Наверное, они заехали очень далеко и времени прошло очень много, потому что, пока они возвращались в город, стало светло, а когда въехали на главную улицу, день был в самом разгаре -- тихий, безветренный день с медленными облаками.
Шофер искоса поглядывал в переднее зеркальце на задумавшегося Грустного Человека и молчаливого мальчика, которые отрешенно сидели на заднем сиденье. Ему вдруг показалось, что он везет их как бы отчасти, а отчасти Грустный Человек и мальчик находятся в другом месте -- в лесу, где выпустили Последнего Волка, и что они, быть может, даже бегут вместе с Волком, иногда останавливаясь на взгорках, чтобы прислушаться и что-то понять, а потом бежать дальше.
"Странно, -- беспокойно устраиваясь на сиденье и не находя удобного для себя положения, думал шофер, -- странно... Они бегут, а я?.."
Он все ерзал, ему некуда было вытянуть ноги, привычные педали газа и сцепления стали вдруг неудобными. Шофер открыл боковое окно и выставил на волю левый локоть, но ему всё равно было тесно. Ему хотелось немедленно выбраться из своей пропахшей бензином и прахом с ног суматошно спешащих пассажиров машины и не ехать, а нормально идти пешком, как ходил его дед, всю жизнь бывший пастухом.
Поймав себя на внезапной зависти к деду-пастуху, шофер окончательно понял, что с ним что-то стряслось. Он свернул в тихий городской переулок и остановился.
-- Как я теперь буду жить? -- спросил он у Грустного Человека.
Грустный Человек улыбнулся ему непонятной улыбкой, от которой шоферу захотелось начать делать нечто такое, чего он не делал раньше.
А маленький мальчик сказал:
-- Он тебя не боялся, дядя.
Шофер взглянул на мальчика с благодарностью. Ему показалось, что мальчик сказал ему очень важное и такое, что может обрадовать ещё больше, чем победа на ринге и тринадцатая зарплата.
Шофер занимался боксом и тяжелой атлетикой, и ему нравилось, что его мышцы толще, чем у других. За толстые мышцы он очень уважал себя и считал, что он лучше других ровно настолько, насколько их мышцы тоньше его собственных. Ему нравилось, если его боялись, но при этом он презирал тех, кто боится, и от этого противоречивого ощущения никак не мог стать счастливым.
А сейчас ему было так спокойно, и он так волновался, и ему было так приятно -- и всё по совершенно вздорной причине: только потому, что какой-то доходяга с ребрами гармошкой его не испугался.
-- Ты добрый, да, дядя? -- спросил мальчик почти без сомнения.
-- Ясное дело, добрый! -- ответил шофер, очень досадуя, что он, видимо, добрый не на сто процентов, раз мальчик об этом спрашивает и раз в голосе его осторожность.
-- Тогда ты и так знаешь, как нужно жить, -- проговорил маленький мальчик уже с тротуара.
Шоферу и правда тут же показалось, что он знает и что это знание было в нём всегда, но он всё время забывал о нём и по этой-то причине и не мог стать счастливым.
Грустный Человек тоже вылез из такси и с улыбкой протянул шоферу отнюдь не слабую руку. Шофер подал свою. От улыбки человека, который больше часа говорил с диким зверем и столько же молчал на обратном пути, шоферу вдруг захотелось выйти на ринг и попросить прощения у всех, кого он без всякой причины бил по физиономии.
Непонятный мальчик и непонятный Грустный Человек скрылись за углом. То есть как только они скрылись, так и показались непонятными. Шофер представил, как он извиняется на ринге перед изумленными соперниками и свистящими от презрения зрителями, и крякнул от глупых мыслей, которые непрошено зароились в его всегда крепкой голове.
Шофер нажал на педаль газа, развернул машину и поехал в поисках новых клиентов. По пути он решил заехать на заправку, чтобы набрать бензина, но машина у заправочной станции почему-то не остановилась, а понеслась дальше -- к той дороге, с которой только что вернулась. Бензин был на нуле, а машина набирала скорость. Стекла в окнах опустились, и негородской ветер бил в лицо человеку с толстыми мышцами.
Машина доехала до того места, где ночью выпустили Последнего Волка, и остановилась. Бензина в ней не было, и развернуться обратно было нельзя.
Шофер вылез из машины и пошел в лес. Он не оглядывался. Он раздвигал сильными руками ветви и улыбался. Он улыбался и шел. Можно было подумать, что он счастлив.
А Федя и Грустный Человек сели в трамвай и вернулись домой. Дверь им открыла Федина мама.
-- У меня остывает обед, -- сказала она. -- А тебя, Федя, ждет Назар. Всем мыть руки и садиться за стол.
Мама говорила то, что говорила всегда. И нисколько не удивилась, что Федя и Грустный Человек вернулись домой через обычную дверь, хотя уходили совсем через другую.
"Впрочем, так и должно быть, -- подумал Федя. -- Ведь Рыжего Волка они освободили на самом деле. Поэтому и вернулись трамваем, который на самом деле. И вошли через дверь, которая тоже на самом деле. Так что не важно, с чего ты начинаешь. Важно то, что ты сделал".
Назар сидел в бабушкиной комнате и играл с Ёриком в шахматы.
-- А мы были в Волшебном Городе и выпустили на свободу Последнего Волка! -- с гордостью сообщил ему Федя. -- Только не знаю, что теперь станет с шофером.
-- Ничего с ним не станет, -- проговорил Назар, объявляя Ёрику шах смелой пешкой. -- Он достанет бензин, заправит машину и вернется.
-- А может быть, он пошел совсем не за бензином, -- сказал Ёрик, забирая смелую пешку ферзем. -- Может быть, он про бензин совсем и не вспомнит.
-- А я знаю, что будет! -- воскликнул Федя -- Он найдет в лесу Рыжего Волка, и Волк его приручит. И дядя шофер станет охранять Рыжего и никогда ему не изменит. шофер станет
-- А Рыжий Волк взял пищу, которую вы ему оставили? -- спросил Назар.
-- Наверно, нет, -- вздохнул Федя. -- Ведь люди его обидели. Правда, бабушка, что не взял?
-- Я думаю, что все-таки взял, -- не согласилась Федина бабушка. -- Он понял, что эту пищу можно есть, не роняя своего достоинства.
Федина мама постучала в дверь и напомнила:
-- Мыть руки! За стол!
-- Ёрик, скорее сдавайся и пошли обедать! -- крикнул Федя.
-- Какой обед, если тут мат в три хода? -- пробормотал Ёрик, не отрывая взгляда от шахмат. -- Или в два?
Назар предоставил черту возможность сколько угодно обдумывать свое положение и даже остаться без обеда. Он подтянул костыли и поднялся. Потом спросил:
-- А сколько в лесу деревьев? Больше, чем в нашем сквере?
-- Конечно, больше! -- воскликнул Федя. -- В миллион раз!
-- А трамвай там ходит? -- спросил Назар.
-- Зачем в лесу трамвай? -- удивился Федя.
-- А как же ездят на работу те, кто там живет?
-- Они ногами ходят, -- сказал Федя. -- Сам подумай -- зачем лосю трамвай?
-- А лось -- он какой? -- спросил Назар.
-- Это бабушка знает, она его видела.
-- Большой, как лошадь, -- сказала бабушка. -- Даже ещё больше.
-- А лошадь -- большая? -- спросил Назар.
-- А я видел, видел! -- поспешил Федя. -- Это которая с колокольчиком и собирает тряпки. Она огромная-преогромная и такая добрая, что берет хлеб из рук.
-- У нас в больнице хлеб был, а тряпок не было, -- вздохнул Назар. -- Поэтому к нам лошадь не приходила.
-- Малыш, а кого из животных ты видел? -- спросила у Назара Софья Ивановна.
Назар подумал и ответил:
-- Кошек. Собак. Воробьев. ещё голубей. А ещё морскую свинку. И бабочек. И рыбок в аквариуме. Я много видел, правда?
-- Лошадей ты тоже видел, -- сказал Федя. -- В кино всегда бывают лошади, но они всегда падают.
-- Я кино по телевизору смотрю. А там все маленькое и ненастоящее. А я хочу... Я хочу, чтобы у меня тоже кто-нибудь взял хлеб из рук.
Софья Ивановна подошла к Назару и положила ему руку на голову.
-- Значит, ты думал, что в лесу ходят трамваи, мальчик? Нет, слава богу, трамваев там нет... Ладно, мальчик, я тебе обещаю. Завтра кто-нибудь обязательно возьмет хлеб из твоих рук.
Это было такое неожиданное, необычайное и удивительное обещание, что Федя и Назар не только не заметили, как вымыли руки и сели за стол, но не заметили и того, что ели и говорили. Более того, они не заметили, как прошло остальное время этого дня, не заметили, как легли вечером спать и как утром проснулись.
Конечно, они и ели, и говорили, и играли с Ёриком в шахматы (Ёрик не зря отказался от обеда: он совершенно самостоятельно выдумал пат* и не допустил проигрыша при катастрофическом положении на своем фронте) и сделали ещё немало других дел, но все это было как бы не в счет.
----------------------------------
*-- Когда ты ещё живой, но идти уже некуда. (Объяснение Ёрика.)
Счет начался со следующего дня, как раз с той минуты, когда Федина бабушка привела взволнованно улыбающегося Назара. Назар, опираясь на поперечину костыля, держал мешочек с кусками хлеба. Федя сразу понял, что бабушка приступила к выполнению своего обещания, потому что она взяла припасенную с вечера сумку и скомандовала:
-- Подъем!
-- А куда мы пойдем, бабушка? -- спросил Федя.
-- Тайна! -- ответила бабушка.
-- А далеко идти за твоей тайной? -- спросил Федя. -- Ведь Назару далеко нельзя.
-- Пока только вниз, -- сказала бабушка, таинственно улыбаясь. -- Не спеши, Назар, мы без тебя никуда не уйдем, и времени нам хватит.
Поджидая Назара, который сегодня передвигался совсем медленно, потому что волновался из-за тайны, они остановились у легковой машины красного цвета, прижавшейся к обочине дороги напротив их подъезда. Когда Назар подковылял, Софья Ивановна вынула из кармана маленький серебряный ключик и с удовольствием проговорила:
-- Путешествие начинается!
И отперла серебряным ключиком дверцу красной машины.
-- Садись первым, Назар, -- сказала Софья Ивановна, открывая дверцу. -- Это путешествие мы совершим для тебя.
-- Машина... Мы едем на машине! -- прошептал потрясенный Федя.
Софья Ивановна помогла Назару сесть на заднее сиденье, устроила костыли на полу и подтолкнула внука:
-- Ну? Или тебя не устраивает эта марка?
Федя погладил машину и спросил:
-- А милиция нас не заберет?
-- Надеюсь, что нет, -- ответила Федина бабушка.
-- Бабушка, но ведь у нас нет машины? -- деликатно напомнил Федя.
Софья Ивановна рассмеялась и сказала, что это машина дяди Игоря и что дядя Игорь позволил ездить на ней хоть весь день.
-- Ой, бабушка! Ой, Назар! -- закричал Федя, в восторге прыгая на заднем сиденье. -- Ой, дядя Игорь!
-- А можно... Можно мне... -- прерывающимся голосом попросил Назар. -- Можно я потрогаю руль?
-- Потрогай, -- улыбнулась Софья Ивановна. Назар потрогал. Потом закрыл глаза и ещё потрогал. Руль послушно поворачивался и направо, и налево.
-- Какой красивый! -- прошептал Назар. Федя тоже потрогал. Потрогал с открытыми глазами, потрогал с закрытыми.
-- Красивый... -- счастливо согласился он. -- А кто нас повезет?
Федина бабушка усмехнулась и села на главное место, где всегда сидит шофер. Красная машина плавно тронулась. Только что стояла и вот поехала.
Они медленно поехали вдоль дома, вдоль детской площадки с богатырями и избушкой на курьих ножках. Они проехали мимо всех подъездов, в том числе и шестого, откуда только что выскочил наперед чистенький Жека с тремя пистолетами за поясом. Они нырнули в прохладу и сумрак арки и приостановились перед потоком разноцветных стремительных машин в ожидании минуты, когда можно будет влиться в общее движение, чтобы так же стремительно нестись мимо громадных домов с балконами, чтобы останавливаться перед запрещающими светофорами и опять лететь, лететь в шумное, солнечное утро.