Сысоев : другие произведения.

Мойма по-тевтонски. Главы из повести 1-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как оно там у них? Однозначно невесело...


   Мойма по-тевтонски
  
   Глава 1. Вводная
  
   Уче­ни­ца си­де­ла на­про­тив ме­ня за сто­лом в кух­не, не­мно­го рас­па­рен­ная по лет­не­му вре­ме­ни, с ма­ли­но­вы­ми пят­на­ми на ще­ках, вы­даю­щи­ми бу­ду­щую склон­ность к ги­пер­то­нии, и от­пи­ва­ла по гло­точ­ку из при­не­сен­ной с со­бой из ма­ши­ны пластиковой бу­ты­л­ки с ми­не­рал­кой. Круп­ная, как тев­тон­ская ко­был­ка, уче­ни­ца в не­пол­ные со­рок бы­ла вся в сво­ем жен­ском со­ку и из­лу­ча­ла на­по­ри­стость и бла­го­по­лу­чие. Да­же ди­ко­ва­тое имя ГЩдрун шло ей от­мен­но, имя, ко­то­рое я в рас­ска­зах не­мно­гим зна­ко­мым-при­яте­лям раз от ра­зу пе­ре­ина­чи­вал то в "Гуд­вин", то в "гуд­рон", вы­зы­вая у них спра­вед­ли­вые уп­ре­ки в зло­сло­вии. "Она же день­ги пла­тит! -- сер­ди­лись зна­ко­мые. -- А ты ее "гуд­ро­ном"... Нель­зя так..."
   "Вот имен­но", ду­мал я про се­бя, а сам то­же сер­дил­ся -- не­по­нят­но по­че­му и на что.
   От ра­но умер­ше­го отца Гуд­рун достался не­ма­лый ку­сок зем­ли. Мать ее, как она коротко упомянула, была не вполне здорова, а точнее недееспособна насчет головы, и в наследственном дележе поэтому не участвовала. На отцовских гек­та­рах из­дав­на, уже по­ко­ле­ний де­сять, вы­ра­щи­ва­ли ко­ней ме­ст­ной по­ро­ды, так что ко­был­кой Гудрун про се­бя я на­зы­вал от­час­ти за это, а не толь­ко вви­ду ее осо­бой де­вичь­ей ста­ти.
   Ни детей, ни кого-то любимого у Гуд­рун не бы­ло, как-то всё это не по­лу­ча­лось, да и говорили мы о личном всего-то минут пять или десять, открывать душу тут не принято -- са­ма же она сообщила, что всё свое вре­мя про­во­дит в ко­нюш­нях, или на па­ст­би­ще, или в ма­не­же для вы­езд­ки ло­ша­дей, вы­ры­ва­ясь с усадь­бы раз­ве что за про­дук­та­ми, за чем-ни­будь вкус­нень­ким, или вот ко мне -- на кух­ню, на за­ня­тия рус­ским. "Ну и еще иногда в секс-шоп", - добавила она с невинной ухмылкой имбецила и уставилась на что-то за окном. А за окном моего второго этажа - обычный германский городской пейзаж: крыша соседской одноэтажной дворовой постройки, несколько трех- четырехэтажных домиков в отдалении, кроны неизменных здесь тополей и ясеней - ничего такого в общем, на чем стоило бы задержать взгляд.
  
   - Продолжим... - сказал я, чтобы вывести ее из раздумий.
   Тео­ре­ти­че­ских раз­го­во­ров про "ве­ли­кий и мо­гу­чий" я с нем­ца­ми не за­во­жу, это пус­тое. Во-пер­вых, ве­ли­ки­ми по ме­ст­ным по­ня­ти­ям мо­гут быть толь­ко нем­цы -- и это­го здесь ни­кто не скры­ва­ет. А во-вто­рых... им не с чем сравнивать: в сти­хах, на­при­мер, на­чи­ная с Ге­те, здесь сплошь гла­голь­ные риф­мы, вро­де "ге­ве­зен-ге­не­зен" -- то, что у нас спра­вед­ли­во по­ла­га­ет­ся при­зна­ком низ­кой язы­ко­вой куль­ту­ры риф­мую­ще­го. А бедные зверюшки?! Собака здесь - он. Рыба и вилка - тоже он. Зато вот лошадка - оно. И девочка или ребенок - тоже "оно".
   Русский для местных - речь вар­ва­ров, пусть вслух это и не говорится, а стра­на наша ­зовет­ся ко­че­гар­кой: "рус" по-не­мец­ки ко­поть, са­жа, так что Рус­ланд, Рос­сия -- буквально "стра­на ко­по­ти". Или вот еще: славяне по-немецки - "славен", а рабы - "склавен". Одна буковка разницы, ее в разговоре нетрудно и проглотить...
   О ве­ли­чии нашего вар­ва­рского наречия говорить можно разве что с русистами в соседнем университете, да и те оказываются многим недовольны, и чуть только разговор становится интимнее, принимаются жаловать на "неправильности" русской грамматики и выговора. На должностях, требующих знания русского, здесь сидят поэтому русские по крови филологини, вышедшие замуж за немца, и всех это вполне устраивает: неродной немецкий не позволяет дамам слишком вдаваться в детали, и ме­ст­ным не приходится перегружать богатством наших языковых нюансов свои упо­ря­до­чен­ные уз­ко­ко­лей­ные моз­ги.
  
   -- Так-так... -- под­дак­нул я, ко­гда Гуд­рун за­кон­чи­ла пе­ре­ска­зы­вать мне то, что у нее ос­та­лось в па­мя­ти из пре­ды­ду­ще­го уро­ка. -- А те­перь по­чи­та­ем. И бу­дем раз­би­рать по­строф­но, что мы по­ня­ли из тек­ста, а что нет...
   "По­строф­но" я ска­зал по-не­мец­ки, то есть "штро­фен­вай­зе", и Гуд­рун тут же по­ня­ла за­да­ние и рас­кры­ла учеб­ную книж­ку на за­клад­ке.
   -- "Ты, тса­рэ­витш, -- на­ча­ла она, слег­ка на­хму­рив­шись от усер­дия, -- ...мой спась­и­тель, мой­ма-гут­ший из­ба­ви­тель, //Не ту­жи, тшто за ме­нья // Ест не будь­еш ты тры дньа".
   -- Стоп-стоп... -- за­бес­по­ко­ил­ся я. -- Что это там еще за Мой­ма?
   -- Вас фюр* Мой­ма?
   -- Шлой­ма...
   -- Ээ-ээ? -- воз­зри­лась на ме­ня уче­ни­ца и по­тя­ну­лась к бу­ты­лоч­ке с ми­не­рал­кой.
  
   Рус­ских, кста­ти, в Гер­ма­нии прак­ти­че­ски нет. Массовая эмиг­ра­ция в ФРГ из Сою­за бы­ла ли­бо не­мец­кой, ко­гда, так ска­зать, вос­со­еди­ня­лись на­ро­ды, ли­бо ев­рей­ской -- это ко­гда в вось­ми­де­ся­тых нем­цы ре­ши­ли про­ти­во­пос­та­вить свои па­ле­сти­ны со­вет­ско­му го­сан­ти­се­ми­тиз­му и при­ня­лись при­ни­мать ев­ре­ев из Сою­за без раз­бо­ра ро­да и зва­ния.
   Рус­ские чле­ны се­мей, въе­хав­шие в стра­ну на этой вол­не, по­сте­пен­но адап­ти­ру­ют­ся к реа­ли­ям: в семь­ях эт­ни­че­ских нем­цев из Ка­зах­ста­на и Си­би­ри они тя­нут­ся к не­мец­ко­му, что­бы не от­ста­вать от род­ст­вен­ни­ков, а в ев­рей­ских хо­дят за ком­па­нию в си­на­го­ги на "ве­се­лый празд­ник Пу­рим" и уп­ле­та­ют там за обе ще­ки "го­мен­та­ши", или "уши Ама­на", ви­зи­ря Артак­сер­кса, у ко­то­ро­го, как из­вест­но из ис­точ­ни­ков, бы­ло 360 на­лож­ниц и око­ло двух­сот де­тей. По­че­му де­тей по­лу­чи­лось так ма­ло -- я не по­ни­маю... Ви­ди­мо, из-за вы­со­кой мла­ден­че­ской смерт­но­сти.
  
   -- Стол бе­лый! -- ре­шаю я пе­ре­клю­чить до­ми­нан­ту. -- По­вто­ря­ем...
   -- Стол бье­лы... -- по­вто­ря­ет Гуд­рун.
   -- Лам­па бе­лая, -- не уни­ма­юсь я. -- Сле­дим за окон­ча­ния­ми!.. Мо­ло­ко бе­лое!
   -- Я ус­та­ла... Ихь бин мю­дэ...
   -- Хо­ро­шо, -- со­гла­ша­юсь я и при­бав­ляю уже про се­бя, впол­го­ло­са: -- То­гда эро­ти­че­ский мас­саж?..
   -- Вас-с**?
   -- Ист никс. Зэльб­ст­геш­прэ­хе. Ру­эн зи зихь аус***...
  
   Гуд­рун учит рус­ский что­бы дер­жать под кон­тро­лем сво­его ра­бот­ни­ка, ка­зах­стан­ско­го нем­ца-пе­ре­се­лен­ца, ко­то­рый не толь­ко хо­дит за ло­шадь­ми на фер­ме, но и со­про­во­ж­да­ет па­тро­нес­су в ее де­ло­вых по­езд­ках. Она уже два­ж­ды бы­ла в Ас­та­не и за ре­аль­но хо­ро­шие день­ги про­да­ла там с пол­сот­ни сво­их ло­ша­дей на пле­мя, су­ще­ст­вен­но ук­ре­пив этим бюд­жет пред­при­ятия.
   -- Я знаю, что это не­кра­си­во... -- рас­ска­за­ла она, ко­гда я на пер­вом за­ня­тии рас­спра­ши­вал ее о мо­ти­ва­ции, -- но мне ка­жет­ся, что Валь­де­мар пе­ре­во­дит не всё... Или как-то ис­ка­жа­ет.
   -- Та­кое воз­мож­но... -- со­гла­сил­ся я. -- По раз­ным при­чи­нам.
   -- Я не ска­за­ла ему, что на­ча­ла за­ни­мать­ся. Я про­сто хо­чу знать...
   Про се­бя я по­тер ру­ки: по­тре­бу­ют­ся го­ды за­ня­тий раз в не­де­лю, как это про­ис­хо­дит у нас, что­бы нау­чить­ся по­ни­мать по­лу­на­ме­ки впол­го­ло­са, ко­то­ры­ми, оче­вид­но, об­ме­ни­ва­ет­ся при ше­фи­не с ка­зах­ски­ми де­ло­вы­ми парт­не­ра­ми ее Валь­де­мар. Уче­ни­ца с силь­ной мо­ти­ва­ци­ей -- это все­гда хо­ро­шо, это вер­ный за­ра­бо­ток...
   -- Вы мно­го об­щае­тесь с Валь­де­ма­ром? -- спро­сил я тогда Гуд­рун мак­си­маль­но бес­цвет­ным го­ло­сом.
   -- Мень­ше чем мне хо­те­лось бы, -- без оби­ня­ков от­ве­ча­ла она. -- Во­ва же­нат и у не­го трое де­тей, пре­ле­ст­ные ма­лыш­ки. На фер­ме я прак­ти­че­ски од­на.
   Я вни­ма­тель­но ог­ля­дел свою уче­ни­цу. По­жить на при­ро­де, сре­ди ло­ша­док -- воз­мож­но это был бы не­пло­хой ва­ри­ант про­вес­ти ле­то.
   Но нет... она со­вер­шен­но не в мо­ем вку­се, да и за­ня­тия на­ши сле­ду­ет дер­жать в тай­не от Валь­де­ма­ра, что, жи­ви я на ран­чо, ед­ва ли бы бы­ло воз­мож­но.
   .
   У ме­ст­ных "рус­ских" у всех рус­ское те­ле­ви­де­ние. Мне стран­но по­это­му, от­ку­да в ре­чи воз­ни­ка­ют эти ди­ко­ва­тые обо­ро­ты, вро­де "она поль­зу­ет жид­кое мы­ло", "его по­пус­ти­ло" или "у нее ис­крив­лен по­зво­нок". Во­об­ще у ев­рей­ских эмиг­ран­тов ру­лят по­пе­ре­мен­но Одес­са и Днеп­ро­пет­ровск -- от­ту­да, на­вер­но, и мар­ги­наль­ный сло­варь. Мо­ск­ва и Пи­тер дер­жат­ся здесь особ­ня­ком, жид­кое мы­ло не "поль­зу­ют", близ­ко к се­бе не под­пус­ка­ют, да и се­ли­лись они из ла­ге­ря в Ун­не всё боль­ше по круп­ным го­ро­дам: Гам­бург, Кельн, Дюс­сель­дорф. Те­перь, по­сле трех пя­ти­ле­ток Мер­кель, кто-то из них, воз­мож­но, и жа­ле­ет, что не по­про­сил­ся то­гда в ка­кую-ни­будь де­ре­вуш­ку, на­столь­ко за­дра­ли всех но­вые мер­кель­ские пе­ре­се­лен­цы, -- но те­перь уже позд­но: уст­раи­вать­ся тут, на чуж­би­не, не­про­сто, и ес­ли ты два­дцать лет жи­вешь в Кель­не, то пе­ре­брать­ся на рав­ные кон­ди­ции в тот же Гам­бург прак­ти­че­ски не­воз­мож­но, при­дет­ся всё на­чи­нать сно­ва поч­ти что с ну­ля.
   Без телевизора тут можно чокнуться, особенно в выходные и праздники. Сейчас мои окна смотрят на длинный шестиэтажный дом, больше сотни окон напротив. В этой квартире я живу уже два года - и ни разу не видел здесь ничего интересного. В девять-десять вечера свет в доме напротив гаснет - и воцаряется тишина: ни пьяных, ни распахнутых настежь окон в чужую жизнь... ни даже транспорта. Бюргеры отдыхают, stilles GlЭck, trautes Heim - "тихое счастье надежного дома" по-нашему. Или, если одним словом: Freudlosigkeit, "безрадостность", главное жизненное ощущение немца - по крайней мере по мнению Хайнца Штрунка, нервного и социально-острого здешнего писателя, больные романы которого я который год пытаюсь продвинуть на российский книжный рынок. Ни он сам, ни здешний его издатель конечно не против - но вот Россия... Кому охота узнать, что немцам живется плохо - реально скучно и плохо, несмотря на все уверения прессы в обратном?
   Иногда, однако, тут под окнами тоже что-то случается - как же без этого... Вот, например, с год назад прямо на проезжей дороге между нашими домами зарезали цыгана, их тут у нас полно - правительство ввозит их из Болгарии и Румынии, а затем интегрирует. Цыган он долго и страшно орал, пока не умер или не вырубился. А этим летом покатившейся под уклон во двор машиной придавило к решетчатому забору старушку, и она тоже вопила долго, тоненьким голосом, без конца повторяя: "Ich will hier raus! Ich will hier raus!.."**** - не самый, по-моему, адекватный текст, когда полторы тонны дурного веса расплющивают тебе о позвоночник твои печень и селезенку. "Hilfe! Hilfe!" - вторил ей горе-водитель, отправившийся открыть ворота во двор и не затянувший как следует ручной тормоз... и теперь... Почему он не влез в машину и просто не сдал назад - не знаю в деталях. Было уже темно, и старушку потом долго спасали прямо на земле у злополучной машины - видимо, ее таки здорово придавило, раз спасатели не решались поднять ее и перенести в стоящую в двух шагах "скорую"...
  
   Гуд­рун чи­та­ет даль­ше, я впол­уха слу­шаю. Она начала заниматься недавно, и тут не до ме­ло­чей: по­сто­ян­ные по­прав­ки толь­ко раз­дра­жа­ют уче­ни­ка, раз­ру­ша­ют его мо­ти­ва­цию. Пусть се­бе пока на­би­ра­ет лек­си­ку, я в это вре­мя ду­маю о сво­ем.
   _______________________
   * Что за Мойма?
   ** Что?
   *** Пустяки. Сам с собой. Отдыхайте...
   **** Буквально: "Я желаю отсюда выбраться".
  
  
   Глава 2. В туманном прошлом
  
   ...Моя же­на умер­ла ко­гда я еще был под­ро­ст­ком -- нам обо­им то­гда ед­ва стук­ну­ло по во­сем­на­дцать. Мы по­зна­ко­ми­лись с Ксе­ни­ей в пер­вом клас­се и, мне ка­жет­ся, так и про­дер­жа­ли друг дру­га за ру­ки все де­сять лет шко­лы.
   На­ши ро­ди­те­ли поч­ти без­вы­лаз­но про­па­да­ли по служ­бе в Да­ма­ске, от­цы в вой­сках, ма­те­ри -- мед­се­ст­ра­ми... а мы с Ксе­ни­ей но­че­ва­ли то у ме­ня, то у нее, и на­ши вос­пи­тан­ные ба­буш­ки по оче­ре­ди де­ла­ли вид, что ни­че­го не за­ме­ча­ют. Мы, ко­неч­но, пре­до­хра­ня­лись, а ко­гда обо­им ис­пол­ни­лось по во­сем­на­дцать, по­да­ли за­яв­ле­ние в ЗАГС.
   Че­рез две не­де­ли нас рас­пи­са­ли.
   Ни ро­ди­те­лям, ни ба­буш­кам мы не ска­за­ли ни сло­ва, так что внеш­не ни­че­го как бы не из­ме­ни­лось: Ксе­ния хо­ди­ла на под­го­то­ви­тель­ный в уни­вер­си­тет, а я уже сдал эк­за­ме­ны в один осо­бен­ный ВУЗ, ко­то­рый здесь не сле­ду­ет по­ми­нать -- в пе­ре­строй­ку он со скан­да­лом и треском за­крыл­ся, да и по­учить­ся в нем мне поч­ти не уда­лось, по­сколь­ку... по­сколь­ку у Ксе­нии вдруг ото­рвал­ся не­зна­мо от­ку­да взяв­ший­ся тромб и она умер­ла пря­мо в мет­ро, на эс­ка­ла­то­ре -- и хо­ро­шо что на подъ­е­ме: на спус­ке из-за упав­шей де­вуш­ки на­вер­ня­ка воз­ник­ла бы дав­ка и на­ша вздор­ная пуб­ли­ка с пе­ре­пу­гу ее по­жа­луй бы за­топ­та­ла...
   Не бу­ду рас­ска­зы­вать, где я то­гда дос­тал де­нег -- ни­че­го хо­ро­ше­го...
   Но в Пи­те­ре ос­та­вать­ся боль­ше не бы­ло ни­ка­кой воз­мож­но­сти: Ксе­ния тут и там ме­ре­щи­лась мне на ве­чер­них ули­цах, в по­лу­мра­ке под­во­ро­тен, и я чув­ст­во­вал, что на­хо­жусь на гра­ни пси­хо­за, как это на­вер­ное на­зы­ва­ет­ся.
   Са­мым труд­ным бы­ло вы­брать­ся из тай­ни­ка, из все­го это­го пе­ре­пле­те­ния труб и ка­бе­лей ме­ж­ду кры­шей ва­го­на и по­тол­ком ку­пе, где мне при­шлось про­вес­ти поч­ти двое су­ток. Про­ис­хо­ди­ло это, по­нят­но, уже в Бун­де­се, и мне сле­до­ва­ло по­то­ра­п­ли­вать­ся, по­сколь­ку же­лез­но­до­рож­ная по­ли­ция тут то­же не спит: она бодр­ст­ву­ет и по край­ней ме­ре pro forma дос­мат­ри­ва­ет ва­го­ны в де­по.
   Кста­ти, ту­ри­ст­ская ви­за в Гер­ма­нию у ме­ня во­об­ще-то бы­ла, но я по­че­му-то ре­шил то­гда ис­чез­нуть из ста­рой жиз­ни, а в но­вой поя­вить­ся... ну, ко­гда за­хо­чу. Пси­хо­зу ведь не при­ка­жешь -- то­гда мне ка­за­лось, что я дей­ст­вую ло­гич­но, и это все­ля­ло уве­рен­ность.
  
   Вообще, что касается тромбов... у нас тут была одна дама из Жмеринки, весьма симпатичная - у вдруг у нее сделался рак крови. Дама приехала в Германию одиночкой, с сыном, долго и много им занималась, работала как проклятая, они быстро получили гражданство, сын вырос, окончил школу и пошел служить в Бундесвер - каким-то солдатиком, не знаю подробностей, - а у дамы как раз в это время случился рак.
   Из армии не возьмешь отпуск, если тебе его не дают, тем более что три дня побывки ему всё-таки разрешили, и дама, которая от болезни горела как в огне, выписала себе по гостевой папу из Жмеринки, своего бывшего мужа, тоже весьма симпатичного дядьку, когда-то подло ее оставившего вместе с младенцем - и он возил теперь даму и на химию, и на облучение, и на переливания крови... - пока у нее от всего этого не стали образовываться тромбы и наконец не отнялась левая нога. "Ага... - сказали врачи. - Ну... тут медицина бессильна. Отправляйтесь теперь домой и, так сказать, ждите гостью с косой. И попросите себе в социальной службе сопровождение - конец будет весьма мучительным".
   Сопровождение у дамы уже было - то есть этот самый ее бывший муж, весьма симпатичный - и они вместе стали готовиться к отходу поезда, как это говориться: муж готовил даме вкусняшки, кормил с ложечки, мыл в каком-то особым корытце и лишь изредка позволял себе звоночек на родину, в Житомир, где его ждала-поджидала разлучница, дама по слухам еще более симпатичная чем наша, и к тому почти на три года моложе, что безусловно не шутка в сравнительном рейтинге. На время звонка муж запирался от нашей дамы в уборной и она почти ничего не слышала, разве что некие интонации, что-то вроде курлыканья.
   Когда у дамы отнялась к тому же еще и рука вместе с половиной лица, наша страдалица решила, что время отправления настало. Она попросила бывшего милого развести ей добрую порцию жидкого шоколада и растворить в нем все имеющиеся в доме таблетки, включая маркумар и клопидогрель, назначенный разжижать кровь и в больших дозах действующий подобно крысиному яду.
   Поскольку оставшейся в целости половиной лица дама при этом непрерывно и безутешно рыдала, бывший муж из Жмеринки не смог отказать ей в услуге и сделал всё как она просила. Кто же знал, что было в письме, которое она днем раньше попросила его бросить в почтовый ящик, сказав что там внутри ее завещание и прочие деловые распоряжения перед уходом...
   Письмо было адресовано адвокату и в нем действительно было завещание, но также в нем сообщалось о намерении бывшего мужа поскорее уморить ее посредством отравления лекарствами и о жестоком его с ней обращении, о насилии, об отобранном якобы телефоне и прочем в таком же духе.
   Адвокат, распечатав письмо, тут же позвонил в полицию, но те заявились не днем, а в половине пятого утра, как это здесь принято, чтобы застать злодеев с поличным, и обнаружили нашу даму в постели уже довольно холодной. Мужа ее скрутили и скоренько припаяли ему двенадцать лет, квалифицировав историю как убийство по неосторожности с отягчающими обстоятельствами - на допросах обвиняемый клялся, что действовал строго по указаниям бывшей супруги. Но вскоре из Жмеринки им пришел ответ на запрос о прошлых отношениях супругов, и отягчающие заменили смягчающими, предположив мотивом к письму банальную месть. Так что сидеть теперь нашему герою осталось всего четыре с половиной года и новая пассия в Жмеринке его возможно дождется... Вот такая история с тромбами...
  
   Не­дол­гое вре­мя, пом­ню, ко мне на мас­тер-класс хо­ди­ли две жив­шие в со­сед­нем го­род­ке италь­ян­ки с Сар­ди­нии -- Лю­чия и Сан­д­ра. Обе окон­чи­ли у се­бя на ост­ро­ве фи­ло­ло­ги­че­ский по рус­ско­му и не­мец­ко­му, обе с пол­го­да об­ре­та­лись по­том на прак­ти­ке в Мо­ск­ве, так что рус­ский их был до­воль­но не­плох...
   Ес­ли бы не "та­раз­вон­ка".
   Мы воз­вра­ща­лись то­гда вме­сте с тур­фе­сти­ва­ля, про­хо­див­ше­го в уют­ном мес­теч­ке Эш-сюр-Сюр в Люк­сем­бур­ге, кассетник в машине крутил "Лю­бэ" -- и вот па­рой ча­сов поз­днее, ко­гда я вы­са­живал их возле их дома, Сандра спро­си­ла ме­ня:
   -- По­слу­шай... пока не забыла... а что та­кое та­раз­вон­ка?..
   Все мы то­гда хо­ро­шо и по-доб­ро­му по­смея­лись: та­раз­вон­кой ока­зал­ся фраг­мент рас­тор­гу­ев­ской фра­зы "иг­рай, ги­та­ра звон­кая" - как и "мойма" у моей теперешней Гудрун.
   А в об­щем, жизнь труд­на -- осо­бен­но ес­ли ты фи­ло­лог или лин­гвист. Сан­д­ра те­перь ка­кой-то боль­шой босс по сбыту кос­ме­ти­ки, жи­вет и ра­бо­та­ет в Дюс­сель­дор­фе... и мне ка­жет­ся, что у нас с ней что-то та­кое бы­ло то­гда... но... мы оба не пом­ним -- ни я, ни она, я спе­ци­аль­но ее расспра­ши­вал. А Лю­чия по­гиб­ла: свер­ну­ла се­бе шею -- это в бу­к­валь­ном смыс­ле, -- не­удач­но свер­зи­лась с третье­го эта­жа, лез­ла по бал­кон­ным пе­ри­лам взгля­нуть в окош­ко лю­би­мо­му, жившему в соседнем подъезде: не из­ме­ня­ет ли он ей с еще какой-нибудь со­сед­кой. И вот по­смот­ре­ла...
   Хотя... У нас ведь тут врут все и каждый. Может, всё это было не так или не совсем так. Человек на чужбине оторван и одинок: мамы и бабушки, если их удалось провезти с собой, неосведомлены и беспомощны, друзья-приятели всё сплошь новые, ничем таким жизненным не проверенные - и вот человек без конца озирается: типа ладится ли у него на чужбине, не обошли ли проклятые конкуренты-соотечественники. И как результат этого постоянного сравнения своих достижений с чужими - зависть, тревога, злословие и ложь. И о себе, и о других. Неспокойно взрослому на чужбине.
   А дети, здесь родившиеся или же привезенные малолетними - те осваиваются хорошо. Действительность тут несложная, примитивная, да к тому же повсюду психологи, всякие консультанты, и если владеешь немецким с младых ногтей - то выжить тут в общем несложно. Звёзд с неба скорее всего не будет, но, если стараться и не умничать, жизнь в конце концов получится сытная и спокойная.
   Парковка у нас тут за домом, а прямо перед подъездом - остановка автобуса: на нашей стороне и на противоположной. Улица неширокая и полупустая, старушки с лиловыми буклями и "перманентом" охотно переговариваются через проезжую часть со знакомыми.
   - Гутен рутч!* - почти не повышая голоса восклицает одна из них на моей стороне, обращаясь к приятельнице, стоящей на остановке напротив.
   - Хуюч... - вполголоса ворчу я и иду дальше.
   ____________________
  
   * Обычное пожелание перед Новым годом, буквально: "хорошего вскальзывания". Наши соотечественники уже даже не шутят над этим местным выражением, напоминающим им о начале совокупления (ср. глагол "присунуть"), но немцы настолько чисты помыслами, что сексистская двусмысленность пожелания даже не приходит им в голову. С полуночи 31-го декабря здесь желают уже "Freues Neues", т.е. "Радостного Нового...".
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"