"Она находит рядом со своей чашкой случайную лишнюю конфету, и, шамкая беззубым ртом" - и, почти тут же, - "она окружена толпой поклонников". Уважаемый автор, Вы действительно уверены, что это возможно? Толпа поклонников - при беззубом рте?
* * *
К сожалению, должна признаться, что не знаю, что такое "жожоб". Автор, увы, тоже не объяснил. Как непонятной осталось и роль "энергии протеинов" в незамысловатой любовной истории.
* * *
Искусственные прозаические конструкции типа:
"Спускаясь с максималистских холмов, огибая терновые заросли стыда, периодически проваливаясь в занесенные снегом разлуки ямы неизлечимой, застарелой приязни";
"Голое либидо застарелой приязни начинает скручивать спираль его волнения";
"Он начинает существовать в системе концентрических кругов, электрических проводов, эксцентрических эскапад, и она сама начинает качаться на этих качелях" - напоминают кучи гравия, которые читатель почему-то должен употребить внутрь.
Своя рука владыка, конечно. Но даже если признать эти каскадные насыпи за некие смысловые ряды экстремальных образов, то даже в этом случае неестественная стянутость понятий очевидна: максимализм холмов - абсурд, ибо холмы пологи, а горы максималистичнее; терновые заросли стыда (автор, без сомнения, имеет в виду сексуальное взаимопознание героев) - всуе помянутый "терновый венец" Христа; ямы застарелой приязни - в принципе, определение приближающееся к реальному чувству неизбежности и обреченности на колею привычек в отношениях людей, но "приязнь" тут слово, на мой взгляд, очень неточное; да еще дважды один к одному скалькировано - "Голое либидо застарелой приязни". "Приязнь" - явно никакой не образ, а авторский поверхностный штамп; про "голое либидо" можно и не говорить, будто бы оно, либидо, одетым когда-нибудь бывает! "Спираль волнения" - это образ весьма теоретический, уважаемый автор. А на практике "спираль", последовавшая сразу за "либидо" меня невольно навела на мысль о гинекологическом кресле. Уж извините.
"Концетрических"-"электрических"-"эксцентрических" (полный произвол в педалировании состояния, опять же гипотетического,) и параллельный ряд столь же ничем не обусловленных "кругов"-"проводов"-"эскапад" - по замыслу автора читатель должен быть уже наэлектризован до искр. А он холоден, как лягушка. И отнюдь не склонен разделять с автором его поэтический самогипноз.
* * *
Одна фраза показалась приближенной к естественному потоку реальности и более-менее искренней (более-менее - потому, что читатель уже зарекся верить автору, лишь для себя любимого поющего и с ветки падающего в полном экстазе).
"Ты же знаешь, я твой, я твой всегда, если бы не этот мент в вестибюле, я бы изнасиловал тебя прямо здесь на полу, если бы не моя жена за стеной, я бы исцеловал тебя так, чтобы ты никогда больше не плакала, если бы не твой дурацкий муж, если бы не твои вечные дурацкие любови, если бы не твои и мои бесконечные дети, если бы не распад дурацкого Союза, если бы не твои дурацкие бзики, ты только дождись меня из армии..."
Печальное признание, пусть, возможно, из мужского сердца десять раз солгавшее, но поверить ему я способна: вызывает отклик сопричастности и сочувствия к обоим персонажам.
ИСТОРИЯ ЗОЛУШКИ
Начало истории про коварную Золушку было привлекательным до момента нумерации принцев и приезда в Сицилию Принцессы - написано живо, иронично, с точной, почти базарной недвусмысленностью, - той, которая метит явления жизни лаконично и бесповоротно, когда "злые языки хуже пистолета". Поначалу это было прозой - весьма прохладной, отстраненной и от героев, и от читателя, но всё-таки - в рамках жанра школы злословия - состоятельной.
* * *
"Принцесса была настоящая белоручка! Она ни разу в жизни не бегала в лавку за керосином! Она вообще не знала, что такое керосин. Она вообще свалилась с Луны и не знала, что такое коза" - это нормальный текст, который читатель согласен счесть за прозу.
Зато следующее описание: "А еще она была красавица. Мягкая, округлая, белокожая, с ямочкой на подбородке, с грудью и ягодицами, стройными полными ножками, лебедиными ручками, плавной походкой, и голоском нежным и задорным, как щебетание птиц в весеннем саду" - а без "груди и ягодиц" вообще Принцесса могла бы быть? Или их само природное наличие есть особо редкий факт? На мой взгляд, это именно тот случай, когда женское упоение женскими же прелестями уводит автора в порожние словеса, нижущиеся исключительно лишь ради ритмического строя: не важно, ЧТО сказано, главное, чтоб место не пустовало.
"Сердце Золушки упало. И продолжало падать по мере того, как обнаруживались прочие достоинства и таланты Принцессы. Принцесса умела читать, писать, грамотно излагать свои мысли на латинском письменно и французском устно, играть на лютне и клавесине, беседовать с иностранными послами и кружить голову дровосекам, драконам и принцам. Отбросив комплексы и сомнения, Золушка начала действовать" - ох, эта неприкрытая женская ироничность, ни к чему не причастная и так легко подменяющая собой образный строй!
* * *
Несчастная Принцесса, нещадно низверженная и в итоге погубленная замарашкой-Золушкой, - что ж, соглашаюсь с автором, что горькая правда о Золушке именно такова - именно на невидимые качества ее натуры я и ссылалась в предыдущем цикле рецензий, когда пыталась понять рассказ L++185. "Персидская бирюза".
* * *
К сожалению, при всей более или менее управляемой автором стихийности письма, и даже при том, что я вынужденно признаю его своеобразную прозаическую состоятельность в упомянутом выше жанре злословия, должна признаться, что проза такого рода мне представляется сугубо игровой, а потому и не способной задеть души читателя. Такое письмо - своего рода придворное утонченное изложение сплетен по избранному поводу - когда природная способность говорить в авторе наличествует, но сказать не о чем. О себе истинном автор не хочет. А другие ему вовсе не интересны. И вариации любовных историй становятся спасающей темой - можно вдоволь экспериментировать, вливая насыщенную материально-поверхностную стилистику в общеупотребительные сюжеты, оставаясь при этом автором читаемым и вполне признаваемым в рамках женской аудитории, ищущей больше светского собеседования или развлечений, чем истинного чтения. При таком подходе к творчеству автор обеспечил себе рынок сбыта, и могу предположить, что со временем, когда вынужденно расширится тематика, его вполне может принять в свою среду офф-лайновая литература, ориентированная на специфику меркантилизованной "женской прозы".