Они поднялись на лифте на восьмой этаж, и Федина мама открыла им, не дожидаясь звонка.
-- Здравствуй, Назар, -- проговорила она. -- Как у тебя дела? Проходи, сейчас будем обедать. Как ты себя чувствуешь?
Назар застенчиво улыбнулся и с усилием перебрался через порог. Он не хотел говорить, что после Жеки из шестого подъезда чувствует себя не слишком хорошо, а может, и совсем плохо. Но Федина мама и так все поняла и проговорила бодро:
-- Ничего, ничего! Вот тебе тапочки, снимай сандалии и проходи. У нас сегодня вареники с вишней. Проходи, кариго, проходи!
Она почему-то всегда называла его кариго, и Назару это нравилось, потому что звучало мужественно и разгоняло назойливую жалость к себе, которая возникала у него от общения со взрослыми.
Взрослые слишком часто жалели его, совали конфетки, которые ему было неудобно брать из-за костылей. Взрослые опутывали, как ватой, жалостливыми словами и преувеличенным минутным вниманием, которое оглушало и обрывалось -- обрывалось, как только взрослый человек уходил дальше по своим делам. Назар, растерзанный ласковыми словами и слезливыми взглядами, после их ухода окунался в покинутость, будто тонул.
Но появлялся какой-нибудь мальчишка с чумазыми загорелыми ногами и весело и жестоко называл его Костылем, Хромым, Черепахой или ещё как-нибудь. А если мальчишек оказывалось несколько, они нарочно бегали вокруг Назара и шумно ловили друг друга, наслаждаясь своей увертливостью и превосходством, а он качался на костылях, и у него кружилась голова, хотелось лечь на землю и никогда не вставать.
А вот Федина мама просто называла его несуществующим словом "кариго", и он переставал стыдиться себя и забывал себя жалеть.
-- Ну, на сколько ты вырос, кариго? -- спросила Федина мама и измерила его длинной линейкой. -- Ну, Федор, ты отстаешь! Назар перегнал тебя на два с половиной сантиметра!
Ему было приятно, что он перегнал Федю, но когда раздосадованный Федя потребовал нового измерения, Назар пригнул голову, и они получились одинаковыми. Федина мама увидела, что Назар хитрит, но не выдала его, и за это Назар был благодарен ей ещё больше: хоть ненадолго он почувствовал себя взрослее и сильнее своего друга и уступал ему, как уступают сильные.
Федя снял запыленные выходные ботинки, влез в домашние тапочки и спросил:
-- Мама, а где Эрдель? Можно, я покажу его Назару? А почему его тут нет? Ты не привезла его обратно? Ты оставила его в ветлечебнице?
Потеряв шлепанцы и даже нечаянно толкнув Назара, Федя побежал заглядывать во все комнаты.
-- Федор, прекрати рев, -- спокойно проговорила Федина' мама. -- Собака устроена на балконе. У нее карантин.
Федя остановился и посмотрел маме в лицо. И бросился через мамину комнату к балкону.
За балконной дверью, слыша голос мальчика, который когда-то укусил его за нос, скулил и прыгал вымытый Эрдель.
-- Эрдельчик! Милый! -- прошептал Федя, прижимая нос к стеклу. -- Эрдельчик, ты тут! Тебя опять вымыли, да?
-- Мальчик! Мальчик! Мой Собственный Мальчик! -- подпрыгивал за дверью Эрдель, стараясь лизнуть стекло в том месте, где расплющился Федин нос. -- Я так рад видеть Моего Собственного, почти Моего Собственного Мальчика!
-- Эрделюшка... -- шептал счастливый Федя. -- Мне так хочется тебя погладить! Так хочется тебя обнять! Но мне сейчас не разрешают! Ты немного потерпишь, пока мне разрешат?
-- Потерплю, -- вздохнул Эрдель. -- Мне очень трудно, но я потерплю, Мой Собственный Мальчик!
-- А когда карантин кончится... -- мечтательно проговорил Федя.
-- А когда карантин кончится, я буду тебя встречать! -- подпрыгнул Эрдель. -- И положу передние лапы тебе на плечи!
-- Ага... -- зажмурился Федя.
-- И, может быть, может быть, немного полижу! -- мечтательно присел Эрдель.
-- Лизать человека в лицо -- негигиенично, -- возразил голос Фединой мамы, которая провела в комнату Назара, чтобы тот тоже посмотрел на собаку, у которой карантин.
-- Я не буду в лицо! -- с готовностью согласился Эрдель.-- Разве можно в лицо! Такое румяное, чумазое лицо моего прекрасного Собственного Мальчика! Ни в коем случае! Я только один-два-три раза лизну воздух, который около лица... Такой вкусный, такой замечательный личный воздух! И больше ничего, кроме воздуха!
Назар, совсем не ожидавший увидеть настоящую собаку, совершенно живую да ещё такую огромную, да ещё с такой курчавой шерстью, да ещё так радующуюся приходу Феди, -- не ожидавший всего этого Назар застыл посреди комнаты и забыл, что нужно передвигать костыли, чтобы подойти к балкону, за- был, что только что радовался красивому слову "кариго", забыл о целом мире. Для него сейчас существовал только коричневый пес, в сокрушающей радости прыгавший на балконную дверь, и Федя, приникший к стеклу и шепчущий ласковые слова громадному доброму зверю.
Настоящая живая собака! И Федя, покинувший Назара и ни разу не повернувшийся к нему, своему лучшему другу!
Назара пронзила великая боль несправедливости. Почему, почему у других есть всё, а у него нет ничего? Почему у других быстрые, жилистые ноги, а у него скрипучие деревяшки? Почему другие катаются на велосипедах и ходят в зоопарк, а он целыми днями видит белые стены в больничной палате? Почему у других живая собака, а у него нет, нет и никогда не будет? Почему Федя ни разу не оглянулся на него и не позвал, не дал рассмотреть коричневого зверя поближе, не дал потрогать его через стекло, как трогал сам?
Назар чувствовал, как внутри растет тяжелый ком, как распирает и раздирает тело, сейчас этот безжалостный ком взорвет слабую кожу, и Назар лопнет, как резиновый шарик-щелчок.
У него задрожали губы, он похватал ртом воздух и сухо всхлипнул, ощутил в руках скрипучие костыли, оперся на один и развернул другой, чтобы отвернуться, не видеть и бежать, бежать в сверкающей темноте и чужом шуме.
Он наткнулся на Федину маму. Или она сама прижала его к себе.
-- Пойдем, кариго, пойдем, -- пробился к Назару ласковый голос. -- Федор, мыть руки! Не заставляй меня повторять, Федор!
Федя услышал в мамином голосе металл, который всегда прекращал всякие споры и непослушание, и с такой скоростью исчез из комнаты, что даже не заметил, как это случилось: только что был у балконной двери -- и вот на тебе, стоит у раковины в ванной, моет руки с мылом и даже на всякий случай щеткой.
А Федина мама, обняв Назара за плечи, усадила его на диван и заговорщически подмигнула:
-- Сейчас, кариго, мы их всех надуем!
Она на цыпочках подбежала к балкону, опустила задвижку и открыла дверь. Эрдель сразу же сел и посмотрел с готовностью.
-- У нас гости, ты видишь? -- сказала ему Федина мама. Эрдель скосил глаза в сторону дивана и подтвердил, что видит.
-- Это кариго, наш друг, -- сказала Федина мама. -- Подойди познакомься с ним.
Эрдель вскочил, двумя прыжками оказался у дивана, приветственно замахал хвостом и втянул запах от Назаровой одежды.
-- Позвольте, я запомню вас,-- сказал он.-- Нюх-нюх-нюх... Так-так-так! Вижу, что ты кариго. Если хочешь, я буду с тобой дружить. Если нужно, я буду тебя защищать. И, если можно, я с тобой поиграю.
Назар поднял растерянные глаза на Федину маму.
-- Можно, можно! -- тут же сказала Федина мама, которая без всяких объяснений понимала все, если считала это нужным.
Назар выпустил костыли и протянул руку к Эрделю. Эрдель лизнул её и придвинулся ближе.
-- Шарик... -- прошептал Назар и стал гладить собаку по голове.
-- Ничего, ничего! -- тихонько взвизгнул Эрдель. -- Я не Шарик, но мне все понятно.
-- Собачка... -- шептал Назар. -- Собачка...
Эрдель оглянулся на Елену Дмитриевну. Елена Дмитриевна кивнула. Эрдель вскочил на диван и сел рядом с Назаром. Он шумно подышал ему в ухо и полизал воздух около его щеки.
Назар счастливо засмеялся.
-- Собачка... -- проговорил он, гладя большой, горячий бок Эрделя. -- Красивая собачка... Хорошая собачка...
Ему стало легко и приятно. Как глупо, что он так обиделся. Федя совсем не забывал о нем. А если чуточку и забыл, так это по уважительной причине -- потому что здоровался с такой замечательной собакой. Назар ведь тоже забыл обо всем на свете, когда гладил Эрделя. И как хорошо, что теперь у Феди собака. Они будут играть вместе. И пусть это собака Федина, а не его. Когда Назар выздоровеет и сможет ходить, он тоже поищет где-нибудь собаку, которой нужен Собственный Мальчик.
Эрдель насторожил уши, посмотрел в сторону коридора.
-- На место... -- негромко приказала Федина мама. Эрдель бесшумно скрылся за балконной дверью. Назар про- водил его восхищенным взглядом.
-- Тетя Лена, а вы научите меня? -- спросил Назар у Фединой мамы.
-- Чему ты хочешь научиться, кариго?
-- Тому, как нужно с собакой... Ведь с ней нужно не просто так? -- сказал Назар.
-- Просто так ни с кем нельзя, -- сказала тетя Лена. -- Мы все будем учиться, как нужно вести себя с собакой. А это, может быть, научит нас вести себя друг с другом.
Назар почувствовал себя виноватым и опустил голову.
-- Ну, ну... -- бодро сказала тетя Лена. -- Всё хорошее у нас впереди.
Назару захотелось ещё поговорить с тетей Леной, и он спросил:
-- Тетя Лена, а что такое карантин?
-- Профилактика, -- сказала тетя Лена.
Тут слегка приоткрылась дверь и показалась Федина голова.
-- А что такое профилактика? -- спросила голова.
-- Предупреждение, -- сказала Федина мама.
-- Значит, в ветлечебнице Эрделя предупредили, чтобы он хорошо себя вел? -- спросил Федя.
-- Не только его, -- проговорила Федина мама, -- а кое-кого еще.
-- Мамочка, честное слово, я никогда больше не стану кусаться! -- горячо обещал Федя.
-- Посмотрим, -- отозвалась Федина мама.
-- Мама, а ведь карантин когда-нибудь кончится? А когда он кончится, Эрдель останется у нас навсегда? -- спросил Федя.
-- Ну, если вы сумеете показать себя с лучшей стороны...-- многозначительно проговорила Федина мама.
-- Ой, мамочка... -- прошептал Федя. От радости он раскрыл рот и захлебнулся воздухом. Пришлось колотить его по спине, чтобы он скорей прокашлялся.
Но, кончив кашлять, Федя начал чихать. Чихал раз за разом, морщился и опять чихал.
-- Ну, знаешь, тебя не переждешь! -- возмутилась Елена Дмитриевна. -- Остается только начать чесаться, и все будет в порядке.
Федя тут же перестал чихать и стал доставать себе спину между лопатками, так как чесалось у него именно там.
Ну и что? Федина бабушка говорит, что точки роста всегда чешутся. Например, когда растет зуб, чешется во рту. Но зуб -- это в одной точке, а тут у Феди зачесалось сразу везде. Может быть, от счастья начинаешь расти во все стороны.
-- Я так и знала, что надолго, -- вздохнула Федина мама.-- Я пошла накрывать на стол.
Как только за ней закрылась дверь, Назар спросил у Феди:
-- Как ты думаешь, а мне нужно показывать себя с лучшей стороны? Или ты хочешь показывать себя один?
-- Я не хочу один, -- решительно ответил Федя. -- Мы с тобой покажем себя вместе.
-- А где мы найдем лучшую сторону, с которой будем себя показывать? -- спросил Назар.
-- Не знаю, -- признался Федя и огляделся вокруг. В маминой комнате все стены были одинаковые, потому что пустые. Мама на них ничего не вешает, чтобы не было пыли. Так что лучшую сторону тут никак не обнаружишь.
-- А может быть, лучшая сторона там, где сидит Шарик? -- с надеждой предположил Назар.
-- А карантин? -- возразил Федя. -- Что хорошего в карантине?
Пришлось согласиться, что хорошего в карантине мало.
-- Обедать, друзья, обедать! -- позвал из коридора бабушкин голос. -- Ждем только вас!
-- Бабушка, -- закричал Федя, -- а какая сторона лучшая?
-- Ну, естественно, та, которая лучше, -- ответила бабушка. Федя и Назар переглянулись. Бабушка отчего-то хитрила.
-- Нет, бабушка, -- не отступил Федя, выбегая в коридор и преграждая Софье Ивановне путь к отступлению, -- ты уж скажи нам точно, какие бывают стороны. Нам это нужно для чрезвычайно важного дела.
-- Гм, гм... -- произнесла Софья Ивановна. -- Для дела, говорите? Ну, вот и бывает ДЕЛОВАЯ СТОРОНА. Гм... Есть ЧУЖАЯ СТОРОНА. Иногда встречается ОБОРОТНАЯ СТОРОНА. Есть ЛИЦЕВАЯ... А ещё бывает -- МОЕ ДЕЛО СТОРОНА, это уж совсем никуда не годится.
Мальчики вздохнули. Вот всегда так: пока ничего не спрашиваешь, всё почти понятно. А спросишь -- только чесаться везде начинает. Впрочем, может быть, именно поэтому Феде и нравится спрашивать. Федя как бы отрывается от того места, где стоит, и летит сразу во всех направлениях, и от этого такое веселое, щекочущее настроение: и вверх, и вниз, и налево, и направо -- везде ты.
Увидев на кухне окрошку со свежими огурцами, замечательные вареники с вишней и блюдо с невероятно крупной клубникой, мальчики подумали, а не является ли лучшей стороной обеденный стол. Но тут Федина бабушка стала рассказывать Фединой маме про Потного Человека и так смешно изображала его с веревочным хвостом, что Федя и Назар сползли от смеха под стол. Под столом оказалось тоже чрезвычайно интересно, там жил маленький паук. Паук сидел на тонкой паутине. Паутина качалась от дыхания.
-- Наверно, ему тут нравится, раз он тут живет, -- сказал Федя. -- Наверно, у него тут лучшая сторона.
-- Ага, -- сказал Назар, -- только ему страшно, что мы такие большие, а он маленький. Давай про него никому не скажем?
-- Давай, -- согласился Федя.
Мальчики выбрались из-под стола, очень воспитанно поблагодарили Федину маму за вкусный обед, а Федину бабушку за то, что она так рассказала про зоопарк, что Назар даже забыл, что там не был, а стал говорить Феде:
-- А вот когда мы подошли к клетке со львами... Или:
-- А вот когда я бежал по песчаной дорожке... А потом Назар с сожалением вздохнул:
-- А у меня почему-то нет бабушки... У меня только мама, а больше никого нет.
-- У меня тоже никого нет, -- сказал Федя, -- только бабушка и мама. И ещё Грустный Человек.
-- А кто такой Грустный Человек? -- спросил Назар. И тут же спохватился: -- Нет, нет, я помню -- он с нами в зоопарк ходил!
-- Ага, -- сказал Федя. -- Он грустный потому, что всех любит.
-- Моя мама меня любит и тоже грустная, -- согласился Назар. -- Такое уж это грустное дело. Только у тебя ещё есть -- там, на балконе...
-- Ой... -- сказал Федя. -- Нам же лучшую сторону искать! А то карантин у Эрделя вот-вот кончится, а мы себя ещё не показали!
-- А почему он Эрдель? -- спросил Назар.
-- Потому что он породистый, -- с гордостью сказал Федя.-- Я его сам на помойке нашел!
-- Вот видишь! -- упрекнул Назар. -- Видишь, как у тебя много!
Федя сначала не понял, за что его упрекают, а потом покраснел.
-- А мы с тобой его поделим, -- торопливо произнес он.-- Одна половина Эрделя будет твоя, а другая моя.
-- Правда?.. -- Глаза Назара заблестели, а на лице родилась хрупкая улыбка. -- Это правда? Честное-пречестное?
-- Честное-пречестное! -- поклялся Федя. Назар целую минуту был хозяином своей половины. Но потом вздохнул и сказал.
-- Нет, так нельзя. Ведь я не могу взять половину Эрделя к себе домой, а другую половину оставить тут. Ведь он целый, разве его можно разделить?
-- Тогда сделаем его общим, -- предложил Федя. -- Он будет твой и мой вместе. И ты, когда захочешь, будешь брать его целиком.
Федя взглянул на своего друга и увидел, что тот, забыв о костылях, поднимается со стула и стоит, и делает шаг к Феде, и Федя видит его большие голубые глаза, которые отчего-то делаются ещё больше, как будто остаются на лице одни, а все остальное исчезает. Потом Назар делает ещё несколько медленных шагов и твердо останавливается над сидящим на полу Федей и кажется ему снизу очень высоким и широкоплечим.
-- Когда я стану здоровым и у меня что-нибудь будет, я всё отдам тебе, -- сказал Назар. -- Мне ничего не надо, кроме ног.
Назар помолчал и добавил:
-- Когда я стану здоровым, я тебя спасу. Я буду спасать тебя каждый день.
И он опять замолчал.
Федя хотел предложить спасать себя через день, чтобы половина времени осталась для Фединых спасательных работ, но почему-то только открыл и закрыл рот и согласно кивнул. Ладно, пусть спасает каждый день, Назару это нужнее.
-- Ты видишь, как я стою? -- спросил Назар. -- Я даже не качаюсь. Ты видишь?
-- Вижу, -- с уважением сказал Федя и поднялся с пола.-- Ты просто здорово стоишь! Я никогда не видел, чтобы ты так сильно стоял!
-- Доктор сказал, что если я буду всё время очень хотеть, то я смогу, -- закрыв глаза и прислушиваясь к себе, проговорил Назар. -- Ведь я смогу, правда?
-- Знаешь что? -- сказал Федя. -- Если это тебе так помогает, то возьми себе Эрделя целиком.
Назар открыл глаза и отрицательно покачал головой.
-- Нет... -- сказал он. -- Так нельзя.
-- Для лечения можно, -- сказал Федя.
-- Нет, -- возразил Назар, -- если несправедливо, то этим не вылечишься. Пусть он будет у нас.
-- Тогда, может быть, ты хочешь Ёрика? -- предложил Федя.-- Хотя он не только мой, но и бабушкин, но она для лечения, может быть, согласится.
-- Ёрика можно, -- обрадовался Назар. -- А где он?
-- Он, наверно, спрятался, потому что мы про него немного забыли, -- ответил Федя и позвал: -- Ёрик, Ёрик!
-- Ну? -- спросил Ёрик откуда-то сверху озябшим голосом. Мальчики подняли головы и увидели под потолком едва светящуюся трехрожковую люстру и Ёрика, понуро сидящего на одном рожке.
Ёрик был какой-то тусклый, как будто покрылся инеем. Сердится, что его так долго не вспоминали, подумали мальчики.
-- Я уже не сержусь, -- проговорил Ёрик потеплевшим голосом. Люстра под ним засветилась ярче, и он немного оттаял.
-- Ёрик, спускайся к нам! -- позвал Назар.
-- Спускайся, Ёрик! -- позвал Федя. -- Мы сейчас вместе отправимся в Волшебный Город!
Ёрик не устоял перед такими горячими просьбами. Ножка у трехрожковой люстры стала удлиняться, вытягиваться, как складная телевизионная антенна, ярко горящие плафоны достали до бугорчатого желтого ковра, и Ёрик соскочил на пол.
-- Ух, ты! -- немного испугался Назар. -- Как это у него получается?
-- У него все должно получаться, раз он волшебный, -- объяснил Федя.
-- А если я возьму его себе, то он будет волшебным и у меня?--спросил Назар.
-- Конечно, -- ответил Федя. -- Ведь он может быть только волшебным и никаким другим.
-- И будет летать на торшере и удлинять люстры?
-- Это у него запросто! -- подтвердил Федя.
-- Нет, -- вздохнул Назар, -- тогда лучше не надо, а то мама испугается. Она у меня даже мышей боится, а в Ёрика совсем не поверит, и он от этого погаснет.
-- Тогда ты будешь приходить к нам, чтобы лечиться Ёриком здесь, -- утешил друга Федя.
-- Ага, -- согласился Назар. -- Здесь лучше, потому что здесь всё сразу. И можно нарисовать Волшебный Город, а у меня нельзя.
-- А почему у тебя нельзя? -- спросил Ёрик.
-- Потому что у нас на стене висит большой ковер. Он ужасно важный и сердитый и все время ворчит на маму, что он такой дорогой, а она его не бережет.
-- Если бы на меня все время ворчали, я бы совсем замерз, -- поежился Ёрик. -- А твоя мама от этого не замерзнет?
-- Сначала замерзала, а теперь ничего, -- сказал Назар.-- Она сшила себе душегрейку из моей старой шубы, и ей стало тепло.
-- А у тебя есть старая шуба? -- спросил Ёрик у Феди.
-- Разве я на тебя ворчу? -- удивился Федя.
-- Нет, но я все-таки иногда мерзну, -- признался Ёрик.
-- А мы сейчас нарисуем тропическую пальму, и тебе станет жарко, -- сказал Федя. -- Только это всего лучше делать в бабушкиной комнате, потому что там всё волшебное получается по-настоящему.
Они перебрались в комнату Фединой бабушки, и Федя нарисовал на стене голубым мелком длинное дерево с длинными листьями.
Ёрик сел под пальму и сказал, что ему никогда ещё не было так тепло.
Федя отдал голубой мелок Назару и стал с нетерпением ждать, когда на обоях в голубой цветочек появится Волшебный Город с остроконечными крышами.
