Склонна согласиться с Даном Марковичем в отношении расшифровки причины рассказа. Скорее всего, его основой действительно послужила совершенно реальная ситуация. Но я не вижу оснований относиться к автору столь личностно-критично, как это позволил себе Борис Ковальский, и не стала бы слишком настойчиво обращать внимание на подчеркнутую документальность рассказа. Как раз именно документ (неважно, насколько точно он отражен в тексте) и вынудил критиков обратить внимание на него. Уверена, что если бы рассказ не был завершен бьющим наотмашь письмом героини, то скорее всего и не был бы замечен совсем - очередная любовная история, с кем не бывает.
* * *
Цитирую из статьи Ковальского:
"Может, автор выводит на сцену ярких, запоминающихся персонажей? Нет. Может, он поражает нас особой психологической тонкостью наблюдений? Тоже нет. Увлекает напряженным сюжетом? Нет. Повышенным драматизмом? Нет. Концептуальностью? Нет. Формальной изощренностью? Нет. Стилистическими изысками? Нет. Геннадий Рябов владеет хорошим русским языком. Он умеет выстраивать текст. Для интернет-литературы это, конечно же, плюсы (если судить по общему фону), для литературы - всего лишь минимальные требования. Собственно, искусство, на мой взгляд, начинается тогда, когда появляется нечто "сверх", нечто большее".
Не согласна, что рассказ Геннадия Рябова не выдерживает этих критериев. Практически ни по одному пункту не согласна. Но дискутировать места и времени уже нет, поэтому скажу о главном. Рассказ заслуживает внимания читателя и в том варианте, как он представлен на конкурс. В художественном отношении он достаточно интенсивен, но это может и не означать искомого "сверх". "Большее", требуемое Борисом Ковальским, в рассказе наличествует на уровне выбранной автором темы.
* * *
"Петербурженка" вплотную соприкасается с очень серьезной проблемой, взросшей на дрожжах буквально за последнее постперестроченое десятилетие: кто бы ни захотел по широте душевной оказать поддержку другому, обречен на поражение. Меня эта проблема беспокоит уже давно, и, откровенно говоря, недостаточно понять только ее корни - они во многом самоочевидны, так как россиян очень долго приучали жить на подаяние. Столь долго приучали, что просьба выросла до прямого требования. А потребность в халяве стала законным правом возмездия за хроническую нищету и невозможность изменить жизнь.
И написать о ней было необходимо, и задачу автора я считаю предельно серьезной.
* * *
Проблема для меня, как читателя, заключается в неопределенности оценки ситуации самим автором. С одной стороны, может быть полностью прав и Дан Маркович - есть ситуации, когда просто берешь и помогаешь человеку, пряча все сомнения как можно глубже. Но нравственный парадокс в том, что в России поступки такого рода, предпринятые с вполне благородной целью, оборачиваются, как правило, полным фиаско, если не прямым непотребством. Мы переживаемым очень странную эпоху, которая требует исключительной ответственности при деянии того, что нам может казаться добром. Глубоко понять ужас полной беспомощности перед пропастью между тем, к чему толкают внутренние этические требования, и позором, к которому их воплощение приводит, возможно, живя лишь здесь. (Прошу прощения перед бывшими соотечественниками) Искреннее желание помочь ближнему чревато в России последствиями совершенно противоположного характера.
* * *
Да, бывают ситуации, когда выбора у человека попросту нет, и принимаешь обрушившийся в твою судьбу факт безропотно, и безропотность есть единственный шанс сохранить собственное достоинство и избежать падения себя ниже своих возможностей. С другой - есть люди, такой помощи (как в итоге выясняется) попросту не достойные. И не потому, что их поведение вдруг выяснилось как аморальное по меркам общественных традиций мирного сосуществования, а потому, что человек лжет и спекулирует на своей и чужой слабости. Он культивирует ее, сознательно предпочитая паразитизм. Прошу прощения за жесткую оценку - но многие мои сограждане, потерпевшие от жизни ущерб, способны выжечь ближних дотла или сожрать их на энергетическом уровне.
* * *
Мне кажется, автор пытался написать именно о втором варианте - об обмане. Человек, конечно, часто бывает слаб и зависимым от собственной слабости. Но в любом случае он может хотя бы не лгать тому, кто его по-настоящему любит, кто ценит его как единственное во вселенной живое, родное и теплое существо - каким бы оно ни было. Такое отношение совсем не часто. Оно - безусловная ценность. И состояние предательства с ним не соотносимо. Ни в каком виде. Оправдания предательству нет.
Проблема настолько серьезна (я бы ее определила как явление уже общенациональное, пустившее корни в менталитете, - нет, наверное, человека, хотя бы однажды не оказавшегося в подобной ситуации хоть в роли берущего, хоть отдающего), что произведение ни в коем случае не должно ассоциироваться с авторской неудовлетворенностью, сводящей всё к частной случайности.
* * *
Задача очень сложная, с трудом поддающаяся разрешению. Как ее решать? - нужно искать варианты. На бегу и на лету, не считая свое предложение единственной возможностью, вижу такую картину: молодой человек занят добровольно принятым на себя долгом - выхаживанием и спасением буквально на физическом уровне девушки-инвалида; а девушка пишет свои письма в духовные и не очень инстанции периодически, тайком. И бюрократически-требовательные письма, (так, как это дано в финале рассказа), проходят как хроника через текст параллельно происходящему совсем не единожды. И рассказ становится нарастающей драмой.
Возможно, он разовьется в повесть, в которую вовлекутся новые ситуации, развивающие тему. Без сомнения, автор бы легко их нашел. Потребуется какой-то иной финал, который мог бы перекрыть по силе обобщения ежедневную ложь. Состояние своей скрытой оскорбленности не нужно скрывать, его нужно заставить работать творчески и по назначению, перевоплощая энергию сопротивления лжи в художественность - в образ, в динамику ситуаций, в столкновение принципов и так далее.
* * *
Куда и как возможно в моей стране вкладывать силы души так, чтобы это давало благие плоды? Ответа я не знаю. Но потребность найти его велика. И я уважаю и приветствую автора, попытавшегося обозначить этот узел.