несвобода как осознанная необходимость

Здравствует ли "маленькая разница"?

Секс как средство массовой дезинформации

"Он взял ее через пожарный шланг"!

А если Фрейд ошибался?

Магия бездны

Первенец женщины

Мистерия плодоношения

Оправдание долгом

Тройное сиротство

* * *

Часть I. Пустоутробие

Впервые я услышала этот потрясающий по своей точности термин как раз на конференции, которой и посвящены мои размышления. Слово "пустоутробие" было произнесено моей близкой подругой, разделяющей установления православной церкви. Не будучи в отношении церковных догматов с ней полностью солидарна, я тем не менее невольно восхитилась значением услышанного, и никакого дополняющего перевода мне не понадобилось: сразу были очевидны не только возможные уровни его объема, но оно тут же, как глобальная траурная рамка, отделились от истины все наслоения лжи и возикло наконец единственно верное имя многолетнему внутреннему протесту. Слово-ключ, слово-лакмусовая бумажка, слово-символ обнажило весь путь деградации понятия любви - начиная с прямых взаимоотношений мужчины и женщины, от самого широко нравственного ее аспекта как любви общечеловеческой, до падения в утробу секса.

Бездну невозможно наполнить, она от этих попыток лишь разверзается в ненасытности. Но от нее можно избавиться, отказавшись ее наполнять.

1. Здравствует ли "маленькая разница"?

В России стремление женщины осваивать мужскую примененность есть жесточайшая вынужденная необходимость - кто-то же должен не дать семье кануть в полной нищете: мужчина уже выдохся, спился и вконец измочален - сник, подмятый молохом им же выстроенного нерушимого-братского союза меча и орала; пенсионные бабушки-дедушки, содержащие сегодня большинство российских семей за счет своих пенсий и личных трудовых усилий на дачно-огородных участках, привычно приторговывают на углах пучками редиса и с непостижимым уму терпением тянут и тянут свою лямку, не позволяя себе слечь на перерыв в могилу - а кто тогда оплатит квартирные счета? Но их пенсий нехватает. И общество вновь, как всегда в российской новейшей истории, выживает и продляется за счет отчаянного женского сопротивления обстоятельствам. На производство так на производство: перетаскать чугунные круги в двадцать пять килограмм штука по две-три сотни за смену на челябинском и или череповецком металлургическом - нормированная российская женская работа! Это вам не европейский цех. Руководить так руководить, - ну, это если пустят; а пускают только туда, куда мужики не идут и даже не влачатся, например - в ЖЭК, в каптерку с вечно пьяными слесарями. В челночный бизнес - оно и верно, мужики ж не станут с муравьиным упорством таскать на себе пятидесятикилограммовые баулы с тряпьем! Да куда угодно, лишь бы спасти семью. А вдали от российской реальности это выглядит, без сомнения, как осознанные попытки всерьез освоить самый крутой феминизм. У нас государство пашет на женщинах - в самом буквальном смысле, - начиная с семнадцатого года и по сию пору, внедряя "феминизм" как скрытую идеологию. Российские женщины - все феминистки, все - в неволе, ничуть не менее жесткой, чем семейное рабство, которого все равно никто так и не отменил и не отменит никогда. Они невольницы наших мнимых свобод - плоть от плоти трагичной истории своей страны. И искалечил российский государственный феминизм гендерные отношения за восемьдесят лет больше, чем весь мировой патриархатный контроль за женской нравственностью. Наш уникальный опыт вынужденного феминизма изучать надобно как "не ноу хау" - как "не надо знать, как". И видимо, европейским феминисткам так и не дано понять, насколько положение их русских сестер далеко от какой бы то ни было свободы. В России равенство женщины с мужчиной в правах есть не что иное, как новая форма крепостного права - гендерного, это беспрецедентное навьючивание на женщину всех обязанностей - и женских, и мужских. Ибо парадокс в том, что отвоевывая новые права-обязанности, женщина отнюдь не освобождается от своих старых - ей нужно будет так же рожать, воспитывать, вести дом, баюкать мужчину... Или мы лукавим, и феминизм есть инструментарий для незначительной дамской трескотни. Женщину снова унизили - на этот раз "равенством". И вот эту чудовищную сумму слагаемых, уравнение из труда, который превращает женщину в монстра, если и не физического, то духовного, - а последнего и не видно, его и не докажешь ничем, только вот дети что-то у здоровых физически родителей почему-то больны от рождения, - так вот это "равенство в труде и зарплате" теперь, похоже, предстоит узаконить этически, перевести на рельсы единственно перспективного самоосуществления, преобразовать инстинкт выживаемости в страстное желание быть не только "не хуже", но и по возможности открыто мужчину превосходить. И хотелось бы понять, что в этом процессе есть истинно необходимое и неизбежное, а что, угрожая очередным конфликтом с экологией среды и войной с Космосом, стимулируется искусственно, - например, ради организации новых рынков идеологического сбыта, которые всегда расположены близко к рынкам власти и рынкам финансовым. Мудрые русские бабы потому и не принимают к исполнению соблазняющие достижения своих европейских сестер, что у них богатый опыт "равенства и права" и изобилие удручающих результатов.

Сегодняшними стойкими борцами за самоопределение полов не принимается всерьез очевидная физиологическая разница, которая и предопределяет все ценности в жизни женщины: ролевые самохарактеристики, взаимоотношения с пространством и со временем, уровень ответственности, особенности эмоциональной сферы, эмпатию и даже паранормальные способности, настигающие любую крайне встревоженную мать хотя бы раз в жизни. Психологически неискалеченная женщина, девять месяцев вынашивающая ребенка и хотя бы самые минимальные два года прикованная к нему после рождения, априори не может претендовать ни на социальную свободу, ни на равенство с мужчиной в возможностях социальной самореализации. Или же - в том случае, если она будет на том и на другом настаивать, - это может означать (во всяком случае у нас, в России) только одно: либо ее прямые обязанности перед ребенком будет выполнять кто-то посторонний (в лучшем случае - бабушка этого ребенка), либо не будет выполнять вообще никто, что мы в России сегодня сполна и имеем. О каком - реально - равенстве возможностей, прав и обязанностей может идти речь, если мужчина пока не способен ни вносить, ни родить, ни выкормить младенца? Он волен помогать в этом процессе или же от него отстраниться, но ни то, ни другое, ни третье не является его прямой биологической обязанностью. Он способен сделать любой выбор, хоть в одном направлении, хоть в ином, не особо отяготив драмой свою совесть; женщина же такой возможности изначально лишена: ей придется - после определенного срока беременности -исполнить хотя бы часть своих обязанностей, следующих за производством на свет младенца, хочет она в том участвовать или нет, ее вынудят к тому отнюдь не только одни лишь гендерные установки, правые или неправые, а недвусмысленный биологический механизм. И против этой надчеловеческой машины не попрешь - остановить ее возможно либо вообще не зачиная, то есть отказавшись от деторождения в принципе, либо прямым насилием, убийством, которое в итоге калечит всех - от несостоявшейся матери до общества в целом, не говоря уж об изгнанном из жизни зародыше или младенце. И не исключено, что сегодня в поиске новых возможностей феминизм вместо свободы выковывает женщине новую тюрьму, которая вряд ли окажется просторнее прежней, а страдания от "равенства", ожидающие женщину на пути "освобождения", могут превысить не только ее силы, но и подорвать выносливость человеческого вида как такового.

Проблема современной женщины не в том, чтобы сбросить - и в прямом, и в переносном смыслах - с живота то, что кажется горбом и бременем, и быстренько уравняться в агрессии с мужчиной (бизнес, управление и политика - категории откровенной экспансии и повышенной витальной активности), а чтобы действительно начать наконец осознанно соответствовать своему назначению в параметрах, предусмотренных духовно-физиологическими энергетическими каналами. И их игнорирование, равно как и искажение их работы и неразумное экспериментирование с ними, могут привести к последствиям катастрофическим - к тотальному вырождению экспериментирующих. На сегодняшний день женщина имеет в своем распоряжении лишь два пути к реализации своих, свойственных именно ей, возможностей: материнство физическое и материнство духовное; рождение ребенка и вкладывание в него всех душевных сил, причем в отрыве от мужчины ей вряд ли удастся сделать это по-настоящему полноценно, ибо даже не слишком позитивный жизненный опыт, приобретенный ребенком в полной семье, по многим весьма важным параметрам - по своему объему и дополняющей энергетике - может оказаться предпочтительнее того одностороннего и усеченного варианта, который в России может предложить измученная перегрузками одна лишь мать. Или же - как сознательно избранная альтернатива - усыновление видимого, явно сиротского мира - последнее, разумеется, означает преимущественно путь мудрости, приближающийся к аскезе, и происходит в меру Богом данного внимания и понимания.

2. Средство массовой дезинформации

В честные ветхозаветные времена человеку было приказано "плодиться и размножаться и наполнять собою землю", и это означало, что переданная ему во владение энергия творения авторитарным посылом высшей инстанции была сразу же направлена в продуктивное русло деторождения. Сейчас от первоначального призыва Яхве осталась лишь оболочка - статус дозволенности, утверждающий право неограниченно пользоваться имеющимся в распоряжении людей половым инструментарием. Однако практика современной жизни утверждает нечто ветхозаветному нормативу противоположное: успешно населив собою землю, человек научился потреблять от космической энергии творения одно физическое удовольствие и при этом избегать его последствий, ставших нежелательными, ибо воспитание потомства требует от него длительных усилий и роста ответственности. Разумное ограничение рождаемости может оказаться необходимым и экологически, и эволюционно, но человек явно силится присвоить обретаемую в соитии нирвану в личную собственность и оцивилизовать космическую энергию в соответствии с собственными инфантильными представлениями о ее назначении и смысле. Он жаждет натянуть сексуальное удовольствие на бесконечность времени и пространства, и соитие превращено им в наркотик, в наслаждение ради наслаждения, в котором безнадежно увязает не только механизм физиологии, но и все без исключения сферы деятельности и самореализации человека.

Сексуальная лохань очевидно переполнена - туда ныне сливают все океанические воды разросшегося до глобальных масштабов коитуса. Всё без исключения - литература, живопись, кино, эстрада, телевидение, средства массовой информации, скульптура, архитектура, медицина, психология, потребление, производство, рынок - направлено в единственно доступное воображению русло. Человечество одурманено собственными гениталиями и готово перебирать и пересчитывать их до смертного одра, свято веруя, что занимается именно "любовью". В итоге мы имеем пустую и разрушительную пубертатную цивилизацию, всемирное государство, главный гражданин которого - неразумное, но чрезвычайно агрессивное, энергичное, озабоченное манией полового гигантизма существо в возрасте, крайняя граница которого в лучшем случае едва-едва сдвигается к тридцати годам, то есть - к тому рубежу, который в силу естественного перемещения интересов умеряет сексуальные аппетиты молодости. Тридцать - крайний возрастной ценз привлекательности и популярности, и даже этот возраст может удержать на себе внимание и успех лишь за счет подразумеваемого под ним инфантилизма, свойственного в равной степени как и общественному актеру, так и общественному зрителю, которые по негласной взаимной договоренности полагают, что тридцать- это на самом деле все еще семнадцать. Статус молодости, принимаемый социумом к исполнению, на уровне не только физическом, но и психологическом, - и преимущественно психологическом! - на самом деле имеет весьма сомнительную общественную ценность, ибо молодость невежественна настолько, что совершенно еще не способна почувствовать необходимость в самоограничении и не в силах самостоятельно выйти из крайнего эгоцентризма. Центральный персонаж современного массового бытия ориентирован исключительно на потребление жизни, а отнюдь не на созидание ее, и с помощью услуг рынка инфантильный уровень самосознания задерживается в естественном развитии, и удержание его провоцируется и стимулируется искусственно благодаря средствам массовой информации.

Главный герой этого всемирного государства - убогая молодость в раю, созданном специально для нее вековыми усилиями всего человечества; Адам и Ева в Эдеме, полном остро возбуждающих опасностей, легко преодолеваемых с помощью одного лишь простейшего физического сопротивления. Для решения возникающих проблем Адам и Ева абсолютно равноправно - вот уж где полностью соблюдены права! - поддержаны - думаете, мудростью и разумной осторожностью более зрелого поколения родителей? да никогда! - либо сверхточным оружием, либо супертехнологией, либо ко всем грядущим удовольствиям подготовлены восточными единоборствами. Кто, интересно, все это вооружение им предоставил в пользование? И кто создал подходящие интерьеры и все курортное обилие для их совместного пребывания в этом раю? И автомобили для передвижения через рай? И что предстоит Адаму и Еве, когда они все-таки перешагнут через тридцатилетний рубеж и станут неинтересны друг другу? Не начнут же они, в самом деле, по этому поводу совершать суицидных попыток? Или - начнут? Или неким всевышним распорядком им будет переменен статус и предстоит понижение в должности, перевод из высшей категории ведущих мировых любовников в разряд статистов, и далее - списание в нижнюю касту персонала, обихаживающего подоспевший обновленный слой молодости? И каково этим изгнанникам из рая покажется там, во второсортной, никому не интересной сфере обслуживания? Хотя теперь, конечно, можно вспомнить об иных потребностях и родить, например, ребенка - но кто научил преждевременно состаренных Адама и Еву его растить в любви и о нем заботиться, служить ему своим телом, теплом и мудростью? Всё, чему они смогут научить нового Адама, - это быть молодым как можно дольше. И далее - по кругу, по кругу, лишенному вопреки всем лозунгам демократии выбора, смысла и перспектив.

Живущие совсем не так ярко и независимо, как им представляется, Адам и Ева - на содержании всего разновозрастного человечества; молодость паразитирующая и поглощающая, которая за пределами личных телесных интересов не способна самостоятельно найти ровным счетом ничего привлекательного. Закон в таком государстве один - захват и присвоение удовольствия во всех его образах и видах, а если того и другого станет недоставать, то рынок предложит что угодно новенькое, лишь бы это всемирное чувствилище не взрастило, не дай бог, где-нибудь на периферии помойки, которую оно полагает своим сознанием, какой-нибудь нечаянной самостоятельной мысли. Вся витальная энергия используется исключительно ради обслуживания интересов тела. И сексом - или его полыхающими тенями - поглощено все. "Двадцатилетняя" тиражируемая внешность в сексуально превышенной упаковке явно идеализируема, она способна сохранять свои достижения только за счет специальных тренажерных залов, высокооплачиваемой обслуги и ежедневной многочасовой полировкой. Реально же все эти каторжные радости доступны лишь единице на тысячу, - то есть исключение из генетического кода возводится в ранг самого кода! Соответственно в угоду вымышленным "двадцатилетним" извращены и структуры повседневности, а в надеждах тела на одну и ту же радость утоплены все сферы жизни от политических приоритетов до раскрашенных, как елочные игрушки, ароматизированных презервативов.

Там же, где безраздельно царит не знающий никакого разумного ограничения секс, неизбежно торжествуют агрессия и все формы насилия - и духовного, и физического, и, что печальнее всего, отсутствуют возможности для развития нематериального душевного состава человека. То есть - существование и человечества, и самого Бога теряет всякий обретаемый смысл. Бедная честная русская баба, десять лет назад в известном ток-шоу провозгласившая, что "в России секса нет", и подвергшаяся за свою искренность общественной анафеме и жесточайшим насмешкам, вовсе не имела в виду, что в России нет любви или что мужчины и женщины не спят друг с другом. Худо ли бедно ли, криво ли или косо, но в нашей стране свойственная человеку творческая избыточность все-таки направлялась по каналам общечеловеческой отдачи, пусть даже уродливо и преступно; а держава - держалась; и люди чувствовали себя строителями вселенной и были ими, пусть даже созданное ими невовремя, не то и не там не выдержало собственного веса; жизнь наших отцов и матерей была наполненной чувством внутреннего достоинства такой непререкаемой силы, что даже пересаженный в лагеря народ в массе своей его никогда не терял. Но десяти-пятнадцати лет сексуально ориентированного "рынка" оказалось достаточно, чтобы сбить с ног и повергнуть в глубокий нокаут этнос, переживший без малейшего перерыва на восстановление сил две революции, две мировые войны плюс одну гражданскую и единственный в мире стопроцентно поголовный тоталитарный коммунистический режим! Сексуальный эгоцентризм не поощрялся не только партийно-правительственным "кодексом строителя коммунизма", но и - всегда и всю российскую историю - самим народным менталитетом, который, ругая все сексуальные проявления матом, предпочитал при этом почему-то рай на земле строить, а не раем пользоваться. Ну, не было в России секса, ну и что? Дети-то рождались! А русская любовь пополнялась из иных, чем ненасытная страсть, источников, - так что же в том криминального и достойного общемировой насмешки, сделавшей несчастную женщину пугалом и символом российской неполноценности? И я подтверждаю правоту осмеянной женщины собственным выводом: "секса" в предлагаемом СМИ, кинопродукцией и литературой количестве и качестве в нормальной жизни человечества быть не должно. Да и не может: на фоне общемирового полового гигантизма, когда сексуальная мощь перестала быть символом, принадлежностью и привилегией либо богов, либо этноса в целом, а обрела абсолютно реалистическую демонстрацию, всё, мало-мальски приближенное к норме естественной, покажется импотенцией. То, что предлагает сегодняшняя культура времяпровождения, не может не завершаться совершенно закономерным ослаблением потенции за счет преждевременного истощения людей зрелых и преждевременного задействования физических сил человеческого молодняка.

3. "Он взял ее через пожарный шланг"!

Ценности, провозглашенные обществом идеологизированной молодости, носят явно преувеличенно-иллюзорный характер: вместо благоразумно предусмотренного природой внутривидового разнообразия - искусственно сексуализированный стандарт, навязывающий канон внешности, не обусловленной никакими реальными человеческими потребностями и тем более возможностями; вместо телесной и душевной выносливости, достигаемой самоограничением и гармонизацией ментального аппарата с чувственным - культ сугубо спортивного гормонально-химического атлетизма; вопреки безостановочно провозглашаемой демократии - откровеннейшее право победителя на захват и скоростное единоличное потребление всего желаемого. И этим первобытным норовом управляет единственно повышенная половая готовность - без стремления рождать и всерьез воспитывать детей.

Потребительская идеология молодости нежизнеспособна, неперспективна, в духовном и социальном отношениях совершенно непроизводительна, и вообще по сути искусственна и никак не совмещается с ежедневной реальностью, переполненной существами, выпадающими по обе стороны возрастного прокрустова ложа. Но всего этого зачарованное человечество, упоенное культом пола, в упор не замечает.

Для интимнейших взаимодействий человека с человеком, и в том числе мужчины и женщины, предоставлена богатейшая палитра состояний любви, нежности, терпения, сострадания, уважения, поддержки, выражаемых не только взглядом или прикосновением, но и словом, и молчанием, и делом, и даже расстоянием. И постельный механизм здесь на тридесятом месте, да его и вообще может не быть даже при самых наполненных отношениях, что свидетельствует о достаточно однозначной независимости любви человека к человеку от механики продления рода. Но любовь есть труд души, труд ювелирной чуткости, требующий этической устойчивости, эмоциональной гибкости, времени и терпения. А современная цивилизация открыто провозглашает своей целью "облегчение всех трудовых процессов". Полагая, что влияет лишь в пределах техногенных зон, на самом деле она вторгается во все без исключения уровни жизни, автоматизируя ее сверху донизу и совершенно не заботясь о том, что выпущенный ею алгоритм "освобождения" "облегчает" человека не только извне, но и изнутри.

Парадокс цивилизации в том, что желая уменьшить усилия, расходуемые на материю, она материю лишь умножает, хирургически изымая предметность из относительной жизненной гармонии и дробя все изъятое в песок и множество. "Жить стало лучше, жить стало веселее" в том смысле, что все теперь возможно потребить не выстрадав и не заработав: реальная оплата всего потребляемого человеком происходит вовсе не в кабинете министра финансов и не на уровне свыше начисляемых зарплат и пенсий, а на уровне полноценного или неполноценного взаимодействия со средой. В итоге вместо трудоемкой, но надежной, условно говоря, лопаты-лошади мы имеем - одновременно и сразу! - отсутствие запчастей, кувейтский кризис, гонку вооружений и отравление среды. А вместо лингама-йони естественных качеств, свойств и размеров - обилие механических средств сексовспоможения. Но тот уровень желания и усердия, который необходим человеку в этой сфере жизни для неизвращенного нормального самочувствия, ранее располагался преимущественно в его собственной, ничем, кроме воображения и поэзии, не оборудованной психике, а перспективы глубины и интенсивности чувства прямо пропорционально зависели от душевно-духовного развития той самой палитры любви, с которой я начала разворачивать этот пассаж. В нормально организованной природе никакого "секса" вместе с его презервативами, эректорами и вибраторами не существует, а есть устремление рода в будущее, в котором взаимные усилия полов направлены на реальное воспроизводство и функциональное взаимодополнение, а отнюдь не на то, чтобы вхолостую терзать друг друга удовольствием.

Современный процесс изменения человеческого вида таков, что от человека явно отчуждается и его половая энергия, и его половая воля. В том, что рано или поздно последствия этого обозначатся определенно и недвусмысленно, сомневаться не приходится. Процесс этот, по всей видимости, эволюционно неизбежен: земля населена сполна и человеку пора бы количеством пресытиться, чтобы позаботиться о качестве во всех областях бытия. Чем же сможет заняться человечество завтра, если сегодня оно тотально ориентировано на одно лишь сексуальное удовольствие, а удовлетворять растущие аппетиты у него остается все меньше биологических возможностей? Это непривычное "фригидное" грядущее способны обеспечить смыслом лишь те, кто по выбору или по судьбе оказался в состоянии относительного аскетизма, то есть неуважаемые ныне маргинальные "неполноценные" категории: люди со сниженной потребностью в половой самореализации - при условии, конечно, что они находят в себе мужество и силы по этому поводу не комплексовать, а обрадоваться возможности заняться наконец проблемами не менее увлекательными, чем секс, но гораздо более разнообразными. Сюда естественным образом примыкают и люди пожилые, о которых в этой книге состоится отдельный разговор. Если же человек и далее будет игнорировать давление и из среды, и из собственной психики, то на иной путь развития природа заставит его перейти насильственно, благословив катастрофами, которые вынудят сменить вектор деятельности. Однако можно попробовать вовремя согласиться с требованиями будущего, пытаясь уже сейчас настаивать на изменении сознания человека: в данный момент дело приходится иметь не с благими итогами или пожеланиями, а с засоренной реальностью и с людьми, потерявшими меру и здоровые ориентиры.

Рынок умудрился отделить половой механизм от человека, отчуждил и экспроприировал его мощь в корыстных интересах - именно как рыночный продукт спроса-
предложения и возникло то, что ныне именуется "сексом" и что является единственным
сполна и реально (и даже виртуально) обеспечиваемым "правом" человека. Секс поработил, загипнотизировал и обездолил своего хозяина, лишив его даже самой мысли о каком-то ином выборе, а провозглашение удовольствия, обеспеченного риродой, единственной реальной ценностью жизни, не требующей от самого человека никаких особых сверхусилий и постижений, истребляет в человеке уже даже и не способность к любви, а самую потребность в ней. Единственная позитивная сторона этого глобального заблуждения заключается в том, что даже очень взвинченные половые возможности человека все-таки конечны и ограничены, пресыщение наступает быстро, и есть надежда, что тупиковый путь, захлебнувшись перепроизводством услуг, сам себя исчерпает.

4. А если Фрейд ошибался?

В половое понятие "гендера" косвенно включены еще две группы человечества, которые, на мой взгляд, тоже подвергаются дискриминации по половому признаку: истинные (творческие, а не только рекламно-потребительские) потребности детей игнорируются из-за того, что дети еще не полностью соответствуют сексуальным возможностям зрелого человека, и, следовательно, в манипуляции детьми рынок ограничен, зато может вовсю манипулировать их беззащитными родителями. Люди пожилые не интересны вообще никому - им нельзя продать даже прокладок. Впрочем, детей рынок успешно сексуализирует за счет выпуска игрушек, ориентированных не только гендерно, что более или менее естественно (хотя игрушечно-военизированное воспитание мальчиков косвенно приучает их к взрослой модели захвата, эгоизма и силового наслаждения), но и подчеркнуто сексуальных: все эти принцессы-Барби, - хоть сейчас укладывай их в постель с самыми серьезными намерениями, настолько они этому предуготованы соответствующими физическими данными и направленно эстетизированы! Пожилые же люди в определенным смысле бесполы; они являются представителями усредненной безликой категории, полом "средним" в массе прочего сексуально озабоченного человечества, для рынка они неперспективны - максимум, что им возможно продать, это лекарства и место на кладбище. Для общества они не обязательны - для них не находится роли, оправдывающей их дальнейшее существование (пенсионная Россия, поголовно нянчащая внуков - счастливое исключение). Для сексуально активных люди сексуально равнодушные - не только балласт или обуза, а потенциальный противник, "образ врага", имени которого никто не решается произнести вслух, ибо оно несет в себе угрозу - напоминание об ограничении и конечности и их биологических возможностей. Да и вообще по состоянию современных социальных отношений - не бумажно-юридических, а реальных - никто бы ничего не потерял, если бы жизнь стареющих людей прерывалась как-нибудь незаметно и необременительно для общественной совести где-нибудь в районе пятидесяти лет.

Современное общество сексуализировано до полного беспредела, и чем выше уровень жизни и менее патриархально государство, тем эта патология безудержней: когда человек с головы до ног обслуживаем высокими технологиями и не вынуждает себя к росту духовному, то он будет тыкать носом, как общеизвестная несчастная крыса, в одну и ту же кнопку, слепо веря, что доступное ему удовольствие и есть истинная цель жизни. Те же пресловуто-статистические "десять процентов "фригидных" женщин и мужчин", не слишком-то рвущихся к механической кнопке, которые без повышенного интереса относятся к радостям секса не по причине психологических травм, а по природным данным своего темперамента и интеллекта, получили от врачей скорбное сожаление, подразумевающее, что они есть печально-непоправимое отклонение от нормы, и им предлагается в меру сил подвергаться излечиванию вплоть до гормонального, - не исключено, что от здоровья. Естественно, что при таких перспективах "прохладное" человечество будет скрывать свою трезвость не только от общества, но и даже от самих себя, стыдясь признать в себе отсутствие высоко котируемой потребности, а рынок же, почуяв в них очередную порцию добычи и чтобы иметь возможность для манипуляций, тут же налаживает изобретение и производство новых средств сексовспоможения, создавая и поддерживая в социуме разнообразнейшие комплексы неполноценности. На самом деле людей, для которых функционирование в утвержденном русле обременительно, потому что попросту малоинтересно, уже давно не десять процентов, а намного больше, и их число несомненно возрастает с каждым годом. Снижение потенции (также, как и трансвеститные и гомосексуальные колебания внутри пола) закономерно, и, быть может, даже эволюционно запланированы, - иначе у человечества не окажется никакой реальной подоплеки для смены цели существования. А истинная проблема может оказаться не в восстановлении тем или иным путем сексуальных возможностей, а в том, что "прохладные" люди в чрезмерно сексуализированном обществе обречены на непонимание, неполноценное самоощущение, одиночество и страдание. Превратив творческую энергию - энергию божественную и могучую - в ненасытный половой конвейер, человек загнал себя в опаснейшую ловушку, истинных размеров которой он до сих пор не прозревает. А загипнотизированные мощью этой энергии психоаналитики начала двадцатого века величайшее заблуждение человечества узаконили де-юре, торжественно объявив о том, что даже трехлетние малыши переживают глубочайшие сексуальные драмы.

Я не поленилась поинтересоваться у воспитательницы детского садика, которой у меня есть основания доверять хотя бы потому, что она мудра, чрезвычайно наблюдательна, от природы талантлива и прозорлива, сполна получила опыт российской семейной жизни и при этом нашла в себе силы не развестись с мужем и вырастить чудесную дочку, и - что главное - абсолютно бесстрашно предана детям и любит их такими, какие они есть, не нуждаясь для того ни в корысти, ни в иных дополнительно обнадеживающих иллюзиях. Она подтвердила всем своим двадцатилетним опытом работы в рядовом, совсем не элитарном провинциальном детском садике, что все малыши от полутора до пяти лет, прошедшие через ее руки, не испытывали выраженных сексуальных потребностей. "Им это неинтересно. Они копируют то, что видят в мире взрослых. И внушить детям можно что угодно. Но на самом деле это им - ни мальчикам, ни девочкам - совершенно неинтересно." Может быть, все дело в том, что город Белозерск Вологодской области благополучно лишен поводов относиться к современной телевизионной "культуре" всерьез, и весь быт в нем проживается в наиболее естественной для человека полудеревенской достаточно трудоемкой форме. На весь Белозерский район вряд ли наберется десяток компьютеров, и я совсем не уверена, что хотя бы один из них имеет выход в Интернет, зато почти у каждого проблемы со скудной почвой, которая едва спасает от окончательной нищеты. Именно эта упрощенность жизни и свобода ее от излишней информации может охранять малышей от преждевременного "либидо". Возможно, что в детях нежного возраста и могут происходить загадочные процессы, формы выражения которых могут оказаться похожими на взрослые половые привязанности и предпочтения, но ведь собственническое, ревнивое, да и вообще повышенное внимание к отцу или матери со стороны полностью зависимого малыша совсем не обязательно должны означать приливы в ребенка энергий совершенно определенного назначения! И фрейдовские диагнозы - далеко не единственно возможные, не говоря уж о том, что дети действительно точнейшим образом копируют поведение взрослых во всем без исключения, и вряд ли кто-нибудь осмелился провести над ними чистый эксперимент: взять и полностью изолировать от сексуально задействованных взрослых и всякой информации по этому поводу, и посмотреть, проснется ли в таких маугли сам собою эдипов комплекс или нет. А что, если Зигмунд Фрейд ошибался? И кто тогда мы с вами, его безусловные наследники, безоговорочно в большинстве своем принявшие неточный диагноз одного психиатра как приговор, пригвоздивший все человечество к либидо как к позорному столбу и якобы единственно возможной и доступной, все объясняющей реальности?

Фрейд обнаружил в начале человеческой психики мощнейшую энергию, и был в этом безусловно прав. Но вогнав эту творческую лавину в русло исключительно половых желаний, он отравил целое столетие мужчин и женщин, заставив их вмещать в малом все проявления мира, и прикладной частностью оправдывать бескрайнее целое. Мэтр психоанализа оказался не только жертвой гендерных стереотипов, еще задолго до него исказивших и реальность, и его самого как исследователя, и его пациентов как жертв этой искаженной реальности, но и сам всесторонне эти стереотипы укрепил, углубил и утвердил, распространив опасные страсти взрослых - на малышей. Ограничивающая плотина, вполне разумно строившаяся тысячелетним опытом удерживания опаснейших сил в неразрушительном русле, была прорвана, и хлынули потопляющие воды отныне откровенного полового вампиризма мужчины на женщине, а женщины на мужчине; и началась открытая, изнуряющая обе стороны эскалация сексуально воздействующих средств, что оказалось в итоге равнозначно гонке вооружений в истребительной войне полов, в которой обе стороны теперь жаждут лишь без остатка потреблять друг друга, ибо уже давно возможно не платить за удовольствие деторождением и вытекающей отсюда и ответственностью, и ограничением личных потребностей. В этот процесс тут же включился рынок, сразу безошибочно спрогнозировавший, что сексуальная революция - золотая жила, которая иссякнет совсем не завтра. Отныне вся производимая человеком материя от взрослых першингов до детских кукол сексуально знакова, просчитана во всех гендерных направлениях и вычислена - спасибо Фрейду - по возможностям воздействия на подсознание. Материя изменила свое качество и превратилась из наивно-утилитарной, прямо заявляющей о своем назначении, в материю намека, текста и подтекста, в производственную предметность, имеющую свою собственную психологию, а следовательно, и собственные возможности программирования. Такая организованная целью материя не может не влиять на спрос и предложение, и, соответственно, на сознание с подсознанием. А программируется в мире всегда одно и то же существо - человек.

Направление энергии творения в узкое сексуальное русло есть не что иное, как забивание гвоздей сложнейшим и неограниченным в возможностях музыкальным инструментом воистину космического звучания. И вот - слово "сублимация" в интеллигентском просторечии начинает носить пренебрежительно-презрительный оттенок: "Сублимирует, потому что он (а чаще - она) ни с кем не спит". Как правило, это первое, что доводится услышать женщине, когда она переключается со сферы интимных интересов в сферу интересов творческих. И никому в голову, по всей видимости, не приходит, что сублимация - не болезнь и не наказание, и не повод для пересортировки в гендерной табели о рангах, а священная, Богом - или природой, кому как удобнее - данная свобода человека, его единственно реальный канал выбора и духовного роста, его право, и более того - его прямая обязанность! Человек призван сублимировать! Именно он, и никто другой, единственное существо во вселенной, имеет право научиться преобразовывать мощь энергии творения в энергию творческую, обогащающую мировую реальность! И ей-Богу, энергии этой хватит на всё и на всех, ибо самовоспроизводством даже всех существующих во вселенной живых организмов, вкупе со всем человечеством вместе взятым, поглощается лишь малая ее часть.

Часть II. Ребро Адаму

Я принесла - в восемьдесят девятом году - в столичное издательство свой первый роман. Мне было двадцать семь (еще не тридцать), и я немалое внимание уделяла собственной фактурной внешности. Впрочем, прозу писала внутреннюю. Редакция, преимущественная дамская, пристально разглядывала на мне мои самовязанные, с эзотерическим подтекстом, изделия с следом, со значительно более с вялым интересом, распознала в изделиях нетерпеливо нервничающую личность, на роман же не смотрела вовсе. Наконец, вынужденно уставилась на принесенный кирпич рукописи и дежурно вопросила:

- Как называется ваша рукопись?

- "И протянули ему камень", - отчиталась я. Слегка оживившись, редакция сделала выводы:

- Ваша рукопись, Татьяна Эмильевна, про любовь?

- Да, - про любовь к человечеству!

- А-аа... К человечеству нам не надо.

5. Магия бездны

Меня всегда бесконечно удивляло наивное самовосхваление женщин, неизменно происходящее на всех вольно-невольных сугубо женских тусовках, в том числе и феминистских. Бабы, собравшиеся числом более десятка, а то и тридцать-сорок, совершенно не стесняются одна за другой, по цепочке и по кругу, петь самим себе дифирамбы: и красавицы-то мы-де, и мученицы, и работяги, и талантливы без меры, и вообще соль земли. Ни одно мероприятие женского свойства не происходит без этих постыдных гимнов. Понять своих подруг я, безусловно, в состоянии - они вынуждены восстанавливать попранное чувство достоинства хотя бы словесно. Славословия такого рода порождены дежурной или вынужденной комплиментарностью мужчин, которая на самом деле является не чем иным, как инструментом манипулирования женским сознанием. Но этой нейтрализующей охотничьей двустволкой, завуалированной словесными орнаментами и украшательскими финтифлюшками, начинает размахивать и сама женщина, а комплиментарность в собственный адрес может означать либо сеанс неотложной психотерапии, либо примитив глупости, не дающий себе труда нырнуть под рябь в океаническую толщу истинного состава женских качеств, среди которых от природы унаследована не одна лишь готовность к самопожертвованию, которой так хорошо можно гордиться вслух, но и пугающий ряд свойств совсем иного рода -свойств, которые не принято афишировать. И вообще, может быть, их не принято разглашать в том числе и потому, что качества эти несут в себе чудовищно разрушительные силы - малоуправляемую или вовсе не управляемую энергию.

Я понимаю, что трезвый взгляд женщины на себя потребует немалых доказательств и может быть воспринят другими женщинами как прямое оскорбление. Но если мы хотим что-то изменить в мире, то придется помнить о том, что мир меняется лишь силой истины.

Женщина - а точнее, материнское, делящееся - начало настолько древнее, что древность эта, вместе с возможной практикой ее реализации, может внушать своими свойствами оторопь. Первоначальная практика канула без остатка, но память о ней осталась - в инстинктах, в подсознании, в мистической подчиненности чувствам, которые сегодня могут показаться совершенно иррациональными. Но я глубоко убеждена, что всё, принадлежащее инстинктивной сфере, когда-то - в недосягаемой, невидимой, неразличимой физиологическим глазом древности - имело предельно рациональную основу. Мои предположения могут рассматриваться в худшем случае как произвольно построенный ложный миф, в лучшем - как рабочая гипотеза. Я, в поисках объяснений беспокоящим фактам, вынуждена опираться только на собственный опыт самопознания, в котором всегда считаю наиболее верным свободно самоорганизующийся интуитивный поток, далекий, однако, от всякой единовременной импровизации, ибо к одним и тем же вопросам приходится возвращаться годами, рассматривая их с позиций вновь обретенного опыта. Другого инструмента у меня нет, да другому бы я и не поверила. Иррациональное всегда начинает исследоваться только иррационально, но - с помощью догадки, останавливающего называния, с помощью создания мифа, который либо станет когда-нибудь объективным и признанным фактом реальности, либо растворится в гипотезах более состоятельных, и приближенных к свету истины.

Мужчина воспринимает - уже исторически - женщину (все более сужая ее материнство до выращивания физиологического плода, да и тот мечтая перенести в пробирку) весьма своеобразно, как существо: а) аморальное; б) чувства которого следует ограничивать и по возможности держать под личным контролем; в) не способное принимать участие в "мужских" проблемах в силу врожденной ограниченности; г) как существо природно неполноценное - "не имеющее души"; д) лишенное всей полноты творческих способностей; е) самой природой созданное единственно для поддержания триады "Киндер-Кюхен-Кирхен". Список удивительно разнообразных не-способностей женщины с точки зрения мужчины можно, наверное, продолжить, но достаточно остановиться на перечисленном, так как вокруг именно этого перечня сомнений в целесообразности женщины и строятся основные дискуссии со стороны обеих участвующих сторон.

Когда я осваивала статью - весьма содержательную и серьезную - Верены Эрих-Хэфели "Жан-Жак Руссо. Софи.", меня не покидало очень двойственное, почти болезненно беспокоящее чувство, возникавшее именно при цитировании автором текстов Руссо. Безусловно, патриархатные позиции Руссо не могут не оскорбить достоинство современной женщины, но что-то внутри моей души, непреодолимо инстинктивная ее часть, кивала вслед патерналистским высказываниям идеалиста, что-то торопилось согласиться с его оскорбляющей и возмущающей правотой. И это "что-то" твердило свою ноту, как зубную боль, удручающе настойчиво; его можно было заглушить или запретить, от этого нераспознанного чувства можно было отвернуться, подвергнуть рационализации или внутренней цензуре, и это потребовало бы не так уж много усилий. Наверное, только требовательность к самой себе вынудила меня повернуться к обнаруженному внутреннему занудному беспокойству лицом: я все-таки решилась не изгонять, а понять.

Когда внутреннему беспокойству позволено было "быть" и разрешено было объяснять себя, чувство согласия с руссоистким гендерным апартеидом воспряло, приподнялось, вспыхнуло, и из простого дискомфорта - конфликта между по-разному идеологически ориентированными слоями моей личности - переросло в убеждение: я - внутренне, чувством, но отнюдь не умом, - согласна с накладываемыми на мою "женственность" ограничениями. Более того, во мне вызрела реальная потребность в них. Я - женщина, по индивидуальным особенностям личного развития имеющая возможность воспользоваться любым уровнем свободы, - готова подчиниться идее ограничения - при условии, если для нее найдется форма, не унижающая моего достоинства. И благодаря все той же индивидуальной судьбе, даровавшей моему сознанию известный уровень независимости, я, в отличие от многих моих сестер, имею, быть может, какой-то шанс попытаться осознать истоки своих странных ощущений.

Переживаемое мною чувство глубинного согласия с тем, по всей видимости, ужасом перед женщиной, которое вынудило французского мыслителя загнать женщину в клетку сплошных ограничений, показалось мне фактом интуитивного соучастия с чем-то очень глубинным. Руссо не произвел в гендерном отношении никаких реформ, а был всего лишь унаследованным голосом многих тысячелетий. Границы, причины и смысл этой глубины еще следовало определить и обнаружить. Не думаю, что сделала все, что смогла, но я попыталась если уж не понять обнаруженное, то хотя бы пристально его разглядеть, предварительно убедившись, - опять же, и в этой убежденности нет никакой рациональной опоры, кроме внутреннего чета-нечета, согласия-несогласия, двоичной системы "да"-"нет", - убедившись в том, что мое самоопределение не вызвано никакой социальной мимикрией.

И вот что обнаружилось на внутреннем черном экране. (Употребляя в следующем абзаце понятие "Я", имею в виду под ним то глубинное средоточие человека, которое, имея голос, не владеет словом. Не думаю даже, что это "душа" или "совесть", так как ощущаю это глубочайшее зерно вне имени, личности, сущности и каких-либо иных определений - оно вообще расположено вне тела и даже души, и есть факт существования более древнего, однозначного, первобытного пребывания и вместилища, чем всякое конкретное индивидуализированное сознание.)

"Оно" определилось во мне как состояние:

"Я тьма. Я клублюсь. Мне важно расширяться, поглощать, впитывать и растворять собою. Мне важно -быть. Я хочу занять как можно больше места. Если места для того, чтобы Быть, нет, то оно появится, как только Я придвинусь. Мне безразлично, что во мне растворится, ибо во мне всему найдется подходящая пустота. Я в любом сосуде, под ним и над ним, и могу заполонить собою все, и-жажда моя не имеет меры, ибо я бездна, а бездна бездонна."

...Эта бездна не была ни монстром, ни ангелом, она просто - была, непререкаемо и безразмерно, - начальный прозрачный прах бытия, и всё, что не есть она, для нее просто не существует. Я ощутила, что тьма согласна - пока, а может быть, уже - пребывать в покое, и это великое благо для того, что не есть эта бездна, ибо дает шанс бытия всему, что не она. Но если эти бездонные сумерки вызвать к действию, они лишат формы и сознания всё, с чем соприкоснутся.

... "Оно" во мне - не есть зло или добро, не есть ни жизнь и ни смерть, хотя чем-то похоже и на то, и на другое. "Оно" есть весь примитив и все величие Начала, которое не умеет еще даже дышать и не знает тока никакой крови. И я, быть может, что-то понимаю - я понимаю, что это сейчас, при наличии миллионов видов живых существ на одной крохотной планете, "Оно" кажется мне прахом, но только лишь потому, что во мне самой, не говоря уж о всем прочем, неизмеримо больше разнообразия форм и содержаний, пусть краткоживущих и хрупких, но я, со всей своей скорбной ежеденной бренностью и неизбывной душевной нищетой неизмеримо богаче перед всем величием и безразмерностью бытия этих едва оживленных сумерек. И еще я понимаю, что всё многообразие бессильно перед тем, что я вижу и чувствую в медлительном смещении тьмы, но она почему-то великодушна и ни на что не нападает - она вообще не любит двигаться остро направленно, в точку, а настигает полным океаническим объемом, накрывая и растворяя собою сразу всё. Но смутное клубление и роение бесцветного дыма, едва-едва отличающегося от Хаоса и Небытия лишь наличием самого однообразного Бытия, несет в себе сокрушительную мощь: эта клубящаяся пустота весит ровно столько, сколько вся Вселенная, проявленная и непроявленная.

...Эту Тьму я знаю в лицо. И я много раз видела ее в себе и знаю ее стихийную силу в те моменты, когда она начинала двигаться в жажде поглотить то, что выпадает во мне из границ гармонии. И вот вопрос: слепое ли шевеление этой силы превращает сознание в опустошающие энергетические сполохи, обжигающие тело живое непереносимым страданием, или живое, не удержав себя, побуждает мир к распаду в изначальную исходную пыль?

...Тьма эта сродни смерти, но одновременно основа всякой и всяческой жизни; исполненная первобытной плотно-бесплотной мощи, полыхает в любом из нас в минуты ненависти и душевных потерь, когда кажется, что лучше любая смерть, чем терпеть раздирающую муку. Я наблюдала ее придвижение в глазах своих подруг: было буквально видно, как она, сжигая их животы, подступает к горлу и замыкает его, переполняет собой каналы черных зрачков, вдруг ставших проколами сквозь внезапно невесомое человеческое тело в тяжеловесную ядерную бездну; как это ядерное вываливается через зрачки наружу, распахивая очередной Армагеддон, и женщина от невыносимости несомого внутри себя взрыва проклинает то, что еще минуту назад любила без памяти и чему была предана без границ.

6. Первенец женщины

Никто - ни мужчина, ни женщина - не свободен от этой стихии, но почему-то именно в женщине она расположена прямо под кожей, именно женщина и есть опасная нацеленная боеголовка, и достаточно бывает малейшего укола, чтобы сработал детонатор и заполыхало разрушение; почему-то именно женщина в любом уколе реальности склонна находить для себя смертельный риск и опасность и принимает неадекватные уже меры самозащиты. Именно женщина страшна во всесилии власти: никакого смеха по поводу, никакого великодушия - существо, непрерывно и скрытно источающее яд во всех подозрительных случаях, а подозрительно женщине все без исключения, ибо ничто не гарантирует ей безопасности. И единственная ситуация, когда эта подкожная близкая тьма обращается в полную свою противоположность, возникает, если женщина принимает реальность во внутренние свои семейные соты и эту реальность усыновляет, устанавливая в себе ответственность за приобретенное, а при творческой свободе и рожает ее, обновленную, обогащенную своей кровью, заново. И, опекая и взращивая ее, начинает наконец чувствовать свою творящую силу и независимость, свое право быть такой, какая она есть, не стыдясь наполняющей ее стихии. И лишь тогда война миров окончена, а стихия - в помощь и во благо миру. И для человека, не имеющего возможности отречься от половой принадлежности к женскому существу, этот путь - единственно доступный уровень внутренней свободы и реальных возможностей бесстрашного и ясного самопроявления.

Может, из-за близости этой древнейшей бездны, которая вне материнского отношения к миру способна из-за физиологического ("йони") ей соответствия, проявляться как сила исключительно разрушительная, мужчина и пришел к выводу, что у "женщины нет души". Душа, разумеется, есть, но она - у человека, а отнюдь не у женщины или мужчины, так как и тот, и другой пол - всего лишь механизмы, устройства, направляющие и перераспределяющие потоки этой первобытной энергии простейшего бытия; биологические разводные узлы, шлюзы и подстанции, обеспечивающие уравновешение и меру космическим стихиям с целью обеспечения безопасности их употребления и поддержания с их помощью общей энергии жизни. И тому, кто в борьбе за права - или же просто в целях искусственного злоупотребления свойствами - вторгается со своим неумелым гаечным ключом в эти сложнейшие сплетения, не столько видимые, сколько предвосхищаемые, следует быть готовым к совершенно нежданным результатам и нежеланным мутациям. Экспериментирование природой поощряется лишь в пределах, способствующих эволюции, а шаг влево или вправо от этого направления означает истребление вида.

Думаю, что женщина потому ближе к этой стихии творения-рас-творения, что эволюционно старше мужчины, а мужчина не только в родовых муках человеческой праженщины создавался, но и творился мучительными судорогами усилий всего мироздания, которое рывками и толчками пыталось освободить новорожденное человеческое существо от зависимости от своей темной прародины, отодвинуло его от бездны, оставив пуповиной, с ней скрепляющей, более старшего буферного посредника - женщину. И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что той сумеречной стихии, когда-то, быть может, породившей все мыслимые объемы и разнообразия нынешней вселенной, нужно, необходимо ныне ставить преграды, ставить прямо внутри женского сознания, а Руссо был - неуловимо и недоказуемо - прав даже в своих заблуждениях, ибо женщина и есть стихия и сила, а стихия не знает меры, она океан, не ведающий морали и нравственности, и не ведающей даже человека, через которого проявляется невидяще, - человек начал быть потм, далеко потм! - она содержит в себе энергетику воплощающегося мира, черные вспышки которой разрушительны и для тела, и для дурно организованного, недисциплинированного и нетренированного сознания. А женщина, по странным своим свойствам грубого первоначального животворения, есть природный маг материальности: она впрямую создает то, во что верит и что чувствует, и народная традиция это отлично помнит, рекомендуя беременным сознательно предпочитать красивое и радостное. И именно в эволюционно-метафизической биографии человека можно усмотреть все те ограничения, к которым тысячелетиями были приговорены исполнители ролей мужских и женских. Такого рода традиция не может быть случайным явлением, она ценна своей близостью к истине, хотя саму истину тщательно прикрывает. В народную традицию входит лишь то, что помогает виду выжить и сохраниться, и отвергаемо то, что самосохранению вида вредит. Проблема эпохи в том, что мужчина уже не может исполнять таможенно-пограничные обязанности по фильтрации безразмерных женских чувствований, так как древние охранные общественные установки уже тотально разрушены (а может быть, эволюционно созрели для разрушения). Стало быть, пришло время женщине самой обобщить свой опыт, оценить его и научиться духовной практике и самодисциплине без контроля извне. И несвобода как осознанная необходимость и есть ее реальный путь к свободе.

Если попытаться отвлечься, хотя бы воображением, от конкретных образов современных женщины и мужчины, искусственно, с помощью средств массовой дезинформации перегруженных предрассудками, и хотя бы допустить, что у человечества есть неопубликованная история развития, допустить, что человек не всегда бьш сгущен до сегодняшнего сугубо материального состояния, а имел некогда возможность впрямую лепить из пространства формы и состояния - то есть творил мир именно так, как гласят предания о магах, - то многое в традиционных гендерных отношениях может стать понятным.

Мужчина - метафизический ребенок, эволюционное следствие женщины. И женщина, стремясь сегодня не выпустить его из младенчества и оставить при себе как свое продолжение, бессознательно это помнит. Во время душевно-телесного сближения со своим партнером она вновь усыновляет того, кого когда-то в праисторические времена отделила от себя в самостоятельное и отдельное развитие. В начале любовных отношений ей жизненно необходимо быть рядом с мужчиной, бесконечно и непрерывно ощущая его, и сопротивляться любым попыткам разделения от воссоединившегося астрального тела: вчерашняя отпавшая почка вновь приросла к ветке и законно принадлежит ей. И именно эта атавистическая память, гудящая в крови непреодолимой силой, так осложняет любовные отношения двоих, потому что женщина хочет поглотить собою существо, эволюционно когда-то безраздельно принадлежавшее ей, вернуть его в стадию эмбриона, выносить в собственнических недрах и, пополнив собою, родить заново (или, прикоснувшись гудением крови к изначалам, растворить его в себе без остатка).

Мужчина же понимает лишь одно - любовь женщины означает для него неизбежное рабство, потерю независимости и чревата мелочностью, коварством и прочими неприятными осложнениями. Женщина представляется ему хищницей и ненасытной дырой, которую он почему-то должен единолично заполнять, а это ему и не по силам, да и вообще не хочется, ибо он был явлен на свет Божественной эволюцией отнюдь не для того, чтобы оказаться позади себя самого в эмбриональной позиции. Но если бы современный Адам догадывался об подобных возможных причинах собственнических и ревностных притязаний своей Евы, то был бы, быть может, хотя бы снисходительнее. Но он чувствует - и вполне справедливо чувствует!- одно: его поглощает пропасть, из которой выбраться возможно, лишь обуздав эту бездну подчеркнутой независимостью или презрением, или же вовсе отвергнув. Возможно, что и женщина, если бы догадывалась о метафизической праистории своей унизительной и угнетающей начальной зависимости от мужчины, - от расстояния, на которое он удаляется, от друзей его, которые ее от него отделяют, от его материально-спортивных пристрастий и увлечений, которые встают стеной между любящими, - возможно, она не чувствовала бы себя последним, Богом покинутым, самым несчастным существом во Вселенной, потому что знала бы, что в таких болезненных ощущениях переживается прошлое человечества, но ведь еще есть - должно быть! - и будущее.

Опыт наблюдения за собой в той же мере, как и за другими, выработал во мне настороженное отношение к комплиментам, уверяющим, что женщина - существо безмерно любящее, самоотверженное, и далее в том же духе. Это все так, но - в потенциале, в попытках обогнать эволюцию и признать плоть грядущего за уже состоявшуюся реальность любви. На самом же деле я - а вместе со мной, думаю, и многие другие - готова признать совсем не радостный факт, что самая разрушительная, коварная, неуловимая и неуправляемая сила в мире - это сила женской ненависти: все умноженное на ноль дает ноль. Иными словами, все, к чему прикасается стихийно-инстинктивное женское начало, желающее возвратить, поглотить и навечно присвоить, а если не удается, то просто уничтожить (ненависть есть не что иное как жажда утвердить свою власть через наказание и разрушение), попадает к этой стихии в полное рабство, становится "женственным", теряя свою в муках дифференцированную индивидуальность. И мужчины, вынужденные на себе сполна испытывать качества женской натуры, знают это очень хорошо. Они вынуждены защищать себя от растворения, от дороги вспять, и эта самозащита и породила в незапамятные времена все патриархальные традиции, перераспределившие не ведающую меры энергию "женственности" в русло кухни и колыбели. И есть основания предполагать, что это было эволюционно необходимо.

Однако война полов отнюдь не заканчивается на чрезмерной связанности двоих: мужчина, интуитивно предощущающий свою грядущую независимость и возможное совершенство - человеческое, не половое, - вынужденно сопротивляется рабству, оставаясь при этом в духовном отношении если и не младенцем, то пока всего лишь подростком. Мудрые русские бабы терпят гендерное унижение и социальную несправедливость вовсе не из-за общенародного стремления к мазохизму, которое давно подозреваемо в русском народе, а потому, что продолжают обогревать и питать собою своего самого первого ребенка. Они согласны на скудную роль плаценты ради того, чтобы когда-нибудь из нынешних мужчин образовался Человек. Но и те, и другие на взаимозависимости нещадно и беззастенчиво спекулируют, явно забывая, что кроме ребенка-мужчины и матери-женщины есть физиологические мать-отец и ребенок, и все усилия по воспитанию и перевоспитанию должны переноситься туда, где они действительно насущны и необходимы.

7. Мистерия плодоношения

"Мое состояние - быть, впитывать в себя границы, растворять их в себе, и расширяться, расширяться, расширяться... Моя цель - заполонить собою..."

"Душа человека - малость в сравнении с той бездной, что вечна во мне..."

"Я- единственная утроба мира. Его стены, храмы и дети вышли из моей темноты и вновь станут ею... "

Удивительные метаморфозы происходят в физиологии чисел: отношения чисел между собой определяют арифметические действия, из которых простейшие - сложение-вычитание и умножение-деление. Возведения в степень, извлечения корня, прогрессий и логарифмических процедур можно пока не касаться, ибо это уже есть манипуляции с объемами реальности, в том числе и с духовными, а не только лишь с простой ее материальностью, и действия эти есть не что иное, как социально-личностно-духовно-материальные взаимосвязи с мирозданием. Сложение-вычитание - простейший механический расчет с материальностью, - то, что Россия сейчас осваивает в повальной рыночной практике: действия очевидности и ближайшей рациональности, когда за действием сразу следует явный результат. С умножением-делением - сложнее, здесь, возможно, уже принимают участие более тонкие психологические структуры человека: вкладываешь любви толику, получаешь несоразмерный видимым усилиям урожай. Или наоборот, изо всех сил ненавидишь, а все, что произошло с объектом ненависти, - растяжение лодыжки, которое даже не повредило его общему оптимистичному настрою.

А вот факт всемирно распространенного деторождения каким арифметическим действием является? Из одного существа получается два (или больше - неважно) - это что? Деление (разделение одного организма надвое? - как амебы: была одна амеба, стало две)? Умножение (раз-множение)? Сложение (два организма вошли в соитие, и образовали... один)? Вычитание (из беременного единства матери и эмбриона судьба вычтет каждого)? Тайная мистерия плодоношения не описываема простыми арифметическими действиями, ибо любое может оказаться своей противоположностью, да и вообще учету не поддается.

Океан Праматери-Праматерии, разделивший когда-то целостную единицу надвое (совершившее первую акцию деторождения) и тем допустивший в мир размножение как акт творения жизни, - несет в себе колоссальной силы мощь, ибо знаменует собой опыт космического порождения жизни и материи. Головокружительное величие этой акции способен понять человек с живой мистической памятью или хотя бы наделенный искренним творческим воображением. Единица, воспринимаемая нами ныне как однозначно фаллическое (и мужское) начало (в просторечии "Сам", как местоимение, как нечто столь самоочевидно нарицательное, при котором нужды не возникает подставлять реальное имя мужа или хозяина) на самом деле была началом женским по крайней мере наполовину, ибо породила космическую революцию - процесс умножения и деления. Возможно, что человечество введено в заблуждение формой Единицы, прямо указывающей, с точки зрения человека, на фаллическое предпочтение. Однако ясно одно: в мистическом пра-пра-пра-времени Единица очень долго существовала самостийно, не имея, по всей видимости, особой потребности в собеседнике, ибо для пребывания ей хватало себя самой - высокодуховная, самодостаточная, но неплодоносящая (не размножающая и не размножающаяся), не имеющая плоти андрогинная совершенная Единица. А потом произошел взрыв, вынудивший ее, как амебу, разделиться напополам, - акция в половом отношении явно женского свойства. Единица породила Двойку, и Двойка отныне по всем мистическим системам счисления - число женщины. Но ведь сам акт разделения был совершен Единицей! Праматерь существовала раньше Матери, а Мать родила мужчину. Стало быть, начала женское и мужское - дело темное, дело тонкое.

Если упорствовать в мистической математике пола, то можно сделать еще один шаг от пресловутого женского числа Двойки вспять. Можно заглянуть за спину и Единице, и там, естественно, обнаружить Ноль. Врата Бесконечности. И вот этот самый Ноль при внимательном медитативном взгляде на Мироздание (а в том числе на Женщину и на Мужчину) обнажит в себе удивительные и завораживающие свойства. Самый главный факт в метафизической биографии Нуля - это порождение той самой Единицы, от которой вся пифагорейская систематика чисел и танцует. То есть самая первая акция плодоношения и деторождения принадлежит именно Нулю. А это - Нирвана, Бездна, Океан, а в физиологической символике - Йони, женская триумфальная арка в бездну тела. Похоже, что Праматерь неисчерпаема, и чем глубже мы погружаемся в ее недра, тем ее становится больше. И любая материальная женщина несет в себе эту пугающую непостижимую печать Начала Начал, она и есть по сути своей этот самый мистический Ноль, - тайна и неразгаданная биография человечества.

Родство женской психологии с загадочными свойствами Нуля для меня лично очевидно, но для общественности недоказуемо. То есть в принципе - доказуемо, но для этого какой-то из женщин придется повторить скорбный путь Елены Блаватской, осмелившейся - пусть даже в весьма наивных попытках, не вызывающих у большинства никакого доверия,- соединить с мистическим опытом человечества общие результаты достижений научно-практических.

8. Оправдание долгом

Чувство - всегда желание, желание чего-нибудь: смерти, жизни, полового партнера, пищи, продолжения рода. Даже равнодушие - чувство, ибо оно есть крайнее желание покоя. Любое желание - примитив витальной стихии, а каждый примитив могущественен, потому что доступен любому, структурно прост и легко реализуем. Для чувства сознание не только не нужно, но и вообще противопоказано, и каждая баба, имевшая опыт любовных переживаний, знает это как дважды два. Однако язык все перевирает, смешивая в человеке совершенно различные пласты, и мы говорим: "чувство ответственности, чести, достоинства" и так далее, даже, видимо, и не подозревая, что эти перспективные свойства человека, им же самим единственно и уважаемые, есть результат чувства, многократно пропущенного через сознание, которое его дисциплинировало, ввело в рамки, то есть - ограничило. Человек облагораживается через самоограничение, и другого пути у него нет. И если женщина готова считать себя человеком, то ей придется пойти по этому пути добровольно.

Женщина всю и внутреннюю, и внешнюю свою историю описываема преимущественно чувством - она даже сама гордится тем, что "способна чувствовать глубоко", подразумевая, видимо, под глубиной чувства его силу и интенсивность, а отнюдь не одни только интуитивные прозрения, которые вообще на самом деле весьма далеки от чувственной стихии. И до тех пор, пока женщина будет идти на убой на поводу у биологического ряда желаний, у нее нет шанса добиться ни уважения со стороны мужчин, ни самоуважения и реального возвышения судьбы, и ее удел - оставаться "женщиной", а не человеком. Многое в весьма сомнительной сфере самореализации женщины в чувственных слоях провоцируется искусственно, за счет гендерных манипуляций в целях удержания власти, но многое есть истина.

Мне совсем не представляется полностью безосновательным обвинение женщины в принципиальной аморальности. Дело - вновь - в биологическом механизме, диктующем существу женского пола право и обязанность заботиться о сохранении своего потомства живым и по возможности здоровым, - сохранения во что бы то ни стало, не считаясь ни с какими светскими законами. И женщина, спасающая ребенка, всегда будет оправдана если не обществом, то сама собой, ибо у нее нет выбора, и она не обязана предпочитать гуманизм и считаться с моральными установлениями, когда речь идет о жизни ее детей. Природа подняла ее над условностями общества и над временными и преходящими его законами. Но только особо направленное "патриархальное" воспитание способно эту слепую силу соединить с гуманитарными идеалами, и чеченка, потерявшая всю семью и всех своих детей, собирает - без разбора и национальных приоритетов - три десятка чужих сирот, делая их безоговорочно своими. И собирает благодаря и традиции в том числе, предписавшей ей место около колыбели. Нам со стороны это кажется подвигом, акцией, сознательным принципом, но для этой женщины такой выбор вовсе никакой не выбор, а естество жизни, воплощенное в судьбу. У нее нет выбора, она просто исполняет- и восполняет - свой долг.

Мне намертво врезалось в память отчаяние пожилого ветерана войны, которого накануне девятого мая пригласили в челябинский университет для беседы. Дело было в семьдесят восьмом году, аудитория филфака, преимущественно состоящая из молодых девиц, ходила ходуном и гудела общественным гулом в личных переговорах. Ветеран не был интересен никому, ибо не представлял для моих однокурсниц никакой гендерной ценности: стар, мал ростом, некрасив, слабоголос и явно не уверен в себе. Шум нарастал, ветеран отчаялся перекричать своей военной биографией мирное небо семидесятых, пошел пятнами оскорбления и вдруг выкрикнул: "Вы! Ничего не знаете!" И потом осипшим свистящим, срывающимся полушепотом сказал, скорее всего - самому себе: "В тылу... Какой был голод в тылу... Я видел: у женщины трое детей, старшая уже умерла, лежит на скамье, младшие воют от голода, бьют мать по ногам... Она молчит, как каменная, потом спрашивает: "Маньку... Будете есть?.. "

Женщина в первобытных своих глубинах и вне своего дрессированного сознания вовсе не ориентирована на мораль и нравственность, но результатом ее жизни может стать именно обогащение общественной нравственности и морали, а сполна реализованный ею долг - даже повлечь пересмотр каких-нибудь несовершенных общественно значимых законов. Но может и не стать и не повлечь, ибо страшная притча, иллюстрирующая эти выводы, предложена самой жизнью и демонстрирует скрытую реальность достаточно жестко и определенно.

Мы, женщины, не ведаем своего истинного лица. Не исключено, что наш реалистичный портрет без косметики и мимикрии из тряпок нас бы безмерно испугал - как пугает интуитивных и наблюдательных представителей пола мужского. Портрету, созданному Руссо, мы не поверим, так как он, давая мужчинам возможность манипуляции и насилия над женщиной, продляет войну полов, - стало быть, нам вместо портрета необходим автопортрет. Что ж, есть смысл попытаться, хотя результат способен повергнуть в полную растерянность. Провозглашая свободу пола, на самом деле мы призываем в разочаровавший наши запросы мир анархию и хаос; захватывая традиционно мужские должности, мы рвемся не столько к самостоятельности, сколько к власти над мужчиной. Но совсем не исключено, что после первой растерянности и испуга женщина могла бы и осознать свои истинные возможности, самыми главными из которых являются не только космическая мощь продления жизни, но ей, между прочим, прямо сопутствуют - в качестве полезного ограничителя этой мощи и ее откренщика - и космическое знание природы вещей, и глубокая интуиция, которая есть не что иное, как генетическая история мироздания, куда неизбежно входит - как единственно возможное равновесие всех начал, сил, стихий и возможностей - гармония. Но эти качества, выпущенные в мировые просторы порознь, вне предусмотренного единства и смысла, дают удручающие картины искажений: едва пробужденное метафизическое памятование становится религиозно-фанатическим кликушеством: нет более упертого и непробиваемого фанатика, чем женщина, возлюбившая вдруг какую-либо идеологию - идеология явно проникает в нее через "йони" и застит затем всякое зрение; знание природы в отрыве от ответственности за это знание дает миру злокозненных, но весьма умелых ведьм, которые без всякого там Папюса весьма успешно отравляют существование окружающим и самим себе, и в искусстве пробивать в ближних энергетические бреши нет женщине равных во вселенной; витальная сила продления рода при незадействованных прочих источниках ведет к бедственной сексуализации всех потребностей и ненасытной гонке за удовольствиями - любая восемнадцатилетняя дурочка на вопрос, чего она ожидает от будущего, ответит: "Любви!!!", но ее "любовь" никоим образом не будет означать материнства хотя бы физиологического, а обозначит собой лишь жажду наслаждения и тотальной власти на другим существом. И даже намека ни на какую самоотдачу в таком ответе не подразумевается: всякая там верность и жертвенность - всего лишь общепринятая вуаль, условия игры, декорированность сексуального желания и его театрально-драматургическое наполнение.

Происходящие сегодня гендерно-феминистские подвижки - знак эволюционных смещений, продиктованных острой необходимостью. Но их целью является, на мой взгляд, совсем не свобода выбора женщиной деятельности и не уравнение ее прав и обязанностей с мужчиной, а расширение в женщине материнства от пределов простого воспроизводства рода человеческого (рода наплодилось количественно уже очевидно достаточно, пора бы позаботиться и о его качестве!) до материнства внетелесного. А для этого придется и мужчине и женщине не столько приобрести какие-то еще новые права, сколько отказаться от многих удовольствий и сконцентрироваться наконец на обязанностях. И патриархальные традиции не исчезнут бесследно - в итоге всех феминистских поисков женщина сознательно, добровольно и самостоятельно вернется к оставленной триаде "Киндер-Кирха-Кюхен". Позволю себе процитировать свои же строки из другой работы, тоже посвященной гендерным мутациям, но в литературе: "В женщине вызревают потребность и силы в иных точках приложения, в мироощущении расширенном, в котором "Киндер-Кирха-Кюхен" ничему не противоречат: "Киндер" - младенец общечеловеческий, "Кирха" - расширенная до пределов обозримого Космоса любовь, "Кюхен" - приведение пищи духовной в удобоваримое для младенца состояние. И весь этот трудно и в муках рождаемый процесс возвышения материи до уровня духовного служения никакого отношения к агрессивному феминизму не имеет, - никто не унижен и ничьи природные права не ущемлены. Но чтобы понять это, нужно бы выйти из плена предубеждений, себя уже не оправдывающих, что привело бы к естественному обмелению маскулинно-феминистского противостояния."

9. Тройное сиротство

Гармонию приходится изыскивать ошибками и горьким опытом. Гармония в женском существе предписана в выполнении природного долга материнства. И долг этот придется исполнять, хочет этого женщина или нет, ибо лишь ответственность за другое живое существо способна возвысить женщину (как, впрочем, и мужчину) до образа Бога, творящего любовь.

И естественно, что психология женщины не описывается законами юридическими, потому что главный в ней закон - не продления даже, а сохранения жизни. Другой вопрос, как именно женщина предпочтет ее охранять - за счет инстинктивного размножения или иными, не столь материально однозначными способами. Например, лично я, занимаясь в этой книге явно сомнительными изысканиями, занята прямой природоохранной работой и исполняю свой долг и прямую обязанность, возложенную на меня и природой, и свыше: я полагаю, что для продления жизни человеческого рода необходимо сохранить в первую очередь мужчину, который, в отличие от женщины, в нынешнем обществе не имеет вообще никаких перспектив для самореализации, и потому упорно буду отстаивать его достоинство; что для того, чтобы оздоровить условия сохранения вида, женщине нужно избавиться от иллюзий по своему поводу и начать всерьез соответствовать реальности и ее требованиям, а не собственным вымыслам о самой себе; наконец, для того, чтобы в пределах разумных необходимостей нормально воспитать хотя бы одно поколение детей, нужно заняться воспитанием ребенка, причем ребенка не как ее личной собственности, переданной самой природой в бессрочное владение, а как существа самостоятельного и от матери идеологически отделенного.

Понимая, что призывая женщин (а в идеале и мужчин) к сознательному и целенаправленному воспитанию уже имеющихся детей, я делаю тривиальнейшее заявление, поэтому сразу же расширяю его границы: в число "детей" я - абсолютно ответственно и искренне - включаю и то нематериальное потомство, которое производит человек, в том числе и духовные результаты его творческой деятельности, такие как книги, картины, фильмы и прочее; и что, быть может, важнее всего - я предлагаю женщине в качестве собственного ребенка увидеть и собственную душу, а в идеале - любую душу любого человека без концентрации внимания на его половых признаках. Ведь именно душу мы - все до единого - и вынашиваем, питаем и воспитываем всю сознательную жизнь, вряд ли даже догадываясь, что это и есть истинная задача нашего человеческого бытия, независимо от признаков пола и детопроизводства! Но если вернуться к привычному взгляду на материнство и соотнести его с детьми физическими, то, быть может, мой призыв к воспитанию и не покажется столь угнетающе пустопорожним, если женщина решится взглянуть на себя беспощадно трезвыми глазами и поймет наконец, что уже несколько столетий она занята совершенно абсурдной, в никуда направленной страстью, ибо всем своим составом вовлечена в перевоспитание мужчины, именно мужчины - любовника и мужа, но отнюдь не в воспитание ребенка. И в общепринятой войне полов ни у кого даже вопроса о ребенке не возникает, в современной ситуации ребенок - лишь побочный продукт гендерных отношений, к которому привыкают и которого даже искренне пытаются любить - в лучшем случае, но от которого, впрочем, можно легко избавиться заранее, если не терять бдительности. На самом деле наши дети, и любимые, и нелюбимые, покинуты и запущенны, и чудовищно одиноки, и ничему мы их не научили, и будущего у них нет или оно слепо. А нам, полуфабрикатным, душевно изувеченным отцам-матерям, по всей видимости глубоко безразличен их завтрашний день.

Перенос истинного внимания женщины с полового партнера на то, что ей вверено природой, - на ребенка, - неважно, своего ли, чужого ли, да всё человечество и есть глобальный быстро растущий младенец! - нуждается во всяческой пропаганде и развертывании, потому что все женские усилия материнства, обращенные именно на мужчину, имели целью перевоспитание его себе в угоду по своему образу и подобию. Эти собственнические усилия успешно искалечили обе участвующие в манипулятивной игре стороны, выродившись в борьбу за власть над душой и в бесконечную разрушительную войну полов. И оправданий этому нет и уже быть не может: человечество погрязло в сексуальных отношениях, сексуальной власти, сексуальных привилегиях, в острых, но поверхностных чувствах, лишь в них себя и видит, там и находит, лишь там и реализует, и уклонение потребностей от курса постепенного наращивания поверх чувств еще и слоев духовных стало уже глобальной виной. И именно гипертрофия сексуальной стороны жизни и лишила женщину "женственности", а мужчину "мужественности", ибо, пообещав нескончаемую нирвану, развило в них одни права, избавив от всяких обязательств. Весь мир почитает идола - "Любовь и голод правят миром"- но какая любовь? И какой голод? А может быть, при наличии высоких технологий, помноженных на наличные шесть миллиардов возможных потребителей, уже есть смысл попытаться расширить эту формулу до того уровня, где любовь становится наконец действительно бескорыстной, а голод - духовным? Сколько же можно - по шестимиллиардному разу - повторять своей судьбой все один и тот же опыт, даже и не делая попыток разомкнуть этот ставший порочным круг? Человечество, как заведенное, создает сексуальные мифы, перегружает материальную жизнь никчемной чувственной продукцией и не желает никакой ни в чем меры. Не сегодня и не вчера в нашей истории произошла чреватая и опасная подмена приоритетов; возможно, молодым человечеством осваивался самый доступный и остро воздействующий инструмент самовыражения, приведший к прямой физиологической зависимости, и эта подмена есть факт, требующий немедленного переориентирования, ибо, как ни парадоксально, сексуальная избыточность угрожает существованию человеческого рода, так как завела его в полный нравственный тупик и лишила перспектив.

Ребенку от всех этих сверхусилий остались лишь жизненно необходимые крохи: его кормят, одевают и лечат от простуды, но все духовные и душевные силы мать предпочитает вкладывать именно в его отца, во взрослого, вполне состоявшегося, пусть худо-бедно, человека, который сам способен был бы позаботиться о себе, но где там, кто же ему позволит! Мужчину отчитывают, им манипулируют, ради него совершают самоотверженные подвиги и являют чудеса жертвенности и отваги; но все это величие любовного самопожертвования, упрямо воспеваемого томами мировой литературы, калечащей поколение за поколением, далеко не бескорыстно: у него есть своя рыночная цена - полная зависимость мужчины, увязшего, как в мёде, в женской любви, он совсем не без оснований полагает, что когда-нибудь от него потребуют сполна и с процентами оправдать вложенный в него капитал. А если он вздумает требованиями пренебречь, то женщина проявит редкую изворотливость и изобретательную мстительность, и всеми силами попытается лишить его того предмета, который он ей, вчерашней своей Еве, предпочел. Удивительная вещь: опекая мужчину как ребенка и почитая эту свою страсть самым великим и непререкаемым достоинством (мужчине выгодно - до поры до времени - этот миф поддерживать), женщина почему-то смертельно обижается, когда обнаруживает в результате своих усилий в партнере и супруге именно младенца, а не мужчину. А потом, естественно, начинается феминистский экстремизм, сопровождающийся обвинениями в деградации. И с чего бы, действительно, такая несправедливость - поила, кормила, отмывала, рубашки гладила, первое-второе-третье подносила, на бутылку из семейного бюджета выкраивала, побои прощала, любовниц деликатно не замечала, безработицу его терпела, - ну не грузить же, в самом деле, инженеру вагоны! А он, такая скотина, вдруг радоваться перестал! Свободы требует - ни хрена же не делал, какую ему еще свободу надобно?

Моя челябинская знакомая, до полуночи оглашая список смертных грехов своего супруга, никак не могла дойти ни до финала, ни до катарсиса. На мой, как мне казалось, вполне резонный вопрос, зачем же ей такая обуза и почему бы столь неудачный и бесполезный экспонат совместного проживания не удалить с семейных пространств в самостоятельное самообеспечение, подруга удивилась искренне: "Но кот ведь у меня живет! Тоже мышей не ловит. Я же кота не выгоняю на улицу!" Русская женщина - думаю, почти любая - вполне искренне склонна не делать различий между своим котом и своим мужем, полагая, что тем самым проявляет особую любовь к животным. Если бы жизнь меня прижала к стенке так, как моих подруг, то думаю, что я бы позавидовала их способности делать из явно не гуманных обстоятельств столь гуманные выводы. Но все-таки странно, почему от домашних животных ожидают человеческого достоинства. Я склонна полагать, что женщина лишь тогда имеет право пытаться помочь мужчине определиться в его истинных гендерных задачах, расположенных в горизонтали половых признаков, когда она сама соответствует собственным задачам настолько, что может не склонить головы перед вопросами собственный совести. И, если уж в вопросах свободы и выбора оставаться в пределах предлагаемой системы равенства прав, то должна заметить, что в ситуации действительного равенства каждому придется избирать свое будущее самостоятельно, независимо от побиения камнями, ибо его будущее и есть его право, и каждый один окажется за себя в ответе. И самое рациональное, что возможно в такой ситуации предпринять женщине, - отодвинуть с горизонтов мужчины свою бесценную личность и, перестав быть ему насильственной духовной обузой, предоставить ему возможность самостоятельного роста - в пределах его возможностей, а самой всерьез заняться наконец собственным развитием - в пределах своих возможностей.

В разумных пределах.