Старик это спросил беспечно, без всякой надежды на ответ, сам же на него и ответил, потому что больше некому. В комнате тихая пустота с запахом пыли и нафталина, старинные ходики на стене потикивают, прогоняя секунды в прошлое на последних сантиметрах цепочки с гирей, печатная машинка затихла, давно не клацает по листку бумаги тетрадного формата. А на вложенном в каретку листе - всего одна фраза:"Я сделал в жизни лишь одно - прожил свой срок". Обидно, но это последняя фраза в жизни.
- Ну что, дружище? - спросил он своего единственного друга, провёл пальцами по холодным литерам, - сколько мы с тобой напечатали букв совместно? Сколько деревьев отправили в мусорную корзину, а?
Молчит машина, она привыкла разговаривать с пальцами, а на голос не имеет смысла отзываться, голосом обычно задают риторические вопросы. Да и сказана уже была последняя фраза хозяина. Старик усмехнулся, тряхнув седой шевелюрой и двинулся, шаркая бесцветными тапочками, к книжному шкафу, где на полках аккуратно были расставлены папки с книгами, каждая из которых в единственном экземпляре. Вынул наугад одну, наугад же и открыл её:
***
...стремление вдаль, в такую немыслимую даль, где всё по другому, не так как хотелось и привычно. Где законы природы и природа законов вывернуты наизнанку и для них я другой, неправильный, точно также, как и они для меня. Вот истинный смысл познания: принять тот мир таким, какой он есть, потому что это - единственный шанс не свихнуться. Стиву было просто любопытно, что привычные вещи выглядели странно. Этот жидкий стакан с твердой водой, например...
***
- Знаешь Стив, - старик улыбался, - сколько мы с тобой открыли новых миров? Тридцать? Не спорь... Тридцать... Ты уже забыл, а я нет. Ты ведь мистер Безупречность, тебе простительно. В открытые тобой миры поедут толпы ученых изучать новые расы, земли и писать диссертации, а ты пнешь стартер своего старого потрепанного корабля и полетишь искать другой, еще более совершенный мир. Потому что нет той силы, кроме смерти, которая тебя остановит, заставит успокоиться.
Бережно закрыл папку и вложил её на прежнее место. Взял другую, потоньше.
***
- Милый мой, хороший. Я не верю, что мы нашлись на этом свете. Может это один из сотни миллионов шансов, что мы вместе. И я не могу представить, что кто-то другой, не ты, смотрел бы мне в глаза так, как только ты умеешь смотреть.
***
- Роксана... Я тебя любил, как никого на свете.
У старика навернулись слезы. Сентиментален, да, сентиментален на старости лет стал, а был молодым, упрямым и вдохновенным - писал такие строки. Он ли это писал? Может и не он даже, а Христофор - горячий любовник Роксаны. Он лишь принял на веру их жизнь и любовь, как свою собственную, потому что самому в жизни не пришлось полюбить вот так же, без оглядки и навсегда.
- А ты? Знаю, знаю любила и прощала все мои слабости, не замечала их, нет, даже считала достоинствами. Даже когда изменял тебе с другими, любил их так же пылко и страстно, а ты прощала. Но сейчас ты так же молода и свежа, а я постарел необратимо. Может, простишь мне и мою старость?
Вздохнув с сожалением, аккуратно поставил папку на место. Дрожащей ладонью провел по слегка шершавым корешкам папок. Разные: толстые и чуть потоньше, красные, синие, серые папки - хранители воспоминаний тысяч выдуманных жизней, в которые он окунулся и прожил счастливо. Так счастливо, что не хватило сил и времени прожить свою собственную.
***
...Море. Сильное, Великое. Достойно трепетного, мистического страха и уважения, когда под днищем корабля дышит спокойным, но могучим дыханием великана, а ты - маленькая щепочка вместе со своим кораблем и командой, затерявшийся на необозримых просторах длиною в целый горизонт. Потерпи меня, прошу, я здесь с тобой по крайней нужде, мечтающий о береге, до которого нельзя попасть другим путем.
***
- Корсары, корсары, - старик приосанился, - я был вашим капитаном. Может иногда не в меру жестким, но согласитесь ребята, справедливым. А помните, как нашу шхуну атаковал военный английский корвет? Ха, ха! Мы им задали таких чертей и жару, славное было рубилово. Потом на Ямайке, помните? Продавали их имущество, а я, наивный такой, выкладываю капитанский пистолет с изумрудами на рукоятке. Покупатель как закричит:"Я знаю этот пистолет! Его дарил король Карл второй моему другу Чарльзу Лесли". Нас тогда чуть не повесили всей командой на площади! Это ж надо было нарваться на самого губернатора? Ладно, ладно, не обижайтесь, признаю, мой косяк. Мы ведь всё равно живы? Простите своего капитана...
***
- Ай на нэнэ, ай нанэ! Гуляй Ромалэ!
Лихая песня, зажигательная, под гитару, что высекают семью струнами, необычный и удивительный рисунок мелодии, умелые пальцы. Переливы, перестук, замысловатые аккорды. Кажется - инструментом владеет сам Бог. Но это, всего лишь Будулай, наш повеса и весельчак. Мы - отдыхаем после трудного дня.
***
- Как сейчас помню, слышь, Будулай? Мы с тобой угнали целый табун лошадей у помещика Никифорова. Да-а-а... Вот это был настоящий праздник для табора. Мы же с тобой герои! А помещик потом сдох, не выдержал такого удара. Лошади породистые, красавцы, все белые, как платье невесты, хоть на скачки, хоть продать, но мы их себе оставили. Какой цыган без лошади?
***
"Тиууу... Тиууу... Тиууу..." - Пули. Кто думает, что пули не умеют разговаривать - тот никогда не знал войны, не сидел в окопе, в каске, которая защитит лишь в твоих надеждах. Свинец - жесток, свинец - остриё ненависти, плевок врага на той стороне позиции, напротив, откуда он еще может дотянуться до тебя. И стонет пуля, скрежещет зубами от ярости, и камни у тебя над головой. Прижмись к земле, отсчитывая секунды жизни, скоро командир поднимет в атаку, нам нужно взять ту высоту.
***
- Вася, не умирай! Потерпи, друг! Сейчас приползет Зина, она знает, как лечить. Вот увидишь! Быстро поставит тебя на ноги. Что? Рана смертельная? Какая смертельная? Только царапина. Тебе только кажется. Подумаешь, кусок мяса вырвало, сердце не задело, это же главное, сердце. А Зина тебя любит. Ты только не заметил, как она на тебя вчера смотрела. Давай, терпи. Дыши.... Дыши...
Не уберег своего друга, не смог, не решился подставить свое сердце под пулю, а ведь мог бы. Мог. Как горько.
Старик вернул книгу на родное место, устало отошел от книжного шкафа и с трудом присел на стонущий пружинами диван. Окинул взглядом труд всей своей жизни. Тысячи совместно прожитых лет со своими героями. Как жаль, что так и не взялся перечитать написанное, потому что нужна еще одна жизнь на этот не менее важный труд. А осталось совсем мало времени, вон и гирька на ходиках уже почти касается пола. Сегодня он не станет поднимать цепь вверх и давать себе еще один шанс на следующий день. Гирька коснется пола, часы остановятся. Он так решил.
***
- Маруся, иди со мной, Николай Петрович приказал, - Тимофеева, усталая по жизни тётка без возраста и интеллекта, держала в руках основное орудие своего труда - ведро и швабру. Недовольно хмурилась, - Вот напасть-то, какая.
- А что?
- Кирюша умер, сторож наш, горемычный.
- Да он же чокнутый!
- И пусть, чокнутый, зато горемычный. Пойдем, приберем в его каморке. Спасибо Николаю Петровичу, взялся похоронить за счет фабрики, у Кирюши никого из родных.
Женщины вошли в каморку сторожа, отперев ключом дверь. Затхлый запах пыли и смерти, на стене - старые часы-ходики с замерзшими стрелками и опущенной гирькой до пола. Огромный заводской стеллаж заставлен аккуратными рядами разноцветных папок и печатная машинка на рабочем столе.
- И нафига он эти папки натаскал сюда?
- Шут его знает, макулатуру собирал.
- А давай бумагу сдадим в заготпункт? Тут, килограмм на пятьсот потянет!
- Николай Петрович так и сказал, вынесите этот хлам куда нибудь, очистите наконец помещение.
- Вот здорово! Продадим и поделим?Я внуку давно велосипед обещала...