Всё началось с небольшой секты холостяков. По неопытности и простодушию, сектанты решили вести себя согласно лучшим представлениям о монахах. Но хорошая идея превратилась в фарс. Вместо самого лучшего, сектанты стали поступать согласно клише о монахах. Вначале о любых монахах. Потом, заработав некоторую славу, сектанты сфокусировались на своём оккультном движении - на клишнаитах.Может быть, такая модель подвижничества покажется странной, но она ничуть не более парадоксальна, чем странствующие отшельники или союз жрецов-альтруистов.Как говорил один из основоположников клишнаизма Ви Лень Инь, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Значит, максимальная связь с обществом возникает, если слепо следовать общественному мнению. При этом, по законам умосложения, должно существовать пропорциональное обратное воздействие, и достигшие нирваны клишнаиты станут править миром.Несмотря на стройность теории, практика её не подтвердила. То ли люди со времён Ви измельчали, то ли желания их были слишком противоречивы, но с управлением миром у клишнаитов так и не заладилось. Тем не менее, они продолжали делать то, что ожидала от них толпа. Если ожидания менялись, менялось и поведение монахов, а не наоборот, как в других сектах.Клишнаиты вели себя по-разному в разных странах. В одних монахи любили бывать, другие обходили стороной. Так, последнего клишнаита, что шёл вприсядку, кукарекал и ел исключительно червяков и улиток, в Химерии видели лет сто назад. (На самом деле, варвары привозили к себе клишнаитов насильно, для развлечения - не каждый день можно увидеть такой цирк.)Когда-то клишнаиты ходили либо в оранжевых дхоти, наголо бритые (даже ноги и брови), либо в серых рясах, с бородой и тонзурой. На границе этих зон монахи брились или пользовались средствами для роста волос, а также стирали или топтали в пыли свою одежду. Границы стёрлись, и теперь клишнаиты носят оранжевые рясы и стригутся под ноль. Для тяжёлой работы у монахов есть оранжевые стёганые безрукавки, со священными символами на спине, вроде "клишдортрест-2".По велению толпы, клишнаиты бродили с барабанами, с переносными мельницами, перевозили тачки с кирпичами, торговали сосисками с лотка, без остановки ругались на непонятных языках, распевали народные песни, молчали во всех случаях, кроме трапезы (болтуны быстро толстели), и у каждого четвёртого обязательно была гримасничающая обезьянка. Старший монах-обезьяновед строго следил за этим.Но в суровых условиях Овцепикских гор, куда переехал монастырь клишнаитов, обезьянки чувствовали себя плохо, и их постепенно заменяли другими, более морозоустойчивыми животными. Монахи считали, что правильно подстриженный хомяк, с ужимками макаки, вполне сойдёт за примата, а остальное довершит стереотипное мышление толпы. В ход шло всё, включая медведей, а их очень тяжело заставить корчить рожи. К тому же, кривляющийся медведь пугал зрителей, хотя запоминался им надолго. На роль обезьяны пробовали даже пингвина, обученного залезать на гладкоствольные деревья быстрыми рывками. К сожалению, восхождение заканчивалось на первой же ветке. Людям объясняли, что обезьянка из дальних стран, привыкла к пальмам, где сучков нет, и это не клюв, а специальный нарост, чтобы пробивать скорлупу кокосовых орехов. Большинство верило. Вот только с мимикой у пингвина не сложилось, и его забраковали, несмотря на отличную морозоустойчивость.Большим ударом для клишнаизма стало повсеместное поверье, что они вегетарианцы. На развенчание этого зловредного мифа пришлось затратить несколько десятилетий и половину монастырской казны для оплаты услуг агитаторов. Слух о том, что монахи пьют исключительно пиво, был пережит намного легче и даже на кураже. Правда, чтобы не спиться, клишнаиты изобрели безалкогольное пиво, за что были прокляты по всему свету, и теперь вынуждены изучать основы первой помощи при несчастных случаях. По иронии, про историю с пивом уже все забыли, а вот уменье врачевать пошло клишнаитам на пользу.Но настоящая беда пришла, откуда не ждали. Люди уверовали в реинкарнацию настоятеля.В одной из долин Овцепикских гор расположился монастырь клишнаитов. Сюда приходили уставшие от мирских забот мужчины, чтобы обрести душевный покой. По крайней мере, считалось, что должно быть именно так. Иногда монахами становились с младенчества, когда у ворот монастыря находили подкидышей. Тогда их обучали целительству - хорошая профессия всегда пригодится.Сейчас размеренная жизнь монахов была нарушена. Тринадцатое воплощение настоятеля Себенаума рассталось с телом, и все клишнаиты собрались на церемонию прощания.Издалека казалось, что серые стены и лесенки храма покрыла жёлто-оранжевая бахрома, образованная из обитателей монастыря. Змейка похоронной процессии, отличавшаяся более яркими оттенками оранжевого, ползла вдоль этой бахромы к расположенному у основания храма мавзолею. Простые монахи стояли в два ряда и бросали под ноги процессии зёрна мака. Местоблюститель нёс урну с прахом, за ним шли старшие монахи. Они пели прощальный гимн и старались не поскользнуться на маковых зёрнышках. Большинство простых клишнаитов никогда не видели ни самого настоятеля, ни местоблюстителя, ни значительной части старших монахов из внутреннего храма, и с любопытством разглядывали процессию.Урну поместили в склеп, закрыли створки ворот мавзолея, заперли их на многочисленные замки и засовы и подпёрли бревном. Потом ещё одним бревном. В таком виде вход в мавзолей будет находиться, пока его не откроет сам перевоплотившийся настоятель. Пока же его обязанности будет исполнять старший наставник, он же местоблюститель. На груди у него поблёскивал золотой медальон главы храма, украшенный крупным октарином - символом Солнца и власти. Это была единственная драгоценность на всю процессию. После совершеннолетия нового воплощения настоятеля, медальон передадут ему. А до тех пор, юный настоятель будет носить другой медальон, символ ночи и вечного обновления, такой же формы, но из серебра и с чёрным ониксом. Оставалось найти место, где настоятель Себенаум соизволит появиться на свет.Через два года группы монахов отправятся на поиски мальчика, родившегося в должный день и час, в имеющей не меньше двух детей семье.- Брат Лютик, я устал и есть хочу, - сказал тащивший повозку монах.- Терпи, брат Мика, взойдём на холм и сделаем привал, - ответил идущий впереди Лютик.Высокий и жилистый, с простым дубовым посохом в руке, Лютик мог идти хоть целый день, даже с тяжёлой корзиной за спиной. Мика был вдвое толще, он и уставал за двоих. В этих краях простые монахи не могли пользоваться лошадьми, и именно Мика чаще всего выполнял их работу. Рядом шагали ещё два клишнаита: не привыкший жаловаться, крепкий и приземистый брат Донк и маленький, нервный брат Рашпик, на чьё ворчанье уже никто не обращал внимания.Припекало. Монахи шли с самого утра к забытой всеми богами деревушке в предгорье Овцепиков, где, как им сказали, полтора года назад родился мальчик. Их рясы посерели от пыли, Мика пыхтел, спотыкался и терял сандалии. Неторопливо возвращался за ними, долго обувал и снова впрягался в повозку. В ней монахи везли пару клеток с почтовыми голубями, палатку и прочее добро. Просёлочная дорога петляла меж холмов, забегала в рощи, перескакивала через овраги и подбиралась всё ближе к горам.- Давай помогу, брат Мика, - Донк взялся за ручку повозки с другой стороны.- Мне бы кто помог. Везти-то легче чем нести, не находите? - ворчал Рашпик, сворачивая самокрутку под косыми взглядами товарищей. - Может, я тоже устал, натёр ногу и мне нужна помощь. У меня вон, инструменты тяжёлые, - он встряхнул звякнувшей сумой за плечами.Макушка Рашпика блестела, как отполированная, ему одному не нужно было бриться - протёр лысину тряпочкой и готово.- Ты бы не курил, брат Рашпик, поберёг дыхание, раз устал. Ещё увидит кто, - ответил ему Донк.- Сдохну я с тоски, без курева. Полгода с вами таскаюсь, грюнь закончился, а конца-края этим тропам не видно, - Рашпик сплюнул и с удовольствием затянулся.Дальше шли в молчании. Они устали за день, даже походка Лютика не была столь лёгкой, как обычно.На холме монахи встретили пожилого крестьянина. Он сидел на пне, закусывал бутербродом с сыром и кидал кусочки хлеба птицам. Лютик остановился рядом и сказал со всей сердечностью, на какую был сейчас способен:- Мир тебе и твоему дому, добрый человек. Меня зовут брат Лютик, а это братья Донк, Рашпик и Мика. Не хочешь ли послушать народную песню? - с нервной улыбкой добавил он.- Сейчас так споём - навсегда запомнишь, - проворчал Рашпик.- Спасибо, монах, не надо, - ответил крестьянин, - Я брат Втор... то есть просто Вторник.- А папаша-то у него оригинал, - снова буркнул Рашпик, за что получил тычок от Донка.- А я думал, монахи не курят, - Вторник заметил дымок.- Я не курю, а воскуриваю фимиам, - сварливо заявил Рашпик и спрятал окурок за спину.- Вон чё... Извини, не разглядел.Из заплечной корзины Лютика высунулся хорёк и спрыгнул на землю. Встал на задние лапки, скорчил гримасу крестьянину и ухнул пару раз, подражая мартышке. Вторник замер в замешательстве. Хорёк подбежал к нему, косолапя и старательно ухая на ходу, стащил сыр, а затем удрал в кусты, держа сыр над головой. Мика тихонько заскулил, провожая еду взглядом.- Вот ведь, а? Паразит, - пожаловался Вторник, осматривая осиротевший хлеб. - Не сбежит?- Да зачем ему? - ответил Лютик. - Хаматоша умный, а в лесу сыра нет.Крестьянин кинул остатки хлеба птицам, которые тут же устроили за него драку. Победил Мика - он был голоден.Пока монахи отдыхали, Вторник рассказал, что деревня рядом, и что он возвращался домой, с трудом неся поклажу - спина разболелась. Донк, опытный костоправ, тут же вправил ему позвонки и суставы, сместившиеся за долгие годы крестьянского труда.- Вот спасибо тебе, - радовался Вторник, - хорошо-то как стало. У нас тут бабушка есть, тоже недуги лечит, да больно она стара - силы уже не те. А ты хоть и монах, но руки как у молотобойца. Я было думал, пропал совсем, пополам переломишь.- Ничего, друг, - добродушно улыбался Донк, - если мы у вас задержимся, я тебя ещё помну, чтобы надолго хватило.- Постой, - насторожился Вторник, - что значит, задержимся? Вы же всё время завывать будете: "ой, мани дай мне кум", пока всех не достанете? - Не, это не мы, это нуддисты, - отмахнулся Донк. - Мы народные песни поём или прославляем тьму, на фоне которой лучше виден свет. Брат Мика у нас хорошо поёт, заслушаешься.Отдохнув, клишнаиты продолжили путь и к вечеру поставили палатку на краю деревни.Слухи о монахах быстро разнеслись по деревне. Уже на следующее утро Донк ушёл на дальние выселки, помочь женщине, на чью ногу упал пьяный муж. Мика распевал псалмы, народные песни и учил детей молитве на морпокском: "Я человек, в конце концов. Не обвиняй меня". Дети благодарили его кусочками хлеба - Вторник подсказал. Мика этому был только рад. Рашпик выставил на продажу поделки из дерева и камня и тут же вырезал игрушки и фигурки богов. Он сидел на коврике возле палатки и принимал заказы. Хаматоша дразнился, но быстро устал и убежал спать в корзину. Агитации клишнаиты не проводили, ведь у них была иная цель. Если только нечаянно, по привычке, приглашали местных посетить их собрание.Лютик гулял по деревне, разговаривал с людьми и выяснил, что разыскиваемый ими мальчик - это внук Вторника. Родился ребёнок в нужный день и был третьим в семье. Крепкий, улыбчивый пацан сразу же взял из рук Лютика солонку настоятеля и запустил её в лоб монаху. Добрый знак. Оставалось сообщить об этом старшему наставнику - только он мог точно сказать, тот ли это ребёнок.Клишнаиты совещались возле палатки, когда дети, суетившиеся вокруг, разбежались. Взрослые разошлись по делам ещё раньше.К стоянке монахов шла старая ведьма. Она опиралась на клюку и тяжело передвигала ноги в повидавших не одну зиму башмаках. О её профессии недвусмысленно говорила побитая молью шляпа. Вся одежда на ведьме была изношенной, а вязаная шаль на плечах служила моли в качестве основного блюда.- Зачем явились, разбойники?! Опять детей воруете? - крикнула ведьма, не дойдя до монахов десяток шагов - они давались ей с большим трудом. - Запомните, тараканы, покуда я жива, и думать не смейте тутошних детей забирать!- Почему тараканы? - обиделся Рашпик.- А на разбойников, значит, согласны? Рыжие потому что и бегаете там, куда не звали! - Ведьма погрозила клюкой. - Я вас насквозь вижу! Воры! Убирайтесь вон! Не то в лягушек превращу!- Бабушка, мы не разбойники, - возразил Лютик, - и детей не воруем. Воровство у нас под запретом. Наоборот, бывает, оказываем бескорыстную помощь нужда...Ведьма фыркнула:- Язык у тебя, что помело, только пыль поднимает. Я вас предупредила. Увижу, что затеваете что-то - пожалеете. Топайте отсюда, покуда на двух ногах ходить умеете.Ведьма развернулась и пошла прочь.- Мы - клишнаиты, не делаем ничего сверх того, что от нас ждут люди, - продолжал Лютик уже в спину ведьме.- Старая, драная ворона, - проворчал Рашпик.- Я всё слышу! - донёсся старушечий голос.Клишнаиты переглянулись и решили сменить тему.- Хорошая сегодня погода.- Скоро осень. Комары опять разлетаются.- А вы видели комаров из Очудноземья? Они научились пищать колыбельную, а стайкой исполняют вполне приличные симфонии. Рука бить не поднимается.Ноги гудели. С каждым днём ходить становилось всё труднее. Урсула Костыль добралась до дома, со вздохом облегчения опустилась в продавленное кресло и закрыла глаза.Её дом стоял на отшибе, возле леса, имел всего одну комнату и отделённую кирпичной стеной маленькую кухню с железной печкой. Стена нагревалась от печки и грела хозяйку долгими зимними ночами, когда так не хочется идти за дровами. Кроме кресла, в комнате стояли древние комод и сундук, стол, пара скрипучих стульев и кровать возле тёплой стены. Мебель доживала свой век вместе с хозяйкой, дом пах старостью и плесенью.Давным давно, когда Урсуле было тринадцать, клишнаиты увезли её младшего брата. Она не понимала, как родители позволили забрать его, и ушла из дома. Шла куда глаза глядят, через несколько дней заблудилась и выбилась из сил. Но ей повезло. Оборванная и голодная, еле держась на ногах, Урсула набрела на одинокую избушку ведьмы. Та приняла девушку и обучила своему ремеслу. Брата Урсула больше не искала и домой не вернулась.Она сторонилась людей, и люди отвечали ей тем же. Пара попыток завести подруг, неудачная любовь, вот и всё, что досталось ей от жизни, кроме работы ведьмы. Когда пришла пора зажить в собственном доме, Урсула выбрала отдалённую деревню в предгорьях Овцепиков. Здесь её уважали, но старались лишний раз не беспокоить.Она не была сильной ведьмой, и том, чтобы превратить кого-то в лягушку, не шло и речи. Но кое-что Урсула умела.Первый раз влезть в голову медведицы ей удалось из-за взаимного испуга, во время неожиданной встречи в лесу. Поначалу было тяжело повторить этот опыт, но постепенно заимствовать тела животных получалось всё лучше. В глухой деревне мало развлечений, и Урсула на протяжении полувека развеивала скуку таким необычным способом. Это было удобно - её козы сами приходили домой, а лесные звери делились добычей. Ей даже удавалось вернуться в себя, не видя тело, хотя потом она по несколько дней не могла встать. Когда что-то бестелесное на сумасшедшей скорости влетает тебе в голову, то удар получается не хуже, чем от дубинки. Урсула называла это состояние сотрясением сознания.Она нашла Остроглаза. Беркут был её дневными глазами. Кроме дневных глаз, у неё были любимые ночные глаза, уши, нос и зубы.Урсула ждала. Беркут кружил над деревней и наблюдал, как монахи достают из своей повозки клетку с голубем, привязывают к лапе письмо и отпускают в небо. Упавший с высоты Остроглаз прервал его полёт.Четверо монахов были мрачны.- Глупая птица, ему бы в ветки нырнуть, у него же крылья меньше, - сказал Рашпик и выпустил струю дыма. - Как мы этого орла проглядели?- Ведьма, - всхлипывал Мика на плече Донка.Тот гладил Мику по голове и успокаивал:- Не переживай, я тебе сухарик дам.Он полез в карман за сухариком, но выронил, и его тут же съела коза, что паслась рядом.Лютик посмотрел на вершины гор, за которыми находился монастырь:- Интересно, как далеко она может видеть?Он огляделся, нахмурился и пнул козу. Та отскочила, смерила взглядом монаха, словно запоминая, чтобы отомстить позднее, ругнулась на своём языке и пошла к лесу.- Вот что... Второго голубя выпустим завтра. Подальше отсюда, - сказал Лютик.На следующий день, перед рассветом, Мика и Донк вышли из лагеря, таща за собой повозку.Урсула презрительно скривила губы. Всего-то восемь миль. Они думают, что она не сможет держать Остроглаза на расстоянии в восемь миль? Решили, что на рассвете не успеет переключиться с филина на Остроглаза? Какая самонадеянность! А Хаматоша ей не понравился. Только мигрень зарабатывать, пытаясь разобраться, кто она, хорёк или мартышка, не говоря о человеке.Клишнаиты отпустили голубя возле горного озера, и беркут тут же разобрался с ним. Хорошо, что голубей у монахов больше нет, можно отдохнуть. Дурные птицы - таким в голову влезть - себя потерять.Урсула поднялась с кровати и пошла доить коз - те уже заждались. Надо было ещё долговязому монаху отомстить. Пнул-то он козу, но почувствовала ведьма.Исчезновение брата Лютика она заметила к полудню. Не было его нигде. Даже Хаматоша никак не мог найти своего хозяина. Вот почему два монаха с таким трудом тащили тележку - Урсула решила, что Лютик спрятался в ней. Ведьма снова позаимствовала Остроглаза, осмотрела тропы и долины возле озера, но тщетно. Она переключилась на Клыка и прошла весь путь монахов от озера до деревни. Возле палатки клишнаитов будто безумный повар поработал - столько специй было рассеянно по округе, вперемешку с запахом табака Рашпика.Клык взял след возле самой деревни, и не в направлении Пупа, как она ожидала, а к Краю. Клык клацал зубами и рычал - ведьма злилась и на монахов, и на себя - они обвели её вокруг пальца. Лютик ушёл на самом рассвете.Проклятый монах переходил с быстрого шага на бег, потом снова на шаг и обладал поистине волчьей неутомимостью, ни разу не остановившись на привал. Но и у Клыка были выносливость и скорость матёрого волка. И всё равно, к вечеру ведьма растратила все силы и сдалась на двадцати милях. Она наградила Клыка яростным желанием догнать добычу, вернулась в себя и потеряла сознание.Следующие четыре дня ведьма болела, проваливаясь в беспамятство, и не могла говорить. Донк навещал её, готовил травяные отвары, потчевал лекарствами из своих запасов. Она прогоняла монаха, когда приходила в себя, но Донк возвращался вновь. Клишнаит не мог поступить иначе, ведь крестьяне ждали от него именно такого поведения.Рашпик докурился. Кто-то заметил дым от сигареты, а Вторник пояснил, что это воскуривается фимиам. Все поверили. Раздался слабый хлопок, и Рашпик, с непередаваемой тоской в глазах, предъявил ароматическую палочку, в которую превратился его окурок. Запас табака стал упаковкой благовоний. Теперь грустный Рашпик зажигал пахучие палочки в специальной подставке, возникшей вместо мундштука, и вставал с подветренной стороны.Мика присматривал за кандидатом в настоятели. Клишнаит умел находить общий язык с детьми, пусть даже этот язык не понимало большинство взрослых. Родители мальчика были только рады неожиданной помощи.На пятый день вернулся Лютик. Левый рукав его рясы был оторван, а рука перевязана.- Кто тебя так? - встревожился Донк и утащил раненого в палатку.- Волк, - поморщился Лютик. - До клик-башни не больше мили оставалось, когда он на меня напал. Темно было.- Ведьма постаралась, не иначе... - Донк отбросил окровавленные бинты в сторону. - Сейчас я рану промою, наложу мазь и чистую повязку, - сказал он, осматривая следы зубов. - Ты как с ним справился?- Я же не всегда был монахом. Мне приходилось драться со зверьём, для тренировки. Я тогда в гвардии служил, в Борогравском отряде быстрого реагирования. Постоянно марш-броски в полной выкладке по незнакомой местности, а после бой. Но очень уж я устал от такой жизни и ушёл в монастырь, пока ещё мог. Вспомнил былое, как говорится.Донк задумался: - Борогравский отряд... БОБР, что ли?- Сам ты бобр! - беззлобно ответил Лютик. - Мне техники с семафора оказали первую помощь, но врачи из них никудышные. Ответный клик пришёл через день - старший наставник велел ждать его. Так что нам повезло.Донк вздохнул.- Нам-то повезло, а вот у тебя сыпь на руке, и жар поднимается.Крестьяне привыкли к клишнаитам, но состояние ведьмы вызывало у них тревогу и сомнения. Когда она заговорила, к палатке явилась группа мужчин. Авторитет ведьмы был велик, она ругала монахов и требовала изгнать их. Клишнаитам пришлось бы уйти - не драться же им, в самом деле? Они и не могли себе такого позволить - здесь люди не ожидали от монахов высоких прыжков и ударов ногами под дикие вопли, хотя в других странах приходилось устраивать подобные представления чуть ли не каждый вечер. Да и драться по-настоящему умел только Лютик. Но он слёг, у Донка не получалось его вылечить, и монахи не могли уйти.Ведьма не стала злорадствовать, а велела отнести бутыль какого-то пойла. Его надо было выпить сразу и полностью. Рашпик проверил средство, немного отхлебнул, выпучил глаза и потребовал воды, но лекарство одобрил. Монахи решили, что хуже уже не будет и влили всё в больного. Лютик после этого не мог связать и пары слов, затем отключился на весь день, а на следующий больному стало намного лучше, несмотря на похмелье.Всю ночь шёл дождь, оставив на земле грязь и лужи. К утру тучи рассеялись, на улице стало свежо и солнечно.Когда перед палаткой начал собираться народ, чтобы прогнать клишнаитов, в деревню, разбрызгивая лужи, вкатил дилижанс. И сам дилижанс, и лошади были куда крепче почтовых. Из него вышли несколько монахов, чей вид сразу напомнил о воплях и ударах ногами, не важно, ждёшь ты их или нет. Следом, опираясь на длинный, тонкий посох, вышел местоблюститель, с золотым медальоном на груди.Местоблюститель производил странное впечатление. Было в нём что-то неестественное. От улыбок у пожилых людей на лице появляются морщинки, а у него - нет. Зато, казалось, в глазах плескался целый океан спокойствия и уверенности в себе, не имеющий ничего общего с умиротворённостью, присущей достигшим просветления монахам. Главный монах оглядел толпу и перевёл взгляд на склонившуюся в поклоне четвёрку клишнаитов. Хаматоша столбиком застыл рядом, отдавая честь лапкой.- Где? - проронил местоблюститель.Лютик указал на нужный дом.- Идём, - сказал местоблюститель Лютику.Крестьяне не посмели их остановить. Будто магия мешала им сказать хоть слово или сделать лишнее движение. Никому не хотелось привлечь к себе внимание этого немолодого человека.Пробыв внутри дома совсем недолго, клишнаиты вышли на улицу. На руках Лютика сидел маленький мальчик и увлечённо отрывал кусок бинта от повязки на руке монаха.- Возрадуемся, друзья! Да, это наш настоятель, - громко провозгласил местоблюститель. - Торжественно подтверждаю, что четырнадцатое воплощение господина Себенаума найдено. Он пока не может контролировать себя, и принятие решений оставляет за мной. Приёмные родители не возражают, чтобы настоятель переехал в монастырь. Там он быстрее обретёт себя. Спасибо за внимание, можно расходиться.Не ожидая реакции слушателей, местоблюститель пошёл к дилижансу.- Эй, лысый, а что торжественная речь такая короткая?Жители деревни расступились, и монахи увидели ведьму. Она стояла, сложив руки на клюке, и довольно ухмылялась. По ведьмовской моде полувековой давности, Урсула оделась с иголочки. Иссиня-чёрное платье, из-под которого выглядывали носы винтажных туфель, и короткий, чёрный плащ заменили её повседневный наряд. На шляпе торчал фривольный цветочек. Эффект немного портило то, что платье было подвязано льняной верёвкой, чтобы не волочилось по лужам. За долгие годы хранения платья, рост его хозяйки заметно убавился.Местоблюститель повернул голову в сторону ведьмы. Внутренний океан спокойствия и уверенности смотрел на неё вместе с владельцем.- Этого достаточно, - произнёс старый клишнаит, дал знак Лютику следовать за ним и двинулся дальше.Ведьма хмыкнула, но смолчала. Монахи дошли до дилижанса, местоблюститель уже занёс ногу, чтобы забраться внутрь, и тогда Урсула веско произнесла:- Все знают, что прежде, чем увезти ребёнка, монахи должны получить согласие ведьмы.Люди, стоявшие вокруг, перевели взгляды на клишнаитов. Теперь они были уверены, что монахи, сетуя на забывчивость, должны броситься к ведьме за разрешением.Местоблюститель замер, а потом резко развернулся.- Общеизвестно, что клишнаитам такое подтверждение не требуется, - в его голосе звучала абсолютная уверенность. Сказанные таким тоном слова не могли быть ничем иным, кроме истины.Теперь люди смотрели на ведьму.- Безусловно, это заблуждение самих клишнаитов. Про него не слышали нигде за пределами вашего монастыря.Взгляды людей снова сосредоточились на местоблюстителе, в свою очередь, изучавшего ведьму.- Факт в том, что нам никогда не требовалось разрешения, чтобы помочь нашему настоятелю.- Все говорят, что детей вы просто воровали.- Наукой доказано, что старые, больные люди часто путают реальность с вымыслом.Урсула зло прищурилась, переход на личности пришёлся ей не по душе.- Ваши лошади не сойдут с места, пока я им не позволю.- Тогда мы пойдём пешком, - не стал спорить клишнаит, - и вы нас не остановите.Приехавшие с ним крепкие монахи подобрались, готовые к действию.- Я не расслышала, как твоё имя? - спросила ведьма.- Люди называют меня Невуду, - местоблюститель едва заметно поклонился.- Ты какой-то неправильный, Невуду. Говоришь, двигаешься, а сам как неживой. Весь какой-то неверный, бело-чёрный. Будь любезен, подойди поближе, а то я совсем слепа стала на старости лет. Дай в глаза тебе взгляну. Может, найду там что-то человеческое.- Бело-чёрный? - Невуду задумался. - Кажется, я припоминаю этот трактат. - Он стал цитировать: - Незнание - это сила. Миф - это реальность. Подчинение - это власть. Сахар - это соль. Впрочем, в последнем я не уверен. Что же, я подойду к тебе.Их разделяла пара десятков шагов. Невуду шёл мерной, неторопливой походкой, с чавканьем впечатывая во влажную землю длинный посох.Он шёл и говорил:- Незнание - это сила. Ты не знаешь, с чем имеешь дело, и считаешь себя сильной. Миф - это реальность. Вера многих поколений людей реальна и имеет огромную мощь. Подчинение - это власть. Я подчинился мощи веры и обрёл власть над реальностью.С каждым его шагом звуки дня затихали, птицы перестали петь, люди отодвинулись подальше от ведьмы, а между ней и местоблюстителем воздух тихо загудел. На обоих заплясали октариновые искры, на земле выпал иней. Последний удар посоха разбил корочку льда - осколки замёрзшей грязи разлетелись в стороны. Невуду был выше Урсулы, медальон главы храма оказался напротив носа ведьмы, но монах наклонился, чтобы та смогла заглянуть ему в глаза. Оба на мгновение замерли, только медальон раскачивался на цепочке.- Ты! - отшатнулась Урсула. - Как это может быть? Как мог ты стать таким... Чудовищем?Ведьма осела. Крестьяне бросились к ней и поддержали, не дав упасть.Невуду выпрямился и спокойно оглядел толпу.- Она больше не будет возражать. Мы уезжаем.Урсула очнулась ночью, в своей постели. Было темно. В её кресле кто-то сидел - виден был только силуэт.- Ты не монах, - сказала Урсула.- ВЕРНО, - фигура пошевелилась, и под капюшоном сверкнули две голубые искры.- Понятненько, - ведьма поднялась. - Ну хоть ноги больше не болят.Призрак Урсулы осмотрел своё лежащее на кровати тело и удовлетворённо кивнул. Вид у неё был достойный - она не зря приоделась заранее.Пока она смотрела на себя, мебель и стены комнаты поблекли, развеялись, словно морок, явив безбрежную чёрную пустыню. Тело тоже исчезло, осталось только кресло.- Нет, ну каков подлец, а? Как он там себя назвал? Этот, главный засранец?- ОН СКАЗАЛ, ЧТО ЛЮДИ НАЗЫВАЮТ ЕГО НЕВУДУ.- Врёт. Это не настоящее его имя, - призрак Урсулы пытливо заглянул под капюшон собеседника.Смерть промолчал.- Можно поинтересоваться, когда у него назначена встреча с тобой?- МОЖНО.- Ну и?- ЧТО?- Так сколько ему жить осталось?- ТЫ ИНТЕРЕСУЕШЬСЯ?- Да, интересуюсь.- О, ПРОСТИ. ЗАДУМАЛСЯ. ОН ВСТРЕТИТ МЕНЯ ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ ЛЕТ И ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ ДНЯ.- Не скоро. Можешь передать ему моё послание?- СЛОВА? ЭТО ВОЗМОЖНО.- Не забудешь? Обещаешь?- Я НИЧЕГО НЕ ЗАБЫВАЮ.- Тогда так, - призрак Урсулы задумался. - Когда, через шесть лет и пятьдесят четыре дня, он ступит на песок этой пустыни, передай ему привет от Урсулы Костыль. Но не раньше и не позже.- ХОРОШО.- Я хочу, чтобы мы до конца поняли друг друга. Можешь повторить, что я попросила?- ЭТО ОБЯЗАТЕЛЬНО?- Будь так любезен.- Я ОБЕЩАЮ ПЕРЕДАТЬ ПРИВЕТ ОТ УРСУЛЫ КОСТЫЛЬ ЧЕЛОВЕКУ, КОТОРОГО ВСЕ НАЗЫВАЮТ НЕВУДУ, ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ ЛЕТ И ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ ДНЯ, КОГДА ОН СТУПИТ НА ПЕСОК ЭТОЙ ПУСТЫНИ. НЕ РАНЬШЕ И НЕ ПОЗЖЕ.- Вот и ладушки. Смотри, ты обещал, - призрак ведьмы погрозил Смерти пальцем.- Я ЗНАЮ.- Можешь и от себя что-нибудь добавить. Ну, пойду, что ли. Счастливо оставаться, - не дожидаясь ответа, Урсула пошла в пустыню и вскоре исчезла.Смерть ещё немного посидел в кресле.- НУ И ЧТО ОНА ИМЕЛА В ВИДУ?Старший монах-обезьяновед Фаннатти полагал, что любое животное можно обучить трюкам, и что люди рады верить любой чепухе. Так что зверь, ведущий себя как обезьяна, и о котором все говорят, что это обезьяна, неизбежно становится обезьяной в глазах наблюдателя. Таким образом, в обезьяннике клишнаитов водилась весьма разнообразная живность, включая одного доброго, чрезвычайно лопоухого слона по имени Мотылёк. Молодой настоятель любил Мотылька и часто навещал его. Фаннатти не возражал, хотя и переживал за своё хозяйство. Ребёнок рос любознательным и активным. Все называли его настоятелем или господином Себенаумом. Только старший монах Мика звал его Малышом, да старший монах Рашпик - Шкетом. По возвращении, всю четвёрку монахов повысили, а брат Лютик получил звание младшего наставника. Теперь они отвечали за мальчика.На шею ребёнка всё время был надет украшенный чёрным ониксом медальон. Местоблюститель велел ни в коем случае не снимать его. По словам Невуду, именно медальон должен был помочь настоятелю вернуть память. Но она никак не возвращалась.Однажды настоятель кормил Мотылька шоколадными конфетами. Слон их обожал, и мальчик принёс полную тарелку. А Фаннатти сердился, если Мотыльку давали сладости. Обезьяновед говорил, что из-за конфет у обезьян болят зубы, и чем крупнее резцы, тем больше потом хлопот. Поэтому настоятель прокрался к вольеру Мотылька в начале ночи и кормил его на ощупь. Слон был не дурак полакомиться, да и вообще не дурак, он осторожно шарил хоботом в поисках очередной конфеты и старался чавкать тихо. Наконец лакомство закончилось, и настоятель отправился на выход из обезьянника.Снаружи его ждал Мика.- Ну что, Малыш, тебе стало спокойнее? - с улыбкой спросил он.- Да, но спать всё равно не хочется. Я теперь сам есть хочу, - мальчик нашёл новый повод не ложиться.- Малыш, ты же недавно ужинал, - Мика наизусть знал все уловки ребёнка. Они вышли на освещённое место. - Я могу дать тебе яб... яб...- Что дать? - удивился мальчик.- Что с твоим медальоном? - спросил Мика шёпотом, полным паники перед грядущими вопросами Лютика, а затем и Невуду. - Страшный наставник будет очень недоволен, - звание местоблюстителя изменилось само по себе.- А что с ним? Ой! - мальчик поднёс к глазам зияющий дырой амулет. - Наверное, камень выпал, когда я был в зверинце. Сейчас найдём, всё равно не усну, - и он бегом бросился обратно.Через полчаса они пришли к Лютику и всё рассказали.- Вот ведь пара дурностаев! Извини, господин настоятель, - поправился Лютик, - я про Мотылька. Как можно было испортить медальон?! Это же древняя реликвия!- Нам кажется, Мотылёк слопал камень. Он был такого же размера, как конфеты, - Мика был в отчаянии. - Что нам теперь делать?- Что делать, что делать... Ждать. Пока кое-кто не похудеет, - Лютик побарабанил пальцами по столу. - Ждать и надеяться, что камень выйдет естественным путём, и его можно будет найти.- А кто будет искать? - переглянувшись, в один голос спросили мальчик и Мика.- Кто потерял, конечно же, - отстранённо ответил Лютик. - Хуже будет, если мы его не найдём. Господин Невуду вернётся завтра днём, к этому времени камень надо найти. Значит так, - Лютик принял решение. Его палец указал на Мику. - Бери брата Донка, идите кормить Мотылька слабительным, заодно осмотрите обезьянник и все места, куда мог закатиться камень. Грабли возьмите - не руками же грести. Если Фаннатти вас увидит, скажете: настоятель епитимью наложил, убирать за зверьём. А мы с настоятелем пойдём к брату Рашпику и сделаем дубликат, на всякий случай. Задача ясна? Тогда вперёд.Рашпик уже спал. Присутствие настоятеля не помешало ему проклясть всех, кто шляется по ночам и не даёт честным людям отдохнуть. Но проникся серьёзностью ситуации, встал и уставился на повреждённый медальон.- Так. Тут крепёж погнут, видите? А вот свежая царапина, будто чем-то острым ковыряли, - Рашпик с подозрением уставился на мальчика.- Это не я, - тут же замотал головой тот.- Шкет, скажи честно, ты его оттуда выдрал? - Рашпик не признавал субординации перед человеком, которого когда-то носил на руках.- Нет, дядя Рашпик, я его не трогал. И он всегда был при мне.- Не иначе Мотылёк хоботом откусил? - саркастически осведомился Рашпик.- Я не знаю, правда, - на глазах ребёнка появились слёзы.- А кто знает? - вопрос Рашпика поставил мальчика в тупик.- Ладно, это не важно, - Лютик положил руки на плечи спорщиков. - Сейчас надо исправлять ситуацию, иначе нам... В конце концов, может пострадать репутация храма!- Кажется, у меня была подходящего размера черепашка из оникса, - проворчал Рашпик и направился к шкафчику с инструментами. - Делаешь-делаешь, работаешь-работаешь, и всё насмарку. Я на ней даже следы от метеоритов выточил! - Рашпик продемонстрировал фигурку черепахи, со слонами и плоским миром на спине. - Э-эх, всё одно, никто не оценит.- Мы оценим, - Лютик улыбнулся уголком рта, - и брат Мика тоже. Ты работай, а я снаружи покараулю и предупрежу, что господин Себенаум уснул у тебя в комнате.Вскоре, под тихое шуршание шлифовальной машинки, мальчик и правда заснул на постели Рашпика.Лютик разбудил его на рассвете:- Просыпайся, господин Себенаум, пора вставать. Господин Невуду вернулся раньше, чем ожидалось.- Чтослчлось? - настоятель сел и стал тереть кулаками глаза. - Как вернулся? - новость дошла до сознания, и глаза открылись сами собой. - А медальон?- Всё в порядке, вот он, на тебе, смотри, - Лютик показал на целый медальон. - Брат Рашпик всю ночь работал. А в обезьяннике так ничего и не нашли. И у Мотылька тоже, несмотря на то, что шоколад... Впрочем, ладно. И вот ещё что, - монах серьёзно посмотрел на мальчика. - Господин Невуду сильно болен. Тебе надо срочно идти к нему - ему есть, что тебе сказать. Только не опоздай, он очень плох.В центре помещения, на широкой кровати, лежал Невуду. Он хрипло дышал, глядя в потолок. Вдоль стены, в позах лотоса, сидели несколько старых монахов, а возле кровати совещались трое лекарей-клишнаитов. Когда вошёл настоятель, один из них отрицательно покачал головой.- Проходи. Садись, - местоблюститель заметил мальчика, скосил глаза - голову было тяжело поворачивать. Говорил он с трудом. - Садись на кровать. Поговорим. Пусть лекари идут. У них. Дела.Старший лекарь, проходя мимо настоятеля, нагнулся и шепнул:- Он заговаривается.Мальчик испуганно взглянул на него и снова посмотрел на Невуду.- Садись, садись. Времени нет, - местоблюститель после каждой фразы отдыхал. - Я смотрю. Медальон на тебе. Молодец. Не снимай его. До церемонии. Потом наденешь этот, - Невуду передвинул руку на грудь и сжал золотой символ власти. - Это важно.Старые монахи у стены согласно закивали. Мальчик подумал, что раз медальон так важен, надо обо всём рассказать. В сравнении со смертью, потеря камня уже не выглядела столь ужасной.Настоятель присел на кровать и начал:- Господин Невуду...- Невуду? - перебил его местоблюститель. - О нет, я не Невуду. Моё имя Себ... А-агрх, - местоблюститель закашлялся, сотрясая кровать, затем отдышался и продолжил: - Себенаум тринадцатый. Слыхал? - и взглянул на открывшего рот ребёнка. - Да, да. Мы так. И не овладели. Искусством. Реинкарнации. Но люди верят. Нам надо. Следовать вере. Настоятель. Не показывается годами. Специально. Мало кто знает, - он ткнул пальцем в ребёнка. - Придёт срок. Ты так же. Уйдёшь. Будут думать. Умер. Но ты. Обманешь. Как я. Как все. Кто раньше. Чтобы передать знания.По телу больного пошли судороги, глаза закатились, он стал задыхаться, но с силой втянул воздух и пришёл в себя. Один из монахов встал, почтительно поправил подушку и вернулся на место.- Но, господин Неву... Господин старший наставник, я же ничего не знаю, - воскликнул молодой настоятель.- Это ничего. Они, - Себенаум тринадцатый махнул рукой в сторону монахов, - подскажут. Я мало времени. Уделял. Тебе. Слишком долго. В храме. Всегда в храме. Всегда. Скучно. Сотни лет. Скуки. Только умерев. Обретаешь свободу, - голос его слабел. - Последнее. Прах мой. Положи в урну. Мою. Пустая.- Господин Невуду, - мальчик слишком привык к старому имени. - А почему двери мавзолея закрыты брёвнами?Себенаум тринадцатый усмехнулся. Чуть ли не впервые на памяти мальчугана.- Никто. Не хочет. Открыть. Запертую так. Дверь. Я придумал. Давно. Три века... - вдруг он весь подобрался, резко сел и схватил мальчика за плечо. Его широко открытые глаза смотрели в пустоту. - Опять!Мёртвое тело повалилось на спину.- Опять ты! - Себенаум тринадцатый встал у изголовья и вызывающе посмотрел на Смерть.- ДЭЙВ КАМНЕПАД?Смерть, с косой в руке, стоял с другой стороны кровати. Впрочем, кроме почившего, никто его не видел.- Ты каждый раз спрашиваешь, будто надеешься, что это кто-то другой, - саркастически ответил призрак.- ТВОЙ СРОК ПРИШЁЛ.- Ой-ой. Напугал. Извини, как-нибудь в другой раз, - призрак развлекался. Годы самоконтроля были сброшены вместе с жизнью, и после смерти удивительно проявились эмоции. - Приходи лет через пятьдесят. Впрочем, тело хорошее, здоровое, а ты знаешь - я их берегу, - он оценивающе взглянул на мальчика. - Так что, шестьдесят - семьдесят.Смерть молчал.- Что, мораль читать не будешь?- НЕТ.- Ну-ну. Учишься, - призрак ухмыльнулся, - а в прошлый раз вещал что-то про шесть чужих сердец, размен человечности на бессмертие, прочую чушь.Смерть снова промолчал. Сегодня он не был склонен к задушевной беседе.- Что-то ты скучный. Ладно, дел полно, сам понимаешь. Похороны, церемония передачи, туда-сюда, - призрак сжал в кулаке тень медальона, висевшего у него на шее, и тут ухмылка сменилась гримасой страха и недоумения. - Что такое? Почему?!Он бросился к мальчику и ещё раз сжал медальон, но ничего не поменялось.- СН-СН-СН.На плече Смерти хихикал Смерть Крыс. В правой лапе у него была маленькая коса, а левой он что-то прижимал к себе. Заметив, что призрак сморит на него, Смерть Крыс сделал движение косой, будто что-то выковыривая.- Ты! Ты стащил его! - призрак разглядел оникс в левой лапе.- ПИСК! - Смерть Крыс, дразня, поднял камень над своей костяной мордочкой и затоптался на месте, будто собираясь удирать.- Это неправильно! Ты не должен вмешиваться! Ты нарушаешь законы вселенной!Монахи у стены, сами стены, весь мир вокруг стали терять краски и растворяться, уступая место пустыне цвета угля.- МОЁ СЛОВО ТОЖЕ ЗАКОН. ЕСЛИ ДВА ЗАКОНА ВСТУПАЮТ В ПРОТИВОРЕЧИЕ, ПРИХОДИТСЯ ВЫБИРАТЬ, - ответил Смерть.Он взял из лапы Смерти Крыс камень и раздавил его в кулаке. Чёрный песок просыпался сквозь костяные пальцы и смешался с песком пустыни. Призрак бросился вперёд, упал на колени, пытаясь поймать хоть одну песчинку, но они пролетели сквозь его ладонь.- Что ты наделал?! Так нельзя... Почему?!- У КАЖДОГО ДОЛЖЕН БЫТЬ СРОК.- Но я бессмертен!- РАССКАЖИ ЭТО КОМУ-НИБУДЬ ДРУГОМУ.Мир людей окончательно померк, последней растаяла кровать. Призрак разом поник и прошептал:- Он не сможет управлять монастырём. |