По наивности я сначала прочитала название как "ТрУсы".
* * *
Не могу удержаться от искушения полностью процитировать стартовый абзац:
"Инквизитор дон Пакито был очень доволен. Ему только что дала одна из первых красавиц в городе - дочь зеленщика Исабела, которой он пригрозил костром. Она была не девочка, и почти не сопротивлялась - то, что нужно. Дон Пакито не любил, когда сильно сопротивляются - ему нравилось чтобы так только, для затравки. Он шел в сторону собора по узкой улице, насвистывая и перебирая четки. По дороге остановился, чтобы купить у бедного Жозе табаку. Здесь дона Пакито настиг жених Исабелы мясник Лео и снес ему башку тяжелым ножом".
...?! Это возможно? Зачем же у палачей был такой перерасход металла - топором сносили? И воины - мечом?.. Или правдоподобие необязательно?
Меня уже преследует вредная для здоровья мысль написать исследование, посвященное исключительно вступительным абзацам такого непредсказуемого жанра, как рассказ.
Пропустим ненадолго согрешившего инквизитора и опустимся ниже на три авторских периода, в которых вполне современные, почти новые русские наши сограждане только что освоили заграничный отель и отплавали в заграничном море.
* * *
Следующий абзац, начало:
"Танька вместе с Кармен и Марыськой и еще какими-то парнями (Кармен и Марыська - парни? - Т. Т.) всплыла на улице Потаберриса около 6 утра". Читатель, озадаченный только что снесенной головой инквизитора, оживляется в надежде, что сюжет опять завязался (ничего, что уже вторично), и сейчас начнется следствие. Читатель не был в Барселоне, и совсем не уверен, что через улицу Потаберриса не проходит какой-нибудь канал, достаточно широкий, чтобы могли всплыть разом три женских тела с парнями впридачу.
Еще попутная мелочь, но уж некстати подвернулась под руку: "Все постоянные стали ей брезговать" - таки "ЕЮ брезговать", но это легко истребимая текстовая блоха, конечно.
* * *
Далее читатель получает, кроме инквизитора, в одном пакете компанию отдыхающих российских примитивов, удручающее количество дамских тряпок в магазинах, русскую проститутку-наркоманку и не слишком понятный ему городской ландшафт вполне современной Испании.
Озадачивающее обилие русских имен - трудно вовремя соображать, кто сейчас на сцене: русские еще отдыхающие или уже эмигрировавшие? К концу рассказа удается, наконец, разобраться, кто в какой категории автором расположен. Читатель, несколько недоумевая в общей кутерьме бесконечных примерок, изо всех сил пытается хоть как-то функционально применить начало с инквизитором к русскому стандарту. Он всё еще помнит, что "жених Исабелы мясник Лео снес ему башку тяжелым ножом". Три женских тела его обманули, поэтому он пристально присматривается к покупаемым дамами тряпкам.
А оказывается, автором в итоге подразумевалась тщета человеческой цивилизации: наркоманка Татьяна (бывшая русская) выхватила из пустой, неудачно украденной сумки "трусы и бросила на пятивековую мостовую, как раз в то место, где шесть веков назад остановился инквизитор, чтобы купить у бедного Жозе табаку".
(Кстати, это естественно - что духовное лицо, монах, католик, балуется табаком так открыто? Мой литературный багаж не подтверждает этого. Не российская ли это привычка делать плохое еще хуже?)
* * *
На мой взгляд, рассказ представляет собой универсально-растяжимый объем, куда автором без отбора, без логики, без выверенной необходимости заброшены несколько тем, на самом деле друг с другом не сожительствующих.
Мне непонятна судьба Татьяны-наркоманки.
Мне непонятно, почему она предпочла для акта воровства именно русскую компанию. Я способна сообразить, что у нее началась ломка, и посему воровство - единственный способ немедленной добычи денег на дозу, но все-таки никак не догадываюсь, по какой причине она предпочла обездолить именно соотечественников. Ностальгия? - было бы хорошей темой, почему нет: утолить тоску по родине, если она имеет место, присвоив хоть что-нибудь от покупающих тряпки россиян. Психологически такой поворот мог бы быть весьма состоятелен. Но не похоже, что автор имел в виду нечто подобное - нет и намека. Новые русские более богаты, чем коренное население? - да у мужика и купальных трусов-то нет, а новые ездят при полной экипировке. Месть? Скорее всего. Но и об этом читатель может лишь догадываться.
Мне непонятна тема бестолкового присутствия покупающих что ни попадя русских в Испании: "8 свитеров, пять замшевых курток, три костюма и прочее, по мелочи". (Кстати, почему первое числительное обозначено цифрой, а остальные буквами? Намек на что-то, или рядовая небрежность скорописи?) Если русские - челночники, ухватывающие дешевый товар (ну на какой еще черт бабе могут сподобиться "8", "пять" и "три"!) - это одна тема. Если рядовые неноворусские туристы-обыватели, ведомые вовсе случайными целями (можно и приторговать, на родину вернувшись, при удобном случае, но челночники получше разбираются в товаре ходовом-неходовом), - другая. Если разбогатевшие хамы - третья.
Диалог:
"- Да, елки палки, Маш, что ты ревешь, купи себе на будущее. Родишь - похудеешь. В Москве все равно на сезон все запаздывает. - Да, а вдруг у меня будет другой размер? - Ну возьми тогда куртку или сапоги, этот-то размер у тебя не изменится. - Да, а ноги у меня похудеют, и сапоги будут болтаться - они же по ноге. - Ну, тогда возьми какую-нибудь одну вещь, например пальто, и заглохни. - Вот и вся поддержка от тебя. - Маша начала плакать опять. - Сереж, спроси, нет размера другого, чтобы был этот цвет. - Посмотри, как мне эта куртка."
Я, конечно, догадываюсь, что автор имеет виду: туристы ровно ничего интересного из себя не представляют и представлять не могут; кроме барахла, русским дамам иных впечатлений за границей не надобно, никакие готические дворцы их не интересуют принципиально. Что ж, печальная правда. И я много слышала об этом от русских же очевидцев. Однако, есть русские же, способные этому удивляться? Ну, - ладно, почему бы и не взять темой российскую дикость и нищету. Можно и обнажить на испанской мостовой трагедию народа, не имевшего никаких прав на самосохранение, - даже всуе никому не запрещено. Однако, уважаемый автор, у Вас все-таки проза - художественная. Которая даже при исполнении творческого долга и прочих гражданских обязанностей подразумевает - например, в диалогах, - драматургическое построение. Или хоть какой-то уровень образности. А я вижу - буквальное, один к одному, добросовестное записывание ничем не интересной речи. Диалог тысячи раз слышанной в доперестроечные времена - неважно, что ассортимент покупок отличался от Вашего списка.
Наконец, мне все-таки хотелось бы знать, какую роль играет в рассказе тень инквизитора. Неужели мажорное начало (пусть и не Мериме, пусть скорописное - примем за обещание наблюдательского-со-стороны независимого стиля) с углублением в бытование страстей, происходивших на этой улице несколько столетий назад, востребовалось лишь для того, чтобы лишний раз вздохнуть: "всё суета сует и всяческая суета"?
Но даже в таком, не слишком радующем ключе рассказ было возможно исполнить, если бы нашлась хотя бы одна играющая деталь, пережившая хотя бы два-три скорбных столетия суеты. Не мостовая, впитавшая кровь головы инквизитора, - какой-то иной предмет или явление. Деталь-свидетель, волею автора безусловно живой, фиксирующий все впечатления беспристрастно, как летописец.
Думаю, что если бы этот незримый персонаж или вещь были бы автором найдены, то он (она, оно) и стал бы той опорной осью, которая вполне могла кристаллизовать весь перенасыщенный шумом рассказ в некое целое.