Тайганова Татьяна Эмильевна : другие произведения.

Офф-лайн - Он-лайн. Опыт сравнительной анатомии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение разговора, начатого в статье "Армадилло как сетевой экстрим".

"Армадилло" Сержанта дал мне возможность сориентироваться в причинах, по которым литературой офф-лайновой не воспринимается словесность сетевая как полноценное - с точки зрения офф-лайна - творчество. Разумеется, мои выводы возможно оспаривать, но, может быть, мне удастся хотя бы зафиксировать внимание пишущих в Сети на некоторых особенностях их подхода к собственному художническому инструментарию.

ОФФ-ЛАЙН И ОН-ЛАЙН.

(ОПЫТ СРАВНИТЕЛЬНОЙ АНАТОМИИ)

I
АРИСТОКРАТИЯ И НУВОРИШИ

* * *

Литературный процесс де-факто дифференцировался в две мало совмещаемые категории- офф-лайн и он-лайн. Собственно, это размежевание уже сейчас имеет глобальные последствия: ВСЯ досетевая литература стала мезозоем и мавзолеем, и уже неважно, что первый "зеленый" - Фенимор Купер - на пару столетий предшествовал мудрецу и оптимисту Стейнбеку, а где-то между ними затерялся Бальзак со своим терзанием чувств и нескончаемым пиршеством плоти. Определения "готический роман", "сентиментализм", "романтизм", "реализм", которыми нас усердно пичкали в средней школе, потеряли всякую актуальность по отношению к процессу современному. Реальная литература - вся, скопом, почти в одночасье - стала историей и архаикой. А литературоведы, углубляющиеся в никому не нужные частности развития "методов", могут идти на покой.

И чем больше знакомлюсь с сетевой литературой (речь идет по преимуществу о прозе), тем больше убеждаюсь, что негласное разделение он-лайна и офф-лайна имеет основания.

Я предлагаю подойти к этому разводу не с позиций материальных - мол, там - "бумажная книга", которая и на полке стоит, и в руки иногда берется, являясь доказательством чьего-то заинтересованного присутствия и собственных читательских переживаний, или, кроме прямого своего назначения, в советские времена была вещдоком, в суррогатной мере удовлетворявшим народную потребность хоть в какой-нибудь собственности, а тут - "сетевая публикация", включающаяся-выключающаяся нажатием клавиш: то ли есть на самом деле, то ли нет, - чувство, что слова из рукописи переместились в измерение неэвклидово и непредсказуемое, и окажется ли в нем хоть один читающий или только сплошное небытие - не предугадать. Я сейчас не об этой разнице, не о погубленных лесах и не о смертных грехах творческих союзов. И даже не о маленькой разнице между графоманией и профессионализмом.

Я хочу заглянуть глубже: в оба мировоззрения, в системы предпочтений, в творческий инструментарий, с помощью которого мировоззрение и воплощается. Разделение это носит не только кастовый характер, но происходит и на уровне творческих систем восприятия мира. Причем, с учетом уровня возросших читательских требований, каждый из литературных потоков - как вольный, так и стреноженный издательствами - имеет серьезные проблемы, приближающиеся к критической массе самоуничтожения.

На мой взгляд, то, что читатель принципиально отказывается от чтения, является не столько признаком его деградации, сколько, наоборот, знаком несовершенства художнического. Понимая, что мою позицию в частностях и показательных примерах можно оспаривать долго, стою тем не менее на своем - развод читателя с писателем объективен, и совсем не из-за падения читательских нравов.

Процесс творческого осознания объемных и непредсказуемых взаимоотношений Офф-лайн-Он-лайн, (и примыкающих заинтересованных лиц Писатель-Читатель, Графоман-Профессионал) - долгий, и очевидно, что одной статьей обойтись не удастся. Но, может быть, удастся обнаружить закономерности, диктующие размежевание. Возможно, заодно и выявить заблуждения, препятствующие наиболее полноценному творческому воплощению. Как Там, так и Здесь. В перспективе - надеюсь, не настолько далекой, чтобы не успеть ее застать при жизни - эти два потока, поняв что-то о себе, способны слиться в единстве. А если размежевание произошло действительно категорично и окончательно - тогда анализ поможет осознанно разделить творческие задачи.

* * *

Чтобы стали ясны точки опоры, я - исходя из собственных наблюдений и имеющегося опыта (признаю, что сетевой - невелик, однако именно неуглубленность в него и дает возможность незагипнотизированно взгляда,) - попытаюсь определить разницу между "Офф" и "Он" хотя бы в рамках очевидного. И начну с того, на что опирается в практике созидания литература реальная. По умолчанию подразумеваю, что речь идет о литературе талантливой. И, вычленяя узловые моменты творчества в реале, пользуюсь, конечно, обобщениями.

"Escape"?
(Традиционная практика письма)

Понятно, что количество необходимейших условий, образующий узел традиционного творческого опыта, совсем не обязательно исчерпывают его в полном объеме. Не исключено, что впоследствии их может обнаружиться и больше, и тоже необходимых. но сейчас ставлю задачу локальную и вынуждено поэтому себя ограничиваю.

1. Постановка проблемы

Человек обычно берется за перо отнюдь не "самовыражения" ради (оно всего лишь следствие), а из-за того, что его начинает настойчиво преследовать какая-нибудь проблема, не слишком совместимая с его душевными параметрами. Писатель оказывается посредничающей точкой между внешней реальностью (обобщенной) и внутренним миром человека (обобщенного). И неважно, что он есть один частный случай из множества, и способен видеть весьма ограничено реальность всеобщую. Если он наделен даром, то читатель переведет частные несостыковки опыта в свою собственную систему соразмерности миру. Читателя это не пугает.

2. Адамово поименование

Серьезное произведение никогда не заканчивается одним лишь вопросом - простой постановкой проблемы на злобу дня ближнего либо вечного, например: факт человеческого одиночества. Художник, пытаясь вопрошать, неизбежно ищет ответ. И независимо от того, насколько осознанно это происходит, - вкрапления, фокусировка, концентрация ответа (или пути к нему) все равно возникают, срастаются, накапливают материал для понимания.

По пути обнаруживается, что явление одиночества, оказывается, не совсем таково, каким казалось до начала творческого исследования. Что оно бывает необходимо. Что способно открывать двери в непредсказуемые миры, о которых художник ранее и не подозревал. А это толкает к обратной связи с собственной душой и к осознанным поступкам и действиям. Вариантов может быть множество. И приоткрытое новое для художника качество - а бывает, что и для читателя, - требует себе не просто описания, а некоего конкретного обозначения: перед Адамом-художником Бог провел нечто и попросил ему имени. Художник помучился и имя придумал. Имя не обязательно - слово, это может быть и несфокусированное общее понятие, и просто новая система отсчета. Например, понятие "сетература", - монстр, конечно, никто не спорит, как и любое новорожденное слово, - но более совершенной замены ему пока нет.

3. Индивидуализм

Художник - индивидуалист. Он сам - и есть тот единственный источник, тот природный камень, который вытесывает из себя содержание своего произведения. (Силы свыше я сюда в этой статье не присоединяю, чтоб не затоптали.) И индивидуалист любую информацию извне, добытую другими индивидуалистами, всегда предпочтет проверить собой. И эта сверка внешнего с внутренним в итоге изменит и то, и другое, и ляжет на бумагу не как стороннее влияние, а как видоизменившееся наполнение собственное.

4. Опора на реальность

Художник, развивающийся за пределами Интернет - и такими были все до недавних времен - опыт свой, воплощаемый в творении, черпал, конечно же, из реальности, как внешней, так и внутренней. И ни тот, ни другой опыт невозможно определить как виртуальный. Как ограниченный - да, безусловно. Но РЕАЛЬНЫМИ были оба. Потому что между ними худо-бедно, но всегда присутствовала обратная связь: внешняя среда влияла на душу, а душа через тело - на среду. И происходило это без посредников и менеджеров, и никогда не исчерпывалось взглядами узкого сообщества.

5. Образная система

Именно по всем этим причинам так непохожа творческая речь художников той, досетевой, эпохи, так неповторимо богата и насыщена разнообразием форм, образных систем и стилистик (напоминаю, что мы все время ведем речь о явлениях талантливых, а не о поделках).

6. Творчество - это работа

К сожалению, именно этот факт, несмотря на его самоочевидность, с наибольшим трудом поддается аргументированию. Не вдаваясь в сферы горние и питая надежду, что тот, кто сейчас читает эту статью, все-таки хотя бы в глубинах совести согласен с определением, что творчество все-таки труд - труд хотя бы потому, что все вышеупомянутые качества требуют поэтапного поиска и воплощения, - я просто отмечу сугубо приземленную и фактическую сторону: во-первых, книга писалась ПОДОЛГУ, во-вторых, проза была по-настоящему ОБЪЕМНОЙ, и в материальном исчислении тоже. И не потому, что была такая-то оплата за авторский лист (не обязательно поминать социализм, достаточно того же Бальзака), а по иным причинам.

Во-первых, писатель считал своим долгом отразить свои взаимоотношения с реальностью как можно шире, во-вторых, в те сказочные времена каждый был горд побывать в мистической роли Адама и поименовать мир заново. (Все чувства были не только названы, но и РАЗВИТЫ и определены в качества духовные или недуховные именно благодаря титаническому труду художников слова. Предчувствуя лавину возражений, упомяну лишь всеми нещадно эксплуатируемую "любовь" - этого чувства в современном наполнении не существовало еще три столетия тому назад. Его создавали, культивировали и запускали в практику светской жизни люди, причастные к слову.)

Роман объемом в брошюру - явление предсетевое и конвульсирующее: время и пространство спрессовываются, инфу надо квантовать, времени углубляться нет, количество персонажей, переваливающее за десяток, явно избыточно - мир и так перенаселен. Написанный же за два-три месяца (по стандартным условиям современного издательского договора) роман - коммерческое извращение.

И еще имеет смысл добавить, что если у художника тех достославных времен была хотя бы малейшая зацепка выйти из служебного рабства на вольные хлеба и при этом не пустить по миру семью - то он стремился ею воспользоваться. Потому что понимал: писательство - труд, требующий максимальной самоотдачи.

7. Самостоятельный путь книги

Все творения той эпохи рождались, питаемые неповторимой авторской индивидуальностью, приблизительно так, как рождаются люди живые: зачинались и вынашивались в тайне, росли, обогащаемые родительской пищей, воспитывались и образовывались и выпускались в мир в самостоятельное плаванье. Изданная в реале книга начинала принципиально отдельную от автора реальную жизнь. И обретала судьбу часто прямо противоположную родительской. И выбрасывание в мир любимого детища, еще вчера в муках питаемого соками души, имело, как я сейчас понимаю, свой сакральный смысл, который мало осознавался автором, но поддерживался природой вещей: разрыв всех прежних кровеносных связей был жизненно необходим самому художнику, чтобы он обрел возможность для зачатия нового на ином, чем прежде, уровне. (Этот переход я пыталась проанализировать в эссе "Гимн финалу".)

"Enter"?

(Сетевые предпочтения)

Примечание: знаком (*) обозначена тематическая отсылка к статье "Армадилло как экстрим сетевого письма", с которой началась тема.

1. Постановка проблемы?

Сетевая литература не хочет (или не умеет, или разучилась, или потеряла к тому интерес) ставить проблемы жизни реальной, концентрировать их до уровня обобщения или хотя бы концепции; и тем более решать их самостоятельно, нессылочным путем*. А в тех случаях, когда она пытается это делать, то творения носят либо бесконечно ссылочный характер, либо создается литература "для служебного пользования", имеющая отношение лишь к внутренним проблемам Сети ("Чемоданы" Ольги Ляшенко на СИ - самый яркий, пожалуй, пример).

2. Адамово поименование?

А на хрена что-либо новое искать в мире и пытаться его обозначить, когда информации и так - переизбыток? Кроме того, рождение нового имени (обозначения качества), требует хоть сколько-нибудь любопытства не только к болтовне в гестбуках, но и к прочему отвергнутому за ненадобностью миру. И труда, конечно. Понимания, свободного чувства и логики, обусловленной не только сетевыми потребностями.

3. Индивидуализм?

Оставаясь индивидуалистами лишь в амбициозном по преимуществу исчислении, авторы, ориентированные на самореализацию в первую очередь в Сети, избегают по мере сил всякой возможности проявлять свою индивидуальность в творчестве.

Причин две: хочется быть интересным для информированного выше ушей собрата, а поскольку интровертный путь не дает широкой аудитории, то избирается путь интерактивный, неизбежно искажающей индивидуальность или подменяющий ее на вымышленную. Имеющиеся у автора личные черты гипертрофируются до состояния маски, персонажа, и именно персонаж начинает участвовать в творческом процессе либо на паритетных началах с автором, либо и вовсе его замещая. А если учесть искушение частой сменой ников, то картина получается фантасмагорическая: один художник расслаивает себя на несколько раздельно пишущих ипостасей с тем, чтобы каждая из них вела в литературе собственную сольную партию отдельно и независимо от прочих. Результат: теряется цельность пишущей индивидуальности - единственно драгоценная для творчества во всех противоречиях и несовершенствах. А продукция дробится и искажается, становится плоской и требует от читателей подпитки в виде свободно плавающей по головам сетевых участников восполняющей и замещающей информацией.

Истинное творчество создается человеком целиком, во всех его качествах и объемах опыта. Если прерваны взаимосвязи между сторонами личности, не имеет смысла надеяться на то, что будет создано полнокровное и цельное произведение, способное задеть многих читателей, ибо лишь при наличии в произведении естественной многогранности человека (писателя), каждый найдет в произведение возможность отражения себя самого.

4. Опора на реальность?

Это до прихода Интернет была Реальность, а сейчас - извините... Осталась одна Майя.

Читая рукопись за рукописью, все чаще ловлю себя на нарастающем недоумении: из творений сетевых прозаиков практически испарились описания внешнего мира. А то, что есть - большей частью измышленные стереотипы. Причем совсем не литературного происхождения, а частные концепции, смысл которых в грубом приближении сводится к тому, что "жизнь - дерьмо, все люди б...", с иделогически выверенным выводом: "И так и должно быть!". Действие поделено на две составляющих: условная (опять же - знаковая) внешняя оболочка в стиле игровых автоматов, и озадаченный (совершенно закономерно озадаченный, на мой взгляд) герой, который пытается в ней сориентироваться (А. Шлёнский, например). Или, в лучшем случае, - стандартная маргинальная помойка и угнетенный брутально-сиротливый герой (А. Даен, например).

5. Образная система?

Наблюдается поспешное бегство из сетевой прозы свободных проявлений эмоциональности и стремительное ее оскудение. Что опять же закономерно, ибо чем больше информации, тем чаще происходит замена индивидуального образного ряда ссылками на систему образности, точнее - на одну из немногих концепций. И содержание произведения определяет либо стёб в бодром темпе, либо депрессивная угроза, смешанная почему-то с гордыней по сему значительному поводу. Чаще всего одно совмещается с другим.

6. Творчество - это работа?

В Сети произведение стало поводом для клубного общения. Или - для тех, кто не склонен увлекаться комментариями в гестбуках ни в роли гостя, ни в роли хозяина - "хобби". В чем авторы признаются прямо, не видя в своем отношении к писательству ровно никакого греха. Хобби - это увлечение. Собственно, этим определено всё. Раньше на нескромный вопрос: "О! Вы пишите?!" скромно отвечали: "Так... Балуюсь на досуге". Без претензий, и не считая себя писателями.

Соответственно: во-первых, творение создается чаще всего на скорую руку, в пишется в часы, выхваченные из перегруженного заботами быта; во вторых, объемы прозы сокращаются, как шагреневая кожа.

Я, не вымерший вовремя динозавр, застала то фантастическое время, когда неподкупные редактора при виде рукописи в двенадцать авторских листов с торжественным подзаголовком "роман" деликатно намекали, что на самом деле это тянет лишь на "повесть". (Для юных литературных детищ, не заставших сих фундаментальных основ: авторский лист = 40 000 знаков = 23-25 машинописных страницы через два интервала = 13 страниц стандарта А4 двенадцатым кеглем Times New Roman). Романный самый минимальный минимум не должен был оказываться меньше 13 а. л. И полистажная оплата никакой роли в сей табели о рангах не играла.

Последнее душевное потрясение я пережила, когда редактор "Периферии" Сергей Ташевский сообщил, что определил мой рассказ "Удостоверение личности" (1 а. л.) на Тенета в номинацию "Романы и повести". Как честный динозавр, я воспротивилась, и в тяжком недоумении вспомнила, как мое же "Сафари" (3 а. л.) редактор реального журнала небрежно обозвал "рассказом"... Зато у А. Даена "Город вертикальный" - роман "в отсеках" на 7 страницах формата А4 - в два раз меньше, чем эта статья, по объему и значительно меньше, на мой взгляд, по информации.

7. Самостоятельный путь книги?

В Сети понятия "книга" девальвировано, есть смысл говорить только о "публикации".

Тайна рождения произведения перестала быть сокрытой от любопытствующих взоров - всё может происходить на виду, черновики обсуждаются и подвергаются перекрестному опылению. Любой желающий может отметиться в гестбуке комментарием. Если автор действительно стремится к работе и его детищу помогают состояться люди чуткие и толковые, то я не рискну обозначить этот факт как негативный. Перекрестное опыление идеями должно иметь место, это нормально. Беда в том, что в силу сетевой специфики в писательском сознании сами высказываемые идеи тоже излишни обобщены информационными предпочтениями - своего рода сетевой модой, выносящей не подлежащие обжалованию приговоры. Сеть - гнездо, рождающее весьма воздействующее и категоричное "общественное мнение". В частности, хорошим тоном (следованием высокой моде) является принципиальная не-демонстрация нравственной позиции - того самого "пафоса", о котором шла речь в главе "о беспримесном творческом процессе"*. Что безоглядно следовать сему канону означает для литературы роковую и гибельную тенденцию - об этом никто не размышляет.

И еще один серьезный момент: в отличие от публикации в реале, публикация в Сети не дает автору возможности нормально завершить кровный разрыв с творением - соблазн снова и снова слышать отзывы по его поводу буквально приковывают большинство пишущих к тому, что должно было быть по естественной логике вещей, давно оставлено позади. У художника в Сети практически нет возможности побыть пустым сосудом, вернуться в состояние тревожного покоя, внимающего миру в ожидании, когда он опустит в творческую душу свое новое семя. Это состояние, предшествующее творческой медитации, требует принципиального одиночества и людьми мудрыми тщательно охраняется от помех и суеты. Поэтому нисколько не удивляюсь тому, что талантливые люди, ответственно относящиеся к творческой работе именно как к работе, через год-два покидают сеть - возврата к аскезе и в известном смысле к душевному целомудрию требует не столько совесть, сколько творящее ядро.

II
Дебет - Кредит

1. Панихида по витальной литературе

Философия, психология, социология и всё остальное человечески-общественное, а для неискушенных - попросту литература, - прокладывают курс в будущее, в равной мере отмечая достигнутыми вехами успехи и поражения. Если грубо обобщить, то возможности новых форм постижения человеком самого себя и мира обозначаются именно литературой, вбирающей весь возможный опыт жизни - всё, что на сей момент поддается переводу с опыта на язык сохраняющего опыт слова. То же, что еще не переведено сегодня, уносится в хранилище, находящееся за чертой человеческой жизни и человеческой смерти, чтобы воплотить собой будущее тех, в ком созреет недостающая адекватность слуха к незримому опыту.

Сначала опыт, потом Слово, потом через столетия его следствия и новый опыт. Вечный движитель.

Последствия всегда не удовлетворяют, поскольку сто-двести лет между взрывами осмыслений неизбежно смещают развившиеся опытом ценности и взывают к генеральной уборке в кладовых человеческого сознания. И вновь бурно вспыхивает потребность в анализе, и никто не имеет возможности спастись от этого обличающего пожара.

Литература в прошлом своем качестве юношеского зеркала справедливо скончалась, потому что кончились сначала пробы чувств на практике, которые привели к чувству единственному и устрашающему - вселенского одиночества перед миром. Экклезиаст вырос и увидел, что даже его правота не вечна под луной, как по его же утверждению, под ней не вечно всё. Метания чувственных эпох справедливы и уместны - в свое историческое время. И другие, заглядывавшие в сосуды греха, женщину и мужчину, в черное и красное, в мадам Бовари, тоже пребывали в юношески смятенном сознании, обнаружив в себе стаю неопознанных объектов недифференцированных чувств. Но сегодня лишь единицы рыдают над камелиями археологическими слезами, а в реальности грехо-сосудная пара давно расплодилась в великое множество иных сочетаний, приметы которых явно не имеют признаков пола и содержат вопросы более сложные, чем супружеская неверность или буря неуправляемых разрушительных эмоций. Это вовсе не означает, что в мире действительно стало больше греха, враждебного жизни, или что зло свирепствует уже на атомарном уровне, - это означает, что стало больше вопросов. Ибо "грех" есть всего лишь непознанное познание. Мы изменяемся, потому что растем. "Ничто не ново под луной" - младенческая разочарованная претензия к Творцу и наивное хамство, потому что даже под луной всё ново уже давным-давно.

От страстей мужчин-женщин до Камю-Сартра, одержимых вселенским одиночеством, тщательно культивируемой пустотой, растворяющей любое "нельзя" и настолько глобальной, что даже Бог из своего законного жилья в многоэтажном космическом Нечто, усилиями экзистенциалистов действительно превращенного в ничто, был выселен из полноты бытия в точечный хаос несуществования. Столь ценимые нигилистическим подростковым сознанием экзистенциалисты даровали читателю опробовать на себе падение без цели и дна, а дно могло стать опорой, и, однажды в него ударившись и больше не отстраняя, необходимо, задохнувшись, наконец выродить законный ответ. Или хотя бы внятно поставить вопрос. Внятно - значит сделать вопрос живым и способным к развитию. Потому что бывают вопросы и неживые. Неживой - вовсе не хочет ответа, а желает оставаться в страдании, поскольку затянувшееся страдание есть имитация полноты существования.

Я хочу сказать, что даже эта вселенская скорбь есть состояние ВРЕМЕННОЕ. Чувство, или даже эмоция, пусть на порядок значительнее, чем литературные проблемы сексуальной несовместимости, но всё равно преходящее. Оно лежит уже на самой тонкой границе между человеком биологическим и человеком духовным, но всё еще - принадлежность напуганного тела. Экзистенциалисты, породившие постмодернизм, были погружены в ужас смерти, что их привело к абсолютизму саморазрушения, лихо и безответственно унаследованному ныне литературой уже сетевой.

* * *

Офф-лайн все стандартные состояния человека описал и зафиксировал, сделал их очевидными и само собой разумеющимися, внеся итоги в общую культурную копилку человечества. Время литературы витальной - описывающей все то, что расположено в традиционной плоскости околоматериального существования человека - завершилось. Корзина полна. Но человек по-прежнему голоден. Рассмотрев себя во всех видимых качествах (эмоций, интеллекта, взаимоотношений с внешней средой и с другими), он понял, что все они ничего ему на самом деле не прибавляют столь важного, чтобы можно было надеяться на кардинальное изменение жизни. Он хочет рассмотреть себя самого - остальное ему приблизительно известно. Но не на уровне "что на мне надето" или "о чем она думала, когда писала мне любовную записку", а на более глубоком. Человек хочет побыть один, всмотреться в собственные глубины и хоть что-нибудь ценное там обнаружить. Пока - не получается, и это закономерно. В первых, для литературного слова истинный внутренний мир человека - терра инкогнита. Во-вторых, человек - пока - ничего убедительного найти в себе не может(сетевая и самая современная литература, постмодернисткая по преимуществу, это легко демонстрирует). Результаты обескураживают: он обнаруживает внутри себя хаос, не может найти души или вопит, что ее нет и никогда не было, да и вообще человек в современном литературном воплощении выглядит довольно скверно.

По сути, книжная (досетевая) литература выполняла роль собирателя-ботаника или энтомолога: обнаруживала, описывала и классифицировала свойства человека в более-менее поверхностных взаимоотношениях с миром. Когда удавалось - развивала их и делала более тонкими. Хрестоматийный пример с ограниченным количеством сюжетов (максимально разветвленных - чуть более сотни, - всего-то! А книг-то, книг-то! Извините, - публикаций.) в литературе бывшей говорит сам за себя: можно исследовать оттенки взаимоотношений, но это не изменяет самих взаимоотношений. Человек, развив чувства и интеллект, так и не научился ими пользоваться. Он уже определенно верит, что имеет то и другое, но зачем ему это и что с этим делать - ему неясно точно так же, как было неясно и пятьсот лет назад.

Всё классифицированное зашло в тупик и окаменело. Читатель уже понял, что голод такая литература утолить не может, и переключился на жвачку, которая ни на какие смыслы не претендует, а используется исключительно в качестве снотворного - снотворного не как определения качества издательской литпродукции, а именно как способа введения сознания в сон. Читатель впадает в спячку добровольно. Ибо сам Писатель, находясь на пограничье между сном и возможной явью, не может найти пути к тому, чтобы пробудиться.

2. Гуляй-поле

* * *

И тут возникает дикое гуляй-поле Сети, пытающейся оперировать даже не описанием информации о человеке, а готовыми ее блоками. Постмодернисткая литература, пользовавшаяся системой незримых ссылок на уже классифицированные, отобранные по влиянию и значимости тексты, возникла до Сети, до столбления участков на литературно-сетевом Клондайке. Явление на самом деле вполне закономерное и во многом надолго предопределяющее путь развития литературы.

У такого принципа письма есть одно тормозящее качество, ведущее к разложению творчества как естественного поступательного процесса: ОТРАЖЕННО-ОТСЫЛОЧНОЕ ПИСЬМО НЕ ПРЕДПОЛАГАЕТ РАЗВИТИЯ СМЫСЛОВ. По сути, использование его в качестве основной творческой речи есть попытка использования нематериализованного иероглифического письма, в котором на месте наполненных зафиксированными смыслами графических символов в составлении речи участвуют на самом деле пустоты, сосуды, чашки, в которые читатель склонен заливать чай по собственному вкусу. Интернет, собственно, и есть тот агар-агар, где из понятий-отсылок-ссылок складывается эта странная таблица более чем условной азбуки, в которой вместо слов участвуют ОБЩИЕ категории. (Что при таком чтении происходит в воображении читателя не гипотетически, а реально - я попыталась передать в предыдущей статье по поводу "Армадилло" Сержанта.) И нет никаких гарантий, что негласно утвержденная таблица ссылок (своего рода Система СИ в литературе) окажется жизнеспособней, значительней и объемней того трудоемкого самостоятельного выкапывания информации о мире, к которому мы худо-бедно привыкли с детства и которая дает возможность словам (и заключенным в них содержаниям) постоянно изменяться, мутировать, сообщаться смыслами и рождать новые понятия и качества. И еще большой вопрос, насколько сетевая информационная иероглифика сопряжена с реальными потребностями человека, насколько безупречны участвующие в ней (в хаосе, без структуры и иерархии) курсирующие в беспорядке по сетевой литературе информационные гнезда - пока вместо новых смыслов мы можем наблюдать роение в буквальном смысле Общих Мест.

Однако явление есть, растет, развивается по собственным, неявным пока законам, стало быть - остается лишь принять его настойчивое самоосуществление к сведению. Зачем оно - не слишком понятно, и можно строить лишь приблизительные гипотезы. Но когда нельзя полагаться на одно лишь чутье, а для логических построений недостаточно фактов, возможно идти иным путем: посмотреть на явление с точки зрения его недостатков - именно их изживание отмечает маяками путь развития.

Самоочевидно: информация в Сети переизбыточна и множит пустоты в литературном творчестве не потому, что ее слишком много на самом деле, а потому, что формальное знание наличествует, но никто не знает, КУДА И КАК ЕГО ПРИМЕНЯТЬ. Посему используют не по назначению, а по личному усмотрению, которое бывает всяким. Иначе говоря - манипулируют. И, с другой стороны, информации действительно необъятно много, но отнюдь не потому, что она умножается качественно, а скорее потому, что Интернет вводит внутрь себя, как в единую информационную среду, ВСЁ накопленное за историю развития современной цивилизации. Рано или поздно этот пик спадет.

Собственно, и само существование Интернет есть сигнал человеку: материальные свойства описаны, явления перечислены, их количество накоплено в достатке. Дифференциация мира приближается к завершению, пора интегрировать факты, переплавлять количество в качество. Кто будет это делать? Ну, с учеными все понятно. А кто будет соединять разрознившийся и вдребезги раздробленный душевный мир человека в более могущественное цельное?

По всей видимости, это предстоит начать делать писателям именно сетевым. И все перечисленные в семи пунктах особенности (чтоб не сказать - грехи), развивающие с их помощью систему нового отсчета, содержат (или могут содержать) некое рациональное зерно, жизненно необходимое новой литературе. Перекраивая так и сяк все семь грехов, я пришла к выводу: проблема не в том, как наиболее эффектно послать читателя как можно дальше по всем внутренним ссылкам, переполняющим текст, а в том, чтобы расположить их в единственно верной и работающей без промаха системе. То есть, включенная в текст информация начнет полноценно работать лишь тогда, когда расположится не в вымышленном и субъективном (возможно, - десять раз дорогом писательскому сердцу), порядке, демонстрирующем лишь поверхностность автора (а зачастую и прямое концептуальное убожество, при этом автор может быть на самом деле высокоталантлив), а в порядке единственно возможном и верном, создающим жизнеспособный несущий скелет. То есть, читателю сегодня важна не информация как таковая о чем бы то ни было, а правильно организованная структура, по сути адекватная более или менее точному ориентированию в жизни.

Меня по отношению к интеллектуальному символизму современной литературы (сетевой особенно) не отпускает образ карточного гадания. Причем не в том упрощенном виде, когда гадалка имеет дело со стандартом в 52 современных карты, а когда ей в руки досталась колода Таро, в которой она не способна сорентироваться. Даже если предположить, что гадалка достаточно грамотна, читала соответствующую литературу и не лишена некоего интуитивного чутья, необходимого для этой профессии, она всё равно на самом деле НЕ ЗНАЕТ, с чем имеет дело. Она чувствует или догадывается, что символика Таро имеет некий смысл, но главное для нее лишь то, что этот смысл имеет спрос у клиентов. Она изучает расклады, легко ими оперирует, разбрасывая карты квадратом вокруг треугольника, крестом и прочими надежными способами, улавливает значение осей горизонтали-вертикали, дуальность карт и прочие премудрости гадания, внутренняя природная геометрия мира помогает сбываться кое-как предсказаниям, но она и мысли не допускает, что все символические гнезда карт имеют совершенно другое назначение...

III
Перспективы сомнительные, но неизбежные

* * *

Исследовав человека поверхностного: чувства, состояния тела, дурную бесконечность броуновского столкновения карм, проблемы отцов и детей, и Бог знает что еще способно навеситься походя на эту рождественскую ель, способствовавшую необходимому развитию человеческого индивидуализма, литература замерла и рассыпается в мутациях перед качественным скачком. Лепеча неведомым и условным языком, рождающимся на пределе привычного восприятия, она провоцирует читателя вообще отшвырнуть текст, она уклоняется от того, чтобы быть понятой легко и сходу. И это ее, литературы, законное право новорождения, потому что она намерена говорить о том, что еще не исследовано.

Сознательное углубление литературы к ядру человека начинается только сейчас. И это уже не чтение в том смысле, как мы привыкли читать, писать и понимать. То - скончалось, слава социализму, вывернувшись самой абсурдной стороной и ускорив голод по Богу. Будущая литература есть непосредственное утверждение себя и Бога как партнеров по познанию в принципе, как отношение Ученика-Учителя в единой фокусирующей линзе. Философия здесь неизбежна.

Литература - в том виде, как она есть к данному моменту, - имеет несколько путей.

1. "Народный самиздат"

То, что я обобщила под этим понятием, создают, как правило, люди, не претендующие на звание писательства. Сеть практически не знакома или мало соприкасалось с таким потоком, так как он реализует себя по преимуществу в глубокой провинции. Эта пишущая категория никак не связана с Интернет по многим причинам, как материальным, так и иным. Их произведения совсем не обязательно представляют собой "стишки" или "рассказики", огульно и высокомерно объединяемые в "графоманию". Чаще всего такие книжки-лепешки, изданные с минимальными затратами на публикацию за счет мизерных пенсий и зарплат, - мемуары, не претендующие на высокий литературный полет, написанные с единственной целью: сохранить и зафиксировать собственный жизненный опыт. Понятие мемуарности как жанра здесь совершенно не соблюдается: это может быть передача способа выживания сельского журналиста в условиях не столько цензуры, сколько всеобщего тупого равнодушия, в котором тонут любые здравые усилия; воспоминания о корейской войне ее непосредственного участника (СССР в этой войне якобы никакого участия не принимал, что ложь, и именно ложь вынудила автора извлечь из памяти опыт и заявить: "Нет, это было!"); тихие, никому не известные исследования истории края; археологические записки о редких находках; встречи с незаурядными людьми, имена которых ровно никому не известны; литературоведческие и научные исследования, на которые никто, как правило, просто не обращает внимания, - но чертежник, живущий в запущенном райцентре и видящий неизбежность гибели древней церковной архитектуры, делает что может; а может он сохранить для истории хотя бы профессионально точные рисунки вымирающих раритетов. В эту категорию входят и титанические усилия провинциальных учителей издать и сохранить детское творчество в его целомудренном и непредвзятом качестве; и составление родословных семьи или родителей - работа крайне трудоемкая, связанная с добровольными и дорогостоящими поездками по церковным и государственным архивам; и попытки собирания вымирающих деревенских диалектов; и т. д. и т. п.

Никто этих людей не заставляет делать работу, которая вряд ли когда-нибудь будет востребована в привычном писательском представлении. Ими руководит внутренняя настоятельная потребность воссоздать историю своего народа в частностях, в том виде, как она проявлялась РЕАЛЬНО, а не вымышлено. Это явление до сих пор не то что не обобщено или к нему применяется одно лишь стойкое насмешливое отношение, - его истинное значение просто не понимается, а труд тысяч людей (их действительно тысячи, если не десятки тысяч по России) игнорируется. Хотя лет через пятьдесят архивы и музеи будут носом рыть землю, чтобы найти именно эти, а отнюдь не официозно-литературные, свидетельства времени.

Категории авторов, создающих народный самиздат, в достаточной мере безразлично их Имя Собственное на обложке - оно есть потому, что так принято, - ну, и хорошо, внуки будут знать, что у них был дед и запомнят, каким он был и что пытался сделать полезного. Такие пишущие создали бы свое даже в том случае, если бы им было поставлено условие полной анонимности, потому что свою задачу видят в фиксировании народной истории такой, как она ими воочию пережита, а не в придуманном и искаженном кем-то и для чего-то виде. Ну, а пресловутые "стишки" и " рассказики" сюда примыкают скорее по привычке, и вовсе не являются качеством, этот поток определяющим. Часть стоэкземплярного тиража остается в семье, большая - раздается сочувствующим и друзьям, некоторое количество книжек передается в местные музеи, библиотеки и школы. И, как я могла наблюдать, авторам этих изданий в общем и в голову не приходит их ПРОДАВАТЬ, хотя бы с целью окупить затраты. Результаты немаленького труда и долгих поисков просто и естественно ОТДАЮТСЯ. История принадлежит всем - каждому, кто готов о ней помнить.

Этот слой был всегда, он есть и будет, независимо от путей развития литературы. Но я упоминаю о нем не только для того, чтобы дать по мере сил объективную картину общего литературного состояния, но еще и по той причине, что поток народного самиздата увеличивается от года к году, буквально на глазах, что уже дает возможность определять его как достаточно мощную и убедительную ТЕНДЕНЦИЮ в развитии словесности. Которую имеет смысл, безусловно, попытаться понять и проанализировать - усиливающееся и настойчивое явление не может носить случайного характера. В частности, оно есть свидетельство того, что писатель - в прежнем значении слова - НЕ ВЫПОЛНЯЕТ СВОЕЙ ПРЯМОЙ ФУНКЦИИ. Он, вычеркнув себя из непридуманной реальности, занят исключительно собой.

2. "Классический путь"

Это стихийный и подлинный независимый способ творения, когда человеку глубоко наплевать на то, что в литпроцессе происходит вообще и в частностях, когда он действительно талантлив и самостоятелен, и не писать не может физически и душевно. Такие авторы будут упрямо созидать свое всю человеческую историю. Не имеет значения, где - в Сети или на кухне, в тюрьме или на пастбище. По большому счету таких людей немного - практически единицы, но они были, есть и будут. Эти художники никогда не определяют реального литпроцесса, в то время, как сам процесс в них отчаянно нуждается, но: эти художники либо категорически не соответствуют его стереотипам и потому им игнорируются (в лучшем случае, а чаще имеет место прямое не просто неприятие - жесткое сопротивление пишущей среды изнутри), либо ведут, по сути, монашеский образ жизни и пребывают в принципиальном затворничестве.

С авторской анонимностью у таких писателей отношения достаточно мучительные и сложные: с одной стороны, они чувствуют, что способны создать нечто значительное именно расширением собственной индивидуальности, а любая индивидуальность хочет иметь себе имя. Но если представить - гипотетически - особо острую ситуацию (например, издательскую), когда такому автору предлагается заменить законное урожденное имя на некий отвлеченный псевдоним (такое практикуется на самом деле в издательской практике), или же предложить вообще ультиматум: "Гениально, но будет издано лишь анонимно и без гонорара", то художник предпочтет - пусть вынужденно - согласиться и с таким положением вещей, потому что ценит свое творение превыше себя.

3. "Рыночная книга"

Нет смысла углубляться в это явление, оно, в принципе, любому достаточно очевидно. Коммерческая книга - то, что сейчас практикуют все издательства, валом валящие на прилавки всю суету и бессмысленность жизни, имеющую загадочное свойство приносить дивиденды. Это путь полной деградации всех уровней слова и художника.

Я склонна предполагать, что постепенно политика издательств будет меняться и ориентироваться на более - по отношению к сегодняшнему уровню - содержательную литературу. Хотя бы потому, что чтивом рынок затоварен, а чтивопоглощающему читателю предложить, собственно уже нечего, и от борзописцев можно ожидать по преимуществу лишь повторений. Думаю, что лет за пять-десять все более-менее одаренные и интересные художники, не потерявшие внутренней связи с истинными потребностями читателя (о читателе вымышленном и реальном хочется сделать отдельную статью) так или иначе окажутся всё же опубликованы. Культурный слой России это несколько обогатит, но проблем писательских не решит, ибо меркантилизация таланта имеет лишь один путь развития - только вниз.

Анонимность здесь может иметь место лишь как спекуляция, как подмена: предположим, что русская статистически перенасыщенная фамилия "Иванов" должна быть, по условиям издательского спроса, заменена на ярлык "Смит и Вессон" - козе понятно, что это не псевдоним даже, а рядовой рекламный трюк. Кстати, многие издательства приспосабливаются к очумевшему российскому рынку требованием к потенциальному автору сменить русскоязычную фамилию на англизированный псевдоним. По тем же причинам. Случаются и еще более удивительные мутации, например - "Гривадий Горпожакс", обобщенный автор всем известных детективов, в создании которых принимали участие несколько писателей. "Гривадий Горпожакс" запоминается любым читателем пожизненно в силу непревзойденной монструозности псевдонима, перед которым бледнеют любые англицизмы.

На самом деле истинное имя автора, его паспортные данные и счет в сбербанке строго учтены, ибо такому автору полагается хоть и нищенский и унижающий его достоинство, но - гонорар. И на истинную анонимность он не пойдет никогда и ни за какие коврижки.

4. "Сетература"

Основной чертой, предопределяющей сетевые заморочки, вижу ОБЪЕДИНЕНИЕ ЧИТАТЕЛЯ И ПИСАТЕЛЯ В ОДНОМ ЛИЦЕ. Новация почти глобального свойства, равной которой в истории литературы, пожалуй, еще не было. Отсюда и легкость в манипулировании ссылочным письмом, которое читателю (в традиционном его понимании) дает явно недостаточно наполнения, и гестбучность письма, и интерактив, и торопливость, и прочая, и прочая. Замкнутость в собственной среде ведет к творческим злоупотреблениям, к повальному информационному инцесту. Подчеркнутая демократичность, достаточно часто навязывающая творческое равенство всех со всеми если и не насильственно, то искусственно, препятствует развитию профессионализма как в плане формальном, так и тем более - в содержательном.

Сетература - по преимуществу - носит инфантильно-игровой характер. Смысл ее, по всей видимости, заключается не столько в непосредственно литературном творчестве, сколько в обогащении и развитии структуры самой пишущей личности, для которой творческая способность слова становится формой общения в виртуале и имеет слишком мало шансов перерасти в нечто действительно в творческом отношении серьезное.

В таком общении четко выражены два значимых для личности фактора: расширение собственного информационного поля и путем сопротивления сетевой среде ковка определенных качеств, которые выработать вне Сети практически невозможно. Особенно в России. И далеко не все они носят негативный характер. В процессе достаточно конфликтного столкновения множества позиций у пишущего есть возможность быстро осознать собственные внутренние тормоза и заблуждения и избавиться от них путем наиболее безболезненным, который в реале мог занять годы, заставить пройти через намного более жестокие испытания чем простая обида или возмущение, да и вообще реал совсем не обязательно привел бы к освобождению, а мог загнать в еще более глубокий тупик. Бесконечные трения и дискуссии и изредка задаваемые глубокие вопросы определенно способствуют кристаллизации мировоззрения. Вырабатывается навык терпимости к иным точкам зрения и умение более четко агрументировать свою позицию. Наконец, Сеть дает возможность преодолеть писателю тягость своего одиночества - она согласна с ним разделить многие его проблемы.

Но беда в том, что формирование этих качеств имеют ценность применительно к ЛИЧНОСТИ пишущего, но весьма двусмысленно влияют на его СУЩНОСТЬ, в которой и содержится творческий талант. У всех есть шанс пятилеткой в три дня освоить опытным путем публицистический ликбез или просто повысить свою идейную защищенность для мира реального. Но шансов развить, обогатить и реализовать природный дар очень немного, пожалуй, даже меньше, чем в реале. Братья писатели-читатели помогут избавиться от начальных и грубейших ошибок письма, но они же ввергнут и в заблуждения новые. И их очень затруднительно будет опознать изнутри общей интеллектуальной системы - а Сеть гипертрофирует именно интеллектуальную сторону личности в ущерб иным свойствам человека. Именно поэтому наиболее внимательные к своему дару и чуткие художники в итоге предпочитают самодостаточность, пусть даже в ущерб личностной успешности, и покидают Сеть достаточно быстро и вполне осознанно. Для Сетературы это без сомнения - потеря: она остается пребывать на начальном и стартовом литературном уровне. Есть еще одна категория ушедших - те, которые через Сеть получают наконец-то долгожданный выход к реальной книге и возвращаются в стандартный издательски-гонорарный круг.

А теперь представим на миг такую ситуацию: всем сетератором неким мудрым гласом свыше предложено участвовать в литпроцессе не только безгонорарно, но и исключительно анонимно. Не под фамилиями, не под псевдонимами и не под никами, а - полностью безымянно. Да еще с условием, что слегка трусящие "начинающие" литераторы, которым может быть такая анонимность выгодна, ибо защитит их от личностных наездов, в этом эксперименте не участвовали. Такое предложение может и не исключить гестбучного общения - почему бы и не оставлять свои непоименованные комментарии в общем полотне? Вопрос: кто и в каком итоговом количестве останется в подобном эксперименте? Кстати, я совсем не исключаю создание в той или иной форме рискованного, предположим, сайта, где такую модель кто-нибудь действительно рискнет опробовать.

Вот оставшиеся и были бы истинными художниками по свойствам души и по потребностям. Уровень одаренности может быть спорным, но при таком глубоком подходе к творчеству, при согласии на подобное самоограничение, требующее внутренней зрелости, даже у небогато одаренных на старте литераторов шанс подняться на иную творческую ступень окажется намного выше, чем у весьма талантливого, но не пожелавшего отказа от литературного имени.

* * *

Думаю, что основная мысль понятна: пишущая среда, укоренившаяся в Сети, занята не совсем литературой или совсем не литературой. Это не означает, что она есть некое однозначное искажение или патология - ничего подобного, на самом деле у Сети мощные и далеко идущие перспективы. И, как я смутно подозреваю, обещают они совсем не виртуальные последствия. Речь в этой статье идет о том, что в Сети литературное творчество является лишь вводной точкой человеческого интереса и опорой для какой-то совершенно иной цели, для незнакомого нам процесса, который к литературе как таковой - в более-менее привычном ее понимании - отношения на самом деле не имеет. Что это может быть - разговор на данный момент за пределы статьи выходящий. Я не призываю ни к революции, ни к контрреволюции, ни даже к эволюции, более того, даже не исключаю того, что литература действительно обречена на какое-то время на реальную деградацию и полный распад. Что, в свою очередь, совсем не обязательно вычеркнет ее из жизни человечества в будущем - скорее, ей предстоит обретать новые формы и новое содержание.

Примечания:

"Гимн финалу", эссе.

http://www.kulichki.com/centrolit/tenetanom/2002/tajganova_essay.html

"Армадилло как экстрим сетевого письма", статья.

http://gondola.zamok.net/093/093taiga.html


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"