ГИМН ФИНАЛУ

"... Господа, мы совершенно

упустили из виду самое интересное..." -

Алексей Николаев. "Пир". Вологда.

Дар финала - явление еще более редкое, чем высокий художественный талант. Финал есть прямой выход в свободное пространство чистой идеи, это - ее духовное структурирование и воплощение, а дар художественный преимущественно располагается в сфере материальной, он есть возможность наиболее активного и подвижного сообщения со средой человеческого пребывания, выражающийся в процессе метафорирования. Финал художественного произведения представляет собой рождение и строительство мифа, то есть - вытягивание из бессознательной бездны Символа, обобщающей Идеи, и - при наличии образного таланта - одевание ее в одежды материи. Это и есть идеал творчества.

Финал напрямую сопряжен с интенсивной работой интуиции, но и не только с ней, - он призван стать ее эволюционным рывком, поднятием всего бессознательного пласта знания о мире на новый уровень пребывания, ранее интуиции неведомый, потому как - не осознанный. По сути, финал более необходим автору, нежели читателю, хотя и ему тоже, разумеется. Но читатель потерю финала пережить может без потерь внутренних, для него это будет не столько утерянной возможностью саморазвития, сколько ее простым отсутствием, а в отсутствии насущно необходимого для него ничего нового нет, - читатель к этому привычен и терпелив. Если прочитанное вызовет уважение своим содержанием, автору простится беспомощность в разрешении выраженного им конфликта, читающий даст ему фору, он готов будет ждать следующих книг в надежде, что рано или поздно его все же одарят обретенным интуитивным взрывом. Он может почувствовать себя обманутым, но может и не потерять ничего из того, что сумел обрести во время чтения. Художник в ином положении - финал ему жизненно необходим для внутреннего роста. Это - вновь замаячившая невидимая мишень, обратившаяся вдруг от читателя лицом к нему, и в сердцевину ее необходимо попасть, чтобы оставить свое произведение позади и выйти к следующему на новом и духовном, и художественном уровне. И если этого не происходит, художник обречен всю творческую жизнь создавать вариации одного и того же произведения. Литература знает множество примеров такого рода, они-то, собственно, преимущественно ее и составляют. Пример наиболее выразительный - роман Томаса Вулфа "Домой возврата нет", единственное безразмерное произведение, им долго писавшееся, из которого умный и чуткий редактор, утвердив кое-где точки, вычленил несколько относительно самостоятельных вещей. Смысл финала для художника заключен в эволюции творческого начала, в расширении возможностей интуиции. Катарсис от произведения получает в основном читатель. Для художника реализация внутренней эволюции заключена не в катарсисе, который естественно сопутствует при работе над текстом, потому что в этот период и происходит интенсивная работа по очищению душевного ядра, а именно в финале. Создавая свое произведение, художник описывает, структурирует и осмысляет те глубины, которые успел и смог освоить к тому дню, когда сел за письменный стол. Настоящий финал невозможно структурировать искусственно, его возможно только пережить всем существом, он возникает как аккорд мощной силы и совершенно иного звучания, чем тот, которым писалось произведение, он одновременно и родственен ему, и чужд. Он знаком и пугающе неведом, это - пролетевший над головой внезапный гул незнакомой вселенной, почти тождественной той, которая в муках и поисках творилась художником, это интуитивный скачок сознания, переход его на новый уровень осмысления всего произведения в целом, - той действительности, что до сего дня казалась наполненной истиной до предела, но стала вдруг теснящим душу домом, из которого распахнулась дверь и теперь возможно шагнуть сквозь нее в иное, в то, чем этот дом или храм обволакивается, в себе его содержа и питая. Рожденный интуицией финальный аккорд есть внутренняя сверхсознательная мистерия посвящения художника в перспективы истины грядущей, более значительной и высокой, чем прежняя, которая отныне осталась позади. Именно такой финал способен спасти не слишком развившееся произведение, придав ему нежданную глубину и объем. Финал есть внезапно вспыхнувшая точка, вдруг изливающаяся сферой вокруг творения, его небо, его одухотворение, его диктующий свою волю Божий глас. Он - чудо прозрения, расширяющее горизонты до космических пределов, осенившее художника в долю секунды вне его воли и концептуальных устремлений. По сути, вся концентрация творческих усилий приходится именно на финал, для которого произведение есть лишь подготовка к нему, строительство материального базиса, образная медитация, промежуточный терпеливый этап сосредоточения ради единого финального мига объемной истины, озаряющей всю видимую картину неземным свечением и непостижимой глубиной понимания; картиной, зачастую так и остающейся лишь на уровне чувства уверенности, что все сделано, как должно, и иначе было невозможно, и при этом - исполненной нерасшифрованного смысла. Расшифровать обретенное художнику предстоит в следующем произведении. Именно финал, а не само творение, и есть нирвана художника, внезапно расширяющая пределы мира до размеров Божественной Вселенной.

Путь к истинному финалу чрезвычайно затруднен и может длиться годами и даже десятилетиями, как и любой иной путь практики духовного постижения. И за финал художнику надлежит бороться, как за самого себя. И больше, чем за самого себя, ибо он в этой борьбе отстаивает свое высшее "Я", приближенное к тайне Бога. Если молчит интуиция, есть смысл прокладывать ей русло простой конструкцией - "есть смысл жить без смысла", но - двигаться, двигаться во что бы то ни стало, ни в коем случае не допуская снижения уровня произведения на более низкий круг - это есть первый толчок к деградации творческой.

Художник, раз от разу не добивающийся финала потому, что им было приложено недостаточно усилий из освоенных им творческих и духовных возможностей, рано или поздно обречен узнать о себе тайную правду: на своем - пусть даже самом талантливом - уровне он графоман. Это может быть не видно никому, кроме него самого, об этой тайне никто никогда не узнает, потому что другие будут радоваться и крохам с богатого стола, но ОН будет знать об этом, помнить об этом, и - мучительно страдать. Недостижением интуитивного финального акта объясняются многие трагические судьбы талантов, избравших падение и смерть взамен подкравшегося тупика, - путь деградации, обратный пути финала, его карточное или зазеркальное отражение, инволюция вместо эволюции. Неразвивающийся талант себя неизбежно разрушит, ибо дар творчества есть самая могучая сила, перестраивающая мир прямой магией. Талант не есть личная собственность человека, его вещь, купчая или крепостное владение, - все как раз наоборот, не человек пишет даром, а дар пишет человеком, не читатель читает книгу, а книга читает читателя. И когда эту, никогда не принадлежавшую ему энергию художник захватывает в собственность, направляя внутрь себя одного, то она разрывает его изнутри, ибо сосуд ей явно мал. Дар, талант, гениальность - всего лишь подписанная Богом доверенность на использование человеком творческой энергии, которая может быть и расторгнута в судебном порядке при злоупотреблении доверием. Именно потому за финал, как канал, через который к художнику подступает возможность внутренней эволюции, необходимо бороться на выдохе и на вдохе. Интуитивно художники чувствуют бремя ответственности, на них возложенной, и, если недостаточны внутренние возможности, то пытаются финал хотя бы конструировать - путь не самый, быть может, стремительный, заводящий и в тупики, но он тоже есть путь сопротивления деградации. Конструирование - упорный поиск двери, пробивание бреши в ограничивающей стене головой, дабы однажды за ней последовало и сердце. И даже если сам художник не сможет дверь распахнуть - это сделают те, кто придет на его путь следом, но им необходимо оставить русло. Уйти из произведения, не указав двери или хотя бы направления к ней, художник не имеет права, он будет наказан собой же, своим бессознательным началом - однажды он перестанет быть художником.

Именно опрокинутостью финала в бездну, присвоением Божественного творческого огня в низких целях так чудовищна негативистская литература, чреватая инволюционным сворачиванием проблемы в полную и абсолютную неразрешимость и эксплуатацией в неположенных целях интуитивных прозрений, энергия которых есть великая сила, ей потребно одно лишь небо. Вглубь, вниз, в бессознательный поглощающий океан - всегда легче, ибо смерть проще жизни, она нам знакома, она - всегда одна и та же, в отличие от каждой жизни, всегда переживаемой впервые и неповторимо. Жизнь эволюционна и все нам в ней ново; смерть - статична и ведома до последней пяди. Уныние, отчаяние, тоска, скука и безразличие - дискретные жанры смерти при жизни - всегда одинаковы, к чему бы и к кому бы ни прикасались. Но никогда одна пережитая сполна радость не повторит собою другую.

Нередки ситуации, когда художник, не в состоянии разрешиться интуитивным финалом, вдруг выдает на свет Божий название, которое - не столько ключ к произведению, сколько тайнопись, некий код, аккорд, настраивающий слух читателя на подсознательный уровень дополнительного восприятия происходящего. В произведении искомый финал не найден, или найден не полностью, дверь обнаружена, но не открыта, но свернутый в символ смысл финала, его проекция, предуведомляет цель творения в названии. Селинджеровское "Над пропастью во ржи" есть не заголовок, а называние состояния гораздо более значительного и объемного, чем заключенная в нем повесть; символ, по своей наполненности приближающийся к архетипу - в данном случае архетипу Земли, как бездны, однако между собою и Небом рождающей питающие хлебные семена.

Конец произведения не может быть бюрократической точкой, это способен устраивать лишь графоман, не чувствующий закона творения. И настоящий финал всегда есть только начало нового витка, витка познания мира духовной аскезой искусства.