. Он только орла чуть ли не день набивал. И то, мне повезло, там после меня был чел какой то записан, ну он отказался, и свое время на другой день перенес. Поэтому Темыч меня смог помучать. Вот. Потом он мне ту бумажку, куда рисунки копировал, к плечу прислонил, и все на коже отпечаталось. Черновик, типа. Ну а по нему он уже выбивал, пока я на диванчике валялся. Плечо распухло, он мне забинтовал и сказал какой то фигней обрабатывать дня три. Там корка образовалась, как на болячке, ну и через денька три отвалилась. И все. Потом я правое плечо сделал, ну а потом на сиськах, там уже побольнее. Ну а спину он вообще в несколько дней мне делал.
   - Ясно. И как к этому деятелю попасть на прием?
   - Ты что, хочешь забиться?
   - Почему нет.
   - Нихуя ты высоту взял! Круто, круто. А что за картинку?
   - Это мое дело.
   - О да, конечно. Ты все равно потом расколешься. Покажешь, как только корочка слезет, зуб даю. Ладно, вот его телефон.
   Криттер забивал телефон татуировщика в свою трубку, и Зеня предложил:
   - Тебе качаться надо.
   - Чего?
   - Качаться. Ты, конечно, уже не такой дохлый как раньше, но это все фигня. Посмотри на меня. Пощупай, - Зеня напряг бицепс.
   - Иди ты.
   - Нет, пощупай. Давай.
   Криттер схватил напряженный бицепс Зени всей ладонью, как кусок хлеба, который хотел отовать от батона.
   - Видал? Вот в чем сила.
   - Херня это все, - Криттер выхватил из за голенища нож и приставил его к бицепсу, плашмя.
   - Ты не понимаешь, - Зеня убрал руку, - Дело не только в этом. Сходи один раз и сам все увидишь.
   Криттер убрал нож и снова сел на лавку.
   - Я подумаю.
   - А тут и думать нечего. Только мозги ебать. Ни к чему это. Есть только быки и лохи. Лохи, как Давыдов. Их сразу видно. И таких как я, сразу видно. А что можно про тебя сказать? Ты крутой. Но тебе придется каждый раз это доказывать. Замучаешься. Тебя никто не знает. Ганс, Каля, я знаем. Класс знает. Ну школа знает. А дальше? Ты никто, если тебя никто не знает. Надо показать себя. Мускулы это твой паспорт, для правильных людей. Ты нигде не потеряешься. А если тебя знают, ты не утонешь.
   Встав со скамейки, Криттер закурил. Все это заходит куда дальше, чем он думал. Впрочем, он свой выбор сделал. Осталось только идти вперед.
   - Надо будет сходить.
   - Отлично, - Зеня был искренне рад.
   В качалку он пошел, на следующий же день. К его удивлению, вместе с Зеней там были и Калян, и Ганс. Был уже вечер, и Криттер подумал, почему именно вечером, не сразу после школы. Ответ он узнал чуть позже. Впрочем, позже он много узнал нового. Этот подвал стал для него залом откровений. Все, как он и представлял. Обклененные плакатами со стероидными монстрами стены. Пыхтящие дядьки, гряцающее железо. Зеня не отходил от новичка ни на шаг.
   - Не обращай внимания на этих придурков, - Зеня кивнул на Каляна и Ганса, которые больше трепались и ржали, чем занимались, - Они никто. Они сами этого не понимают, но это так. Мы сюда пришли за силой. Поэтому делай, как я покажу, и без трепа.
   Криттер следовал всем рекомендациям Зени, поражаясь истинной расстановке сил. Он - то принимал Ганса за главаря этой стаи, Каляна за шныря - адьютанта, а Зеню за мускульную силу. Выходит, главарь не тот, кто больше всего понтуется. Интересно, что последует за всем этим дальше? Ответ на этот вопрос последовал позже. А на следующий день после похода в качалку, Криттер наконец решился и позвонил Теме, тату - мастеру. На удивление Криттера, попасть к нему на прием было не так просто. И вот, через неделю после звонка, Криттер стоит перед подъездом еще немецкого двухэтажного особняка, превращенного в дом с квартирами. Криттер понял, что не ошибся - на стене, у входа, красовалась надпись краской - ТАТТОО. Поднявшись по высокой, крутой лестнице с узкими ступеньками, Криттер нажал звонок.
   В принципе, этого он и ожидал. Открыл лысый пузатый мужик в трениках и майке на лямках. С бородой. На теле у него живого места не было, все в синеве. Как верно понял Криттер, Тема занимался еще и пирсингом - в ушах сверкали два туннеля. Впрочем, как позже рассказал Тема, пирсинг у мастера был не только на видимых частях тела. До этого Криттер считал что пирсинг на сосках и члене делают только гомики. Хм, не только, значит.
   - Здорово, проходи. Обувь сюда, куртку сюда. Садись на диван, я тебе пока чайку налью.
   Криттер осмотрелся. Портрет Джимми Моррисона, разные другие картины. Диван простой, еще советский, видимо. Обои кое где ободраны, на голой стене надписи черным фломастером.
   - Угощайся, - Тема принес чай и глубокую тарелку с конфетами и печеньем. Криттер взялся за хавку, Тема спросил, - Откуда про меня узнал?
   - От Зени. Скинхеда. У него на спине эсэсовец.
   - А, помню, да.
   - Только мне другое надо, не нацистское.
   - Не вопрос, картинка у тебя есть уже?
   - Есть, с собой принес. Слушай, Тема, а ты часто эту херь набиваешь? В смысле, свастики, орлы немецкие?
   - Бывает. Рисую, но без кайфа. А тебя как звать?
   - Криттер. То есть, Влад..
   - Забей. Криттер. А это че значит?
   - Ну, как то давно, я понял что я больше не тот человек, которым меня все знали. Я стал другим. И имя должно было быть другим. Ну а это.. в компьютерных играх так называют всяких существ. Монстров там, мутантов... Которые для отстрела. Такие безымянные модельки. Как бы обьяснить.. Черт, ты первый кто спросил про это, сам то для себя я знаю, а так, чтобы другому.. Короче, для меня это как символ какой то чужродной твари. Не имеющей имени. Но опасной. У меня вроде как есть имя, Влад Чернов. Но и нет его. Тебе неинтересно?
   - Да нет, я слушаю. Интересно как раз.
   - Ну вот. Просто существо из Тьмы. Вот и все. Думаю, раньше я был для всех просто как такая моделька, существо. Всерьез меня стали воспринимать только после того, как я стал действительно тварью. Забавно, после этого я и почувствовал себя просто кем то. У кого есть нстоящее имя, а не графа в паспорте. В этом ирония, что мое имя обозначает просто безымянную тварь.
   Они допили чай, и Криттер показал Теме листок с рисунком. Саркофаг, а внутри, скрестив руки на груди, то ли покоится, то ли спит до времени, то ли просто отдыхает человекоподобный монстр. Он кажется человеком, пока не взглянешь на искореженное лицо. Клыкастая пасть, обтянувшая череп кожа, глубоко посаженные глаза. И руки. Это не ладони, а когтистые лапы чудовища. Тварь из фильмов ужасов.
   - Это из какого то фильма? - спросил Тема, - А рисовал кто?.
   - Э, нет. Не из фильма. Рисовал я сам. Мне иной раз снятся сны. Странные такие. Я потом рисую все что увидел, но часто это просто одна какая то сцена, остальное забываю. У меня еще много всякого. Но это.. это я сам. Я так чувствую. Эта тварь, это я.
   Жужжала машинка, Криттер лежал на диване, и трепался с Темой, в то время как его кожа лишалась девственности. Зеня был прав, и в этот день Тема только намечал контур.
   - А какая у тебя самая тупая татуировка?
   - Приходит как то один деятель. Весь такой, садится, и начинает: "Ой, я такая неординарная личность, да. Мне нужно что то особенное. Я татуировку себе хочу, здесь, на шее, значит, две вишенки, на одном стебельке". Ну, я понял сразу, что за неординарная личность.
   - Ну и че, сделал ему вишенки?
   - Сделал. А было и такое, пришла малолетка, девка лет тринадцати. Мама привела, дочка татуировку хочет.
   - И че там было?
   - Фигня. Котенок на бомбе с горящим фитилем.
   - Херь какая, - рассмеялся Криттер.
   - А то.
   - Уютно у тебя. Я тут расслабился, как никогда.
   - Тут многие расслабляются.
   - Это Моррисон? - спросил Криттер.
   - Ага, он. Это я нарисовал. Я сам как Моррисон.
   - В смысле?
   - Да такой же полинаркоман.
   - Ты че, колешься?
   - Нет. Завязал. Я раньше бухал по черному. А я когда бухаю, мне надо и колесо проглотить, и покурить дряни всякой. Потом, когда отхожу, слушаю что натворил и говном обтекаю. Сейчас вот в завязке.
   - Ясно..
   За месяц монстр в саркофаге был готов. Криттер расплачивался частями, за каждый сеанс. Тема взял с него как со своего, рассказав, что иной раз приходят крученые дяди с понтами, и увидев простецкий антураж, загибают пальцы. На что Тема заряжает свою цену, и пальцы куда то деваются. Зенино пророчество не сбылось, Криттер не раскололся, и татуировкой не светил. Не считал нужным. Но что то внутри него стало крепче и прочнее. Та темнота внутри, которая требовала от него все новых и новых охот.
   Благодаря охоте и качалке, Криттер значительно прибавил в весе. Он уже забыл про тот разговор с Зеней, просто занимался, наслаждаясь новым опытом и своим успехом. И вот однажды, уже позанимавшись и вымывшись в душе, он переоделся и хотел было уходить, как подвалил Зеня и предложил:
   - Слушай, давай с пацанами посидим, попьем пивка.
   - Давай, - согласился Криттер. Он понял, что теперь то узнает, для чего его позвал заниматься Зеня.
   Раздевалкой служила половина подвала, на стенах висели крючки, стояли лавки и стулья. Но в уголочке был холодильник и стол. Там то и сидели незнакомые Криттеру качки. То есть он в зале их видел, но не общался с ними. У всех были татуировки с нацистской символикой. Криттер выделил крупного качка, лет под сорок. Вот кто главный тут. Криттер все понял, но продолжал дуть пиво и слушать треп о жизни. И тут мужик позвал его покурить на улице. Вышли.
   - Володя, - представился качок.
   - Влад, - Криттер назвал свое человеческое имя.
   - Я смотрю, ты занимаешься так серьезно, - начал Володя.
   - Ну да. Зеня показал.
   - Он молодец. Про тебя говорил, ты парень смелый, лихой.
   Криттер промолчал, ожидая, что там дальше.
   - Как тебе вообще, происходящее в городе?
   - Никак.
   - Да ладно. Сам посмотри. Как город немцам отдали, пошли стройки. Чурбанья понавезли, и сколько? Чуть не больше, чем в городе народу живет. А эти черномазые, они же дикие, как звери. Живут как дома у себя. В лицо нам плюют. А мы утираемся. Ты на рынок зайди, везде они. На улицах толпами ходят. Наркотой торгуют. Ты не заметил, насколько изнасилований стало больше, наркоторговли?
   - Я телевизор не смотрю.
   - И правильно, не надо его смотреть. Вокруг надо смотреть.
   - Володя, ты меня в скины записываешь? Я орла себе на руку не буду рисовать, как Зеня. И Гитлеру поклоняться. Не мое это.
   - А что, в этом дело?
   - А в чем?
   Володя рассмеялся. А потом посерьезнел.
   - Подумай. Я тебе предлагаю хорошую возможность делом заняться. Деньги получать. Не все же тебе в школе хуи пинать. Гитлер и орлы, это для Зени и его дружков. Ты можешь бригадиром стать. А это хорошие связи. Деньги. Возможности.
   - Деньги. И чей же это бизнес, Володя? - Криттера не оставляло чувство, что Володя просто испытывает его, - За что вам платят? За погромы или за убийства? Как орудие в разговорах с черной диаспорой? Так кто, менты? Или русская мафия?
   - Пожалуй, я ошибся. Бригадир, это не для тебя. Это бизнес, верно. И нажим на черножопых много кому нужен, их и вправду стало очень много. Есть люди, готовые вложить в нас деньги. А раз ты сам все понял, я предлагаю тебе место на верху.
   - Тренировочный лагерь?
   - Да ты сам дьявол, Влад. Если бы я не смотрел за тобой все это время, и если бы Зеня тебя не знал, я бы подумал что ты... Ладно. Проехали. Да, да, ты прав. Инструктор в лагере подготовки. Твой характер я вижу. Ты справишься.
   - Предпочитаю быть сам по себе.
   - Никто тебе и не мешает. Не обязательно бегать в стаде бритоголовых. Есть и для одиночки работа. Тем более, с твоими наклонностями. Зверскими иной раз, прямо скажу. Подумай. Меня всегда можно здесь найти.
   Криттер понял. Лучше не трепаться про это, и они оставят его в покое. Зеня, как и раньше, будет за ним следить. Надо подумать. Хорошенько подумать.
  
   Да, все было именно так. Рассказывая Юле историю своей татуировки, Криттер всколыхнул воспоминания, картины прошлого предстали перед глазами, такими же яркими, такими же насыщенными. Юля немного испугалась отстраненности Криттера, но он просто ушел с головой в свои воспоминания.
   - Влад, давай твои картины вывесим..
   - Что? А, о рисунках. Зачем? И где?
   - У тебя Сеть есть?
   - Есть.
   - Я сайт знаю, там подобные рисунки люди выставляют, рассказы всякие. Не должны они у тебя на стенке висеть. Найдутся люди, кому понравится, да мало ли, это твой шанс.
   - Ну, хорошо, давай.
   Юля села за компьютер, и Криттеру поначалу стало немного стремно. В конце концов, это были единоличные владения, хранилище всего самого сокровенного. Когда то, его комната регулярно подвергалась обыскам и проверкам, туда могли зайти в любое время. Ничего личного, ничего неприкосновенного не было, пока Криттер не поставил засов и не купил компьютер. Отвоевав у родителей закрытость комнаты и заполучив компьютер, Криттер наслаждался тем, что в его обиталище никто не залезет. Так что, смотря на Юлин темный силуэт в ауре тусклого свечения монитора, Криттер немного напрягся. В конце концов, она может наткнуться на его коллекцию порнухи. Но Юля не стала шариться по компу, а просто зашла в Сеть. Сканер у Криттера был, он купил его просто потому что хотелось, но в дальнейшем устройство не раз пригодилось в подделке справок из больницы для пропуска школы. Юля аккуратно сняла три понравившиеся картины с сюжетом про беловолосого и рогатого, и рисунок, где Криттер изобразил себя - клыкастая тварь в саркофаге.
   - Ну, вот и все. Вот твой раздел, и вот картинки.
   - А что за сайт? - Криттер, сидя на кровати, наблюдал за действиями Юли.
   - Темнота.ру. Там дневники в основном. Теперь любой посетитель сможет оставить комментарий к твоим рисункам.
   - Ладно, посмотрим что из этого выйдет.
   Юля встала с кресла и села рядом с Криттером на кровать.
   - Влад, я не верю, что ты злой.
   - Это к чему все?
   - Почему ты издеваешься над Мишей?
   - Разве это не очевидно? Потому что он чмо.
   - Но ведь и ты..
   - Заткнись, - прошипел Криттер, сжав Юлину ладонь, лежащую у него на бедре.
   - Черт, - Юля вскочила, но Криттер грубо притянул ее за ладонь, которую так и не выпустил.
   - Я расскажу тебе, раз уж ты так хочешь, - глядя ей в глаза, сказал Криттер, и Юля смотрела, как бешенство постепенно гаснет в его глазах, - Тогда ты поймешь, все поймешь.
   Дыхание сперло и Криттер судорожно старался вдохнуть. Он старался не чувствовать ладоней, крепко, до боли сжимающих мои тощие запястья. Старался не ощущать чужих рук в карманах. Старался не думать о боли.
   - Все это происходит не со мной. Все это происходит не на самом деле. Меня нет здесь, - думал изгой и чмошник Влад Чернов, - Это не мне только что заехали под дых и по морде. Это не моя губа рассечена. Это не меня пытаются ограбить. Средь бела дня, на школьном дворе. Я стараюсь не думать о десятках глаз, могущих видеть происходящее. Я стараюсь стать ничем, нулем, раствориться в абсолютном вакууме и впасть в нирвану подобно буддийскому монаху, осознавшему тщетность и суетность бытия, несущего неизбежность смерти и угасания. Но внутри, куда я стараюсь не заглядывать, ощущение неправильности и иллюзорности происходящего. Говорят, в каждом из нас сидит демон, и не найти покоя пока не дашь ему волю. Я бы хотел сейчас оказаться огнедышащим демоном и растерзать троих парней из моего класса, уже долгое время кормящихся с денег, которые я каждый день приношу с собой. Денег, которые предназначаются для того чтобы я купил себе пищу. Но я покупаю отсрочку от боли.
   - Ты что, поиграть с нами решил, козел?
   Он представил, как его плоть разрывается, треща от напряжения, грудная клетка раскрывается подобно костяным вратам, испуская черную, чешуйчатую тварь, покрытую острыми шипами. Когти демона впиваются в глаза мучителей, в горло, залезают под ребра.
   - Я чувствую боль. Она где то далеко. Я - ноль. Ничто. Полная бесчувственность. Меня не существует, - словно молитву, онповторял и повторял это про себя.
   - Где деньги, скотина?
   Он не принес их сегодня. Что то в его системе дало сбой, и безо всяких на то причин он понял, что сорвет планы своих мучителей. Маленький жест неповиновения, бунт против обыденности. Бунт против страха и покорности.
   - Они спрашивают, они злы и удивлены. Для них я не человек а вещь, шкафчик с единственной тумбочкой, манекен для отработки ударов, - снова мысли, как будто голова это радиоприемник, и в ней постоянно звучит голос спятившего диктора, - Я знаю об этом. И каждый раз приходя домой стараюсь забыть, погружаясь в книжные истории, где справедливость торжествует и месть удается. Месть. Униженные и оскорбленные с процентами рассчитываются за моменты слабости. Является ли слабостью нежелание причинять боль другим? Является ли это высотой духовности или обманом психики, скрывающим невозможность ударить в ответ? Я не хочу думать об этом, но где то внутри меня эта мысль звучит и звучит, словно я наелся бритвенных лезвий.
   - Я с тобой говорю, урод! Где наши деньги?
   - Врежь ему еще.
   - Боль, - констатировал психованный диктор, - От нее я хочу отстранится или от осознания собственной беспомощности? Я хочу чтобы кто то помог мне, прервал эту пытку и наказал негодяев. Стою ли я чьего то заступничества? Будь я сильным и смелым, стал бы помогать такому ничтожеству как я? Из всех книг я больше всего любил те, в которых описывалось превращения слабака в машину убийства. Мастера восточных единоборств говорят что всякий ученик, мечтающий стать мастером, достигнув этой ступени становится другим человеком и понимает, что хотел совсем иного. Что может изменить природу человека? Любое изменение это смерть. Готов ли я умереть? Бог Один принес себя в жертву, пригвоздив себя к мировому древу собственным копьем, чтобы обрести мудрость. Смерть это больно. Если я боюсь боли, какие чувства я испытываю к смерти?
   - Где деньги?
   - Да он совсем страх потерял..
   - Обретя силу, как я буду смотреть на себя самого? - не умолкает в голове псих - радио, - Или для того, чтобы обрести ее, вначале нужно взглянуть на себя попристальней? Что может изменить природу человека?
   - Посмотри на меня, тварь.
   Влад Чернов смотрит на Ганса и видет нож. Пружинный нож, выкидушка. Такие любит шпана и не любят профессионалы. Пружина, выкидывающая лезвие из рукоятки, слабое место. Она не выдерживает упора достаточного чтобы серьезно ударить человека и нанести хорошую колотую рану, то есть задеть жизненно важные органы, прикрытые одеждой, ребрами и слоем мышц или жира. Впрочем, даже рубящий удар может пересечь вены и вызвать потерю крови и болевой шок. Нож это опасное оружие. И такое красивое. Но Чернову почему то не страшно. Он чувствуюет, что они не убьют и даже не ранят, потому что не хотят неприятностей.
   - Скажи, кто ты.
   Влад молчит. Еще один удар вновь рассекает губу. Вкус крови. В нем есть нечто притягательное и одновременно отталкивающее. Вкус собственной крови.
   - Давай, скажи кто ты.
   - Никто.
   - Нет, ты лох. Все люди делятся на быков и лохов. Ты лох. А это значит что с тобой можно делать все что угодно.
   Он вроде бы прав. Только вот внутри Влад чувствует желание сделать хоть что то, чтоб доказать обратное.
   - А это значит что завтра ты принесешь деньги. И за этот день, и за следующий. Как обычно. И тогда, может быть, мы простим тебя. А если не принесешь..
   - Запугивают, - прокомментировал голос в башке, - Что они припасли для меня? Я понимаю, что жду их угроз, словно оправданий для себя самого. Оправданий своего бездействия. Я пытаюсь укрыться от этих мыслей в свой уютный домик, в свое буддистское ничто, в книжные истории где зло всегда проигрывает а подмога приходит вовремя, но удар по берцовой кости выбрасывает меня из домика как поросенка, что построил хижину из соломы. Удары по берцовой кости одни из самых болезненных, потому что кость голени не закрыта ничем.
   .. то мы отымеем тебя в задницу. Понял? Ты нам задолжал. Надо ж тебе как то отрабатывать долг, а?
   Им смешно. А Владу противно и тоскливо. Он представляет себя мертвым, лежащим в гробу и плевавшим на все. Вообще на все.
   - Если я умру, меня никто не достанет, - думает Влад.
   - И если ты кому то об этом скажешь, тебе конец. Лучше сразу молись, ясно?
   - Ясно.
   - Вали отсюда, мразь.
   Еще пара ударов в живот и они уходят, оставив его одного. Влад любит быть один.
   Дома он пытается забыться, но ничего не получается. Багровый огонь пожирает заживо, и ничем его не затушить. Похоже, быки переборщили. Они заставил Влада покинуть домик, это уютное прибежище иллюзий, и начать думать. Он думает, что делать. Лежит и думает. И ощущает как ненависть разрушает его. Ненависть, багровый огонь непокорства. То, что не могло вспыхнуть в нем раньше. Видимо, дрова были сырые. Или же искра не проскакивала, неизвестно. Он лежит и думает, думает, думает.. Влад вспоминает всю свою жизнь.
   - Меня постоянно наказывали, ругали, били, - делает итог из воспоминаний этот псих диктор в голове, - Я все время был жертвой. Я делал не то, чего от меня ждали, делал не то что можно, делал не то что должен был. Мне внушали что я неправильный и плохой. Если щенка с самого детства все время бить, он станет трусливой жалкой шавкой, знающей только подчиненное положение в стае. Хуже, если щенка наказывать и ласкать попеременно. Его психика будет полностью разрушена. Мы становимся теми, кем нас хотят видеть. Не знаю, кем хотели видеть меня мои родители, педагоги и одноклассники, но я стал трусливым щенком. Мне внушали что я плохой и неправильный, и это все что я запомнил. Это обычная игра. Будь послушным, и мы будем любить тебя. Будешь непослушным, и мы накажем тебя. Это называется воспитание. Я называю это дрессировкой. Я животное, не поддающееся дрессировке. Ничто так не задевает гордость укротителя. Если зверь не покоряется, его надо уничтожить. Сломить. Ощутить свою силу. Гомосексуализм в стаях обезьян является актом утверждения власти вожака над другими самцами.
   На миг голос в голове замолкает, а потом выдает:
   - Деньги. Я могу им принести деньги. Но знаю, что не сделаю этого. Уже не сделаю. Багровое пламя внутри меня не пускает назад, в сладкое забвение. Ненависть. Должно быть, она копилась где то внутри меня, в тайниках подсознания, куда я боялся заглядывать, чтобы не нарушить сон. Сон разума рождает чудовищ. Если мне всю жизнь говорили, что я чудовище, вынуждая смиряться под гнетом неодобрения, пришло время послать все на хуй. И неодобрение, и быков, и себя самого.
   Дрожь охватывает Влада, потому что он делает немыслимое. Он не думая, просто движется, словно робот исполняющий свою программу. Робот, внутри которого реактор ненависти. И отступивший, сдавшийся силе разум дрожит и боится, потому тело дрожит, потому его кидает то в жар то в холод. Он берет свой рюкзак и открывает карман.
   - Завтра, когда они захотят меня отыметь, я преподнесу этим скотам сюрприз. Я дошел до точки и мне уже все безразлично. Я свободен. Возможно, впервые в жизни, - шипит Влад, уже вслух.
   Нож. Он все время был на кухне, в ящике для ножей. Нож для разделки мяса, он так похож на боевой, с чуть изогнутым острием и зазубринами на верхней кромке.
   - Признаться, не люблю я эти зазубрины. Они, конечно, разорвут плоть, причинив больший ущерб. Но мало ли, застрянут еще, зацепятся за кость. И зачем только их делают? - сказал Влад, глядя на нож.
   Влад смотрит на себя в зеркало. Вещи болтаются на нем, как мешок из под угля, из которых чернокожие рабы делали себе одежду. Волосы, не длинные и не короткие, тусклые, неживые. Бледная кожа. Опущенная вниз голова. Признаком подчиненного статуса у кур является опущенная вниз голова. Доминантные куры смотрят прямо. Влад сутул и сгорблен.
   - Такое ощущение, словно я пытаюсь свернуться внутрь себя.
   Влада передернуло. Он глубоко вздохнул и выпрямился. Непривычно. Давит.
   - Так, словно я осмелился сделать нечто неподобающее мне.
   Он выпрямляется, и кости с хрустом занимают свое правильное положение. Неправильная осанка помимо деформации скелетного каркаса приводит к ущемлению и неправильному функционированию внутренних органов, в частности легких, желудка и сердца. Иногда неправильная осанка говорит о слабости мускулатуры. Именно мышцы поддерживают кости в правильном положении. Кроме того, сутулость приводит к неправильному положению позвоночника, который как известно является вместилищем спинного мозга. А это, вместе с зажатостью легких, то есть недостаточным поступлением кислорода, приводит к сбоям в работе центральной нервной системы. Замкнутый круг. Некоторые психотерапевты придерживаются теории, что массаж может решить психологические проблемы. Проблемы с головой становятся проблемами с телом. В этом определенно что то есть, потому что Влад едва справляется с паникой, удерживая осанку. Ему кажется, что сейчас его накажут за подобную смелость. Переход из позы подчинения в позу доминанта. Влад быстро устает, мышцы дрожат. Вот так.
   - Что ж, буду следить за осанкой, рано или поздно привыкну держать ее всегда.
   Он смотрит в зеркало и видит не себя.
   - Я вижу совсем другого человека, сильного и смелого. Я вижу свое внутреннее состояние. Свой дух. Что может изменить природу человека? Может быть, обретение силы и есть приближение к своему внутреннему состоянию?
   Он снова смотрит в зеркало и видит свое тело, и ему становится противно.
   - Я одеваю мешковатую одежду чтобы скрыть свою костлявость, скрыть то какой я тощий. И еще, так я чувствую себя защищенным.
   Он снимает одежду.
   Всю.
   Машинка для стрижки волос жужжит, и волосы падают на пол, задевая кожу и Владу щекотно. Разум, оттесненный и брошенный умирать, шепчет что теперь уже не вернуть все, как было.
   - А мне плевать. Мне теперь на все плевать.
   Его голова становится гладкой, как у обезьянки - астронавта, которую вот - вот запустят в космос, на верную смерть. А потом Влад сбривает волосы на лобке. Спутанные волосы, скрывающие от него самого тот факт, что я родился мужчиной. Влад проводит рукой по животу, напрягая мышцы пресса и бьет себя. Он смотрит в зеркало и видит, как изменилось выражение лица. Так, словно он стал старше за эти десять минут.
   - Раньше мое лицо было застывшей маской, наивной, открытой и доброй. Сейчас на меня смотрит жестокость, ненависть и решимость. Мне нравится то, что я вижу.
   Он проводит рукой по своему лицу, потом смотрит на ладонь, и видит как на тыльной стороне вздулись вены.
   - Я иду мыться.
   Струи горячей воды расширяют вены, вызывая прилив крови. Мышцы напрягаются.
   - В древних религиозных церемониях воды выступала символом очищения и началом новой жизни, нового рождения, - в голове снова включается радио, - Вот она, смерть. А я и не заметил.
   Влад включает холодную воду и наслаждается тем, как страдает тело.
   - Я ненавижу свое тело. За слабость и несовершенство.
   Влад одевается. Черная приталенная рубашка. Черные джинсы и черный джинсовый пиджак. Кожаный ремень с металлической бляхой.
   - У меня много одежды. Только вот ношу я всякое дерьмо. Избегаю того, что выглядит чересчур смело, то есть не делает из меня чучело, - думает Влад, достав с полки шкафа мокасины из черной кожи, - их я давно не одевал, надеюсь с тех пор моя ступня не увеличилась в размере. Отлично. Я доволен собой. Я смотрю в зеркало и вижу совсем другого человека. Вижу себя. Того, кто идет убивать.
   Одна деталь. Последняя деталь, но самая главная. Во многих примитивных культурах подростки проходят обряд инициации, при котором им сообщают их новое имя. Новое имя, для новой личности. Старая умирает. Инициация, смерть и рождение. Новое имя. Влад Чернов смотрит на себя и ни единой мысли нет в голове. А потом горько усмехается.
   - Пусть для всех я ничтожество. Пустое место, лишь модель. Типовое существо на экранах их глаз. Так и будет. Криттер. Новое имя. Новая личность. Новая жизнь. Я знал, и ужас этого знания приятно щекотал мою душу - это никогда больше не отпустит меня. Никогда. Никогда.
   Я долго не мог заснуть. А когда проснулся, ощутил свежесть и ясность. Ощутил силу внутри себя, словно электрический ток проходил через нервы. Все так ясно. Мысли, взгляд, намерения. Наверное, это и есть жизнь. Настоящая жизнь. Когда ты делаешь то, чего не можешь не сделать, а на остальное плевать.
   Юля молчала, смотря ему в лицо. Она явно не ожидала услышать подобного.
   - А что было дальше?
   - Дальше? Денег в тот день я не принес. Меня не изнасиловали и я никого не убил. Я сказал что принес деньги и начал открывать карман рюкзака. Я внимательно смотрел на их лица и запомнил как уверенность и азарт охоты сменился испугом. Я достал свой нож и они отскочили. Я хотел достать того, кто стоял ближе. Я дошел до точки. Я хотел умереть, я хотел убивать. Я хотел смыть с себя позор и унижение. Они убежали. Позвали на помощь одного из рабочих, занимающихся ремонтом, он как раз курил неподалеку, сказали что я спятил. Все люди делятся на сильных и слабых. Сильные могут справится с большинством проблем в одиночку. Слабые сбиваются в стаи, потому что чего то стоят только в этом случае. Я вспомнил эпизод из Гека Финна, где толпа вооруженных людей пришла линчевать шерифа, и он один разогнал их, сказав что они собаки, а он мужчина и не боится толпы. Он сказал линчевателям, что первого шагнувшего к нему навстречу пристрелит. Не шагнул никто, хотя у всех были винтовки. Просто шериф взял ружье чтобы стрелять. А они - чтобы избавится от страха. Так и здесь. Их было трое. Я один, пусть и с ножом. Нож рабочий у меня забрал. Не силой, он просто сказал что так будет лучше и мне не нужно делать глупостей. Я поверил ему. Потом рабочий отдал нож назад. И все.
   - А Миша? при чем тут он?
   - Миша.. Сейчас расскажу. Вот как все было.
  
   Перво наперво, в тот самый день, когда Криттер принес в школу ножик, он сразу же после трогательного разговора по душам с одноклассниками пошел домой. После всего, школьный распорядок дня, посещемость и отметки перестали иметь хоть какое то значение. Многое перестало иметь значение. То, что думают о нем родители. Учителя, и вообще все то сраное дерьмо, которое называет себя людьми. Воспитанными людьми. Авторитетами. Все эти полутрупы в своих официальных нарядах ни сделали ничего, чтобы Криттеру не пришлось тащить в школу ножик прямо в рюкзаке, вместе с учебниками. Более того. Все эти уроды, скрывающие варикоз под длинными юбками, геморрой под брюками со стрелками, ожирение под пиджаками и двойные подбородки под галстуками, все эти напыщенные твари даже ни о чем не узнали. И не удивились, увидев на месте прежнего тихого ученика долбанутого маньяка. Что они могут сказать на это? Что они могут с этим сделать? Ничего. Только развести руками и всплакнув, посетовать на юных висельников. А потом рассказать по телефону ужасающую историю про поганую молодежь. Про хищника, забравшегося в овечье стадо. Про ужасающего смельчака, взявшего на себя ответственность решать, кому жить, а кому умереть. Все эти напыщенные ублюдки, которых раньше Криттер боялся и слушался, на самом деле просто горстка пыли. Ничто. В этом, черно - белом мире, где все решает только сила и отсутствие тормозов, у них нет никакой власти. И они с этим смиряются. Они знают все. И решают не выность ничего на поверхность, чтобы сохранить свой лоск набальзамированного трупа. Уроды.
   Придя домой, Криттер достал из кармана джинсовой куртки пачку сигарет. Откуда она взялась, черт знает. Впрочем, Криттер не задавался вопросами, кроме разве что, вопроса где эта гребаная зажигалка. Захватив спичечный коробок со столика у плиты, Криттер упал на кровать в своей комнате, как был, в одежде. Внутри было опустошение. Такое, словно он не спал целую вечность. Закурив, Криттер сделал несколько затяжек и затушил почти целую сигарету о старые, отсохшие обои с цветочками. Дым принес облегчение. Странное облегчение, значение которого Криттер понял позже. Дым помог успокоить боль. Боль утраты иллюзий. Боль осознания, что никому он на свете не нужен. Друзьям, которых у него нет. Обществу, которое плевать хотело на все кроме жратвы, денег и секса. Не нужен родителям, которые хотят сделать из него своего послушного шныря, который будет тратить свою жизнь на обслуживание их угасающих организмов и воплощение несбывшихся родительских планов. Робот - помощник, вот кто им нужен. К сожалению, у Криттера имелось свое мнение, свои мечты, свое видение мира. Мечты родители растоптали, хотя по большому счету их растоптал весь мир. Весь тот мир, который встает утром под вопли будильника, наводит мэйк - ап на вялую кожу вечно хмурых лиц, пьет растворимый кофе и сажает пятна этим же кофе на белоснежные рубашки и модную разновидность удавки - галстук. Весь тот мир, который измеряет величие в деньгах, а авторитет в обхвате живота. Вся та смердящая от химических добавок в фаст фуде масса биологических отходов, которая считает себя разумными существами. Мнение Криттера не было никому нужным, что умного может сказать тощий бледный подросток в черной одежде? Если он такой умный, где его миллион долларов? Отстой. А видение мира у Криттера переменилось за один гребаный день, и теперь вполне могло привести Криттера в психдом.
   Проснувший где то через полчаса, Криттер чувствовал себя лучше. От сигареты мутило, но не так, как ожидалось. Не рвало и голова не кружилась. Скорей, было такое ощущение, словно поднялась температура. Кожа порозовела, ладони стали теплыми, в голове ощущался легкий шум. Восприятие странным образом обострилось. Малейший шорох, мельчайшая деталь, самый невнятный запах теперь были для Криттера досягаемы. Да и реакция ускорилась. Взамен, правда, Криттер ощущал тело немного вялым, словно не спал сутки. А спать и правда хотелось. Криттер так и хотел было лечь, но предстояло сделать еще одно дело.
   Кладовка представляла собой скопище разного хлама, которому мог позавидовать любой чердак американского особняка из мистической истории. Загадочные бутылки без этикеток с загадочными жидкостями. Какие то пыльные коробки. Мотки проволоки и разномастные доски. Стеклянные банки с болтами, монетками, бигудями - все вперемешку. Пыль, непонятного происхождения темный липкий налет и засохшие пауки. Мда, в этом бардаке давно никто не разбирался. Едва открыв дверь кладовки, Криттер чуть не принял на голову здоровенный железный таз, в котором лежали пыльные старые кроссовки и кусок пористой вулканической пемзы. Все это богатство с грохотом рухнуло на пол, Криттер успел отскочить. Неизвестно, как теперь втолкнуть таз обратно. Если посмотреть на всю эту хаотично наваленную кучу хлама, то место для таза как то и глазу то не видно. Впрочем, это неважно. Из кладовки Криттер вытащил железные ящики с инструментом, пару железок и крепкий деревянный брусок. Вот и освободилось место для упавшего подарочка. Ловушка, ага. Ящики с выдвигающимися боками, превращающимися в полочки с разным отделениями. Пыльный реликт. Инструментом из этого ящика уже давно никто не пользовался. Криттер так и не стал настоящим мужчиной, который и полку приколотит, и гвоздь в стену вобьет, и стакан водки выпьет, и на танцы сходит. Ну что ж, пришел час воплотить даынюю мечту. Мечту о неприкосновенности жилища.
   Обыск в комнате Криттера стал давним развлечением родителей. Они со смаком вытаскивали из нехитрых тайников дневник, порножурналы и рисунки всяких ужасов. В любое время в комнату могли войти и начать скандал по любому поводу. Повод всегда найдется. Самый главный уже есть - в квартире Черновых поселился мерзкий чужак, не признающий никаких правил и авторитетов. Короче, Криттер защищенным себя не чувствовал. Не чувствовал, что есть место, где можно просто перевести дух. Где можно, черт возьми, закрыться и никого не видеть и не слышать. Наверное, так чувствуют себя заключенные в тюрьме. Постоянный надзор и абсолютная беспомощность перед тюремщиками, которые с тобой что угодно сделают. Что только в голову придет. Фигня. Сейчас все будет. Полчаса неторопливой работы, и прочный засов надежно обеспечивал Криттеру покой. Поставив ящики в комнате, Криттер разделся, лег на кровать и уснул.
   Поразительно. За всю ночь никто в дверь и войти не попытался. Криттер потом понял, что он ждал этой попытки. Ему хотелось ощутить беспомощность тюремщиков. Ту же беспомощность которую ощущал он сам, когда эта дверь распахивалась в самые неподходящие для этого моменты. Вот скажем, отдай Криттер деньги уродам, он лежал бы на постели, опустошенный чувством собственного ничтожества. Лежал бы без сил, в который раз мечтая поскорее сдохнуть. Наверняка бы у родителей нашлась причина заглянуть к сыночку. Вечно пахнущий потом и пивом папочка с вечной искоркой горящего фитиля в глазах. Постоянно воняющая никотином мамочка, в дырявых заношенных шмотках, которые должны показать всем вокруг, как они перед мамочкой виноваты во всех ее жизненных несчастьях. Чертова рвота жизни.
   Утро началось для Критетра в рекордную рань. В шесть ровно он уже был на ногах. Одевшись и прихватив сигареты, Криттер по быстрому умылся и вшел из дому. Не хватало еще разбудить сонную лохудру и непохмеленного лохмача, хе хе. Да, как изменилась жизнь! Быстро сбежав по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, Криттер остановился на воняющем мочой алкашей крыльце и закурил. Тело давало новые ощущения, которые вскоре станут привычными. Острота восприятия и одновременно, легкая расслабленность. К черту. Давно пора было забить на все. О дерьмо, да! Утро. Криттер в такую рань не вставал никогда. Занятия в школе начинались в восемь, и сонный Криттер едва сползал с кровати в семь, по быстрому закидывался едой и тащился на занятия. Ну что ж. На сегодня занятия отменяются. Пора начинать новую жизнь. Уроки подождут. Уроки жизни гораздо важнее мела на школьной доске. Один урок Криттер уже выучил. Пора бы сдать экзамен.
   До пятого урока Криттер сидел в библиотеке в квартале от школы, листая оружейные журналы, невесть как попавшие в читальный зал. Изредка Критер выходил покурить, когда ощущения, которые давали сигареты, начинали гаснуть. Впрочем, их действие с каждой новой выкуренной слабело. Похоже, тут нужно что то другое. Криттер начал догадываться, что. Глянув на часы, Криттер понял - пора. Оставив куртку на библиотечной вешалке, и сдав журналы, Криттер пошел на выход. Без куртки, в одной рубашке холодно не было. Весна же. Криттер закатал рукава рубашки. Какое то чувство велело ему сделать это. Новое, неведомое чувство. То же, что приказало не согласиться с требованием школьной гопоты отдать деньги. Чувство это усиливалось. Криттер ухмыльнулся. Похоже, он становится плохим мальчиком. И откуда все это в нем берется?
   В школе как раз была перемена. Криттер поднялся в класс алгебры, которая как раз должны была начаться. Чертово никому в жопу не нужное вонючее говно. Одноклассники, шарящиеся в корридоре, с интересом разглядывали Криттера, но тому было похер. Миша сидел в классе, понуро подперев голову рукой. Криттер подошел к его парте, и уперся кулаками в исписанную пахабщиной столешницу, нависнув над пригорюнившим Мишей. Тот что то почувствовал и медленно поднял голову. Увидев Криттера, он отпрянул. Потом тень узнавания пробежала по Мишиному лицу, сменившись испугом и растерянностью. Произошедшие с Криттером перемены вывели из строя Мишины логические цепи.
   - Привет, дружище. Пойдем поговорим, а? - низкий голос Криттера не предвещал ничего хорошего. Миша вздрогнул, словно его продрало морозом. Он молча, как покорный зомби поднялся и пошел вслед за Криттером, несмотря на то, что звонок на урок уже звененел вовсю. Криттер вышел к концу корридора, к огромному окну. Миша почему то встал около стенки. Криттер встал лицом к нему. С минуту молча смотрел в Мишино лицо, обращенное к полу, потом закурил. Выпустил дым в лицо бывшему другу.
   - Собственно, ты ни в чем не виноват. Да я и права особого не имею в чем то тебя упрекать. Ты сам отказался хм, сопротивляться уродам. Меня это не поразило, скажу честно. Мне в тот момент на тебя просто стало насрать. Меня поразило другое. В тот самый момент, когда я вышел из школы, они меня схватили. Ну, тут тоже ничего необычного. Только я отказался отдать им деньги. И знаешь, что я заметил, когда они выколачивали из меня дерьмо?
   Миша молчал. Кажется, он понимал, о чем идет речь. Криттер затянулся и выдохнул. Просторанство между ним и Мишей наполнилось дымом. Миша поморщился. Криттер усмехнулся. И продолжил.
   - Если бы не это, я бы к тебе не подошел. Мне на тебя похуй вообще, ясно? Да только твоя рожа в окне, наблюдающая этот гребаный спектакль, впечаталась мне в память просто намертво и не дает покоя. Стоит отвлечься, и я вижу как ты смотришь с третьего этажа на то, как посреди школьного двора мне морду бьют трое скотов.
   Криттер на секунду замолк, смотря как Миша виновато сгорбился.
   - И теперь, я здесь и смотрю на тебя. Я разобрался с этими недоумками. Ты оставил меня одного. Мало того, ты еще и смотрел. Твою мать, ты мог хотя бы не смотреть, чертов сраный уродец! Так вот, козел - теперь я оставлю тебя одного. И знай, я тоже не отвернусь. Я только улыбнусь в твою мерзкую харю, когда они накинутся на тебя. А они это сделают. Сорвут зло на тебе, хорек. Я тебе советую - заболей на месяц. Хотя, лучше останься. Мне проблем будет меньше.
   Миша стоял и слушал. Что ему то.
   - И знаешь, как я решил проблему? Я даже родителям не жаловался. Достаточно было просто умножить принесенный нож на ненависть к самому себе и желание умереть за свой позор. Этого хватило. Хватит ли у тебя духу сделать так же? Хватит ли у тебя духу повторить это, теперь, когда путь найден? А?
   Миша молчал, опустив голову, словно отруганный баловник. Это почему то жутко разозлило Криттера. Он схватил Мишу за плечи и сильно встряхнул, Мишина голова мотнулась, ударившись о стену. С удивлением Миша взглянул на Криттера, впервые за время беседы подняв глаза.
   - Ты стал таким же, как они, - едва слышно буркнул Миша.
   - Чего? Я нихера не слышу что ты там мякнул. Давай, скажи это громко, чтоб я слышал! - Криттер вновь встряхнул Мишу, его голова опять ударилась о стену. Криттеру до жути хотелось, чтобы Миша его ударил. Чтобы сделал хотя бы попытку вырваться. Просто назвал уродом. Криттер ощущал себя в этот момент последним дерьмом. Глаза жгло от рвущихся наружу слез, но Криттер сжал зубы, не позволив себе заплакать и от жалости к Мише, и просто от уродства всей этой ситуации, которую тем не менее не хотел прекращать. Не смотря ни на что, не хотел. Жажда сделать все, что он сейчас делал, была выше разума. Ну, по крайней мере, куда сильнее.
   - Давай же, скажи! Давай, скажи что я стал таким же ублюдком. Только не забудь и про то упомянуть, что каждый раз, когда они надо мной издевались, просто издевались как над цирковым животным, ты стоял и смотрел. Да, я, черт подери, тоже смотрел как тебя херачат. Но каждый раз я ощущал себя скотиной. Я чувствовал себя в долгу перед тобой. Но после того как ты отказался идти вместе со мной, идти до конца, а потом спокойно смотрел в окно, я этого долга за собой не ощущаю. Зато я ощущаю желание разорвать тебя в клочья, урод. Ты же мог хотя бы не смотреть...
   - Что здесь происходит? Почему ты не на уроке? Почему ты куришь прямо в школе? Почему ты не был на уроке вчера, Чернов? - учительница по алгебре, жирная очкастая корова, была ошарашена увиденным. Чертова тварь тоже любила поиздеваться над Криттером. Особенно, ей нравилось утверждаться в мнении, то Криттер дибил полный и не может решить элементарщины и стабильно имеет пару. Криттер очень бы хотел посмотреть, как она бы училась эта колония жировых мандавошек, если б каждую перемену ей пришлось бы стирать с себя плевки и вытряхивать из за шиворота ошкурки от семечек. Как минимум. Это не говоря уже о пробивании фанеры и прочих радостях жизни.
   Криттер медленно повернулся на голос. Посмотрев в заплывшие жиром щелочки, Криттер ответил учительнице:
   - Вообще то, я здесь разговариваю. И тебя в эту беседу никто не звал. Это первое. Второе, я болен. Серьезно болен. А курить я уже бросил. О, сигарета как раз потухла.
   - Миша, он тебя бьет?
   Миша молчал. Криттер повернулся и теперь внимательно, с иронией смотрел на бывшего друга.
   - Я же сказал, мы беседуем. Сейчас договорим и я отпущу Мишу на урок.
   - Чернов, ты знаешь что у тебя будет двойка за месяц?
   - Мне похуй как то.
   Учительница обернулась на галдеж у дверей класса. Там за развитием событий следили одноклассники Криттера.
   - Так, все в класс!
   Расходиться никто не спешил.
   - Миша, пойдем.
   - Миша пойдет, когда мы закончим разговор. Еще пара минут, и я отпущу его.
   - Я сообщу о твоем поведении директору.
   - Да хоть папе римскому.
   Учительница зависла, не зная что делать. Криттер накалялся с каждой секундой, и жирная корова это видела. Кажется, ее все происходящее немного пугало.
   - Влад, пойдем в класс, - подал голос Миша.
   - Иди, крысеныш, - прошипел Криттер, ударив Мишу в губы. Мишина голова в третий раз состыковалась со стеной. Криттер схватил Мишу за рукав его белой рубашки, которую уже измазали пастой из ручки, и толкнул бывшего друга на учительницу. Жирдоска выдержала, лишь всколыхнулись складки. Оттолкнув Мишу, она развернувшись и пошла в класс, криками загоняя учеников внутрь. Те нехотя заходили. Наконец, дверь класса закрылась, и Криттер сам привалился к стене. Его трясло. На секунду закрыв глаза, Криттер злобно зашипев, открыл их.
   - Пошли, чертов урод, - сам себе приказал Криттер.
   Спустившись, он вышел в школьный двор, и сев на бревно на стадионе, закурил. Солнышко пригревало. Требовалось успокоится. Криттер полностью отключился от происходящего, лишь делая затяжки. И когда чья то рука легла на плечо, Криттер вздрогнул и резко обернулся.
   - Круто, - с восхищением сказал Ганс, разглядывая Криттера, - Да ты настоящий псих! Я в этом сегодня еще раз убедился. Ты просто демон!
   - Ну и? - спросил Криттер, придя в себя. Он смотрел Гансу в глаза, ожидя подвоха.
   - Дай закурить.
   Криттер дал. Кажется, Ганс отпросился в туалет. Откуда он узнал, что Криттер здесь? А, курилка ж рядом. Увидел наверное и решил подойти. Только зачем?
   - Завтра садись с нами. Ты нормальный пацан. У тебя есть стиль, - закурив, задвинул Ганс. Поклонник дешевых американских боевиков. Дерьмо.
   Криттер не нашелся, что ответить. Что тут скажешь. Все уже сказано. Есть только быки и лохи. Как же быстро поменялась жизнь. Да. Поменялась она действительно очень круто, отметил Криттер, безо всякого удивления, только сейчас заметив что слизывает с ладони след крови из разбитой Мишиной губы.
  
   Юля молчала, пораженная.
   - Ты не так все себе представляла?
   - Извини, я тогда не хотела..
   - Не хотела чего?
   - Чтобы ты вспоминал это все.
   - Чего уж теперь.
   - А на что ты подговаривал Мишу?
   - Я хотел еще раньше дать жару этим пидорасам, Гансу и его шайке. И предлагал Мише объединиться, вместе их по одному выловить и отмудохать. А может и убить.
   - Он отказался..
   - Ага. А на следующий день его столкнули с лестницы, и он сломал обе руки. Это сделал Калян. Ну что ты думаешь, он сказал что упал сам. Не чмо ли? Так я и перестал его считать своим другом, но окончательно меня взбесило именно его лицо в окне.
   - Понятно, - Юля улыбнулась, - Теперь мне много стало понятно.
   - Черт с ними со всеми. Пошли развеемся, в клубец сходим.
   Юля была не против, да и прогуляться определенно стоило. Криттер ждал темноты. Раньше он ждал ее, чтобы выйти на охоту. В первый раз это произошло совершенно спонтанно. Криттер просто шатался ночью по городу, как тогда казалось, безо всякой определеной цели. Дома не сиделось, идти было некуда. Он решил передохнуть в темном дворике, на детской площадке. Присев отдохнуть на бортик песочницы, смотрел в светящиеся окна. Какого черта к нему этого мужика потянуло, неизвестно. Пьяных Криттер терпеть не мог, и знай этот придурок, чем все кончится, точно не стал бы садиться рядом.
   - Эта, закурить есть?
   Криттер молча протянул пачку, незванный гость, прилично одетый молодой мужик, взял сигарету. Криттер заметил в его руке ключ - брелок от машины. Ну что за идиот!
   - Братан, дай огня, - похоже, недотепа вернулся с какой то гулянки и тоже решил передохнуть. Херачило от него сильно, свежей водкой. Удивительно, как он доехал. Криттер поделился огоньком и закурил сам, с отвращением разглядывая случайного встречного, но не спеша уходить. Мужик, подумав, что нашел свободные уши, принялся делиться впечатлениями, - Слышь, я сейчас на свадьбе был. Братан, ты знаешь что такое свадьба? Невеста, блядь, сука такая, пиздец. Водки, охуеть можно. Ленка, шалава, в ванную пошла. Мне поссать охота, я захожу, она в ванну блюет, там уже полванны наблевано. Она раком стоит, блюет, я юбку ей поднял и давай ебать, прям в жопу, а она блюет и блюет..
   Дальше все произошло тоже как то само собой. Криттера неимеверно взбесил этот тип, его идиотский рассказ про шалаву Ленку и вся эта ситуация, и локоть ударил словно сам. Когда мужик всем телом навалился на Криттера, а потом стал заваливаться в песочницу, до Криттера дошло, что удар пришелся прямо в висок, и вроде бы несильный, вырубил чертилу. Сердце застучало в груди. Можно встать и уйти, и жить во сне и дальше. А можно сделать то, что молнией вспыхнуло в голове. Оглядевшись, Криттер удостоверился, что случайных прохожих нет, и обшарил куртку, а потом проверил карманы брюк гуляки. Нашел кошелек, вытащил деньги и положил лопатник обратно, во внутренний карман кожанного пиджачка. А потом встал и не торопясь, пошел прочь.
   Произошедшее очень напомнило случай из детства. Криттеру было лет семь, и он шел по центральной улице, гулял после школы. Произошло все быстро, вот он идет и смотрит на витрины магазинов, а вот трое больших пацанов окружили его и требуют деньги. У одного в руках нож. Они что то говорят, а он стоит, словно парализованный, не понимая, что происходит и что делать. Он оглядывается, вокруг как ни в чем ни бывало ходят люди, а руки пацанов шарят по его карманам.
   - Если кого то позовешь или расскажешь, я тебя найду, - говорит один из больших пацанов, а потом сдергивает с руки железные электронные часы, которые ему подарили на день рождения. Миг - и пацаны скрываются в толпе, Криттер стоит на месте, а вокруг ходят люди. Как ни в чем ни бывало.
   Что было дальше, Криттер не помнил. Дома он сказал, что часы посеял, и его отругали. Дерьмо, не правда ли?
   Тот пьяный мужичок и верно, ехал с гулянки. Криттер пересчитал деньги в близжайшем подъезде. Десять кило рублями и двести зелеными. На следующий день Криттер приоделся, купил себе нож и гады. А еще, деревянный молоток, киянку. Как то давно он читал книжку про бульварного журналиста. Этот мужик ходил ночами по дворам с таким же молотком и вырубал одиноких прохожих, а потом делал фотки для газеты. Таким образом репортажи о преступлениях были всегда свежими, гы гы.
  
   Они ехали на такси, на задних местах.
   - Кому ты все время звонишь? - спросила Юля. Всю поездку Криттер постоянно кому то названивал.
   - Друзьям.
   - А у тебя много друзей.
   - Не ожидала? - Криттер ухмыльнулся и посмотрел в ее лицо. Кажется, и вправду не ожидала.
   - Ну.. Я все себе не так представляла. То что в классе, это одно. Одна сторона твоей жизни. Я и не представляла что у тебя могут быть какие то дела вечером. После школы. Я просто не думала об этом, потому что сама прихожу домой и сразу за учебники. Как много, оказывается, остается за бортом.
   - Не волнуйся. Все будет, - Криттеру стало весело.
   - Я за этот день прожила больше, чем за всю жизнь.
   - О, не сомневаюсь. Я так же чувствовал себя вначале, потом привык.
   - Слушай, ты не против если я приглашу кого из баб? - Юля закопалась в своей сумочке.
   - Я за них платить не буду, - весело сообщил Криттер, - Так что дело твое.
   Юля кому то стала звонить, но Криттер, раскинув руки, развалился на сиденье. Он не слушал всю эту болтовню, прекрасно понимая, что Юле охота похвастаться. Да и завтра тоже хочется придти, уже подготовив девок к своему новому статусу и внешнем виду.
   Пока Юля трепалась с девками, подъехали. Фасад "Вавилонской Блудницы" сверкал неоном, у вход тусовалась публика, кто то курил, кто то пиздел между собой или по мобильнику.
   - Ого, - только и сказала Юля.
   - Вперед, покорим вершину мира!
   Они сидели на втором этаже, на балкончике, и смотрели как люди внизу катают шары. Черт, вываливают реальные деньги, чтобы постучать шарами об сраную дорожку. Криттер заказал коктейлей, пиццу и шоколада. Ему нравилось здесь. Все вокруг становилось каким то плотным, сама реальность становилась реальной, ощутимой. Плотный саунд, гул разговоров, какой то особенный свет и все эти лазерные фиговины. Все совсем не так, как на улице. Все чувства задействованы на максимум, ощущаешь себя живым. Интересно, как здесь себя чувствуют люди? Юля вначале немного напряглась, а потом опять раскрепостилась, стала свободной. Криттер огляделся. Сколько много людей. Все они выпендриваются. Пришли сюда показать себя не такими, какие они на самом деле. Подделаться даже не под свои мечты, а по кем то придуманные образы. Они все напряжены. Стараются веселиться, а как можно веселиться если ты напряжен?
   Криттер жрал пицу, запивая молочным коктейлем. Ожил мобильник.
   - Твои друзья тебя никак не оставят? - спросила Юля, когда Криттер ответил на все звонки.
   - Ага, - ответил тот, - Как мороженное?
   - Ничего особенного, порядок, - ответила она, смотря куда то в сторону.
   - Что заметила?
   Криттер проследил ее взгляд. Ну да, конечно. У стойки отирался какой то молоденький хач в прозрачной майке. Накачанный, наглый, он размахивал руками, едва не задевая окружающих. Впрочем, от него старались держаться подальше. Рядом с ним кивала пустой головой накрашенная кукла, давя пластиковую улыбку. Криттер брезгливо скривился. Он ненавидел баб, которые велись на хачей. Наглые, тупые животные привлекали этих сук своими понтами и тачками, деньгами на ветер. В то время как нормальные русские пацаны, у которых нету разжиревших на наркоторговле папашек, не могли себе позволить такого лоска. Криттер в который раз подумал, что наверное, Зеня не зря к нему подвалил и познакомил с Володей. Видать, подметил что то в разговорах. Ну и черт с ними. Хачик тут же взбесил Криттера, но тот подавил свою злобу и продолжил жрать, наблюдая за Юлей, которая так и бросала взгляды на горячего джигита. Ее глаза заблестели, щеки порозовели.
   Все стало понятно. Криттер стиснул зубы. Черножопая тварь. Погоди, урод.
   - Что ты на него пялишься? - не выдержал наконец Криттер.
   - На кого? - удивилась Юля. То ли она сама не понимала, то ли не хотела признавать.
   - Черт, у нее, походу, крышу снесло, - понял Криттер, - Ну да, еще бы. Отличница, закомплексованная чушка, а тут целый день отсосы, трах, алкоголь, веселье и отрыв. Дорвалась, одним словом.
   Криттер стиснув зубы, ничего не сказал, и Юля немного испугалась, увидев его лицо. Но и притвориться невинной, как раньше, уже не могла.
   - Я пойду на улицу, покурю. Скоро буду, - холодно сказал Криттер и вышел на улицу.
   Стоя перед входом в заведение, он курил, а внутри плыхала ярость. Убогая волосатая скотина, ну надо же. Южное обаяние, ага. Но Криттер ничего не мог поделать.
   - Жаль, что так получилось, - прошептал Криттер, выпуская дым, - Но зато я тебя раскусил, сучка. Но это не отменит мести.
   Выкинув бычок, Криттер вошел в клуб и хотел было подняться на второй этаж, но замер, как вкопанный. Одна часть его существа преисполнилась холодной ненависти, вторая была рада тому, что он увидел. За его столиком, рядом с Юлей, сидел этот сраный хач, и о чем то втирал, Юля улыбалась, и даже со своего наблюдательного поста Криттер видел, насколько она возбуждена. Хач о чем то шепнул ей на ушко, Юля кивнула и улыбнулась. Хач встал, еще потерся у стойки, и спустившись вниз, направился к туалету. Криттер не стал пятится ко входу. Когда было нужно, он умел становится незаметным. Через пару минут встала и Юля, и тоже пошла к туалету, но зашла не в женское отделение, а в мужское. Криттер улыбнулся, и улыбка его была жестокой и безумной. Он по быстрому позвонил на один из номеров.
   - Выходим.
   К туалету направились двое крепких парней, Криттер пошел за ними. Дверь резко толкнула сильная рука, сорвав защелку. Трое вошли в толчок, один из парней тут же встал у двери, и заблокировал ее каким то стулом. Криттер ошалел от увиденного. Прижавшись спиной к стене, Юля стояла, оголив сиськи, ее кожаные штаны были спущены, между ног сидел хачик. Юля была в экстазе, ничего не видя вокруг. Увидев ее лицо, искаженное оргазмом, страстно открытый рот, Криттер пришел в безумие.
   - Хачовская подстилка, - прошипел он, и ударил прямо в эти яркие губы, которое еще сегодня он сам целовал.
   Голова Юли ударилась о покрытую кафелем стену, она потеряла сознание и стала сползать на пол. Криттер отступил, давая пацанам сделать свою работу. Хачик не успел и пикнуть, как двое быков уже месили его ногами, черномазый грамотно упал на спину, закрывая пах прижатыми к животу ногами, а голову руками. Но и били его тоже не дураки. Один из пацанов двинул гниде в печень, второй, занеся ногу над лицом, ебанул с силой по закрывающим рожу рукам и пробил защиту. Потекла кровь из сломанного носа, второй удар по ребрам, кажется, что то сломал.
   Вообще, в туалете должны были наблюдать через камеры, чтоб народ не нюхал и не трахался, но этого хача здесь знали, многое ему позволяя. Но если кто то и следил исподтишка, клубной охране было не до того. Двое быков сейчас должны были устроить драку перед входом, отвлекая внимание шкафов на себя.
   - Довольно, валим отсюда, - бросил Криттер.
   Все заняло не больше двух минут. Дальше избивать хачика нужды не было. Его отмудохали грамотно и качественно, в больнице долго пролежит. Не торопясь, вышли из толчка, направились на выход. Охранников у входа не было, зато были перевернутые дневные столики и зонтики грибов. Гудела взбудораженная дракой толпа у входа, бедные секьюрити кто вызывал помощь, кто пытался помочь держащимся за ушибленные места бедолагам.
   В подворотне уже ждала заведенная машина, старенький жигуль. Значит, двое у входа тоже сработали грамотно, и вовремя смыслись. Впрочем, если б их взяли, туалетной группе захвата вообще не надо было б думать об отходе.
   - Это твоя баба была? - спросил один из скинов, избивавших хачика.
   - Трогаем, - ответил мрачный донельзя Криттер и закурил.
   У кого то была литруха, которую тут же и ухайдокали прямо в машине. Дома Криттер решил не ночевать. Надо будет еще доложиться Володе и разделить бабки пацанам.
   Криттер предпочел спокойную работу в команде одиночным вылазкам за бухими. Он почувствовал, что пора с этим завязывать. Люди стали более настороженными, что ли, да и патрульные тройки ментов он стал встречать все чаще по темноте, а это уже совсем ни в какие ворота не лезло. Конечно, все произошедшее взвинтило Криттера, но это качество любого лидера, особенно бригадира этой команды. Что бы ни случилось, ты должен держать лицо и думать о выполнении задачи.
   Этого сраного хача сегодня надо было отмудохать, и придуманный Криттером план как раз и заключался в том, чтобы поймать черта в сортире. Юля, как ни странно, помогала Криттеру. Занимая свое место, Криттер быстро научился извлекать пользу из любой ситуации, по возможности, конечно.
   Поехали, дворами и закоулками. Один хер быстрее так, чем по дороге.
   - Да ничего, она все равно шалавой оказалась, - попытался утешить один из скнинов, - Под хача легла. Круто ты ей зарядил!
   - Заслужила, - ответил Криттер.
   - Да у меня такая же хуйня была. Они, блядь, шалеют прямо от этих обезьян, - рассказывал сидящий за рулем пацан, - Бабки, тачки.
   - Еще эти козы пиздят, у хачей хуи как у жеребцов.
   Пошло обсуждение проблемы, и Криттер понял что совсем не одинок. Ну конечно, а чего ожидать от подавшихся в скины ребят? Хотя, бывали и отморозоки - садисты, но Криттер был удивлен, познакомившись поближе с пацанами. Такими, как Зеня, со свастиками на теле и бритой башкой, были не все. Просто потому, что так работать легче - любой человек напряжется, когда мимо пойдет бритоголовая дылда, с висящими по ногам подтяжками и в гадах. А если это будет обычный пацан, пусть даже и в гадах, и может даже и в очках, что тут такого. Подействовала водка и сочувствие всей группы, Криттер помаленьку отходил.
  
   Приехали на дом к Володе. Жил он в двухэтажном особняке, с женой и тремя детьми. Криттер этому не удивлялся. Он сам получал, помимо кинутых на группу бабок, свои бригадирские - там примерно как у всей группы выходило. Зато, случись что, весь спрос идет именно с бригадира, рядовые только за явную херню отвечают.
   Жена и дети привычно ушли наверх, мультики смотреть, пацаны расселись на кухне. На столе тут же появилась водка, пивцо, и кастрюля салата оливье. Криттер жрал, предоставив пацанам возможность выговориться перед Володей, который уже был в курсе, что все прошло хорошо.
   - Влад, а ты молодец. Пацаны вон говорят, твоя телка себя повела неправильно, а ты операцию закончил.
   Криттер только пожал плечами. Ну что тут сказать? А есть почему то хотелось, несмотря на зажеванную в клубе пиццу - она теперь казалась какой то ненастоящей, словно и не было ее.
   - Отлично. Никогда в тебе не сомневался. Вот бабки, - Володя плюхнул на стол бумажный пакет, в который заворачивали на улице пиво, чтоб менты не доебались.
   - Ну, тогда мы отваливем, - Криттер сгреб пакет и встал, пацаны тоже поднялись, - Бывай.
   Поручкались с Володей, пацаны сели в тачку. Криттер остался на кухне - получить бригадирские.
   - Мне нравится твоя работа, - отметил Володя, - Я держу тебя на виду.
   - Угу.
   Криттер пошел в машину к пацанам и раскидал бабки, как всегда поровну. Может кто и знал про собственный оклад Криттера, но вида не подавали. Как ни давись, а ты либо командуешь, либо в строю стоишь, и они это отлично понимали. И знали про себя, что им легче и комфортней действовать, когда кто то уже все продумал.
   - У кого можно выдрыхнуться? - спросил Криттер.
   Через минуту вопрос с ночлегом был решен, и группа поехала бухать на хату к одному из скинов. Криттер заснул легко, и ничего ему не снилось.
  
  

ххх

   Одеться решил по простому. Старые черные джинсы заправлены в берцы, под черным пальто обычный рабочий свитер. Натянув шапку - пидарку, которая на деле маска с прорезями для глаз и рта, Демон оглядел себя в зеркало и вышел. Да, видок неформально - наркоманский. Торчок в поиске. Пидарку например сейчас уже никто не носит кроме гастарбайтеров. Похуй, пусть гламурные морды мерзнут, уже сентябрь, и по вечерам холодает.
   Демон решил пройтись пешком, все равно до указанной в бумажке квартиры было не так и далеко. Да и как то пошловато выходило, катиться на маршрутке к торговцу оружием. Неромантично, что ли. А сентябрь удался. Осень всегда нравилась Демону, особенно вечером. В воздухе появлялась какая то тяжесть, которая давила на осунувшихся людей. Осень несла спокойствие, рано наступавший вечер и ощущение конца. Какую то особенную печаль и меланхолию.
   Людей на улице уже почти не было, только тусовщики расползались кто куда, да шумные компании пивососов у открытых машин никак не могли наговорится под орущую из динамиков попсу. Редкие прохожие и сгрудившиеся у остановок люди одаривали Демона странными взглядами, в которых смешались настороженность и презрение. Демон усмехался про себя. Пусть. Это вам не модные джинсы с низкой талией, которые носит молодежь независимо от пола (да и пол стало все труднее различать, хе хе). Это одежда, которую носили в давно канувшую эпоху девяностых. Настоящая одежда, а не уродские тряпки нового, голозадого времени. По крайней мере, Демон так считал. Для него новая эпоха гламура, бессмысленно блестящего россыпью стразов, позитивных улыбок и масляных тел, была чужда и неприятна. Превращение города из мрачного и зловещего в напудренный вывесками со словами на латинице, словами какого то птичьего языка, в горящий витринами с ошеломительно ярким ором о скидках (с какого, блядь, этажа?), это гнилое превращение пугало и раздражало. Уродливые конструкции супермаркетов, фальшиво современные и модные входы в бутики (еще одно птичье, пустое слово), пидорски раскрашенные витрины парфюмерных салонов, все это вызывало бешенную злобу и желание ломать, крушить, взрывать и уничтожать, но не бесстрастно, а надругавшись, насмешкой и жестокостью стирая со СВОЕЙ земли эту поганую плесень, главный грех которой - бессмысленность.
   Демон гулял по городу, и замечал все четче, что город вроде бы один, но живет он сразу в двух мирах, как реальность и сумрак в книжках Кальяненко. Есть мир гламурных пидоров и хуесосок, получающих в месяц под тыщу зеленых (или больше, хуй их пидоров разберешь). Вся эта гниль постоянно толкется в оплотах этого блестящего мира, в залитых светом торговых центрах и престижных клубцах не для лохов. Там же она и работает, продавцами или диджеями.
   Падаль поддерживает свой внешний вид, которых должен соответствовать заданным представлениям о сексуальности (в основном, правда, о гомо и бисексуальности) в дорогих фитнес - центрах, спа - салонах и центрах красоты. Имидж мертвечина создает в дорогих бутиках, стены которых обклеены словами птичьего языка, типа труссарди или гуччи. Именно для них, жителей этого успешного мира, стороятся все новые казино и автоцентры, дорогие рестораны и организовываются гуманитарные институты с очень многословными названиями.
   Их божество - доллар, их храмы - высокие здания банков из стекла и стали, их религия - кредитная система. Им важнее, сколько стоят твои запонки, чем то, что представляет из себя твоя душа. Для них существует только то, что можно купить или продать, что может быть полезно для них, все, что может быть тем или иным образом употреблено.
   Они живут в бесконечной оглядке на глянцевые журналы и некие понятия о крутости и солидности. Они не мучают себя вопросами, они давно отучились задавать себе и другим любые вопросы, кроме вопроса о стоимости. Зачем, ведь на самый главный для себя вопрос они ответили уже очень давно. Вопрос о том, кто ты - лузер или виннер.
   Их розовые, чистые лица, скрытые за изящными очками в дорогой оправе, их мягкие, тучные тела, заправленные в солидные пиджачи, их накинутая на шею удавка, назывемая галстуком, их настороженный, чуть испуганный взгляд, все это вызывало ненависть у Демона. Ненависть и желание вырвать каждого из них из этого напитанного позитивом мира, и ввергнуть в свой, в котором есть только два цвета, две краски. Черный и белый.
   В этом, черно - белом мире, жил сам Демон и делил этот мир с сонмами прочих обитателей. Малолетние проститутки обоего пола на вокзале, готовые в мороз и дождь отсосать в вонючем сортире всего за сотку, а в жопу - за две, лишь бы заработать на дозу. Скорчившиеся грудой мусора бомжи и напоминающие зомби из западных апокалиптик - фильмов алкаши, колышимые ветром. Уличные музыканты, с гитарой и холодом абсолютного нуля во взгляде, играющие ДДТ и Наутилус. Бродячие собаки, покрытые колтунами и коркой грязи, окидывающие привокзальную толпу просящим взглядом, полным окончательной безнадеги и тоски, до которой не дотянулись и святые с икон. Ковыряющиеся в мусорных баках старики в древних костюмах, с пакетами, накинутыми на руки, и пакеты эти шевелятся в такт движениям, и хрустят, а внутри перезвякивают бутылки. Грязные голодные дети с бледной кожей и немодной одеждой, стоящие перед запертыми дверями своих квартир, где в пизду пьяные родители ушли в нирвану. Окоченевшие наркоманы, спящие на обоссаных тряпках под мостом, на тряпках, которые сотни раз были и постелью, и смертным ложем.
   Мир двух цветов, черного и белого. Жестокий, но правдивый.
   Из библии Демон знал, что иисус благодаря своей двойственной природе человека и бога стал как бы мостом между людьми и небесами. Если так, какой же мессия какой веры соединил эти два мира, мира загорелых от солярия тварей в нарядных машинках, и мира двух цветом? Мостом между мирами стал кредит.
   Нарядная жизнь стала по карману каждому, только протяни руку, поставь подпись, и все это великолепие горящих дьявольским светом витрин твое. Все так просто, стоит лишь втянуться, лишь понять, что в жизни надо делать только одно движение - хватательное, и ты - один из них, из повелителей мира. Возьми деньги, которые ты заработал, продав свою жизнь, и брось их в пасть Молоху. Огонь из топки в его теле согреет тебя на время, или сожжет навсегда. Кредитный демон просит отдать больше, чем ты взял, цепи процентов сковали твои ноги и привязанный к ним груз тянет на дно, не дает всплыть. Беги быстрее, крути своими ногами колесо Сансары, зарабатывай больше. Если денег заданное количество, где взять больше, чтобы отдать кредит? Возьми их у жителей черно - белого мира, ведь они лузеры, и ты имеешь право, ведь ты хочешь вырваться из ада в горящий вывескам рай. Ты этого достоин. Управляй своей мечтой. За счет мечты других, но не слышать этого, не видеть эти ходящие вместе с тобой по улице тени поможет позитивное мышление. Нет бога, кроме доллара, и кредит пророк его.
   Демон со стыдом признавал, что раньше и его манил к себе яркий свет, на который летят миллионы мотыльков. Но раньше было много говна и много грехов. Так стоит ли оглядываться назад? Искупление состоится, и оно ждет всех. Всех. Отчасти, ненависть к миру гламурных была и ненавистью к себе и своим мечтам об успешности. Но не испытав на себе, не прочувствуешь и не поймешь ничего.
   Демон разглядывал прохожих. Вот гламурная девица. Холодно уже, а эта прошмандовка в любимых джинсах с низкой талией и конечно, стразами. Забавно видеть, как она пытется натянуть на оголенную поясницу свою короткую курточку. Раскрашенное лицо выдает возраст, не больше шестнадцати. Девица с головы до ног, потом от ног до головы окатывает Демона взглядом, как сканер, и с презрением отворачивается.
   Демон ухмыляется. Давай, пигалица. Смейся. Будет ли тебе так весело потом, спустя лет десять максимум, когда полетав с хуя на хуй под сопливые песенки о любви, ты поймешь что никому не нужна кроме как для отсоса. А если мозгов хватит еще и залететь... Смейся, тварь. Смейся над теми, кто готов был когда то действительно дать тебе счастья. Но благодаря этим взглядам - сканерам даст тебе в будущем только презрительно скомканную купюру и бумажную салфетку, чтоб ты не трудилась глотать и могла вытереться. Интересно, будут тогда в твоей пустой голове звучать позитивные песни о том, как ты летала и как любила?
   Демон злобно усмехнулся. Как легко ненавидеть, когда граница между мирами видна четко, как никогда. Как легко ненавидеть, когда переступил черту, и хода назад уже нет. Как легко ненавидеть, зная, что ты один. Дальше Демон шел, слушая только хруст листьев под толстыми подошвами ботинок. Он смотрел только под ноги, на чистый асфальт, который скоро покроется мусором.
   Свет центральных улиц гаснет, стоит только сделать шаг и сойти во дворы. Тьма скрывает лужи и россыпь бутылок в облетевших кустах. Желтыми глазами зверя горят окна, став звездами в холодной темноте дворового пространства. Еще минут двадцать Демон, матерясь на промозглом ветру, искал нужный подъезд. Пару минут ушло на разгадывание комбинации кодового замка в свете наугад прихваченной зажигалки.
   Наконец замок щелкнул, и последняя преграда пала перед Демоном. В подъезде не горел свет, зато было тепло. Прижавшись к батарее, Демон еще минут десять стоял и грелся. Что то холодно. Это ветер. Как не одевайся, поганый ветер выдует из тебя все тепло. Мурашки бежали по спине плотным строем, сосуды расширялись, прогоняя нагретую кровь по остывшему телу.
   Высморкавшись на бетонный пол, Демон спохватился и растер соплю ногой. Вот свинья, блядь. Только в подъезд зашел, согрелся и тут же нагадил. Отблагодарил, сука. Ладно, что теперь. Идти надо.
   Взобравшись на третий этаж, Демон остановился перед обитой подрыпанным дерьмантином дверью. Даже глазка вроде не было. О как. Три раза нажав кнопку звонка, Демон принялся ждать. Внутри поднялась горячка волнения. Хуй его знает, что сейчас будет там, за дверью. Банда обколотых чуваков с выколотыми свастиками на голых телах или похожий на мышь шнырь в очочках? Лучше уж свастики.
   Однако из за двери раздалось классическое шарканье разбитых тапок по линолеуму, потом взяканье сброшенной цепочки и наконец, дверь открылась. Первой мыслью Демона было, что подъездом ошибся. Второй, что в бумажке написали хуету. Третьей, что его кинули. Четвертой был поток мата.
   Открывший дверь дедушка в тельняшке и трениках, лысый, но зато с бородой, ну никак не ожидался в роли оруженика. Потом восприятие успокоилось и стали видны совсем другие детали. Тельняшка и треники новые и чистые. От деда не шмонит обычным стариковским смрадом гниения, дешевого портвейна и давно не мытого тела. Волосы на бороде блестят. Лысина аккуратно выбритая и тоже блестит, а не торчит блеклыми волосинками и не шелудится перхотью. Лицо чистое, и самое главное, оно светится иронией и интересом, а не сморщено в извечном жалостливо -просительном выражении. Было видно по глазам, молодым глазам, что дед все видит и наслаждается миной Демона.
   - Ну, заходи, раз по делу. Или пенсию принес? - стебанулся дед, отступая внутрь квартиры. Стали видны и тапки на босу ногу, и вправду растрепанное уебище. Вот кадр. Раз это он, значит денег хватает, и это видно по ухоженному облику. Зачем это гавно на ноги одевать? Самоирония?
   Демон, словно под гипнозом, зашел. Дед захлопнул дверь, закрыл на замок и повесил цепочку. Не китайскую имитацию, а дорогую, настоящую цепь, добротно заболченную. Пока ее будут рвать, время есть. Тем более, дверь открывается наружу, а тянуть куда тяжелее чем толкать. Откуда то было ощущение, что дед не очень то и полагается на хиленькую старую дверь. Ну конечно, у него есть и посерьезней способы защитить жилье. Обычная квартира - двушка. Разве что чистая и без многочисленных шкафов, пыльных фотографий и старых безделушек, которые изобилуют в стариковсских норах. В комнате, куда выходила небольшая по советским традициям прихожка, стояла только прибранная кровать и большой плоский телевизор. На кухне, судя по всему, только что шла готовка, оттуда несло вкусные запахи жаренья и чая.
   - Сымай сапоги, гость, и одежку. Вешай он туда. Разденешься, проходи на кухню, садись за стол, - твердым, тихим голосом приказал старик, оставив Демона раздеваться, а сам свалил на кухню.
   Демон подивился силе в голосе старика. Сымай, вешай, надо же. Никаких сомнений, что и сымет, и повесит. Молодец старый. И ощущение в квартире такое, что сразу ясно, тут никакой беды не случится. Все беды остались за порогом, а тут спокойствие и теплота. Выполнив стариковские инструкции, Демон прошел на кухню. У стола уже стоял старый, на плите шкворчала сковородка, а чайник был укутан чистым полотенцем. Из небольшого глиняного горшочка пахло медом. Ведьмовская избушка, хых. На холодильнике тихо бормотал маленький плоский телевизор, такие еще любят в машины ставить маршруточники - экстремалы. В телевизоре что то вещал президент Ведьмедев, Демон скривился и отвернулся. Только здесь, в кухне, стал заметен рост деда. Неизвестно, каким он был в молодости, но сейчас метр девяносто в старом был точно.
   - Ты это, садись, сынок, - ирончно протянул дед, - Картошечки поешь, чайку попьешь.
   Сынок нахуй. Вот же ж язва. Против чайка Демон против не был, и сел за стол. К нему тут же пододвинули тарелку с дымящейся картохой с мясом и диковинную вилку с длинными зубцами. Демон набросился на еду, и насытившись, отвалился. Благо сидел не на табуретке, а на весьма удобном стуле с высокой спинкой. Дед убрал тарелку и придвинул чай в граненом стакане в подстаканнике. Едва Демон сделал первый глоток, дед начал разговор.
   - Меня дед Аркадий звать. А тебя как?
   - Демон, - последовал ответ.
   - Как интересно.
   - Это не имя, точней, не совсем имя..
   - Ясно. Боевое имя, значит. Для всех которое. А свое, значит, скрываешь.
   - Верно, - обрадовался Демон такому пониманию.
   - А национальность у тебя какая, Демон?
   - Татарин, - заместо "иди ты нахуй" ответил Демон. Почему то этому деду хотелось ответить нормально, не крысясь.
   - Татарин, значит. Похож. На других ты, правда, не похож.
   - Это как? - удивился Демон. Хотя да, что тут думать. Волосы то длинные. Наверняка клиенты этого старика бриты под ноль.
   - Ну, за чем ты сюда пришел, понятно. Другое дело, что в тебе другая, чем в них во всех, цель. Да и сам ты другой. Из другого мира.
   - Чего? - поперхнулся чаем Демон, и поднял глаза на старика. Однако прежней иронии в них не было. Скорее, скрытая надежда и некоторая опаска.
   - Ты сам же знаешь. Разве не видишь, когда ходишь среди людей?
   - Вижу..., - согласился Демон, - Просто не ожидал этого здесь услышать.
   Демон отставил чай и откинулся на спинку стула. Начинался какой то странный и интересный разговор, которого Демон не ожидал уж совсем.
   - Я таких как ты вижу изредка на улице. Только они все печальные, изъеденные грустью как сталь ржавчиной. А ты другой. В твоих глазах огонь. Ты настроен действовать. И даю зуб, ты один. Так ведь?
   - Ну, положим, - нехотя ответил Демон, напрягшись.
   - Не напрягайся. Я никому тебя не сдам, ни ментам, ни браткам, ни кто там во врагах у тебя. Хотя врагов твоих знаю. Вон они, в телевизоре мелькают.
   Демон перевел взгляд на экран. Заседание думы смелила яркая эстрадная свистопляска, грохот аплодисментов и вечно молодые ебалова звезд, пезд и прочих примадонн. Какие то кроуны в пиджаках уже прыгали по сцене, разевая рты. Из за заглушенного звука смотрелся этот шабаш весьма потешно. Демон ненавидел эстрадных пидоров. Под их ебанутое кривлянье каждый день кто то умирает в нищете или загибается от передоза, под грохот аплодисментов и тупое ржание дибилов разграбляются остатки страны, а деньги с запада, полученные за эти кровоточащие куски, помогают организовать фуршеты для умных, предприимчивых и успешных, которые смотрят вперед и вертятся, чтобы попасть в виннеры. Пока телепидоры поют про водку и еблю, пока тупое мясо в зале гогочет над своей участью забойной скотины, последние мужчины, способные держать в руках оружие, а не чужой член, гибнут на войне от пуль и растяжек, проданных пузатыми дядями с большими погонами со своих же складов. Гибнут, оставляя после себя лишь могилы и вдов, лишь память в сердцах друзей, а моральные уроды в пиджаках орут и кривляются на сцене, чтобы хруст переламываемых траками костей не дай боже не заглушил шелест долларов и грохот рекламы, новый гимн нашей Родины, мировой пантин прови. А теперь эта гвардия улыбчивых тварей задает ритм потребительской биомассе, которая только радуется, что город сдали немцам. Как хорошо стало жить!
   - Не злись Демон. Не злись, остынь. Успеешь еще. Успеешь, с дружками своими. Пей чай. Вон, медку бери. Успокойся.
   Демон опомнился. Мелкая дрожь била тело, взмокшее от напряжения. Такого Демон не испытывал еще никогда. Бушующей внутри злобы, запертой, как пар в котле. Пар, который пытались запереть с самого рождения. Учись и работай, смотри телевизор и пей пиво, еби кочерыжек и плоди орущее потомство. Не думай, не смотри по сторонам, это плохо. За тебя подумают, тебе покажут то, что нужно видеть. Старайся, тянись вверх, и все будет как у людей. Это ведь не особо напряжно, и после работы тебя ждет заслуженный отдых, пиво в руке и футбол по телевизору, под ухом щебечет любимая а дети кричат на улице. Не слушай, как внутри что то тормошит тебя и из последних сил хрипит и просит тебя, ебаного барана, очнуться. Потеряй девственность до выпускного, круче всех бухай и громче всех перди. Вот твой удел. Круто жить, и круто умирать! Ведь выйдя на пенсию лысым пузатым уебком с болящими коленями и геморроем, ты сможешь бухать постоянно и нихера не делать, а еще учить молодежь жизни и пользоваться заслуженным авторитетом, ты ведь такую жизнь прожил! Как у людей! Суки. Уроды. Пидарасы.
   Одно дело знать или видеть. А другое - когда понимание через тебя проходит, как электричество, затрагивая каждый нерв. Только сейчас, на кухне у деда Аркадия, Демон не осознал и не понял, а ощутил жар сковороды, на который его обрекли жариться вместе с шевелящимся, пульсирующим кровавым фаршем под названием человечество. И злобу вызывало не то, что ему, Демону, отвели участь среднестатистического ничтожества, а то, как грубо и цинично некие дяди положили хуй на все, о чем Демон мечтал и чего хотел, а еще на все чего не хотел и что ему не нравилось. Дяди просто взяли и решили все за Демона, ни разу не спросив его самого. Именно это и взбесило. Именно за это и хотелось спросить с неведомых пидарасов. Спросить за все, за каждую минуту, когда Демон, обессилев, лежал ночью на кровати и думал, как было бы заябись завтра не проснуться. Спросить с процентами, спросить не слушая о чьих то правах на жизнь, не слушая о высшем благе и прочей херне. Просто придти, и приставив нож к горлу, молча посмотреть в глаза, медленно расширяющиеся от осознания неизбежного. А потом вдыхать вонь прокисшей в венах крови, которая потечет на пол. А потом, плюнуть на труп, и еще сжимая зубы, уйти. Нет, господа, от ответа не уйдет никто. Вы слишком долго решали кому и как жить. Пора пожинать что посеяли.
   Холод змеей прополз по позвоночнику, коснулся сердца и уполз куда то в кишки. Холод и некое странное удовольствие, как если долго сидеть в неудобной позе а потом распрямиться. Это было прикосновение мира. Реальности. Холодное, равнодушное. Прикосновение одиночества. Не когда один. А когда один против всего мира. Голый, и укрыться не за что от ледяного ветра. А все равно стоишь.
   Демон прокашлялся, и молча пил чай, слизывая с ложечки мед. Стало стыдно. Ну вот, не сдержался.
   - Так что насчет оружия? Что есть, какие цены, когда достать сможешь? - тихо спросил, как бы между делом, Демон. Аркадий кивнул, словно ждал этого вопроса.
   - Доставать сам будешь, - ответил дед, - Что нужно будет, то и возьмешь. А цену мою ты мне уплатишь так и так.
   - Ты чего, старый? Я тебя не понял, - изумился Демон.
   - Понял ты все прекрасно. Оружие тебе отдаю. Расскажу, где нычки устроены. Кто устраивал, уже давно в земле лежит. Есть там и мои схроны. Там и оружие, и деньги. Сам все делал, своими руками. На станке вытачивал. Кое что покупное. Вам хватит. А отплатишь мне кровью. И своей, и чужой.
   - А не боишься? - спросил Демон, - Ладно, братве оружие мастеришь. Но мне помогать.. Тут не только менты тебя могут заметить.
   - Боюсь? - усмехнулся старик, - Я у самого батьки Махно в коннице ходить не боялся, а потом в Отечественную в штыковую ходить. И умирать я не боюсь. Отбоялся. А если кто придет, есть чем встретить. Загляни под стол. Видишь колечко? У меня в каждой комнате по сумке стоит. В сумках взрывчатка и шарики от подшипников. Хоронить будет нечего, если разве что то со стены соскребут.
   - У Махно, говоришь? Сколько ж тебе тогда лет?
   - Много. Удивляешься, почему из задницы песок не сыпется? Это все любовь моя, Леночка. Подобрала меня, умирающего. Краснопузые нас тогда уже добивали, по лесам вылавливали. Ватагу нашу пулеметами скосили, а последних шашками порубили. Вот и я истек бы кровью, если бы Лена меня тогда не нашла. Выходила в хатке своей. Ведьма она была. Только я на ноги стал, и она от лихорадки слегла. Недолго промучалась. Я от нее не отходил, на моих руках отошла. Много она мне чего тогда рассказала, только и запомнил, что до глубокой старости проживу и встречу человека с огнем в глазах, которому надо помочь. Вот я и .. помогаю. Хоть в старости увижу, как кто то мое дело докончит, погубит к черту всю эту сволочь. Так и жил, не болел, пуля не брала, заговоренным звали. Жил я и сам думал - зачем? К чему? После войны то и начал, того. На станке детали вырезать. Само как то пошло. Работал на заводе, ну и подошел мужик какой то. Спросил - могу такую деталь? Ну а я чего, смог. Несколько деталей ему за крупу выточил. А потом плюнул и начал вовсю. Лихие люди во все времена были. А сейчас, и времена лихие настали. Я сам не праведник, пропадать так пропадать. Буду с дружками своими на одной сковороде в аду кувыркаться, как опрокинусь.
   Демон не нашелся, что сказать. Дед тоже замолчал, а потом ушел в комнату. Вышел с длинной спортивной сумкой.
   - На. Дома откроешь, окна только зашторь хорошенько. Не удивляйся. Я во сне много раз тебя с этим видел. Как надо, так и сделал, все что от меня требовалось.
   Демон понял, что пора идти. Как собрался, как дошел до дома, начисто вылетело из памяти. Даже не помнил, сказал ли деду спасибо. Только захлопнув за собой дверь и заперев ее, очнулся. Наскоро разувшись, зашторил окна и наконец смог открыть сумку.
   - Пиздец, - только и смог сказать Демон.
   В сумке, в ножнах со всякими ремешками, покоился длинный прямой меч и еще какие то свертки.
  
   Дед Аркадий сидел, попивая чай. Он не стал закрывать дверь за гостем на замки и цепочку, как обычно. Уже не понадобится. Он все рассказал парню. Единственное, о чем смолчал, так это о словах Лены, что встретив человека с огнем в глазах, вскоре встретится с ней на том берегу реки. Аркадий не сомневался, что все будет именно так. Он давно понял, что предопределение правило его жизнью, что вся его жизнь это лишь ступень на огромной лестнице, по которой идет человек с огнем в глазах. Он назвался Демоном, но Аркадий знал его настоящее имя. Не то, что написано у него в паспорте, а то, что написано у него в сердце. Он долго не мог свыкнуться, смириться с этим знанием. Но никто его не спрашивал, никто не уговаривал его делать так, как должно. Река не спрашивает листик, упавший на гладь ее вод. Поэтому, когда подходило время, Аркадий делал то, что приказывало его сердце. Устраивая тайники с оружием или выковывая своими руками этот меч, он чувствовал, что поступает правильно, и не слушался метаний разума.
   А сейчас, Аркадий, глубокий старик, у которого бороду едва тронула седина, готовился перейти реку. Он уже видел, как на том берегу стоит она, его Лена. Кого он видел вначале через сумеречный бред, а потом смотрел, как она сгорает в жару лихорадки. Аркадий сделал шаг, и холод вод реки сковал его ноги по щиколотку. Он шел все дальше и дальше, и холод охватывал его тело. Когда край вод коснулся груди, в которой билось сердце, в дверь позвонили, а потом, поняв что она открыта, вошли в квартиру.
   - Я же предупреждал тебя, Аркаша. Ты не слушал. А теперь ты не того человека сюда впустил.
   Менты ввалились в квартиру, с ними вошел и представительный человек в сером костюме и черном галстуке. Но Аркадий едва слышал их, галдящих на берегу реки. Отсюда, с ее середины, все было плохо слышно. Да и прислушиваться не хотелось. Там, на том берегу, ждала любимая. Аркадий глубоко вдохнул и сделал еще шаг, погрузившись в воду уже по шею.
   - Э, мужики, да он вроде того, помер.
   - Вот блядь. Ладно, похуй, квартиру его осмотри, давай, быстро.
   Когда вода скрыла его с головой, холод пошел по поднятым над водой рукам. Он шел и шел вверх, и давал облегчение и радость. А когда холод дошел до пальцев, Аркадий на миг остановился, словно вспомнил что то. Там, где то безмерно далеко, кончик пальца ощутил холод металла, и резко дернулся.
   Холод вод реки отпустил, на берегу грело ласковое солнце. Вниз по реке текли несколько старых, опавших на гладь ее вод листьев.
  
   Темный грязный подъезд распахнулся щербатой пастью сифилитика и проглотил Демона. Покореженные ячейки почтовых ящиков напоминали остовы подбитых танков, разводы облупившийся штукатурки - картины психа или абстракциониста. Под лестничным пролетом первого этажа воняла куча мусора, кому то было, видать, лень дойти до помойки. И похоже, до туалета. Под ногами едва слышно шебуршнул, перкатившись, маленький шприц, присоединившись к шеренге пивных бутылок.
   - Во, прямо символическая картина, - подумал Демон, - Шеренга бутылок это расстрельная команда, шприц это бесчувственный монстр особист, а скрюченный папиросный окурок это исполненный мученик совести. Однако, удивительное рядом. Называется, просто смотри вокруг.
   Демон в детстве очень любил рассматривать все вокруг, различая в кронах деревьев фигуры в различных позах или лица, про облака и говорить нечего. Совершенно случайные сочетания различных предметов, трещинки на асфальте, линии на руке и вообще все, что только попадало на глаза превращалось в удивительные картины тайного мира, невидимого вечно спешащим до усрачки людям. И вот, эта интересная способность прорвалась сейчас.
   Лампочки в подъезде не горели, но Демон хорошо видел в темноте, и свет ему был не нужен. Так только лучше, всегда можно скрыться в тени от невовремя вышедшего соседа. И главное, никто не увидит лицо, которое пока не стоит скрывать. Осторожно поднимаясь по леснице, Демон не издавал ни звука. Прислушавшись, не обнаружил ничьего присутствия. Опасность тоже не чувствовалась. Поднявшись на третий этаж, Демон остановился перед внушительной дверью. Сняв пальто, он взял его в левую руку, скрыв оружие, и нажал на звонок.
   Зажглась яркая лампа установленного над входом в квартиру прожектора, осветив пространство перед дверью. Демон прикрыл от света лицо рукой. Лязгнул замок, дверь отворилась. Высунулся одетый в халат на голое тело мужик в очках. Вот он, Паша Липкий.
   - Опять без звонка? Заебали уже, сколько раз предупреждал. Хуй пущу в следующий раз, - отступив внутрь квартиры, злобно прошипел Паша, рассматривая странного типа, который, видимо, решился придти на пробы. Наверное, мальчики посоветовали, потому что Паша помнил всех своих питомцев. А смуглого парня в плаще, он не помнил. Странный он какой то. Немного грустный, и глаза, они что, черные?
   - Следующего раза не будет.
   Паша обернулся, сознание зафиксировало щелчок закрывшейся двери, и блеск чего то стального. А потом Паше стало трудно дышать, и в груди стало холодно и больно. Паша опустил глаза и увидел острие меча, пронзившее его тело.
   Смотреть на это было страшно и мерзко, Паша постарался отвлечься и перевел взгляд на стену прихожей. Перед глазами встали старые обои с узором из французских лилий. Паша вдруг различил мельчайшее пятнышко, каждую крапинку на обоях, каждый изгиб рисунка, которого раньше даже и не замечал. Убогий узор вдруг стал сложнейшей мозаикой, тусклые и выцветшие краски предстали величественными переходами тональностей, картиной гения.
   Еще Паша почувствовал совершенно неуместное, адское по своей силе возбуждение. Такого желания он не испытывал никогда за свою богатую на удовольствия жизнь. От затылка до копчика вдруг словно молния пробила, и Паша понял. Это жизнь. То, то он не ценил, сжигая с каждым днем как сигарету. То, чего он даже не замечал за своей похотью и жаждой наживы. То, что у него сейчас отнимут. Отнимут, невзирая на права человека и демократию, на политкорректность и свободу ориентаций. Его сотрут, как ошибку в программном коде, уберут, как кучу говна в парадной. Это конец.
   - Но почему? Почему я? Почему не кто то другой? Ведь все было так хорошо, все было налажено, было так кайфово и уютно! Нет! Я жить хочу! - хотел заорать порнорежиссер, но зарождающийся крик стал отвратительным клекотом в проколотой, разворочанной груди.
   Паша вновь поднял голову, чтобы рассмотреть своего убийцу. Какая холодная сосредоточенность на этом лице, а он так молод, не дашь и двадцати лет. Коротким ежиком стриженные темные волосы. Он сам весь какой то темный, темнота словно проявляет его черты, а не скрывает их. Глаза. В них пылает страсть и ненависть. Какая то цель, на пути к которой встал Паша. Откуда эта серьезность, эта целеустремленность в столь молодом теле?
   Демон резко выдернул меч, Паша Липкий снова схватился за грудь руками, между пальцев тут же потекла кровь. Извращенец почувствовал, как слабеет тело, и попытался устоять на ногах и облокотился о стену. И тут же сполз по стене, заметив изгваздавшие обои разводы крови. Своей крови. Лежа на полу, Паша чувствовал разливающийся по телу холод. Его глаза безразлично запечатлели берцы убийцы, который безразлично, как через мусор, переступив умирающее Пашино тело, направился дальше в квартиру.
  
   Последнее, что Паша почувствовал, когда глаза уже не видели ничего, и тьма вокруг сгущалась, была обида. Обида как раз на это отношение к своему телу, через которое так наплевательски, без задержки и чувств, перешагнул этот молодой, но уже такой страшный, несущий в себе столько холода и решительности мужчина, душа которого покрыта сотнями шрамов. И в этой душе не нашлось даже немного места для Паши. Лишь в глазах было то, что давало гомосеку какую то надежду, последнюю надежду умирающего. Паша за миг до того, как лезвие ножа вошло в его жаждущую наслаждений плоть, увидел бесконечный ряд серых облаков, тянущихся вдаль, за горизонт. Облака высокие, грозовые, с пушистыми, бархатными краями. Они надвигаются как штурмовые башни, хмурые и холодные. Дует ветер, легкий и прохладный. И в этом небе нет никого. Абсолютно никого. Есть покой. А еще есть море, спокойное и штилевое, такое же серое и прохладное как и небо. Море слегка омывает песок, на котором нет отпечатков ног, и нет мусора. Ряды маленьких, созданных ветром дюн не нарушает ничего. Там спокойно и хорошо. Там нет боли и жестокости, там нет войны и смерти. И места для таких как Паша, там тоже нет. Этот берег под безразличным высоким небом принадлежит убийце, который пришел в Пашину квартиру и забрал Пашину жизнь. Забрал, словно сорвал с дерева яблоко, и попробовав, брезгливо выкинул в сторону кислый плод. Близость смерти дала педику возможность заглянуть убийце в глаза и увидеть кусочек его души, испытать тот покой хотя бы на миг. Так бездомные дети смотрят через стекло на уют и тепло чужих домов. Паша попробовал коснуться еще раз этого видения, но увидел он только иссеченную белыми рубцами серую кожу.
   Пашу Липкого вдруг словно бросили в яму с битым стеклом. Он понял что умер, покинул свое тело, но смотреть на себя, лежащего у стены под красной дорожкой на обоях, в луже собственной крови, не хотелось. Битое стекло резало и терзало его, боль становилась все сильнее, словно раны от стекла поливали уксусом, и Паша ужаснулся тому, что с ним делается. Черные глаза убийцы вновь встали перед взором зарезанного извращенца, и педофил понял, что убийца продолжает уничтожать и пытать его даже после смерти. Могучая суть этого незнакомца выдернула душу Паши Липкого из тела вначале ножом, а потом чудовищной волей. Тело убийцы сейчас уничтожает пришедших поразвлечься на сьемку гостей, руки убийцы пускают кровь и наносят раны, но тьма, которую убийца несет внутри себя, расстилается по квартире и вонзается в хлипенькие, дрожащие души извращенцев.
   Паша ощутил на себе касание этой тьмы. Перед взором педофила пронеслась вся его жизнь. Жизнь, полная только мыслей о крепких членах и сочных задницах, оценки чужих тел и денег, которые можно за них получить, и удовольствия, которое могут эти тела доставить. Чужая воля сдавила Пашу, как удав добычу, и гомик понял, понял с подачи этого демона, каким убожеством был он, Паша Липкий. Сколького он не видел из за своего уродства, сколько он извратил, испортил своими уебищными мыслями и действиями, опоганил, как если лужайку прекрасных цветов залить гниющей трупасиной и жидким, полным шевелящихся глистов дерьмом. Паша не видел этого, он видел мир и людей как орудие для достижения очередного оргазма. Он не задумывался, что несет в мир. Мысли о наказании были давно отброшены и забыты, мыслей о своей низости не было никогда. До тех пор пока кто то не взломал Пашин мир, как атомный ледокол взламывает льды. Демоническая сила убийцы ломала и корежила Пашу, как если бы педик вдруг обрел прозрение праведника, осознавшего бездну своей греховности. Эта темная сила грубо, не считаясь ни с чем, заставляла Пашу испытать все, что он нес в мир.
   Пашу бросали на кровать, и держали руки и ноги, цинично и не обращая внимания на мольбы, гладя грубыми руками беззащитное тело, стискивая жесткие пальцы на детской плоти. Паша орал от боли, которая выдирала все внутри, которая делала из души, доселе знавшей только добро и заботу, помойную яму и свалку трупного рва скотомогильника, а в это время шутящие и дрожащие от возбуждения дядьки ебали Пашу в рот, в задницу, в пизду. Плоть горела от боли, от чудовищности того, что с ней делают, и это Паша захлебывался от забившего горло горячего кляпа, пытаясь хотя бы вздохнуть.
   Это Паше сквозь помехи и серо - красную муть казалось, что нечто твердое между ног четвертует его с неистовым ритмом. Каким прибором можно измерить скорость боли? Люди не придумали такого прибора и навряд ли придумают, потому что им плевать на боль других. Но Пашин спидометр боли зашкаливал и искрил сейчас.
   Это Пашу, избитого, с текущей между ног и изо рта кровью, смешанной со спермой, уставшего даже молиться о том чтобы это скорее кончилось, уставшего думать и испытывать боль, уставшего биться и вырываться из клетки, которой вдруг стало истерзанное тело, Пашу, только ощутившего миг облегчения, вдруг стали хуярить стальными тросами, ногами, кулаками.
   Это Паша в животном, перешедшем все пределы ужасе, который уже стал инфернальным ревом, Паша скрутился в клубочек, но руки вновь расправляли его и били, били, били. Сломали ребра мощными ударами ноги, ребра вошли в легкие и на вдохе, который еще почему то делало месиво изъебанного и избитого мяса, на вдохе булькала кровь. Нос уже давно сломался, уши и губы висели кровавыми лохмотьями, а глаза вытекли вонючим киселем.
   Но Паша еще жил, если это можно назвать жизнью. Паша уже ушел в инферно, ушел туда при жизни. И это Паша Липкий, гомик и педофил, почувствовал сквозь инфернальную завесу, что его берут за ставшие осклизлыми от крови и мочи кишки волос и бьют, бьют фаршем лица об пол, а кто то сверху ссыт и смеется, и последнее что Паша чувствует, это как соленая моча щиплет рану, бесконечную рану, которой стало тело. Но на этом все не заканчивается. Камеру выключают, и отснятый фильм продадут улыбчивому брокеру из Америки.
   Но это потом. А сейчас Пашино тело заворачивают в целлофан, кладут в пакет с яркой раскраской и рекламой сети супермаркетов "Фактория", кладут еще что нибудь тяжелое, и едут в теплой, пахнущей ванилином машине, где играет шансон, чтобы скинуть пакет в реку с Чертова Моста. Но и это не конец.
   Паша становится орущей от горя теткой, на телевизоре стоит фотография улыбающейся девочки с огромными бантами, которая только только пошла в первый класс.
   Паша становится самим собой, убитым порнографом, которого поймал в свои темные руки демон, демон в человеческом обличье, который зашел в Пашино жилище и цинично, без эмоций, перерезал Паше Липкому горло, а потом шагнул через тело, чтобы снова убивать. Паша думает, что все кончено, что сейчас ему позволят умереть. Но тьма внутри демона ухмыляется, и ад продолжается.
   Пашу снова держат, снова шутки и смех, снова яркий свет съемочных прожекторов. Паша сделал это за дозу, и его ломает, ломает в ожидании укола, такого желанного, за который можно сделать все, все все. Тонкое лицо в очках с дорогой оправой, это лицо Паша узнает, это же его лицо, но он сейчас лежит и его держат. Это лицо что то говорит, стекла очков блестят, губы кривятся в ироничной усмешечке. Доза. Он обещал дозу. Он всегда дает дозу, дал и в первый раз, и было так хорошо. Но за дозу надо делать это.
   И это начинается. Собака с мутными от наркотиков глазами становится сверху, а Паша лежит на спине, и кто то раздвигает ему ноги и массирует член, чтобы он встал. Паша мало что соображает, его бля ломает, каждая клетка, каждый мускул, каждый нерв болит и мозг сверлит только одна мысль, мысль о дозе. Паша представляет полный ширева шприц, и его трясет еще сильнее, и шприц не исчезает, он заслоняет все вокруг, и течет пот, и слюни, и Паша пердит.
   А потом боль, расекающая анус, и Паша открывает глаза, и видит над собой красный собачий язык, и слюни с этого языка падают прямо на лицо. Огромный дог пыхтит, закатив глаза и вдруг боль от ломки прекращается, боль вообще отступает, и Паша вместо собачей морды видит над собой лицо матери, которая взяла его на руки, потому что он плакал ночью, и это было так давно, а теперь она не знает что он делает чтобы получить дозу.
   Паша становится взрывом боли, боли от осознания того, до чего докатился. Паша становится криком, криком боли внутренней, и перед глазами стоит лицо матери, а потом оно становится как стекло прозрачным и сквозь него, со стороны, видно растянутое тело подростка и над ним дергающаяся собака. Паша становится одинокой слезой, скатившейся по щеке, слеза смешивется с собачьей слюной и меркнет. А перед глазами вновь встает шприц, и внутри у него багровая, светящаяся кровь.
   Паша становится мотком колючей проволоки, и пучок колючек - это каждый эпизод его жизни, каждый его оргазм, оплаченный чьей то жизнью, цена которой для Паши была равна цене презерватива. Но теперь раз за разом Паша сам становился презервативом, сам же использовал себя и выкидывал чтобы одеть заново, сам же подкладывал себя под наркоманов и заплативших пидоров, сам же ложился под них, сам же подыхал от передозы прямо в кровати или в вонючем подвале на трубах, куда лег чтобы согреться.
   Искупление. Это было искуплением. Паша понял, что Демон наслаждается его болью, которой истекает Пашина душа, как истекает оставленный на жаре стаканчик мороженого, становясь все меньше. Паша понял, что искупает вину. Вина перед этим демоном, наполняет демона жизнью. Ведь именно Паша создал этого безжалостного монстра.
   В то время, когда Паша кушал в дорогих ресторанах и смотрел стриптиз в элитном гей клубе, подрачивая через карман пиджака ручной работы, этот демон строил улыбки уродам на работе и думал, как распределить зарплату. А еще, демон думал о том, как ему жить. Как найти место, где не нужно постоянно держаться наготове, чтобы черви в облике людей не объели его до костей. Как найти место, где нужны его таланты, и нужна доброта, которая когда то была внутри этого демона. Доброта без ограничений и ранговых различий, для всех и без остатка.
   Паша понял, что в то время, когда он сорил деньгами, ездил на своей блестящей на солнце машине, и перед ним раболепствовали продавцы модных бутиков и официанты солидных общепитов, когда Пашин статус в обществе, подкрепленный деньгами, давал ему уважение, демон страдал. Страдал потому, что еще был добр, еще считал что есть справедливость и принципы, по которым человека уважают за сердце, а не за деньги и силу.
   Демону было плохо, и он не знал куда деться, потому что его мысли были быстрее и точнее мыслей человека, но это приводило людей в ярость и недоумение. Демон хотел умереть, потому что его родители считали его уродом и хотели изуродовать, чтобы демон стал человеком. Стал нормальным, адекватным, а не психом и изгоем.
   Демона водили к психологам, с ним слащаво беседовали, играя в родительскую заботу, играя в кнут и пряник, давая понять, как заслужить любовь и ласку. В которой демон тогда нуждался.
   Паша понял, что каждый его вздох, каждый миг, каждый день его сладкой жизни делал адом жизнь демона. Демона, который в своих мечтах видел великий, новый мир, полный гармонии и процветания, развития и взаимопонимания. Демон хотел сделать мир таким. Но за это желание демон был наказан. Наказан Пашей Липким и миллионами таких же, как Паша. Своими руками Паша уничтожил тот мир, о котором мечтал убийца, ведь только в мире наркотиков, секса и денег мог сладко и беззаботно жить такой урод и уебище, как Паша Липкий. Только в мире крови, грязи и холода Пашу погли уважать и считать адекватным и успешным человеком. Поэтому Паша всей своей жизнью старался разрушить тот великий мир, старался сделать так, чтобы демон исчез, заглох и забился в угол, не мешал брать от жизни все, не мешал жить в удовольствие, ведь ты этого достоин. Демон своими детскими мечтами, нежеланием взрослеть и максимализмом грозил прервать секс длинною в жизнь. И поэтому Паша каждый день убивал демона, он и миллионы таких. Но не вышло. И тот монстр, которого Паша создал своими руками, пришел к своему создателю и вонзил меч в грешное тело.
   Эта мысль ужасом пронзила Пашу, как пронзает молния ночное небо. Демон рассмеялся. И Паша Липкий исчез во тьме и погас, как сжимается в точку и гаснет изображение на экране старого лампового телевизора.
  
   Демон злобно ощерился, шумно дыша. Такой свободы он не испытывал никогда. Правил нет. Чужих, сковывающих, заставляющих быть кем то другим, не собой. Правил, запрещающих назвать грязь грязью, низ низом и порок пороком. Правил, оправдывающих все слабости человеческой природы. Правил, возводящих инстинкт в роль истины. Правил, предписывающих уничтожить любого, кто будет против. Изнутри словно бьет струя раскаленного газа, сила пронзает тело, спаивая воедино мысль и действие.
   - Твари, вы все умрете, - неслись в голове мысли, - Вы заплатите. Заплатите сполна просто за то, что я живу среди таких как вы. Что я не могу свободно и открыто уничтожать такую плесень, как вы. И главное, вы заплатите мне за то, что сотая часть моей злобы, которая копилась внутри, досталась не вам, а моим близким и мне самому. Вы заплатите за каждый миг, который я считал себя некой тварью и выродком, в то время как еблись между собой, считая доллары. Я ненавижу вас. Я ненавижу ваши ебаные деньги, и весь ваш сучий мир, всю эту блядскую игру в вежливость и галстуки. Я демон. И сегодня вы мои жертвы. Никто, никакие ваши законы, никакие ваши религии и морали не сдержат больше моего желания истреблять вас, суки. Вы заплатите за мои цепи, от которых я не мог отказаться, чтобы не быть уничтоженным.
   Так, какая то возня слышна в квартире. Никто даже не выглянул в прихожую посмотреть, что происходит. Наверное, бухают или ебутся, не до гостей. Ага, между прихожкой и квартирой дверь. Пять баллов.
   Переступив сползшее на пол тело, Демон повесил пальто на крючок, толкнул дверь и вошел в квартиру. Межкомнатных дверей не было, Демон не увидел даже двери в туалете. Ну конечно, все без комплексов, чего закрываться то, не скрывать же соблазнительные тела, предназначенные для удовольствия и любви. Вся полнота картины настигла Демона уже в стремительном движении. Кажется, у Паши Липкого была вечеринка и параллельно, шли сьемки. Играет разудалая музыка.
   - Все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю! Все будет хорошо, все будет хорошо, тебе я обещаю, - жизнерадостно и энергично кричал сисястый трансвестит под примитивную, зато задорную музыку. Ну, отличные слова для этого притона, который уже сейчас стал скотобойней, - Ха - ра - шо!
   Прихожая выходила сразу на большой зал, где ярко горели прожекторы освещения и высилась на паучьих лапках треног всяческая съемочная техника. Посреди зала стояла огромная кровать, как их еще называют, траходром. На ней, крепко привязанный кожаными ремнями, лежал парнишка. Лицо скрывала кожаная маска с заклепками, рот маски закрыт на молнию. Ноги пацана раздвинуты и подняты кверху, как у развратной шлюхи, и зафиксированы в таком положении кожаными кандалами. Между этих раздвинутых ног, утробно порыкивая, дергался чудовищно толстый мужик, кажется Демон его уже видел на компроматном диске из коробки. Брюхо жирного урода слабо колыхалось в такт движениям, лицо тоже скрывала садистская маска, из под нее свисали длинные сальные кудри. Если ублюдок и заметил появление Демона, то не придал этому никакого значения, посчитав убийцу за еще одного участника шоу.
   В маленькой грязной кухонке под столом валялась то ли в доску пьяная, то ли обдолбанная девченка, лет шестнадцати. Миниюбка задрана, топик болтается у горла, открывая торчащие сиськи, покрытые застарелыми, не сходящими синяками. Тощие бедра тоже раскрашены черными и желтыми синяками, белыми пятнышками следов от сигаретных ожогов. Лицо лолитки скрывают мокрые волосы. На столе тарелки с какими то объедками, между посудой куполами возвышаются водочные и винные бутылки. Еще одна бутылка торчит у девки между ног. Горлышком вперед.
   В туалете сидит ногами на унитазе совершенно голый, крепко сложенный мужик в розовом лифчике и одной рукой дрочит, а второй в достойном перфоратора темпе, постанывая от удовльствия, втыкает в очко черный вибратор. Под негритоса лег, типа. Еще один дилдос, вздувая испачканные чем то коричневым щеку и губы, торчит изо рта. Тело накачанного гомика на первый взгляд выглядит покрытым искусственным загаром, и только потом доходит, что урод измазан калом. Пидору открывается хороший обзор, и все происходящее в зале видно до мелочей, и наверняка служит для извращенца источником возбуждения. Пол перед унитазом забрызган спермой и калом, посреди этого безобразия валяется клизма.
   Рядом, в ванне, сидит молодая блондинка, словно сошедшая с обложки плэйбоя. Ее ангельское личико застыло в выражении экстаза, словно девчонка сидит на морском побережье и лицо овевает прохладный бриз, а тело целуют солнечные лучи. Только вместо бриза нежную кожу ласкает журчащий фонтан из мохнатки сидящей ногами на бортиках, как на толчке, раскорячившейся брюнетки. Золотой дождь, бля. Писсинг нахуй. В двух комнатах поменьше, пройти в которые можно через зал, никого не видно.
   Еще одного участника шоу Демон чуть не пропустил. Вообще, восприятие работало так, словно сам Демон смотрел, как кто то играет в шутер. Некоторые свои действия он осознавал и замечал уже после того, как они были совершены. Так и здесь. Словно бы случайный и кажущийся совсем не сильным выпад лезвием, продолжние стремительного шага, свалил обувающегося, сидящего на корточках парнишку. Истинная резкость достигается без напряжения. Сам Демон никого не заметил, охуев от открывшейся взгляду панорамы. Но тело заметило и молниеносно отреагировало. Не останавливаться, вперед, вперед! Юный герой картин категории икс упал навзничь, пытаясь закрыть руками зияющую дыру на месте горла. Яркая, алая кровь заляпала ослепительно белую рубашку и модный галстучек. Глаза бедолаги жалостливо смотрели вверх,в глаза убийцы. Демон улыбнулся умирающему. Такая добрая, наивная обида стояла в этих глазах.
   Демон оставил преуспевающего порноактера наедине с его уходящей жизнью, стремительно шагнул вперед и оказался перед дрочащим мужиком на унитазе. На вид он самый крепкий, пока занят, нужно гасить. Пачкать лезвие об урода не хотелось. Поэтому Демон схватил стоящую у входа в толчок швабруи с отвращением ткнув измазанного говном онаниста в колено, подался назад.
   Как то давно Демон скачал из Сети фотографию объявления в общественном сортире. Объявление предупреждало, что становиться на унитаз ногами не только безнравственно, но и очень опасно. Эту нехитрую истину на своем опыте постиг любитель какашек. Пизданулся с унитаза он очень красиво. Нога, по которой ударил Демон, соскользнула внутрь унитаза и застряла там. Педик попытался схватиться за что то руками, но этим лишь еще больше придал себе инерции и окончательно потеряв равновесие, ебанулся головой о выложенную кафелем стену и рухнул, еще раз приложившись головой, теперь уже об пол. На кафеле стены остался коричневый след от дерьмеца, которым пидор покрыл себя вместо лечебной грязи. Застрявшая в унитазе голень противно хрустнула, сломавшись. Осколки, острые как индейский костяной нож, вспороли кожу и мышцы, брызнула алая кровь. Человеческие кости очень прочны, если нагрузка продольная. А поперечная, увы, ломает их только так. Болевой шок и двойной удар головой вывел копроонаниста из игры, сознание покинуло его. Разводы крови из перерезанного горла, оставшиеся на стене в прихожей, никак не затронули Демона. Но от вида открытого перелома стало реально дурно. Демон с трудом удержался от мощного блева.
   Теперь, к ссыкухам, пока не завизжали.
   - Блядь, вот ведь аэробику себе устроил, - подумал демон, - Нет чтобы достать из кобуры пистолет, а не это перышко, и сделать дело тихо и спокойно. Бегай тут за гомосеками теперь. Не, ну ты погляди. Сегодня явно день травматизма через сантехнику.
   Обоссаная блондинка повернула прелестное личико и как раз застала момент, когда педик опрокинулся с унитаза и очень больно стукнулся головой, а потом еще и показал, какой высоты бывают фонтанчики крови из порванных артерий. Чего ей в тот момент захотелось, сказать трудно. Она просто дико рыпнулась, попытавшись с хорошей скоростью встать и вылезти из ванны. Спасайся кто может, бля.
   Все уложилось в доли секунды. Рывок обоссаной блондинки со дна ванны опрокинул раскоряку - подружку. Ничего хорошего от такой акробатики не вышло - обе шлюхи неподвижно лежали в ванне. Отключились. Демон понял, что они вскоре захлебнутся. Надо будет их проверить, но остался еще жирный ублюдоке. Бегом в зал!
   Чуть не споткнувшись о парня, которого зарезал первым, Демон ворвался в зал, где теперь уже покойник Паша Липкий устроил сьемочную площадку. Жирдяй не обращал внимание на происходящее. Он двигал задницей со всей скоростью, на которую был способен его чудовищный организм. Кончать собирается. Демон взглянул на привязанного пацана. Тот слабо, как сонная лягушка, подергивался, в основном за счет мощных толчков пузатого сатира. Накачали наркотиками, скорее всего. Из задницы на простыню стекает струйка крови. Демон догадался, что перед ним приемный сын потухшей звезды непризнанной режиссуры, Паши Липкого. Рука сама взметнулась, и длинный клинок рассек вздувшееся чрево погрязшего в оргазме сатира. Моток внутренностей с брызгами крови и говна вырвался из плена, как резвый зародыш чужого, накрыв собой жертву извращенцев. Прикованный пацан никак не среагировал на произошедшее. Как и мгновенно похудевший от кесарева сечения с применением подручных средств мужик. Он, наверное, даже не почувствовал боли. И продолжил все так же ритмично трахать малолетку, смотря мутными от наркоты глазами скозь прорези в кожаной маске на собственные кишки.
   Еще рассматривая фотографии, Демон был готов и к крови, и к убийству. Он заранее подготовил себя к тому, что лишит жизни человека, который лично ему ничего как бы и не сделал. Он заранее подготовил себя к тому, что будет кровь и чужая боль. И войдя в квартиру - порностудию, он без колебаний и промедлений начал действовать, как заведенный механизм, как выполняющий программу робот. Четко и без эмоций. Демон думал, что готов ко всему. Но стоя под ослепительным светом прожекторов у кровати, перед дергающимся в оргазме животным, продолжающим трахаться даже после того, как его фактически убили, Демон понял, что больше так не может. Ледяная броня взорвалась, и наружу полыхнуло черно - багровое пламя.
   Сжав зубы, Демон ощутил себя героем аниме про магию, где персонажи выполняют суперудары на светящемся, ярком фоне. Руки сами взметнулись, поднимая полуторник, и выполняя движение, словно наполнялись силой. Демон увидел внутренним зрением, как лезвие меча запылало огнем. Воздух словно бы уплотнился и задрожал от вобранной в удар мощи. Миг равновесия. И сила устремилась на выход. Меч красиво, как в кино, рубанул, заставив воздух облегченно и испуганно загудеть.
   Голова жирного ублюдка мерзким комком поганой плоти, потных волос и перерезанных артерий прокрутилась в воздухе, и отлетев к стенке, упала на пол, оставив на обоях красную кляксу. Из шеи забили фонтанчики и показались пузыри. Сатир забился в судорогах, его покрытые варикозом ноги - колонны подломились, и мощный каркас рухнул на ковер, потянув за собой ворох кишок, оставивших на теле прикованного пацана красные следы. То ли от увиденного, то ли от выпущенной силы в глазах зарябило, держась за стенку Демон пошел обратно к туалету. Суки. Твари. Если и была какая то жалость ко всем ним, не вооруженные люди все же, то жалость эта и чувство расправы над безобидными прошло. Ебаная грязь. Нет, жалеть нельзя никого из них. Если они не при чем, почему ебутся на квартире, где одно уебище трахает ребенка, а другое снимает это на камеру? Неет, дорогие мои педерасты. Нет. Никакого сострадания к вам не будет, и не помогут ваши озаренные позитивом беззащитные личики. Никакой пощады.
   Лесбиянки лежали в ванне, упавший с унитаза педик тоже не пришел в себя. Около параши уже натекла лужа крови. Демон огляделся и нашел на тумбочке у ванны старые, ржавые ножницы. Ими убийца несколько раз брезгливо ткнул в шею ссыкух и говночиста.
   Демон вышел в прихожку, проверить что творится. Все нормально. Паша сдох и лежит на линолеуме пола, а не ползет вниз по этажной лестнице, оставляя за собой полосу крови. Так, ладно. Блядь, ну прямо забойный цех какой то. Сука, ну и вонища же от этой крови. Гадость. Грязь. Так, без паники. Демон подавил рвотные спазмы и пошел на кухню. Расслабляться еще не время. Да, понятно теперь, почему в гангстерских фильмах бандиты постоянно бухают. Еще сучка с бутылкой в пизде осталась. И ее резать? Придется. Как то даже противно ее мечом. А надо. Одно движение, и пьяная шлюшка присоединилась к компании веселых мертвецов.
   Вот и все. В живых тут остался только парень на кровати. Но он в отрубе. Да и резать его не хочется. Все равно не опознает. Да он навряд ли даже сегодняшний день вспомнит. А кожаная маска не позволит очень уж орать. Так, а может лучше все же загасить? На всякий. Демон засомневался было, застыв в раздумьи, но потом пошел в зал. Все равно туда надо идти. Приблизившись к кровати, едва не сблевал, такая вонища стояла. Много говна было в брюхе толстого сатира. Парень все так же лежит, не шевелясь. Суки. Демон опустил было уже руку с мечом, собираясь уходить, но тут жертва извращенцев открыла глаза. Под садомазо кожаной личиной эти глаза смотрелись дико. Затуманенные наркотой и пробивающейся сквозь дурман болью. Привычной болью, которую уже начала скрывать пелена безумия. Демон не мог этого выносить.
   - Ты заслуживаешь лучшего, чем эта жизнь, - мягко, заботливо прошептал убийца, и пронзил мечом сердце бедного пацана.
   Пацан не рыпался. Он наверное уже не воспринимал реальность. Демон остался один в квартире. Теперь это ощущение охватило убийцу. На миг он расслабился, как всегда расслаблялся, оставшись наедине с самим собой. А потом понял, что если не соберется, не сможет уйти отсюда, так и будет стоять и смотреть на умирающего паренька, чье смертное ложе оказалось ложем разврата. Так, все, хватит. Соберись. Ага. Вытереть меч о чистый край простыни. В ножны его. Теперь камеры. А камеры выводили изображение на запись в стоящий на миниатюрном столике в углу ноутбук. Демон поглядил на себя со стороны, потом поискался в менюшках и запустил форматирование жесткого диска, для верности вырвав кабели камер из портов, а сами камеры отключив от сети.
   Закончив с камерами, Демон глубоко вздохнул, закрыл на миг глаза, отпустив все мысли. Собраться, не торопиться. Все получится. Выдохнув, убийца пошел в ванную, где висело зеркало. Там внимательно осмотрел себя, нет ли крови на лице и одежде.
   Стоп, а что в тех комнатах? Осторожно переступая через лужи крови, чтобы не замараться и не оставить следов, чего каким то чудом не произошло во время бойни, Демон направился на осмотр маленьких комнат. В одной из них стояла кровать, только поменьше чем в зале. На полу комом валялась подростковая одежда, порножурналы и дилдосы. Больше ничего нет. Ага, это, детская комната.
   Во второй маленькой комнате всю стену занял шкаф с полками, на полках диски. Так, че тут написано? Качки, деревенские парни, курсанты. Ага, ясно. Готовенькая порнушка. А что в шкафчиках? В шкафчиках было навалом всякой мелочевки, но в одном Демон обнаружил стопку долларов. Отлично. Так, а что это за черная шкатулка? Может, драгоценности?
   Демон аккуратно открыл довольно большую шкатулку, ожидая увидеть бриллианты или золото. Но содержимое шкатулки потрясло его куда больше, чем брюлики. Внутри, красном бархате, отражая электрический свет никелированными боками, покоился Десерт Игл пятидесятого калибра. Исполинский калибр грозил смертью от попадания в любую часть тела. Не спасет ни броник, ни стена. Оружие для убийства слонов, качков и монстров из компьютерных игр. Даже будучи совершенно бестолковым оружием, пистолет завораживал взгляд, у Демона аж перехватило дыхание, он на миг застыл, любуясь монстром. Потом осторожно поднял пистолет и взял в руку. Класс. Тяжеловат. Чтобы с него выстрелить, нужно держать эту гаубицу двумя руками, ну или быть рэмбой. Грохот будет такой что полрайона сбежится, а другая половина просто обосрется от страха. Барабанные перепонки от выстрела в помещении пропадут разом, а пламя из ствола заставит паяльную лампу стыдливо зажаться в угол. Это не оружие войны. Это даже не оружие убийства. Это идеальное оружие для эффектной, красивой, грациозной мести. Оружие вендетты.
   Бережно уложив пистолет обратно в шкатулку, Демон закрыл ее и принялся рыться в шкафчиках в поисках патронов. Для Десерт Игла нужны специальные, с медным покрытием. Простые свинцовые будут засорять ствол, и в итоге пистолету хана. Если Паша Липкий держал у себя Пустынный Орел, значит любил пострелять где нибудь в безлюдных местах. Иначе для чего ему этот слонобой? Для самообороны использовать пистолет пятидесятого калибра, тупость во всех отношениях. Тут скорей просто понт. Так, а вот и коробка с патронами. Супер.
   Э, что здесь за диски? Вроде б все на полках. И надпись - "Бегущий человек". Так, а тут что? "Стая на Охоте". Херь какая то. Интересно. Надо забрать, что то подсказывает тут не порнуха. Так, это что за шкаф? Гардероб, очень кстати. Этот кожаный портфельчик как раз подойдет. Загрузив в понтовый чемоданчик патроны, шкатулку с пистолетом и диски с "Бегущим человеком" и "Стаей на Охоте", Демон направился на выход.
   Пора бы и валить отсюда. В гостях нехорошо долго задерживаться. Так, стоп, забыл. Демон аккуратно обшмонал паренька, который так и не успел покинуть порностудию, попав головой об колено торопящегося на расправу убийцы. В кармане неплохой кожаной куртки обнаружилось около трех тысяч рублями и еще сотка долларов. Еще нашлась упаковка презервативов, баночка анальной смазки с голубыми сердечками на этикетке и пакетик анаши. Ух как. Наверное, снялся и еще этой публике отсосы и отлизы сделал, потому так много для порноактера. За денежку снимался, падаль. Траву курил, скорее всего, для расслабления, работа ж трудная. Ну а без презервативов и смазки это чмо наверняка из дому и не выходило, ты че, мало ли, профессиональные принадлежности понадобятся.
   В прихожей убийца порылся в сумочках лесбиянок и куртках пидаров, выгреб всю мелочь на карманные расходы - еще около тысячи зеленых и больше десяти кило рублей. Неслабая прибавка к гонорару. Премия, блядь. Ну что, погостили, пора и домой. Демон, загружая деньги в саквояж, нежно погладил шкатулку с Орлом. Оружие сегодня напиталось энергией смерти и гнева, ощутило своего нового владельца. Как и меч, испивший немало крови. Сила в венах так и бурлила, давая остроту восприятия и непрошибаемую уверенность. Убийца ощущал легкость, словно некий груз ушел с сердца. Как будто, отдал мощный кредит с процентами. Одев пальто, Демон вышел в темный подъезд и захлопнул за собой дверь, оставив позади полную трупов квартиру, которым разудало пела Верка Смердючка. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Повторяя эту фразу, Демон вышел из подъезда и растворился во тьме злого города.
  
   Демон добрел пешочком до дома и остановился уже у двери квартиры. Открывая, он ожидал что Чингиз выбежит навстречу. Но пес лежал на своем матраце, тяжело дыша. Демон запер дверь, и устало оперся на ее черный металл. Закрыв глаза, он постоял так с минуту. Потом, оттолкнувшись, встал ровно и сняв плащ, повесил его на крючок. Саквояж бросил на половик, рядом с ним пристроил и меч в ножнах, отстегнув оружие от пояса. Присев на корточки, Демон позвал пса. Но Чингиз все так же лежал, лишь вяло махнул хвостом пару раз.
   - Плохо тебе, дружище. Ничего. Все будет хорошо.
   Но что именно значит это хорошо, Демон не знал. Пес в тяжелом стостоянии, а ветеринарки все сейчас уже сто пудов закрыты. Терпеть до утра было невыносимо. Внутри Демона словно лихорадка жгла. Он судорожно думал, что делать, мысли метались туда сюда, отыскивая решение. И решение пришло картинкой - воспоминанием. Демон вспомнил, как ходил мимо ветлечебницы в парке, ходил с Чингизом на прогулку и мельком осматривал вывеску. А на вывеске было слово, которое раньше было для Демона лишь сочетанием букв, а теперь вызвало взрыв радости. И слово это - круглосуточно. Расстегнув саквояж, Демон выгреб оттуда рубли и свернув купюры пополам, запихал в карман джинсов. Не разуваясь, прошел в комнату, к лежанке Чингиза. Пес лизнул протянутую ладонь и завилял хвостом.
   - Давай, мальчик, вставай. Вставай, пойдем лечиться, - приговаривал Демон, забыв, что час назад убил под десяток.. человек? Нет, скотов. Паразитов.
   Чингиз сделал усилие, и преданно смотря в глаза хозяину, медленно встал, преодолев слабость. Он уже три дня ничего не ел. Демон погладил собаку и вместе они пошли на выход. Одев на собаку шлейку, что то вроде упряжи, Демон накинул плащ и в который раз за этот день вышел на улицу.
   Путь оказался коротким, и вот уже двое - человек и собака, стоят в темноте перед низеньким, еще немецким зданием. Горят синие фонари, горит вывеска, и рекламный щиток Рояль Канин. Горят зарешеченные окна круглосуточной ветеринарной клиники. Демон поднялся на крыльцо, отворил тяжелую железную дверь и вместе с Чингизом зашел в маленький холл. Запах медикаментов, холодный свет ламп дневного света и пластиковые кресла у стен. Евроремонт, плакаты с кормами и здоровенный фикус в углу. Безликий комфорт нервозного ожидания своей очереди. Сидят двое - бабка с непонятной лохматой шавчонкой и женщина под сорок с кошкой. Демон молча приземлился на один из стульев, Чингиз лег у ног хозяина. Бабы заворохтались, прижимая питомцев поближе к себе, готовые отстоять их от этой здоровенной собаки. Вечная история, боязнь хозяек за свою мелкую шлоебень - все что больше кошки, по их мнению,тут же кинется жрать несчасных тяп, чап и жучек. Демон смотрел на все эти движения с иронией. Пускай.
   Медленно тянулось время, такое неосязаемое в поздний ночной час, как бутерброд с маргарином. Демон, прислонившись к стенке головой, начал дремать. Наваливалась усталость этого дня, и тех дней, когда он не знал, как и на что дальше жить. Мысли, поддавшись расслаблению, несли поток картинок. Демон вспомнил тот день, когда в его жизнь вошел Чингиз - не спросив ничьего желания, не посчитавшись с готовностью или неготовностью принять его. Он просто пришел.
  
   Блики света, отраженные от множества маленьких луж, сверкали в ясном и чистом летнем воздухе. На редкость красивый день.
   Демон стоял, облокотившись о гнилую катушку из под кабеля, и думал о том, что скоро пожрет. Распутывать колтуны кабеля не хотелось совершенно. Гендальфу тоже, заняться этим безнадежным делом похмельного фрика едва удалось заставить. Сейчас эта всклокоченная немощь курила, убивая и без того несчастный организм. Демон скосился на Гендальфа, рассматривая грушевидную, как у инопланетянина, голову, покрытую торчащими в разные стороны сальными лохмами. На сломанном четыре раза носу кое как держались треснутые очки, над маленьким ртом - грязные усики, в окружении несбритой поросли. Грязная роба и разбитые кроссовки на тощем теле. Гендальф был только чуток старше Демона.
   Все, кто работал в "торговом доме Плева", потешались над Гендальфом. Он был из разряда тех людей, которые ничего не могут нормально сделать. У бедного Гендальфа все валилось из рук, разбивалось и куда то закатывалось. Сам он уже несколько раз падал со стремянки, причем как то нелепо, будто кто то скинул с окна старый матрац. Во многом виной тому был алкоголь, почти каждый день помятый Гендальф медленно вползал на работу, за стеклами очков закатившиеся глаза, принимавшие более менее нормальный вид после чашки крепкого растворимого кофе. От Гендальфа пахло не перегаром, а реально свежей водкой, и к этому часто добавлялась гнилая вонь жесткого пердежа. Медленно, словно под водой, ходил Гендальф, и так же, если не хуже, соображал. Еще бы. Если ты идешь с работы, выпиваешь бутылочку пива, потом у вокзала встречаешь кореша и с ним тоже выпиваешь, и в итоге спать ложишься часа в четыре утра, а в шесть встаешь на электричку, тут и гений будет тупить как первый пентиум. Вечно молодой и вечно пьяный - точно про Гендальфа.
   Когда то, только придя на работу в этот чертов магазин, Демон сочувствовал убогому. Даже пытался его защитить от нападок Сани, лихого на приколы пацана, бывшего курсанта. Маленький жилистый Санек, как потом понял Демон, сдерживал порочные наклонности Гендальфа. Едва уволился Саня, как бедный Гена, прозванный Гендальфом, забухал и на все забил. И конечно, роковые неприятности участились. Самое прикольное случилось когда Гена без стремянки полез на стеллаж на складе за какой то коробкой, сорвался и упал, умудрившись в полете зацепить коробку с какими то болтами, которая ебнулась несчастному на поясницу. Тут же грянул хохот. Неудачника никто не жалел - сам виноват.
   Основной проблемой для Гендальфа было желание попонтоваться и поднять свой рейтинг в глазах окружающих. Гена пытался, но все приводило к новым и новым прикольным ситуациям. Тогда Гена пытался еще сильней произвести впечатление, и круг замыкался, делая беднягу узником своего имиджа.
   Гендальф в Демоне затрагивал совершенно разные чувства. С одной стороны, все это напоминало тот же цирк, который творился с Демоном в школе, за тем исключением, что теперь Демон был в зрительских рядах. Видя мучения Гены, было жалко его, хотелось помочь. Демон пытался. Рассказывал, что почти лежащий на боку нос можно выпрямить, а очки сменить на контактные линзы. Как начало работы над собой. Но в ответ только стремные отмазки, вроде того что сейчас холодно, и если нос выпрямить то можно гайморит заработать. А очки отвлекают внимание от уродски свернутого шнопака. Все это, помимо жалости, вызывало раздражение. Когда то, будучи в положении Гендальфа, Демон очень хотел чтобы хоть кто то ему помог перестать быть лохом. И тогда, Демон мечтал что когда перестанет быть чмом, не пройдет мимо нуждающихся в помощи. А тут выходило, что давнее обещание не имело значения. Этот убогий отвергал руку помощи. Более того, он начинал прикалываться над Демоном, когда тот попадал в дурацкое положение. Шутки других работников его не смущали. Но Генино вякание страшно бесило. И в конце концов Демон просто забил на рефлексию и принялся оттягиваться на убогом, как хотел, стебаясь и веселясь. Каждый сам выбирает свое место. Демон вырвался из лохов и никто ему помочь в том не хотел, наоборот - окружающие верили что в убогих Демону самое место. А тут помочь пытаются, а в ответ только попытки изобразить из себя крутого, опплевав тебя.
   И вот, сейчас Демон и Гендальф устали распутывать кабель. Воняло Гендальфовыми сигаретами, но было странно хорошо, какой то покой на душе. Демон заметил, как через ворота а территорию вбежала собака. Черная, с белым брюхом и бровками над яркими оранжевыми глазами, хвост кверху - красивый, пушистый. Побегав по клумбам и обоссав деревья, пес подбежал к людям. Гендальф, похмельный и злой от того, что приходится заниматься бессмыслицей, как то неловко, криво словно дэцэпэшник дернулся и взмякнул, чтобы испугать пса. На собаку Демону было пофигу, но чисто из противоречия с Гендальфом Демон сел на корточки и похлопал по коленям. Собака подошла, и Демон, не любивший бездомных псов, обнял и стал гладить животное. Гендальф, видя такой порыв, смягчился и сев рядом, принялся тоже ласкать бродяжку. Собака виляла хвостом, оранжевые глаза разгорелись еще ярче, и пес лизнул Демона в ухо, отчего тот улыбнулся и почувствовал внутри приятное тепло.
   - Глаза как у волка, - заметил Гендальф. Демон не знал, какие у волков глаза и потому промолчал, продолжая гладить собаку.
   Потом Демон играл с псом, забыв обо всем. Впервые за долгое время мрак внутри рассеялся, и появилось ощущение что ты кому то нужен. Нужен беспрекословно, всегда и везде. Именно об этом и мечтал Демон. Он играл с собакой, не зная, как быть дальше. Вопреки всем выводам, к которым пришел Демон, выводам, гласящим что его удел одиночество и вечная изнуряющая борьба, собаку хотелось взять домой. Хотелось забыть и забить на это сраное настоящее и каленое будущее, в котором не было ничего обнадеживающего. Было только осознание своей отчужденности и поиск таких же отчаянных, и трепет над своей еще не до конца убитой, но исковерканной и истоптанной мечтой.
   Подошел Лысый. Этот татуированный, в ботинках и куртке - бомбере мужик вовсе не был скинхедом. Он был директором этого сраного склада - магазина, а если точнее - ржавого, холодного как жопа эскимоса ангара, арендованного у военных. Склада и огороженной территории, с травой, деревьями и кучей всякой хуйни, типа катушек кабеля и штабалей упаковок минеральной ваты. Лысого Демон уважал и считал ну не другом так приятелем. Как то, оставшись наедине, Демон показал Лысому свои стихи, написанные в моменты помрачения рассудка. Для всех в этом магазине Демон был грубым панком - циником, и не собирался показывать другую свою сторону. А Лысому, который уже разменял тридцатник, и остался неформалом, а главное, так и не стал говном, показать захотелось. Лысый прочел несколько творений.
  
   Люди волки приходят зимой
   Холодной наглой тоскливой зимой
   Сквозь окна зрачков разрывая души занавеску
   Волки - люди приходят за мной
  
   Их особенно много стало теперь
   Они щерят зубами безнадежную слабость
   Я их видел, и знаю, поверь -
   Волком быть - невеликая радость..
  
   Это было одно из самых ценных для Демона. И потом, Демон услышал рассказ о том, как Лысый, год коловшийся героином, решил завязать. Он закрылся на неделю в комнате, и когда его открыли, все обои были содраны ногтями. Лысый тогда добавил, что понял истинный смысл выражения "лезть на стену". Рассказывал и о своей жизни в северном городе, где среди молодежи было немодно быть не металлистом. И все ходили в драных джинсах, кедах и кожаных куртках. Ну и конечно, в школу приходили с патлачами, и никто не орал и не выгонял с уроков - не будешь же выгонять всю школу. Курили траву, ее тогда продавали бабки - семечницы. Слушали Джима Моррисона и Цоя. Металлику. Бухали, конечно. И были людьми неискушенными, вобщем то, эти советские металлисты, и дружными. Как то, например, зимой обоссали всей компанией машину злому дядьке, который гонял молодежные компании и вообще пиздел не в строчку. Как объяснил Лысый, жесткая мера - начнешь машину прогревать, и покрывший машину желтый лед, растаяв, просочится везде и будет жутко вонять. Хрен выветришь. Короче, вот так. По заснеженным улицам бегали металлисты, дикие мохнатые лайки и пьяные эскимосы - оленеводы, повторившие судьбу споенных индейцев Америки. Было весело. А было и грустно, но это наверное уже и забылось. Признаться, Демону было очень интересно слушать про то время - связь с которым он почему то очень глубоко ощущал.
   И вот теперь Лысый погладил зверька, и выслушав короткую историю его появления, опознал в собаке лайку. Держа в одной руке банку с пивом и сигарету, а другой гладя ласкового мохнатого гостя, Лысй рассказал про свою собаку. А заодно, историю одной из своих татуировок. Рисунок в виде песьей головы был интересно выполнен - не просто картинка, а линии и общие штрихи, никакой закраски. Не было даже полного контура. Как те абстрактыне картинки, на которые смотришь и не можешь вьехать что ж там намалевано, а потом бац - и суматоха линий превращается в аскетичный рисунок. И тогда поражаешься чистой, простой красотой.
   - У меня тоже лайка была, Серый. Смесь маламута и хаски. Умный был очень, мы всюду вместе ходили, я и Серый. Вот в его память я татуировку сделал. Какая то сука радикулитом заболела и прослышала что собачий жир помогает. Пидор бля. А этот красивый, глаза вон какие умные. Да, пес? Звать то тебя как?
   Пес, конечно, не отвечал, зато махал хвостом и улыбался - собаки умеют улыбаться.
   - Убежал откуда то, ошейник остался, скорее всего на цепи сидел, - выразил общее мнение Гендальф.
   - У него седина на спине, гляди, прядь седая. Неудивительно что он убежал, - хмыкнул Демон. Ему всегда нравился любой бунт, и этот собачий побег вызывал довольную улыбку.
   - Такой умненький, - умилилась с собаки бухгалтерша - кассирша Аля, выскочившая наружу, из за компьютера с сайтами офисного юмора. Она была странным переходным типом между нормальной девушкой и гламурным уебищем. Демону, да и Лысому было в прикол смотреть, как вокруг Али вертятся всякие пацаны, как дарит цветы водитель Череп и комплименты всякие другие мужики. Аля это знала и жопой вертела усердно, однако дальше ничего не заходило - потому что дальше начиналась та хуйня, которую бабы выстраивают вокруг слова любовь. Все те розовые зефирные суфле, полеты и мечты, обиды и прочий гламур, о котором мявчит бредовые песенки звезда эстрады Семен, а также восходящая дива Даша Милова, вся эта вата напрочь загораживала вход во влагалище и семейную жизнь. Хотя, как то Аля поведала Демону в приватной обстановке, что год спала с Саней, еще когда он был курсантом. Познакомились они на курсантской дискотеке (интересно, кто Але про нее рассказал?), где по словам Али, Саня выделялся из общей зеленой массы. А дальше, по Алиным словам, она на год превратилась в стационарную спермовыжималку, а также окошко по выдаче блинов и борщей. Саня по увольнениям здорово резвился. От такой откровености Демон малость зачесался, если верить американским фильмам, такое бабы доверяют только "голубым друзьям". Но Демон не стеснялся обсуждать подобные темы на публике, потому своего намека на смущение никак не выдал - он ведь циничный панк! Типа унитаза для грязных историй, ага. Еще Аля была любительницей теории о женской реализации и самостоятельности, о том что на высоком духовном уровне мужчина ничем не отличается от женщины и прочему ссанью, которому учат глянцевые журналы. Полный атас. Как то Демон поинтересовался, а что будет с Алей в тридцать, если сейчас она то с одним, то с другим, и вроде как бы ничего и нет. На что та ответила, что ищет любовь, и вот когда она появится... Тогда появится. Демон ухмыльнулся и сказал, что как появится, пусть Аля их познакомит. Короче, с одной стороны стандартная пизда с траекторией вуз - каблуки - карьера - машина - кварира - одиночество на брудершафт с вибратором, и с другой стороны проглядывало что то русское, про избу на скаку. Что интересно, со всеми Демон мило пиздел - что с Алей, что с Лысым, что с Гендальфом. Потому что приходя на работу, он Демоном не был. Он одевал маску, а какая разница, что за имя носит маска, или выдуманное, или то что в паспорте стоит? Демон играл, и получал удовольствие, прячась.
   Собаку гладили и мяли, а Демон ощущал настоящую привязанность ко псу. Какая то часть его хотела, чтобы собака поскорее ушла откуда прибежала, и внутренний разрыв наконец сросся. Хотелось и оставить пса, и продолжить привычное существование тени, для которой имеет значение лишь она сама. Демон колебался. Он не знал тогда, что будет дальше. А пока, он не думал о будущем. Он побежал в палатку и купил там вначале пачку творога, а потом, когда творог был сожрат в три укуса, взял еще собачью консерву. Как пес ел, надо было видеть. Демон видел, и это грело его сердце.
   Вот так и прошел целый день - он вращался вокруг безымянной собаки, волей судьбы забредшей на территорию магазина. И наконец, Демон решился. Решился, еще чего то боясь, еще не будучи готовым - и сам не понимая, насколько он уже готов. Демон попросил на ночь оставить собаку на примагазинной территории. Собаку оставили, и Демон пошел домой. А дома уже, засыпая, он все думал про оставшегося в одиночестве пса - как ему там? Воспоминания о том, как собака лизала ему ухо, как бегала за ним и требовала внимания, еще сильней разжигали огонь внутри. Демону было просто приятно.
   И вот утро. Едва вставший Демон идет на работу, думая о собаке. Вчера он никак не мог заснуть, сон пришел уже под утро. А тут и вставать пора. С трепетом Демон входил на территорию. Там уже стоит и курит Лысый, он жаворонок и придти пораньше ему не взападло.
   - Ну че, где он?
   - Сидел сегодня ждал тебя, видно есть хотел. А потом убежал куда то.
   - Давно? - с упавшим сердцем спросил Демон. Ну вот. Медлил он, думал бля. Проебал.
   - Ну час назад, может больше, - ответил Лысый, а потом, заметив выражение лица Демона, попытался взбодрить, - Еще вернется. Он помнит что здесь его кормили и вернется.
   - Надеюсь, - только и произнес Демон.
   День прошел в напряженном ожидании для всех. Демон извелся весь, он и не думал, что будет так мучаться. Еще вчера он думал, что было б неплохо этой собаке убежать, а теперь вот места себе не находит. А вечером, когда пес не вернулся, Демон шел домой и думал, что по идее должен радоваться, но радости и близко не было - была пустота и напряжение готовой вот вот лопнуть струны. Волнение дало о себе знать - Демон лег, не раздеваясь, на диван, полежать минут пятнадцать. Проспал час, открыл глаза лишь потому что жутко хотелось ссать. Встал, пошатываясь и понял, что именно сейчас, вот в этот самый момент, он должен решить. Или он будет спать дальше, или откликнется на тот зов, следуя за которым он войдет в неведомое. Дальше Демон не думал. Он обоссался, оделся и вышел на мороз, щурясь узкими от сна глазами на угасающее солнце. А было реально холодно, и единственное, что Демона вело - это неясное направление, в котором как бы и скрылся пес. Демон не знал, куда и зачем он идет, где будет искать и с чего начинать. Он просто вышел, зная - без этой собаки ему не жить.
   Вначале сходил до магазина - вдруг пес ждет его там? Но пса не было. Обойдя все близлежащие въезды во всякие мутные конторы, Демон отчаялся. Отчаялся еще сильнее, чем этим злосчастным утром. Как найти собаку, ушедшую неведомо куда, если у тебя ни одной зацепки? Хрен его знает. В голове ни мысли, внутри только черти что. А снаружи - неумолкающий зов. И Демон шел, шаробродясь по улицам без видимой цели, шел, как антенна, ловящая сигнал. И когда его силы иссякли, он сдался. И пошел домой путем, которым давно не ходил. Дорожка между забором - за ним какой то завод, и школой, в которой Демон когда то учился. Впереди - старая кирха. Он шел, уже ни на что не надеясь. И вдруг услышал лай. Обернулся - из под старых железных ворот торчит знакомая морда! Демон возликовал - внутренне, конечно. Подбежав к воротам, он гладил голову плачущего и рвущегося к хозяину пса - а именно хазяином стал теперь для собаки Демон, готовый и сам расплакаться. Оглядевшись, Демон хотел перелезть через ворота и отстегнув собаку, перекинуть ее через забор, а потом и следом перекинуться. Только примерился, как увидел - около какой то кибитки сторожевской сидит дед. Ага. Хрен выйдет перелезть. Может, договориться?
   Демон окликнул деда, да тот и сам подгреб на лай, да только вмешиваться не спешил.
   - Это ваша собака?
   - Моя, - резко, грубо ответил дедок, отставной пидорас из военных, Демон таких терпеть не мог, - Тебе чего надо?
   - Отдадите? Денег заплачу, - с надеждой в голосе спросил Демон. Это же ЕГО собака, а не этого старого вафлера!!
   - Иди отсюда! - вскричал старый пердун, - Сейчас милицию вызову! Это наша собака, ты ее и отвязал наверное! А ну пошел!
   - Давай, зови ментов своих, - ощерился Демон, поняв что все потеряно.
   Дед еще что то орал, а Демон отошел, а отчаяние зловещей бездной поглотило душу. Пса надо вытаскивать. А раз пидор разорался, надо звать шухер. И Демон набрал номер Лысого. Тот ответил не сразу, а потом долго не мог вьехать в ситуацию. Потом дошло, и Лысый решил взять все в свои руки. Сказал Демону ждать его, с дедом не пиздеть и не отчаиваться. Минут сорок, пока Лысый ехал, Демон охуевал. Хотелось делать что то прямо сейчас, а что тут сделать. Наконец, приехал Лысый, когда Демона уже распирало от бессильной ярости, как оставленную на огне кастрюлю без воды.
   План был такой. Лысый, зная панковатую натуру приятеля, попытается распиздеть дедка и предложит деньги. А там - посмотрим, главное сделать все спокойно. Дошли до ворот, Демон встал так, чтобы его не было видно, и слушал. А слышал он то же самое - гнилой визг хуесоса в отставке и спокойный, но все более накаляющийся тон Лысого. Наконец, переговорщик с кислой миной подошел к затихарившемуся Демону. Нихера.
   Обратно шли грустные, Демон мусолил выкупные деньги в кармане куртки - Лысый отдал, чисто на всякий. Демон уже придумал что можно будет попиздеть с дедом, который этого пидора сменит.
   - Он мог бы себе ротвейлера купить на эти деньги и жить спокойно, - отхлебывя пивко из бутылки, рассуждал Лысый.
   - Да пидор он. Старая жопа, военный пидор. Такие никаких движений не терпят, бляди. Ему похуй на деньги, главное не трогали чтоб и не отвечать ни за что. Сучара, ненавижу блять.
   - Да ладно, все хорошо будет.
   - Надеюсь.
   Лысый вяло бодрил Демона, да и тот решил не раскисать, продумывая варианты похищения. Дошли до остановки, попрощались, и уже дома, лежа в кровати, Демон понимал, насколько все серьезно. Заснуть он не мог. Так и ворочался до утра в постели, а зов все звучал и звучал - и утром, Демон не вытерпел. Он одел старые шмотки, чтоб не засветиться потом, и пошел к тем ржавым воротам, а которыми ждала его собака. Затаившись у жилого дома, через голые ветки кустарника выждал, пока старый пидор не уйдет со смены. И тогда, открытым текстом зашел на территорию базы и подошел к своей собаке. Пес обрадовался - не то слово, он прыгал и лизал хозяина, а Демон гладил собаку, не решаясь ни на что. И тут вышел новый дед, за его спиной мельтешил еще один какой то.
   - Ты чего пришел?
   - Здравствуйте. Отдайте пожалуйста собаку, он к нам прибежал, очень понравился мне. Я буду о нем заботится, ему будет у меня хорошо.
   - Это моя собака! Я его вырастил, я на него корм получаю!
   - Но он же меня знает! Посмотрите - он лижет меня, я ему нравлюсь!
   - Хуево что ты ему нравишься, - старый гандон пытался оторвать собаку от Демона, а когда не получилось, ударил железкой, которую держал в руке.
   - Рик на место, - мвякнул дед.
   - Я денег заплачу, - последний козырь Демона.
   - Иди отсюда, милицию вызову!
   - А давай, зови! - Демону стало похуй, - Ну, чего ты!
   Дед попытался толкнуть Демона, да куда там.
   - Ну жди, сейчас у тебя будут неприятности.
   Дед съебал, второй тоже куда то делся. Ну Демон не стал долго мозги ебать, отстегнул пса и через забор кинул, стараясь чтобы собака не зацепилась за колючую проволоку. Потом перелез сам, зацепился курткой, обматерился и рванул. Раздался треск рвущейся ткани, Демон освободился и догнал собаку - пес уже принялся метить все подряд. Схватив собаку за ошейник, Демон припустил что есть мочи. Уже задыхаясь, дома, с собакой в обнимку, неимоверно счастливый Демон звонил Лысому, рассказывая как все прошло.
   - А искать будут, ментам позвонят?
   - Ну и че? - отмахнулся Демон, - Прикинь, звонит этот дед ментам и говорит - у меня сторжевую собаку спиздили. Они его нахуй пошлют и скажут, хорошо что тебя не спиздили самого!!
   Деньги, приготовленные на откуп дедку, ушли на шлейку, поводок и миску, да корм. А пса Демон решил назвать Чингизом. Хорошее имя для бывшего раба.
   Демон очнулся, когда очередь его уже подошла - видимо, подсознание четко следило за ситуацией, пока разум прокручивал картинки прошлого. Глубоко вздухнув, собака и человек зашли в приемную, где пахло лекарствами и страхом. Демон описал ситуацию крючконосому небритому врачу, похожему на выходца с Кавказа. Тот сказал то, что вобщем то было уже понятно - укус клеща, и если не поставить капельницу, собаке скоро уже не жить. Для верности медсестра взяла кровь на анализ. Демон держал собаку, пока медсестра, завернув ухо, кольнула кожу той мерзкой штукой, которой колят безымянный палец чтобы тоже взять кровь. Демон чувствовал одновременно напряжение и облегчение. Облегчение, что теперь он не один на один с бедой, ее устранят эти люди. А напряжение - а как тут его не чувствовать? Пока врач - кавказец называл цены, и Демон высчитывал купюры из мятого пресса, пришла медсестра и еще раз подтвердила диагноз. Погладив собаку, Демон ощутил как сжимается его сердце. Чингизу надо еще вытерпеть капельницу. Как оказалось, к недостатку терпения у собак тут были готовы - уложив Чингиза на бок на специальном столе, медсестра ловко связала псу лапы бинтом к специальным держалкам. Задача Демона сводилась теперь к тому, чтобы успокаивать собаку и не давать слишком уж сильно рыпаться - иначе катетер вывалится. Сделав все необходимое, медсестра ушла, оставив Демона наблюдать, как поднимаются пузырьки в баночке с физраствором и антидотом. Здесь, в процедурной, больше никого не было, царил полумрак, и Демон наконец смог расслабиться, глядя в окно на ночной парк. В приемной играло "Ваше Радио", по которому крутили русский рок, иной раз вперемешку с комментариями и разговорами, после которых гадаешь - ведущий идиот или просто обкурился? Но сейчас, ночью, песни крутили без перерыва. Слышно было довольно хорошо, и создалось впечатление, будто сидишь один на ночной кухне, никто и ничто не напрягает тебя, и не мешает смотреть на звезды поверх крыш спящих домов да хлебать крепкий сладкий чай. Играла по радио песня, которую Демон еще не слышал. Почему то она очень зацепила.
  
   Эх наше черное знамя
   Эх пропадай вместе с нами
   Да за вчерашний разговор
   За сегодняшний позор
   Да за вечный разбор с врагами
  
   Умиротворяющая атмосфера вновь дала простор воспоминаниям, и Демон не заметил, как видения прошлого восстали из его памяти. В тот день Демон не отходил от собаки. Он был счастлив, ведь после стольких обломов он наконец достиг цели. Раньше все эти злоебучие пердуны на пенсии стали бы для него неодолимой преградой, так же как и ничем не подкрепленный страх перерд вызовом ментов и поисками. Черт возьми, это же всего лишь люди! Все что им надо - это чтоб никто не тревожил их жопу и не мешал смотреть свою жизнь, как бесконечную передачу в телевизоре. Они не умеют хотеть, они не умеют стремиться к тому чего хотят. И потому никто и не пошевелится, чтобы найти какую то там собаку. Начальству дедки скажут что пес убежал сам, да и все. Остальное им просто не выгодно. Вот так вот. Разум здесь был бы только преградой - успех дала интуиция и некий звериный инстинкт, который не обращая внимания на пугающийся всего разум, просто берет и делает. Тело Демона сотрясала дрожь этого позднего осознания авантюры, в которую он с успехом влез. Чего стоили все эти думания, которыми он всю жизнь занимался, и которыми занимаются люди всю жизнь? Вот она, истина. Вот путь. И никому лучше на него не становиться.
   Так толком и не поспав ночью, Демон не смог уснуть и теперь - какая то внутренняя перемена интенсивно шла и требовала всех имеющихся сил, но вызывала не усталось и утомление, а напряжение и опустошенность. Став другим, изменив свою природу, Демон потерял все то что придавало ему силу раньше. Плюс к тому, такое резкое изменение образа жизни тоже вызвало стресс. Ну и сам пес, который, как догадывался Демон, забирал его силу - чтобы стать частью своего хозяина, приспособиться к нему.
   На следующий день Демон пришел на работу совсем никакой. Никаким пришел также и Лысый, отпросился и наверное, медленно одуплялся дома. Гендальфа тоже не было - у него образовались какие то срочные дела, и еще до дерзкой кражи собаки алкашик попросил Демона поменяться выходными. Сжалившись, Демон дал согласие - и вынужден был холодным утром понедельника тащить свое тело в магазин. Спать хотелось ужасно, и как всегда в таких случаях, жестко тошнило и болела голова. И как всегда в таких случаях, Аля приняла звонок из офиса. Там, как всегда, творился кипиш и вот, нужно было найти какие то светильники, которые принадлежали к Гендальфовской группе товаров. Где черт не то что ногу сломит, но и каблуки на копытах, да и хуй тоже сломает, если решится туда сунуться. Гендальфа пинали за беспорядок, да без толку - и всегда, когда алкашонок был на выходном, его поминали матом и половыми извращениями, потому что извращением куда большим было рыться на полках, хуй пойми как заваленных грудами выключателей, розеток и прочей поебени. Короче, Демон с трудом встал, и по кривой траектории поплелся из теплого магазинного помещения на холодный склад. Добросовестно облазив стеллажи, светильников не нашел и отправился обратно спать за столом. Тогда он еще не знал, чем все обренется. Демон всегда размышлял над этим моментом. Вот живет человек, радуется, и не знает что в этот самый момент над ним грозно и неумлимо нависла жопа. С большой буквы, Жопа. Садишься за руль, включаешь радио и радостно закуриваешь, и не знаешь что тормоза неисправны. Летишь на самолете, мечтая скорее уже откинуться на горячий пляж, а какая то гайка отвинтилась и откинушься ты уже на песочек райских пляжей. По мнению Демона, это было подло - со стороны судьбы или ебаного шутника, сидящего на отблаке и тыкающего спичкой в мельтешащих внизу муравьишек. Подло в том, что ничего не чувствуешь и не подозреваешь, что беда не встретит тебя лицом к лицу и не обьявит себя, а тихо, как то по пидорски подкадется и не нагрянет даже, а едким шипучим пердежом заполнит всю твою жизнь. Так вышло и здесь - уже сидя дома, Демон ответил на звонок Лысого, который и обьявил что младший Львовский по прозвищу Кал эти светильники рапорядился купить на стороне, а потом кто то позвонил домой Гендальфу и выяснилось что эта поебень зарыта в каком то сраном уголке. Демон только тяжко вздохнул. Ну что ты тут сделаешь? Чтоб не позориться, написал тут же заявление о собственном желании да пошел гладить Чингиза.
   Кал не любил Демона, чувствуя презрение и сдерживаемое бешенство. Все ебанутые выходки Кала Демон терпел лишь потому, что в принципе халявная работа, хороший несмотря ни на что коллектив и стабильные деньги терять не хотелось. В этом случае рассчитывать придется только на себя да на удачу, потому что родственники и родители смешают с говном и будут в тысячный раз говорить о никчемности, вздыхать и спрашивать в пространство - куда ж ты такой родился и что с тобой таким делать. Такой, ага. Проклятие для родителей, непонятно чего желающий, скрытный и сумасшедший ребенок, на которого от детского сада до школы все уважаемые преподаватели пиздели что ребенок ненормальный. Гадкий лебедь. А ребенок никак не мог взять в толк, что за дибильная игра раскинулась перед ним и почему он обязан играть по этим правилам, почему он не может просто свалить нахер из этой мусорки?
   Кала не любил никто. Как можно любить дебила, который из теплого помещения выгодняет всех на холодный склад, типа надо там работать а не греться. Или заставляет разгружать машину руками, а не краном - "зачем краном когда руками можно". Демон всерьез считал это чмо душевнобольным, остальные всеьез считали этого душевнобольного чмом, и неизвестно что за причина терпеть этого уебка была у каждого из работников. Демон справлялся с этим унижением лишь потому, что знал - если уволиться будет еще хуже. Заставить себя найти работу он просто не сможет, да и кто знает, сколько кала будет на новом месте. Но так или иначе, Кал свой момент нашел. В самый уязвимый для Демона момент, как всегда, когда случается жопа. Лысый еще говорил, что пробовал отстоять Демона, но Кал по своему обыкновению впал в истерику и визжал, что такой работник, из за которого фирма понесла убытки работать не будет и это его слово. Вот так. В тот момент Демон вспомнил, как тот же Кал забивал на Гендальфовские пропуски работы по пьяни, и в который раз проклял Кала, да что толку - проклятия не пули, от них даже легче не становится.
   Следующим утром Демон уже успел со всеми попрощаться, и сценарий, который он прикинул в уме, сошелся на все сто - Кал рассказал как страшно виноват Демон перед фирмой, и предложил выбор (этого Демон предусмотреть не мог). Либо увольнение, либо перевод в МонтажКруто, одно из подразделений великого и ужасного Торгового Дома Плева. Демон ухмыльнулся, когда прозвучало такое заманчивое предложение. В последнее время зарплату магазину задерживали бывало что на две недели, про МонтажКруто и говорить нечего, там ее вообще выдывали порциями, чтоб меньше народа уходило в запой на следущий же день после выдачи денег. Монтажники бежали с Плевы как крысы с тонущего корабля, народу там не хватало, вот Кал и слюбезничал. Да, трудно отказаться от того, чтобы в любую погоду ковыряться в грязи с непросыхающими монтажниками.
   Как то Демон вместе с водителем отправился на обьект, которым и занимался МонтажКруто, надо было что то отвезти. Увиденное запомнилось крепко - страшная грязь, холод, люди в робах и телогрейках как ужаленные скачут через лужи, из окон некислых тазов им что то кричат люди в пиджачках и галстуках, воет ветер. Но врезалось в память, как кислота в металл, даже не это. Одна маленькая сценка. Какой то чувак в робе, утопив кирзачи наполовину в жидкой, цвета свежего поноса грязи, черпал воду из огромной лужи совковой лопатой и выливал ее рядом же. Свистел стылый ветер в гигантских недостроенных корпусах, чувак кидал воду а над всем этим серое равнодушное небо, отстраненно нахмуренное облаками. Картина эта настолько пробила Демона, что всю обратную дорогу он молчал, и уже подъезжая к магазину подумал что ну его нахуй высокую зарплату монтажников. Лучше гнить в магазине за двое меньшую, чем вот так вот, черпать воду под бескрайним небом. Символ бесконечности и бессмысленности, возведенный в квадрат. Так что на фразу Кала Демон просто выложил заранее написанное заявление, встал и ушел. А дома он лег на кровать, включил Кино и зажмурившись, представил то серое небо, поющее холодным ветром, и так захотелось стать снежинкой - белой и красивой, ни о чем не думающей, которая летит и через секунду уже растает навсегда, утонув в жидкой грязи, которую кто то вычерпал лопатой из огромной лужи.
   А потом Демон искал работу. Среди множества обьявлений о менеджерах, уборщиках и прочих официантов, Демон не видел ничего, что не вызывало бы отвращение. Почему? Почему он, когда то так мечтавший сделать благо для всех людей, открыто и наивно стремившийся к знаниям и добру, делает это? Как случилось, что все зачем он нужен этому миру - это вычерпывать лужи? Та картинка терзала Демона, как осколок магического зеркала терзал сердце сказочного Кая. Почему? За что? Ведь он был рожден совсем не для этого, не для этого! Ведь если бы он был рожден для этого, разве ощущал бы он такое отчаяние, такую ненависть и такое желание чтобы все кончилось? Кончилось не резвием над венами, а иначе. Демон хотел, чтобы то то добрый и заботливый, бесконечно родной и свой нашел его, как находят засыпанного снежной лавиной страдальца и везут, беспомощного и накачанного лекарствами, на каталке, и ты лежишь не шевелясь, и чувствуешь что все позади, ужас в прошло, и холод отступил - благодаря тем, чьи лица смутно виднеются сверху. Да, он хотел чтобы его нашли и отогрели, хотел этого всю жизнь - встретить свою породу, свою стаю - и откуда то знал, каково это, как станет тепло и безопасно в их обществе, как будет приятна и трогательна эт встреча, как свободно будет и хорошо, потому что там, среди своих, не надо больше притворяться. Там никто не обидит и не назовет идиотом, потому что там все такие, в этой стае, и нечего бояться, ведь свои же. Откуда, из каких глубин памяти или воображения шло это желание, этот беззвучный крик о помощи замерзающему во льдах? Откуда, если среди льдов о тепле нельзя было и подумать. Но Демон думал, и знал - пока он это помнит, что важное не исчезло из него самого, не потерян какой то смысл, и жить еще можно, именно жить, а не просто существовать ледяной статуей на обжигающе холодном ветру.
   Деньги, выданные на прощание, кончались, кончались и запасы жратвы, кончалась надежда что то найти. Демон уже решил было забить на все, и найти себе место в еще каком то магазине, потому что кроме пары кило картошки и кучи неоплаченных счетов в доме ничего не было. Он вышел на улицу, смотря на то, как ходят люди, с виду так беззаботно и счастливо. Посмотрел на небо, и подумал что оно похоже на давно забытые декорации в каком то заброшенном театре, небо серое и холодное, как в тот самый день.
   Демон остановился перед витриной магазина, в который хотел было зайти и узнать насчет работы. Витрина, как экран телевизора, и Демон стоял перед этим экраном и смотрел на шоу, не в силах отвернуться. Три продавца в белых рубашечках, брючках и туфельках что то делали, а над ними стояла груша. Таких много Демон видел. Грушевидное тулово в рубашечке, галстук ниспадает на нижнюю часть груши, из которой торчат тоненькие ножки. Груша смотрела заплывшим лицом на возню, и взглянув на это лицо Демон чуть не заплакал от отчаяния. Он брел домой, не воспринимая окружающего мира, перед глазами стояла то груша, то черпающий воду из лужи пацан, то серое небо. Этим же вечером Демон обнаружил что Чингиз ссыт чем то темным, похожим на кровь. Знакомые собачники обьяснили, в чем тут дело. А денег на лечение пса нет. И на еду нет. Он звонил Лысому, звонил Але. Денег занять ему никто не мог - в Плеве зарплату выдадут еще хуй знает когда. Демон извинялся и вешал трубку. А потом, было то что было.
   Удивительно. Как мало времени прошло, а кажется что прошла целая жизнь. Эх, мое черное знамя... Демон погладил Чингиза, слабо постанывающего и пытающегося встать со стола, где он был надежно привязан. Демон думал о том, сколько людей бы осудили его за сегодняшнее. А ведь это только начало. Но плевать. На все обвинения Демон задал бы вопрос -а что вы сделали, чтобы этого не произошло? Разве не вы называете деньги смыслом жизни, говоря что деньги это все? Разве не вы говорите что нужно вертеться, если хочешь жить? Разве не вы уважаете только тех, кого боитесь, а боитесь тех, у кого много денег? Что ценнее - жизнь собаки или десятка извращенцев? Демон не собрался отвечать на эти вопросы, да и задавать их никому не хотел. Смысл в том, что подсказывают тебе твои инстинкты, живущие в глубине, куда боится заглянуть разум. Голос разума не имеет никакого значения, это слабый писк испуганного существа, паразита, единственная цель которого - выживание в обществе таких же паразитов. Голос Зверя, который действует в то время, пока разум боится и сомневается, вот что может разрушить то проклятие, которое нависло над жизнью Демона. Все проблемы люди придумывают себе сами, все проблемы идут от разума - Зверь их не знает, просто не воспринимает. Освобождение Чингиза вопреки голосу разума - первый шаг на этом пути. Что ж, пусть будут и остальные.
   Покой окончательно воцарился в душе Демона. Он шел через ночной парк, хрустя листьями, и рядом шел усталый Чингиз. Печально светили фонари, а машины уже почти и не ездили. Демон шел домой с таким чувством, словно кто то наложил повязку на давно кровящую рану. С таким чувством, что он хоть на час, но побывал там, где тепло и безопасно, и нечего бояться, потому что все кончилось. Но все только начиналось, и Демон знал это.
  
   Добравшись домой, под голодный бурлеж в животе Демон отправился в магазин - затариться хавкой еще предстояло, чтобы окончательно стереть из памяти позорный голод и отчаяние. В небольшом магазинчике "Коммерсант", имелось все необходимое. Демону тут очень нравилось, посетителей мало, нет вечных очередей на кассах и гламурных пезд с тележками разномастной хуеты в блескучих обертках. Убийца решительно закинул в корзинку пару дорогих пакетов пельменей "Браток", палку колбасы "Пацанская" и черную шоколадку "Блок" - молочную, "Есенин", он не любил. Еще, подумав, кинул большую консерву с ананасами. Нет, ананас он мог бы взять и натуральный, но манил и притягивал еще с детства оставшийся восторг от запаха сладкой водички и мяконьких колец из жестяной банки. Тогда это было роскошью. А сейчас хотелось... Чего? Наверное, вновь вспомнить то чудесное время, когда все вокруг было наполнено волшебством. Ну и в довесок хапнув пачку хорошего черного чая "Купец", Демон подрулилбыло к кассе, но затем остановился, и взял поллитра "Зеленой варки". Расплачиваясь, Демон думал о том, что будет дальше. Главное, все уже перешло от разглагольствований в Сети к реальности. Ден и Тайгер пропали, должно быть, устав от пустых слов. Что ж, теперь все будет иначе. Демон сложил продукты в пакет, и шел домой, ускорив шаг. Внутри разжигалась привычная злость. Первый шаг сделан, но как быть дальше? Как расшевелить других, как найти их? Он найдет путь, обязательно найдет! Надо только верить.
   Отворив дверь, Демон быстро разделся и поставил кастрюлю на огонь. Найти других. Показать, что выход есть. Каким бы он ни был, но это выход. Наконец то собраться, наконец то ощутить себя в своем кругу. Наконец то ощутить, что этот мир над тобой не властен, что ты не ебнутый. Наконец то раскрыться на полную, жить и работать с полной отдачей - чтобы однажды все эти ебаные механизмы огромной Системы скрипнули и прекратили свое вращение, и человечество в ужасе остановилось, и тогда, в этот самый момент тишины, холод осознания наконец проникнет в их души. Настанет новая эра освобождения. Как далеко еще до этого. Но главное - верить.
   Обожравшись, Демон наконец смог заняться и основным делом. Перво - наперво, следовало сходить за положенной наградой. Ну а потом подумать, что делать с нычкой Аркадия. Наврядли и дальше будет мистика, вроде казни пидарасов мечом. Потребуются и более прозаические средства.
   На вокзал Демон доехал на таксисте, спокойно, он был уверен что никакой ловушки нет, как подсказывала паранойя. В камере хранения его ждал лишь заботливо положенный в прежнюю ячейку черный пакет. Как быстро, а! Подгоняемый любопытством, Демон поспешил домой. Нетерпеливо достав из пакета картонную коробочку, Демон заглянув в нее. Деньги, отлично. И конверт. Что за черт?
   Распечатав конверт, Демон обнаружил задаток, штуку зеленых, фото и лист бумаги.
   "Твоя следующая цель. Крупье, работае в казино "Минетный двор", в ночную смену, с 9 вечера до 9 утра. Ты можешь отказаться от заказа, для этого положи деньги и фото в ту же ячейку". На фото - толстяк, лет под сорок, с мерзкими свиными глазками и самодовольной улыбочкой. Этакий уверенный в жизни пацанчик, нашедший свое денежное местечко и считающий себя виннером. Какое самодовольство в этих глазках. Так, что на следующем фото? Тот же урод у своей машины, какая то простенькая. Ха, не такой он уж крутой. Максимум, наверное, это трата денег на шлюх и выпивку. Ничего.
   Демон пожал плечами. Почему бы и нет? Но это потом. Сейчас надо поспать. Но спать не хотелось. Демон знал, что устал, но заснуть не мог. Тогда он вынул из холодильника бутылку и налил грамм сто. Демон не пил, не терпеть не мог алкоголь и вообще пьяных. Но иной раз приходится забрасывать принципы подальше. Как в тот раз, когда он у всех просил в долг, хотя терпеть не мог просить. Задержав дыхание, Демон выпил водку, запив ее кипяченой водой. А теперь, спать.
  
  

ххх

  
  
   Старенький телевизор заполнял бормотанием маленькую комнату, освещая развалившегося в кресле хозяина. Гламурный диктор вел свое шоу, и наверняка бы скривился от вида этого обиталища. Для него, как и для любого другого наблюдателя, скромное жилище показалось бы убогой норой быдловатого пролетария, ублажившего пивом живот, растягивающий майку. Но эти случайные наблюдатели, окажись они здесь, были бы неправы, как все, кто едва удостаивал случайным взглядом хозяина ветхой квартиры. Внешний вид обманчив. Многие постигли свою смерть прежде, чем эту простую истину.
   Закрыв глаза, небольшой человек пролетарской внешности держал в заскорузлых, со вздувшимися венами, ладонях, обычную фотографию. Так работать было привычней. Крепкие, пожелтевшие от никотина, с выделяющимися узлами суставов пальцы держали фотографию и мелко подрагивали, словно по ним проходил ток. Темные волоски на пальцах привстали, и мерцающий экран телевизора на миг освещал, а потом снова погружал во тьму корявые синие буквы на фалангах - ВАСЯ. Кто бы мог подумать? Ему это нравилось, даже больше чем деньги - вот так сидеть в полутемной комнате, и держать в руках чью то судьбу. Власть. Ощущение силы. Это все вторично, этим успеваешь наиграться. Главное - ты делаешь то для чего создан, и эту награду деньгами не измерить.
   Человек привстал, потянулся, хрустнув позвоночником и снова откинулся на спинку своего кресла, отбросив фотографию на столик. Он никогда не принимал работу близко к сердцу. Некоторые увлекались, по его мнению, чересчур - создавали в голове хранилища личностей, или записывали моменты смерти в дневник, или молились в церкви за тех чьи лица и жизни видели. Он не хотел, да уже и не смог бы так.
   Взяв со столика мобильный телефон, он быстро набрал давно заученный номер и коротко бросил в тишину в трубке - сделано.
   Сделано, значит кто то другой тоже сделал свое дело и теперь получит деньги. Интересно, этот кто то получает такое же удовольствие от выполнения своей работы?
   Работа. Нет, это жизнь. Работа осталась в прошлом, как и семья, и постоянное пьянство. Это можно было заглушить только алкоголем. Иначе косые взгляды и разговоры за спиной. Ненужные вопросы. Да, он стал жить только недавно, когда решился подойти. Он и раньше замечал их, но старался забыть. Они страшные. Мороз по коже. Он тогда был под градусом, и было так одиноко, хотелось кому то рассказать о своих проблемах - на работе и дома никто уже и слушать не желал. Он подошел к тому типу в богатой, но неброской одежде. Молодой, бледный, худой - нет, изможденный мужчина. Смотрел как то снисходительно. Как на маленького. На беспризорника, просящего на хлебушек.
   А потом все помнится смутно, как со стороны. Звонок по номеру, указанному на карточке, которую улыбаясь, молча дал тот тип в пальто. Развод без обьяснений и первая фотография, над которой он сидел в кресле, уже в своей маленькой и запущенной, но квартирке, купленной на подъемные. Его не проверяли - незачем. Тот, к кому он подошел, все видел.
   Вася больше не крутил провода. Его квартира стара и убога, телевизор с антенной из пивных банок давно пора заменить на плазменную панель. Но ему это не нужно. У него уже есть все. Теперь его жизнь - наблюдать. Пауки поедают друг друга, маленькие едят самых маленьких, большие - еще больших. Они думают, что сильны, пока не увидят паука побольше, и тогда хотят стать еще сильней. Нет. Лучше быть в стороне от бесконечного пира, лучше пальцами ощущать как дрожит огромная паутина - дрожит от бьющихся жертв и цеких лапок пауков. Все рано или поздно приходит во Смерть, и лучше понять эту истину раньше - и занять свое место у самого края паутины.
   Во власть и силу пусть играют другие, обвешанные оружие и мускулами. Сила не в том, чтобы выиграть схватку, а в том, чтобы в нее не вступить.
   Вася хлебнул пивка, и громко рыгнув, порвал фотографию. Уродом меньше. Но что это? Что за грозная тень затмила огонек развратного бытия? Это интересно, очень интересно. Такого раньше не было. Ничего. Рано или поздно судьба или приблизит, или отведет от пугающего видения. Тогда ответы будут положены. А сейчас пора расслабиться. Вася зажег лампу, нацепил старые очки в роговой оправе и раскрыл книжку Оруэлла. Другой человек, услышав по телефону одно слово - сделано, снарядил черный пакет всем необходимым и отвез его в камеру хранения. Дела идут, мир вертится. Кто то умер сегодня, ха - ха!
  
   А где то совсем в другом месте раздался телефонный звонок, и трубку поднял солидный мужчина в костюме, греющий старое тело в кресле перед камином. То, что услышал человек, обрадовало его. Закончив связь, он поглядил ладонью грудь в области сердца, и улыбнулся.
   Все было несложно. И проблема не в самом задании, а в исполнителе. Криминальные структуры Кенигсберга и области давно поделили сферы влияния. Теневая деятельность стала отлаженной и стабильной. Все знали всех. Кто кого уважает, кто кого боится, кто кого тихо ненавидит, или же ненавидит в открытую. Как в деревне, где все на виду. Случись что, и сразу можно понять, чьих рук дело. Неприятно. Особенно, если дело сугубо личное. Мало ли, как потом припомнят коллеги, работники ножа и топора, романтики большой дороги. Ныне, правда, уже не носящие чужих сапог, а солидно катающие круглые животы на лексусах и прочих аристократических повозках. Купола и погоны скрывают модные сорочки от Запорио Кармани, статьи и сроки скрывают титулы и генеральные должности. Но природу человека не скроешь ничем, ни одеждой, ни золотом.
   Авторитет Баранович по прозвищу Коц проигрался в карты. Бывает. А солидные господа нынче играют в солидных заведениях, где вроде бы все по понятиям. Все, да не все, как понял на себе Коц. Могучего дядю посмел обидеть совершенно невнятный типаж, Паша Липкий. Что возрастом моложе, еще ладно. Юности свойственно ошибаться. За ошибки можно легонько пожурить, ну полежишь в больнице, так встанешь повзрослевшим, ума набравшимся, соображать станешь, на кого можно ногти манекюрить, на кого не следует. Но вдогонку к несерьезному жизненному стажу, Паша имел такой же неубедительный профессиональный уклон. Легкие наркотики да шлюшки, вот и весь актив Паши Липкого. Продавал и хранил чуть ли не сам, шлюхи тоже не высшей пробы - спидозные наркоманки, вовремя не ушедшие из массажных салонов и эскортагенств, поизносившиеся и перекочевавшие на улицу. В последнее время, правда, Липкий предпринял довольно успешную попытку поднять квалификацию, став порнографом. И без того не пользующегося авторитетом Пашу Липкого стали презирать даже менты. Продолжая, тем не менее, сосать деньги. Не пахнут ведь, пускай и идут к Паше Липкому из карманов приверженцев любви, порочной одинаково что на вокзальных сортирах, что в номерах - люкс. Однако все, что делает у себя дома свободный человек, касается только его, это неотъемлимое право единственной и уникальной личности в любом демократическом и свободном от рудиментарных предрассудков правовом государстве. Фильмы с участием малолеток обоего пола пользовались хорошим спросом у граждан развитых стран. Для особо продвинутых и неповторимых Паша Липкий подготовил экзотику. Сцены изнасилований, избиений и пыток были сняты для удовлетворения вкуса самых требовательных зрителей. Валюта демократических государств, звонким ручейком наполняющая банковский счет Паши, являлась самым весомым доказательством того, что любви все возрасты покорны, и что любовь бывает разных цветов. Актеров Паше Липкому искать не пришлось. Они сами находили его, зная наизусть и номер телефона, и адрес студии. За дозу или деньги ставшие сорняками цветы жизни делали все, попутно ублажая и самого Пашу. Он очень любил детей. Настолько, что усыновил четырнадцатилетнего мальчика. И не отказывал ему в любви.
   И такое вот быдло от криминалитета посмело не только войти в казино "Минетный Двор" (и как только вовнутрь запустили) вместе с самим Коцем, являющимся акционером сети салонов связи "Сквозной", но и сесть за один игровой стол. Дальше то и пошла сущая мистика. Паше Липкому перло, как паровозу, в то время как Баранович совершенно несолидно проигрывал. Коц очень редко вылазил из своего дворца в закрытом поселке Нью - Сокольники, куда такого как Паша Липкий не возьмут даже дворником. И вот, в сопровождении охраны, на лощеной бронированной машине, возжелавший культурно отдохнуть и расслабиться, сам Коц у всех на глазах решительно проигрывает. В то время как облезлый щенок, питающийся отбросами с помойки проституции, гребет и гребет своей жирной, перстлявой лапой фишки. Тут то Коц все и понял. Доиграв дежурную сумму, хлопнул коньячка, закусил лимоном и поспешил на выход, крепко сжав от обиды старческие желтые зубы. Так его еще никто не обижал.
   Жаловаться администрации казино, скандалить и вообще поднимать шум мудрый Коц не стал. Того ведь и добивался Липкий, только и ждавший возможности предъявить шнырям результат дела своих рук. Пошли бы слухи. Нет, они пойдут неизбежно. И потому Баранович тихо и спокойно, у себя на дому принял меры, без шума и выпендрежа, свойственному дешевым авантюристам, позвонил куда надо и дал намек определенному кругу лиц. Вознаграждение составит куда больше, чем те несчастные несколько тысяч долларов, перекочевавшие в карман Паши Липкого через шаловливые ручки крупье. Однако престиж стоит дороже. И слухи о дурной смелости Липкого будут рассказаны на его поминках. На крупье Баранович не особенно обижался. Лыбящийся толстячок в форменной жилетке не вызывал никаких эмоций. В конце концов, жить хотят все, и жить красиво. Вот и соблазнился парнишка на предложенный, не иначе, через знакомых, бонус. Рискнул. И поэтому должен быть наказан. Риск дело хоть и благородное, но опасное.
   Разменивать свое влияние чтобы наказать такую шалупонь как Паша Липкий, Барановичу не хотелось. Это все равно что опуститься до его уровня, поставить между собой, Коцем, и мальчишкой с грязной попкой знак равенства, чего тоже хотелось бы уже списанному в покойнички сутенеру и барыге. Это перед собой, а что будет когда пацаны узнают? Ведь Баранович сам виноват по сути, что уселся за покер рядом с Пашей Липким. Короче, своими руками это дело не решить, авторитет неизменно упадет. Поэтому Коц и решил использовать наемную силу. В подобных случаях, самое то. Умные люди уже давно сформировали рынок подобных услуг, став посредниками между заказчиком и исполнителем. Любой каприз за ваши деньги. Достаточно описать свои потребности, и они будут удовлетворены. Заказчику вначале предъявят счет, потом оговоренный результат, взяв на себя всю головную боль. Как в рекламном слогане, вы нажимаете на кнопку, а мы делаем все остальное. Цивилизованность потихоньку проникла и в российскую сферу услуг. Хотя Коц подозревал, что границами бывшего союза дело тут не ограничивается. О могуществе тех, кто контролировал весь этот механизм, не хотелось даже думать. Заказ можно было сделать на любых условиях, все ограничивал только размер кошелька и полет фантазии. Начиная от банального уличного избиения с различным уровнем жестокости, количеством нападающих и используемыми подручными средствами, и заканчивая длительным, планомерным пусканием под откос судьбы и карьеры. Купить можно было все, кроме иммунитета. И это все включало не только устроение несчастных случаев, но и совсем уже мистику. Например, абсолютно здоровый человек начинал чахнуть и увядать на глазах, и умирал. Как это делается, Коц не хотел знать. Любопытство свойственно молодости. А многие знания, многие печали. Повесив трубку, Баранович перевел указанную сумму на указанный счет, выпил еще коньячка и окончательно успокоился было. Память редко подводила Коца, всегда выдавая полную информацию о человеке, которого Баранович мог не видеть много лет. О всех косяках и добрых делах, о характере настоящем и той рисовке, которая называется имиджем или понтами. Выдавала память и все то, что удавалось узнать о врагах, партнерах и тех небожителях, чьи тени иногда накрывали собой много достигшего в жизни, но по существу такого маленького и беззащитного Коца. И чем дольше жил Баранович, тем глубже осознавал, какой вошью на теле бронтозавра является он и бесчисленная орда таких же, как он сам. Это осознание, ставшее его жизненным стержнем, основным критерием поступков, позволило Барановичу дожить до седых волос без особенных тревог и даже без сроков. И смотря на тех, кто бежит по параллельной дорожке, бежит изо всех сил за подвешенной перед мордой морковкой, вращая ногами колесо, Баранович испытывал недоумение. Он не мог понять, куда дергаются все эти шлемазлы, куда они пытаются пролезть, что хотят показать из себя. Ведь они как планктон, бессмысленно дергающийся в толще воды, ожидая пока его сожрут. Все, что они воспринимают как обьективные реалии, все что для них является жизненными обстоятельствами, все эти сметающие их движения водных пучин, все это лишь волны и завихрения от проплывающих мимо реально больших рыбин. Не акул даже, куда им. И не киты, которые тоже плывут по воле этих течений. Нечто огромное, от величаво медленного движения которого создаются различные гольфстримы, размером разве что с доисторических монстров, чьи пасти в размахе по полусотне метров. И что толку пытаться плыть против течения, если сообразней уловить, куда сегодня идет волна, куда она гонит мелкую рыбешку и вовсе беззащитный планктон. И главное, уловить волнение воды от окружившей рыбный косяк стаи акул. Если научиться этому, можно пройти без стука в любую дверь, ведь черный вход есть везде. А парадный, он ведь только для красоты, просто разукрашенная стена, о которую разбивают себе головы молодые и резкие. Сара, погляди, какие мозолистые ркуи у этого человека, он таки совсем не желает работать головой. Коц желал и умел. И пристроившись в кильватер большим рыбам, заплыл в охраняемый поселок Нью - Сокольники, где поставил добротный, теплый и уютный дворец. Где то в кущах этого рая на земле, огороженного от всех кругов ада трехметровым забором с крутыми сигнализациями и автоматическими контрольно пропускными пунктами, считывающими данные с биометрического подкожного паспорта не хуже ангелов у небесных врат, где то там жили отставники из министерств и прочий высококалиберный люд. Где то там была даже Мутинская хата, одна из нескольких по области. Но все это не особенно волновало Барановича. Он знал, что является лишь рыбкой - прилипалой. И его сила не в постах или чинах, а в связях и как раз таки памяти. Видимо, Паша Липкий был объектом настолько мелким и для Коца незначительным, что нужные файлы вовремя не подгрузились. И Баранович лишь сидя в любимом кресле перед камином вспомнил, что же могло толкнуть Пашу Липкого вначале на край могилы, а потом и в жадную пасть вечно голодной земли.
   Единственное, что ценил Баранович если не выше, то вровень с собственной жизнью, это его дочь, Даша Милова. Жена, мудрая и рассудительная Блюма Вульфовна, умерла от рака легких когда девочка была еще маленькой. А ведь говорил Коц супруге, и не раз, что сигареты до добра не доведут. Так и вышло. Не сказать, чтобы Баранович любил жену. Скорее, ценил, как ценят некую старую, но такую привычную и уютную вещь, которая несмотря на непрезентабельный вид, дает ощущение защищенности. После сорока расплывшаяся супруга, ставшая склочной и раздражительной, тем не менее была неким живым щитом для Коца. Ее большое тело, источавшее живительное тепло, согревало жилище Барановичей, было тем самым домашним очагом. Орущая, всюду лезущая и курящая мерзкие тонкие сигаретки "Гламур", толстая и обильно накрашенная, жена Коца был как бетонная тумба, о которую разбиваются самые злые волны. Ее топорный, иной раз даже раздражающе простой взгляд на жизнь делал ее неуязвимой ко всем неприятностям и передрягам, и эта непоколебимость передавалась и Коцу. До самого конца эта могучая тетка курила, материлась и смотрела фекалити - шоу "Публичный Дом - 2". Когда умерла, словно кто то резко выключил радио. И Коц понял, что исчезла заслонка, отделявшая от сырой земли его самого. Коц ощутил свою смертность. И принялся баловать дочь, как только позволяли средства. Когда Даша выросла, она захотела стать звездой, как Псюша Стульчак. Баранович сделал все, чтобы она запела. И сменил дочери фамилию. Так, на всякий.
   После смерти жены у Коца фатально обострилась паранойя. Он прекрасно осознавал в себе ее наличие, и считал качеством полезным. Пусть другие тормозят бензопилы руками и гениталиями. Он, Коц, умеет ценить жизнь. Нет, если кому то понадобится, найдут и запишут в книгу мертвых. И до президентов добираются, а уж его и подавно скушают. Поэтому Баранович не вылазил из дворца. А если и вылазил, то по очень значимым для себя поводам, и в сопровождении кортежа собственной охраны. Машины, мотоциклы, все по взрослому. Гаражи и мастерские, а также жилье для посменно дежурящих водителей бронированных автомобилей находились на Барановской территории. Завел себе Коц и телохранителя, здоровенного азиата, молчаливого и послушного, безотказного как робот. Этот огр - терминатор постоянно сопровождал хозяина в его редких поездках. Огра Коцу порекомендовали проверенные люди, потому и взял. И не пожалел. Эта глыба плоти стала для Барановича скорее не физической защитой, хотя огр мог голыми руками разорвать человека, а той защитой, какой была для Коца жена. Огромное тело охранника стало таким же безразличным ко всему, кроме самой жизни, генератором теплоты.
   Первым поводом, по которому Коц покидал дом, были картишки. Выезжал Баранович всегда с дежурной суммой наличными, которую мог спустить и не вздохнуть. Играл Баранович редко, делая выезды в казино особенным подарком себе, дисертом. Вторым поводом, по которому Баранович мог выехать за ограду Нью - Сокольников, была его дочь. Он ездил на презентацию ее первого альбома и мог заехать на концерты, которые устраивала Даша в клубе не для лохов "Нора". Именно там, в клубе, куда невесть каким образом просочился Паша Липкий, и повстречалась Даша Милова с нереспектабельным порнографом. Коц приплачивал определенным людям в клубе, и они постоянно следили за Дашей. После того, как дочура несколько раз уехала из клуба на машине Липкого, Коц навел справки. Сморщив нос, вызвал дочу к себе и провел родительскую беседу. С Пашей тоже побеседовали. Без кулаков, обошлось лишь устным предупреждением. Липкий вспотел и в клуб больше не заходил. Себе на беду, он скорее всего уже успел расхвастаться знакомством со знаменитостью. Или заключил пари, что завалит певицу. Ну или хотел снять люкс - порнуху, навроде популярных лент с Еленой Пердковой, участницей фекалити - шоу "Публичный Дом -2". А в городе все все знают. Вот и захотел Паша Липкий перед своими корешками - сутенерами и высокопоставленными клиентами - пидорами сделать вендетту, чтобы не потерять лицо и пукнул исподтишка.
   Коц тяжко вздохнул и вновь прикинул расклад. Тогда, чтобы отвадить развратного ухажера от дочки, он не пожалел влияния. Это было оправдано. Что же выходит теперь? Его ребята останутся вне подозрений, никаких движений никто не увидит и сам Коц всегда сможет сказать, что не имеет представления, кто исполнил гнусного извращенца. Нет, пятьдесят кило зелени потрачены не зря. Коц не стал ради такого дерьма, как Паша, платить больше за услуги опытного киллера - профессионала. Это честь не для Липкого. Пусть очередной Раскольников взмахнет топором в подворотне. Интересно только, которая часть гонорара достанется ему?
   С этими мыслями Баранович и отошел ко сну.
  

II

ххх

   Юра проснулся и тут же подумал - зачем? Он встал и подошел к окну, посмотел на заставленный иномарками двор. Вот мусор, который бродячие псы растаскали вокруг контейнера. Помогли им и бомжи. Забавно, в городе кто то мочит бомжей. Сами бездомные уже давно об этом рассказывают. Шепчутся про каких то людей, которые их отстреливают. Трупы с дырами от огнестрела находили на окраинах, иногда в лесу. куда они девались, неизвестно, да только про это ни слуху ни духу. Как то Юра этим заинтересовался, но ему грубо намекнули что читателем более востребованы сказки про экстрасенсов и пробуждение Ктулху. Теперь вот и про индиго. Юра смотрел песочницу, в которой валялись бутылки и шприцы.
   Шумел вентиллятором оставшийся включенным компьютер. Юра подсел к нему и включил Гроб.
   - Вечность пахнет нефтью! - драл горло Летов. Теперь он там, в вечности.
   На почту писал некто Демон. Юра открыл. И офигел с этих двух кадров.
   - Хочешь посмотреть целиком? Они в камере 666 в камере хранения Южного вокзала. Они твои, - писал этот Демон.
   Юра не стал откладывать выход.
   Юра шел по улице словно впервые. Раньше как - вышел и пошел, тело идет а голова о чем то своем думает. Теперь глаза словно открылись впервые в жизни. Грязный, в пыли и окурках тротуар растянулся серым асфальтовым пляжем - и видно все, каждую крошечку. Не хуже людей побитые жизнью деревья - даже на вид усталые, осунувшиеся, как застывшие в вечном желании выспаться статуи. Запыленная листва висит одрябшими жировыми складками. Здоровенная бандура супермаркета возвысилась навозной кучей, люди шныряют в нем как муравьишки по норам. Доносится мягкая и бестолковая, как манная каша, музыка. Судорожно бибикают машины, поднимая пыль и разнося удушливый шлейф выхлопного газа. На остановке - кучка народа. Молодые девченки в штанах со спущенной талией и коротких курточках томно затягиваются мужскими сигаретами и ржут в голос. Мало им машинной вони, что ли? Кое - кто из них отхлебывает пивас. Рядом понуро тупит пара квелых теток - пенсионерок с оттянувшими руки яркими фирменными пакетами, напоминающими старческие муди. Юра скривился. Вот она, замедленная контрацепция. Малолетки, с детства закуренные и забуханные, отморозят придатки - и кого родят? Если смогут, конечно. Уж навряд ли детей индиго. А ведь с этими алкогольными мутантами придется жить и встречаться в подворотнях. Стоять рядом с людьми не хотелось, все равно что соседствовать с вонючим вшивым бомжом. Именно так Юра воспринял летящие во все стороны тусклые хлопья мыслей ждущих автобуса. Тоже вот непонятно - как можно распылять свою силу, так по глупому? Что тогда останется от тебя?
   Повеяло холодом. Юра оглянулся. К остановке размашисто, как на параде, шагал по волчьи ухмыляющийся парень, длинные полы его приталенного серого плаща развевались сзади. Высокие берцы смачно печатали асфальт, руки в беспалых перчатаках месят воздух, оставляя едва видный серый шлейф. Голова горит роскошным рыжим хаером, приглядевшись Юра отметил в копне седые прядки. Из под волос не видно одного глаза, а этот, серый как асфальт, холоден и бесстрестен. Под вполне официальным плащем - городской камуфляж. Парень игриво тряхнул головой, открылся второй глаз - изумрудно зеленый, рот ощерен и вправду как то по волчьи. Жестокая холодная сила вьется вокруг него. Разыгралась невидимая обычному глазу сцена. Юра заметил, как из серого вихря, окружающего человека - волка, выстрелили щупальца, взметнув клубящиеся вокруг девчонок конфетти гламурных мыслишек, и впились в тронутые целлюлитом тела. Школьницы завертелись, чуть умолкли, но разговор возобновил темп.
   - А ты как больше любишь, сзади или сверху? - донеслась до Юры фраза из разговора.
   - Ну, мне больше двнойное проникновение катит, - отозвалась подружка. Дальше слушать Юра не стал. Гораздо больший интерес вызвал этот серый волк.
   По щупальцам человека - волка, как по венам, толчками текла высосанная из людей жизненная сила, проваливаясь в серый водоворот, закрутившийся вокруг парня. Однако долго там сила не задержалась - большая ее часть ушла в серую тучку под ногами. Оставшиеся крохи сделали ауру серого больше, плотнее, она заискрилась и даже как то странно засветилась. Юра безучастно наблюдал происходящее. До тех пор, пока пять щупалец не вонзилось с разгона в его собственную, уплотнившуюся и едва выходящую за пределы тела ауру. Ожил внутренний близнец, однако слов не было - лишь молчаливое согласие, хотя Юра чувствовал что может легко оторвать присоски. Щупальца запульсировали, густой темный бульон жизненной силы потек к серому. И едва достигнув водоворота, высосанная сила окутала парня. Темное облако скрыло его, как выбрасывающийся желудок.
   Юра моргнул и посмотрел на парня обычным взглядом. Его лицо перекосило удивление, затем бессильная злоба, и наконец паника. Ошарашенно он уставился на Юрия. На вкус Юре серый совсем не понравился - словно пьешь грязную талую воду, в которой тушили окурки. Тучка под ногами серого задергалась, парень потянулся к ней аж руками. Но черно - фиолетовое, как густой раствор марганцовки облако жизненной силы Юрия не отпустило жертву до тех пор, пока бедняга едва не потерял сознания. Насмешливо глядя на растерявшегося, всего минуту назад такого крутого охотника, Юра чуть улыбнулся, смотря парню в глаза. Серая клякса под ногами человека - волка встрепенулась и запульсировала, высасывая последние капли из обессилевшего любителя дармовщины. Побледневший после Юриной атаки, человек - волк жадно хватал ртом воздух, истекая холодным потом. От него пахло ужасом, словно в последний момент он миновал кошмарную участь. Юра понял, что серая тень, которой волк отдавал награбленную силу, могла убить своего раба. И эта смерть, а возможно, то что ждет после нее, очень напугала волка. Журналист невесело ухмыльнулся. Выходит, он проявил к этому разноглазому некое милосердие. Как знать, может, он вспомнит об этом, если доведется встретится еще раз.
   Спас положение переполненый автобус, подкативший к остановке. В толпу пассажиров тут же, бесстыдно, при Юре метнулись щупальца. Кинув на Ладченкова злобный, ожегший, как жидкий азот взгляд, серый, оттолкнув пенсионерку запрыгнул в автобус - отжираться.
  
   Выйдя из дома, Юра думал что получится прогуляться пешком, однако встреча с человеком - волком отбила все желание. Поэтому журналист остался на остановке, терпя вонь газов и трепотню подружек. Навалилась усталость и опустошение, апатия. Юра с трудом преодолел желание вернуться домой и завалиться в постель, выпив бутылку водки. Вместо этого Юра сел на липкую от пива скамеечку под навесом остановки и бессильно прислонился к заклеенной объявлениями стенке. Вспомнилось, в какой анус довелось попасть, и кожу ошпарило паливом. Слишком много неизвестного впереди. Едва высунувшись над полем колосьев, Юра ощутил приближение жнеца, срезающего слишком высокие колоски. Знать бы, как уцелеть самому, не говоря о том чтобы защитить других и завалить жнеца.
   Медленно подошел автобус, тяжело переваливаясь под тяжестью пассажиров, как старый плешивый верблюд под поклажей. Вставать со ставшей такой уютной лавочки не хотелось, не хотелось. Не хотелось лезть в гущу распаренных тел, в облако запахов, раздражения и сдерживаемой матерщины. Юра понял, что если он не встанет сейчас, не встанет никогда. Оставшись на лавочке, он наберется сил и вправду добредет до дома, вправду напьется и ляжет спать. Потом позвонит на работу и скажет что заболел, выслушает поток брани и успокоится. И будет писать про сатанистов в подземных катакомбах до конца жизни.
   Юра напрягся, выжимая из себя последние капли силы. Невидимые щупальца стремительными копьями вонзились в уставшие тела сгрудившихся в автобусе пассажиров. Юра, закрыв глаза, расслабившись, ощущал как сила наполняет его. Вот и все. Вот и все... Других мыслей не было. Да и о чем думать? Сокрушаться о том, что разницу между ним и человеком - волком стало труднее найти? Пусть сокрушается об этом кто то другой. Юра вскочил с лавки, расправил плечи, выпрямил спину. Приятно хрустнуло в костях. Так, значит автобус еще не ушел. Удивительно, вроде ж столько времени прошло. Юра ввинтился в плотный слой пассажиров, и дверь автобуса закрылась.
   Пробившись к окну, Юра задумчиво смотрел на советские дома, напоминающие буханку черного хлеба - такие же безликие и однотипные, почему то сразу вгоняющие в постылую безнадегу. Стало душно. Оглядевшись, Юра понял почему. Полный автобус аур - изорванных, во вмятинах и грязных пятнах стрессов от сделанного или съеденного на работе говна. Налегая друг на друга, они создали непереносимую для Юры концентрацию шлака. Да еще и двое на заднем диванчике, худой парень - студент в очках и пиджачке, и скромная девочка в черном платье распустили щупальца. Внизу - серая тучка, поглощающая почти всю добычу. Ее, правда, было немного, до человека - волка эти двое не дотягивали даже вместе. Давление усилилось. Ладноченков понял, что двое сосунов тут не при чем - жрал друг друга весь автобус. На работе этих несчастных выедают начальники - кончальники, менеджеры звеном повыше и тамошние скандалисты. И вот, пустые, едва сохранившие силы для того чтоб поддерживать в работе свой организм - вернее, еще сравнительно здоровые органы, они утоляют голод. Те, кто послабей, выйдут из автобуса на нуле - и дома высосут детей. Не смогут - и органы будут отказывать один за одним, и постепенно добыча жизни сведется к жалостливому перечислению звучащих как магические заклинания слов - всякие хуиты и остеопидриты. С содрогание Юра вспомнил рассевшихся на больничный стульях бабок и кричащих от такого соседства детей. Юра ощутил это переплетение хиленьких щупалец пролов, взглянул на пол - однако серой тучки не было, западло ей стелиться на такие крохи. Лучше тех, кто посильней снарядить на жатву.
   - Так вот оно что, - пронзило Юру, - Эти твари выжирают силы, и думают что они типа крутые - а на самом деле они даже не пиявки, а просто кран, по которому в чью то жадную глотку льется нектар. И если синие это видят.. точнее, если мы это видим, значит.. Значит тот, кто владеет серыми облачками явно причастен к Риталину, к конгрессам, к книжкам и фильмам, причастен к тому блядству, край которого я только зацепил. А раз так, значит косяк за этим хозяином больно велик. Чего еще, впрочем, ожидать от такой твари.
   Юра откинул уткнувшиеся в него карандашики щупалец пролов, неспособные даже пробить его защиту и присосаться. Все, что они могут - залезть в уже готовую дырку в ауре, из которой как кровь из раны струится жизнь. Поднялась злость, Юра резко расширился на весь автобус, сметя эти подлые щупальца - и пролов, и сладкой парочки, заполнив собой пространство между людьми, как ядовитый газ. Тут же резко началась ругань. Кому то не понравилась стоящая рядом сумка, кому то запах от соседа, кто то слишком долго протягивал деньгу за билет. Юра выделил пятерых зачинщиков - четыре бабы и один мужичок. Три бабы уже в возрасте, дородные, ширококостные как коровы. Одна - молодая, истощенная диетой и фитнес - ёгой, ярко размалевана. Мужичок крепкий, в ладном пальто и затемненных очочках. Бухгалтерия и мэнеджер. Сзади вертелся и никак не мог успокоится какой то мужик, то и дело забивая в Юрия свои острые углы. Ну прям мешок с металлоломом. Ладноченков разозлился, с силой дал по источнику беспокойства локтем, который едва не увяз в чьем то природном бронежилете. Раздался хрип. Толстый, неопрятный, но странно костистый мужик пытался втянуть в себя спертный воздух.
   - Хныы.. я не могу..
   - Да я знаю, что не можешь, - спокойно ответил Юра, - Не вертись. Все будет хорошо, я это знаю.
   Мужик отвернулся. Никто из пассажиров не отреагировал на такое явное и наглое хамство.
   Выйдя у вокзала, среди остановочной толпы Юра выделил еще троих пиявок. Серая туча расползлась по изрядному куску тротуара, накрыв площадь где стояли люди.
   - Ясно, это уже значит стационарная штуковина, она почти не требует услуг смотрящего, - пришло в голову знание, - Наверное, на вокзале и вообще в людных местах эта штука повсюду. Вот бляди, хорошо устроились. Это что ж выходит, все как у Кальяненко в "Позорах"?
   Но чувства подсказали, что сказочной мишуры не будет. Ни лицемерно добрых, но светлых магов, ни откровенно темных, но честно это признающих колдунов. Будет вот это полуприкрытое скотство, в котором учавствуют все. А кто не подпишется, того за борт.
   - Да, не зря меня все же Алик предупреждал. Сидел бы щас с закрытыми зенками, кормил эту пиздобратию собой и дул пиво под Петросяна. А то ведь уже корпортивную тайну запалил, скоро полицейские заинтересуются. Или кто у них там кормушку охраняет? Должны быть. Полюбому. Хотя.. Уж не люди - волки держат эту тупую отару? По всему, они. А я ихнего обидел недавно. Значит, ждать надо ответного визита превосходящих сил. Да и Алик наверняка меня на учет поставил, - Юра скис, но затем пришла злая радость смертника, - А похуй. Просто надо как можно больше выяснить, и рассказать нашим. Или, если не дадут, как тот алкаш вещал, дотянуться до самого верхнего из ихних и завалить. А там - будь что будет.
   От того, что может быть там, веяло холодящей нутро жутью, словно в желудке оказалась сырая холодная рыбина.
  
   Юра уже заранее знал, что все будет именно так. Про диски ему ни слова не сказали, Главный просто отложил их и велел заняться этой чертовой клоунадой.
   - Гранд Палас. Великий Коврик, бля, - усмехнулся Юра, стоя перед пятизвездочной гостиницей, - Долбоебы неграмотные. Аборигены нах. Папуасы.
   Вошел, миновав металлодетектор. Портье у стойки вскинулся, двое шкафов в черных костюмах не шелохнулись, швейцар - чемоданщик тоже.
   - Мистер Адамсон и господин Щемин ждут вас, - доложил портье, Юре стало не по себе от этой слащавой угодливости. Сфера обслуживания, хули. Вытиральщики дристалищ за деньги. Те же шлюхи. Наверное, гордятся своей работой, попали на нее по блату. Деньги, епт, - Господин Ладноченков, вас проводят в номер.
   Юра пошел к лифту за парнишкой в белой рубашке с бабочкой. На верхнем, пятом этаже сооружения из стекла и стали, в номере пятьсот пятнадцать, чувство подвоха усилилось и смерчиком закрутилось вокруг. Видимо, портье позвонил в номер - дверь открыл молодой худощавый интеллегент в очках, на вид студент - мечтатель. Очень похож на кролика из Винни - Пуха, да и вообще на это животное.
   - Входите, господин Ладноченков, - позвал, как догадался Юра, режиссер. Ладноченков последовал приглашению.
   В громадном кресле у окна напротив двери, как на троне, перед прямоугольным столом из черного стекла властно устроился солидный американец. Высокая спинка кресла загораживала его от еще не угасшего за окном света, и тени воспользовались приглашением, впитавшись в черный костюм. Коротко стриженый, с сединой на висках, но моложавый, с цепким, живым взглядом и застывшим, бесчувственным лицом - вопреки обычаю, не покореженным смайлом. Глубокие морщины у рта, чуть прищуренный прямой взгляд - он смотрит внутрь, как рентген. В голове у Юрия пронеслось что так, наверное, выглядят мафиозные доны. Аккуратность, строгость и жесткость - прям опасная бритва, спрятавшая острое лезвие в искусно выделанной ручке.
   - Здравствуйте, Юрий. Я готов ответить на любые ваши вопросы, - ясно и четко, по русски, произнес американец, - Я рад видеть вас. Позвольте представить режиссера фильма "Дети Индиго", Андрей Щемин. Я же Дуглас Адамсон, представитель фонда "Западная Звезда".
   - Меня вы уже знаете, я так понял, - ответил Юра, вздрогнув, когда тело окутало приятное тепло - такое знакомое. Серой кляксы не видно. А вот аура - сильная, мягко - белая. Не прост амер. Чувствуется, тут не просто газетный разговор будет. Откуда это, блядь, дружелюбное настроение?
   - Наслышаны, господин Ладноченков, - глубоким, завораживающим голосом обволок американец все так же стоящего на пороге журналиста, - Но в ногах правды нет. Давайте выпьем, присаживайтесь.
   Щемин тут же подкатил этажерку с закуской и поставил перед столом изящный стул с высокой спинкой и подлокотниками.
   - Виски, водку, или, быть может, предпочтете безалкогольные напитки? - вежливо осведомился амер, как будто принимал в гости старого друга.
   - Давай черную марку, что ли, - развязно ответил Юра, вольно развалившись на стуле.
   - Что ж, перейдем на ты - к чему лишний официоз? - не смутился Адамсон.
   - Ага, - налив вискаря, молвил Юра и не разбавив, выпил, - Только скажи, откуда наслышан и че там такое рассказали. А я покуда пожру. Официант, херни мси говюжей порцаюшку, кишки поют!
   Режиссер забубнил в телефон. Через пару секунд раздался, что мясо скоро принесут.
   - Нам стало известно, что за тобой, Юрий, интерес к синим детям. Интерес, который не поддерживает ни начальство, ни коллеги. У тебя свое, отличное от общепринятого представление о вопросе. Которое ты отстаиваешь, несмотря на непонимание.
   Юра задумался. Раз амер оказался готов к его панковскому поведению, не среагирвоал на провокацию - значит сдали свои. Или Главный, или Алик. Хотя какие тут нахуй свои. Нет больше журналиста Ладноченкова Юры, а есть, скажем так, объект - и его пытаются купить. Снова. А не захочет - нажмут педаль и смоют. Им че. Наверняка вот эта взаимосвязь - не последнее, что они могут. Далеко не последнее.
   - И чо? - после новой рюмки осведомился Юра, зажевывая нарезанную ветчину. Принесли горячее - даже с тележки корридорного телячья вырезка заманчиво парила. Юра жадно накинулся на еду.
   - Мы тобой, честно говоря, заинтересованы. Мы - это фонд Западная Звезда. Здесь, в России, я организую представительство нашего гуманитарного фонда. И помощь таких смелых людей, как ты, Юрий, и как Андрей Щемин, поможет решить проблемы одаренных детей.
   - Что предлагаете? - подняв глаза от жаркого, пошел на разведку Юра.
   - Немного. Хорошее жилье. Машину. Финансовое обеспечение, которого хватит на вольную жизнь. Ты не будешь думать о деньгах. Мысли об их недостаче не отвлекут от нашей миссии.
   - Допустим, мне интересно, и я хочу показать фак душимой цензурой прессе и перейти на ваше довольствие. А делать то что надо? - откинувшись на спинку, произнес Ладноченков и громко рыгнул. Амер никак не отреагировал на выходку.
   - Дальше ты займешся тем, чего желаешь - то есть продвижением синей темы. В любом угодном виде. Статьи, в которых твои мысли ничего не остановит. Общественная деятельность. Основание спецшкол. Либо то, что назовешь сам, - обозначил американец и теперь ждал слова Юры.
   - О, интересно. Я согласен. Хочу продавать Риталин!
   Адамсон не рассмеялся, лишь в глазах заплясали искорки, веселье просочилось через недрогнувшее лицо, как пар через дырявую крышку кипящей кастрюли.
   - Хорошая шутка, но возможно и это. Нам ведь нужны и антигерои, чтобы оттенять свою работу.
   - О как. Стало мне все все ясно, я на все согласна. Блядь. Он ко всему готов. И даже если я ему на ногу нассу, будет так же сытым удавом улыбаться - у него реально все под контролем. А вот как только продамся, мне пиздец. Как Алик говорил - суну голову в пасть льву, и буду рыпаться, эту голову мне безо всяких сожалений откусят. Ну Юра, ну журналист - хуйня, блядьми богата земля русская. Еще пачку таких же найдут, - подумал Юра, и продолжил уже вслух, - Ну хорошо, роли у вас готовы всякие. А в чем выгода для вас? Я не поверю что ваш фонд все за просто так сделает, типа деткам помочь в дикой стране. У вас в демократии их до убийства и наркомании на государственном уровне доводят, а мы не доросли еще. Или помочь хотите именно в этом?
   - Так и быть, тебе скажу. Мы поможем синим детям, а они помогут нам. В нашем небольшом бизнесе, - выдал военную тайну Адамсон, однако ощущалось что это лишь приманка, самый край - как заглянуть в дыру на цирковом шатре. Хочешь видеть все - плати за вход.
   - Как помогут и что за бизнес? - приготовился к требованиям Юра.
   - А это, - наконец позволил себе усмешку амер, - Ты узнаешь, заключив с нами соглашение. Если ты гуманист, достаточно сказанного - мы хотим помочь, пусть и не задаром.
   - Ну хорошо, я с вами, - решился Юра, - Так что там за бизнес?
   - Не все так просто, Юрий, - еще раз ухмыльнулся Адамсон, - Ты становишься одним из нас, только после процедуры, обеспечивающей неразглашение полученной от нас информации. Процедура безболезненна, никаких чипов и гипноза. Все чисто. Но тебе волноваться не о чем в любом случае, ты ж не хочешь нас кинуть?
   - Неа, - отмахнулся Юра, - Давай там уже это, а?
   - Покончим же с этой маленькой формальностью, - встав с кресла, ощерился американец, глаза его сверкнули алым в полутьме номера. Серая лужица, появившись, заплясала под ногами и скрыла Адамсона, явив сотканный из промозглого тумана силуэт с рожками.
  
   Ладноченков не стал рыпаться, когда серые щупальца потянулись к нему. Довольно улыбался американец, смирно застыл в углу номера кролик - режиссер. А Юре было все равно. Зачем дергаться, это ведь только помешает вхождению в закрытый клуб. Вновь отшвырнет на уровень автобусных сосальщиков. Это не путь. Так не получится узнать, кто хозяин всей этой гадской кунсткамеры. И пусть этот холод выжрет все внутри, но в итоге удасться приблизиться хоть на шаг к разгадке. А там, что будет. Удача любит смелых.
   Холод и правда забрался в требуху. Идущее от американца серое сияние что то пределывало внутри. Когда же лучи втянулись в тело Адамсона, Юра понял что не чувствует ничего. Ни прежнего желания добраться до истины, горящего внутри как пламя в топке паравоза. Ни ненависти к тому малому, что удалось знать. Ни страха перед неизвестностью. Ничего. Внутри только лед. И память о том, как было раньше. Юра вдохнул, глубоко, до предела набрав воздух. Выдохнул. Повел плечами. Сжал и разжал кулаки несколько раз.
   - Это все? Я могу услышать дальше? - спросил Юра, внутренне недоумевая, нафига вообще рыпается и че то хочет узнать.
   - Конечно, Юрий, - все еще улыбаясь, ответил Дуглас, садясь в свое кресло - трон, - Вот теперь, освободившись от ненужной и мешающей тебе эмоциональности, можешь. Только повтори вопрос еще раз, я.. как это у вас? Запамятовал.
   - Я хочу узнать, - без тени чувства, как машина, произнес Юра, - Зачем фонду Западная Звезда вкладываться в развитие синей темы в России. Какая выгода?
   - Ну что ж, слушай, - отозвался американец, принимая от режиссера сигарету и огонь. Запахло вкусным дорогим табаком. Глядя в глаза неподвижно застывшему на своем стуле Юре, Адамсон принялся вещать, - Юра, в беседе со своим другом Махмутдиновым ты упомянул, что синие решительно отвергнут наш мир. Мир денег, власти и удовольствий, которые за эти деньги можно купить. Прольется кровь, очень много крови. Они пойдут на все, чтобы воплотить в жизнь свои безумные мечты и детские принципы. Это ужасно, не так ли? Нас пугает даже не насилие, которое они развяжут. Этот бунт можно подавить. Нас больше отвращает фанатичная ненависть к тому, что они зовут Системой. К нашему с тобой, Юра, миру. Ведь если поглядеть непредвзято, все справедливо. Власть и роскошь у тех, кто достоин этого. Кто этого хочет, жаждет сильно, как умирающий в пустыне жаждет глотка воды. Стоит только захотеть и сделать первый шаг.
   - Пойти обжирать пролов в автобусе? - перебил Юра, керня американца немигающим взглядом.
   - Ха, занятно, терминология Большого Брата, новояз и все такое, - отозвался Адамсон, пару раз согнув на руках указательный и средний пальцы, - Да Юра, и так тоже. Каждый получает чего хочет. Того, чего достоин. Кто то остановится на автобусах и дискотеках. Такие тоже нужны, как нужны скажем шахтеры или ассенизаторы. Кто то пойдет дальше - стоит лишь захотеть.
   - Ну а зачем вам синие? Подавить? - направил Юра.
   - Нет. Этим занимаемся вовсе не мы. Подавлять деструктивные наклонности синих должно смежное нам ведомство. А мы направляем их энергию в нужное русло. С пользой для них же. Все, что мы хотим создать, спецшколы, психологические семинары и группы поддержки, даст синим жизнь. Даст им причастность к обществу, уверенность в себе, деньги наконец. У них исчезнут проблемы с родителями, пройдет конфликт с окружающим миром. Они перестанут курить и пить, кто то слезет с иглы. Это уже очень много для них. Постепенно они осознают нашу помощь и пополнят наши ряды. А за это мы просим малое. Ту силу, которую они бесцельно распыляют слушая рок и ища приключения на свою голову.
   - Значит, вам нужна их энергия. Их жизнь, - обозначил Юра.
   - Да. Мы будем использовать ее для продвижения товаров и нужных людей. Все просто. Это как зажечь неоновую вывеску, зажечь так что все другое померкнет. Достаточно влить эту жизненную силу в рекламу, в сам товар, и это автоматически привлечет покупателя, просто подсадит на все что нам нужно. Люди будутдумать что хотят покупать вещи, а будут покупать витэ!
   - Но почему именно синие?
   - Потому что ни у кого нет столько витэ, сколько у них, - ответил Адамсон, - Иногда кажется что их силы просто бесконечны. Зачем упускать такой источник? Зачем опускать синих до уровня бомжей и панков, если можно использовать их пыл в свою пользу? И в том числе, в их пользу? Зачем нам новые революции, новые жертвы и террор?
   - А разве то, что делаете с синими вы, не террор?
   - Нет. Мы сдерживаем безумие стихии, мы строим волнорезы чтобы нас не смыло цунами. Мы хотим жить, и жить хорошо, Юра. Такова природа человека, и ничто не может ее изменить. Бунты и смена власти неизбежно приводит человека к тому же райскому острову для избранных. Так чего же ради лить кровь? Синие просто не понимают, что всеобъемлющий механизм Системы строится именно для того, чтобы навсегда закрепить это положение вещей. Создать вечный порядок, подчиняющийся закону справедливости. Каждому свое. Они не понимают, но мы объясним это самым простым способом. На примере. И когда они добровольно захотят использовать свой потенциал во благо Системы, на свое же благо, тогда мы прекратим их сдерживать. Но сейчас, мы выбираем жизнь для себя, а не безумство одной тысячной населения.
   - Проще говоря, вы хотите сделать из них полицаев нового мирового порядка? - спросил Юра.
   - Да, именно так. Порядка, который поведет человечество к прогрессу, а не потаканию животным инстинктам.
   - Пастухи для оформленного стада потребителей, - Юра перебил американца, - А такие как ты будут стричь шерсть и срезать сало.
   - Такие как мы, Юра. Посмотри на себя. Ты пришел сюда, в этот номер. Вопреки всему, ведомый жаждой. Ты плевать хотел на все, кроме своего желания узнать истину. А ты мог бы сейчас и дальше работать под пивко, развлекая народ дешевыми сенсациями. Ты захотел большего. Большинство же вполне устраивает их жалкое шевеление с работы и на работу, длиною в жизнь. Мы просто оформили, как ты и сказал, место каждого. Упорядочили стихийный процесс распределения благ между людьми. Создали огромный запас взаимозаменяемых деталей, который называется народом или нацией. Создали для этих деталей места, превратив их в единую машину. Мы исполнили мечту человечества, мы избавили его от необходимости самостоятельно принимать решения.
   Юра молчал. Он ждал, что внутри вспыхнет гнев. Ждал проявления своих проснувшихся сил, но не было ничего. Голова работала чисто и свежо, как компьютер с хорошим охлаждением процессора. Не было даже любопытства. Ладноченков думал, чтобы сформулировать и задать еще вопрос. Он пытался вспомнить, ради чего вообще начал этот разговор. Дуглас Адамсон внимательно наблюдал за ним. Так тренер смотрит за учеником, исполняющим выученное упражнение. Тут в голове журналиста промелькнуло воспоминание.
   - Я видел сегодня человека - волка. Такой рыжий парень с разноцветными глазами. Он высасывал энергию из людей, но сила его куда больше обычных пиявок. Я знаю, он может куда больше чем просто обирать народ. Кто он? Я видел серую тень под его ногами.
   - Ах, это, - улыбнулся американец, - Юра, Система огромна. Она покрывает весь мир, все сферы деятельности человека. Любые мечты, желания, мысли, действия, всего лишь программный алгоритм, заданный нами. Люди не в силах выйти за очерченные нами рамки. Более того, они и не хотят. Так вот, человек - волк захотел выйти за эти рамки. Такие как он хотят многого, и мы позволяем им это взять. Они оплот Системы, они ее самые верные слуги. Потому что им нужна власть и Сила. А если ты хочешь Силы, то хочешь чужой слабости. Если ты желаешь власти, значит другие для тебя рабы. Они хотят выйти за границы, и выходят - но лишь попадают в новые. Раб ты, или господин, неважно. Ты одинаково принадлежишь Системе.
   - Ты много говоришь. Чья это тень? Кому уходит вся сила? Кому вы служите?
   - Нет Юра, теперь служишь и ты, - рассмеялся американец, откинувшись на спинку кресла, - Это тень истинного хозяина мира. Архитектора этой грандиозной и сложной схемы, которую мы заставляем работать и зовем Системой. Тень того, кто дает нам крупицы Силы в обмен на служение. В обмен на исполнение единственной нашей задачи - положить мир к Его ногам.
   - Кто ваш Господин? - прошипел Юра, чувствуя как в животе зарождается боль. Он понял что скоро эта туго свернутая спираль расширится, станет худо.
   Американец встал. Глубоко вздохнул, глаза его из голубых стали серыми. Под ногами затанцевало облачко, наползло на Дугласа, скрыв его серой шинелью. Юра понял, что теперь стоит уже не перед Дугласом Адамсоном. А перед кем то, кто может стереть его одной волей. Против желания Юра начал опускаться на колени. Он уловил едва ощутимое желание воспротивиться, ухватился за него, как голодный ловит любую съедобную крошку. Вот уже одно колено на полу. Юра попытался сопротивляться, попробовал подняться вновь. Но нечто внутри было гораздо сильнее его потуг. Так наркоман, желающий завязать с зельем, не может противиться внутреннему зову, который приглашает окунуться в сладкое забытье. Юра боролся не с чужой волей. С собой. С неизвестно откуда взявшейся своей стороной, которую чужое присутствие лишь пробудило. Холод уже не страшил, он манил и притягивал. Чувствовать в своих венах талую воду, быть сотворенным из вечного льда, что может быть прекраснее? Юра держался из последних сил, опутывая себя новорожденного, созданного серыми холодными лучами. Попытался потянуться к сокровенной силе, к своему давно молчащему двойнику. И не услышал ничего. Некому больше помочь и вытянуть за шиворот из трясины. А может, и к лучшему? Зачем эти жалкие трепыхания перед лицом неизбежности? Если и идти ко дну, то с достоинством, как смертники гордо идут на виселицу, не вереща и не цепляясь за двери камеры. Под ударом рока разрушится лишь то, чему суждено умереть. Истинное же останется. К чему тогда цепляться за что то? Может, свобода, истинная духовная свобода, именно в освобождении от ненужных привязанностей к тому, что уйдет само собой? Это все равно что пытаться носить старую стершуюся одежду, которая давно уже не по размеру, думая что она характеризует тебя. Но определяет человек одежду, а не наоборот. И Юра перестал сопротивляться. Напротив, он распахнул себя навстречу ледяному урагану, исходящему от серой фигуры, бывшей американцем. Говорят, крылья распрямляются либо от ветра, либо от падения в бездну. Так пусть же бездна примет очередного падшего! Юра почувствовал себя олицетворением дикой, необузданной словно стихия мощи, льдинкой, которую несет бушующий ураган. Рывком он встал. Холодно рассмеялся, глядя в расширившиеся глаза американца.
   - Ты был прав. Побеждает тот, кто жаждет большего, - слова Юры безразличным лезвием вспороли душу Дугласа Адамсона, выпустив склизкий, как моток кишок, неудержимый животный ужас.
   Ладноченков молниеносно схватил американца за горло и с силой сжал руки. Прилагаемое усилие доставило удовольствие. Ощущать, как плоть под твоими руками оказывает робкое, безнадежное сопротивление гибели, что может быть лучше? Чувство собственного могущества, власти над хрупкой оболочкой, которая по твоей воли превратится в полный мерзости гниющий мешок. Исторгнувшийся ужас, беспомощность - и наконец глаза застывают, стекленеют, и вот уже ты сам снедаешься ужасом от содеянного. Но ужас смывает волной вседозволенности, осознания своего права, осознания того что никто не посмеет укорить или наказать за свершенное. Преступление и ощущение расплаты - это для ничтожных червей, которые не властны даже над свой жизнью и боятся власти над чужой. Нет. Здесь свобода. Потому как высшая свобода - это свобода убивать.
   Под руками хрустнуло, и Юра прижал к себе умирающее тело. Приблизив свои губы ко рту Адамсона, Юра сделал глубокий вдох, ощущая трупный аромат разложения и гниения. Вместе со вздохом в тело Ладченкова перешла жизненная субстанция американца. Тело словно пронзило молнией. От макушки и до копчика пробежали мурашки, Юра передернулся, встряхнулся. Да. Вот она, Сила. Могущество искорок, бегающих по твоей крови. Юра отшвырнул бесполезное тело, тряпичной куклой оно застыло на роскошном ковре, в подножии величественного кресла. Еще раз втянув воздух, Юра не уловил признаков разложения, да и откуда оно сразу после убийства? Тут же пришло понимание, что пожирание даже не жизни, а некоего внутреннего естества, после насильственной - в данном случае - смерти, есть прикосновение к миру мертвых. Оттуда и запах гнили. Размышления прервала веселая мелодия. Такая на ура прошла бы саундтреком к детскому утреннику. Но Юра мрачно усмехнулся. Поющие и лялякающие зверушки - герои изуверского анимированного мультика для взрослых. Воистину воплощение нашего века, кровь и расчлененка выставлены как юмор. Впрочем, мультики и вправду смешные. Так, это мобильник на столе. Юра понял, что надо взять. Осторожно подняв тонюсенькую черную раскладушку, ответил.
   - Машина прибыла за вами, господин. Можете не волноваться, тело уберут. Режиссера заберите с собой, если пожелаете.
   И тут же отбой. Безразличный мужской голос. Ну что ж. Поехали. Юра оглядел застывшего в углу кролика - режиссера, кивком приказав оставаться в номере.
   Мобильник Юра положил в карман рубашки, поняв что это не только телефон. Но разобраться с этим можно и в машине. Одевшись, Юра вышел из номера. Собранно, четко, неторопливо и методично, как машина, он вышел из гостиницы и сел на заднее сиденье черного автомобиля.
  
   Пока есть возможность поразмыслить над случившимся. Хотя мысли не очень то и шли, Юра чувствовал себя погано, как будто у него поднялась температура и тело знобило. Стало ясно, тому виной эта серя херь, которая вселилась теперь в Юру.
   - Он был одержим, - понял Юрий, - А теперь я заразился этой фиговиной, и теперь мне на мозги будет насрать легко, как и наверняка тому америкосу, не сразу же он в эту тему влез. Он был, черт..
   Юру пронзило воспоминание, которое принадлежало Дугласу, воспоминание о том как в университете к нему подвалили лощеные старшекурсники и предложили вступить в тайное общество, и Адамсон согласился, подумав что все ограничится коксом и девочками. Всякие ритуалы с мертвецкой символикой и проверочный тест, где надо было разрыть могилу и принести череп, он принял как дурацкие традиции. А потом было поздно. Одного парня, который решил бросить, сбила машина, и того кто это сделал так и не нашли. Но все итак было понятно. А тем более улучшилась успеваемость, поднялась популярность и родителям стали звонит всякие влиятельные люди из корпораций, сообщая что такого хорошего мальчика они с радостью возьмут на работу после окончания универа.
   Это была мечта любого ученика, и если ценой за нее будут идиотские ритуалы и секретность, черт с ним.
   - Вот значит, как это присходит, - подумал Юра, - Интересно, есть у нас такие общества? Наверняка появились бы, если б Дуглас не откинулся. Если еще нету их среди золотой молодежи. Ладно, хрен бы с ним. Надеюсь, уж теперь то я смогу добраться до вершины пирамиды.
   Его везли за город, и вот вполне ухоженная трасса сменилась узенькой, скрытой между деревьями дорогой. Миновав автоматический шлагбаум, и заехав в подземный гараж, машина остановилась. Снаружи строение напоминало какой то завод или склад. Водитель, человек в сером костюме, так и не сказавший ни слова, провел Юру в лифт, а затем, когда лифт поднялся на самый верхний этаж этого комплекса, сопровождающий указал Юре рукой на дверь и уехал обратно, оставив журналиста в просторном зале.
   Такой зал вполне бы сошел за средних размеров помещение для светских приемов, да только столиков здесь никаких не было, только два кресла. Все в темных тонах, преимущественно серых, строго и аскетично. Только два кресла, весьма массивных и продвинутых на вид, и ковер, тоже серого цвета. Юра уселся на одно из кресел, и только устроился поудобней, как из лифта вышел молодой мужик в джинсках и футболке, черного цвета. Лицо странное какое то, застывшее, бледное, словно маска. Зато темные глаза блестят нездоровым огнем безумного веселья. Усевшись во второе кресло, незнакомец заговорил:
   - Юрий, очень рад. Я Стэни, и вы ехали именно ко мне. Сразу отброшу формальности, я в курсе что бедолага Дуглас откинулся по вашей вине, и что вы теперь должны исполнять его функции. Ну а поскольку вы вроде как один из нас, надо доказать это не просто словами. Я же не позволю вам пробраться сюда под видом сдавшегося и начать мочить все что движется. Вот Дуглас, например, должен был создать сеть школ и детсадов для "детей индиго", именно с той целью, о которой вы рассказывали Алику.
   - Сука...
   - Да, да, Алик обо всем докладывал нашим агентам, и ваш редактор тоже, и диски, которые вы принесли сегодня в контору, отправятся в стол. Не рыпайся, Юра, бестолку это. Дугласа мы легко разменяли на тебя, у нас найдется много желающих его заменить. Помимо школ, Дуг еще должен был наладить рабство, о котором ты слышал от покойного. Да да, когда товар насыщается витэ. Ты же ели "сниггерс", чувак, и я готов поспорить, откусывая первый кусок, ты уже чувствовал как по телу расползается тепло. Это оно. Система постороена на вампиризме, если ты не заметил. Человек живет в постоянном движении, он реагирует на несколько простейших раздражителей, думает о тех вещах о которых мы позволяем ему думать - и жизненная энергия текет по мощному трубопроводу. Настоящая валюта этого мира не доллар, настоящая валюта это витэ, и скоро люди будут работать за очередную порцию витэ, чтобы реально - продлить себе жизнь. А мы, Юра, власть и элита этого нового мира.
   - Значит он не всегда был таким?
   - Нет, не всегда. Ты прав. Мы его таким сделали. Каждый внес свой вклад. Система это просто оформленное движение человечества вниз, это контролируемая деградация. Кто говорит, что люди вырождаются, потому что они только потребляют, ебутся и бухают, видят только внешнюю сторону. Реальная деградация человека - это превращение его в паразита. Если сейчас человечество потихоньку катится к витэвампиризму, то скоро витэвампирами будут абсолютно все. А мы, на вершине, распределяем блага. Разве это не прекрасно?
   - Полная хуйня.
   - О, конечно. Ты же теперь "индиго", вечный мятежник. Сколько сил пропадает впустую..
   - Нас слишком мало, чтобы мы стали источниками энергии для всех ваших зомби.
   - О нет. Люди становятся витэвампирами, потому что теряют связь с окружающим миром, природой. Если сравнить с радиопередатчиком, они ловят все меньший и меньший диапазон волн, и когда перестанут ловить все волны, кроме одной, Системы, они окончательно утратят связь с миром. А значит, они перестанут получать витэ от природы, мира, космоса. Техногенная цивилизация неизбежно ведет к этому, Юра. Кто откажется от плазменной панели или тачки с мощным мотором ради каких то несуществующих, неощутимых вещей? Да никто. Индиго, другое дело. Они сохраняют связь с миром несмотря ни на что. Удивительно, правда? Они сами по себе не станут источником. Мы просто будем выкачивать витэ через них, как через передатчик. Ну и конечно, можно оставить некоторое количество людей просто как батарейки.
   - Вылитая Матрица получается.
   - Да, конечно. Итак, Юра, посмотри внимательно. Ты предаешь свою расу ради людей, существ, которые превращаются в родственников кишечным червям, которые регулируют жизнедеятельность таблетками, а молодость продляют за счет тканей абортировнных младенцев. Это ли цена истины?
   - Я готов на все,чтобы узнать, кто хозяин вашей шараги.
   - Ну что же, Юра. Я открою секрет. И знаешь почему? Потому что ты разменялся на дешевку. Ты попал в ловушку. Во первых, ты даже не почувствовал, как в твое тело ввели парализующий раствор. Это кресло для экспериментов, у нас тут есть и пристяжные ремни, чтобы зафиксировать тело, и массаж, и инъекторы для введения питательных и прочих веществ, и устройства подавления всяких способностей. Во вторых, этот комплекс, это только первый этаж, Системы. Его можно взорвать, вывести оборудование, сжечь, но это бестолку. Все что ты увидел здесь, это грубая работа. Ну а в третих, сейчас ты должен будешь пройти испытание, после которого ты сам узнаешь, на кого мы все работаем. Но тебе уже будет все равно. Ты или станешь работать на нас, или погибнешь.
   Последнее, что чувствовал Юра, перед тем как в глазах померкло, что его куда то несут.
  

ххх

  
   Криттер одуплился под утро. Тело привычно налито силой, однако есть четкое ощущение - пора подкрепиться. Потому и жрал много вчера, что пора, в такие моменты нечеловеческий организм пытается как то набрать сил.
   - Черт, вчера можно было, в толчке, глотнуть у хача, - подумал Криттер, и тут же осекся, - Блядь, а там же камеры. Ну его нахуй, чтоб так уже светиться.
   С уличным промыслом было покончено, но и с постоянным притоком крови. У своих жертв Криттер всегдя надрезал запястья, чтобы немного выпить венозной крови, которая, по честному, не особо ему нравилась. Это как питаться тушняком взамен хорошего, сочного мяса. Но ничего, оставлася еще один вариант. Как минимум.
   Криттер поднялся с расстеленной на полу туристической пенки, оделся. Хорошо они вчера погуляли. По пути на квартиру накупили пива, водки и мясных изделий, и Криттер набухался как свинья. Свинья. Тварь. Про нее надо было забыть, и водка помогла. Даже сейчас, утром, Криттер не думал про бывшую любовницу.
   - Смешно, всего один день, - думал Криттер, смотря на свое отражение в зеркале над раковиной, - И мне хватило, и ей.
   Поискался в шкафичке, нашел пачку лезвий, поставил новое в бритвенный станок и принялся чистить рожу. С тех пор, как кровь прочно вошла в его меню, гормональные процессы в организме наконец то проявили себя по полной, и наконец то полезла щетина, и стала нарастать мышечная масса, чему, конечно, еще и Зеня поспособствовал.
   Криттер постоянно испытывал голод, который не могла удовлетворить пища, испытывал слабость, которой не лишал хороший сон. Позже, размышляя над тем самым днем, когда он взбунтовался против Ганса, он понял что пробудил его вкус собственной крови. А потом был Миша, кровь из уже его разбитой губы Криттер слизывал со своей ладони. Потом он отказывался верить, но телу было плевать на страх разума. И через пару дней Криттер подвалил к Мише с очень интересной просьбой.
   Это было на перемене, и лысая башка Криттера уже стала немного обрастать. Миша, как всегда, остался в классе, и Криттер пересел к нему со своего блатного места.
   - Мишаня, пойдем ка выйдем, - Криттер встал, и оперся о парту, нависнув над чмошником.
   Миша инстинктивно сгорбился, и пошел вслед за своим мучителем. Криттер привел жертву в темый подвал школы. Здесь тоже размещались классы, а также котельная и какие то хозяйственные каморки. Но сейчас подвал пустовал. Криттер хорошо видел в темноте, и не стал включать свет. Зайдя за штабель ящиков - то ли учебников завезли, то ли еще чего, Криттер вытащил нож, и держа его перед лицом Миши, прошептал:
   - Об этом ты не скажешь никому. Понял?
   - Понял...
   - Больно тебе не будет. Руку давай. Кулак сожми. Еще раз. Давай, посжимай еще.
   Миша напряг свою лапку, и Криттер, подсветив зажигалкой, надрезал вздувшуюся вену на запястье. Поперек, не вдоль. Ему не надо было, чтобы чмошник истек кровью. Криттер слизывал капли крови, выступившие из раны, пока Миша не ахнул:
   - Я тебя не вижу..
   - Чего?
   - Тебя не видно.. пока ты не пошевелился, я тебя не видел..
   Криттеру потребовалось немного, всего пару глотков. Он старался не думать над этим. Так было легче, потому что мысли приводили ко всякой херне, толку от которой не было совсем. Насытившись, Криттер дал Мише пластырь и пару фенечек, чтобы вопросов не возникало.
   - Вали отсюда.
   Миша свалил, а Криттер до самого урока стоял в темноте, ощущая как тело заполняет тепло и сила. С тех пор и пропала его изможденная худоба. Криттер не парил мозг всем этим. Он просто учился быть собой, учился использовать возможности, которые давало его тело - например, быть незаметным, особенно в темноте. Он сроднился с темнотой.
   Выбрившись, Криттер намазал рожу кремом и прошелся по квартире. Пацаны еще спали, и Криттер не стал их будить. Тихонько прошел на кухню, сьел там ветчины, а потом собрался и вышел. На улице было еще темно, и Криттер понял, что вполне успеет заглянуть еще по одному адресу.
   - Только бы он был там.. Черт, о чем я. Сука.. Не могу не думать об этой чертовой шлюхе.
  
   Такси доставило его по нужному адресу. Криттер постучал в дверь. Там постоянно кто то тусовался, но сейчас было тихо. Открывать никто не спешил, Криттер остучал еще, уже погромче.
   - Ну и черт с тобой. Поеду обратно и набухаюсь в говно.
   Криттер уже развернулся, но тут дверь открылась.
   - Эй, урод, ты что так рано? Я только собрался ложиться.
   - Вонючая псина! - Криттер похлопал по плечу рыжего парня в пижаме в цветочек, стоящего на пороге.
   - Пошли в хату, у меня ноги мерзнут.
   Зашли. Криттер разулся, повесил свою кожанку. Хозяин квартиры прошлепал босыми ногами на кухню, послышалось шипение открываемой банки с пивом. Это что то новенькое. Криттер никогда еще не заставал Волка вот так запросто, обычно на этом флэте царил полный шабаш - бухаловки, групповухи. Хотя, это было только в те моменты, когда Криттер сюда приходил.
   - Ну что ты там, уснул? Давай, колись. Что стряслось?
   - Ты откуда знаешь? - спросил Криттер, зайдя на кухню.
   Осмотрелся. В раковине грязная посуда, пивные бутылки на полу, горка пластиковых стаканчиков из под китайской лапши, коробка от пиццы. Значит, тут все же люди живут, а не святые праведники.
   - Ну и? Сохнешь по какой то сучке? - Волк рассматривал его, чуть склонив голову, и Криттер в который раз поразился его глазам. Один зеленый, другой серый. Вообще, Волк странный чувак, но именно к нему, и ни к кому больше, Криттер испытывал доверие.
   - Ты забросил старину Волка из за шлюшки? Мужик, ты меня разочаровываешь.
   - Э, спокойно, псина. Это был всего один сраный день.
   - А ну ка, - Волк облокотился на разделочный столик.
   Криттер открыл холодильник и принялся рыться там. Жратвы тут всегда навалом было. Выудив бутылку пива и нарезанный сыр, Криттер уселся за стол и начал свой рассказ. Впрочем, Криттер кое какие подробности оставил за кадром. Например, что с ним были скины из бригады. Они не рассказывали о настолько личных вещах, и не знали, кто чем занимается, итак ясно, не офисной работой. Волк слушал, не перебивая, только кивал иногда своей косматой головой. Тоже, странность. Откуда в этих рыжых волосах седина, Волк его немногим старше.
   - Что я тебе скажу, - закуривая, начал Волк, когда рассказ кончился, - Ну для начала, ты зря оставил сучку с обезьяной. Мне так кажется, теперь за тобой приедет целый кишлак. Она то знает, где ты учишься.
   - Плевать на них.
   - Как знаешь. Но думаю, сегодня тебе лучше школу пропустить. Ну и еще, ты лучше вообще на недельку куда нибудь пропади. Накупи дисков и смотри фильмы, попивая чаек у себя дома.
   - Это с чего?
   - Что то мне подсказывает, начинается какая то херня. С твоим характером тебе лучше сидеть дома.
   - При чем тут характер?
   - На жопу ищешь приключений потому что. Вижу, я сам такой же, потому и вижу, - объяснил Волк, - Так что если ты пришел не за помощью, то я и не знаю, за чем.
   - Хотел повеселиться, у тебя тут шабаш всегда. Ну и..
   - А что конкретно тебе надо? Травка, трах, бухло?
   - Да ниче, вобщем то.
   Волк заметил, как свернулся этот странный тип. Не хочет говорить, ну и пусть. Тут не женский монастырь, чтобы сиськи мять застенчиво.
   - Зачем приперся тогда?
   - Все, завянь. Визит вежливости, увидеть захотел побитую молью псину. Уже отчаливаю.
   - Не торопись. Куда ты пойдешь?
   - Отлезь, чувак. Все хорошо. Будет что надо я тебя найду.
   - Как знаешь, - ответил Волк, наблюдая как гость обувается.
   Криттер вышел из хаты неудовлетворенным. Придется напрячь Мишу на кровь, пусть и с риском встретить разъяренных мстителей. Сказать Волку про свою нужду Криттер считал просто нереальным. Хоть этот Волк и сам тот еще типаж, как можно кому то сказать свою главную, сокровенную тайну, остаться совсем уж беззащитным перед эти миром.
   Криттер ехал на маршрутке домой, настроения ловить такси не было. По идиотскому Секси - Радио крутили самые свежие хиты Зверя Геева, бесполого стилиста. Гламурные бабы жевали Горбит с открытым ртом и ковырялись в телефонах. Вот уж кому раздолье, после передачи немцам эти сучки наконец ощутили себя как дома. Зато Криттер ощущал себя потерянным в этой круговерти торговых центров, мельтешащих потребителей и рекламных вывесок. Словно ты оказался невесть как в совсем незнакомом городе, где все куда то несутся, все крутится и вертится, а ты стоишь и шалеешь, глядя на все это блядство.
   Тот город, который он видел когда то в старых домах и деревьях, ощущал в запахе сырой земли, этот город исчезал, поглощенный шумным рекламным монстром. Криттер уже не мог так, как прежде, гулять по старым дворам, и видеть тени чего то родного, ощущать шевеление темонты внутри, касание какой то реликтовой памяти. Эти тайные знаки исчезли, заслоненные неоновыми вывесками.
   Что происходит? Все катится к своему мучительному концу. Такое ощущение, что неизлечимые раковые больные наглотались наркоты и устроили шумную вечеринку, чтобы если и сдохнуть, так с музыкой. Но Криттер не хотел умирать. Люди убили сами себя и свой мир, но он то здесь при чем? Он всего лишь хотел выжить. Что будет дальше? Раньше он воспринимал свою новую жизнь как игру, возможность ощутить то, что может дать мир людей. Но все кончилось крахом. Миша предпочел стать вафлером. Юля решила, что весь смысл только в трахе и веселье. Для Криттера все не сводилось только к этому, было еще и насилие. Такое же бессмысленное. Вот если вдуматься, зачем ему эти деньги? Зачем все? Оно же не исцеляет его ран. А что тогда исцелит? Черт его знает. Одно ясно - на этом еще не все.
   Больные. Они все неизлечимо больные, все эти добропорядочные граждане и отпетые негодяи. Нет среди них истины, и жизни среди нет, только кровавый маскарад. Они бессмысленны. Живут и умирают, как микробы или мухи, так же бестолково и неумолимо, оставляя после себя только горы мусора. А ведь когда то он ими восхищался, хотел стать таким же. Легкость порока манила, испорченность казалась страстью. Он их просто идеализировал. Можно хлопать артисту, изображающем усвинью, но само животное пустят на бекон без сожаления и поэтики.
   - И надо было мне связаться с этой потаскухой, чтоб это понять, - думал Криттер, из окна маршрутки глядя сквозь свои черные очки на город, - Это маскарад. Интересно, когда же начнется реальность? А ведь я никода не думал, есть ли в мире такие же как я. И что будет, если я таких встречу? Наверное, брошу это все нахуй и уйду к ним. Да только куда идти то? Может, я один такой. Нездешний. Мскарад. За личиной зверя кроется зверь еще более страшный. Как животные боятся человека, так люди боятся нас. Нас. Мы - есть? Какие мы? Какой я, черт его дери? Сам же себя еще не знаю.
   Криттер вышел на своей остановке. Надо заскочить домой. Дома лежит пистолет, а без него идти в школу как то стремно.
  
   Он знал, что дома уже началось шевеление. В другое время он не стал бы соваться туда, но сейчас придется окунуться в это говно. Уже из за двери он услышал бубнеж телевизора, и скривившись, одел наушники своего плеера и врубил Мэнсона. Окружающие звуки отсекло, ну и черт с ними. Криттер расшнуровал гады и отпер дверь. Стянув обувь, он взял ботинки в руку и прошел к себе в комнату, по пути отметив что сладкая парочка уже сидит у телевизора, посмаливая сигареты.
   Задвинув засов, Криттер включил компьютер и тут же завел музыку, и только после этого снял наушники плеера. Звучала Металлика, и Криттер немного успокоился. Его спокойствие, впрочем, было хрупким как первый ледок, схвативший озеро - только тронь, провалишься. Этот ключ всегда был в его связке, а запасной хранился в комнате. Криттер отпер ящичек на тумбочке, и достал пистолет с запасной обоймой. Наверное, Володя любил револьверы, потому и дал Криттеру этого красавца сорок четвертого калибра. Оружие с собой Криттер не брал, все равно операций серьезней чем то избиение модного хача у них не было, и кроме бит и ножей ничего не требовалось. Криттер одел портупею с кобурой под мышкой, в которой таскают свои стволы полицейские в американских фильмах. Насыпав патронов в карман куртки, он одел свою кожанку и обулся, и хотел уже было уходить, как увидел сообщение о новом письме на электронную почту.
   - Ну и кто там что написал, - прошептал Криттер, садясь к компьютеру, - А, это насчет тех рисунков. Ну, и чего..
   Писал какой то Демон. Криттер открыл письмо.
   "Твои рисунки мне очень понравились, они необычные. Он что то цепляют внутри, как будто имеют отношение ко мне. Эти рисунки будят мою память, короче, все это неслабо меня задело. В анкете на твоем разделе я видел ты живешь в Кенигсберге. Если не против, давай встретимся где нибудь. Почему то мне кажется это важным".
   Криттер задумался. Интересно. Почему они так зацепили этого типа и чего он хочет? Впрочем, письмо Демона тоже не оставило Криттера равнодушным, и он задумался, где бы действительно встретится. На ум пришло только одно действительно тихое местечко, где Криттер ощущал себя уютно. Если этому Демону реально понравились рисунки, он не будет удивлен таким местом назначения. Криттер написал, где бы он хотел собраться, и понял что ждет этой встречи почему то.
   В дверь застучали, и Криттер вздрогнул от неожиданности и давешнего страха перед внезапными визитами в его комнату. Озлившись на свой страх, про который он в последнее время успел забыть, Криттер отправил письмо и подошел к двери. Отодвинув засов, он приоткрыл дверь, и в щель виднелась разъяренная батина рожа, кажется, он уже успел бухнуть. Батяня у Криттера был отставным военным, сидел на пенсии, с тех пор как его сократили. Он работал где то сторожем, сидел в будке с телевизором и дул чай, раскланиваясь важным господам, живущим в элитном доме, ворота в который он охранял. Он по пьяни любил гундеть, какой был важной шишкой, а теперь, сидя в будке и провожая взглядами солидных господ, завидовал этой плесени жизни. Он хотел чтобы Криттер стал большим человеком в костюме и при галстуке, и любое отступление Криттера с этой дорожки бесило батяню. Хотя он не был родным отцом Криттера. Родного отца Криттер не знал, и подозревал что его маманя просто залетела. Союз батяни и мамани, как считал Криттер, был скорее клубом по интересу. Она тоже когда то была шишкой, каким то начальником, но с развалом страны развалилась и ее организация, что привело опять же к пенсии и телевизору. У Криттера была и сестра, но ее он совсем не знал, она жила где то на Украине со своим мужем.
   - А ну выключи свою хуйню, - потребовал батя.
   - Это что то новенькое, - подумал Криттер, удивленный таким резким нарушением негласного перемирия, и ответил, - Я уже ухожу, сейчас выключу компьютер, - поставил он ударение на слове компьютер, словно зачеркивая пренебрежительное отношение бати ко всем этим "штучкам", которые пугали его.
   - Куда это ты уходишь? Ты почему не в школе? - батя налег на дверь, пытаясь пройти в комнату.
   - Не, это уж слишком, - Криттер толкнул дверь, она закрылась, батя отлетел и тут же взревел, его задело что щенок оказался сильнее и посмел сопротивляться не кому то а отцу.
   - Ты как с отцом разговариваешь, молокосос, - батя уже ревел, налегая на дверь, в щель виднелись его бешенно выпученные глаза с красными прожилками на белках.
   Криттер держал дверь, с трудом держа себя в руках.
   - А ну открой, пизденыш, - потребовал батя, - Совсем, тварь, от рук отбился. Ну я тебе сейчас покажу.
   Криттера взъебло. От перестал держать дверь и отошел, под собственным напором батя ввалился в комнату, дверь ударилась о косяк и отскочив, больно и обидно хлопнула батю по лысине.
   - Урод, - начал подниматься батя, но Криттер ему помог, схватив за покрытую пятнами от соуса майку и выцветшие синие треники, он приподнял батю и вышвырнул из комнаты, и вышел сам, закрыв за собой дверь.
   Взбешенный родитель снова поднялся и пошел на спокойно стоящего Криттера. Небритая харя перекосилась, всклокоченные остатки волос торчали как сухая прошлогодняя трава из под снега. На груди болтался серебрянный крестик на цепочке, Криттер почему то обратил внимание именно на этот крестик, он казался чем то неуместным сейчас. Ну, как монашка в гейклубе. Злобный рывок бати Криттер встретил коленом, а потом руками мощно оттолкнул мужика, и тот шлепнулся на телевизионный диван. Криттер перевел взгляд на ящик, там на экране кривлялся Борисеев, у него брали интервью.
   - Ах ты суука, - провыл батя, он смотрел своими выпученными шарами на Криттера, не замечая что стоявшая на диване тарелочка с пеплом и окурками перевернулась, и бычки как белые трупики усеяли пол и часть дивана.
   - Сиди тихо, - прошипел Криттер, чувствуя упадок сил, словно у него кто то бак слил.
   - Суука, - выл ошарашенный батя.
   Криттер недоумевал, с чего вдруг все это началось. Может, лишнего батяня выпил? Черт, как то все это странно. Криттер тоже ощутил себя каким то пришибленным. Херня, херня..
   Громко хлопнув крышкой унитаза, из толчка выбежала растрепанная лохудра. Увидев главу семьи не по чину охуевшим, маманя взвизгнула и тоже бросилась на Криттера, стараясь оцарапать ему лицо своими когтями. Криттер схватил ее за запястья, и лохудра пронзительно завизжала:
   - Ой! Ой! Оой!! Бьют, ой, помогите, аай!!
   - Ах ты сука, - подумал Криттер. Он прекрасно знал что синдром жертвы, единственное оставшееся в этом прогнившем мозге, толкает маманю на такие вот нелепые авантюры.
   Оттолкнув лохудру на тот же диван, где приходил в себя батяня, он поспешил на выход. Учавствовать в этой глупой борьбе ему совсем не хотелось, он едва сдерживал накопившееся еще за вчерашний день зло. Предусмотрительно надевшему гады еще у себя в комнате Криттеру оставалось только дверь открыть да выйти, но родители сегодня видимо решили поиграть в рембо. Завизжала маманя, Криттер обернулся на этот визг, спиной чувствуя палево. Батя ринулся на Криттера, занеся табурет, и Криттер не успел среагировать, только закрылся руков в последний момент. Больно не было, Криттер боли не боялся и почти не чувствовал ее со времен своей перемены, но этот подлый удар сорвал тормоза. Откуда то взялись силы, и затарможенный до этого Криттер резко вырвал табурет у папаши их рук и тут же ебанул пару раз, крепко приложив батяню. Тот упал на пол, Криттер под визг лохудры замахнулся еще раз и ударил по выставленным рукам батяни. Отшвырнув табурет, он коленом придавил грудь взбесившегося отчима и несколько раз как следует дал ему по зубам. Батяня только вращал глазами и что то хрипел. Криттер почувствовал, как когти скребут его по скальпу - это лохудра пыталась схватить отродье за волосы, но короткий ежик Криттер не лез в руку.
   - Ииии, - завизжала отброшенная лохудра, ее задрипанный халат распахнулся, обнажая толстое пузо, обвисшие по сторонам тела сиськи и драные трусы, из под которых пробивались волосы. Криттера чуть не вывернуло, он почему то с жалостью подумал про новенький халат, который он ей купил, чтоб не носила такое позорище. Но если ходить в новом, как рассказать подружкам за сигаретой, что дети ее бросили, детей у нее нет и вообще она совсем одна и никому не нужна, а жизнь кончит в доме для престарелых, потому что наглое отродье забарет у нее квартиру, если вообще подушкой не придушит.
   - Как вы суки заебали, - бросил Криттер, утирая вустипивший на лбу пот, - Я ничего не сделал, ничего!
   - Суука, тварь, уродец, - визжала лохудра, - Ты падаль, ты тварь, бездушная гнида, чтоб ты сдох, ааа!
   Криттер молнией дернулся к лохудре, его снова переклинило. С яростью схватив ладонями ее голову, он громко зарычал, как зверь, и обнажив зубы, хотел впиться дуре прямо в горло, так он ее ненавидел в этот момент. Что то остановило его в последний момент, хотя мыслей о том, что человеческие зубы не могут порвать горло, в голове не было - мыслей в этот момент вообще не было. Криттер отпустил голову мамани, и встав, удивленно смотрел на ее побелевшее лицо. Глаза были какие то затуманенные, словно эту скандальную бабу накололи успокоительными.
   - Х- хрр- ии, - что то пыталась она выдавить.
   Криттер переступил через все так же вращающего глазами батю и вышел из квартиры.
  
   Идти в школу расхотелось. Сейчас больше всего привлекал другой вариант - вернуться к пацанам на квартиру и залечь там, а может и наебнуть еще водяры, чтобы мозг не работал и не напоминал случившееся. Херь какая то. Потом Криттер вспомнил что забился с Демоном, и решил пойти на место встречи и очухаться там. Там тихо и хорошо.
   Больше всего Криттер удивлялся своей реакции на лохудру, когда он хотел впиться ей в горло. Но зачем? Кровь он обычно получал, надрезая вены, и зубы у него были самые обычные. К тому же Криттер не считал себя героем дешевого фильма ужасов, и подражание исключалось. Да и не было это обдуманным действием, нечто внутри вырвало контроль и восстановить его удалось только в последний момент.
   Криттер решил, что загоняться не стоит в любом случае. Он купил в маленьком ларьке чекушку и апельсиновый сок, и ебанул прямо за палаткой. К черту все это. Внутри успокоилось, и Криттер понял что его все же тянет в школу. Он хотел повидаться с Юлей, если она набралась наглости и пришла. Хотя, она еще неделю будет дома сидеть, губы то опухли наверное. Шлюха.
   Он шел дворами, ни о чем не думая, просто гуляя с сигареткой во рту, но спиной он ощутил чьи то взгляды. Вначале он не придал внимания дрочащейся за спиной машине. Кто то куда то заезжает, должно быть. Но машина что то уж очень долго едет за его спиной. Криттер обернулся, машина, какая то черная, с тонировкой, остановилась. Двери распахнулись, навстречу Криттеру двинулись пятеро хачей, громко ругаясь на своем хачевском.
   - Запалила меня, сучка, - подумал Криттер, выхватывая пистолет, - Дружков этого черножопого натравила. Ладно. Встречу.
   Криттер выцепил главного в этой команде. Убивать он никого не хотел. Он выстрелил два раза, и главный хач, громче всех орущий и быстрее машущий руками, заорал от боли и повалился на землю. Брюки пропитались кровью, Криттер отметил - ничего серьезного, пули прошли в мясо на ляжках. Пистолет Криттер не опускал, готовый среагировать на любое резкое движение. Хачи застыли.
   - Уберите своего ишака и валите нахуй. В следующий раз грохну всех.
   Раненый орал и матерился, когда мстители грузили его на заднее сиденье. Хачмобиль уехал с резкого старта, Криттер дозарядил два патрона и спрятал пистолет, замечая как жители опасливо отодвигают шторки.
   - Надо пацанов предупредить. Хотя, она только меня им указала, других то эта шалава не знает. Ладно. Разберусь.
  
   Он не ожидал встретить ее здесь, рядом со школьным стадионом, в курилке у старого каштана. К тому же она была не одна, и Криттер с горькой иронией подумал, как же быстро у нее меняются жертвы. Ганс сосался с Юлей увлеченно и со знанием, и Криттер понял что застал момент перехода ласк через одежду к жесткому сексу.
   Ну а дальше все само пошло. Ганс рухнул в отруб, рукояткой револьвера Криттер попал прямо ввисок блатному. Юля испуганно таращила на бывшего любовника свои голубые невинные глазки, в которых Криттер отчетливо различил прорастающее зернышко блядства. Девочка отличница становится стервой. Надо же, она посмела надеть купленные им шмотки. И губы. Словно не было того туалета и злого удара.
   Спрятав пистолет, Криттер подошел к ней вплотную.
   - Шалава, - прошептал он, чувствуя нарастающее возбуждение.
   - Влад, прости, - она отмазывалась нелепо, словно сама не верила в свои слова и говорила их просто ради порядка, как застигнутая с клиентом шлюха прикрывается одеялом, - Это было...
   - Давай, расскажи мне, каково это было, - шептал он, касаясь своим лбом ее, чувствуя, как словно бы ток проходит сквозь него, - Сосать у этого волосатого животного. Ты же сосала у него, да?
   - Влад..
   - Ну что же ты, не постеснялась уйти с ним прямо из за стола, так расскажи мне сейчас.
   - Я.. Влад, я не могу быть с тобой. Я боюсь тебя. Ты не человек, ты темнота.. Я.. Меня и тянет к тебе, и мне страшно. Пожалуйста, отпусти меня. Дай уйти. Ты как бездна, затягиваешь, но я хочу вырваться, я это сделала потому что хотела вырваться к свету, теплу, в день, а ты ночь, ты вечная тьма.. От тебя несет холодом, смертью, а я люблю жизнь, я хочу жить.. Ты научил меня любить жизнь, я.. Я благодарна тебе но мы.. разные..
   - Да, - шептал он, касаясь языком ее губ. Он понял, почему она пришла сегодня. Это его кровь в том коктейле. У него самого не оставалось синяков, а раны заживали быстро и без следов. Наверное, очнувшись в туалете, она даже и не заметила что он ей губы разбил, - Почему же ты, в таком случае, рассказала где я живу этому козлу? Меня сегодня навестили.
   - Прости, Влад.. Пожалуйста, уходи. Я боялась тебя, поэтому..
   - Поэтому ты предпочла, чтобы кто то поехал и впятером раздробил мне кости? Кое кому не повезло, надо сказать. Ведь в больнице он, не я. О чем это говорит, Юля?
   - Влад..
   - Я же дал тебе силу, Юля. Сделал тебя красивой, уверенной. А ты сделала мне больно в ответ. За что? За что я должен прощать тебя?
   Она не отвечала, он не услышал, а скорее ощутил всем телом пульсацию своего сердца. Все, что он видел, стало резким и четким, как будто раньше он смотрел на мир сквозь заляпанные, пыльные очки. А потом мир заполнила темнота, и он, как немногим раньше дома, обхватил голову Юли, но на этот раз нежно, а потом его зубы пронзили кожу и кровь теплым потоком устремилась в глотку.
   Он частью разума осознавал что такого не может быть, что даже если и прокусить кожу, да еще и так мягко, как мокрую бумагу ножом пронзить ее, то кровь не будет течь так быстро. И куда она, черт возьми, девается внутри него самого?
  
   Ганс слабо застонал. Ему показалось, что он снова перепил и теперь отлеживается где то на флэте или может даже у себя дома. Голова кружилась, рвало, и открыв глаза, он тут же сощурился, так херово стало. Так, так.. Это же школа, курилка, и гребаный псих.. Ах ты пидарас! Ганс чуток приподнялся на локтях, превозмогая тошноту, и то что он увидел, ему не понравилось.
   Вокруг было как то сумеречно и холодно так, что пробирало до самых косточек. А еще было страшно, как иной раз ночью в незнакомом месте, где каждой тени и шороха начинаешь стрематься. Источник этого страха - тварь, в которую превратился псих. И то, что это существо делало со Свиньей, просто в голове не укладывалось.
   Ганс даже подумал, что у него в глазах как то двоится. Одна картинка показывает что вокруг солнечный школьный двор, и чертов псих, которого как то плохо, смазанно видно, просто сосется с этой сучкой. А вторая картинка пугала. Там нечто, только имеющее облик психа Чернова, с бледной кожей и вообще какое то отвратительное, противоестественное, своими чудовищными зубами впилось чушке в горло. Ганс этих зубов не видел, он просто знал, как во сне ты все знаешь, что у твари не рот, а пасть, и оттуда торчат острые иголки. Да, это все казалось каким то нехорошим сном. Только как проснуться?
   Ганс достал из кармана своих камуфляжных штанов нож - бабочку и умело сложив его, встал на колени, и став таким образом ближе к облаку сумерек, окружающих тварь, Ганс ушел дальше от реального, солнечного мира. Холод стал еще более лютым, и страх усилился. Ганс приготовился сделать движение, но тут тварь обернулась, и Ганс закричал.
   Точнее, хотел закричать. Крик встал в горле комом, как в страшном сне, где страх парализует тело. Вытянутый череп твари ощерился клыкастой пастью, красные глаза смотрели внутрь, в душу, сжавшуюся от страха перед чем то неведомым, не принадлежащим миру людей. Руки удлинились, а ладони превратились звериные лапы с острыми загнутыми когтями на узловатых суставчатых пальцах, более длинных чем у людей, да и суставов там кажется больше. Ганс последним усилием воли, стоя на коленях, рубанул ножом по ногам этой погани.
   - Ах ты сученок.
   Сон прошел, и теперь Ганс смотрел на самого обычного Чернова, но холод еще терзал тело. Невероятно. Этот урод как то успел отклониться, и Ганс понял что лишь слегка задел левое бедро психа, разрезав джинсы. Тут же мощный удар ноги в лоб опрокинул Ганса навзничь.
   - Решил заняться этой шалавой?
   Ганс ничего не говорил, его трясло от увиденного, все теперь казалось сном или глюком, но тело отходило от мощного стресса.
   - Ты меня задел, мразь. Джинсы порезал.
   Криттер осмотрел рану, но кроме пореза на портках, на ноге ничего не было. Однако. Оглянувшись на Юлю, Криттер обнаружил ее полулежащей, сползшей по грязной стене. То ли без сознания, то ли еще что. Бледная. Внезапно стало страшно и холодно внутри, руки затряслись, и Криттер через огороды свалил со школы подальше.
  
   Сержу очень нравилось здесь, на базе Комитета, она стала его родным домом. С тех пор, как он начал подниматься по жизни, он мечтал обо всем этом. О своей понтовой синей форме, о звании специального агента и об открывшихся возможностях. Ну а главное, о силе. Той силе, которая действительно всем управляет, той силе, которая даст ему неприкосновенность и вседозволенность. Быть частью этой силы, разве не достижение в жизни, особенно если тебе всего восемнадцать.
   Забавно. Люди думают, что сами вершат свою судьбу, а они на самом деле просто зерно на просыпке. Есть конечно, и отдельные индивидумы, которые действительно чего то могут - в потенциале. Но их великие судьбы легко уместились в файлах личных дел.
   - Теперь увидим, на что они способны в действии, - обьяснял Стэнвелл, главный на базе. Серж уважал его, Стэни был реально мощным типом.
   - А почему мы их вообще трогаем? - спросил Серж, листая дела обоих фигурантов нынешней операции, и Чернова, и этого волчонка Васнецова.
   - Ну как же, - развалившись в вертящемся кресле, начал Стэни, скрестив руки, - Они, как и все опасные типы, были подвергнуты стандартному ведению, но от этого лишь усилились и вот теперь вероятность их пробуждения высока. Если они все же проснутся и начнут обмен информацией, и тем более если сольются в устойчивые группы, их загасить будет уже труднее. Это как круги по воде. Тронь одного и круги пойдут до самого берега. Поэтому мы и вынудим их взорваться уже сейчас. Они или сломаются, или наломают таких дров что в итоге окажутся у нас.
   Серж молчал. К словам Стэни следовало прислушиваться, чтобы возвыситься.
   - Наша задача такова. Мы создадим для них экстренные условия, в которых должны будут раскрыться их способности. Это будет короткой вспышкой, но мы узнаем на что способен каждый из них. Кроме того, мы посмотрим, кто из них наиболее достоин. Ты изучил их дела?
   - Да, в полной мере, - ответил старательный и прилежный Серж.
   - Замечательно. Ты с двумя агентами будешь наблюдать за ходом операции и если что то пойдет не так, как мы запланировали, вмешаешься. Как - на твое усмотрение.
   - Понял.
   - Отлично. Кстати, раз ты изучил всех этих психопатов, давай, расскажи про каждого что знаешь, - Стэни приготовился слушать.
   - Начну с Демона, - принялся излагать Серж, - Это настоящий трагик. Он старается быть крутым и бесчувственным, на самом деле он как подснежник, чертов цветок который растет в тени сосновых лесов, и если вынести его на свет, лепестки будут обожжены и цветок погибнет. Он не понимает что на самом деле его боль это его сила, и подсознательно он стремится к страданиям, они его окрыляют. Но могут и надолго вывести из строя или сломать - он будет стремиться к спокойной жизни, и получив ее, ослабнет. Если ударить его в самое больное место, отнять то что ему дорого, мы можем его отбросить очень далеко. Он остарается забыть свое горе и только навредит себе. Люди оттолкнули его, в собратьях он разочаровался, остался один, а ведь именно несправедливость и боль других может его серьезно продвигать вперед. Короче, его легко раздавить, но при этом легко и превратить в серьезную опасность.
   - Давай дальше, - улыбнувшись, попросил Стэнвелл.
   - Криттер, этот урод меня по настоящему волнует, он настоящий ненавистник. Неизвестно что заставляет его пить кровь, может он просто так удовлетворяет свою извращенную психику. Он разрушает себя, открывая таким образом в себе нечто чудовищное и наслаждается этим. Кто бы мог подумать, он при этом честен и ответственен, принципиален. Правда эти его принципы они очень своеобразны. Похоже, он ценит только силу, но при этом хочет сделать сильными других, особенно тех кто уже на дне жизни. Он верит что может дать кому то второй шанс, и если его помощь отвергают он впадает в безумие. Достаточно его разочаровать, и он сам пойдет в разнос.
   - Кто у нас еще на очереди? - Стэни нравилось происходящее.
   - Волк, озлобленный на весь мир, хочет стать зверем и у него получается. Он считает мораль и запреты, просто тормозом. Любой тормоз для него это помеха которую надо устранить, чем он и занимается по жизни. Как будто ставит эксперимент, насколько отмороженным ублюдком он может стать. Для него разум это чепуха, он подчиняется только инстинктам. Он считает что инстинкт не подведет в опасной ситуации, тогда как разум может дать сбой или просто промедление. В опасной ситуации лучше действовать а не сидеть и думать. Мое мнение, это все притворство, и стоит ему попасть в ситуацию реального выбора, вылезет его человечность и погубит его.
   - А что насчет Ладноченкова?
   - А, этот новообращенный. Да тут все просто, он из стариков и успел очеловечиться, его природа теперь испытывает его же на прочность. Он еще не пропитался теми подозрениями, которые кишат в башке таких как тот же Демон. Он не подозревает что есть мы, - подмигнул Серж, - Ну и когда подозрения появятся, тут все по схеме, или шиза или запои. Его любопытство точно его доведет до беды. Достаточнопросто держать перед его носом морковку, и н побежит туа куда мы скажем. Все просто.
   - Отлично, отлично, вижу что ты готов. Все, иди.
   Серж ушел, и Стэни проводил его довольным взглядом. Глотнув Колы, он улыбнулся. Смешно. Этот напыщенный выскочка получил синюю форму и думает теперь, что управляет чужими судьбами. А ведь он тоже составляющая эксперимента, часть операции. Если бы Стэни хотел дать операции название, это было бы "пауки в банке". Интересно, кто вообще придумал такую тему, стравить этих уродов вместе и посмотреть, кто в итоге выживет? Да, они сильны и не терпят когда что то стоит у них на пути. Но они также очень лояльны к собратьям. Если индиго убьет своего, ему обеспечена серьезнейшая травма. Это будет дырой в их врожденной защите, и тогда риторика Комитета не будет распознана, как манипуляция. Может быть.
   Стэни отлично знал это. Ведь он тоже был из них. Когда то. А теперь он заведует операциями Комитета, оставаясь, по большому счету, все равно лишь куклой, пешкой в этой грандиозной игре. Стэни знал это, и старался делать свою работу хорошо. Ему больше не хотелось привлекать к себе ИХ внимание.
   В операторской все было уже готово, все эти припадочные экстрасенсы знали что им делать. Тоже непризнанная публика. Как они гордились своей работой, деньгами, тем что больше не испытывают унижений и отторжения обычными людьми. Хотя были тут и честолюбивые сенсы, хотевшие получить надежную крышу и возможность заниматься делами, которые порицались в обществе обычных. Что же, Комитет давал всем то, что нужно.
   - Начинаем активную фазу, господа, - скомандовал Стэни.
   Сенсы все так же лежали на своих ложах, нахераченных всякими датчиками и оборудованием для стабилизации и форсирования их способностей. Но Стэни прекрасно ощущал их работу. А скоро эту работу ощутят на себе и подопытные. И все же, Стэни было немного не по себе. Этот глупенький Серж уверен что все идет как надо, но Стэни знал, что на самом деле в любой момент что то может выйти из под контроля и тогда придется хорошенько пошевелить задницами.
   Но главное, чего Серж не знает, намечающаяся операция направлена на то, чтобы не дать всем этим бунтарям обьединиться, встретиться. А как доложили сенсы, эти твари каким то образом разузнали друг про друга и рано или поздно, если им дать такую возможность, они организуют группу. Серж не задавал себе вопроса, почему сразу четверо вдруг так активизировались, что по ним будут работать агенты. Не смотря на то, что этот выскочка читал досье всех обьектов операции, он не замечает главного, того, что в Комитете никогда не будет задокументировано.
   А именно, что вся операция затеяна ради одного обьекта по кличке Демон. Этого не знают ни сенсы, ни агенты, это знает только Стэни, и если что то сорвется, ОНИ сделают со Стэни вещи, о которых неохота и думать.
   Забавно, все эти анархически настроенные "индиго" считают Систему чем то огромным и неповоротливым, титанической железной контсрукцией, поскрипывающей под собственной тяжестью. А ведь именно Система дает каждому по потребностям. Вот взять того же Сержа, он все же мечтатель, Демону удалось это в него заложить. Световые мечи и супертехнологии, тотальный контроль и тайные операции - и вот он бегает в синей форме, удовлетворенный, и не желает даже заглянуть поглубже. Те же сенсы, которые сейчас следят за обьектами операции, тхотели только одного - признания и использования своих способностей, хотели почувствовать себя не чмошниками а незаменимыми работниками - и вот, они в своих ложах работают на износ. Агенты, которые будут кататься с Сержем и выполнять прочие дела - они хотели влияния, причастности к неодолимой силе контролирующей все. Богатства и безнаказанности они тоже хотели. Да уж. Никто и не догадывается, что на самом деле решения принимают не дядьки со стальными лицами в кабинетах из кожи, как это представляется всей этой пехоте. Этим дядькам на самом деле только доводят приказы - и если они исполняются, человек остается на своем месте. Не исполняются, и кресло греет чья то честолюбивая жопа, до своего залета.
   Ну а что самое смешное, те кто лезет на эти омраченные должности, они же чуют где средоточие власти. Они предают, кидают, устраняют своих соперников. И все ради того, чтобы стать проводником чьей то неведомой воли, и вместо реальной власти получить просто еще одну рабскую должность, хотя надо признать - быть рабом для НИХ это вовсе не лебезить перед начальником - человеком.
   Рано или поздно, если ты не слетел, начинаешь догадываться, кому служишь - и людишек это сводит с ума, рано или поздно. Они начинают бухать, они начинают бояться и напрягаются, стараясь деловой вид сохранить. Это сжигает их, и они либо сами расслабляются и допускают ошибки, либо кончают с собой. Даже те, кто раньше догадывался, ЧЬЯ тень простерлась над вожделенными местами, реально столкнувшись, все одно не выдерживают. Конечно. Они же всего лишь люди, и даже легкое и косвенное ИХ присутствие сжигает самых преданных слуг. А тем временем, на смену использованным функционерам приходят новые, амбициозные и полные уверенности. Люди. Они всегда хотят власти и силы. Они всегда будут делать то, что им говорят.
   Стэни поежился, задумавшись на такие опасные темы. Про НИХ даже думать опасно, вдруг услышат и обратят внимание. Весь этот Комитет, это же просто песочница. Оборудование, специалисты, деньги, это пыль по ветру. И чтобы не стать пылью, надо оправдывать возложенное доверие и выполнять завесу. Хотя Стэни подозревал, что основная функция Комитета - всего лишь еще один слой лжи, великого маскарада. Но лучше быть живым клоуном, чем дохлым.. или хуже, чем дохлым, умником.
  
   Звонок в дверь прервал сопливое хлюпанье и обиженно - яростный шепот. Баба, прижимающая к разбитому лицу смоченный холодной водой платочек, радостно встрепенулась, лицо из горестного тут же превратилось в хищное, выжидающего свой момент. Мужичка хлестнуло невидимым жгутом и он побежал открывать дверь. На пороге двое. От невысокого, в сером костюме человека, опрятного, коротко стриженного, повеяло силой и мужичок отступил, впуская гостей.
   - Капитан Берхов, - холодно, сухо произнес серый, голос его напоминал неживой машинный звук, впрочем движения тоже - ровные, точные, правильные, слишком, чтобы быть человеческими, - Ваш сын уже ушел?
   Баба снова захлюпала носом, спрятав лицо в платке.
   - Проходите, не разувайтесь, - встретил гостей мужичок, проводя их на кухню, где на столе возвышалась початая ноль - пять, - Будете?
   - Нет, спасибо, мы при исполнении, - отозвался второй служивый, - Могу я посмотреть комнату Влада?
   - Конечно, конечно, вон туда пройдите..
   Берхов сел напротив мужика.
   - Расскажите нам, что произошло, - вкрадчиво спросил Берхов, и мужичка овеяло теплом и пониманием, словно он завернулся в одеяло. Никаких документов серые не показали, но не возникло даже желания их проверить. Итак ясно, что за спинами этих двоих - система, огромная машина, приказы и чины, словом все то, что внушает страх и послушание в пролетарские сердца.
   - Сука, он, гнида, растили - растили, - мужик налил себе водки, продолжая говорить, поднес стакан ко рту и последние слова сменило бульканье. Занюхав "Мутинку" запястьем, глава семейства продолжил, - Мне все лицо разбил, тварь, скрутил, на пол бросил, гнида, обещал меня кончить когда вернется, блядина, своими руками задушу..
   - Вы давно заметили за Владом агрессию, раздражительность, хамство?
   - Да он всю жизнь был неблгодарным ребенком, - подбежала на кухню баба, все еще держа платок у носа, - Вы извините, что я так, этот гаденыш на меня руку поднял, давно уже орал на меня, Вите угрожал, хамил, матом ругается страшно, совершенно неуправляемый, он ни во что никого не ставит, в школе все учителя жалуются что он может встать и с урока уйти, прогуливает, курит прямо в школе, избивает одноклассников, отнимает деньги, мы уже хотели в милицию его сдать да он из дома уходил, мы уже трогать его не стали, сын все же, к психологу предлагала ему сходить он огрызается, как звереныш какой то, мы с Витей уже бояться его стали, кем он вырастет, ой боже мой, что же мне делать, ой ой, госспади..
   Баба вновь расплакалась, Витек налил водки и протянул, бормоча что то утешительное. Берхов безучастно наблюдал концерт.
   - Лариса Петровна, успокойтесь пожалуйста. Нам нужно знать о Владе Чернове как можно больше, - Берхов улучил момент затишья.
   - А в чем дело? За ним водится уже что то? Гадина, я так и знала же, тварь такая, говорила же ему что сядет в тюрьму, сука такая..
   - Боюсь, у Влада неприятности. За последние три месяца произошло четырнадцать грабежей. Это только известные нам случаи, когда люди обращались в милицию. Выпивших прохожих подстерегали в темных переулках и нанеся удар дубинкой или молтком по виску, забирали все ценности, пока человек лежал без сознания. Нападения были совершены в разных районах города, без какой либо системы. У нас есть неопровержимые доказательства что это сделал Влад. Более того, во всех случаях есть одна странная деталь. У потерпевших на теле обнаружены небольшие надрезы. Не волнуйтесь, никто не погиб, как правило кровь успевала свернуться либо пострадавший приходил в сознание. Мы считаем, ваш сын страдает психическим расстройством, и делает надрезы для того, чтобы пить кровь, - Берхов на миг замолчал, изучая реакцию родителей малолетнего маньяка. Оба слушали внимательно, впитывая каждое слово, как и требовалось, - Мы уже начали меры по задержанию Влада, и тут поступил ваш звонок. Мы приехали предупредить вас и педагогов в школе - Влад очень опасен, внешне это может не проявляться но выброс агрессии возможен в любой миг и по любому поводу. Также нам кое что нужно узнать о нем, и я прошу вас рассказать все как можно подробней, не упуская мелочей.
   Мама и папа синхронно кивнули.
   - Как давно началось грубое поведение Влада?
   - Он всегда был злым, жестоким, агрессивным, - тут же с охоткой ответила Лариса Петровна, - Но если раньше хоть пытался себя в руках держать, год назад стал распускаться, тогда же начал поздно домой возвращаться, как придет ни с кем не разговаривает, хочешь с ним поговорить, спросить про учебу, он грубит, огрызается. В комнате бардак, зайдешь туда - ужас, убираться не дает, все плакатами уродов каких то заклеено. В обществе вести себя не умеет, с людьми грубо себя ведет, вызывающе, как дурак, ко мне подруги приходили все в шоке, Евгения Васильевна однажды зашла поразилась до чего невоспитанный, мы курили на кухне он замечание сделал, не видит будто что взрослые стоят, нет лезет, ко мне уже приходить бояться из за него. Все ему не так, ничего не нравится, людей он видите ли ненавидит, презирает, считает себя выше других а денег еще не заработал ни копейки, учиться не хочет, работать не хочет, с людьми жить не хочет, просто непереносим!
   - Вы можете назвать ситуацию, после которой поведение Влада стало неуклонно ухудшаться? Когда он начал отдаляться от вас, становиться скрытным?
   - Однажды мне классная руководительница позвонила и спросила, что с Владом, думала он болеет а он неделю в школе не был. А потом я в комнате у него нашла фотографии, черно белые все, мрачные, гадкие, там дома наши старые немецкие, все такое жуткое. Он оказывается хотел выставку устроить и прогуливал школу чтобы фотографировать, где денег взял на фотоаппарат неизвестно, ну Витя это гадость выбросил и ему внушение сделал, после этого он рогуливать так перестал, но и возвращаться поздно начал, с запахом табака, вещи стали появляться у него, одежда черная, курка кожаная, магнитофон. Иногда дома не ночевал, когда Витя сказал чтобы он не курил он скандал устроил, сказал что на все давно забил, что мы курим и не имеем права на него рот раскрывать, совсем стал неуправляемый. Он раньше был какой то медленный, заторможенный, а потом наоборот стал дверями стучать, говорить громко, какой то резкий такой.
   - Понятно. А давно это было?
   - Полгода назад.
   - Тогда же произошли первые ограбления. Скажите, какие отношения с одноклассниками у Влада?
   - Ой, это вообще. Он вначале был тихим ребенком, рисовал все, уроки делал, в лет с одинадцати начались проблемы. Он в новую школу перешел, там его никто не знал и начались проблемы. Он часто с синяками приходил но нам не рассказывал ничего. Потом прекратилось все, через год где то, но классная руководительница говорила что ни с кем он не дружит, сидит один, мечтает на уроках, отметки стали плохие. А вот с того года, еще до февраля, он начал со шпаной водиться, драться, ребят задирать, хамить учителям, прогуливать начал. Мы с Витей думали что он наркотиками балуется, но из дома не тащил ничего, наоборот вещи стали появляться, и не торговал вроде, никто не приходил к нему, в школе разве.
   - Возможно, - начал Берхов, - Ваш сын начал употреблять психоактивные вещества, чтобы возвыситься в глазах других подростков, вы же знаете нынешние нравы. Под их действием он стал агрессивным, начал дружить с трудными ребятами, затем стал грабить людей чтобы найти денег на наркотик и дать выход агрессии, и тогда же возможно его психика претерпела необратимые изменения, он начал пить кровь у своих жертв. Возможно, когда ребята его обижали - если он был тихим, рисовать любил, наверняка стал обьектом насмешек, так вот, у него в подсознании засела обида и озлобленность, а наркотики раскрепостили его и вывели деструктивные эмоции наружу. Нам нужно как можно скорее найти Влада, пока он не принялся мстить своим обидчикам или не начал новые нападения, еще более жестокие - со временем его психическое состояние будет только ухудшаться. Вот моя визитная карточка, если Влад придет, или вы узнаете где он, тут же звоните мне. Если Влад сам позвонит вам, постарайтесь узнать где он находится и свяжитесь со мной.
  
   Иванов осторожно толкнул дверь комнаты, не спеша входить. Маленький поганец мог оставить сюрприз, а мозги, выбитые например подвешенным к потолку топором в планы на сегодня у агента не входили. Опасные они, эти дети. Кто знает, что творится в их голове? Наверняка знает только, должно быть, специальный агент в синей форме, ждущий внизу, в машине.
   Специальные агенты, они сами из этих. Из индиго. И нет никакой гарантии, что они будут вести себя хорошо. Агент всегда смотрел в оба, когда выдавалось работать с этими тварями. Они ведь даже не люди. Они нечто кошмарное, пришедшее из мрака. В глубине души агент боялся этих надменных ублюдков в синих мундирах. Пусть они и работают на Комитет, но внутри они остаются такими же дикими и непредсказуемыми. Смотреть, как они работают, приятно. Завораживает, слов нет.
   Они в доли секунды разбираются в ситуации, даже в самой запутанной. И где для человека видны лишь туманные намеки, для них видны только части головоломки, паззла. Они сразу отделяют ложное от истинного. Они читают людей, как книгу. А то, с какой скоростью и точностью они стреляют или бьются, ножами или в рукопашную, заставляет вспомнить матрицу или эквилибриум. На полном серьезе. Агент как то видел их тренировку в зале. Это пиздец. И их глаза, полные удовлетворения от своих успехов. Светящиеся глаза хищников. Интересно, как они будут сражаться со своими дикими собратьями, которые временами выходят из спячки? Пока что практика показывает хороший результат. Инструкторам удалось использовать их врожденное стремление первенства во всем. Инструкторам вообще надо памятник ставить, что смогли приручить этих зверей. Хм, какой же тогда надо ставить памятник легиону психологов и оккультистов, психованных ученых и бессердечных докторов. Ведь вначале, когда проблема только начала возникать, потребовалось провести огромное количество экспериментов, собрать и проанализировать результаты чтобы на их базе провести новые эксперименты. И все для того, чтобы сделать невозможное. Взломать все уровни защиты этих бунтарей, чье непокорство заложено в генах.
   Агент помнил, как начинались эти эксперименты. Как начинался, в принципе, сам Комитет в его нынешнем виде. Исследовательский центр был создан, и цели заданы персоналу еще до того, как ближе к восьмидесятым все больше родителей, воспитателей в детский садах и педагогов в школах обратили внимание на нарушение поведения детей. Непослушные, капризные, неуправляемые. Одни тихие в своем непокорстве, другие буйные и разрушительные. Все они не хотели быть вагоном в паровозе, идущем по давно проложенным рельсам. Если сказать одной фразой, эти дети даже в очень ранние годы, когда человеческий детеныш это просто беспорядочно шевелящийся комок плоти, уже тогда они делали все не так. Не так, как привычно, не так как надо, не так как хочется.
   Самые первые эксперименты, незаметные и для их участников, и непосредственных исполнителей, начались в детских поликлиниках. Да, кто то отсеялся на этом первом тесте. Добрые тети в белых халатах советовали взволнованным тетям в парадных кофточках, как наказывать питомцев, ух, детей то есть, за действия нежелательные и учить действиям правильным. Легкие случаи, не затрагивающие целевую аудиторию эксперимента, были почти полностью отсеяны здесь. Впрочем, кое кто из детишек сообразил еще тогда, что инаковость надо прятать, и на время выбыл из эксперимента. Тех, кто не выбыл, ждала медикаментозная обработка. Пока что давали всякие успокоительные и тормозящие нервную деятельность препараты. Кому то помогло.
   Но по настоящему интересные результаты пошли именно здесь. Самые буйные и стойкие как то почувствовали, что с ними делают. Родители сообщали о возросшей агрессии даже у самых тихих, или наоборот о входе в полную апатию. Дети становились озлобленными и скрытными, проявляя подростковое поведение в возрасте, когда о начале полового созревания никто и не думал. Некоторые "случайно" разбивали окна, ломали мебель, опрокидывали на себя или родителей чашки с чаем или тарелки с горячей едой. Причем со стороны подобные случаи не выглядели умышленными. В поведении со сверсниками также отмечалась повышенная агрессия, дети часто дрались, начинали издеваться над другими детьми. В поведении со взрослыми, особенно воспитателями и педагогами, также отмечалась агрессия, грубость в общении, некоторые дети даже матерились и угрожали физической расправой. Забавно, были случаи когда маленькие гады грозились нападением всяких невидимых друзей. И у воспитателей начинались проблемы со здоровьем или череда несчастных происшествий.
   Дело доходило и до летального исхода. Тогда, еще до наступления восьмидесятых, таких случаев было очень мало. Но пациентов исследовательского центра хватило для непосредственных экспериментов. Тех, кто прошел психологическую и медикаментозную обработку и не прекратил сопротивления, теперь можно было наблюдать круглосуточно, варьируя интенсивность и тип обработки. Врачи ликовали, потирая руки. Теперь их свободу не ограничивало ничто. А истерзанные своими психованными детьми мамы могли наконец свободно вздохнуть в телефонную трубку, выдавая подружкам под сдавленнный прихлюп главы невероятной истории.
   История и вправду была невероятной. Настолько, что поверить в полученные факты могли только ебанутые врачи без зачатков комплексов, специально отобранные агентами Комитета. Доктор Менгеле чувствовал бы себя в теплой компании, доведись ему попасть в команду исследовательского центра. Так вот, начали с психологической обработки.
   Детей, в возрасти от пяти до девяти, подвергали круглосуточному надсмотру воспитателей, задачей которых была постоянная коррекция поведения, а главное, исключение любой возможности уединения. На деле это превращалось в постоянное наказание за нетипичные поступки. Например, нарисует ребенок какое то чудище или абстрактный пейзаж. Воспитательница ребенка мягко заговаривает, что такую шнягу рисовать плохо. Потом рисунок относят группе экстрасенсов, тоже между прочим ебанутым на всю катушку существам, зато выдающим реальный рабочий результат. Колдуны смотрят и говорят, что детский рисунок очень напоминает увиденное во время всяких путешествий хуй знает где, которое называют всякими словами, астрал или параллельные миры. Потом колдуны начинают кто руками махать, кто глаза закатывать, и в один голос рассказывают что энергетика у картинок очень сильная. Где положительная, и от этой бумажки с акварелью можно реально лечиться или вылезти из суицидальной дипрессии. А где и отрицательная, неотвратимо меняющая настроение на подавленное, с разными степенями тяжести. Помнится, с этими картинками потом чего только не делали, и воду около них ставили, смотрели как структура изменяется, и растения около них держали. Ну, тут то понятно все чем кончалось. Где цветочки вяли, где росли быстрее.
   А между тем воспитательницы продолжают прессовку. И тут выясняются довольно забаные результаты. Оказывается, у этих чудовищных детей очень тесная связь между телом и психикой. Куда более тесная, чем у людей. Под воздействием ругани, блокирующей их естественное поведение, дети не стали вести себя нормально. Они просто впадали в апатию. Ничего не делали, не разговаривали. При этом обмен веществ и нервные реакции замедлялись, дети становились заторможенными, много спали и мало ели. Начинали по малейшему поводу болеть.
   Правда, так повели себя не все. Некоторая часть группы пошла в лобовую. Они стали вызывающе дерзко себя вести, словно ожидая, какая придет реакция. Было решено не идти на конфликт, продолжая такое же спокойное ровное давление. Тогда бунтари чуть ли ни на голову встали, дело доходило и до битья окон, и до выливания горячего супа на воспитательниц. Причем было видно, даже не так - дети сами показывали, что делают это намеренно. Облив добрую тетю компотом, невинные детские глазки светились дьявольской насмешкой и ироничным вопросом - ну, и что теперь? Поглядели, что будет если наказывать таких вредителей телесно. Надо сказать, демонята встретили этот шаг стойко, словно были в ожидании, когда ж до этого дойдет. После взбучки они с утроенной энергией вытворяли пакости, принимая наказание словно награду. Не орали, выказывая молчаливое презрение к экзекуции. Этих решили перевести на другой эксперимент.
   А для тихих, эксперимент немного изменили. Детей стали хвалить, награждать лакомствами за требуемое поведение. Вместо мрачных ландшафтов нарисовал зайчика - похвала и конфетка. Стал слушаться воспитательницу и ложиться на послеобеденный сон - ой, молодец! Поначалу дети воспряли духом. Болезни тут же прекратились, апатию как ветром сдуло. Подопечные Комитета показали редкостную активность, осваивая правила новой игры. Но хватило детей ненадолго. Постепенно интерес угас, и все больше детей снова уходило в отказ, соглашаясь играть по правилам лишь тогда, когда нужна была конфетка. Конфетку убрали, и снова апатия.
   Что ж, ответ на один из поставленных исследовательскому центру вопросов был найден. Дети, которых чуть позже на западе назовут индиго, никогда по своей воле не будут работать на Систему. Это значит, они - враги Системы. Казалось бы, как можно сделать такой вывод на основании поведения детей, которым максимум десять? Все просто. Если сейчас они ищут малейшую возможность, чтобы делать все по своему, и не ведутся на корректировку поведения, значит подобное, противоречащее Системе поведение, закодировано в их ДНК. Системе не нужны индивидуальности, да еще и не поддающиеся переформатированию. Системе нужны взаимозаменяемые детали.
   А раз так, исследовательский центр перешел к ответу на следующий, поставленный перед ним вопрос - как можно уничтожить детей индиго? Частично, ответ тоже был найден. Дети впадали в апатию, как только давление становилось настолько плотным, что перекрывало любую возможность проявления самостоятельности. За детьми был установлен полный и постоянный надзор, ни одно их действие не оставалось без ответа. А это значит, что стоит отобрать у них поле, на котором они будут чувствовать себя комфортно, отберешь у них жизнь. Но это еще не все. Чтобы полностью ответить на вопрос, как уничтожить этих детей, следовало сломать группу буйных.
   Буйные предоставили почву для проведения нового эксперимента. Доктора светились энтузиазмом. Еще бы, ведь испытать на буйных предполагалось действия широкого спекрта препаратов, от легких успокоительных до средств, применяемых при лечении тяжелых психов. Ну, еще в список входили самые разные наркотики. С помощью всей этой дряни Комитет хотел решить проблему поведения с другого, чем у тихой группы, конца. Тихие впали в апатию, повлекшую торможение нервной системы, после всестороннего давления. Буйные давлению не поддаются, значит вызвать апатию у них стоит попытаться торможением нервной системы.
   Тут и помогут препараты. При проведении эксперимента учли опыт еще больничных врачей, с которых все и начиналось. Дети чувствуют чужеродное влияние на организм, и начинают агрессивные действия. Значит, нужен сильный, но мягкий препарат. Приятный. Приманка, чтобы дети сами заметили облегчение от него и сами тянулись к нему! Препарат - наркотик. Наркотик... Группу стали пичкать всем имеющимся в распоряжении многобразием лекарств и наркотиков.
   Тут то и стало ясно, что так просто решить вопрос подавления буйных не получится. Мало того, что дети ощущали воздействие препаратов и наркотиков и противились ему. Их организм и психика реагировали на препараты и наркотики совсем не так, как у людей. Кайф от наркотиков и эйфория, и замедленность от препаратов воспринималась как потеря контроля над собой, и психика пыталась любой ценой этот контроль вернуть, отчаянно сопротивляясь чужеродному воздействию. Организм тоже помогал, выводя ненужные вещества с потом и мочой. На память приходили индийские йоги, глотавшие смертельные дозы цианистого калия и безо всякого вредя для себя выводившие яд естественным путем. Врачи увеличивали дозы, но это помогало лишь на время. Даже если удавалось "отключить" детей, после того как они приходили в себя, их агрессия увеличивалась в разы. И чтобы подвергнуть их влиянию препарата еще раз, требовалось вновь повышать дозу, которая в итоге превышала даже норму заядлого наркомана. Пробовали непрерывно держать детей под кайфом, но со временем их организм приспосабливался к вводимому веществу, и оно переставало действовать. Дети с неприкрытой ненавистью смотрели на своих мучителей, и не будь малолетние подопытные привязаны к кроватям, неизвестно чем бы все кончилось.
   А между тем, персонал, работающий с буйной группой, стал все чаще жаловаться на здоровье и нервные расстройства. Кто то видел сны, странные сны, в которых города пылали огнем, кровь заливала мостовые, и мечущиеся в панике толпы были обьяты неотвратимым, животным ужасом. Люди стали бояться темноты, и засыпая, не выключали свет. Персонал отправили на отдых, эксперимент прекратили. Сломать группу буйных не удалось. Довести до сумасшествия, вводя огромные дозы наркотиков, можно. Можно на время притупить психику, затормозить нервную систему. Но ярость и ненависть, пылающие в детских телах, пугала. Словно свирепые демоны, заточенные в нежной плоти, смотрели на людей. И столкнуться с этми демоном один на один не хотелось никому. Ученые Комитета решили, что не стоит будить зверя. В эксперименте вернее всего показал себя способ всестороннего давления.
   Дальнейшее проведение эксперимента было, в общем то, бессмысленным. Комитет понял, что дети никогда сами не пойдут на работу с Системой, никогда не будут жить обычной жизнью и не станут нормальными. Их психика, как пружина. Давишь, и она сжимается. Стоит отпустить, и она распрямится с гораздо большей, чем ты давил, силой. Их тела, сопротивляются химикатам и наркотикам. Если начать их обрабатывать химией, рано или поздно дети поймут, что с ними играют в плохую игру. А это чревато. Детям ничего не нужно понимать. Они должны терять силу в догадках и сомнениях. Давать им лекарства - давать им зацепку. Ни к чему. Ведь сломать их гораздо проще. И буйных, и тихих.
   Это здесь, в исследовательском центре, они видели своего врага в лицо. В жизни, никто не сделает им такого подарка. В жизни, все будет куда убийственней и эффективней. Для начала, у них отберут убежище. Место, где они могут ощущать себя в безопасности. Их дом, их семья будет местом пыток и постоянной войны. Войны против всего, что они из себя представляют. Войны против любой свободы и самостоятельности, против любой инаковости и отступления от векового, заданного Системой алгоритма, названного жизнью.
   Детский сад и школа добьют их, уж там то каждый на виду и все непонятное и чужеродное мигом уничтожается стаей визжащих в азарте охоты крысят. Запусти в стаю серых крыс черную, и ее сожрут мигом. Любой протест будет караться психиатрией и милицией. И в итоге, эти ужасные, ничьи дети сами погубят себя. А если вдруг найдется кто то, сумевший преодолеть отторжение семьи и общества, не сойти с ума в изоляции и не потерять силу в болоте человеческого общества, если вдруг найдется кто то, случайно или с помощью чудовищной прозорливости зацепивший хотя бы край правды, о нем позаботится Комитет.
   Гигантская ловушка было готова еще до того, как родился обьект охоты. Самый первый урожай цветов жизни был срезан жнецом и внимательно изучен командой вивисекторов. Комитет был готов к войне задолго до ее начала, он стал серым бетонным волнорезом там, где набухающее море было готово разразиться мощным цунами, влекущим новый потом. Ученые не жалея себя, трудились в обставленных на всю катушку лабораториях, собирая данные и делая выводы. Врачи подбирали дозировки, искали формулу новых наркотков и успокаивающих. А еще, еще врачи вскрывали маленькие детские тела, изучая в натуре неизвестную форму жизни. Последний укол тоже делали они, и тут напоровшись на удивительную сопротивляемость ядам. Экстрасенсы говорили, что сила этих детей в их желании жить. А жить они хотели. Хотели, чтобы отомстить своим мучителям. И отомстили.
   Так или иначе, все те, кто принимал участие в самых первых исследованиях, погибли от рака. Рака крови, груди или мошонки, неважно. Диагнозов было много. Погибли все, жалуясь перед смертью на странные, лишающие сил и воли сны. Сны, в которых сгущающаяся темнота кричала и плакала, и смотрела в глаза человека тысячами ненавидящих глаз. Сны, в которых ночь падала на города, душимые страхом, и свежесть ночного воздуха окрашивалась запахом крови, и предутренняя тишина дрожала от злорадного смеха мстителя, добравшегося до своей жертвы. Сны, в которых реальность перемешивалась с небытием, правда с ужасными догадками, страх с ложью.
   Но больше всего пугал один, общий для всех сон, в котором черное небо вспыхивало багровой звездой, набухшей словно капля крови, горящей словно язва, багрово пылающей, как огнестрельная рана. Звезда возмездия, говорили неизлечимо больные люди, которым уже нечего было терять. Звезда правосудия. Избиение младенцев не поможет, говорили люди, чьи тела сжирала заживо болезнь. Он уже родился, говорили они, и Он все знает. Люди смеялись в глаза прежним коллегам.
   И оставшись одни, бывшие слуги Комитета, смертельно раненые в бою с неотвратимым будущим, эти блестящие холодные умы или крестились перед одинокой иконой, у которой погас огарок свечи, или налив стакан водки, выпивали с закрытыми глазами. Но что бы они не делали, их руки одинаково тряслись. Куда бы они не смотрели, в окно или белое зеркало дверцы холодильника, их глаза видели одно и то же. Вечную ночь, и пылающую звезду, багровым всевидящим оком пронзающую темноту. Темноту человеческой души.
   Немного вспотев от этой комнаты, Берхов вышел в прихожку, где Иванов уже прощался с родителями мутанта.
   - Мы обязательно вам позвоним, - закрывая за серыми дверь, произнес Витя. Повернув ручку звонка, он бегом бросился на кухню и налил водки. Опрокинув стакан, почувствовал легкость. Наконец то все встало на свои места.
   Выйдя из подъезда, агенты сели в машину, где их уже ждал Серж, с кем то говоривший по мобильному.
   - Поехали. Цирк начинается.
   Через некоторое время машина тихо и плавно остановилась перед больницей. Все как всегда. Убийства и кровь, кровь и убийства. Сидящий на пассажирском сиденье агент склонился над выдвижной сенсорной панелью - монитором, изучая разноцветный рисунок, похожий на радугу. По этому рисунку он мог рассказать все об окружающем энергетическом фоне.
   Агент, сидящий за рулем, откинулся на кресло и застыл, отдыхая. Затем, вытащив пачку сигарет, щелкнул дорогой бензиновой зажигалкой и с наслаждением закурил. Второй агент оторвался от панели, и пошарив под сиденьем, вытащил банку с каким то напитком. Щелкнул, открывая банку, напиток вкусно зашипел в аллюминиевом сосуде. Агент присосался к банке, и напившись, радостно выдохнул. Еще раз взглянув на панель, и сделав пару глотков, уже не таких жадных, поглядел в зеркало заднего вида.
   Специальный агент Серж, в эффектном синем мундире, сидел недвижимо, как медитирующий монах. Он не спрашивал отчета с показаний сенсорной панели и не отдавал никаких приказов. Всем своим видом он показывал презрение к приборам, к этим костылям для жалких людей. Он не нуждал во всей этой мишуре, которая явлалась по большей части подстраховкой для агентов - людей. И сейчас, Серж сам сканировал окружающее пространство, используя единственный прибор, достойный специального агента - самого себя.
   Серж молча вышел из машины, единым слитным движением выбросив себя наружу. Говорить что то агентам не хотелось, да и не было нужно. Они сами знают, что делать. А Серж не хотел терять сосредоточение ради всяких глупостей.
   Когда дверца захлопнулась за специальным агентом, и его силуэт поглотила темнота подвала, агенты взглянули ему вслед и снова занялись своими делами. Иванов, сидящий за рулем, достал вторую сигрету из красиво блестящего в свете сенсорной панели портсигара, снова не торопясь дал огня и раскурил самокрутку. Выдохнул ароматный дым дорогого табака, развалившись в кресле. Агент Берхов поставил банку с колой на прямо панель и вытащил из - под кресла шоколадку. Распечатал, разломал на дольки и положил на панель рядом с банкой. Агенты напряженно работали по дороге, и теперь заслуженно расслаблялись.
   - Ну, и что там? - кивнув на заставленный едой экран, спросил Иванов.
   - Заебало. Целый день эти сраные психи, утомляет. Не знаешь, что от них ждать. Ты в комнате этого ебнутого кровососа был? А, ты ж с родителями его на кухне сидел. Бляа, это нечто. Вот где ужасы снимать надо, я тебе говорю! Пизданутые картинки на стенах, это надо видеть. Не комната а склеп. Фон такой, я хуею. Прикинь, я туда зашел, а его отпечатки из меня пробовали силу сосать! Жесть.
   - Расслабься. Все равно напрягаться будет этот, синий. Мы тут с тобой только так, для порядка, - ответил Иванов.
   - Все равно заебали они. Почему их всех сразу в дурку не отправят? Ведь есть же база, они же все на картотеке, - вопрос, судя по всему, был риторический, потому что Берхов накинулся на шоколадку, запиваяя ее колой из банки. Но Иванов все же ответил.
   - У нас психушек столько нет, чтобы их всех разместить отдельно. Допустишь, что они соберутся кучей, уже беда. Они мигом поймут, что происходит. Проблема вся в том, что если хоть один что то реально поймет, другие, кто потом родится, это тоже поймут. Как в Сети, кто то что то выложил, а кто то другой может найти. Все их мысли словно никуда не деваются, а остаются доступными для других. И экстрасенсы тут бессильны. Тут даже общий социальный фон бессилен. Их частоту невозможно заглушить. Да и найти ее мы тоже так и не смогли. Начав всех грести в психушку, мы можем разбудить всех, кто еще спит или не попал в нашу картотеку. Ну и зачем это надо? Чтобы вот это, - Иванов кивнул на дом, - Повторилось по всей стране? Это никому не надо. Волна их террора неизбежно разбудит быдло, а там кто то вопросами задастся. Знаешь, есть такие смельчаки, Малдеры всякие, любят копать где не надо. И нам придется выезжать к ним. Есть поговорка, не трогай говно оно и вонять не будет. Сгонять их поголовно в дурку, в итоге выйдет себе дороже.
   - А если, - прожевав шоколадку, спросил Берхов, - Просто их всех замочить?
   - Ты дибил? - изумленно спросил Иванов, - Ты что, первый день здесь? На пацана не похож вроде, херовину пороть такую.
   - Я не дибил, я техник.
   - Хули ты полез на оперативную работу тогда, техник нах?
   - Как тебе сказать. Я вначале так и хотел, в оперативники. Попал на технику. Там круто, между прочим. Секретности побольше, чем тут. Ну, ты то на базе был, знаешь о чем я. Работа интересная, и не напряжная. Я и по софту, и по железу был. Наверное, потому и забрали техником, что все давалось. Вобщем, все отлажено, все работает, а ты отдыхаешь. И смотришь со стороны, как привозят всяких, и с ними медики и экстрасенсы разбираются. И на спецагентов ваших насмотрелся. Страсть как интересно было сюда попасть. На передовую, что называется. Напросился, вот меня по техобеспечению сюда и закинули. Мало ли, приблуда какая забарахлит. Тесты я на оперативника сдал все, не волнуйся. И по сенсорике, и по оружию, и по психологии.
   - Понятно, выслуживешься, - подытожил Иванов, - Молодец конечно. Интересно, медицину освоишь?
   - Освою, чего там, - несколько сконфузился Берхов.
   - Ну, не сомневаюсь, - хмыкнул дымом Иванов, - Ты это, на таблетках или под машиной?
   - И то, и то, - признался Берхов. Хотя стыдно ему не было. Невозможно освоить так много без ментальных стимуляторов. В принципе, будь он чистым техником или медиком, обошлось бы таблетками. Но оперативнику полагалось сдавать и сенсорику, то есть экстрасенсорное восприятие. А его разДемонивали специальным оборудованием, которое попутно усиляло и мозги.
   - Понятно, - отрезал Иванов, - Кстати, техник, ты в курсе, что наш разговор сейчас пишется?
   - В курсе. Не парься, это все из за этих. Спецагентов. Пишется не только голос, но и полевая спектрограмма в машине. Если что, чтоб разобраться.
   Иванов замолчал, думая о чем то своем.
   - Если замочить их всех, задница будет еще более толстая, чем если согнать их по дуркам. Они почувствуют, и начнется террор, - прервал тишину Иванов, хотя Берхов уже и не ждал ответа.
   - Такое ощущение, как будто мы в осадном положении у них. Ни вздохнуть, ни пернуть, - выдал агент Берхов.
   Иванов лишь молча усмехнулся. А потом, когда Берхов уже было подумал, что разговор тут и кончится, Иванов задал напарнику неожиданный вопрос.
   - Слушай, а как вот ты думаешь, на кой хер мы возимся с этими спецагентами?
   - Они же круче человека. Быстрее, умнее, и все такое. Видал, он на панель и не взглянул, и не спросил че там как. Сам все нащупал и сам все пошел делать. А ему и двадцати нет.
   - Ага, круче. Тебя они вообще, не настораживают? Ну, ты сам видишь, что они творят. Ты здесь, чтобы их остановить. Нет никакого холодка при мысли, что один из них рядом с тобой в машине сидит, и не просто сидит, а сидит подготовленный в том числе и убивать?
   - Мда, есть такое. Вроде все нормально, а иной раз подумаешь - как знать, что в его голове повернется в следующую секунду. Это одно. Ну и например вот, сейчас. Ему нужно будет взять этого ебнутого, который Дракулы насмотрелся. Взять своего. Вот и думай тут, не перемкнет ли у него от таких делов. У них же кооперация очень развита.
   Берхов доел шоколадку и задумался, сидя с банкой колы в руке. Экранчик сенсорной панели вновь был чист и освещал салон машины мертвенным светом. Берхов смотрел на разноцветье спектрограммы и на показатели биологической активности специального агента, идущие с подкожного чипа. Если со спецагентом что то пойдет не так, сработает тревога, и надо будет мчаться на выручку. Пока все было нормально. Хорошо, если так.
   - А что, бывало так, что они сходили с рельсов? - спросил Берхов, - Я всю информацию просматривал, в том числе первых экспериментов. Там такого не было.
   - Не было, - подтвердил Иванов, - Но я не хотел бы быть героем материала про то, как оно случилось. Но все же, как считаешь, на кой Комитету понадобилось их привлекать, да не куда нибудь, а на оперативную работу, если есть хоть малейший, но риск что они выйдут из под контроля?
   - А хрен его знает, в чем тут прикол. Мы могли бы делать эту работу не хуже. Да и чего то, требующего их возможностей, мы еще не встречали. Максимум, это зарвавшиеся психи. По сенсорике, тоже непонятно, у нас есть приборы, могли бы спокойно работать сами без этих выебонов.
   - Давай, напряги свой разогнанный процессор, - усмехнулся Иванов. Берхов, подначенный коллегой, призадумался.
   - Значит, - вскричал он, обрадованный догадкой, - Значит кто то в Комитете держит их наготове, если найдется лидер, которому удасться сплотить детей и открыть их способности.
   - Молодец, - поддержал Иванов, и чтобы больше не мучать напарника, докончил, - А еще, это очень остроумное решение. Чтобы свои мочили своих. Если это будем делать мы, опора Системы, они сразу догадаются и проснутся. Но если индиго будут мочить индиго, никто ни о чем не догадается. Никто из них не может и вообразить, что свои могут уничтожать своих. Что могут быть отступники, вставшие, пусть и не по своей воле, на сторону Системы. На нашу сторону.
   - Слушай, а если бы мы не вмешались, этот тип, он стал бы все эту фигню творить? Если нет, зачем мы в нем агрессию разжигали?
   - Я тебе так отвечу. Зачем мы это делали сегодня, не наша головная боль. Но если бы мы не повысили его агрессию, он действовал бы более обдуманно. Стал бы опасным соперником, и как знать, может быть нашел бы себе подобных, и передал бы им свой опыт. А это уже начало самоорганизации. Мы внушаем им, что они должны быть индивидуалистами, одинокими волками, которые сами решают свою судьбу, именно для того, чтобы отсечь возможность самоорганизации этих мутантов. Чтобы они думали только о себе, сомневались во всех, даже в представителях своего вида, чтобы все их действия и мысли были направлены только на самих себя, а не на свой вид. Они сильны, да, но поодиночке мы загасим их всех, рано или поздно.
   - Да уж, интересно, культ индивидуализма для природных одиночек.
   - То, что они одиночки от природы, еще не значит что они не могут создать свое общество. Это значит что в нем они не будут стадом, вот и все. У них будут и командиры, но лишь те, кто заслужит авторитет и доверие, чье руководство будет очевидно правильным и адекватным для всех. У них будут и учителя, такие, которые действительно смогут подстегнуть развитие. У них будет правление, основанное на доверии и справедливости. Что то вроде анархического общества и фундаментализма. Преданность своей расе, в данном случае выражение собственного мнения. Соединение крайностей.
   - Получается, они на самом деле смогут сделать что то хорошее, общество или религию? Почему в таком случае нам надо им мешать? Наши чертовы политики куда более мерзкие уроды, чем эти индиго, которые хоть и убивают, но ради идеалов, они просто идут своей дорогой, убирая все что им мешает. Получается, они борются за всеобщее благо.
   - Да, засиделся ты в техниках, - ответил Иванов, - Ты прав, справедливое общество и все такое. Одна проблема - нас в их планах на будущее не предусмотрено. И меня, и тебя. Ясно? Коммунизма ты не увидишь. Они тебя выкинут на свалку, как представителя низшей расы. Ты бы почитал их форум, который мы создавали. Ну или посмотрел бы на них вживую.
   - Ты..
   - Да, я учавствовал в первых экспериментах. Я тебе еще повторю, это не люди. Это твари, мутанты. Они нас всех зачистят и глазом не моргнут. Мне плевать, насколько это правильно, но я хочу жить, пить водку, трахать баб и получать деньги за свою работу, и чем больше тем лучше. Вот в чем смысл нашей рботы. Мы просто хотим жить.
   Агент Берхов молча кивнул и продолжил жрать.
  
   Сомнений в том, что случилось, не было. Криттер не стал дрочить себе мозг, он принял к сведению что может творить нечто нереальное. А раз так, значит и планы на сегодня тоже станут нереальными. Юля свое получила, Криттер чувствовал что она жива. Но внутри бушевала ненависть, и кому она достанется, Криттер знал. Ему теперь все равно спокойно не жить.
   Он шел, не задумываясь, куда идет, ноги вели в верном направлении, и он понял, что часть памяти, некий слепок личности и разума Юли на какое то время у него внутри. Поэтому Криттер легко нашел нужную палату и преодолел пост из двух толстых медсестер, пьющих чай за массивным столом. Судя по всему, палату хачику выделили платную, тут и плазменная панель, и ковер на полу, да и соседей нет. Евроокно открыто, свежий воздух гуляет по палате.
   - Ну привет, гнида черножопая, - поздоровался Криттер, вынимая пистолет, - Решил проведать, сдох ты тут или нет еще.
   Хачик уже не выглядел таким уверенным и энергичным, как в ту ночь в "Вавилонской Блуднице". Он осунулся, похудел, кожа стала бледной, а под глазами затемнели круги.
   - Братец твой, которого ты послал за мной на машине, тоже в медицинской помощи нуждается, ты знаешь об этом? - сев на стул рядом с койкой, рассказал Криттер, заметив как приуныл от этого известия пациент, - А все из за тебя. Это ведь тебе не понравилось, что я посмел ударить эту шлюшку, которую ты у меня увел, скотина, - Криттер теперь злобно зашипел.
   - Ана сама на миня прыгнула, - возразил хач.
   - А ты и рад был, да? Ты прекрасно видел, что я отошел. И если бы я не стал ждать, когда ты пойдешь ей на клык накидывать, и вернулся бы к столику, ты, обезьяна, начал бы возникать и грозить мне своим папочкой и своими черножопыми дружками, перед которыми ты решил выебнуться, - откинувшись на спинку стула, Криттер изучал пострадавшего, - Но ладно, это все ни к чему. Ответь, почему ты к ней подсел. Давай, не бойся.
   - Ана красивая, в ней что то особенное было. Не как все. Другая. Яркая.
   - Как интересно. Настолько красивая, что из за нее ты организовал нападение на меня. Хотя я, если разобраться, был прав, и на моем месте ты тоже избил бы меня с дружками.
   - Сука, я би тебя зарезал!
   - Вот видишь. Ты сам сказал, как мне надлежит с тобой поступить.
   Дорогой смартфон с большим экраном, лежащий на тумбочке, завибрировал, и хач расплылся в улыбке.
   - Ты папал, питарас!
   Криттер резко ударил бедолагу рукояткой пистолета в висок и этим очень испортил впечатление от появления в палате нескольких уже виденных Криттером хачей с битами и ножами в руках.
   - Привет, гости с юга, - поздоровался Криттер, - Вам было мало сегодня, решили еще раз заехать. Жаль, невовремя вы приперлись. У вас есть выбор. Вы уходите отсюда, я ухожу отсюда, а этот урод остается здесь лежать с целой головой. Если вам это не нравится, можете меня побить, а потом начать отскребать голову этого ишака от стены. Что думаете?
   Того что произошло дальше, Криттер никак не ожидал. Хачи еще миг молча стояли у двери, а потом, словно получив неслышимый приказ, ринулись в атаку, Криттер навел ствол на атакующих. Двигаться было тяжело, как под водой. Но если медлить, хачи просто сомнут его. Криттер разрядил барабан в нападающих и выскочил в окно, со второго этажа прыгать было не страшно, но уже в полете Криттер понял что все это было кем то спланировано, и вовсе не хачами. Штук десять которых, к слову, скопилось внизу. А рядом машина скорой помощи, и чуть поотдать, черная легковая машина.
   - Поиграем в Макса Пейна, - подумал Криттер.
   Ждущие его внизу хачи ринулись навстречу. А потом произошло то же самое, что и возле школы. Темнота вышла из его тела, окутав оставшихся в живых черных, которые уже тянули из карманов кто пистолет, кто нож.
   - Надо грохнуть тех, кто с пистолетами, они опаснее всего, - на лету думал Криттер, преодолевая плотную завесу пространства. Интересно, как его передвижения выглядят со стороны? Как он сам со стороны выглядит? Судя по рожам хачей, выглядит он не очень.
  
   Серж наблюдал, как из открытого окна вылетел этот уродец, но то что он дальше начал творить, вывело спецагента из равновесия. Это чудовище каким то образом создало прореху в реальности, вырвав сюда, в наш мир, свою уродливую форму. Ну кто же знал, что он существует одновременно и в Бездне. Так вот, значит, зачем ему кровь. Он поддерживает взаимосвязь своего тела с потусторонней формой. А это значит, он может уйти в Бездну, путешествовать там, и как знать, насколько глубоко он сможет забраться в потусторонний мир.
   Люди могут проникать в потусторонние миры только выходя из своего тела, или же вызывать бесплотных духов в наш мир. Но свободно гулять в теле и там и там, да еще и воплощать в этом мире что то из потустороннего, этого Серж еще не слышал. Надо эту херню остановить, пока он не свалил. Серж выхватил пистолет, наблюдая как чудовище со сверхъестественной скоростью рвет когтями хачей, которых Серж вызвал сюда звонком специально, чтобы поглядеть на что способен Криттер.
   - Впечатляет, - произнес Серж, держа на прицеле урода. Его тело перешло в форсированный режим, но спецагент был осторожен, Криттер превосходил его в скорости, и был способен свалить в потусторонний мир в любой момент, и не факт, что он этого не осознает. Вокруг лежали растерзанные тела, кровь залила асфальт и собралась в лужу, как обычная дождевая вода.
   Криттер ощерил свою мерзкую пасть, с когтей стекала кровь, одежду заляпали кусочки внутренностей. Он рванулся, чтобы разорвать преградившего ему путь человека в синей форме. Серж выстрелил три раза, стараясь не задеть жизненно важных органов. Нажимая на курок, он понимал, что если раны не выдернут эту тварь в наш мир, то хана - урод покрошит его, Сержа, на винегрет.
   У ног спецагента на залитый кровью асфальт повалился обычный парень в черной одежде, шипящий от боли в простреленных бедрах и плече. Серж присмотрелся - жизненная энергия так и бьет из ран. Как просто. Хотя, еще неизвестно, чем бы все закончилось, если б это существо умело использовать свои возможности. И кто только сотворил это? Может, парень просто сильнейший медиум, и смог как то призвать существо из Того мира, и слиться с ним? Черт его знает. В любом случае он очень опасен.
  
   Из "скорой" уже выскочили комитетские медики, и грузили Криттера в машину, оснащенную всем необходимым. До встречи в лаборатории, дружок. А пока, осталось еще одно дельце. Серж сел в черный автомобиль и скомандовал:
   - Погнали. На очереди еще двое.
  
  

ххх

  

ххх

  
  
  
   Проснулся Демон свежим и отдохнувшим рано утром, спасибо водке. Без нее он заснул бы только под утро, и не выспался бы так, просто не смог бы нормально расслабиться. Пожрав, Демон решил посмотреть трофейные диски, он был уверен что на них записано нечто важное. Заварив чашку крепкого "Купца", и отломив половинку "Блока", Демон уселся перед компьютером.
   Его купил еще год - полтора назад на чудом вымороченные деньги, которые он откладывал, чтобы наконец забыть про тарахтящую жестянку первого пня. Машина не современная, так, фильмы посмотреть и в Сети полазить. Демон был удовлетворен, но мечта о гарном наворочанном компе неотступно его преследовала. Да и оборудование начало погаливать, впрочем, Демон редко ладил с техникой. Вокруг него всегда все разрушалось. Диск с шипением крутился в приводе, и наконец программа открыла записанный на диске фильм - "Стая на Охоте". Отчего то Демону сразу же стало дурно, сцепив пальцы, он смотрел на явно самопальную сьемку. Зрачки расширились, и Демон, забыв себя, неподвижно сидел в кресле, глядя на экран.
   После нескольких секунд из черноты проявился логотип. Белый череп с третьим глазом на переносице, и подпись снизу "Death Mask Production". А дальше, какая то стройка, лабиринт железобетонных плит, арматуры и остова здания, все припорошено снегом. Уже смеркается, и видно плохо, но здесь на этом не заморачивались. Снимали, судя по всему, с окна третьего этажа. На снегу, не шевелясь, лежит плотный мужчина в дубленке. Еще не старый, должно быть, малехо за тридцать, самое большее. По виду определялся как уверенный в себе, неплохо зарабатывающий менеджер. Вот он зашевелился, перевернулся на снегу, как сонный морж, потом встал на четвереньки, ошарашенный. Со второй попытки встал, и принялся оглядываться. Камера выхватила недовольное лицо, шевелящиеся губы - мужчина ругался. Раскрасневшиеся, мягкие щеки недовольно трясутся, как у бульдога. Рука мужика привычно метнулась к чехлу с телефоном, и не найдя его, бессильно обвисла. Оставляя неровную цепочку следов, встряхивая снег длинными носками туфелек, менеджер побрел куда то, пробираясь через мусор и железяки.
   Пару минут поблуждав, пленник совсем растерялся и сел на чистую от снега покрышку. Он снова потянулся к карманам, судя по всему, в поисках сигарет, но его отвлек дикий волчий вой. Поначалу мужик не отреагировал, погруженный в свою беду, но потом вскочил и принялся озираться. Вой раздался уже с другой стороны, потом еще откуда то, бедняга уже вертелся всем телом, ловя источник воя. Пленник, видимо, почувствовал угрозу, сразу стало видно как он напрягся, а глаза зажглись испугом. Вой оборвался, а через пару секунд грянул вновь, со всех сторон, какой то бешенный, и ясно сразу стало что его издавали отнюдь не волки. И вновь оборвался этот вой, а мужик куда то побежал. Если до этого он осторожно, чтоб не испачкаться, перешагивал через куски железобетона, теперь он мчал по завалам как раненый кабан, его грузное тело скакало и прыгало.
   Изображение сменилось, должно быть, картинка теперь шла с другой камеры, и стало видно, как лицо перекосилось от страха, глаза пылали безумием, а под носом пузырились мощно выдуваемые сопли. Беглецу было не до гигиены. За его спиной, ловко и уверенно перепрыгивая через препятствия, бежал, а скорее даже порхал, несмотря на массивные берцы, молодой паренек лет шестнадцати, в драных джинсах и куртке бомбере. Черные волосы торчали в разные стороны, это называется взрыв на макаронной фабрике. Лицо мальчишки, костлявое и злобное, искривилось в жестоком оскале. Почувствовав за спиной погоню, беглец припустил, но за что то зацепился длинным, как у Алладина, носком туфля.
   Грохнулся пленный менеджер, как мешок с дерьмом, не выставив даже рук перед собой. Преследователь остановился и взвыл, а потом рассмеялся, и этот смех напоминал моток ключей проволоки, таким холодным и полным садизма он был. Мужик задергался на снегу, но потом с ним что то случилось и он резко перевернулся. И вовремя - воющий отморозок уже летел в прыжке. Мужик как то резко, судорожно успел то ли откатиться, то ли отодвинуться, преследователь, воя, хернулся об землю всеми своими костями, тут же вскочил, и как то медленно, больше пугая, двинулся на лежащего. Тот истерично пихнулся ногой, попав пацану в берцовую кость. Удивленно охнув, тот упал, а мужик, с не меньшим удивлением на потерявшей всякую осмысленность роже, полез душить преследователя. Тот как то вяло отмахивался, и мужик, сев на пацаненка верхом, пару раз зарядил с руки в лицо, а потом, схватив за патлы, ударил об землю. На снегу заалели капли крови из разбитого носа пацана, он застыл, а менеджер, резко встав, с испугом оглядел его тело. Пацан захныкал и тоненько заскулил, как побитая собака. Пленик этой безумной стройки застыл, и почти неуловимым движением только что лежащий пацан впился зубами в голень зазевавшегося солидного дяденьки. Жертва молча двинула второй ногой по голове пацана, тот откинулся и снова застыл.
   Опять вой, со всех сторон, напоминающий лай и захлебывающийся хохот безумца. Уже без раздумий и попыток найтись, мужик забегает в темный провал первого этажа недостроенного каркаса. Снова переключается камера, показывая горящие ржавые бочки, граффити и надписи углем на голых стенах, мусор и кучи говна на полу.
   Менеджер, привалившись к стенке, сползает по ней и садится, лицо из помидора становится белой несчастной мордочкой. Видимо, что то под курткой мешает удобно усесться, беглец расстегивает дубленку и ощупывает кобуру с пистолетом и нож на ремне. Его дыхание ускоряется, он достает пистолет, и шмыгнув носом, передергивает затвор. Нож он тоже достает, но поглядев на лезвие, засовывает обратно в ножны. Держа пистолет перед собой, двумя руками, немного успокоившийся мужик идет к лестнице на второй этаж - наверное, хочет оглядеться. Переключение камеры - и тут же, с диким воем, из темного угла на мужика летит еще один подросток, занося биту для крепкого удара. Менеджер реагирует сразу же - грохочут выстрелы, один за другим, как очередь. Вой обрывается и пацан падает на бетонный пол.
   Беглец, тяжело дыша, опускает пистолет, и идет к окну. Снова вой - на этот раз снизу, с первого этажа. Менеджер оборачивается, но поздно - крепыш в кожаной куртке на хорошей скорости врезается в толстое тело мужчины, оба валятся на пол, пистолет, дребзжа, катится прочь. Лохматый звереныш впивается в горло пихающейся жертвы, доносится хрип и рычание, и вся борьба напоминает попытку двух сильно пьяных людей перепихнуться. Наконец более массивный мужик отпихивает волчонка, и встав на четвереньки, тянется к пистолету, черной букве "г" на сером бетонном полу. Рывок не увенчался успехом, подросток резко дергает мужика за ноги и - откуда только сила - тянет к себе. Но жертва не сдается, в отчаянии офисная крыса дрыгает ногой, и дурацкий туфелек бьет волчонка в грудь, да так, что звереныш отлетает, шлепнувшись на спину. Жертва снова бросается к оружию, и жуткий отморозок уже успевает встать, и даже откинуть волосы со лба, открывая такое же, как и у прочих, бледное лицо, пылающие в полумраке глаза и полный зубов, хищный оскал. Торжествуя, мужик берет пистолет уже одной рукой, целится в медленно приближающегося, ухмыляющегося хищника, и жмет на спуск.
   Но вместо выстрела раздается только щелчок. Мужик не верит происходящему и жмет курок снова, и напрасно - то ли от страха, то ли в пылу схватки, он израсходовал все патроны на одного противника. Ему бы выхватить нож, но уже поздно - в держащую пистолет руку впивается зубами подошедший отморозок, и бесполезное оружие ваится на пол. Заорав от боли, мужик бьет своего мучителя в голову с левой - и волчонок отскакивает, его мордашка перепачкана в крови, с правого запястья на пол капает кровь, мужик воет, а на лестнице уже виднеется чья то лохматая голова. Загнанная жертва кричит от ужаса, но затем выбрасывается в окно.
   Снова переключение камер. На этот раз видна площадка перед домом, и Демон замечает вдали черную машину с тонированными стеклами. Видит ее и беглец, он пытается подняться, но в падении несчастный повредил ногу. Вид машины, судя по всему, принадлежащей менеджеру, придает жертве сил. Мужик встает, и выхватив левой нож, правой шарится в кармане дубленки в поиске ключа от машины. Но ключа там нет, покусаной рукой дядька достает полную обойму, и с плачем отбрасывает. Идти назад, за пистолетом, уже поздно - из окна выпрыгивает стайка рычащих убийц. Менеджер ковыляет к машине, за ним вприпрыжку бегут мучители - и обгоняя, строят рожи. Жертва отмахивается ножом, круг хищников вокруг него рассыпается, но беглеца тут же окружают опять. Хромая, оставляя кровавый след, менеджер движется к машине. Ему дают дойти, а затем вся стая напрыгивает, когда до тачки остается всего шаг. Поваленный, беглец в последнем отчаянном рывке тянется к дверце, и она распахивается.
   И Демона словно бьют поддых. Он не может оторвать взгляда от выпрыгнувшего из машины волчонка. Безразлично он смотрит, как бедного менеджера рвет и терзет стая, как белая рубашка и галстук пропитываются кровью, а кто то разбрасывет вокруг бумаги из папки, найденной в автомобиле. Волки воют и смеются, и громче всех воет и смеется рыжеволосая бестия с разными глазами.
   - Вот же херня, - Демон изрядно офигел от этой сьемки. Что все живое, не было сомнений.
   Сам фильм вызвал какую то дурноту, все это бессмысленное насилие ради насилия. Жестокая расправа над менеджером, они грызли и рвали его зубами. Какая то чертова игра. Ведь если б менеджер проверил карманы, он бы нашел вторую обойму. Не выпусти он все патроны в одного волчонка, он отбился бы и от остальных. Хм, а ведь было много моментов, когда они могли его прикончить, если б хотели. Они от него чего то ждали. Проявления агрессии, стремления выжить любой ценой - как выживают звери. Рискованная игра, ведь одного же менеджер замочил. Хотя, есть подозрение что на парнишке был бронежилет.
   Демон промотал фильм, еще раз проглядев момент, когда мужик стреляет в волченка. Выглядит очень естественно, однако ощущается подвох, да и крови нет на одежде. Но даже если и так, эти волки рисковали. Бронежилет не защитит от выстрела в голову или ножа в горло, и как знать, чем заканчивались те или иные сьемки. Что "Стая" охотилась не раз, сомнений не было.
   Демон ел шоколад, и запивал его чаем, но в голове была какая то отстраненная пустота, как всякий раз, когда приходили озарения, ни на чем не основанные выводы, которые в итоге оказывались верными, или выводы, основанные на обрывочной информации. Логическое мышление шло по ступенькам, от вывода к выводу. Мышление Демона было подобно лифту, он получал ответ сразу, минуя стадии размышления. Просто момент отстраненной медитации, или просто покоя - и нечто внутри, как компьютер, обрабатывало данные и выдавало результат. Демон помнил, как его ругали в школе, когда он писал ответ сразу же, без решения примера или задачи. Нет, он не был суперкомпьютером и не множил длинные числа, хотя подозревал, что зная методику, он бы это мог. Но от него требовали решений, в которых он вяз как в болоте, в итоге получая "параши". Логическое мышление, столп человеческого разума. Логика делала из Демона идиота, но чутье, интуиция, не требующя доказательств, была его коньком. Что ж, раз нет учителей, называющих все нестандартное чушью и глупостью, можно думать по своему.
   - Это чертовы беспризорники, - прошептал Демон, - Кто то промыл им мозги и запряг это делать. Уж если беспризорники отсасывают на вокзалах за дозу, почему бы им не делать этого?
   Оставалось поглядеть еще диск с "Бегущим Человеком", но просмотр "Стаи на Охоте" вымотал Демона. Заварив еще чая, и захватив остатки шоколадки, Демон уселся перед ящиком, который смотрел очень редко. Включил телевизор Демон очень метко - как раз шли новости по НТВ, Неолиберальному Телевидению. Жесткое шоу, а не новости, но хотелось сейчас именно этого. Прилизанный диктор начал тараторить.
   - А теперь новости из Кенигсберга. Прошел всего лишь год, как область отдали в аренду Германии, а город уже преобразился. Юридически оставаясь субьектом Российской Федерации, по факту, Кенигсберг является чатстью Евросоюза. Жители области, например, могут бесплатно оформить Хренгенскую визу и беспрепятственно пересекать границы с Европой. Экномика города дала резкий старт после соглашения Ведьмедев - Херкель, потому что теперь нет никаких преград для иностранного капитала, насытившего область, как вода засушливое поле.
   Под эту речевку шел фон города, Демон скривился. Уродство. Ничего нового - орущие вывески, горящие витрины, потоки иномарок.
   - За год, Кенигсберг вырос почти вдвое, в том числе и по населению. Интенсивная застройка когда то никому не нужных земель привлекла сотни тысяч гастарбайтеров, благодаря их труду на месте болот и пустырей теперь возвышаются дворцы сферы развлечений. Кенигсберг стал вторым лас - вегасом. Со всеми сопутствующими проблемами. Например, резко выроло количество межэтнических конфликтов, в том числе и экстремизма на почве расовой ненависти. Уровень наркомании, проституции тоже вырос, и Российская и Германская стороны всерьез обсуждают возможность создания единого полицейского органа.
   - Охуеть.. - только и произнес Демон, - Вот интересно, кто в России эту хуйню смотрит, они что, думают тут сказка что ли? Второй лас вегас.. А то что здесь стоят пункты обмена использованных шприцов на новые, забесплатно, никто не говорит. Падлы. И нарики несут свои спидозные шприцы, и прямо у этих пунктов покупают у цыгнок дозы и тут же колятся.
   - Впрочем, все это не мешает бурному развитию области, ранее бывшей "черной дырой" на карте страны. Например, сегодня состоится открытие заведения нового типа, первого в своем роде на всем земном шаре. Слово Гансу Шаеру, владельцу самого необычного заведения.
   - Я очень рад открывшейся мне перспективе представить публике мой проект, - рассказывал яйцеголовый лысенький немец в очочках, - Это совершенно новая концепция публичного заведения, обратная концепции заведения общественного питания. Смотрите, люди где угодно могут вкусно поесть, под музыку, в хорошей атмосфере, с вежливым обслуживающим персоналом. Но облегчиться они могут в стандартных безликих кабинках. Я же предлагаю нечто совершенно новое, я предлагаю людям "асс - кафе", где посетители могут выбрать унитазы разных дизайнов, множество видов туалетной бумаги или бидэ. Конечно, у нас есть и обслуживающий персонал - наши официанты могут поднести туалетную бумагу, шелковые плточки с кружевами или даже живых зверьков, помочь подтереться, оказать помощь инвлидам. У нас можно даже устраивать корпративные встречи, совещания..
   -Нахуй, хватит с меня, - прошипел Демон, выключив телевизор, - Приехали.. живые зверьки.
   Поставил диск "Бегущего Человека".
   На фоне черного джипа красуются люди в натовском камуфляже, с ружьями наперевес. Какие то, видать, дорогие стволы, типа прикладов из красного дерева. Экипировка тоже понтовая. Имидж "настоящая мужчина", ага. Ба, знакомые все лица! Был там и покойный Паша Липкий, рядом с ним какая то крашеная пизда с пистолетиком, где то Демон ее уже видел. Епт, да это сама кобыла Даша Милова, попсовая соска, в последнее время замелькавшая на муз тв. Так, хачик какой то молоденький, наглый такой, железобетонно уверенный что ему все можно. Еще парочка мажоров.
   Вся публика села в джип, и теперь сьемка велась уже из окна машины. Ехали по каким то задворкам. Из открытых окон участники высунули стволы. Камера показала бестолково бугущего куда то бомжа. Выстрелы, радостные крики, и бомж валится на землю как мешок с дерьмом. Кровь льется на грязный асфальт под восторженные крики крутых.
   Демон промотал дальше, и там было одно и то же. Наверное, кто то согнал туда бомжей. Менты. Да, скорее всего они. Убийце стало не по себе. Вот значит, как развлекается элита общества. Просто и незатейливо. Это вам не асс - кафе. Да уж, если кто то знает что у Липкого есть эти диски, их будут искать.
   - Надо ли нам это? - спросил себя Демон и тут же ответил, - Нет, нам это не надо.
   Диски предстояло сплавить. И выполнить свой второй заказ.
  
   - Скажи, ты когда нибудь мог подумать, что все закончится именно так? - вежливо спросил Демон, смотря сверху вниз на Пого, - Если честно, я догадывался. А ты? Неужели ты про меня забыл?
   Пого только всхлипывал, его лицо исказила гримаса, смешанная из самых разных чувств, было тут и отчаяние, и жалость к себе, и мольба, и отчетливое понимание безнадежности ситуации, и последняя надежда. Слезы текли по пухлым щекам, скапливаясь на подбородке мутными каплями.
   - Если честно, у меня промелькнула мысль дать тебе шанс, - при этих словах Пого встрепенулся, его взгляд лихорадочно заблестел, - Но я передумал, ты не достоин умирать как мужчина. Никто не поверит что ты нашел в себе силу застрелиться, да и жалко мне тратить на тебя пистолет.
   Снова всхлипы, и чтобы немного отвлечься, Демон перевел взгляд на панель плазменного телевизора, где под веселую музыку носились мультяшные зверушки. Яркое мельтешение казалось совсем неуместным сейчас, и это немало позабавило Демона. Сев в кресло, Демон еще раз посмотрел на раздетого до трусов Пого, стоящего на цыпочках на компьютерном столе. Табуретки не нашлось, но хоть крюк был на месте, а старую бельевую веревку Пого снял с балкона. Последняя записка лежала рядом, с корявой незамысловатой фразой, в двух словах пояснившей происходящее - "Все заебло".
   Пистолет Демон все еще держал в руке, чисто для вида, даже не снимая с предохранителя. Он знал, что стрелять не придется, даже отправляясь к Пого на квартиру. Нет, Демон не боялся что его кто то услышит, пистолет с глушителем, и звук будет не громче хлопка. Просто такая тварь, как Пого, заслуживала именно такой смерти - на грязной веревке, как замученная мальчишками собака.
   - Прости меня, - всхлипывая, осипшим от рыданий голосом пробурлил Пого, - Я.. больше не буду..
   - Ну конечно ты не будешь, - ответил Демон, - Я еще подожду немного, пока ты сам не решишься сделать мою работу, и тогда, если что, честно отвечу что не убивал тебя. А вообще, конечно, ирония судьбы. Раньше мы с тобой встречались по работе, в тот месяц, что я проработал с тобой в казино, теперь ты со мной встретился, и тоже по работе. Только моя работа - это такие уроды, как ты. Знаешь, я не боюсь убивать людей, потому что если кто то среди вас нормальный и остался, никому до них нет дела. Самые сволочные уроды давно наверху, именно их убирают со своего пути уроды еще более сволочные.
   Пого рыдал, мультики так же весело мелькали на здоровенном плоском экране.
   - Когда то ты хвалился, что много зарабатываешь. За тебя тоже достаточно заплатили. Халтура, если честно, но я за нее взялся. Интересно, кому ты помешал. Хотя, какая разница. Мир станет чище без тебя, уродец. Ты когда то насмехался, что у меня ничего не получается. Да, ты был прав, я взялся не за свое дело, сунувшись в игорный бизнес. Черт, каких только работ я ни видел. И везде одно и то же. Никакой разницы, люди то повсюду одни и те же. Вы такие одинаковые. Просто пластмассовые куклы, воспитанные телевизором и бездарными родителями, все что вы умеете это просекать где можно урвать и как подставить ближнего. Ни принципов, ни идеалов. Тех, у кого они есть, вы делаете посмешищем и изгоем. Ты далеко не первый был, кто заметил что я не как все. Ты меня назвал юродивым, помнишь? Помнишь. А как ты пытался на меня наехать, а я держал перед собой чайник со вскипевшей водой, чтобы если что плеснуть тебе в глаза. Ты жаловался на меня начальству, которому лизал жопу, а сам - я знаю, ты втихую крысятничал по сумкам, и даже когда тебя запалили, все равно не выгнали. А я, когда мне позвонили и сказали больше не приходить, честно говоря, испытал облегчение. Уже когда я проигрался этому старому жиду, я понял что моей карьере крупье конец.
   Демон замолчал, чтобы собраться с мыслями, Пого уже не плакал, он, кажется, был в прострации.
   - Интересно только, почему нас с тобой всегда ставили в напарники, а людей с которыми я вроде бы как сошелся, переводили в другие смены? Какой то злой рок прямо. Наверное кому то со стороны было весело наблюдать, что из всего этого получится. Эх, Пого. Как ты сам говорил, ничего что ты не умный и не богатый, зато ты больше всех телок выебал. Знаешь, мне больше всего в душу вьелось не то, что ты старался меня унизить и подъебнуть, а то, что ты любил это перед клиентами делать. Ладно, мне уже все надоедает. Теперь на арене цирка ты. А в программе зжигательный танец на столе, да, Пого? Давай, станцуй для меня. Ну же, Пого. Не заставляй меня это делать!
   Пого только мычал и мотал головой. Демона это разозлило, и он ударил ногой по столу, и Пого отчаянно засеменил ногами.
   - Давай, урод жирный, иначе я тебе отстрелю яйца, - пригрозил Демон, и сам поразился идиотизму сказанного, однако Пого испугался и сделал попытку перевернуть ногами свою опору.
   Раздраженный Демон просто отодвинул стол, и толстяк задрыгал ногами. Демон отвернулся и стал смотреть мультики, пока не услышал плеск льющейся на пол мочи. Завоняло, и Демон поспешил покинуть кватиру бывшего коллеги, захлопнув дверь. Он слышал как то в телевизоре, что в Маскве погибла тетка, а ее дети, оставшиеся дома за закрытой дверью, так и не дождались маму. Их нашли через два месяца. Когда, интересно, хватятся этого урода? Зашел парень в метро, умер, и никто и не заметил.
   Демон шел и думал про своих жертв. Перед глазами стояли чистые, румяные, светящиеся сытостью и комфортной жизнью лица извращенцев. Такие лица часто встречаются на обложках глянцевых журналов или на экранах телевизора, когда показывают американские фильмы про молодежь. Идеально белые зубы, стильные прически, модная одежда, красивые тела. Так странно. Почему эти твари выглядят так же, как нормальные люди? Вот увидишь на улице такого и подумашь про себя, типа эффектно выглядит человек. И не знаешь что на самом деле ты увидел тварь, которая есть говно или лижет жопы.
   Для Демона внешность была больным вопросом. Когда то он мечтал выглядеть как все эти парни с обложек, одежда которых топорщится от мускулов. В ту пору, не такую далекую по времени, но безмерно далекую по ощущениям, одежда на Демоне топорщилась разве что от жира. Слабый, с обвисшими на костях жировыми складками, он обладал еще одним недостатком. Лишний вес подарил Демону сучье вымя, жировые сиськи, похожие на женские. Ненависть к себе и зависть к накачанным красавчикам заставила Демона преодолеть стыд и пойти в качалку. Справедливо рассудив, что многие качки начали свой путь с такого же уродства, Демон убедился в своей правоте - тощих и жирных в зале было достаточно. Самое главное, там всем было пофиг друг на друга. Никто не лез не в свое дело, каждый занимался своим. Так Демон избег еще одного своего кошмара, злого тренера. Честно говоря, Демон до жути боялся и ненавидел пузатых дедков в спортивных костюмах, еще с уроков физкультуры, где злые тренера как могли утверждали убийцу в его убогости. Здесь, в подвале, полном тренажеров и качков, под хэви метал, никто не орал на тебя и не ставил оценок. Ты делал все, что считал нужным для себя. Это, черт возьми, и было счастьем, когда сам отвечаешь за свои ошибки и за свои действия. День за днем Демон помаленьку менялся. Жир вытапливался, мышцы раздулись и потвердели. И через год, Демон, смотрясь в зеркало, впервые ощутил нечто по отношению к себе, не являющееся отвращением. Начав заниматься, Демон решился еще на одно изменение в себе. Он перестал стричься. Мечта отрастить волосы давно преследовала Демона, но воплотить свое желание не удавалось. Дело в том, что как только перестаешь стричься, волосы отрастают до определенной длины, когда они еще не длинные и не короткие. И чтобы они как то лежали на голове, а не изображали из башки покрытый белым пухом одуванчик, приходится тратить много геля. Конечно, охотников постебаться находится много. И выдержать это давление, а также свой вид довольно тяжко. Но Демону было уже пофиг.
   Конечно, эти перемены спонтанно не начались. Вначале были мысли о самоубийстве и собственном ничтожестве. А потом Демон подумал, что чем убивать себя, лучше сделать другой шаг к саморазрушению - шаг навстречу своему страху. И сжав зубы, Демон на следующий день пошел по качалкам Кенигсберга, борясь с воплем ужаса внутри. Ужаса пред любым спортом, ужаса перед насмешками над своим телом и слабостью. Но ничего не произошло. Похожий на Шрека качок в просторной одежде, оказавшийся тренером, показал как пользоваться тренажерами и расписал простенькую программу. Демон оплатил абонимент в кассе и начал заниматься. Вот так вот, у страха глаза велики.
   Постепенно, маленькими шагами, Демон превращался в ту личность, какой хотел быть. Точнее, в личность, которой он быть должен был. Ощущение победы над своими страхами дорогого стоило. Но еще больше стоило ощущение того, что мечта сбывается.
  
  
   На обратном пути Демон сгонял на вокзал, в камеру хранения, оставив диски, и теперь отдыхал дома. Окна закрыты плотными жалюзи, яркий свет Демон не любил, и гораздо комфортнее ощущал себя в сумерках, поэтому отвел день под отдых и сон.
   Наверняка этот Ладноченков заинтересуется дисками. Демону нравилось читать материалы журналиста, которые он вывешивал на своей страничке. Чего там только не было, и дубляж некоторых его статей, ушедших в прессу, и материалы на самые разные темы - например, об использовании подручных средств в качестве оружия. Не ознакомившись, Демон как то не мог подумать, например, что граненая отвертка, если заточить, станет опасной игрушкой в умелых руках. Ну или намертво запомнившийся рассказ о пикнике в парке, когда компания голодных, но богатых на водку мужиков изловила жирного карликового пуделя. Закуска из пуделятины, по словам Юры, получилась хоть куда. Подобные откровения всерьез расширили горизонты Демона, и мысли о том, кому сплавить диски, тут же уткнулись в Юру.
   Зайдя на его сайт чтоб узнать адрес почты, Демон увидел и тут же наткнулся на свежее обновление про состоявшийся конгресс по теме "детей индиго". Да уж, дети. Озлобленные мутанты в самом расцвете сил. Приготовившись к привычному для темы сиропу, Демон обломался. Юра вывалил в статью произошедшее с ним в день сьезда и после, и мысли бульварного журналиста выдернули с глубин памяти воспоминания, которые Демон прятал от себя же.
   Да, тогда, несколько лет назад, все так славно начиналось. Демон лазил по всяким форумам экстрасенсов и там познакомился с таким же как он в ту пору энтузиастом по имени Серж. Через некоторое время встретились и в реале. Разговоры шли легко, за всякие экстрасенсорные штучки. Ну и как то Серж подкатил с темой про индиго, просто дал ссылку. Демон заинтересовался, и зачитав материалы, пришел в восторг. Писали как будто про него самого, и взбудораженный Демон, наконец ощутивший себя живым и настоящим, стал искать индиго сообщества в сети. Конечно же, нашел, и то время, пока на индиго - форуме не появился Стэни, было для Демона просто раем.
   Как еще назвать полное взаимопонимание, когда ты можешь свободно общаться на темы, которые в обществе людей лучше не поднимать даже. Срач и споры отсутствовали, народ делился своими мыслями, воспоминаниями и болью. Кто то только там мог открыться и стать собой. Ну а потом Демон заметил что некто под ником Стэни поднимает вопросы, которые ему бы и в голову не пришли. Например всякую шляпу про свет и тьму стали обсуждать всерьез, ну и смотреть кто какого цвета (хорошо, голубого не было). Подтянулись какие то левые психологи, и Демону стало окончательно неуютно в лесу эзотерических и психологических терминов. Последней каплей стало появление какого то черта, составившего тест на определение индиго. Этот пассажир милостиво попросил участников форума потестить продукт, чтобы, доведя его до ума, внедрить в школах. Это здорово напрягло Демона. Ему и так пришлось в школе несладко, а тут еще и тест будет, начнется вообще веселье. Да и сама мысль что тобой будут заниматься на официальном уровне совершенно не нравилась.
   Это Демон и высказал. А потом автор теста вышел с Демоном на связь и толкал какие то мутные речи, больше напоминающие реплики робота. Демон принялся материть изобретателя чудо - теста, ему уже было окончательно ясно что здесь какая то лажа. Да, многие реальные ребята на форуме знали что есть шарага, чьей задачей является подавление индиго. Откуда? Да ниоткуда. И вот, в процессе ругани, Демон ощутил реальное давление на голову. Ну да, как будто в череп ввинчивается чья то нехорошая воля.
   Одно дело, говорить про Систему и рассказывать насчет механизма отлова "не таких". А совсем другое, с этим реально столкнуться. Демону стало не по себе. Он сопротивлялся, и вскоре от его башки отстали. На адреналине Демон рассказал, что Стэни - враг, и его команда экстрасенсов и психологов ищет ключики к их мозгам, изучает поведение и реакции. На форум Демон больше не ходил.
   Правда, все это приключение принесло ему нового знакомого. Дядька по имени Инок был экстрасенсом, стихийно проснувшимся, и на форум заполз ради интереса. Его мозги кипели креативом, и благодаря множеству рожденных Иноком проектов его знали довольно значительные люди независимой Украины, которые хищнически пользовались результатами интеллектуального труда Инока. Демону нравилось переписываться с Иноком через Сеть, сушать его рассказы про оборзевших шакалов бизнеса и политики.
   В конце концов, Инок выручил Демона, сидевшего без денег у больного пса. Демону оставался всего день, чтобы оплатить Сеть. Он написал Иноку, вспомнив, что какие то его знакомые стали зарабатывать, выполняя заказы. На людей. На следующий день Инок позвонил - в первый раз. И сказал, что нужно делать. А потом была ячейка камеры хранения и фото Паши Липкого.
  
   А с Сержем вышло иначе. Ему надоела паранойя Демона и проповеди о порочном обществе людей, и Серж, назвав Демона неудачником, пошел осваивать всякие молодежные организации, созданные с подачи правительства. Потом Демон встречал его пару раз, и слушая восхваления успешности Сержа, вспоминал Стэни и его радостную команду. Он отчетливо видел, что Серж набрал хорошую траекторию, которая приведет его в надежную обиту лакея Системы.
   Да. Как давно все это было. Демон сморщился, вспоминая ту встречу с Сержем.
   - Привет. Проходи, - отступив, тихо сказал Демон и снова сел в кресло. Мягко, плавно, словно на трон. Трон короля проклятых и отверженных, короля падших. Белый потертый халат ниспадал с его плеч царской мантией, облачение из мешковатых свитеров, вздувшихся треников и пухлых вязаных носок соответствовало положению. Сине - серые круги под глубоко посаженными глазами, болезненно бледная кожа и красный, шелушащийся от платка, распухший нос довершали картину.
   Серж разулся и сел на диван напротив, изучая Демона.
   - Привет. Все болеешь? - не спросил, констатировал Серж. Словно обозначил недостаток, слабость. Демон едва заметно улыбнулся. Волчонок пробует первые, молочные зубки. Пускай. Пусть думает, что ему все позволено.
   - Да. Вторую неделю уже. Погано, слов нет, - отозвался Демон.
   Серж откинулся на спинку дивана, вольготно раскинув руки. Он чувствовал себя хозяином в чужом доме. Он не ощущал ничего, что могло бы ему помешать.
   - У тебя под потолком паутина висит. И эта штука, отклеилась и скоро упадет, - взглядом указал Серж на декоративную планку на потолке, которая и впрямь отклеилась. На пару секунд Серж умолк, затем отлип от спинки дивана и сел ровно. Взял с круглого стеклянного столика перед собой катушку ниток, поднял. На запыленном стекле столика чистый след от катушки выглядел прозрачной полыньей на грязном льду. Демон молча смотрел на происходящее, взглянул на стоящую на столике коричневую вазу с сухой розой и ухмыльнулся. Серж продолжил, - С тех пор как я был у тебя последний раз, ты даже не убрался. Я не буду спрашивать, стирал ли ты одежду. Ты просто сидишь здесь как в склепе и гниешь.
   Демон увидел происходящее со стороны. Он сам, в кресле и халате, больной и сгорбленный словно немощный старик, уставший от жизни. И сидящий напротив полный сил и хищной жажды жизни парень.
   - Ты читал "Интервью с вампиром"? - спросил Демон.
   - Нет, не читал, смотрел фильм. К чему ты спрашиваешь? - с достоинством отреагировал Серж, выдержав горделивые интонации. Кроха сын к отцу пришел...
   - Мы с тобой прям как в этом кино, в финальной сцене. Я - старый, живущий в ветхом заброшенном доме Лестат, некогда величественный и сильный, а сейчас сломленный временем и бесконечной жизнью, питающийся кровью крыс. А ты - Луи, когда то растерянный и рефлексирующий по поводу своей природы, а теперь ставший элегантным хищником. Помнишь, там Лестат был похож на мумию, даже одежда его была та же, девятнадцатого века, уже сгнившая. А Луи - в современном прикиде, с актуальным имиджем.
   - Помню.
   - Там еще Лестат упрашивает Луи, когда то учавствовашего в его убийстве, вернуться. А Луи презрительно смотрит на своего создателя и уходит из плесневой халупы в сверкающий огнями город.
   - Ты снова говоришь красивыми фразами, - с величавой ленцой отбросил Серж, - Я кажется понимаю, к чему твое сравнение. Но я не умею говорить как ты. Буду обходиться простыми, пролетарскими выражениями. Вот смотри. Ты себя строишь сверхчеловеком, ты ставишь себя выше людей. Ты презираешь и ненавидишь людей. Посмотри на себя. Что ты из себя представляешь? Что ты можешь? Ты один, ты ни с кем не общаешься, ты живешь и вправду как в склепе, заросшем пылью и паутиной. Чем ты лучше людей, реально, чем?
   - Один, говоришь, - протянул Демон, - Примечательно что это именно ты говоришь. А раньше ты вроде как хотел в клуб записаться.
   - Я понял, что нам не по пути, - ответил Серж, - Да, ты много полезного дал мне, но ты... Ты - Тьма. А я не хочу во Тьму. Я человек, я хочу жить и достигать успеха, а не строить коварные планы по завоеванию мира. Ты говоришь, что люди должны подчиняться таким как ты, а я с этим не согласен.
   - Люди? Вспомни, как ты сам видел их убожество, как хотел большего, чем их жизнь, полная жажды денег и власти! Ты гордился тем, что ты один из нас. А теперь, ты ощутил себя человеком, с чего вдруг? - в голосе Демона прозвучало отчаяние.
   - Это было твое влияние. Но теперь я от него освободился. Ты говорил, что дал мне силу и знания, что изменил меня и сделал таким каков я есть. Но я не хочу в это верить. Опять же, ты дал мне много. Но сила и возможности были со мной всегда. Твое влияние... Ты хотел внушить мне что я сверхчеловек, ты своими теориями опутывал мой разум как муху паутиной. Но ты хотел лишь контроля. Тебе нужна армия роботов, готовых на все по твоему приказу. Но я не желаю быть куклой. Я буду жить ради себя, как человек, и буду жить ради успеха, а мои возможности послужат мне в этом.
   - Вот как. Значит, я Тьма, я хотел подчинить тебя, - усмехаясь, повторил Демон, - Но ты так и не понял. В тебе еще очень много человеческого, и возможности твои еще не приобрели законченный вид как и ты сам. Ты еще грубо обработанный инстумент, болванка, не принявшая окончательной формы. Ты можешь это отрицать, но мое влияние делает тебя сильнее. И только я могу провести тебя через эволюцию. Заметь, я не требую от тебя ничего в ответ, кроме благодарности. Это меньшее, что можно в такой ситуации попросить. Ты сам хотел этого. Хотел Силы. И я тебе ее дал. Вернее, я дал тебе намек на силу - и это все, что тебе от меня надо было. Ты использовал меня, но это ерунда, лишь бы ты учился. Я надеялся что в конце ты будешь видеть все как я, что ты прозреешь. Но ты даже до конца не дошел. Едва ощутил что можешь что то и решил меня кинуть.
   - Так - так, наш умненький мальчик решил показать характер, - ожесточился Серж, - Ну так у меня он тоже есть. Может ты меня и считаешь лишь личинкой, но сравни меня и себя. Я занимаюсь борьбой и могу дать пизды кому угодно, а ты нет. Я учусь в университете на отлично и я успешен среди одногруппников, а ты мотаешься по работам и тебе нигде не нравится. У меня есть девушка, а у тебя нету. Я сильный, а ты слабый. И никакие твои доктрины тебе не помогут. Ты - один в грязной хате, а я - я успешен. Что ты на это ответишь?
   Демон устало закрыл глаза. Все, что нужно, он услышал. Это конец. Пора закруглять этот базар и расставаться.
   - Извини. Я погорячился, не надо было так говорить. Просто я не хочу, чтобы наша дружба рушилась.
   - Ладно, я тоже малость завернул. Пойду я. Выздоравливай.
   Сержу, казалось, полегчало. Хотя с чего? А вот Демону было погано, но этого он не показывал. А когда дверь захлопнулась, с облегчением сел в кресло и откинувшись на спинку, закрыл глаза.
   - Ну и черт с тобой, сученок. Все равно я прав.
   Потом Демон забил на все свои идеи и нашел работу, ту самую, где повстречал своего пса Чингиза.
  
   - Я все же оказался прав, - сказал вслух Демон, вставая с дивана. Надо было идти на встречу с автором запавших в память картин, с Черновым. Сердце билось в предвкушении, а вдруг этот художник - сородич?
   Демон взял с собой пистолет и меч, накинул сверху свое черное пальто и начал одевать шлейку на Чингиза, и тут до него дошло, что на прогулку он идет слишком уж снаряженным. Да еще и все деньги в карман засунул. Что за черт? Обьяснить своего поведения Демон не мог, он просто чувствовал, что надо именно так сделать, и привыкнув доверять самым идиотским предчувствиям, не стал разобуваться и вышел на улицу как был. Уже становилось темно, Чингиз радостно забегал по двору, метя территорию. Подул ветер, поиграл длинным пальто довольного Демона, предчувствующего новый этап своей жизни.
   - Кажется, мои мечты все же становятся реальностью.
   Торопясь, чтобы не опоздать на встречу, Демон топал своими берцами по осенней земле.
  

ххх

  
   Визит Криттера немного напряг Волка, и он решил немного погулять по городу. Но и прогулка тоже была испорчена. И теперь вместо того, чтобы веселиться, Волк злобно щерился, протолкавшись в середину автобуса. Привычно отвел глаза миниатюрной, юркой тетке - кондукторше. Она сновала между набившимися в салон пассажирами как мышка среди консервных банок в кладовке. Маленькие радости, так Волк это называл. Тело подрагивало, восполняя дифицит маны, или жизни, или как только не называли эту сладкую отраву. Один хер она нужна. Без нее, все равно что с двухъядерного компа пересесть за убогий первый пентиум. Ни резкой силы в теле, ни скользящей быстроты ума. Чувствуешь себя пустой жестянкой из под пива - никчемным и невесомым. Но это не страшно - мяса вокруг много, обожрать их труда не составит. Плохо другое - сегодня он заслужил наказание. Господин был недоволен прервавшимся потоком.
   А все из за этого урода в кожаном плаще. Блядь, а на вид интиллегент безобидный, пердком сдует. А вон как вышло. Волк в гневе сжал кулаки в беспалых перчатках. Ну и зачем было на него напрыгивать?
   Холод струной боли от ног прошел по венам, выгрызая из крови тепло, добрался до груди, потом до головы. Такое ощущение, что через тебя протягивают остывшую на морозе проволоку. Волк вздрогнул, сжал зубы, но вытерпел. Если застонать или зашипеть, будет только хуже. Перед глазами еще живо зрелище тех, кто не смог сдержаться и закричал. Они либо сходили с ума, либо умирали - точнее, Он забирал их жизни. А иногда неудачников убивала стая - голыми руками круша плоть, зубами вгрызаясь в сочащееся кровью мясо. И крик жертвы испуганной птицей мечется от стены к стене, заглушая голодное чавканье и звук отдираемых от кости мышц. Потом кому то приходится закапывать кости под полом подвала. От костей еще долго идет полная боли и страха сила, питая стаю.
   - Ты должен знать своего врага. Они сильны. Но не сильнее тебя. Ты получил достаточно. Пришло время показать чего ты стоишь.
   Склизкий, как два куска мяса стукают друг о друга, шепот в голове ушел - сменившись вспышкой холода и боли. Волк чуть не упал. Держась одной рукой за поручень, другую прижал к животу, открыв рот в неслышном крике. Изнутри словно ржавыми крюками вырывали что то живое, дрожащее от ужаса. Так вырезают из утробы и выкидывают на мороз детенышей убитой беременной оленихи. Краем сознания, не затопленном болью, успел закрыть себя от взглядов пассажиров. Ничего тут нет интересного. Обычное дело - только так получаешь новую силу. А значит, впереди задание.
   Сила. Сколько отдано, сколько сделано за нее. Знай обо всем менты, Волка бы осудили на несколько пожизненных или дали б вышку. Но менты неопасны, хотя и могут причинить неприятности, если оплошать. Среди них очень много слуг Господина. Как и везде. Но даже самый ретивый служака не сможет сделать ничего. Люди пропадают часто. Особенно дети. Иногда их находят - мертвыми. Но чаще всего - нет. Да и как найдешь, если горстка костей и требухи заботливо скрыта землей?
   Когда то Волка удивляло, зачем нужна эта вся шелуха с жертвами. Ведь проще делать как уже есть - собирать жизнь с улиц. Потом уже дошло, что так называемая человеческая жизнь и есть медленное убийство. Уже с момента рождения закладываются все необходимые программы поведения. Как себя вести, что есть, что одевать, как говорить и как думать. Люди видят выбор, но не видят другого. Все, чему их учат - это как не выпасть из заведенного сценария. Как двигаться в ритме всеобщего танца забвения. И как опознавать тех, кто хочет постоять в сторонке. Кто хочет быть не как все. И все, что составляет жизнь - школа, институт, работа, развлечения, религия, это просто шланги, тянущиеся к телу, как в Матрице. Все же устроено таким образом, чтобы человек думал поменьше и уставал побольше. Причем уставал, вроде ничего и не делая. Придти на работу рано утром. Озаботится чем то, что не имеет к тебе отношения. Принять зависимость своей жизни от бумажек, отчетов, плана и прочей хуйни.
   И вот, жизнь утекает - ведь человек отдает ее планам и карьере. А план и карьера - это просто один из насосов для таких вот лохов. Смешно, разменивать себя, свою жизненную силу - на продукты и возможность взять что то в кредит. Самый большой дифицит в мире, энергия, уходит за генно модифицированное говно. Ты этого достоин, как говорит реклама. Ну ладно, это работа. А так называемый отдых? Воистину, правы те, кто называет телевизор глазом Сатаны. Слезоточивые сериалы и реалити шоу, да тот же футбол - тоже насос. Какая ирония! Уставшее после работы мясо падает на диван и щелкает пультом, символом власти. И попадает во власть тщательно продуманных грез, отдавая свои мысли, свои чувства - и свою жизнь.
   Ну хорошо, молодежь еще не стала рабом ящика. Они ходят на дискотеки. Вот уж где насос самый мощный! Постоянное дергание под примитивные ритмы, сексуальное возбуждение, агрессия - мощный выход силы. Волк вспомнил, что читал про увеличение надоев у коров, когда в стойлах включали музыку, и ухмыльнулся. Так и есть. Жизнь людей вечно стимулирует сексуальное желание и жажду денег. Эти ультраоткровенные наряды, джинсы с низкой талией и мини - юбки, глубокие вырезы и прочее. Ставшее модным словечко секси. И образ успешного чувака, обладающего тачилой - мабилой, которые притягивают похотливых самочек. Все это морковка перед мордой осла. Все это колесо для белки. Не зря же у мяса появилось выражение - хочешь жить, умей вертеться. Вертись, крутись как ротор в электрогенераторе. Выдавай энергию, заряд, электро. Получай за это ничтожные подачки. А настоящая жизнь станет уделом других. Тех, кто выбрал роль волка, а не овцы.
   Люди умирают с момента рождения. И какая разница, умрет кто то, высосанный досуха, или заживо растерзанный стаей? Раньше Волк этого тоже не понимал. Потом, поглядев со стороны на новичков, вспомнил себя.
   Вначале ты просто слышишь разные басни. Может быть, дело тут в блэк - метале, или во встреченных на улице чертях, одетых в черное. Или в книжках про магию. Но так или иначе, все хотят одного - Силы. И вот новичок приходит в тусовку. Красит волосы в черный цвет, одевает косуху или плащ. Покупает майку с перевернутым крестом, пентаграммой или шестерками. Может даже тематический кулончик на шею повесит. Короче, обозначается принадлежность к Хозяину. К Его силе. Кому то хватает и эпатажа. Впрочем, такие позеры тоже полезны, хотя и презираешь их. Пусть сегодня мелькают перед глазами тех, кто придет в стаю завтра.
   Есть и те, кто желает большего. Кто желает приподнять завесу древней тайны и прикоснуться к неведомому. Эти заходят дальше. Именно для таких устраиваются черные мессы и сжигания петухов или кошек. Конечно, большая часть оседает именно на этой стадии. Те крупицы силы, что им даются, полностью удовлетворяют их. Успех в учебе, сексе, немного больше денег - вот и все. Зато важности сколько! Такие часто становятся проповедниками на своих "черных страничках" в сети. Делают имидж крутых магов и истинно знающих. Раздувают свои мимолетные впечатления в концептуальные статьи и пишут глубокомысленные посты на форумах. Просто пижоны.
   Дальше идут жаждущие вседозволенности. Их манит насилие, жестокость, чужая боль и отсутствие расплаты. Перед кем расплачиваться, если ты служишь Хозяину всего? Вот здесь и начинается край настоящей работы. Похуизм и жесткость, две составляющие этого пушечного мяса. Они плюют на авторитеты. Сжигают церкви и убивают попов. Грабят магазины и прохожих. Постоянно бухают, режут друг дружке вены и пьют оттуда кровь. Забившие на все, и на себя в том числе, именно они создают то манящее притяжение тайны, которое влечет посильнее позеров. Они преданы Хозяину всецело, как преданы своему кумиру все слепо верующие. И одновременно, они самые бесполезные члены стаи. Да, из них создают то, что по телевизору показывают как деструктивные культы и законспирированные секты. Да, они способны на все. Да, они уничтожают - иногда - неугодных Хозяину. Но все это лишь иллюзия. Поддержание вида. Цирк для лохов.
   Волк помнил, как упрочился на третей стадии. Это не захватывало целиком, нет. Нравилось именно ощущение участия в спектакле. Когда вокруг тебя те, кто относится к этому всерьез. Но больше всего привлекало именно насилие и безнаказанность. Когда ты со всех ног бежишь по ночным улицам за жертвой. Неважно, кто это - предатель, решивший остепениться, или обьект грабежа. Главное, вскипятивший кровь драйв. Когда становишься легким как стрела, и ничего кроме тебя и твоей цели не имеет значения. И как бы от тебя не убегали, ты мчишься быстрее. Всегда. Потому что страх не тяжелит тебя. А жертву страх отягощает. А потом мгновение - долгое и для тебя и для жертвы. Мгновение, когда ты настиг бегущего и забежав чуть вперед, оглядываешься. Глаза в глаза. Охотник и добыча. Жажда крови и осознание свершившегося. Твоя победа и его поражение. Небольшая отсрочка перед неизбежным - и глаза жертвы уже заволакивает смерть. А потом - игра. Или подножка, или размашистый выпад ножом. Жертва падает, и ты не даешь не то что подняться, даже подумать о сопротивлении не даешь. Нож - в горло. Или в сердце, под ребра.
   И плевать, что кто то может видеть из окна или соседнего двора. Им тоже страшно. Они будут молчать - потому что сердце сдавит холодом мысли, что и за тобой однажды придут волки. А потом - хохот у разведенного в недостроенном доме костра. Дешевый портвейн и ощущение власти над всем что видишь. Разгоряченные тела и грубый, животный секс неважно, с кем. Страсть сводила с ума, и мерзость манила. И презрев последние внутренние запреты, Волк во все горло хлебал сладость недозволенного. Дешевые, за стакан дающие шлюхи. Гламурные девицы, окосевшие от водки, ничем от этих шлюх не отличающиеся. Элитные куртизанки, все знающие и умеющие. И свои же, из стаи. Бывало, кого то затаскивали в логово силком. Забавно, все они надеялись что все обойдется. Но грубо втянутые в темноту, окруженные светящимися точками алчных глаз, они терялись. Они боялись, и стая пила этот страх, бьющий в голову не хуже спирта. Каждый раз все кончалось по разному. Бывало, изнасилованных, смятых как тряпка девок и парней отпускали. Бывало что разошедшуюся, разогретую школьницу, открывшую в себе шлюху, которая клещом вцеплялась в член, разрывали на куски. Бывало и наоборот. По всякому. Радость и бесшабашность, волчий оскал и горящие в ночи глаза - делай что хочешь! Драйв - а больше ничего не надо.
   Волк мог остаться там навсегда. Его вполне устраивали маленькие радости. Виски и скорость. Но пересилил все интерес. Хотелось заглянуть за бутафорию. Тогда Волк и бросил всему этому вызов. Перестал носить перевернутые кресты и иконы под пяткой. Начал стебаться надо всем, что они делали. Стал небрежным. Пару раз даже исповедовался в церкви, смотря как охуевает поп слушая про его подвиги. Говорил все. Только не про то, где и кто собирается, естественно. А потом рассказывал в стае, как прошла служба. Удивительно, как его не пришибли. Наверное, из за этой беспутной, лихой веселости.
   Глядя на это все, учитель отвел Волка в сторону для разговора. Учителя, как нож пронзающие многослойный пирог. Они следят и занимаются всеми, так или иначе касающимися стаи. Тот, кто говорил с Волком, был стар - как и большинство учителей. Бородатый, сухой дедушка в серой шляпке и старом, но чистом и опрятном костюме. Он не имел имени, все звали его тем кем он являлся - учителем. Волк знал, что учитель воевал. И знал, что ему это нравилось - убивать. Он ни разу не был ранен, даже под шквальным огнем. Смерть миновала его много, много раз. Как то он рассказал, что вылез из окопа и принялся танцевать - а немцы стреляли и стреляли. А учитель громко смеялся. Волк не знал, что принесет этот разговор. Чувствовал - что то новое. И не ошибся. Когда учитель спросил о причинах, толкающих Волка на провокации, тот честно ответил, что не видит во всем этом смысла. Что хочет силы, настоящей. И чувствует, что на третьем круге ее нет. Учитель кивнул и сухо, без эмоций ответил, что Волк свою силу получит. Тогда его и скрутило в первый раз. Откуда то пришло знание что нужно вытерпеть. В первый раз было очень трудно. Хуже, чем зашивать наживую раны - то даже весело было. Но Волк вытерпел. И даже остался стоять на ногах. Учитель похвалил его, но Волк слышал все как в тумане. Перед ним предстала совсем иная картина мира. Краски. Множество красок вокруг людей, домов, деревьев. И все их сочетания вдруг становились понятными, значащими. А еще был холод и сводящая мышцы судорога. Но Волк не обращал внимания на эти мелочи. Свое он получил. В тот же день он вышел на забор сахара.
   А потом он встретил настоящую стаю. Таких же, как он - только причастившихся силой, и ветеранов. Впрочем, старше двадцати пяти никого. Ни тогда, ни сейчас спрашивать об этом не возникало желания. Не было и все - пустой холод на месте вопроса. Значит, не надо. Ну нет так нет. Больше занимали новые открытия и перспектива возвышения. И новые задания. В основном, убийства. Люди были разные, и Волк научился убивать по интересному. используя силу. Больше всего ему нравилось выкачать всю жизнь сразу - и сердце жертвы останавливалось. Как мельница, на которую переставали лить воду. Но это пришло позже. А вначале, были жертвы. Как он понял теперь, и экзамен, и тренировка. Ведь с каждым кругом на тебя смотрели. Чего ты хочешь и что готов отдать за свое желание. Потому большинство и застревало в самом начале. Можеь быть, они и чувствовали что есть некое испытание. Может, и скорее всего, считали его тестом на лояльность. Лднако настоящая проверка - проверка на амбиции. Чем больше хочешь, тем выше поднимешься. И тем больше нужно сделать. С каждым разом превращаясь в зверя. Чем больше ты плюешь на все, тем скорее обретешь новое. Вот где истина. Не нужно гнуть спины и зубрить ритуалы. Нужно просто забить на все. И сказать, что все должно принадлежать тебе. Смелость и наглость!
  
   Волк ощутил, что залился. Глаза засверкали, мурашки пробежали по волосяной дорожке вдоль позвоночника. Но все же, ощущалась некоторая пустота. Волк с новой силой выпростал щупальца и принялся откачивать колу из граждан. Ага, вот в чем дело! Щупалец уже не понадобилось. Волк просто расширился, как амеба, накрыв собой весь салон. Растворил хрупкие, дырявые ауры пассажиров - и глотнул. В голову дало как кувалдой. Такого не было еще никогда.
   - Вот это класс! - прошептал Волк.
   Сжал кулак на поручне до предела, и железная труба прогнулась, как тесто. Убрав руку, Волк с восхищенным удивлением оглядел оставшиеся следы пальцев. Однако в этом был и другой смысл. Предстоит охота. Хорошая но и опасная. Где за полученную силу предстоит сполна ответить. И никто не простит ему ошибки. Господин уже дал много, очень много. Куда больше, чем взял. Да и что можно взять у такого, как Волк? В своей жизни он не дорожил ничем. Даже собой.
   Когда то его звали Кирилл. Так нарекла его мать - алкоголичка, выбросив в этот вонючий мир. В компанию к четырем братьям и восьми сестрам. Вечно голодным, вшивым и грязным, как помойные собаки. Живущим на улице, и приходившим только ночевать в тесную дыру, бывшую когда то двухкомнатной квартирой. Волк помнил, как приходили какие то комиссии, и его прятали в антресоль. И как однажды, осмелившись попросить поесть, он едва не потерял сознание, впечатавшись головой в холодильник. А когда заплакал, его приложили еще раз. Помнил он и вползающих с синькой мужичков. И следующие за этим бесстыдные пьяные совокупления. Раздвинутые ноги толстой бабищи, похожей на протухшую лягушку. И дергающегося сверху мужичка в засаленном пальте, с голой задницей. Дярывые штаны - трико болтались на разиновых сапогах, покрытых коркой грязи. Трахающий жабу комар. Кирилл смотрел на это, ему хотелось плакать. Но урок, был заучен на всю жизнь. И он просто смотрел. Однажды на квартиру прибыло сразу несколько ухажеров. Устроили алкогольное пиршество. Детей выгнали на улицу, наверное забыв что на дворе стояла зима. А одежда.. До сих пор неясно, откуда были притащены эти ни разу не стиранные тряпки. На зиму они рассчитаны не были. Так, прикрыть тело. Кирилл стоял перед дверью в подъезд, и холод прожигал его насквозь. В голове появилась мысль. И Кириллу она понравилась.
   Дверь алкаши закрыть забыли, и Кирилл беспрепятственно проник домой. Жабу уже трахали. Кирилл понял, что она вырубилась, и пробрался на кухню. Включил газ и ушел, прихватив картошки в мундире и сушеной рыбы. Алкаши задохнулись. И свой последний перед отправкой в детдом день ребятишки отметили похищенной закуской.
   А дальше.. Дальше выживание. Убей или умри. не хочешь быть жертвой - будь хищником. Не хочешь, чтобы тебя опустили - делай это сам. Не хочешь остаться голодным - отними и наешься досыта. Все просто. Как у зверей. Впрочем, еще тогда Волк понял, что люди и есть звери. Хищные и травоядные. Сильные и слабые. И только здесь истина. Остальное - шелуха, не имеющая значения. Не содержащая жизненной правды. И стать зверем - значит просто раскрыть себя. Обрести себя. Стать собой.
  
   А вот и нужная остановка. Волк метнулся к дверям, разбросав скучившихся у прохода людей, как пыльные мешки с крупой. Кто то забубнил под нос возмущения, кто то скривился. Слабаки. Волк даже хотел отхватить по морде за наглость. Но - нигде и ни разу. Только пропердеть что то про себя. Культура блядь. Прыгнул с разбега в гущу штурмующих коробку автобуса. Кто то ебнулся на землю - кажется, бабка с сумками и толстый пивной мужик. Возмущенно заверещала сахарная тетка. Хлухо забормотали мужики - пролы. Волк ощерился, тряхнул гривой и показал фак, потом изобразил что дрочит. Мясо отвернулось. Ну да, конечно же. Народу дохуища, рынок все же. Центральный, блядь. У входа вечно толкутся черножопые, доллары - евро, золото - телефоны. Громыхают по узким, кишащим людьми проходам тележки с жоревом и чаем. Шароебятся цыгане. Толкают грузовые телеги грязные и опухшие от водки быдланы. Между этим всем - смотрящие из черноты и хаотично перемещающиеся покупатели, запах шашлыков и нерусская речь. Ебаный гадюшник. А на тротуарах постоянная толчея. Кто на рынок, кто оттуда. Рядом со смрадным гнездилищем - казино и развлекательный клуб "Комета". Чуть дальше по курсу центр, там гламурные магазины и прочая шляпа. Еще - собор свиста спасителя, построенный на отмывание денег, и опять же гламурные магазины. Блядь, только это и строится - магазины и церкви.
   Волк прокладывал путь сквозь толпу, расталкивая людей жесткими толчками и уплотнившейся аурой. Жутко хотелось жрать, Волк рвался к павильончику фастфуда. Все ж таки этот интиллигент хорошо отделал. Телу нужно восстановить силы. Оттерев очередь, взял два хот - дога и колу. Встал за полочку, у которой нужно стоя пожирать корм. Пришлось оттеснить накрашенную чиксу, вонзившую длинные ногти в гамбургер, и плотного бритого чувака в спорткостюме, который жрал даже не сняв сумку с плеча. Первый хот дог пролетел в два мощных укуса, притяно опустившись в желудок. На начале второго спортсмен, должно быть обидевшись, начал прессовать Волка. Волк стерпел - хотелось сперва доесть. Заглотил второй хот дог, мощно втянул колу. Рыгнул. Спортсмен не среагировал. Ладно. Волк легонько толкнул наглеца, вернув свою территорию за полочкой.
   - Чо? - обернулся спортсмен.
   - Через плечо, я влюбился горячо, - бросил Волк, наблюдая за реакцией чувака, - Не толкись, бык, не в стойле.
   Спортсмен только начал припухать, и Волк не стал ждать развязки. Резко схватил пластмассовую вилочку и с силой ткнул спортсмена в щеку, как в румяный блин. Вилочка прошла, оставшись торчать, нелепо и как то даже смешно. Неуместно. Бык завис. Волк подмигнул ему, и прихватив чуть надкусанный гамбургер из когтей чиксы, поспешил на выход. Чикса открыла рот и попробовала заорать. Однако вместо крика изо рта вывалился лист салата и кусок котлетки. Чикса увидела торчащую из щеки спортсмена вилочку. Ее стошнило прям на полочку. Выпучив глаза, бык отмерз, впал в непонятки и с дури уебал чиксе по личику. Шкрябнули об кафель пола шпильки, чикса опрокинулась. Раздался стук, как арбуз об асфальт - бедняга приложилась головой о пол. Изо рта еще текла рвота, из носа заструилась кровь. Теперь вырвало уже быка, прямо на растянувшуюся девчушку.
   Закрывая за собой дверь, Волк отсек крики и визги. Хохоча, перебежал дорогу и скрылся во дворах.
  
   Вопреки всем стереотипам, в подъезде было чисто. Нет, имелись и грязные логова. Где не продохнуть от вони прокисшей мочи, дешевого портвейна и немытых тел. Да только те немногие, кто выбрался из детства, научились ценить удобства. Волку очень нравилась уютная квартира - двушка в немецком доме. Иной раз он сам, раскарячившись с ведром и тряпкой, мыл лестницу. Для себя то невзападло. Кроме того, эта работа будила что то внутри. Успокаивала, и так хорошо было потом посидеть на ступеньке, держа в немытых после тряпки руках сигарету. Волк считал что причина того в отсутствии своего угла в детстве. Вначале грязная алкашовская клоака, потом беспредел детдома, потом стройки да подвалы, тесные прокуренные комнатки общаг. А теперь двушка на четверых. Своя территория. Хатой для слуг Господина она уже давненько служит, лет двадцать - в подробности Волк не вдавался. Так или иначе, квартира всегда содержалась в образцовом порядке. Наличие соседей по комнате не смущало ничуть. Волк вполне мог бы позволить себе снять отдельную квартиру. Но отчего то не хотелось.
   Отперев дверь, принюхался. С порога несло пряностями и химией. Все понятно. Скинув ботинки и плащ, Волк прошел на кухню. Так и есть. Толстый Хомяк объедается китайской лапшой, сидя за ноутом. Хрен знает, что он находит в этой гадости. Жрет лапшу постоянно, любимое блюдо. Хомяк пришел в стаю из металлюг. Нелюдимый, язвительный в прошлом, таким и остался. Волк подозревал, виной тому насмешки над жиром. Оттуда куча комплексов, с детства еще. Хомяк подрос и начал таскать майки с крестами, пентаграммы. Ну и конечно, слушать металл и еще больше озлобляться. Те немногие люди, кто его терпел, устали и послали Хомяка подальше. Волк их понимал. Внутренне он посмеивался над Хомяком, над его понтами и попытками казаться крутым мужиком. Так или иначе, Хомяк хотел Силы и получил ее. Больше всего он любил жрать. Во всех смыслах. Летом, на пляже, или на грибах - с пивом, обжирает народ.
   - С повышением, - подняв глаза от ноута, на удивление серьезно молвил Хомяк.
   - Че, заметно так? Во что рубаешься? - поинтересовался Волк, присаживаясь на табурет. Открыл холодильник, взял пива. Есть добытый гамбургер насухую не хотелось. Прямо от стола можно дотянуться до холодильника. Удобно. Как то само собой вышло, что Хомяк стал главным по хозяйству. Всем от этого лучше - пиво и жратва есть всегда. Так же как свежая порнуха, игры и фильмы на компьютере. Ноут у Хомяка был собственный, как ни проси - дотронуться не даст.
   - Рубаюсь в "Карателя", это вторая часть "Мародера". Забойная игруха. Там автор хотел по своей книге игру сделать, ну и пошел к игроделам. Они сказали что бюджет будет маленький и игру сделают блеклую. Так среди фанов его тоже игроделы нашлись и на энтузиазме сваяли. Ну, деньгами кто мог скинулся, еще автор помог, с книжек бабосом, - на любимую тему Хомяк мог сутками вещать. Волк взглянул на экран. Трое свирепых варваров в замызганных натовских формах, с калашами, шарились по развалинам. Хомяк заметил интерес и продолжил, - Там история такая, что Россию слили продажные политики амерам. Ну и зачистки начались, конечно. Кто полезен - на работы. На хуевые, типа как по радиации лазить и говно всякое собирать. Наловил лучей и сдох, дальше свеженький идет. Пиздец полный, короче. Кто как может выживает. Ну, это в первой части в основном было. Тут уже надо амеров хуярить. Обратно земли свои забирать. Там по сюжету уже атомка случилась, Штатам пизда, Китаю тоже досталось, а по нам не упало ниче. Хуле, колония, нигеры типа. Ракеты все амеры запилили в первый же год, так что..
   - Ты это, хорош про игру. Давай про повышение, - перенаправил Волк.
   - А, - отвлекся Хомяк и поставил игру на паузу, - Ну ты как зашел, сразу аж морозом продрало. Хуй знает, чувствуется. Типа как ты главный теперь тут. Не спрашивай, не обьясню, просто вот есть так и все.
   - Ты потому вежливый такой стал?
   - Ну может. Не до пиздежа просто стало как ты пришел. Жрать охота? У кого гамбургер отнял?
   - Хуила один из себя строил много очень. Пусть поголодает, может поймет че, - Волк остервенело вгрызся в буржуйскую булку, как в глотку врага. Запил пивом из банки, струйка потекла с уголка рта. Волк никогда не пытался сдерживать или контролировать себя. Зачем, считал он. Ведь все одно ты когда то сдохнешь. А пока этого не произошло, почему надо себе отказывать? Зачем сдерживаться, лишая себя того, что хочется? Пусть даже это полное безумство. Если б все вокруг перестали зажиматься, сколько проблем бы исчезло. Хотя, Волк подозревал что тогда не было б так интересно маяться херовиной.
   - Я еще книжки читал по которым игру сделали, давно еще, - развлекал Хомяк рассказом насыщающегося Волка. Тот уже почти прикончил пухлый, добротный гамбургер. Хомяк упредил требование и поставил греться в микроволновку большую миску, - Вот там круто. Сразу так не расскажешь.
   - Че греешь? - заглотив пиво и гамбургер, осведомился Волк.
   - Макароны по флотски с кониной. Ты уже вон еду на улицах отбираешь, а жрешь, аж страшно.
   - Какой ты заботливый стал. А жрать, да, охота. Меня сегодня удивил очень один типок. Сам чуть меня не сожрал. Только в последний момент отпустил зачем то. Сука, чуть не откинулся там, - от воспоминаний Волка передернуло, - Кстати, где остальные?
   - На улице. Собирают, - отозвался Хомяк. Дзынькнула печка, Хомяк вынул дымящуюся миску и поставил перед Волком. Тот схватил вилку, придвинул к себе миску и принялся рубать.
   На телефон позвонили, как всегда, в самый интимный момент, когда Волк только разогнался. Подняв трубку, Волк слушал инструкции и жалел, что не дали нормально дожрать. Кому то опять понадобилось хорошенько проучить наверняка хорошего и ни в чем не повинного человека, на этот раз правда безо всяких камер. Очистив тарелку, Волк дал указание Хомяку созвать чертей в нужное место, и пошел собираться на охоту.
  
   Черти работали чисто за интерес, эти ребята верили что могут выслужиться перед жрецами своего прихода, и получить больше привелегий и понтов, некоторые из них действительно получали какие то жизненные блага, но Волку было смешно глядеть на этих фанатиков. Поначитались сатанинской библии и в бой, одним словом, черти. Облик их не поражал разнообразием, кожаные куртки, спутанные патлачи и обязательные перевернутые пентаграммы. Вооружилась пехота битами и ножами, кто то притащил цепь или кастет. Это было неважно, они все здесь для массовки, эти потенциальные трупы. Как обьяснили по телефону Волку, сегодняшнюю жертву надо не просто тупо замочить, а испытать, чтобы потом принять в свои ряды.
   Если чувак успешно справится с чертями, надо будет испытать его по настоящему, на этот счет Волк хотел подбросить под сегодняшнего клиента Хому, но подозревал, что дело может дойти и до схватки с этим кандидатом. Кто он, интересно знать.
   Место встречи Волк знал, он сам сюда захаживал иногда, как говорят гамурные тети в глянцевых журналах, тут "какая то особая энергетика". Хотя в чем она заключалась, сказать было трудно, особенно на первый взгляд. Обычное пространство под мостом, ну рельсы еще. Вонь мочи, мусор валяется, гандоны и бытулки. В темном карманчике, где мост соединяется с поросшим деревьями земляным валом, любят спать наркоманы и бомжи, конечно же там засрано. Волк туда как то залез, и удивился. Какие то тряпки, картонки, кучи говна и осколки, а на стенах надписи всяких металлических групп. Забавно так.
   И все же, было тут что то сособенное, когда вокруг никого, ночь, кажется что покров реальности спадает и обычные вещи кажутся необычными. Например, песок, вроде обыкновенный, иногда виделся Волку серым, как прах, несущим в себе само угасание и смерть. Бетонные конструкции, что в них такого, но порой они выглядели частью чего то большего, вырастающего из земли как зуб из десны. И еще, не отпускало ощущение что есть что то под землей, а что именно - черт его знает. Необычное место, одним словом. Если постоять тут в одиночестве, прохватывает чувство утраты и печали, а поскольку эти эмоции Волк считал для себя несвойственными, уверенность в необычности только росла.
   Как то заглянув сюда, Волк понял что не один в своих подозрениях. У бетонной стены с намалеванной еще в девяностые пентаграммой стоял какой то чувак в черном, и Волк видел что он тоже разглядывает это место с изнанки реальности. Он тоже знает, что тут что то особенное. Почувствовав Волка, пацан по быстрому поднялся по валу на мост и умотал. А еще раз, Волк запалил перед этой пентаграммой вообще непонятного мужика, болше похожего на мертвеца. Изможденный, кожа бледная, зато в приличном пальтишке. Смотрелся он тут, среди мусора и гавнища, странно, однако Волк понял что дядька пришел целенаправленно именно сюда. Зачем, непонятно.
   И вот сегодня нужно встретить именно тут какого то странного черта. В наркоманском кармашке, над тем самым пятачком у пентаграммы спрятались черти, еще несколько засели в глухом кустарнике на склонах вала. Волк и Хомяк затусовались за дальней опорой, у другого конца моста, где часто стояли машины с приехавшими поебаться.
   Было уже темно, Волк молчал, Хомяк слушал музыку с теелфона, заткнувшись наушниками. Наверняка какая то рэпчина, почему то Хома любил ниггерское творчество, хотя раньше отлетал по металлу. Человек - загадка, ха ха. Урод жирный. Любил рассказывать что у него бабушка была ведьма, и к ней постоянно стояла черед желающих отомстить за неразделенную любовь и прочую фигню. Наверное, потому он тут и оказался, что то по наследству передалось.
   А сам Волк? За собой он ничего такого не помнил, только вот в детстве, он испытывал интерес ко всяким букашкам. Летом нравилось ходить по двору и переворачивая камни, находить под ними жуков. Больших, красивых, с черным панцирем, отсверкивающим то зеленым, то фиолетовым, то красным. Волк улыбнулся, вспомнив эти прогулки. Он тогда ощущал какое то сродство с растениями, с землей, с этими жуками, вся эта живность не казалась чем то особенным, отдельным, Волк брал насекомых в руки с теми же чувствами, с какими прикасался к людям. Ему нравилось играть с дворовыми кошками, бегать с бродячими собаками, и сидя в высокой траве, смотреть на облака. Черт возьми, кто мог подумать что жизнь так сложится. Стать бы снова этим маленьким мальчиком, который ничего не зная о человеческой жизни, о мире знал куда больше чем любой из людей. Как чисты были тогда эмоции, и радость вызывало то, что для людей просто не существует. Запах подсохшей травы летом, отблески солнца на лужах, треск крыльев пролетающей мимо синей стрекозы, которую невозможно поймать.
   Даже алкогольный притон, грязь и вонь испражнений не могли убить в нем радости от простого ощущения жизни, которое он пропускал через себя, гуляя под веселым солнцем. Убило в нем все совсем другое. Волк понял, что никогда раньше не вспоминал этого случая. Он так же гулял, собирая красивых жуков в пустую консервную банку, где уже была насыпана земля и немного травы. Волк нагнулся над камнем, перевернул его, и увидел настоящего красавца. Крылья блестели фиолетовым, это самый редкий отлив крыльев, который Волк видел. Усищи какие длинные. Волк протянул руку к жуку, но внутри зажглась тревога и опаска. Трое больших пацанов в кофтах с капюшонами, с длинными волосами стояли вокруг, и Волк понял, что ему не поможет никто. Он не знал, зачем они это сделали, какое зло он им причинил, но один из низ выбил ногой банку с жуками, второй повалил на землю, а третий начал бить ногами. Как все закончилось, Волк не помнил, он помнил только, как сидел в тени старой груши - дички, и плакал, от обиды и чего то еще, что он тогда еще не мог определить. Потом у него спрашивали во дворе, почему он весь в синяках, но Волк ничего не отвечал. Он начисто забыл про эту прогулку, и больше никогда не испытывал тех чувств, что раньше. А вскоре после этого он открыл дома газ и стал сиротой, а потом и воспитанником детского дома, директор которого держал в шкафу весьма странные учебники, с картинками демонов и пентаграммами. И у Волка началась совсем другая жизнь.
   - Идет, - толкнул Волка локтем Хомяк, выводя из воспоминаний, - А он не один.
   Чувак действительно пришел не один, с ним рядом шел средних размеров пес. Лайка, понял Волк, и залюбовался собакой. Делать ничего не хотелось, внутри какое то странное чувство, и Хомяк тоже косится неприязненно. Рассмотреть собаку и пацана не дали черти, с истошным воплем вывалившие из своих укрытий. Четверо сразу спрыгнули из наркомансокго кармана, и приземлились прямо перед чуваком. Один из нападающих подскользнулся, и попытался опереться руками о песок, в результате распорол ладони осколками бутылок и заорал. Незнакомец, который начал свое испытание, отскочил и выхватил из под плаща меч. Волк удивился. Надо же.
   Пес прыгнул и вцепился в пах еще одному из нападавших, раздался крик, черт зажмал руками расползающееся красное пятно на джинсах. Сразу двое выбыли из строя, как интересно. Собака тут же прыгнула еще раз, метя в горло, но чертила вовремя сблокировал левой рукой, и хотел ударить собаку ножом, но пес отпустил левую и тут же впился в правую, черт задергался, делая себе еще хуже - собака не отпускала, и черт только усугублял урон. Четвертый нападавший сориентировался, и прыгнув, с размаху ударил битой не успевшую переключиться на него собаку. Раздался визг и вой, и Волка скрутило от жалости ко псу и ненависти к чертям. Оглянувшись, Волк заметил что Хомяк куда то делся.
   Но ему было уже пофиг, Волк выскочил из укрытия и побежал туда, где пацан в черном пальто отрубил голову черта с битой, и склонился скулящей над собакой. От этого жалобного плача Волка наизнанку выворачивало.
   - Чингиз, Чингиз.. - твердил парень в плаще, а черти тем временем подбирались поближе, явно смущенные таким отпором.
   - Вставай! - крикнул Волк, заметив что еще трое чертей с битами направляются к парню и его собаке.
   Все было как то без слов, Волк просто знал, что троих с битами примет незнакомец, а вон того гада с пистолетом должен снять он сам. Волк хотел выпить всю его жизненную силу, вонзив в черта десяток невидимых щупалец, но не вышло, не получилось. Волк не брал с собой оружия, кроме любимого ножа, да и тот по привычке, он больше расчитывал на подаренные Господином возможности, которые сейчас как назло куда то подевались. Ну и ладно. Волк со всей силы рванул через кусты и спутанную траву навстречу черту с пистолетом, который уже успел выстрелить, ранив незнакомого пацана в правую руку. Тот, превозмогая боль, отскочил, когда черти уже замахивались битами, и в два удара располосовал их своим мечом, а потом направился добивать раненых. Стоны и вой еще не умершей собаки делали больно самому Волку, его едва не стошнило при виде разрубленных чертей, фонтанирующей крови и белых костей, торчащих из мяса. Черт с пистолетом удивился, заметив что Волк летит к нему, но не опустил оружия, и Волк почувствовал жжение и сильный толчок, едва не опрокинувший его. Удержавшись за дерево, он снова рванул и наконец с разлету рубанул черта вначале по рукам, а потом по горлу. Черт захрипел, попытался схватиться Волку за одежду, но тот вовремя отстранился, и поднял пистолет.
   Теперь надо проверить, что там этот пацан. Волк, хромая, спустился с вала, и направился к песчаной площадке. Пес все не хотел умирать, а чертов дурак склонился над ним, и гладил голову, а пес лизал его руку и стонал. Волк не заметил больше чертей. Сейчас ему следовало начать поединок с этим парнем, но приказы вылетели из головы, сметенные чем то более мощным.
   - Тебе надо добить его, - прошептал Волк, сев рядом, и погладив храброго пса.
   - Нет, - ответил незнакомец, продолжая гладить собаку. Как пес был еще жив, неясно, черт своей битой переломал ему ребра и позвоночник.
   - Беги отсюда, - Волк сам не знал, почему он это говорит, - Могут придти и другие. Ты ранен.
   - Ты тоже.
   - Мотай отсюда. Он не выживет.
   - Теперь у меня больше никого не нет, - прошептал незнакомец.
   - Беги.
   - Почему ты помог?
   - Так надо было. Я Волк. Может еще встретимся. Проваливай!
   - Спасибо. Я Демон. А это Чингиз, - и тут Демон застыл, и его рука остановилась.
   Чингиз умер. Демон встал, прижимая ладонью простреленное плечо, и оглядевшись, бросился бежать, взбираясь вверх, на мост. А Волк стался сидеть рядом с погибшей собакой. Он вдруг осознал, что перед этим псом Чингизом он хуже, чем дерьмо. Вся его жизнь сплошное дерьмо. Его осветил свет фар подъехавшей черной машины, из которой выскочил разъяренный пацан в синей форме.
   - Урод, почему ты отпустил его?
   Волк встал, он чувствовал что теперь его организм не сможет перейти на сверхскорость, как раньше. Но он все равно выстрелил в этого козла, узнав его голос, диктующий в телефон интрукции. Инструкции, которые он грубо нарушил. Еще нажимая на спусковой крючок, Волк ощутил как что то горячее вонзается в тело. Пацан в синем мундире, похожем на форму чуваков из Стар Трека, подошел к упавшему на песок рядом с четвероногим храбрецом Волку, и больно пнул по ребрам, а потом сел в свою машину и уехал. Все это было очень, очень обидно.
   Волк понял что он, кажется, доигрался. В это не верилось. Игра никогда не закончится. Стоит просто нажать на кнопку, если тебя убили, и твои жизни восстановлены. Фигня. Сейчас раны немного затянутся, и можно будет встать, а потом вдребезги набухаться. Но... Но тело не слушалось. Тело ощущало себя некогда веселой фотографией на стене в рамке, только теперь фотография упала, рамка разлетелась а стекло острыми зубьями торчит наружу, разорвав закисшую от дождя бумагу. Блин что за фигня? Все идет не так. Совсем не так...
   Волк вдруг ощутил землю вокруг себя. Увидел, как она, серая и какая то безжизненная, расступается и сам Волк проваливается во тьму. Темнота стала густой, как смола на солнце. Волка пронзила тревога. Он беспомощен сейчас, беспомощен как никогда, его куда то несет, как клочок бумаги осенним ветром. Медленно погружаясь в бездну, Волк слышал какую то странную мелодию, созданную не музыкальными инструментами а хором голосов. Словно множество чьих то тщетных молитв, стонов, и рыданий слились в одно. Очень долгая, неизбывная мука пожирала этих певцов.
   - Твою мать, а где же гребанный тунель? Я что, в ад попал? - пытался взбодриться Волк, а потом душу сжал ледяной порыв, - Я что, нахрен, умер?
   По всему выходило, что так. Волк старался не поддаваться все растущему отчаянию и унынию. Нет, нет! Должен быть выход! Твою мать, да быть того не может! Какого хрена? Темнота вновь вменилась видением земли. Но земли серой, мертвой. И кажется, что то было еще там. О, фак. Серая, похожая на пыль земля перемежалась искореженными фрагментами тел, как словно Волк попал внутрь братской могилы. Или концлагерного рва с трупами. Мертвяки выглядели очень истощенными. Иной раз попадались не только впалые животы, скорченные руки и ноги, ребра с натянутой серой кожей. Попадались и лица, выражение отчаянной скорби застыло на них. Раззявленные в крике рты с обнаженными деснами, закрытые, сузившиеся, или наоборот широко раскрытые глаза. Темные провалы на этих лицах. Адская мозаика из земли и наполненной болью плоти. Волк уловил слабый, ощущемый скорее разумом, а не ухом, звук, исходящий от замурованных. Это был очень, очень тихий крик. Напоминающий бессильное шипение, когда уже не можешь ни кричать, ни даже стонать. Волк попытался дотронуться до мертвяков, и те почувствовали его приближение. Они начали двигаться все одновременно. Сначала очень, очень медленно, еле заметно. Потом чуть быстрее. Волк не мог оторвать глаз от этого завораживающего зрелища, когда переплетение серой плоти начинает одновременное движение, и взгляд не различает уже, что где. Чудовищная панорама расплывается, и все кажется уже шевелением миллионов серых червей, и разум заполняет какой то очень неприятный звук, вой, вырывающийся из множества севших глоток.
   - Вот жопа, кажется эти мертвые ребятки хотят затащить меня в свой клубок и там... там произойдет что то нехорошее, - отметил Волк, - Смотать бы отсюда поскорей. Гребаная хрень. Почему я тут? Я ж еще не умер!
   И Волка потащило еще глубже. Тихий, но приникающий внутрь скулеж лишал Волка сил. Того, что всегда придавало ему сил. Бешенный драйв, вечная ирония и пофигизм. Волк уже не мог сказать себе пару матерных фраз, и тем самым взбодриться. Вдобавок стало холодно и сыро, как в чертовом ублюдочном склепе. Серая земля и замурованные страдальцы сменились новой, но куда менее приятной обстановкой. Волк оказался между двух бетонных стен. Они уходили куда то вверх, и потолка не видно за темнотой, только понятно, что стены уходят очень, очень далеко вверх, туда, где неясно само понятие потолка. Пол тоже бетонный, и такой же как и стены серый. Какие то огромные, изъеденные временем и капельками воды стены. Тихо. Только вьется неизменная печальная мелодия, сплетенаня из стонов и скулежа. Волк старался к ней не прислушиваться. Потому что от нее становилось только хуже. Она словно высасывала силы и поселяла внутри такую же неизмеримую печаль, от которой страдали неведомые певцы.
   - Это место напоминает тюрьму какую то. И заключенные тут очень долго находятся. Их вой уже врос в эти стены. Как и они сами, например те мертвые ребята наверху. Наверное, тут меня ждет паскудство похуже, чем эти тощие мученики.
   Волк уже говорил сам с собой. Все, чтобы заглушить эту неуловимую мелодию. Но слова выходили уже не такими безбашенными и уверенными. Да и внутри, как с ужасом отметил Волк, что то откликалось на этот чертов зов. Зов.
   - Мертвые зовут меня, зовут чтобы я остался тут на вечность... с ними... разделил их страдание... и поделился своим...
   О чем жалеть в жизни Волку? Об этом, наверное, следовало поразмыслить. Но Волк не хотел думать о своем прошлом. О детстве в зассаной квартире, полной запаха перегара, годами немытых тел и сопревших тряпок. Какого хрена? Волку не хотелось думать о своем одиночестве. Он ведь был одинок даже в Стае. Ведь потому он стал подлинным слугой Господина, а не полным драйва приколистом со светящимися глазами. Но чего достиг? Был ли во всем этом смысл лично для него, Волка? Как знать. Такая жизнь все равно лучше, чем считать счастьем, когда удалось сьесть корку хлеба, которую алкаши каким то чудом уберегли на закуску. Волк не хотел обо всем этом думать.
   Но картины жизни всплывали в его разуме одна за другой. Волк шел по бесконечному коридору, шел уже который километр, иногда замечая словно вмурованные в бетон фигуры. Как то он даже заметил нишу, похожую на подвал, в которой скорчился в позе эмбриона какой то страдалец, его серая, без единого волоска кожа обтягивала выступающие кости. Мученик даже не заметил Волка. Из его раскрытого рта выходил сиплый, сорванный рев. Нишу от корридора отделала ржавая, почти сгнившая решетка, некоторые прутья уже осыпались. Волк едва нашел в себе силы подумать, что даже слабое движение способно разрушить эту преграду. А что если и он, Волк, скоро станет таким же? Ведь сил на то, чтобы идти, уже нет. И так хочется остановиться и посидеть, прислонившись к этой напитанной болью стене. Нет. Нет? Нет... Мелодия все громче, все четче. Она приносит воспоминания. Стайка вечно голодных, немытых детей в вонючих тряпках босиком на морозе. Алкаши выгнали детей, чтобы они не мешали. На квартире пир - сразу трое ухажеров наведались к матери - героине, и не с пустыми руками. Окна квартир горят. Там тепло, за этими окнами. Тепло так близко. И так далеко. Корридоры детского дома, так похожие на эти, в этом мрачном лабиринте. Директор, худой бледный мужчина. И он же, только ночью, рассказывающий детям о том, как служить Господину. Первая жертва, уничтоженная смеющимися волчатами, новой безжалостной стаей, какой то так и оставшийся безымянным мальчик, которому не понравились новые игры. Первая боль, разодравшая нутро, и первое осознание, что отключаться нельзя. Первая погоня по лабиринтам темных улиц, и подошвы ботинок поднимают множество брызг, а впереди чужой страх, миг победы и наслаждение новой силой.
   Зачем. Зачем все это. Волк уже едва шел. Усталось давила его, искушение остановиться стало непереносимым. Зачем? Зачем идти дальше? Куда? К чему? Ведь все уже пройдено. Все кончено. Там, позади, было слишком много боли. И своей, и чужой. И каждая секунда воспоминания об этом делает существование нестерпимым, так зачем же идти дальше, если можно забыться в забвении? Волк уже почти остановился. Чуть было не согласился с этим звучащим внутри голосом. С этой неслышимой мелодией. Миг колебания. Что делать? Если не осталось ничего, кроме боли, кроме гнета воспоминаний? Кроме сожалений. Сожалений о том, что все вышло именно так. Пусто и бессмысленно. Неужели из лабиринта сожалений не выйти? Как ни ищи смысл, как ни старайся найти оправдание, возвращаешься к одному и тому же. Боль и тяжесть. Лабиринт. Вечное блуждение по этим корридорам.
   И Волка внезапно все разозлило. Злоба была призрачной, еле ощутимой, как легкий ветерок. И Волк уцепился за злобу, изо всех сил, как за единственное спасение. Было очень трудно, искушение провалисться в сладостный тлен своих сожалений было так велико, достаточно было просто ослабить хватку. Но Волк этого не сделал.
   - Пошли бы вы все нахер, вообще бля все. Зебали. Заебали все! - Волк обращался к сборищу теней своего прошлого, обступивших его, высасывающих силы, приглашающих отдаться им, и стать еще одним серкожим узником этого лабиринта, - Мне похуй, кем и чем я был. Я ни о чем не жалею. Плакать не буду ни о ком. Пусть лучше я заплачу за все сам, чем сяду здесь и буду ныть вечность! В всем был смысл хотя бы потому что это моя гребаная жизнь, и если она похожа на растертую блевотину наркомана, мне похуй, это моя жизнь, моя!! И в ней был и есть смысл хотя бы для меня, меня одного!
   Дыхание словно прервалось, Волк замолк, он словно оказался в вакууме и понял что падает. Такое иной раз бывает во снах - стоит обо что то споткнуться, и вот ты уже летишь в бездну. Стены корридора расступлись, пол ушел из под ног, и на миг Волк увидел саркофаг, сложенный из полированных плит, черных как сама Тьма. Несмотря на это, сквозь плиты просачивалось золотистое сияние, окутавшее саркофаг. Видение промелькнуло и исчезло. Все исчезло, канув на дно памяти. И Волк вдохнул, и вдох этот был лучшим свидетельством того, что Волк снова оказался в нашем мире. Хотя, пожалуй, боль служила тому еще лучшим подтверждением.
   Оказывается, умирать очень больно. Нельзя пошевелиться, тело отказывается слушать команды затухающего сознания. Даже кровь, вытекающая из ран, не обжигает, она не горячая и не холодная, как вода в кране поутру, и оттого противная и липкая. Да и дырки в теле, пробитые пулями, не сказать чтобы болят. Просто через них в тело заползает холод, и с удивлением, переходящим в омерзение, последние мысли отмечают что некогда горячая сильная плоть становится падалью. Той падалью, которую проснувшись, видишь в раковине, где оставлял на ночь размораживаться мясо. И вонючая жижа, которую спешишь смыть в сточную трубу, теперь вытекает из тебя и впитывается в землю. Да, самое болезненное, когда тебя убивают, это бессилие.
   По крайней мере, для себя осознал Волк, распростершись в нелепой позе, как выброшенная в грязь изломанная кукла. Красивый серый плащ, разметался у тела изломанными крыльями ночной бабочки, запятнанный кровью. Рыжая грива, раньше буйным пожаром с пеплом проседи разметавшаяся по голове, теперь облепила лицо понурой паклей, осклизшей от холодного пота страха и отчаяния. Оба глаза, смотревшие на мир с искоркой диковатой иронии и постоянного интереса, оба, и забавный, радостный, охотничий зеленый, и холодный, презрительный, жестокий серый, превратились в мутные стекляшки, бутылочные осколки. Белая, с легким румянцем, который появляется если напиться горячего свежего чая, кожа, приобрела мерзкий синюшный оттенок. Такой же, как у костлявой куриной тушки на полутемном, липком прилавке. Холод пожирал человека - волка, неся кошмар, а не ясность мысли и бодрость тела, как раньше. Господин отвернулся от него, Волка, который принес в жертву самого себя, и много десятков жизней в довесок.
   Волк умирал, не в силах даже заплакать от досады, не в силах даже закрыть глаза. Закрыть в последней надежде, что может это даст забыть лицо врага. Лицо, холодную и бесчувственную маску, через которую как пот через одежду проступает насмешка и превосходство. Лицо, на котором видна печать Господина. Тот же холод, то же стремление к силе и власти. То же удовлетворение во взгляде на поверженного, умирающего врага. Волк словно поглядел в свои глаза, увидел в них смерть, неотвратимость которой отодвинула всю прежнюю силу и скорость, все чем Волк жил. Все, ради чего он жил. Все было решено в один миг, как теперь понял Волк. Господин выбирал достойного. Более сильного, резкого, желающего жить и убивать. Решение было принято и такой крутой парень, Волк, теперь умирает. И никто не придет на помощь. Никто не вытащит его отсюда. Он угаснет здесь, среди трупов и грязи, как небрежно отброшенный окурок.
   И все потому, что Волк ослушался. Всю свою жизнь он посвятил служению Господину, исполняя его волю, делая все что прикажут. Безотказное оружие, которое смазывают и заряжают лишь до тех пор пока оно готово стрелять. Волк - охотник, всегда безразличный к жертве, желающий только игры, пустой и жестокой, совершил ошибку. Он вступил в схватку за объект охоты, забыв обо всем. Верный себе, Волк лишь раззадорился, когда тот, истинный хозяин жизни, приказал отдать беглеца ему. Другой охотник, наглый, сильный. Но для чего он нужен был там, если Волку тоже дали задание? Чтобы просто забрав отловленного Волком беглеца, сесть в свою черную машину? Зачем ему нужен был беглец живым, если Волк должен был убить жертву? Столько вопросов.
   Жизнь покидала Волка, а мысли все бежали и бежали, и кровь из ран тоже бежала, но мысли были быстрее. Волк четче, чем приближение конца, ощущал необходимость разобраться в произошедшем. Множество вопросов бессильно роились гудящей стаей трупных мух. Вопросы вдруг перестали интересовать Волка. Мысль о том, что это конец, что это реально и окончательно конец, эта мысль лишила Волка последних сил. Еще миг назад он знал, что его выкинули как использованный презерватив, но поверить в это, принять просто не мог. На это и был расчет. Как можно поверить, что ты оказался просто пушечным мясом, после стольких лет силы и драйва? Что тебя разменяли, после увещеваний о твоей избранности и награде за верную службу? Что ты повелся на дешевку, отдав всего себя? Знание превратилось в понимание, пронзившее каждую клетку тела, каждый уголок разума. Ужас и отчаяние сменили боль.
   Волк, привыкший что в самый тяжелый момент Господин своей волей выдернет его из передряги, накажет, но даст сил, прибег к испытанному средству. Волк с воплем о помощи обратился к Господину. Полная паники мольба осталась без ответа. Волк тонко, жалобно заскулил, выступившая на губах кровь смешалась со слюной и запузырилась. Нет. Нет! Господин, пожалуйста! Нет ответа. Лишь усилился смертный холод. Волк попытался собрать оставшуюся силу и остановить кровотечение, а потом встать и доковылять до безопасного места, но сила, вместо того чтобы собраться в плотный шар, была отобрана холодом. Холод, как будто кто то выпивает из Волка жизнь, последние ее капли! Да кто же это! Волк, подогнанный отчаянием и поднявшейся злобой, смог, дрожа, приподнятся на локте, скривившись от боли. Сжав зубы, хрипло, сбивчиво дыша, он вгляделся в темноту, откуда холод исходил сильнее всего. Там свой, кто то свой. Только для этого, затаившегося в темноте, Волк уже не свой.
   - Выходи, Хомяк, - еле слышно прошептал Волк и рухнул на землю. Вот, значит, как. Решил выслужиться, добить. Где он раньше был, когда выскочка в синем мундире наставил на Волка пистолет? Да там же, в тени. У Хомяка есть свой интерес. Ведь теперь он станет главным. И удостоверится, что прежний вожак стаи мертв, и неприятностей от него не последует никаких. Ублюдок.
   - Когда же ты сдохнешь, урод? - злобно прошипел Хомяк, выйдя все же из тени и приблизившись к умирающему Волку.
   Круглое прыщавое лицо Хомяка, напоминало злобную тыкву с вырезами рта и глаз и свечкой внутри, которую ставят на окно в Хэллоуин. Пряди сальных волос упали на заплывшие свиные щелочки глаз, Хомяк отбросил волосы потной, пухлой ладошкой. В другой руке он держал пистолет. Волку стало смешно. Вот ничтожество, на уже почти мертвого Волка с пистолетом, ха. Или и впрямь не дождется, пока Волк спокойно отдаст концы? Вот сука.
   - Я каждый день ждал, когда ты нарвешься, тварь. Такой крутой, наглый, безбашенный. Вечно с выебоном, всем показывал свою силу, свои успехи, хвастался ими. Ну и что теперь? Ты весь в своей крови лежишь передо мной, жирдяем, как ты меня называл. Охотник, нах, - сипло верещал Хомяк. От него веяло перегаром и страхом. Выпил для храбрости, а откуда она возьмется там, где ее не было никогда? Башню срывать у Хомяка уже начало, от бухла и прекратившейся прессовки. Ничто так не заводит крысу на маньячность, как командир, беспомощно лежащий перед вооруженной крысой. Что и подтвердил Хомяк своей следующей фразой, - Ты слишком много выебывался, и теперь вожак я, который ходил у вас, уродов, в шнырях. Сука, я вам всем припомню ваши тупые приколы. Но ты меня бесил именно своей понтовостью. Ты все делал со своими психозными шуточками, не напрягаясь, ты просто играл как ебанутый ребенок и дорос до вожака. Просто так, сука! А я сидел на ебаной кухне и супы вам варил, блядям. Убирал бычки и бутылки после идиотских вечеринок, гандоны выбрасывал!
   Хомяк, булькая соплями и слюнями, вспоминал свои убогие обиды. А Волк пытался отхватить хоть глоточек его силы, чтобы перед концом дотянуться до жирной глотки этого фраерка. Ишь ты, обрадовался, дразнит умирающего, падла. Ну же, давай! Нет. Ничего. Не получается... Что же делать, что же делать? Волк все более явственно ощущал близость выхода, спасения. Времени все меньше. Под довольное бормотание Хомяка человек - волк схватил ниточки так неожиданно прервавших сладкое умирание вопросов.
   Значит, теперь он не может даже перехватить немного силы, которую щедро выбрасывал ноющий Хомяк, расковыривающий свои болячки. Ну гнида, добраться б до тебя... Так, это потом, сейчас главное найти выход из этого сатанинского лабиринта. Раз не выходит даже такой простой фокус, значит силы, подаренной Господином, больше нет. Получается, Волк теперь полный ноль, без палочки. Но если что то пытаешься сделать, а оно не получается, значит сам навык остался. Кто даст силу? Кому нужен беспомощный, умирающий Волк? Бедный, несчастный, обманутый Волк. Никому. С Волка теперь нечего взять. Нечего взять. Нечего взять... Бессилие и угасание вдруг сменились яростью. Волку снова захотелось жить. Жить самому, а не с позволения Господина. Никаких больше господ! Пусть и остается несколько секунд, но лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Нечего взять, значит? Выходит, Волк нужен был Господину, как он звал раньше того, кого с этой секунды будет
   звать врагом, даже не ради заданий, исполнения воли, ха ха. Этому гаду, врагу, которому он преклонился, нужен был даже не раб, а корм. Каждый раз, когда Волк получал силу, этому сопутствовала выворачивающая нутро боль. Словно что то рвали изнутри грязными пальцами. Потом приходил холод. И только потом, сила. Боль. Как ржавой пилой по живому. Из за этой боли один глаз Волка стал из зеленого серым, а волосы покрылись сединой. Боль утраты, боль смерти, боль горя и отчаяния. Боль разбитого сердца и растерзанной души. Десятки раз. Волка ломали и калечили, уродовали и истязали. У Волка срезали мясо с костей, скармливая ему самому лишь маленькие, самые плохие куски. Вся эта сила, которой его одаривал этот скот, которому Волк поклонялся, была его, Волка, собственной. Только выдранной из Волка, как ребенок из утробы. Молись и поклоняйся, парень, и тебе заплатят деньгами, вынутыми из твоего же кармана. Вот такой истинный смысл фразы принес себя в жертву. Волка разделали, положили на тарелку и съели. А теперь выбросили ненужные кожу и кости. Почему нет, ведь новые куски мяса так и просятся на стол. Одна великая ложь...
   Кому теперь нужен объедок Волк, у которого не осталось ничего своего? Никому. А Демон зачем то нужен Господину. То, что выскочка в синей форме служит теперешнему врагу, ясно без доказательств. Демон и мальчишка в форме. Что то общее между ними. И сам Волк тоже ощутил, как засвербило родственное чувство. Так, а это что? Неужели?.. Раны стали болеть меньше. И кровь погорячела, перестав безвольно вытекать из тела. Она начала сворачиваться. Откуда? Близко. Ответ близко. Спасение совсем рядом. Только протянуть руку... Что общего между всеми троими? Почему Волк не хотел убивать Демона и пошел против своих? Почему хотел дать время уйти, не думая в этот момент о себе самом?
   Ведь получается, Волк хотел защитить Демона. Защитить... своего. Родственную душу. Они все свои. Все трое. Просто... Просто встали на разные стороны. Если этот гад в форме стоит за Господина, за кого стоит Демон, странный парень, убивший столько чертей? Потерявший своего преданного друга, Чингиза, и нашедший силы,справившийся со своей болью и ушедший, чтобы жить дальше. Собравшийся с силами после появления Волка, после того, как на помощь пришел кто то из собратьев.
   Может, впервые почувствовав некую близость и общность. Предали, предали... Все мы предатели. Волк предал Господина, Господин предал Волка, агент предал Демона. А Волк Демона не предал. Может, просто не успел, но все же. Как знать, вдруг когда нибудь этот загнанный парень вспомнит не добро и не помощь, а хотя бы нечаянное отсутствие подлости. Так, постой. Почему и агента, и Волка, снарядили ловить Демона? Он враг Господина. Еще раз, за кого он?
   - А теперь я наиграюсь с тобой, вдоволь наиграюсь! За все припомню, отомщу за каждую фигню! - Хомяк противно, тонко визжал с завыванием, как истеричка. Он накручивал себя, чтобы тормоза сорвало окончательно.
   Визгливо захихикав, Хомяк улыбнулся и пнул Волка под ребра, заставив бывшего вожака скривиться то ли от боли, то ли в безумной ухмылке. Про себя Хомяк отметил, что Волк уже не выглядит так плохо, как раньше. И кровь у него больше не текет. Как будто у этого уже готового сдохнуть поганца нашлась откуда то сила остановить кровь и подкрепить тело. Но желание поиздеваться над беззащитным противником перевесила тревожные наблюдения.
   Широко улыбаясь, Хомяк толстыми как окорок руками приподнял Волка за отвороты плаща, и гулко собрал соплю, наверое хотел плюнуть Волку в лицо. Внезапно довольное выражение Хомяковской рожи переменила гримаса боли и страха. Полышался хруст и противное мокрое чавканье. Хомяк захотел заорать, но непереносимая боль в шее не дала этого сделать. Выпучив глаза, как безумная рыба, Хомяк скосил шары вниз, и встретился взглядом с Волком. Глаза пылают от силы, один зеленый, другой голубой. Переменился цвет, опять переменился. В этих чудовищных глазах, как и прежде, игривая ярость и азарт, хищное веселье охотника и вопрос - ну и как ты на это ответишь? Ответить и впрямь было трудно, потому что кадык Хомяка хрустел на зубах у Волка, чья изгвазданная кровью мордашка так и светилась от радости.
   Хомяк задергался было, широко открывая и закрывая рот, словно задыхающаяся рыба, но руки Волка неожиданно сильно держали его. Держали, пока Хомяк не свалился на Волка как мешком с говном, потеряв сознание от боли. Из дыры в горле хлестала кровь и со свистом выходил воздух, вздувая пену. Волк, придавленный жирной тушей, чуть не заорал от боли, только застонал. Тело оживало, возвращая чувствительность, и раны начинали болеть. А тут еще такая масса сверху упала. Волк лежал, набираясь сил чтобы скинуть с себя Хомяка, который уже мертвец вобщем то, истечет сейчас кровью и привет.
   Получилось. Получилось! Сила заполняла Волка, теплой волной распространяясь по венам и мышцам. Тепло, мягкое и приятное, как с мороза зайти в натопленный дом, поесть горячего супа и лечь под одеяло. Вот значит, как все по разному. Раньше, в прежней, принадлежащей врагу жизни, тело после жестокой пытки заполнял холод. Холод был спутником Волка, жутким его пульсом, острым ножом, вспарывающим душу. И ради этого Волку приходилось убивать, воспринимать холод как награду. Холод, который стал смерть. Холод, с которым сейчас борется тепло. Тепло, которого кто то не пожалел для Волка. Для умирающего, пустого, использованного Волка, не могущего ничего дать, не имеющего за душой благородных и красивых поступков, за которые можно было бы вознаградить.
   Тепло, открытое и доброе, которое значило, что кто то принял Волка как своего. Волка, убийцу и мучителя, психопата и садиста. Волка, до сих пор оставшегося несчастным, голодным, неприкаянным ребенком, которого прятала в антресоли породившая на свет алкашка. Волка, не видевшего в жизни ничего кроме дерьма и грязи. До настоящего момента, не видящего. Волк понял, что к жизни его вернуло не столко тепло, сколько осознание, что он кому то нужен. Нужен для борьбы с врагом. С агентами в синей форме и серых пиджаках, с прежними дружками - отморозками из стаи. Не прощение, но искупление. Но все потом. Сейчас надо спастись.
   Сила резкими, мощными толчками вливалась в тело. Сердце перекачивало разогревшуюся кровь, и если не перевязать раны, можно умереть раньше, чем получится добраться до безопасного места. Но в то же время и оставаться здесь нельзя. В любой момент приедут менты или чертовы агенты. А может, пожалует компания чертей. Надо убираться. Волк, собравшись, отбросил с себя сочащееся болью и безумным ужасом тело Хомяка. Гори в аду, урод. Потом, едва сдерживая тошноту, Волк принялся отплевываться от крови, мяса и жира Хомяка, заполнивших пасть. Было очень противно. Не так, как раньше, когда драйв пронизывал всю Стаю, и Волк часто пускал в ход зубы, и было даже прикольно пить кровь и рвать плоть своих жертв.
   Волк сел на еще теплую тушу Хомяка, на спину, чтобы наконец оценить повреждения. А раны поганые. Его намеренно оставили подыхать здесь от потери крови, или от потных ладошек жирного Хомяка. Одна пуля, которая должна была разнести в клочья сердце Волка, разорвала левую грудную мышцу и повредила мышцу плеча. Левой рукой хрен двинешь, зараза. Но это лучше, чем смерть. Еще одна пуля прошла по ребрам правого бока. Еще б немного, и прощай печень, прощай жизнь. Ну это ерунда. Хотя подвижность тоже снижает здоровски. И левое бедро пробито. Вот тут кровь серьезно льет. Волк выпутался из своего плаща, совершенно бесполезного теперь, обмаранного кровью. Так, где у нас ножик?
   Финка как и прежде, в ножнах на боку. Вытащив нож, Волк наклонил голову, кровавая пакля волос с мерзким звуком свесилась вниз, как мокрая тряпка. Ну что ж, прощай. Длинные волосы, да еще и в крови, сейчас будут только мешать. Не до красоты, спастись бы самому. Морщась от боли, Волк левой перехватил волосы и одним движением отрезал их. Отлично, ближе к корням волосы не замарались. Меньше проблем. Вытерев измазанную левую ладонь о волосы Хомяка, Волк приступил к обработке ран. Отрезал рукав от плаща, рукава еще более менее чистыми остались. Да и выбирать не приходилось, времени слишком мало.
   Раскромсав рукав вдоль, на две полосы, Волк использовал одну как жгут, и туго перетянув бедро выше раны, помогая себе зубами. Похоже, пуля прошла насквозь. Отрезав еще кусочек ткани, выбрав где почище, Волк приложил ткань к ране и сделал тугую повязку оставшимся куском рукава. Больно, мать его. Хотя, скорее противно. Так, теперь второй рукав. Надо на плечо тоже жгут наложить, и повязку. Вот же жопа... Волк, стараясь делать все аккуратно и быстро, делал перевязки. Сказались читанные на досуге книги по анатомии и первой помощи. Тогда было просто интересно, и Волк немало дней провел, с книжкой в одной руке и смачным бутербродом в другой. Ну что ж, можно себе спасибо сказать. Так, рука и бедро. Теперь правый бок, тут ничего серьезного. Готово.
   Отдышавшись, Волк встал. Голова кружилась от потери сил и крови, Волка шатало, да и нога болела. Одетый под плащ городской камуфляж особо не изгваздался, кроме как на ноге. Ночью видно сильно не будет. Единственное, перевязки. Поверх камуфляжа, с пятнами крови, они с головой выдадут Волка. До первого мента дойти, хотя где их тут ночью встретишь. Ага!
   Извини Хомячок, но тебе уже не холодно. Волк нагнулся и схватил Хомяка за воротник его кожаной куртки. Черт, тяжелая туша. Вот ведь задача, только что лежал помирал, а теперь тягай тут тяжести. Куртка задралась на мертвом теле, оголив спину, и держалась только на рукавах. Чтобы снять ее, нужно сделать еще пару рывков. Волк перевел дыхание и с ужасом понял, что пальцы правой руки сейчас вот вот разожмутся, к горлу посдупила тошнота, а голова вновь закружилась, затуманив взор.
   Чья то добрая сила не дала помереть, это конечно круто, но физические упражнения вроде раздевания толстых мертвецов еще рановато выполнять. А ведь впереди еще долгий путь до безопасного места. Ну уж нет. Только не сейчас, в шаге от спасения. Только не здесь, среди говна и крови. Нет. Нельзя оставаться здесь и подыхать, как звезда дешевых трешевых боевиков. Волк на миг застыл, питающая его тело сила вновь собралась, и Волк со злобой дернул воротник. Куртка осталась в его руках, Хомяк брякнулся о землю. Волк довольно ухмыльнулся и надел кожанку. Неплохая, до бедер доходит. Раньше Волк такую б не одел, но сейчас гражданский фасон городского лоха как раз. Скроет перевязки и нож на ремне. Ну и пятна крови, конечно. Так, а вот это пригодится. Волк легонько пнул ладонь Хомяка, в которой покоился пистолет. Мертвые пальцы разжались, как щупальца тухлого осьминога. Волк подобрал оружие и спрятал пистолет за ремень, за спину.
   Еще раз оглядев картину разгрома, Волк глубоко вздохнул и пошел прочь. Скрываясь в тенях, он перешагивал через рельсы. Впереди заброшенные огороды у озера и квартал гетто. Темнота и грязь, вечные союзники беглецов. Уж там Волк точно ничье внимание не привлечет. Хорошо бы, конечно, залечь в одном из покосившихся домиков у озера, но с такими ранами долго не пролежишь. Волк знал несколько адресов, по которым медицинскую помощь окажут даже без страховки, а главное без лишних вопросов, и в ужас не придут при виде огнестрельных или ножевых ран. Откуда только деньги взять. Ничего, деньги это дело наживное, сегодня нет завтра есть. Главное, жизнь. Про нее вот так вот не скажешь. Жизнь. Вот уж чего раньше Волк не ценил. Ни свою, ни чужую. Да он и не задумывался то над такими вопросами. Раньше. Вот, значит, как. До и после. Долгая, долгая ночь...
   Волк похлопал по карманам, затем начал в карманах рыться, не переставая неспешно, но непреклонно идти. Под ногами поскрипывал гравий, шелестела высокая трава на ночном ветру. Светили прожектора на высоких железных мачтах, похожих на дурацкую башню у французов. Волк шел, осторожно опираясь на раненую ногу. В карманах хомяковской куртки нашлись какие то крутые сигареты и нормальная бензиновая зажигалка, а не стеклянная китайская попса, от которой и прикуривать то впадлу. Волк прикурил, сразу стало легче и как то спокойнее. Ух. Если уж курить, то хорошие сигареты или самокрутки из дорогого табака. Или беламор. И прикуривать от нормальной железной зажигалки ну или от спичек. Остальное даже и рассматривать всерьез не хотелось. Волк много чего позволял себе в жизни, но даже совершая плохие поступки, он делал это стильно. Стильно. Мда, с волосами пришлось проститься, а жаль. Как то даже непривычно теперь с короткими. Надо будет, когда кончится эта беда, сделать крутую стрижку, раз уж пришлось грибу отрезать. Сраный урод Хомяк. Если б не он... Хотя, как знать. Ведь именно злоба на эту гнусную тварь побудила встать и начать действовать. Вот пидор, это не достойный противник вроде того в синем. Набухался, чмо такое.
   Э, а что это во внутреннем кармане? Ого, фляжечка! Волк извлек из трофейной куртки небольшую плоскую флягу. Нержавейка. Неплохо. А внутри чего? Ха, коньяк. Наш поросеночек даже немного оставил. Да только допить уже не пришлось. Волк глотнул, чувствуя как внутрь катится теплый ком, и достигнув желужка, расползается по всему телу. Еще пара глотков, и надо оставить на потом. Довольно вздохнув, Волк завинтил крышечку и отправил флягу обратно во внутренний карман. Нашлись в куртке и деньги, около пяти кило рублями. Ну, тут все ясно.
   Волк никогда раньше не задумывался о жизни. Он просто тратил каждый ее миг, ярко расцвеченный силой, полученной за служение Господину. Зачем заглядывать вперед, если ты не знаешь, что будет с тобой через минуту? Можно потратить себя на то чтобы надевать каждое утро костюм и галстук, брать в руку портфельчик и поддевая пальчикм очки на носу, строить перспективы повышения собственой стоимости. И в итоге тебя собьет машина или сверкающий глазами псих прирежет в темном подъезде за просто так. Ну или рак желудка, и прочи передряги, которым плевать на чьи то планы и длительные перспективы.
   В перерывах между охотой, которая случалась не так уж и часто, Волк тратил разными путями добытые деньги на сладости, фаст фуд и бухло. Еще Волк тащился от шмоток. Вот любимый плащ пришлось на жгут порезать, но хоть как то увлечение оправдалось. Жизненный интерес, ага. Волка просто прикалывало накупить мороженого, конфет и шоколадок, и есть сладости в укромном уголке парка, тихом подъезде или на крыше дома. И лучше всего ночью. А можно и днем.
   Сидишь вот в центральном парке на лавочке, и завернув бумажку и фольгу на целой шоколадке, откусываешь, чтобы на плитке следы зубов остались. И запиваешь каким нибудь соком. А рядом на каруселях катаются дети и визжат. Они тоже ни о чем не думают. Правда, никакого сходства между ними и Волком нет. Дети еще не знают, кем они станут. Кто то вырасте и станет жирным продажным ментом, кто то истово верящим священником, который никогда не поднимется п служебной лестнице и не получит мерседес как пожертвование, кто то вырастет педофилом, а кто то просто неудачником. Дети этого еще не знают. А Волк знает, и потому ему так интересно следить за детьми.
   Иной раз он видит судьбу того или иного ребенка. Просто встает картинка перед глазами. Кто то бьет жену. Кто то трахается на заднем сиденье крутой представительской машины, а шофер рулит и думает о том что делает дома жена. Кто то стреляет из автомата, укрывшись среди руин. Кто то продает свое тело и во время траха думает о последних новостях, не забывая постанывать. Иной раз Волк словно ловил себя на том, что ищет кого то или что то среди этих детей. Но что именно, так и оставалось неясным.
   Иногда Волк покупал бухла и ходил на кладбища, где собирались дурачки, еще верящие в обряды и прочую ерунду. Там он напивался вместе с другими и смотрел, как нечастные режут себе вены, кто красивым ритуальным кинжалом, а кто банальным лезвием, а потом пьют друг у друга кровь. Иногда на таких сборищах удавалось классно потрахаться. Публика там комплексами не страдала. Волк не очень любил ходить по проституткам, хотя иногда по приколу платил за отсос чиксам на улице. Как то, помнится, Волк напился и хотел пройти через город, заплатив за миньет каждой шлюхе, и проверить, что раньше кончится, деньги или потенция. Проверить так и не удалось, когда на дело вышла какая то тощая, обколотая шалава лет пятнадцати, Волку стало противно, его вырвало и шлюха убежала. Волка тогда еще долго трясло, и отпустило только на железном мосту через Прегель, где ветер выдул остатки хмеля.
   Почему Волк любил фаст фуд, он и сам не знал до конца. Эта еда вызывала у Волка смех. Купив гамбургер или хот дог, Волк пожирал эту хреновину, а внутри было щекотно от смеха. Фас фуд для Волка был чем то несуразным, ненастоящим, идиотским и оттого прикольным. Да, наверное, Волк покупал всю эту хренотень чисто по приколу. Вобщем, Волк жил одним моментом, моментом, который ярко вспыхивал и сгорал, как метеор в небе. Хомяк был другим. Он использовал свою силу, чтобы разводить баб на секс, причем баб шикарных и богатых. Ему нравилось создавать имидж обеспеченного перца, тусить по крубам. Волк понимал, что все дело тут в комплексах, и почему то его это бесило, хотя казалось бы, какая разница, кто как развлекается. Теперь привычка рисоваться перед шмарами весьма помогла Волку. Дежурная сумма в хомяковской куртке сняла головную боль хоть отчасти. Уже можно никого не убивать и доехать до места на такси, а там тоже не с пустыми руками появиться. Водитель такси лишних вопросов не задаст. Они все бывшие бандиты, и вид немного помятого парня с пятнами крови на одежде не вызовет у них желание звонить ментам. Волк уже скрылся в темноте дороги между озером и огородами, и теперь с места битвы никто его не увидит. Послышался визг сирен. Сейчас начнется суета, скорая, менты. Кому какое дело до Волка. Улыбнувшись, Волк немного поднажал. До дороги с ночными извозчиками совсем немного. Он выкарабкался. И это главное.
  
  
  

III

  
  
   - Так так так, надо же, какая встреча.
   Криттер сморщился от этого противного, ехидного голоса, и попытался встать. Не получилось, тело удерживали в полулежачем положении какие то ремни. Вот дерьмо то. Кажется, на встречу с Демоном он не успеет. Последнее, что Криттер помнил, было лицо того надменного ублюдка в чертовой синей форме. Так значит, этот мудила его все же не грохнул.
   - Мда, все же все это закончилось слишком хорошо, - думал Криттер, - Не знаю, что за дерьмо на меня нашло, но я зря пошел в эту сраную больницу, и все из за долбанной шлюхи, которую я вырастил на свою голову. Сука.
   - Может быть, ты все же откроешь глаза?
   Криттер открыл глаза, порадовавшись, что никто не зажег свет. Какой то небольшой зал, никаких окно и прочей обстановки, только стены и какой то чувак стоит, лыбится.
   - А я значит, в плену, кто то меня зачем то взял живым, - прошли мысли.
   - Вот смотрю на тебя и не верю своему агенту, который утверждал что ты способен убивать голыми руками, быстро и безжалостно, - сказал чувак, - Может, я ошибся, и мне стоит просто пустить тебя на органы?
   Криттер молчал, ожидая что выдаст этот урод. Должна же быть причина, по которой он его там ждали. Черт, да эти сволочи и подстроили все! Они знали, куда он пойдет, они позвонили хачам, и стояли смотрели, чем дело кончится. Если бы черные грохнули его в палате, они бы просто развернулись и уехали прочь. А так, приказали говноеду в униформе вывести его из строя и прикатить в эту ебаную дыру. Что у них тут? И кто они сами? Если они знали, что он пойдет в больницу, значит и про все остальное знали. Но как?
   - Знаешь, твои родители очень расстроились, узнав про твои увлечения, я имею в виду грабить прохожих на улицах, пить кровь у людей. Люди не очень то поощряют такие пристрастия, и думаю, общество тебя не примет. Ты своими руками отрезал себе путь к отступлению. Ты никому не нужен, тебе некуда и не к кому идти.
   Криттер молчал.
   - Даже твоя команда тебя не примет, и знаешь почему? Те деньги, которые ты получал, и твои нацмены, шли из наших фондов. Сейчас нашего человека, занимавшегося этим, убили. Бедный Дуглас, сам напросился. А пока мы не поставим на его место нового, группировка работать не будет. Но это так, отступление. Одно мое слово Володе, и твои же пацаны тебя ботинками в тесто превратят. Ты же сам знаешь, это бизнес. Все что у тебя было, дали тебе мы. Но не за просто же так.
   - Значит, Юля действовала по вашей указке, - прохрипел Криттер.
   - Конечно.
   - Шлюха...
   - Не гони, она даже не знала что ей управляют. Но ведь ты тоже ей управлял.
   - Вы все подстроили!
   - Ага. Надо ж было как то вытащить тебя на использование твоих способностей. Только прошу, не стоит закатывать сцен на тему "вы сделали меня чудовищем", ты всегда им был и рано или поздно ты начал бы заниматься глупостями. А так, мы немного это упорядочили.
   - Какие молодцы.
   - Спасибо. Как тебя звать, я в курсе, а меня вот звать Стэни, - представился чувак.
   - И зачем я вам нужен?
   - Работать на нас, самых крутых парней в этом чертовом мире. Под нами все, и мы можем все, ну да ты сам убедился. Работа проста - и ты ее прекрасно знаешь.
   - Значит, у вас есть враги, раз я вам нужен, - улыбнулся Криттер.
   - Враги? Ты что, шутишь? Разве для человеческого вида является врагом бешенная собака, кого то загрызшая? Нет, но бешеных собак надо отстреливать. Тех, кто мешает другим жить.
   - Вот значит как. Бешеная собака, мешающая жить. Знаешь, Стэни, я как то в телевизоре смотрел криминальную хронику, не знаю кто вообще такие новости придумал, но один сеанс уже дает понять, что значит жить. Так вот, в том выпуске показывали бабу, алкашку, она родила от кого то из своей синей тусовки. Во время очередной пьянки ребенок начал мешать алкашам жить - плакал от голода. Я слышал, что есть уроды которые выбрасывают детей в мусорку, но этой было дже до помойки в падлу дойти, она просто скинула ребенка с девятого этажа в окно и продолжила бухать дальше. Скажи мне, кому здесь я помешал жить?
   - Да всем, Криттер. Посмотри вокруг - люди жрут разогретые в микроволновке полуфабрикаты и под такие вот сюжеты по телевизору, они ебутся с малолетками за дозу и ходят на работу, успокаивая свою совесть за порванное очко бутылочкой правильного пива. И знаешь, в чем проблема? Вот в таких, как ты, проблема. Ты считаешь это все неправильным, ты хочешь это как то изменить, а когда натыкаешься на сопротивление, льется кровь. Люди жили так всегда, почитай историю. А потом приходит как то мальчик в черном и начинает учить представителей расы с многотысячелетней историей, как им жить. Это неправильно, Криттер. Люди несовершенны, и это их право, ты говоришь что они плохие, они говорят что они хорошие, но ты свою правоту стремишься доказать насилием.
   - Конечно, потому что люди слушают только тех, кого уважают, а уважают только тех, кого они бояться, а боятся они богатых, и тех кто оторвет им голову и не будет потом плакать в туалете, а повторит при надобности. Ты хочешь сказать, что общество отвернулось от меня, потому что я занимался чем то нехорошим. Нет, от меня отвернулись только твои марионетки. А я зарабатывал авторитет среди несовершенных людей. И я ничего не придумывал сам, я лишь повторял то, что видел за другими.
   - Марионетки? Криттер, наши марионетки это все человечество. И люди прекрасно знают, насколько они убогие животные, им это нет нужды повторять. И как раз потому, что они это знают, они с радостью рвут в клочья названного грешника, чтобы забыть о своих грехах.
   - Вы просто боитесь, что они проснуться, да, Стэни, поэтому травите нас как тараканов?
   - Они никогда не проснуться. Просто если пустить все на самотек, люди будут недовольны тем, что кто то смеет их обижать. А если дать волю таким как ты, вы же начнете переубеждать человечество, оно пошлет вас куда подальше, итогом станет резня или терроризм. Недовольные люди - это наш промах, Криттер. Ты посмотри, как целеустремленно они деградируют, превращаются в микробов. Зачем мешать? Гораздо умнее руководить процессом.
   - Ты просто ублюдок, жаль, что на мне эти сраные ремни, так бы я посмотрел, как выглядят твои мозги при таком освещении, - Криттер рванулся, но ремни больно врезались в тело, и пришлось снова распластаться по чертовому креслу.
   - Мне нравится твой задор. Жаль, что ты используешь его не по назначению. Скажи, что тебе надо от жизни, мой юный идеалист? Что? Бесконтрольное насилие, кровь в любых количествах, власть, секс? А может, тебе нужна Юля? Навеки твоя, вослушная и преданная? Мы это сможем сделать, легче легкого, только скажи!
   - Ты шлюха еще более раздолбанная, чем она, - прошипел Криттер, - Ты же один из нас, ублюдок! Ты встал против своих же, тварь. На что ты купился? На порцию мороженного каждый день?
   Стэни нахмурился.
   - Жаль, но мне придется заставить тебя подумать. Сейчас ты отправишься в помещение, изолированное от внешнего мира. Там будет ждать твоего появления один человек. В его тело имлантирован датчик, который передает информацию о его сердцебиении на устройство, закрывающее выход из этой клетки. Замок отворит дверь, когда поступит сигнал об остановке сердца. Я дам тебе последний совет. Ты слишком много думаешь. Постарайся делать, а не думать. Теперь твоя жизнь в твоих руках.
   Стэни нажал кнопку на маленьком пульте, и кресло стало опускаться сквозь пол, как лифт. Когда движение прекратилось, ремни отпустили Криттера, и тот вскочил, ощутив что его раненое тело уже залатали.
   - Вот значит как, уроды, ко всему подготовились. Но я найду способ сорвать ваши планы.
   Криттер осмотрелся. Обычная комната, похожая на зал, в котором его принял Стэни. Свет так же выключен, но сзади ощущается чье то присутствие. Криттер резко обернулся.
   - Давай, Криттер, убей его. За этой дверью, которую ты видишь, я буду ждать тебя. Открой ее ценой жизни этого человека, и ты сможешь сразиться со мной. Ведь это я виновен в том, что твоя Юля не отшила хача в клубе. Именно я заставил наших людей повлиять тебе на мозги чтобы повысить твою агрессию и заставить тебя пойти в больницу. Я рассказал хачам, что ты пришел в палату к своему врагу, и я отдал приказ ждать тебя у больницы, потому что я хотел, чтобы ты сделал это. Я наблюдал за тобой с самого момента твоего рождения, Криттер, и то что делали с тобой твои родители, это моя воля. И моя воля состояла в том, чтобы ты так с ними простился. Вначале я сделал из тебя неуверенное ничтожество, а потом я дал тебе силу, чтобы ты стал чудивищем. Я отнял твою любовь, отнял у тебя родителей, и я отнял у тебя твое искусство, я приказал заставить твоих родителей порвать твои картины. А теперь, я приказал своим агентам отнять у тебя надежду. Помнишь Демона, того кто заинтересовался твоими рисунками? За ним уже выехали, и скоро он будет сломлен, как некогда был ты. Открой эту дверь, и убей меня, но сначал убей этого человека.
   Криттер не слушал, что неслось из динамиков, он смотрел на стоящего за креслом человека, такого же заложника, как и он сам.
   - Нет, это не человек. Это один из нас.
   - Верно, - ответил Юра, - И мне сказали, что нужно убить тебя, чтобы выйти отсюда. У меня есть пистолет, а что дали тебе?
   - Вы не сможете договориться, мальчики, - прозвучал голос из динамиков, - Я ведь это тоже предусмотрел.
   Пленники внезапно застыли, Криттер зарычал, Юра схватился за голову. Стэни улыбался, смотря на них. Рано или поздно один из них не выдержит. Невозможно привыкнуть к боли, особенно если это боль твоих душевных ран. Что сейчас вспоминает каждый из них, Стэни не знал. Но каждого мучают кошмары их прошлого, и будут мучать до тех пор, пока они не сойдут с ума, или не сделают то, что он хочет. А потом назад пути не будет. Убив одного из своих, они предадут самих себя. Стэни знал это не понаслышке.
   С ним было точно так же. Он не знал, что за ум додумался до такого способа сломать одного из них. Но ему рассказали потом, как ломали его самого, и это добило его окончательно. Стэни смотрел на настенный экран, выводящий все, что происходит в запертой комнате, но видел перед собой только свое прошлое.
   Вначале все было хорошо. Хорошая успеваемость, сообразительный маленький мальчик с обаятельной улыбкой, которым восхищались взрослые. Тогда его звали не Стэни, а Стас. Он помнил, как ездил на велосипеде под ярким солнцем, смотрел на высокое небо и думал о том, как хорошо жить. Купался в море с друзьями, ловил ползающих по гальке крабов, играл в ножики. Он был как все, только немножко лучше - во всем. Был лидером компаний, лидером в классе. Он рос, и становился только уверенней в своем превосходстве, но не бахвалился им, чем и завоевывал все большую популярность как среди друзей, так и среди противоположого пола. А друзей у него было много. Каждый хотел быть рядом со Стасом, ощутить на себе исходящее от него тепло и спокойствие. Стас всегда помогал, чем мог, выручал из любой беды. Мог пустить к себе друга переночевать, когда того выгнали из дома, или просто дать перекантоваться подвыпившему подростку, не хотевшему идти домой, да еще и отмазать - и ему верили самые недоверчивые мамы. Все знали Стаса. Все любили его. Он мог научить драться или играть на гитаре, мог помочь выучить предмет, в котором кто то не шарил совершенно. Он спокойно вставал против учителей и администрации школы, чтобы заступиться за влетевших одноклассников, он помогал всем, и изгоям и любимчикам, впрочем в его классе все были одной дружной семьей. Его всегда звали в компании, и он мог разрешить мирно любой конфликт и утешить плачущую девушку, ему рассказывали больше, чем на исповеди, и он всегда мог подобрать нужные слова.
   Однажды Стас поехал в лагерь вожатым, его репутация опередила его, и администрация приняла нового вожатого с распростертыми обьятиями, даже у самых черствых теток возникала необьяснимая симпатия к загорелому, крепкому молодому человеку, вежливому и уверенному. Надо ли говорить, что Стас стал богом для детишек, которые не хотели уезжать от "дяди Стаса". Костер, ночь, звездное небо и верная гитара.
   Ему предложили остаться, и он остался, теперь уже на постоянную должность.
   А потом пошла черная полоса. Его любимую девушку изнасиловал и убил какой то подонок. Его родители заболели раком, и медленно угасали. Лучший друг разбился на мотоцикле, еще двое залетели совершенно по идиотски - набухались, вздумали угнать машину, а потом сбили человека насмерть. Неунывающий, всегда ободряющий всех Стас потерял почву под ногами, и ему все труднее становилось держаться. А потом настали девяностые, из лагеря его выгнали, денег на всех не хватало. Стас пошел учиться, а по вечерам подрабатывал, разгружая фуры. Умерли его родители, а все, кто раньше окружал его, куда то делись, унесенные ветром собственных проблем. Кто то женился по залету, кто то подался в бандиты, кого то убили, кто то просто пытался устроиться в новой жизни.
   Стас так и не мог вспомнить, как он начал сначала бухать, потом колоться, забросил учебу. Он пробовал слезть, запирался в опустевшей квартире, но боль утрат становилась хуже, чем муки ломки. И он шел за новой дозой. А однажды ему, совершенно измученному, предложили дозу. Ценой была жизнь такого же, как он сам, пацана - наркомана. Стас долго не думал, зверь внутри него сделал все сам.
   Дальше его забрали в реабилитационный центр какие то люди. Ему все обьяснили. И вот, он стоит здесь. И своими руками, в который раз, делает то, что сделали с ним.
   Стэни нажал другую кнопку на пульте, отдав приказ сенсам прекратить давление. Он сам не знал, зачем и почему он делает это. Так же как тогда, давным давно, когда он отрабатывал свою дозу. Дверь открылась, вошли трое людей в черных длинных плащах, и модных костюмах. Их лица, бледные и неподвижные, казались истощенными от голода. Стэни знал их. Они истинные хозяева жизни. Они следят за всем этим балаганом, они управляют этой базой и самим Стэни, они управляют всем. Кто управляет ими, Стэни даже и не думал. Их возможности превосходили силу самого Стэни, сенсов и агентов. Он подозревал, эти люди были сильнее даже его несчастных подопечных. И вот, они явились сюда. Так уже бывало, но изредка, и на этот раз от них не идет холод и легкий запах разложения.
   - Мы пришли за одним из тех кого ты держишь тут.
   - Криттер? - спросил Стэни. Ему было очень плохо, и вовсе не потому что ОНИ пришли сюда. Память, которую нем подавили, вышла наружу, а боль, которая заставляла его выполнять ИХ распряжения, теперь затуманила все установки и инструкции, - Вы его не получите.
   Стэни не мог открыть дверь. Замок открывался только в одном случае - когда сердце одного из пленников перестанет биться.
   - Тебе лучше не злить нас.
   Стэни молчал. Неожиданно один из одетых в черное полутрупов произнес:
   - Посмотрите на него. Он тоже пошел против Господина.
   - Стэни, мы хотим освободить его. Нас обманывали, всех нас. Все что мы делаем, должно быть уничтожено. Выпусти их отсюда и включи механизм самоуничтожения базы.
   - Я не могу, - отзвался Стэни, - Замок откроется только в случае смерти одного из них.
   Стэни чувствовал, как осколки его пержней личности соединяются вновь, оживают в веренице воспоминаний и чувств, которые казались навсегда утраченными, вырванными изнутри одним из НИХ. Но почему теперь ОНИ хотят чтобы он все уничтожил?
   - Что произошло?
   - Существо, которое вы поймали сегодня, Криттер, является перерождением основателя нашего ордена. Когда то давно, он был могущественным магом, стремящимся к еще большему влиянию и новым знаниям. Он нашел единомышленников и образовал орден магов Эвтанатос, который изучал смерть и тайны изнанки мира, секреты умерших и пути мира мертвых. Но тот, кого теперь зовут Криттером, заметил что в тенях прячутся другие создания, чье могущество заворожило его. После череды жертвоприношений, он накопил достаточно силы чтобы провести ритуал, который позволил бы одному из этих существ выйти в наш мир. Призвать дух умершего легко, сила его невелика, как и прореха в ткани мира, которая пропустит призрак. Но эти существа обладали огромным влиянием, и чтобы создать врата в наш мир, потребовалось много витэ. Теперь мифология человечества называет этих существ демонами. Криттер возжелал силы, сопоставимой с силой демона, и таких же возможностей. Он хотел беспрепятственно путешествовать по всем слоям Бездны, не покидая своего тела. Вызванный демон заявил, что у него нет достаточной силы, чтобы сделать это. Короля демонов заинтересовало это предложение. После долгой подготовки, был совершен ритуал, позволивший королю демонов извратить суть Криттера. Наш основатель получил потусторонне тело, соединенное с его физическим кровью, которую он постоянно должен был получать извне. Он ушел в Бездну и стал служить королю демонов, убивая по его приказу. Он был любимой игрушкой короля демонов. Некоторые из Эвтанатос пытались повторить ритуал, но в результате умирали, не выдержав боли превращения. Криттер служил Господину, и наш орден тоже, за что Господин наделял магов частью своей силы и знаниями о потустороннем мире. Но по неизвестной причине, Криттер восстал против своего хозяина и был уничтожен. Этой информации не было в наших архивах, наши старейшины лгали нам, но сегодня нам удалось получить эти обрывки знаний из потустороннего мира. Мы хотим восстановить память Криттера и узнать причины его мятежа. Его картины, которые он разместил в сети, это обрывки его памяти о прошлой жизни.
   Стэни сжимал в руке пульт, он понял что все это время динамики в клетке для пленников передавали все сказанное ИМИ.
   - Мне искренне жаль, но ничего вы не узнаете. Вы итак узнали слишком много, - сказал вошедший в зал Серж, держа на прицеле магов.
  
   Стэни понял, что раз Серж вернулся, значит с Демоном покончено. Значит, надежды больше нет. Вся эта операция затевалась только ради того, чтобы не дать Демону встретиться с сородичами, а смерть его собаки, которую он спас, пересилив давление Комитета, было решено использовать, чтобы сломать его окончательно. Это все должно было стать соломинкой, которая упадет ко грузу всех его обломов, начиная от форума индиго. Бедные тамошние участники. Стэни сам забил им голову всякой чушью, научил не доверять друг другу и себе самим. А после того, как Демону дали убедиться в существовании Комитета, он перестал доверять вообще всем.
   Один из магов обернулся и вскинул руки, но Серж только рассмеялся.
   - Ничего, правда? Вы отреклись от Господина, и он лишил вас силы. А вы как думали, что самые крутые, маги - некроманты? Вы всего лишь слуги. А непослушных слуг наказывают.
   Три выстрела, и бледные маги падают на серый ковер. Стэни тоже почувствовал свое бессилие.
   - А с тобой я давно хотел разделаться, сломленный. Ты недостоин править. Я сильный, я достоин. А ты в самом конце поддался слабости, и это тебя и погубило.
   Серж выстрелил, и Стэни упал.
   - Слабак, - усмехнулся Серж и пошел прочь.
   - Звезда сияет...
   Серж вздрогнул, оставновился, шаркнув ногой, резко обернулся, и выпустил всю обойму в растянувшегося на ковре Стэни, одну пулю за другой, пока не раздался щелчок затвора. Отбросив пистолет, Серж посмотрел показывающий пустую камеру на экран, и злобно прошипел:
   - Ненавижу..
  
   ххх
  
   - Хорошо, раз ты можешь все, что они там про тебя говорили, почему бы не вырвать отсюда наши задницы? - предложил Юра.
   - Но как? Я не контролирую это все. Черт, да я в первый раз слышу эту гребанную сказку.
   - Как угодно, но я не собирюсь здесь оставаться, - ответил Юра, направив на Криттера пистолет, выданный Стэни.
   - Ну хорошо, мы так или иначе сдохнем в этой сраной конуре, а так хоть кто то вырвется, - прошептал Криттер. Он понял, что уже гораздо лучше сроднился с темнотой внутри, и попытался трансформироваться, воззвав к заложенной в себе силе.
   Время замедлилось, стало плотным, темнота чернилами сгустилась в поймавшей их клетке. Криттер посмотрел в глаза Юры и понял, что он может оказать сопротивление. Так же инстинктивно, как и Криттер, он может использовать свои возможности. Может быть, человеческое восприятие Юры еще не отреагировало на угрозу, но Криттер ощутил, как невидимая рука сжимает его сердце, и рванулся вперед. Ударом когтистой лапы вышиб пистолет из руки пленника, пасть открылась, и тварь начала жадно глотать льющуюся кровь.
   Стало холодно, Криттер заметил что очертания камеры плывут и меняются в клубящейся тьме, и боялся лишний раз пошевелиться, чтобы не сорвать этот неожиданный побег. Юра перестал сопротивляться, но Криттер держал в своих чудовищных руках тело товарища по несчастью, которого пришлось лишить жизни,чтобы только напитать себя и вырваться с этой чертовой базы. Стэни ведь никогда не отпустит их.
   Граница между мирами расплывалась, холод становился все пронзительней, и Криттер наконец увидел вокруг не стены камеры, а бесконечное море серого песка, уходящее в черное небо без солнца или звезд. Положив на этот песок тело сородича, Криттер прошептал:
   - Прости. Но мне надо найти остальных, предупредить их. Твоя смерть не была напрасной.
   - Вот как? Для тебя так уж точно.
   Криттер резко обернулся, и увидел за своей спиной Юру.
   - Черт, вот значит как видят себя пережившие клиническую смерть и выход из тела. В свое, правда, мне уже не вернуться я так понимаю.
   - Ты.. здесь?
   - Ну а где мне еще быть, идиот? Мы находимся в землях мертвых, куда ты вытащил свое отвратительное лицо, напитавшись витэ, содержащийся в моей крови.
   - Гребанный призрак!
   - Ага. Забавно, правда? Мы все же вырвались из их убогого сортира вместе.
   - Ты..
   - Не могу сказать, что мне наплевать на то что ты со мной сделал, но мы с этим позже разберемся. А сейчас давай валить отсюда, те ребята из Эвтонатоса могут понять что случилось и выдернуть нас обратно. Если мы пробежим с пару километров, и нас выкинет в реальный мир, будем, по крайней мере, уже на улице а не в том гадском месте.
   - Ты откуда это знаешь? - спросил Криттер.
   - Призраку положено знать такие вещи. Шутка. Просто я читал больше по оккультизму, чем ты, основатель их поганой кодлы. Ну и побеседовать пришлось со всяким сбродом, пока был жив. Давай, погнали. И возьми мое тело, не хочу чтобы меня хоронили тут.
   Пробежав с приличное расстояние, Криттер принялся копать могилу в сером песке, рядом по турецки сидел Юра и рассказывал свою историю. Песок копался легко, никаких камней и твердого грунта под ним не было, так что очнь скоро могила была готова. Юра отвернулся, он не мог смотреть как его лицо будет скрываться под этим песком. Криттер сел рядом с могилой, и смотря в черное небо, начал свой рассказ. А когда закончил, Юра повернулся к нему.
   - Когда я писал ту поганую статью, я подозревал что это не на пустом месте. Не думал, что любопытство доведет меня вот до этого. Но для начала нам нужно вырваться в реальность, так что давай, напряги свою силы.
   - Какого хрена ты мне указываешь, что делать? - разозлился Криттер. Юра поморщился, видеть искаженное яростью лицо сидящего перед ним существа было совсем не здорово.
   - В своем обычном облике ты смотришься куда приятнее, - подколол призрак.
   - Ну извини, что я не вампир Лестат, - ответил Криттер, - Черт, извини, мне это все просто бесит. Особенно чувство вины перед тобой.
   - С каких пор тебя мучает чувство вины? - заинтересовался Юра.
   - Ошибаешься, принимая меня за ублюдка, - взорвался Криттер, - Ненавижу это поганое дерьмо! Я не обязан сидеть и плакаться, я предпочитаю действовать, не теряя сил и времени на сожаления. Люди могут годами лить слезы и трахать себе мозг, и не решиться избавиться от своих проблем, и что теперь, мне брать пример с этих жопоголовых? Если ты хочешь взять на себя роль правильного парня, лучше тебе оставаться здесь, потому что такие как ты не имеют шансов на выживание.
   - Ты тоже ошибаешься, принимая меня за моралиста.
   - Я просто не хотел трогать кого то из своих. Но иначе я не мог действовать, надо было сваливать оттуда.
   - Отсюда тоже надо сваливать, - посоветовал Юра, - Если все что я читал и слышал верно, скоро к нам подвалит компания голодных призраков, мечтающих поживиться нашей жизненной силой, чтобы выйти в реальный мир.
   - Я попытаюсь, - только и произнес Криттер.
   - Давай. Ты наш единственный билет обратно.
   - У тебя есть какой то план?
   - Вообще, да, - поделился Юра, - Когда я рыскал в Сети, читая материалы про нас, наткнулся на интересную информацию. Один немец рассказывал что иной раз души людей, доведенных до самоубийства или переживающих клиническую смерть, могут быть встречены другими душами. Они заключают соглашение об обмене, и пришлая душ заселяет тело. Родные и друзья внезапно поправившегося человека говорят, что его как подменили, заметив изменение характера, привычек, самой личности. Некоторые из нас именно так появляются в мире.
   - Ты сказал, призраки нуждаются в витэ чтобы свалить отсюда и воплолиться в реальном мире.
   - Да, нуждаются. Обычно они запитываются силой медиума или выбросом витэ в местах насильственной смерти людей. Да и то, воплотиться не значит, обрести физическую оболочку. Полтергейсты, голоса в голове, теманный образ, это все. Ну может и есть такие, которые реально могут по улицам гулять, но думаю, это очень недолго. В большинстве случае воплощение это просто временный выход невидимого призрака в реальный мир.
   - Как же ты хочешь найти себе новое тело?
   - Я сильнее обычного призрака, кроме того, я смогу подпитываться твоей аурой.
   - Ну ладно.
   Криттер вновь попробовал использовать свою силу. Очертания мира мертвых поплыли, размылись.
   - Нет, не смогу. Я еще не могу полноценно контролировать это. Мне просто не хватает сил.
   - Нам надо попробовать в другом месте, где грань между мирами тоньше.
   Криттер ощерил свою пасть, осененный догадкой.
   - Ты призрак, а призраки могут видеть сквозь Саван.
   - Что?
   - Саван, грань между миром живых и мертвых, только что пришло мне в голову. Не перебивай, иначе это пропадет. Ты должен сконцентрироваться и попытаться увидеть, где мы находимся. Нам нужно попасть в одно местечко, - Криттер описал Юре то самое место,где они забились встретиться с Демоном. Интересно, он еще там? Вот будет шоу, если они воплотятся у него на глазах!
   - Кажется, маги Эвтонатоса про тебя не врали. Возможно, ты возвращаешь свою память, - прокомментировал Юра, - И что конкретно мне сделать?
   - Просто пытайся, это само придет. Обитатели мира мертвых учатся этому со временем, если конечно, успевают.
   Юра сидел, прижав руки к вискам, закрыв глаза.
   - Что то вижу, расплывчато. Дорога, машины едут. Базы не вижу. Наверное, мы далеко забрались.
   - Время и расстояния здесь другие, чем в мире живых. Теперь попробуй увидеть то место, которое я тебе описал. А потом, вычислить направление. Давай, пытайся.
   - Офигеть, все трупами завалено, - воскликнул Юра, - Да, то что надо! Этот Саван там весьма тонок, души убитых мечутся и стонут, а жизненной силы хоть ковшом черпай. И эти дурики и не пытаются подпитаться!
   - Им же некому рассказать, кто они теперь и что надо делать, мертвым быть тоже не просто, - похвалился Критер, и спохватился, - Постой, трупы? Что за черт? Что там случилось?
   - Давай лучше отправимся туда, я не смогу считывать картину прошлого отсюда, - ответил Юра.
  
   На месте встречи их ждал сюрприз. Среди песка возвышалась высокая черная арка, в ней клубилась темнота.
   - Ну и что это за черт? - спросил Юра.
   - Это.. - в голове Криттера промелькнули воспоминания, - Это вход в другие места, менее приятные. Сейчас надо отсюда выбираться. Давай, смотри в реальный мир, и прикоснись ко мне. Так будет проще свалить отсюда. Не думал, что это так полезно, работать с призраком.
   - Не собираюсь надолго задерживаться в этом виде, - поспешил огорчить напарника Юра, - Кстати, а чего души этих трупов не тусуются рядом с нами?
   - Там много витэ, поэтому они держаться в мире живых, сами того не осознавая. Да и потом, они попадут в другое место. Мы забрались довольно глубоко за Саван, потому не встретили никого. Хотя, если тут кто то и живет, лучше не дожидаться его появления - сожрет.
   - Кажется, дождались, - предупредил Юра.
   - Эвтонатос, - определил Криттер, разглядывая огромную фигуру существа, отдаленно похожего на человека с острыми костяными выростами, торчащими из суставов и черепа. Колени у твари гнулись назад, да и вообще вид не предвещал ничего хорошего, - Кажется, тех отступников уже грохнули, и за нами послали кого то из боссов. Валим отсюда, пока они не догадались приехать сюда в реальном мире и закрыть выход.
   Криттер вновь попытался выйти в реальный мир. Юра с тревогой наблюдал за приближающейся фиговиной. То, что это была лишь неплотная проекция духа одного из магов, тревоги не отнимало. Наконец очертания мира поплыли, исказились, и стал мутно проступать реальный мир, мир живых.
   - Охренеть можно, - произнес Криттер, вновь принявший свой человеческий облик и осматривающий трупы сатанистов, - И собака.
   - Отпечаток страдания и любви. Сородич, которому служил пес, жив, - раздался тихий шепот в голове Криттера. Обернувшись, он не заметил Юры, - Не смотри, я не собираюсь тратить сил чтобы делаться видимым. Давай сваливать отсюда, сюда могут нагрянуть менты, и вокруг меня эти орущие идиоты, мне еще не хватало с ними драться, когда до них дойдет. Ты то в реальном мире, а я среди них.
   Криттер засек медленно бредущую через рельсы фигуру. Кажется, этому кадру нехорошо.
   - Твою же мать! - прошипел Криттер и бросился со всех ног к Волку.
   - Я малость порылся в твоей памяти, и кажется, нашел подходящее тело, - прошептал Юра, - Надеюсь, увидимся. Удачи, чувак. Я найду тебя.
  
   Волк обернулся на шум, и вытащил пистолет. Но потом узнал бегущего и расслабился.
   - Здорово, урод, - поприветствовал Волк кореша, - Буду рад если ты мне поможешь.
   - Чертова псина, и кто же тебя так отделал?
   Волк обхватил Криттера за шею, и тот поволок корефана, словно подгулявшего. Волк рассказывал, что произошло, а Криттер, изрядно напрягаясь, тащил сородича через рельсы, а потом через темные лабиринты огородов. Завернув в темный, заброшенный дворик, Криттер поволок Волка в старый дачный домик. Наверное, заботливый пенсионер умер, и стало некому заботится об участке. Все заросло крапивой и прочей фигней, но в домике еще стоял стол и лавки, на одну из которых и повалился Волк.
   - Нам крупно повезло, что здесь не заночевал бомж, - криво улыбнувшись, сказал Волк.
   Криттер тяжело дышал, набираясь сил до следующего броска с раненым на плече.
   - Значит, Демону удалось уйти. Так и знал, что он один из нас, - произнес Криттер.
   - Думаю, мы еще встретимся с ним.
   - Да, только ума не приложу, куда тебя тащить. Мне лично идти некуда, ты тоже рискуешь схватить пулю от прежних дружков.
   - Ничего, есть один вариант. Твой мобильный с собой?
   - Ха, эти уроды не отобрали мои вещи. Впрочем, они мне нихрена бы не помогли, - обшаривая куртку, заметил Криттер, - А вот и труба. Ого, и деньги.
   - Просто праздник! Сейчас вызовем скорую помощь криминального мира.
   Улыбаясь, Волк диктовал номер.
  
   ххх
  
   Доктор Усманов сжал зубы, когда черный фургон остановился у его дома, и помощники вытащили на носилках раненого, а следом из машины выпрыгнул тип в черной одежде. Машина была оборудована не хуже, чем экипажи скорой, и даже лучше, денег хватало закупать крутое заграничное оборудование.
   Навыки врача и приборы были не единственным средством лечения в арсенале доктора Усманова. Близость смерти, а может быть и заслуженное проклятие одарили доктора способностями, о которых он не распространялся, как и о своем прошлом. И сейчас Усманов видел, кто нуждается в его помощи в эту ночь. Нуждается так же сильно, как те, другие, много - много ночей назад.
   Он был молод и талантлив, он жадал познания тайн, которые не были в силах раскрыть учебники и познания академические, но затрагивали знания иного рода, с которым охотно делились начитавшиеся мистики знакомые. И вот однажды, после работы, доктора встртили учтивые люди в серых костюмах и предложили подвезти до дома. Усманову стало немного страшно, но когда люди предложили ему новую, ответственную и высоко оплачиваемую, но секретную работу, доктор понял - судьба обратила внимание на его страсть.
   В исследовательском центре им давали все. Были женщины, разнообразная жратва, бассейн и спортивный зал, и все забесплатно. Приехали туда и врачи, и техники, и психиатры, кого только не было, даже экстрасенсы и колдуны. Они все были молоды и энергичны, одинаково тянулись к знаниям. И никто не стал задавать вопросов, когда люди в костюмах обьяснили, что эти дети не люди, а опасные мутанты.
   Персонал центра исследовал возможности психики и тел этих мутантов. И с каждым экспериментом приехавшие все менее оживленно трепались за столом, пили пиво и трахались. Что то давило на каждого из них. А потом начались галлюцинации, болезни, кто то сошел с ума и бормотал о каком то проклятии и пришествии темного бога. Персонал решили расформировать, но как подозревал Усманов, это было всего лишь обновление кадров.
   Приехав домой, доктор тяжело запил. Денег хватало, теперь он мог лечиться в спецсанаториях и получать нехилую пенсию, зато рассказать, что его гнетет, не мог никому. Потом у него нашли рак. И Усманов, следуя какому то неосознанному велению, поехал к родне на Урал, в глухую деревушку. Там его сразу приметили. Какая то страная бабка так и сказал, что он проклят. Доктор не стал ругать старуху. Он всего лишь спросил, что теперь ему делать, и старуха началу учить его вещам, которые не преподавались ни в одной медицинской академии.
   После развала Союза доктор приехал сюда и занялся своим делом, момогая людям, по разным причинам считающим более для себя удобным платить нличными ему за лечение и конфиденциальность, чем идти в обычную больницу для добропорядочных граждан. Опухоль доктора перестала расти. Он не знал, было ли это знаком искупления. Но знал, что однажды случится то, что видел сейчас.
   Доктор Усманов прошел в операционую, расположенную на первом этаже его коттеджа. Помощники уже все приготовили, и не дожидаясь его, занялись раненым. За их действиями следил тот бледный парень в черной одежде.
   - Теперь все будет хорошо, произнес доктор то ли ему, то ли раненому, то ли самому себе, то ли своим воспоминаниям, тяжелыми тенями скользившим по граням его разума.
  
   ххх
  
   Демон карабкался по склону рва, морщась от боли в плече. По мосту проносились машины, шурша колесами по асфальту, но даже эти звуки не могли заглушить хлопки выстрелов, раздавшихся внизу, под мостом. Там остался Чингиз, и Волк там тоже остался.
   - Стоит ли моя жизнь того, чтобы они остались там? - спрашивал себя Демон, но продолжал изо всех сил карабкаться по склону, цепляясь за траву и ветки кустарника, - И что теперь? Теперь, когда я лицом к лицу столкнулся со всем, о чем говорил Сержу когда то, о чем говорил народу на том форуме, о чем думал. Столкнулся, влез в это по самые гланды. И остался жив только благодаря чьим то жизням. Зачем я нужен? Не зря же они это сделали, мой пес, от которого я не ожидал подобной прыти, и этот незнакомец Волк. Надеюсь, они знали, что делали.
   Демон вылез на тротуар и остановился отдышаться.
   Когда то, в далеком детстве, он на этом мосту играл в дурацкую игру, которую сам же и выдумал. Он с пацанами из своего второго класса, Кэстом и Алексом, "святая троица", напиздили на стройке пару колбасок липучки, которой замазывали швы между строительными блоками. Из них вылепили фигурки человечков, и отправились сюда, на мост. Игра была проста - кинуть на проезжую полосу фигурку, а потом смотреть, что с ней станет. Размажет ли человечка из липучки по асфальту или по колесу. В тот раз человечек был настоящим. Перебегая дорогу, Демон был последним, друзья уже стояли на тротуаре, он был на середине полосы. Из за склона моста машины никто не увидел, она шла на хорошей скорости.
   Водителя так и не нашли, хотя кореша Демона запомнили номер. Сам Демон каким то чудом не пострадал, только отделался кровоподтеками иссадинами, да еще хреново соображал весь день. Его не парило все что случилось, только один момент запал в память. Как рассказали потом, его лучший друг, Алекс, плакал, когда пришел домой к Демону рассказать о случившемся. Почему то сейчас Демон вспомнил об этом.
   - Пора делать ноги отсюда, - прошептал Демон, и пошел вниз по мосту, зажимая рану, из под ладони текла кровь, впитываясь в пальто.
   Демон увидел свою тень в ярком свете фар, и потянулся за пистолетом. Черный джип остановился рядом, и Демон приготовился. Окно опустилось.
   - Хочешь жить, пойдем со мной.
   За рулем пацан примерно его лет, в черной рубашке. Взгляд тяжелый, хоронящий, но Демон не отвел взгляда, держа ладонь на рукояти пистолета.
   - Ты ранен, садись, пока те от кого ты мотаешь не явились сюда. Я друг.
   - Черт с тобой, - сказал Демон и открыв дверь, залез на сиденье, - Не жалуйся если чехлы тебе испачкаю.
   - Поищи под сиденьем, там должна быть аптечка.
   Демон нагнулся, и нащупав аптечку, вытащил ее. В коробке было то, что нужно. Бинты, перекись. Еще какой то спрей для ран. Демон откинул сиденье, и морщась, стянул плащ. Смотреть на рану не хотелось, Демон знал что если посмотреть может стать дурно, но ничего не поделаешь, обработать надо. Увидев кобуру и меч в ножнах, пацан за рулем улыбнулся.
   - Если ко мне садится парень с мечом, все ясно, это самурай. Дэн, - представился внезапный помощник.
   - Я тоже смотрел этот чертов фильм, престрелка в клубе, просто отпад. Меня звать Демон, - разрезав ножом из аптечки рукав черной рубашки, ответил Демон.
   Пуля прошла насквозь, не задев кость. Некоторое время придется довольствоваться левой рукой. Демон обработал рану перекисью, в том числе и внутри. Было неприятно, но не особо больно. Потом побрызгал спреем, чтобы остановить кровотечение. И наконец начал перевязку. Дэн вел мягко, так что проблем с этим не было.
   - С кем воевал? - спросил Дэн, до этого молча наблюдавший за обработкой раны.
   - Ты лучше скажи, куда мы едем.
   - Подальше отсюда.
   - Ладно. Ты скажи, зачем это все? Зачем ты мне помог?
   Дэн некоторое время помолчал.
   - А ты недоверчивый.
   - Жизнь такая.
   - Расслабься, Демон. Ничего плохого не случится, пока я рядом. Я знал что тебе нужна моя помощь. Как увидел, сразу все понял. Чувак, ты можешь мне не верить, но у меня такое чувство, словно я тебя всю жизнь знаю.
   - У меня тоже, если честно.
   - Иногда стоит доверять. Главное верить, фанатично, в то что ты делаешь, зачем живешь. Ты вот знаешь, зачем живешь?
   - Признаться, теперь уже нет. Сегодня все потеряло смысл. Я потерял все что у меня было. Сам не знаю, что будет дальше.
   - На, хлебни, - Дэн вытащил из кармана на двери плоскую металлическую фляжку и протянул Демону, - Я чувствую, тебе паршиво.
   Демон сделал пару глотков и завинтив крышку, держал флягу в руке. Пойло обожгло горло и скатилось вниз. Демон смотрел на небо сквозь боковое стекло, которое вдруг стало покрываться каплями.
   - Дождь пошел, - повернувшись к Дэну, сказал Демон, - Хочешь, я раскажу свою историю?
   - Только этого и жду, - ответил Дэн, и Демон понял что это правда. И начал свой рассказ.
  
   Какое то время они ехали молча.
   - Я всю свою жизнь искал смысл. Что то настоящее, что не будет скользить сквозь пальцы, как обычная никчемная жизнь. Меня все хотели сделать кем то, придать какую то свою форму, которую они видели во мне. Я не соглашался. Не хотел играть никаких ролей в спектакле с картонными декорациями. Я пытался понять, кто я на самом деле. Где мое место среди всего этого дерьма. Найти кого то, кто сможет мне это сказать. Иногда я просто ходил по городу и читал надписи на стенах, словно искал послание, адресованное мне из прошлого. Глупо, наверное.
   - Вовсе нет, - ответил Дэн, - Я тебя отлично понимаю.
   - Ну а ты. Расскажи о своей жизни немного. Черт возьми, я еду с тобой в машине, я рассказал тебе чем я занимался, а про тебя еще ни слова не было. Давай. Вот например, куда ты ехал.
   - Ехал с боев. Боев без правил, этой ночью у вас чемпионат был.
   - Выиграл?
   - Да.
   - Ха, да ты крутой терминатор.
   - Есть и покруче. Хотел покончить с этим дерьмом, да видно, не получится. Я такой же как ты был. Искал, обо что опереться среди этой ебаной лжи кругом. Потом учился драться, долго. Стал зарабатывать. Вышибал долги, прикинь. Даже был свой прейскурант среди знакомых. Ну и бои. А потом вдруг мозги на место встали. Я понял, что либо стану быком, если стану так дальше продолжать. Поступил учиться, бросил все. Бьюсь теперь только чтобы поддержать форму. Еще люблю сыграть на электрогитаре, чаю крепкого выпить.
   - Значит, ты тоже искал.
   - Да. И нашел. Сегодня.
   - В смысле?
   - Наша встреча. Теперь, выслушав тебя, я понял, что нашел того человека, которого искал. То настоящее, чего мне так не хватало. Эй, не надо только напрягаться. Ты и сам это ощущаешь. Разве у тебя не было такого в жизни, что идешь среди толпы и смотришь в лицо каждому, словно ищешь определенного человека?
   - Ну да было.
   - Так чего же тогда ты не доверяешь мне?
   - С чего ты взял, Дэн?
   - Чувствую.
   - А ты сам представь, каково мне сейчас. Из головы не идет, как Чингиз кричал, как у меня на руках умер. И все ради чего. Дерьмо какое то.
   - Нам суждено было встретится, Демон. Ради того, чтобы ты сидел сейчас здесь, погибли твои друзья. Ради этого я поехал сюда, хотя сомневался, нужно ли. Ради тебя все это было.
   - Кто я такой, чтобы все это произошло и за меня?
   - Ты сам ведь знаешь. Просто не помнишь. Но я помогу. Таких как мы, люди называют ангелами или демонами. Мы играем не по правилам, мы сами создаем правила вокруг себя. Есть мы, и есть Система, которой не нужны личности, способные быть вне ее. Все это дерьмо началось много лет назад. Так много, что точно сказать нельзя. Ты читал библию, я думаю.
   - Падшие ангелы!
   - Верно. Чувствуешь что то?
   Демон ощутил, как по спине будто электрический разряд прошелся.
   - Меня всегда привлекала эта тема. Почему то. Когда я читал про них, внутри что то отзывалось, в памяти возникал дворец, какие то фигуры в темных накидках, и трон.. Трон, со ступенями. Черт возьми, это те самые картинки!
   Демон описал найденные в Сети картины.
   - Я из за них на встречу и пошел туда, потому что они что то будили во мне.
   - А силу ты помнишь? Могущество, возможности?
   - Черт возьми, да! Я откуда то помню, еще когда был маленьким, был уверен что я могу летать, и всякие другие штуки творить, только не получается. Хотя я помню ощущения от этого. А в детстве, был такой момент, я зачем то встал на высокий камень, раскинул руки и начал наклоняться вперед. Я думал, я смогу полететь. Упал, конечно, коленки расшиб. Было очень обидно и грустно.
   - Отлично. Насчет той истории. Это лишь часть правды. Когда Люцифер восстал, и его ангелы..
   Картины вновь промелькнули перед взглядом Демона, и пришедшая догадка ошарашила его.
   - Все было не так, - перебил Демон, - Сатан восстал против Люцифера, и сверг его.
   - То есть, они не одно лицо?
   - Конечно нет, - злобно бросил Демон, сам удивившись такой реакции.
   - А кто тогда Сатан? - спросил Дэн.
   - Безбашенный отморозок, дорвавшийся до силы и власти.
   - А Люцифер?
   - Милосердный ангел, хранитель павших. Черт возьми..
   - Ну вот ты и вспомнил. Глотни, чувак. Мне тоже было нелегко вспоминать.
   - Ты принимал в этом участие?
   - Да, но не так как ты думаешь.
   - Расскажи мне, - потребовал Демон.
   - Если я расскажу, ты не будешь мне доверять.
   - Брось. Давай, расскажи. Мне и без того дерьмово.
   - Все было, как на тех картинах, что ты описал. Ты был окружен советниками, самыми близкими тебе помощниками. Сатан, хоть и был одним из Высших иерархов, желал большего - он хотел попасть в этот круг. Но не смог бы решать вопросы этого уровня. Мне пришлось низложить его до Падшего. Он разозлился. В лоб он не мог тебя одолеть, и тогда он подговорил твоего самого близкого советника, которого ты ценил больше всего. Ты узнал об измене, и пришел в гнев от самого факта. Ты решил, что тебя предали все, и начал уничтожение и врагов, и преданных тебе. Сатан явился перед уцелевшими, и сказал что ты обезумел. Они присягнули ему. И началось. Всем скопом они одолели тебя. Ты терял часть своего могущества с каждым уничтоженным, и они в итоге смогли с тобой справиться, но окончательно уничтожить не сумели. Они заперли тебя в саркофаге, Сатан сел на трон. Но ты нашел выход. Твоя личность смогла воплотиться в смертном теле, но остатки силы и память все еще запечатаны. У тебя есть с ними связь, но слабая. Не знаю, сколько жизней ты прожил, пытаясь вернуться. Они находили тебя и уничтожали.
   - Это просто какая то фигня, - сказал Демон, но без уверенности. Внутри все становилось на свои места.
   - В те времена каждый занимал свое место, и смертный, и один из нас. Любое несоответствие грозило потерей могущества. Твоя ярость лишила тебя части сил. Я тоже пострадал от этого. Я был хранителем закона справедливости, следил за соблюдением правильности хода событий. И когда пошла вся эта заваруха, я решил что все идет правильно. Я не стал вмешиваться. И после того, как Падший сел на трон, начал терять силу. Я ничего не мог поделать, я стал никем, и поседнее что я мог, это найти твою смертную инкарнацию и рассказать правду.
   - Но ты этого не сделал.
   - Нет.
   - А почему ты сделал это сейчас?
   - Устал бояться.
   - Полное дерьмо.
   - Точно, - согласился Дэн.
   - Ладно. Хорошо. Что дальше было?
   - Раньше мир был не таким говном. Все благодаря тебе. Я наказывал тех, кто преступал справедливость. Ты помогал падшим подняться. В библии пишут про ад, как место мучений. Тогда это было место искупления. Страдающие от своей вины души находились в преисподней, они стремились к источаемому тобой свету. Ты наставлял их, утешал и учил, как искупить свою фигню. Как то так. Ты помогал народу подняться из ада до вершин, развить себя до уровня своих иерархов. И после дерьмового случая Сатан сделал ад своей тюрьмой, а этот мир адом. Те, кто развился благодаря тебе, остались не у дел. Они стали перерождаться из жизни в жизнь, чтобы делать людей лучше.
   - Все ясно. Таких сейчас называют индиго.
   - Да. Но после этого весь мир сошел с катушек. Появилась Система, искаженная версия того хода вещей, который поддерживал ты. Тогда то и пошло все дерьмо.
   - Охренеть можно. Но как ты это вспомнил, Дэн?
   - В детстве опрокинул на себя чайник с кипятком. Долго лежал в больнице. Но был я там только телесно. Я чуть не умер, много чего видел в это время. Вот и вспомнил.
   - Ясно. И теперь ты решил мне помочь?
   - Да. Буду рядом.
   Демон молчал. Он не мог поверить в реальность произошедшего, все просто в голове не укладывалось. Взявшийся из ниоткуда Дэн, открывший вот так запросто загадку, которая Демону покая не давала всю жизнь, которая больше напоминала лунатичный бред. Сколько Демон помнил себя, он и не жил по настоящему, читал книжки, смотрел фильмы и пропадал в собственных грезах, не в силах вынести дерьмового мира, где всем было насрать друг на друга. Все было как во сне, нереальным, пока не появился этот пес, а теперь его нет, и ничего нет, жизнь началась как будто с нуля и все это чертовски пугало.
   - Надо бы твои раны обработать. Знаю одно местечко, - сказал Дэн.
   - Что за место?
   - Подпольная клиника. Заведует ей весьма занятный тип. Нам надо будет сваливать из этого города, и я не хочу чтобы твоя рука стала проблемой.
  
   ххх
  
   По опустевшей дороге Дэн добрался до Берега, района, раньше бывшего настоящим захолустьем. Теперь хорошие, еще немецкие особнячки раскупила состоятельная публика, выкупив дома у алкашей и простых людей. На выкуп можно было купить неплохую квартиру в многоэтажке, которые силами гастарбайтеров строились ударными темпами, но те люди которые собирались жить на Берегу, ценили уединение и тишину пригорода.
   Дэн подрулил к дому Усманова, как то после боев он вез сюда своего товарища, так что знал дорогу. Ворота открылись, и джип вкатился на территорию, где уже стоял фургон Усманова.
   - Кажется, кто то уже полчил свою пулю, - пошутил Дэн, - Пойдем, это не займет много времени.
   Демон огляделся. С виду дом - совершенно обычный двухэтажный особняк. Во дворе растений нет, только дорожка из плит через поле серых камешков, среди этого поля стоят камни покрупней. Это не было пижонским закосом под японцев, Волк чувствовал что все это создал сам хозяин. Все это напоминало пейзаж какой нибудь безжизненной планеты и странным образом притягивало взор.
   - Мало кто обращает на них внимание, боль делает все не таким значимым. Но и потом, редкие гости замечают какие то камни.
   Доктор стоял во дворе, о чем то крепко задумавшись. Дэн поздоровался с ним, а Демон разглядывал врача, определенно, человека со странностями. Усманов был одет в просторный халат мягко - белого цвета с бледно - зелеными полосами, широкий пояс же был целиком зеленый. На ногах такого же светлого отенка туфли с загутыми кверху носами. На голове - белая шапка, как у муфтия. В этом дворе такой наряд не выглядел странным и тем более, не вызывал смеха. Особенно, поглядев в его глубоко посаженные темные глаза, внимательно изучающие гостя. Неподвижное лицо Усманова напомнило Волку иссеченные песчаными бурями скалы - резкие линии скул и подбородка, немного крючковатый нос, острые морщины на сухой, без намека на дряблость коже. Губы тонкие, едва изогнутые в намеке на улыбку. Человек из какого то другого мира, не просто эксцентричный врач. Наверное, именно так выглядели изготавливающие смертельные яды старики, на службе у ассасинов. А вообще, все здесь дышит другим, отличным от реального, обычного. Как легкий сквознячок, колышащий занавеску обыденности.
   - Пойдем со мной, - обратился Усманов к задумавшемуся Демону. Дэн пошел за ними.
   Зайдя в приемную Усманова, Демон ощутил запах медикаментов и металла. Чистота, какая то абсолютная и неземная. Холодный люминисцентный свет, строгость линий, светло - серые стены, за стеклянной перегородкой - хирургический стол и хищным пауком нависшее оборудование. В операционной деловито работали люди над каким то несчастным, а рядом стоял тип в черной кожанке, джинсах и загвазданных берцах. Демон задержал взгляд на нем, но Усманов увлек Демона в перевязочную комнату.
   - Сперва твоя рана. Этот парень тоже, ничего серьезного, как и у тебя. Заживет быстро. На вас все быстро заживает.
   - На вас?
   - Да. Я и раньше сталкивался с такими, как ты. Вы можете куда больше, чем представляете.
   - Значит, тот чувак в операционной, и тот которого ранили..
   - Да, вы все одинаковые, но очень разные.
   - Сородичи!
   - Раз вы так друг друга называете. В мое время вас звали просто мутантами.
   - И как же ты сталкивался с нами? - спросил Демон, - Ты нас изчал?
   - Верно, мой проницательный мутант, - улыбнулся доктор, и вкратце поведал Демону свою историю.
   - Какое совпадение. Сразу четверо наших в этом доме, доктор.
   - Это судьба. Долго вам тут оставаться нельзя.
   - Ясно. А почему эта одежда.. В смысле, откуда прикид?
   Усманов сухо кашлянул, и принялся рассказывать.
  
   Прекрасные дворцы и высокие минареты. Ажурные мостики и выложенные плиткой мостовые. Мраморные стены и округлые купола. Воздух свеж и чист, музыка наполняет его, музыка, прекрасная настолько, что описать ее невозможно, как бы ты ни старался. Прекрасная настолько, что забываешь, как она звучит, стоит перестать слышать ее хотя бы на миг. Музыка, тысячи звуков в которой слились в одно, и только один звук я помню отчетливо, помню и сейчас, когда и город, и музыка - лишь воспоминание. Это звук, напоминающий звон хрусталя. Он приносит ясность и покой, он заставляет вспомнить прохладный ветер, уносящий все второстепенное и ненужное тебе, уносящий мысли и чувства и оставляющий только поразительную ясность. После порыва этого ветра ты видишь каждый листик в кроне древа, каждую травинку на газоне, каждую песчинку на земле, ты видишь все отчетливо и взгляд твой свеж.
   Все происходящее вокруг теряет свой смысл. Все происходящее вокруг не представляет больше никакого интереса. Ничего не может сравниться с волшебной музыкой чудесного города. Ничего не может сравниться с желанием вновь увидеть его. Ничего не может сравниться с желанием остаться в нем навсегда.
   Я впервые увидел чудесный город - купола и минареты, мостики и широкие улицы, впервые услышал волшебную музыку, уже после приезда из того центра. В тот день я проснулся и лежал, пытаясь ухватиться за стремительно истаивающее видение. Я пытался удержать чувства, которые вызвала во мне волшебная музыка. Я встал и вместо того, чтобы пойти за спиртным и продолжить запой, уставился на ковер. Солнечный лучик, падающий на ворсинки моего ковра, был так прекрасен, так отчетлив, что можно было любоваться и любоваться им. С моих глаз словно спала пелена. Я увидел множество вещей, которых не замечал годами. О существовании которых я знал, но не видел. Я был слеп. С тоской я взялся за приведение себя в порядок. Я оделся. Вышел на улицу и с удивлением поглядел на множество торопливо идущих куда-то людей. Люди не смотрели вперед себя, их глаза были мутны и непроницаемы, их лица похожи на маски из старого картона, их взгляд устремлен себе под ноги. Я стоял и смотрел на них, я смотрел на серое утреннее небо и пытался понять, пытался осознать нечто очень важное, и глаза мои наполнились влагой. Я шел среди этих людей, я стал таким же как они, но внутри меня не утихали мысли, внутри возникали сотни немых вопросов.
   С каждым днем я все меньше разговаривал с людьми, которых знал. Я начал ходить по улицам - просто бесцельно слоняться. Я находил удовольствие в одиночестве и тишине. Я стал сторониться людей. Каждый день я ждал одного момента - момента, когда, придя домой после прогулки, я лягу в кровать и засну.
   Я превратился с одной стороны в пустую оболочку, которая пребывала в мире людей, и безмолвную, свободную суть, которая жила только ощущением волшебных вибраций неведомой музыки. Я механически выполнял действия, ел, ходил в туалет, и в то же самое время я был там - в прекрасном городе, я ходил по плитам широких улиц в свободных бело - матовых одеждах со светло - светло зелеными полосками, я заходил в величественные библиотеки и вел беседы с мудрецами, я читал книги просто прикасаясь к ним, я заходил в здания с округлыми куполами и там наблюдал за перемещениями звезд и приливами вод, и каждую секунду я слышал эту музыку, которая пронизывала мое тело. Музыка и мягкий белый свет пронизывали город, они были самой сутью, пронизывающей и скрепляющей бытие. Я смотрел в небо - состоящее из конструкций разных оттенков белого, я видел сферу, источающую мягко - белые лучи, спускающиеся в город широкими или узкими тропинками. Я не мог оторваться от всей этой красоты.
   Я ходил и ходил по улицам, по парку. Люди смотрели на меня как на умалишенного, потому как лицо мое несло отпечаток города, глаза мои светились светом, который источали эфирные конструкции. Я шел по одному городу, но жил в другом. Я видел, лишь иногда видел тех, кто подобно мне идет, движимый своей внутренней дорогой. Я видел тех, кого обратная сторона этого игрушечного мира манила к себе, звала, приглашала, но сил, чтобы вырваться было еще мало. Я видел страх. Страх перед первым шагом на невидимую дорогу. Я шел, шел по своей дороге, и люди смотрели на меня как на умалишенного.
   А однажды ночью оковы разума ослабли, и дух мой вырвался на волю, навстречу дорожкам мягкого белого свечения. Я возликовал, и увидел город - сверху, во всей его красе, во всем его существовании и воплощенности его смысла. Я увидел себя стоящим посреди синей комнаты, на стенах ее - полированные пластины темного металла, превращенные в зеркала. Это были непросто зеркала. Я ощущал это. Дух мой стремился сюда, от начала и до конца, каждый миг своего существования я знал, что должен предстать в синей комнате перед зеркалами и перед людьми, смотревшими на меня глазами, исполненными мудрости и доброты. Сердце переполнилось восторгом, биение его отразилось в звучащей непередаваемой музыке, стало частью ее, изменив и приукрасив ее непередаваемое великолепие. Люди смотрели на меня, и я произнес слова, так долго рвавшиеся изнутри, и каждый слог давал волю таящимся во мне чувствам, чувству обретенного дома, чувству свободы и чувству обретения смысла. Я знал, что свершилось то, что должно было свершиться, и полнота этого знания, преисполнив меня, воссияла в одной из светоносных конструкций.
   А потом, утром, когда я проснулся, я понял что должен уехать.
  
   Доктор замолчал, потом, закончив работу, осмотрел Демона и произнес:
   - Вот и все.
   - Значит, наша компания вырастет, - отметил до этого молча наблюдавший работу Усманова Дэн.
  
   ххх
  
   Алик Мухаматдинов еще с утра залился, чувствуя недоброе, и его ожидания оправдались, да еще и с процентами. Для начала, ему позвонили из Юриной газеты, и он поехал забрать диски, понимая что дурака Юру теперь прихлопнут. На предупреждения Юра не реагировал, и обладая информацией о развлечениях золотой молодежи, тем самым подписал себе приговор. Несмотря на его глупость и дерзость, несмотря даже на то, что утечка могла навредить Фархаду, итак лежащего в больнице, Алик своего коллегу Ладноченкова жалел.
   Уничтожив диски, и укрепив дух вискарем, Алик расчитывал понежиться на мягком диване, и подождать результатов расследования, о котором он ходил просить к одному знакомому из ментов, почти опустошив свою заначку. Но даже при этом Алик не был уверен что его усилия себя оправдают. Но ради сына он был на много готов.
   И вот теперь он сидит и держит Фархада за руку, пикают приборы, а сын лежит и не слышит тех слов, которые Алик шепчет. Это был тот самый ублюдок, который избил его в клубе, Алик был уверен в этом. Пришел довершить начатое, тварь. Ничего. Его найдут. И тогда Алик сделает выздоровевшему сыну подарок - этого урода Фархад сможет грохнуть сам.
   Врачи без перерыва колдовали над Фархадом, и состояние его было стабильным, но после того удара Фархад впал в кому. И где сейчас была его душа, Алик не мог и предположить. Он сидел рядом и просто надеялся на чудо.
   Алик напрягся, ощутив чье то присутствие, гляделся, но никого не было. Прошибло потом, стало как то не по себе, Алик явственно ощущал на себе чей то взгляд.
   - Кто здесь? - хрипло спросил Алик, но ответа не было. Только как то темновато стало, несмотря на то что лампы горели ярко.
   Сын вздрогнул под простыней, его пальцы сжались в кулаки, он слабо застонал. Алик нажал на кнопку вызова сестры - в этой палате она работала, и почти тут же раздалось торопливое шарканье в коридоре. Фархад мелко дрожал, вбежавший доктор, которому Алик неслабо забашлял за энергичность, посмотрел на показания дорогих американских приборов и выключила систему жизнеобеспечения и освободил Фархада от всяких шлангов и трубочек, предвкушая неслабую порцию кэша с заботливого отца за чудесное возвращение. Алик понял, что теперь его сын очнется, вернется к жизни.
   Склонившись над сыном, Алик смотрел на него, и вздрогнул, когда открылись глаза. А когда этот лежащий на койке человек улыбнулся, Алик закричал.
  
   ххх
  
   Джип ехал плавно, стремительно унося четверых сородичей из города. Они ехали молча, рассказав свои истории, и теперь каждый думал о чем то своем.
   - Что будем делать дальше?, - Демон обратился к Дэну, ведущему машину сквозь мрак этой долгой ночи, а потом взглянул на сородичей, с которыми наконец встретился так, как никогда не ожидал.
   Криттер молча смотрел вперед, на его бледном лице решимость и в то же время отрешенность, желваки вздуты, глаза чуть прищурены. Он уже свой выбор сделал. Волк спал, окруженный друзьями, ну или по крайней мере товарищами по несчастью, и набирался сил, что было несложно, сейчас жизненная сила каждого шла на помощь сородичу. Дэн улыбнулся, и сказал:
   - Ты же сам знаешь. Выживать. И бороться.
  
   Конец.
  
  
  
  

  


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"