Перед голубым крыльцом с облупившейся краской Вера остановилась. Дом основательно накренился, и между дверью и косяком чернели щели в палец толщиной. Срубу было уже лет сто, не меньше. Дом строил Верин прадедушка еще до войны, когда семья жила в Красном селе, неподалеку от озера. Это потом уже отец с дядей разобрали сруб на бревна и перевезли в город. Нужно было где-то жить, так что фундамент копали второпях, вот и повело дом в первую же зиму. Пошла трещина по потолку, вспучился пол на кухне, треснули стекла в сенях. Но здоровье у отца уже было не то, поэтому обошлись небольшим ремонтом.

   Только огромный кирпичный забор выше человеческого роста выглядел новым и ухоженным. Да он таким и был, его построили уже после того, как Наде поставили диагноз ― агорафобия.

   Первый приступ у сестры случился десять лет назад. Вера тогда возвращалась из школы с подругами. Она и нашла Надю, вцепившуюся в самый край скамьи на автобусной остановке. Дрожащую девушку еле уговорили дойти до дома, сошлись на схеме ― Вера ведет сестру за правую руку, Катя ― за левую, а Наташа ― самая крупная из девятиклассниц ― пойдет впереди. Добрались небольшими перебежками, время от времени останавливаясь в темных подъездах, пропахших мочой и табаком. Школьницы зажимали нос, а Надя забивалась в угол и тяжело дышала. После этого сестра еще месяц сидела дома, не решаясь переступить порог.

   Ближе к лету помощь психолога и медитативные практики сделали свое дело ― Надя снова стала выходить на улицу, сначала в огороженный двор, а потом уже за забор. Успокоилась, выучилась на переводчика, вышла замуж.

   А после родов приступы паники начались с новой силой. Муж ушел на третий месяц, утомившись то ли от бессонных ночей с новорожденными двойняшками, то ли от жены, с которой нельзя сходить даже в магазин.

   Тогда Надя и переехала в дом, поближе к земле. Растения её любили, все буйно зацвело под руками новой хозяйки. Алиментов и редких переводов в интернете на жизнь хватало, а большего Наде и не было нужно.

   После гибели родителей в авиакатастрофе дом с участком достался Наде, а Вере отошла новенькая квартира на седьмом этаже в центре города. В квартиру Надя не поднималась последние несколько лет ― не могла. Слишком много пространства за огромными панорамными окнами.

   Вера сдала квартиру и уехала учиться в Москву. Сначала они с сестрой виделись часто, но после той ссоры не общались уже больше года.

   Вера переступила с ноги на ногу, не решаясь позвонить. Сколько уже близнецам? Пять, кажется. Как Надя тут с ними справлялась, не выходя за забор? Вера перехватила вспотевшей ладонью шуршащий пакет с игрушками и нажала на кнопку.

   В доме отозвалась фальшивая трель, мелкой дробью застучали по скрипучим половицам детские пятки. Вера услышала напевный голос сестры и замерла.

   ― Сейчас открою. Леша, надень футболку! Это Лидия Павловна, наверное, пришла с продуктами.

   Дверь отворилась, и Надя замерла на пороге. Она пополнела за этот год, под глазами легли красноватые тени. Халат на сестре был старый, тот, который Вера помнила еще со школы, но сейчас он сидел так туго, что казалось ― резкое движение, и серые пуговицы разом отскочат.

   ― Здравствуй, ― натянуто улыбнулась Вера.

   ― Это ты, ― выдохнула сестра, ― Надо же. Заходи.

   Любопытные мордашки близнецов выглядывали из-за потемневшей тюли на внутренней двери. Лена и Леша, королевская двойня, гордость сестры. Оба загорелые, с пушистым облаком светлых кудрей вокруг головы, в растянутых футболках и босые.

   ― Кто это? ― прошептала Лена.

   ― Тетя Вера, ― важно ответил Леша, вслух и не стесняясь. ― Теплицу подарила в прошлом году, помнишь?

   ***

   Через час сестры уже сидели за большим столом с белоснежной накрахмаленной скатертью и ели пирог со смородиной. О главном не говорили. Дети шуршали на диване позади ― разбирали пакет с подарками.

   ― Смотри, ― замирающим от восхищения голосом сказала Лена, ― касса! Как в магазине!

   ― Мы были в магазине на прошлой неделе, ― с недетской серьезностью объяснил Леша. ― Нас туда Лидия Пална возила.

   ― Здорово, ― сказала Вера и посмотрела на Надю.

   Та разливала чай, старательно не глядя на сестру.

   ― Хотите съездить вечером со мной на детскую площадку? ― спросила Вера у детей.

   ― Да!!! ― закричал Леша и три раза подпрыгнул, ― Мы поедем на площадку! Туда, где горка и качели! И большая лестница! Лена, слышишь?

   ― Да, ― неуверенно сказала Лена, ― давай.

   ― Мы были на площадке двадцатого июля, ― сказал Леша и посмотрел на мать ― не ошибся ли? Надя кивнула, ― С Лидией Палной. Она сказала, что ей надо домой, поэтому мы совсем чуть-чуть погуляли.

   Вера еще раз посмотрела на Надю. Сестра перехватила было взгляд, но не выдержала и уставилась в стол. Затем сказала тихо:

   ― Они каждую неделю ездят куда-нибудь с соседкой. В начале лета даже в цирке были. Но чаще Лидия Павловна не может, ребятишки шебутные, глаз да глаз нужен. А она же все-таки пенсионерка, устает.

   ― А няню ты не искала? ― осторожно спросила Вера.

   ― Нет! ― Надя подалась вперед грудью и вцепилась пальцами в крышку стола. Костяшки побелели, зато теперь она смотрела в глаза. ― Лидию Павловну я с детства знаю. А как я могу доверить детей посторонней женщине? Она уведет их на Улицу, ― у Нади это слово прозвучало резко, как плевок, ― а если что случится? Я даже прийти не смогу. Ты же помнишь, Лешка в больнице лежал, а я...

   Вера помнила. Ей тогда пришлось взять отпуск и приехать к племяннику. Потребовалось много мучительных объяснений и дорогих конфет, чтобы разрешили госпитализироваться тете вместо мамы. Лешке тогда было всего три года, он жалобно плакал и звал Надю. Особенно вечерами, после уколов. Когда Лешу выписали и Вера, наконец, привезла его домой, сестра оказалась наполовину седой. Лидия Павловна рассказала, что Надя каждое утро выходила за ограду, один раз даже смогла дойти до перекрестка. Но потом опрометью бросалась домой.

   ― Я бы могла привезти тебе хорошего специалиста, ― безнадежно сказала Вера. ― У меня есть один знакомый в неврологическом центре, он мог бы посоветовать...

   ― Ты могла бы приехать сюда сама, ― отрезала Надя, ― если бы не была привязана к своему идиотскому аэродрому. Ты все там же?

   ― Да, ― сказала Вера и сцепила пальцы.

   Прошлая встреча закончилась ссорой именно из-за этого. Надя думала, что Вера учится на адвоката. Родители всегда мечтали об офисной карьере для дочерей, и Вера уехала в Москву поступать на юридический факультет. Но после первого семестра Вера поняла, что эта профессия не для нее. К тому же, выживать без стипендии только на доходы от сдачи провинциальной квартиры оказалось почти нереально, да и Надя жаловалась, что сложно с детьми и не хватает денег.

   Поэтому Вера решилась. Университет она бросила и устроилась работать горничной в престижный пятизвездочный отель. По будням пылесосила и мыла сортиры ― штук двадцать за смену, тридцать со сверхурочными. Собирала чаевые и не брезговала едой, которая оставалась в холодильниках после гостей. Однажды ей повезло найти в номере целых пол-флакона дорогих полынно-горьких духов. В тот же вечер, наслаждаясь неожиданно приятным парфюмом, Вера позвонила сестре и сказала, что нашла подработку по специальности, так что деньги за аренду квартиры Надя может забирать себе.

   В конце концов, это все было неважно. Потому что в выходные Вера ездила на аэродром. Всю зарплату горничной она спускала сначала на прыжки, а потом на обучение по программе AFF. Жила впроголодь. Вера болела небом. Она выходила из люка с нечеловеческим хладнокровием и маневрировала в плотных потоках воздуха, как птица.

   Сестре Вера решилась сказать только через три года, когда за плечами было уже около четырехсот прыжков. К тому времени она уже уволилась из гостиницы и работала воздушным оператором и тандем-мастером. Каждые выходные Вера улыбалась солнцу и выходила в небо из летящего самолета.

   Надя же устроила безобразный скандал. Она боялась высоты до панических приступов; к тому же откровенно мечтала о том дне, когда Вера вернется в город, устроится на работу поблизости и станет помогать с детьми. Мысль о том, что этого не будет, сестру подкосила, и Надя в сердцах сказала Вере: "Вали на свой аэродром и не возвращайся".

   Вера в одиночку вытащила из машины и бросила перед воротами упаковки с привезенной в подарок теплицей, а потом уехала. После ссоры она еще два дня не прыгала ― приходила в себя. А потом успокоилась, снова стала улыбаться закату с высоты в четыре тысячи метров.

   И только сегодня решилась вернуться. В её жизни пролетело две сотни новых прыжков. Один раз случился отказ основного купола, и Вера приземлилась на запаске. Дважды она выигрывала соревнования на точность. У нее был десяток друзей ― таких же бесстрашных, с обветренными лицами, коричневыми от палящего летнего солнца.

   Каждый выходной Вера дарила счастье разным людям. Они приезжали на аэродром с опаской или отчаянной бравадой, срывающимся голосом спрашивали, когда успокоится ветер, и можно будет прыгать. А потом прижимали затылок к твердому Вериному плечу и ныряли в восторг свободного падения. На землю вставали уже другими людьми. Держали голову выше, в голосе звенела победа.

   А здесь, за этим высоким кирпичным забором ничего не изменилось. Дети выходили за пределы участка реже, чем Вера шагала в открытый люк самолета.

   ***

   В лес Вера смогла уехать только на третий день. Сначала свозила детей в магазин, зоопарк, погуляла на площадке. Виновато улыбалась от их восторженных криков ― только вчера поняла, как сильно им не хватало свободы, игр с ровесниками. Но вечером Надя заявила, что дети перевозбудились и плохо спят от избытка впечатлений. Поэтому сейчас Вера шла по пружинистому настилу из мха и сосновых иголок и жадно вдыхала влажный хвойный воздух.

   По лесу Вера скучала. В глазах пестрило от бесконечных веток, иголок и травинок, где-то в отдалении стучал дятел. На много километров вокруг было чисто, свежо и безлюдно. По необъяснимой причине вокруг этих мест ходили мрачные поверья. "Лыченцы, Пески, Студенец ― тут и белому Свету конец" ― так говорил дед, но все равно каждое лето ездил к Лыченцам и привозил чернику ведрами. Дальше Песков, правда, не заходил.

   "Там черт крутит, ― любил повторять дед. ― Я пошел туда однажды. Буераки кругом, болотина, но черники ― немерено. Десятилитровое ведро набрал, а сам заблудился. До заката плутал, потом выбрался. Устал, как черт, и автобус уехал ― раньше же не то, что сейчас, приехал на своем джипе и уезжай в любое время. Надо было на автобус успеть, а я опоздал. Повезло, Михалыч с соседней улицы домой возвращался, у него УАЗ был рабочий".

   Сестре Вера сказала, что поехала на десятый километр, чтобы та не паниковала зря. А сама взяла оранжевый дождевик, старенькие резиновые сапоги и махнула в Лыченцы. У Веры был современный GPS навигатор, заряженный до отказа и уникальное топологическое чутье.

   Она шла широким, размашистым шагом бывалого грибника. Дышалось легко и свободно, сапоги еще почти не вязли ― до болота оставалось километра четыре. Начали встречаться первые кустики черники, сплошь покрытые черными ягодами с сизым налетом. Вера присела, собрала несколько горстей и все съела. Пальцы и губы моментально стали синими.

   Послышался треск веток, и Вера увидела лося с обломанным рогом. Тот стоял совсем близко, было видно, как он шевелит полными губами. Девушка замерла. Лось встретился с ней взглядом, мотнул тяжелой головой и опрометью умчался. Вера нервно рассмеялась и пошла дальше.

   ... как это случилось, она понять не успела. Только что шла уверенным шагом ― и уже лежит в неестественной позе, вжавшись подбородком в потрескавшийся пень. Голова трещит от удара, к горлу подкатывает тошнота. Правая нога полностью ушла под землю, левая согнулась назад и вбок. И все тело залито острой, пульсирующей болью, боль разделила лес пополам, нижняя часть покрыта красноватой дымкой, а верхняя ― непроницаемо черная с летающими звездочками.

   Когда Вера очнулась, уже стемнело. Боль по-прежнему пульсировала внизу тяжелой волной, а мышцы рук свело от холода. Вера попробовала пошевелиться, и по телу прокатилась волна болезненной дрожи. "Какая ирония судьбы, ― подумала Вера. В голове было мутно. ― Кажется, сотрясение. С легким паром. О чем это я? Точно, ирония. Шестьсот прыжков из самолета за плечами, а ногу сломала в родном лесу. Нехило так сломала. А может вывих? Это точно какая-то ловушка. Медвежья? А вдруг капкан?"

   В ловушках Вера не разбиралась, а по ощущениям понять ничего не могла. Она попробовала подтянуться на руках, но у нее ничего не вышло. Она досчитала до десяти, глубоко вдохнула и рванулась еще раз. В глазах потемнело и резкая боль пронзила все тело. Какое-то время Вера безвольно лежала, опустив голову на руки, и шумно дышала. Потом подняла голову и стала думать. Мысли расползались, казалось очень важным, что она забыла ножик, и если найдутся грибы, то нечем будет срезать. Эта мысль чуть не довела Веру до слез, так ей стало жалко испортить грибницу. Потом, наконец, вспомнила про оранжевый дождевик.

   Снять рюкзак оказалось очень сложно. Каждое движение отдавалось болью, и пару раз Вера потеряла сознание. Она никак не могла понять, сколько прошло времени. Казалось, что темнота уже рассеивается на востоке, но зрение заволокло красным и ничего нельзя было сказать наверняка. Наконец, рюкзак подался, Вера достала бутылку и отпила немного воды. Переждала минут пять, опустив голову, и стала мучительно медленно накидывать дождевик, чтобы стать более заметной.

   Вдалеке затрещали сучья и показался давешний лось с обломанным рогом. Вера покрылась холодным потом. Лось с подозрением уставился на ярко-оранжевую неподвижную самозванку. Он был крупный и снова с аппетитом жевал губами. Вера до боли сжала кулаки и бессознательно начала читать полузабытый "Отче наш". Лось переступил с ноги на ногу и исчез.

   Вера сказала вслух: "Аминь" и поняла, что солнце уже встает. На темном мху повисли крупные капли росы, неуверенно застучал первый дятел.

   ― Ку-ку, ― раздалось над ухом.

   Вера вздрогнула, а потом прошептала:

   ― Кукушка, сколько мне жить осталось?

   ― Ку ― ку, ― ответила птица, ― ку-ку, ку-ку, ку-ку...

   Вера скрестила пальцы, досчитала до тридцати, а потом вспомнила про навигатор. Негнущимися от холода пальцами с трудом включила устройство и нашла кнопку SOS. Сенсорный дисплей не реагировал. Вера методично потыкала в экран всеми пальцами по очереди, но ничего не произошло. Тогда она положила пальцы в рот, чтобы скорее согреть. Сейчас, почему-то, казалось очень важным немедленно нажать на эту кнопку. Сработает ли? Мобильник сеть поймать не мог, это Вера проверила сразу. Сознание снова уплывало, и Вера последним усилием вытащила пальцы изо рта и нажала на кнопку. Окошко заморгало и засветилось красным.

   Потом были люди, много людей в защитных комбинезонах. Они вытащили Веру, уложили на носилки и долго везли по неровной дороге. Каждая кочка отдавалась болью во всем теле и на этой дороге, и потом, когда ее снова куда-то несли и везли. Люди в белых халатах сочувственно качали головой и выпускали в воздух капли из огромных пластиковых шприцев. Сквозь мутную пелену Вера слышала, как они говорят: "Да, Надежда Владимировна, мы все поняли. Организуем" и успокаивалась. Надя на связи, она все контролирует.

   Тяжелые веки все норовили закрыть глаза, тошнота накатывала волнами. А люди все никак не могли оставить её в покое, спрашивали про поездки за границу, просили что-то подписать. И только когда Вера сказала, что во внутреннем кармане рюкзака лежит загранпаспорт с открытой шенгенской визой, ей, наконец, дали уснуть.

   Потом был самолет, а боль уже ушла, только реальность затягивалась разноцветной рябью, похожей на тетрис. Вере чудилось, что она летит на соревнование по групповой парашютной акробатике, но забыла очки.

   ***

   Очнулась Вера в просторной, хорошо освещенной палате. Пахло ультрафиолетовой лампой и пластиком. У окна стоял высокий крупный мужчина с арийской внешностью. Какое-то время Вера молча разглядывала его крупный мясистый подбородок, а потом сказала:

   ― Здравствуйте.

   Голос был скрипучим от длительного бездействия. Вера посмотрела вниз и увидела, что левая нога закована в пластик, скрепленный разнообразными липучками.

   ― Hello, ― сказал мужчина. ― How are you?

   Он говорил очень четко и размеренно, будто школьный учитель. Вера оторопела от неожиданности. Она стала вспоминать полузабытый английский, но в голове все еще было мутно, и лезли заученные фразы из лексикона горничной: "May I help you? Can I make up the room?"

   ― Where am I? ― наконец, выдавила Вера, стараясь не улыбаться. Она представила, как бы отреагировал мужчина на предложение об уборке.

   ― Metaclinic, Hamburg, Germany, ― с немецкой педантичностью ответил мужчина.

   "Нужно срочно позвонить Наде", ― подумала Вера. У нее была тысяча обычных вопросов, и один самый важный, но сформулировать их по-английски не получалось.

   ― Phone, ― сказала она растерянно. ― Please.

   Надин голос звучал спокойно, операция прошла успешно. Если Вера будет слушаться врачей, то уже через полгода сможет ходить. Оставшееся время Вера слушалась.

   Друзьям она не сказала, где лежит, потому что боялась того самого вопроса: "А ты сможешь прыгать?" Она и сама не знала ответ, хоть это и было единственным, что крутилось в мыслях. По телефону задать самый главный вопрос Вера не могла, поэтому приходилось ждать личной встречи с сестрой. Вера понимала, что Надя прилететь не сможет, но все равно каждый раз с замиранием сердца оборачивалась на скрип двери. Но заходили одни и те же ― высокий доктор и розовощекая медсестра с крупным бюстом.

   Через три недели ногу заковали в новое приспособление из пластика и липучек ― Надя по телефону перевела, что это ортез и Вере в нем ходить еще полгода ― и усадили в такси.

   По Гамбургу погулять не удалось, обратный билет был уже куплен. Когда самолет приземлился в Шереметьево, Вера включила телефон и увидела смс-ку от Нади: "Приезжай в квартиру".

   Первый, кого увидела Вера на площадке перед домом, был Лешка. Он самозабвенно бегал по детской площадке за тощим мальчиком чуть меньше ростом и верещал от восторга. Лена стояла чуть поодаль и грызла ногти. Вера остановилась и какое-то время с удовольствием смотрела, как Лешка все-таки догнал юркого мальчишку и пустился убегать сам. Лена управилась с ногтями на правой руке и сорвала пушистый одуванчик, озираясь по сторонам.

   И только потом Вера увидела Надю. Сестра сидела на самом краю скамьи перед подъездом, вцепившись в подлокотник обеими руками. Вера подошла, поставила родом костыли и медленно села, вытянув закованную ногу.

   ― Здравствуй, ― сказала она.

   ― Привет, ― Надя подняла огромные испуганные глаза и улыбнулась одними губами. Вышло плохо. ― Ты как долетела?

   ― Отлично! Спасибо, Надя... Как ты вообще смогла все это организовать?

   ― Мне позвонили сразу же, как тебя нашли. В скорой работает бывшая одноклассница, она согласилась держать меня в курсе по телефону.

   Лена подошла и протянула матери одуванчик. Надя дунула, и белые парашютики закружились вокруг лица. Как в летние выходные, когда старенький АН-2 одного за другим высыпает перворазников в небо. Вера закусила губу и спросила:

   ― А почему я оказалась в Германии?

   ― Только в той клинике смогли пообещать, что ты будешь прыгать.

   Вера почувствовала, как внутри поднялась теплая всепоглощающая волна счастья. Она вернется в небо! Глаза защипало, и Вера осторожно, как маленького ребенка, обняла сестру и поцеловала в щеку. Надя улыбнулась, и на этот раз почти получилось, вокруг глаз лучиками разошлись добрые морщинки.

   ― Это обошлось недешево, так что я продала дом, ― просто сказала она. ― Еще хватило мне на курс реабилитации. Приезжала психолог из Москвы, месяц жила с нами. Очень милая девушка, с детьми гуляла. Сейчас она продолжает со мной работать по скайпу.

   ― Ты продала дом, чтобы я смогла вернуться на аэродром? ― переспросила Вера.

   Надя улыбнулась и отпустила подлокотник, первый раз за всю беседу.

   ― Смотри, ― сказала она, ― как дети бегают. За забором Лешка никогда так не гонял.