"... Во всем цвету любовь есть плод душевной работы, с которой сопряжено ее царствие сердечное. Она процесс." --
Алексей НИКОЛАЕВ
* * *
Алексей Николаев в "Пире" выглядит как автор, не испорченный пустотой мудрствований, а смысловые напряжения его драматургического эссе находятся в стадии детской свободы. Имея за спиной исторические, концептуальные, философские мнения, он нашел в себе силы ничему не отдавать личностного пристрастного предпочтения и справляться с этими знаниями без опустошения, когда энергия тратится не на достижение истины, а на то, чтобы во что бы то ни стало переломить и переупрямить всю эволюцию. Информационная изоляция, мне кажется, сыграла в данном случае свою положительную роль, но с обнародованием первой серьезной книги наступил неминуемый и фатальный момент, когда изоляция уже прервана, а чистота восприятия находится отныне под угрозой. Но в мир Николаев выходит на хорошей и вполне мажорной ноте, с чистосердечным уважением и к природе, и к человеку. Сейчас он имеет потенциал любви к миру и к самому себе, но благо творческой наивности надо бы сберечь и ради собственного душевного здоровья, и ради здоровья читателя, -- философские искания чрезвычайно трудно постигать умам неискушенным, однако при том врожденно интуитивным, которые не виноваты, что выросли не на пространствах логики. Многие художники, не имеющие внутреннего гармонизирующего сигнала, пытаются пробиваться к истине и совершают непоправимо трагические ошибки, потому что вышли на жесткий путь, не имея или не слыша первородного аккорда цельности и единства, благородства -- рождения во благо -- каждой внутренней человеческой роли, ее врожденного права быть; роли, которой не надо отвоевывать, а которую следовало бы просто вписывать и во внутреннюю структуру человека, и в потребности жизни. Большинство авторов, очень одаренных, очень эмоциональных, очень ментальных- улетно-полетных, владеющих мощнейшим стратегическим и концептуальным аппаратом, не знают или не хотят знать об этой простой необходимости.
Доброта должна оставаться камертоном, звуком, зовом, которые будут отражаться от стен, придвигающихся к лицу художника, эхом, которое должно все время держать творца на плаву и не позволять разрушить богатство, то ли данное от природы, то ли обретенное жизнью. Меня заставила поверить в честность и непредвзятость автора вибрация чистой детской доброты.
Я читала "Пир" Алексея Николаева в перегруженном негативными эмоциями стрессе, приведшем меня к кратковременной депрессии, и автор заставил забыть о себе, и не только забыть -- он заставил меня смеяться, в том числе и над той внезапно осознанной стадией ограниченности, в которой я вдруг себя очень радостно увидела. Он стал мне поддерживающим другом практически с первой страницы, и если бы я не знала, что это вологодский автор, вдруг вынырнувший из виртуального спящего русско-кондового Эдема, я бы решила, что мне в руки попало редкое репринтное издание забытого ныне, но в прошлом известного философа. В одном из его сократических монологов я обнаружила весьма дельную и справедливую констатацию собственного переживаемого внутреннего вопроса, в тот момент меня чрезвычайно тяготившего, и не только одну лишь ее, но и весьма мудрые рекомендации, как отнестись к тому, что меня травмирует и тревожит. Николаевские здравоосмысленные и остроумно-стремительные положения по интересующему меня в ту минуту моменту самоосознания без труда, быстро и внятно расшифровали проблему, а ее слагаемые из хаотичного вибрирования поставили на законные места и предложили им не трепыхаться в панике, а выполнять положенную работу. И эта расшифровка негативного состояния расширила взор, избавила от неуверенности и придала силу и перспективу.
Алексей Николаев, на мой взгляд, не рядовая литературно задействованная единица, которая вольна посещать или нет литературное объединение и думать о том, стать ли ему большим писателем как-нибудь на досуге или все-таки погодить потому, что в ежедневной булке не хватает изюма, или писать себе что-нибудь дневниковое для личного употребления, но при том стремиться весь мир озаботтить своими частными чувствованиями. Николаев полностью подготовил себя, и внутренне, и содержательно, к очень серьезной работе, литературной, философской и эссеистской. И двигаться в самопостижении ему предстоит самостоятельно, независимо от того, захочет ли он вернуться к "Пиру" ради обогащения произведения -- на мой взгляд, этого делать не следует, -- или будет обращаться к новым литературно-философским экспериментам. Но парадокс в том, что то, что в "Пире" может быть воспринято как достоинство, -- предощущение синтеза, синкретичный Голос, -- однажды может оказаться недостаточностью и станет помехой развитию. Непародийная фотография Золотого Века случается в творчестве любого художника лишь однажды, как отправная точка Божьей Любви. Все же прочие утопии, которые могут воспоследовать несколько позже, неминуемо будут становиться антиутопиями при более пристальном внимании к воплощаемой практике жизни.
* * *
В жизни каждого художника наступает Час Икс, а у художника, не сходящего с дистанции, наступает не единожды. Я вспоминаю комментарий Шри Аурорбиндо, что на протяжении своих поисков он шесть раз покидал плоды освоенного знания с целью развернуться в неожиданном направлении. Это естественный путь, лишь дурак и врожденный графоман будут следовать по единожды и навсегда избранному направлению, что свидетельствует вовсе не о силе духа, а о врожденной глухоте.
Обретя в замкнутости на определенном витке внутреннего развития все возможное, художник будет пытаться искать перспективы для расширения. В этой ситуации благая до того момента изоляция, сохранявшая душу в непосредственной чистоте, становится помехой. Когда же выход из яйца завершится, неминуемо начнут настигать и драмы, которые придется преодолевать и разрешать возможно даже и в полном одиночестве. Пишущие люди не должны отворачиваться от негативных проявлений, взаимно пересекающихся в литературном пространстве, но глубина проникновения в талантливость того сольно-хорового существа, что сумело обрести звучание в "Пире", зависит от любопытства и духовной настойчивости. Гармонию придется терять и обретать еще не единожды, на каждом этапе теряя и заново собирая на Пир своих внутренних Участников души.
Художническое и философское начала, являясь по сути эволюционно единым источником, исторически разделились и стали к сегодняшнему дню почти антагонистами. Оба мало способны к мирному сосуществованию, одна ипостась обязательно попытается проявить агрессию по отношению к другой, чтобы самостийно управлять муками рождения внутреннего "Я". В нас за последние десятилетия уже укрепился условный рефлекс негативного отношения к реальности, угрожая стать почти безусловным. Будучи художниками, мы готовы из нечаянной признательности к жизни или по твердому требованию интуиции воспеть мир во всех его загадочно противоречивых проявлениях, но, оставаясь философами, мы вздрагиваем от подозрительности по отношению к любому факту той же самой реальности. Ближайшее будущее в творчестве, на мой взгляд, снова станет принадлежать возрождаемому единству. Художник и Философ обретут общее лицо, но надо бы, чтобы в него без страха смотрел и читатель. И я -- в данном случае -- любой читатель, раскопавший в недрах социализма хоть какое-нибудь общегуманитарное образование и после этого не потерявший интереса к самому себе, -- приняла от автора "Пира" не пир, а дар, -- истину, которая для меня, рядового читателя, превыше всех истин прочих: Алексей Николаев перед Богом, и, что гораздо сложнее, перед человечеством отстоял мое достоинство, мое оспариваемое дурными общественными привычками право задавать любые вопросы и не парализовываться шокирующими ответами. Меня, такого читателя, автор хотя бы на время избавил от страха перед жизнью и самой собой. Большего пока ни художник, ни философ, ни любой другой проповедник сделать не в состоянии. И, следуя за дурным вкусом Виталия Кальпиди, разделившего Логос по региональному признаку, могу лишь приветствовать долгожданное появление на вологодских затопленных бесформенной водой низинах еще одного мыслящего человека: свято место пусто не бывает, но каждое место свято. Были бы вериги, а праведник найдется. Что предстоит Николаеву дальше -- зависит от него: праведник, пусть даже и всего лишь интеллектуальный, отличается от иных смертных тем, что способен выстроить свой путь самостоятельно и независимо, и сон разума ему не угрожает, хотя чудовищ в обители разума предстоит встретить в обилии каждому из нас. Быть может -- для того, чтобы научить их рычать корректно и вступать в плодотворно сократовские диалоги с хозяином храма и пира, ибо лишь через облагороженного зверя достается человеку вся радость бытия. Прочее зависит от автора, ибо одно дело -- прочтение его произведения сторонней индивидуальностью и ее личные выводы, и другое -- душевная зрелость и наполненность автора и его личностные потребности. Только уровень зрелости и диктует человеку выбор русла -- прислушается ли Алексей Николаев к голосу, зовущему преобразовывать и воплощать мир по закону гармонии, или же, не устояв перед этическими сложностями жизни, которые не могут не вызывать раздражения и неприятия, предпочтет нырнуть в негативистскую лавину. Нам остается лишь ждать, какая из двух сил одержит в авторе победу -- зов интуиции или витальные предпочтения. Путь, возглавляемый интуитивным чувством, неизмеримо дольше и тяжелее, но именно он выводит одаренных людей к сокровищнице, оберегающей Истину, именно он дарует миру произведения, переживающие и авторов, и несколько поколений читателей. Остается надеяться, верить, и -- ждать. Ждать, потому что, на мой взгляд, в Алексее Николаеве несомненно заложена возможность пройти по дороге тяжелой, но единственно приводящей к цели, ибо "Свободный ум -- это ум, культивирующий истину"(- А. Н.),а человек, произнесший это однажды вслух и прямо в лицо судьбе, имеет все перспективы.