Аннотация: Ведь с прожитой жизнью простится не трудно свободною птицей парящему в небе...
Автор будет признателен читателям за оценки и комментарии.
Любое коммерческое использование текста допустимо только с разрешения автора. По всем вопросам пишите:
E-mail: svinin_box@74.ru
Парящие в небе
Ведь с прожитой жизнью
Простится не трудно,
Свободною птицей
Парящему в небе.
- ... Еще далее на восход лежит большой соляной тракт. Словно змея извивается он среди лесов и степей, стремясь ужалить в бок старого спящего дракона, вздымающего над землей свой окаменевший хребет частоколом лунных гор. На тысячи миль, от ледяных полночных берегов до неведомых южных пустынь тянется их стена. Что за земли лежат по ту сторону снежных пиков, пронзающих укрывшие их склоны одеяло туч, ведомо только единому.
Но кое-что я все же слышал. Говорят, среди плодородных долин юго-восточных отрогов лежит сказочная страна орлов. Зовется она так потому, чтов небесах над ней всегда парят бессонные пернатые стражи. Совершая свои бесконечные круги, стерегут они каждую горную тропу, каждый проход в скальных грядах, и ни один чужак не укроется от их взгляда. А если это враг с чернотой в сердце, то не уйти ему от разящего клюва и острых когтей.
Люди там живут вольно, никому не кланяясь, и не платя дани. Меж сел лежат обильные нивы, а склоны гор вокруг богаты медью, железом и золотом. На дне хрустальных ручьев блестят самоцветные камни, воды же их целят любую болезнь. Мор и голод обходят ту землю стороной.
Живущие в той долине не знают цены золоту и любят лишь красоту и пользу, не извлекая из своего богатства выгоды. Многие уходили искать страну орлов, но нашли, нет ли неведомо, ведь никто еще не смог вернуться...
Мальчик сидел на осыпающейся, глиняной завалинке, прогретой летним солнцем, и болтал грязными, босыми ногами. Ниже по склону расстилалась деревня, покосившиеся саманные мазанки, обросшие крапивой пустыри и овины, а ближе к спрятавшейся в зарослях ивы, медленной реке расстилались поля с поспевающими хлебами и зелеными лоскутами бахчей.
Вверху, в белесом, словно выцветший голубой платок, безоблачном небе парила едва заметная, крылатая точка, степной орел.
Мальчик следил за его кругами, вспоминая сегодняшний рассказ учителя, и перед глазами сама собой расстилалась чудесная страна с глубокими реками, чудными городами среди зеленых долин и полей и сотни и сотни орлов в васильковых небесах...
Орша проснулся от лошадиного ржания и вскочил на ноги. Костерок догорал, и в золе слабо рдели подернутые серой пленкой угли. Кони, привязанные рядом, беспокойно топтались, прядали ушами, и косились в темноту.
Пара крупных поленьев, предусмотрительно заготовленных с вечера, легли в костер, и пламя весело взвилось вверх, осветив сухой овражек, в котором ухоронились человек, и лошади. Вскоре животные успокоились. Видно ночной зверь ушел восвояси, напуганный огнем.
Орша прислонился спиной к стволу дерева, нащупал на груди под курткой молоточек на шнурке знак небесного коваля и попытался вновь задремать. Но видно сон его совсем покинул, и теперь не осталось иного, как коротать остаток ночи, глядя в огонь.
А что же ему снилось то? Кажется детство, приходская школа и странный дьяк, что учил их грамоте.
Высокий, худой, с обтянутой темной кожей лицом и в потертой, латаной перелатаной одежке он появился в приходе вскоре после того, как вышел указ нового императора "...во избежание ересей и идолопоклонства учить детей крестьянских закону и слову Единого, а также грамоте". Священник старой церквушки, одной на пять деревень, не считая хуторов, долго ворчал по поводу этой новой царской причуды, дескать, и так дел в приходе невпроворот крестить да соборовать не поспеваем. И когда прибыл дьяк с письмом епископа, был только рад, что нашлось на кого переложить новую мороку.
По всему, прошлое у нового учителя было темное. Шептались, что он был монахом, бежал из обители, и то ли кого убил, то ли покалечил, был приговорен к каторге, но патриаршим старанием помилован. Так ли было, неведомо, но, судя по шраму над ухом и сохнущей правой руке, видимо от старой раны, дым был не без огня. Однако бывший чернец был человеком ученым, в этом никто не сомневался.
Иногда, увлекшись, начинал он рассказывать своим ученикам истории о далеких странах, неведомых народах, да так складно, словно по книге читал. От него Орша и услышал впервые о стране орлов. Учил новый государев человек деревенских сорванцов справно, и они споро постигали грамоту, но вот закончить учение судьба не дала.
Орша хорошо помнил тот черный год. Сухая и жаркая весна сушила и сжигала посевы, а дождливое, холодное лето довершило дело, сгноив то, что все же пробилось сквозь прокаленную земляную корку.
За голодной зимой пришла весна с моровой язвой, и забрала родителей, а за ними младших братьев и сестер. Пережившие мор селяне разбежались кто куда. Кто в батраки, кто нищенствовать по погостам, а кто и в лесные ватаги подался. Орша с братьями не захотели гнуть спину на чужих людей, да и тянуть руку за подаянием побрезговали. Отец их был деревенским кузнецом и хоть жил не богато, но всегда был сам себе хозяином. Тому же и сыновей учил.
По первости кривая пряха, что ткет нить человечьих судеб, новоявленных ватажников не обижала. Трое неразлучных братьев быстро взяли власть над разношерстной толпой лесных татей. Силой их небесный коваль не обидел, да и с железом они с детства знались. Торговля в империи шла бойко, и всегда было чем поживиться. Правда, чаще брали с обозов выкуп, но приходилось и душегубствовать.
Однако вскоре имперские полки стали наводить порядок на Южных трактах. На закате затевалась новая война, и империи нужен был покой в своих пределах. Тогда ватажникам пришлось несладко. В одной из сшибок Орша потерял обоих братьев и, одев на шею гайтан с молоточком небесного коваля, знаком старшинства в их роду нежданно стал атаманом. Проведя после тризны бессонную ночь, он понял, что нужно уходить на север. Там имперские кольчужники еще не чествовали себя так вольготно как на юге. Густые леса скрывали скиты старцев схизматиков. Вольные, лесные племена не признавали ни имперской власти, ни церкви единого. Степные ханы частенько ходили в набеги на прииски лунных гор, не желая покупать то, что можно взять силой. Так что сыны Чистой церкви и имперские подданные жались к посадам, нанизанным на нитку большего соляного тракта, словно жемчужины в ожерелье. Тракт утыкался в предгорья, где его венчал как головка тулово торговый город Сольск, окруженный рассыпавшимися по отрогам поселками промысловиков рудознатцев и солекопов.
Но и северяне обозники оказались отчаянными, и не хотели откупаться или отдавать товар без боя. А когда война потребовала много железа, то и на рудные промыслы зачастили имперские полки, а обозы все чаше ходили под охраной кольчужников.
Орша забирался все дальше и дальше на восход и, наконец, потрепанная и поредевшая за зиму ватага добрались и до Сольска. И вот здесь то сотоварищи Орша, уставшие от опасной жизни, и решили осесть.
В артелях всегда не хватало рук, да и заводчики с радостью примут любого, будь ты хоть тать, хоть беглый каторжник, и от имперских дознатчиков откупят, только работай. Как не пытался атаман удержать ватажников, а на вторую зиму с ним остались только четверо, из тех, что нагрешили больше всего. А кто-то из озлобленных сотоварищей видно донес на атамана в приказ, о чем он и узнал вскоре.
Кольчужники обложили их по всем правилам, словно стаю волков. Тогда пятеро ватажников решили разойтись, договорившись о месте схода. По одиночке легче уйти от погони, тем более в лесных дебрях.
- - -
Впереди, меж стволами деревьев мелькал желтый огонек. Он был желанной приманкой для усталого, полуголодного человека. Ему уже было все равно, кто ждет там, у костра - случайные артельщики зверовщики или имперские кольчужники. Главное, что там были люди, а сзади уже вторую ночь сверкали голодные, зеленые глаза, и изредка слышался треск сухого сучка под осторожными, но тяжелыми лапами.
Орша рванулся вперед, продираясь сквозь кусты, уже не таясь, и с шумом проломив последний заслон колючих ветвей, выкатился на поляну. Лежа на спине, он увидел над собой двух высоких мужчин с обнаженными мечами, направленными остриями ему в горло.
Атаман молча перевернулся на спину и показал пустые ладони. Меч и лук он уже давно потерял. Остался лишь длинный двуострый кинжал за поясом. Очень медленно Орша достал его и протянул одному из мужчин рукоятью вперед. Но тот его не принял, а знаком предложил пришельцу подняться.
Орша встал, отряхивая с изорванной куртки землю и прелые листья.
И тут из леса послышался короткий, низкий рык. Беглец вздрогнул, и обернулся к кустам.
Один из мужчин шагнул к самой кромке леса, очертив перед собой обнаженным мечем сверкающий полукруг, и крикнул в чащу пару коротких, незнакомых слов, от которых холодок продрал кожу. Атаман незаметно тронул талисман на груди, прося защиты от колдовства. Послышалось низкое, недовольное ворчание, треск веток, потом все стихло. Мужчины вложили клинки в ножны за плечами, и пригласили пришельца к костру.
У огня, на застеленных шкурой тюках спала женщина. То, что это женщина, Орша понял сразу, хотя на ней и была широкая мужская одежда. И выбившиеся из-под шапки волосы, и спокойное лицо спящей несли на себе отпечаток обжигающей, нездешней красоты. Он не мог оторвать от нее взгляда, пока ему на плечо не легла рука одного из мужчин. Воин показал пришельцу на один из тюков, приглашая садиться, и сам опустился на соседний.
Теперь атаман заметил, что и мужчины несли в себе отпечаток той же гармонии, что так ярко проступала в их спутнице. Тонкие, правильные черты лица, пепельные волосы и прямой с горбинкой нос, хотя у одного из путников лицо было шире и волосы темнее, а у другого глаза не голубые, а зеленые.
- Меня зовут Винор, - показал на себя тот, что был старше, медленно произнося слова на имперском с забавным тягучим выговором, - его Даор, а тебя? - и выжидающе замолчал.
Непонятно почему, но атаман вдруг назвался настоящим именем. - Орша, - ткнул он себя в грудь.
Винор кивнул, и повернулся к огню, словно потеряв к пришельцу всякий интерес.
Гостя накормили и даже дали постель, но чуть в стороне от хозяев. И в последующие дни он ни на минуту не переставал ощущать эту незримую границу. Разговаривали с ним спутники очень мало, и то лишь по необходимости. Хотя и не гнали, восприняв его общество как нечто разумеющееся, согласившись вывести в обитаемые места. Друг друга же они, кажется, понимали вообще с полувзгляда. Женщина же казалось, вообще не замечала бывшего атамана. Ночью мужчины спали попеременно, никогда не предлагая остаться на страже Орше. И при этом его не покидало чувство, что все трое видят его насквозь, улавливая каждую мысль.
Их маленький караван шел в Сольск. Три лошади везли тюки, а остальные путников. Пару раз караван встречался с дозорами кольчужников, при этом сердце Орши уходило в пятки, но видно одноглазая пряха пока была к нему благосклонна, и те лишь скользнув по каравану взглядом, спешили дальше, потеряв к нему интерес. Не прошло и седмицы, как впереди замаячила переправа, а там уже было не далеко и до посада, и нужно было решать, что делать дальше? За эти дни исхудавший и помятый атаман пришел в себя, и мог без сожаления покинуть своих нечаянных попутчиков. И, скорее всего это и следовало сделать. Не приведи единый, начнут на переправе доискиваться, кто он такой, так и до петли недолго. Хотя ему до смерти хотелось узнать, откуда его спутники, что они везут, и почему их не остановили ни на дозорах, ни на засеках. От них самих он так ничего и не добился. Хотя было видно, что лучших воинов, чем Винор и Даор он не встречал никогда. А от красоты их спутницы у него просто перехватывало дыхание. Как она не боится пробираться по дебрям всего с двумя воинами, хоть и самыми лучшими? Ведь за нее барышники степных ханов отвалят котел золота, и не будут считать, что продешевили.
Все эти вопросы роем рассерженных пчел жужжали под черепом, не давая Орше покоя. Он нутром чуял поживу, но как подступится к делу, да еще и в одиночку? И он решил ехать с ними до посада. Авось и здесь повезет, а в посаде он сумеет ухорониться.
Так все и вышло. Молясь всем святым с Единым во главе и все еще боясь спугнуть нежданную удачу, Орша въезжал в город на муле, оставив позади ворота и мост. Стражники не взяли с каравана даже пошлину за въезд, не говоря уж о том, чтобы учинить досмотр или допрос.
На постоялом дворе не простившись, Орша покинул спутников. Когда-то он завел в этом городе надежную берлогу у вдовушки приказного дьяка. Та держала небольшую лавчонку, в которой торговала и товаром с ватажных дел. Она не только пускала атамана на постой, но и с удовольствием согревала ему постель, и за ее надежность он был вполне спокоен.
Первым делом Орша добыл грамотку, что де он нарочный соляной артели, и, разжившись серебром из своей захоронки, принялся разузнавать о своих недавних спутниках.
- - -
Народу в корчме было немного, и Орша порадовался нежданной удаче. Уже две седмицы он словно хвост за крысой волочился за десятником посадской стражи, падким до хмельного. И, наконец, улучил нужную минутку. Десятник сидел в темном углу на пару с кружкой пива и по всему видать уже не первой. Корчмарь скользнул по Орше взглядом и тот, перехватив его, кивнул и щелкнул пальцами. А сам направился к угловому столу.
- Разрешите, ваша милость рядышком примостится?
Десятник поднял на него посоловелые, мутные глаза с красными, набухшими веками и ничего не сказав, вновь уставился в свою кружку. Видно эта кружка была последней, вплоть до жалования, которого оставалось ждать не меньше седмицы. Ее десятник проживал, перебиваясь мздой и подачками купцов.
Едва Орша уселся на лавку, как расторопный хозяин поставил перед ним кружку пива, блюдо с таранью, ломтями солонины и черного подсоленного хлеба. И обтерев горлышко фартуком, водрузил рядом кувшин местного кисловатого вина.
При виде последнего в глазах десятника мелькнуло заметное оживление. Орша придвинул к нему кувшин.
- Разрешите угостить, ваша милость, и не сочтите что я из корысти какой, только из сочувствия к вашей службе. Сам раньше в городской страже обретался...
Десятник поспешно осушил тару и потянулся к кувшину.
После пятой кружки, когда стражник еще мог внятно изъясняться, но уже мало что понимал, атаман приступил к главному.
- Да что они понимают, крысы посадские, - ревел десятник - никакого почтения,... а не будь нас, давно бы их тати на ремни пустили,... а туда же... каждый приказной норовит без подати проскочить... с грамотой они...
- Дурной народишко стал, дурной, как те, луну назад, что с караваном без подати через посад прошли. И кто они такие, чтобы так нос от нас воротить.
- Ослятники проклятые... Нет на них закона... Но грамотку имеют... - И, понизив голос, десятник доверительно прошлепал - Говорят, государев груз возят. Каждый год день в день. Камни самоцветные в Сольске на какие-то порошки да травки меняют. А на кой они им, одному Единому ведомо...
- Да где же они столько самоцветов берут, - изобразил сомнение Орша, подливая стражнику вина.
- Известно где, - ответил тот, отхлебнув из кружки, - в стране своей, за горами, куда чужим ходу нет. - И десятник, обняв атамана за плечо, дыхнул перегаром в ухо - Вот бы где пошарить, катись бы тогда эта служба...
- И не боятся они через лес то все это везти... - густо приправил слова сомнением Орша.
- Да кто же с ними свяжется, это же погибель верная да скорая.
- От мечей их что ли?
- Да что мечи... Они ж орлятники, колдуны, с орлами дружат... - И вдруг взгляд стражника прояснился, вспыхнул удивлением, потом подозрительностью, и его грязная пятерня с короткими пальцами вцепилась в его куртку. - А ты кто такой, зачем это тебе...
- Да что вы, ваша милость, неужто запамятовали... - Рука Орши нащупала за голенищем ручку ножа, - только что ведь...
Но глаза десятника сами закрылись, рука разжалась, и он уткнулся носом в давно не скобленые доски стола и захрапел. Атаман осторожно скинул его руку, махнул корчмарю и, выложив рядом с кувшином столбик серебряных кругляшей, выскользнул на улицу.
Теперь предстояло пережить зиму, найти оставшихся ватажников и узнать, кто же на них донес. Орша не любил оставаться в долгах.
Теплый воздух тек вверх, словно неспешная река, лаская перья. Он парил, опираясь на эту реку широко раскинув крылья. Скользил по бесконечной спирали, оставаясь,все на той же высоте, описывая очередной круг над зеленой долиной. Сердце ровно билось в груди, дрожали концы широких маховых перьев. Даже отсюда, с этой высоты он ясно видел узкие ленточки горных троп, но они были пусты, и это вселяло в него спокойствие.
Под ним, среди голубых змеек прозрачных рек и изумрудно-желтых квадратов полей, среди зеленых лугов и садов с увешанными зреющими плодами деревьями прятались селенья с высокими деревянными домиками, похожими на остроконечные башенки. Около одного из них виднелись крохотные фигурки людей. Он хорошо видел их лица, обращенные вверх.Лицо темноволосого мальчика, подростка и совсем юной девушки с густо-голубыми, как речная вода глазами, тонким прямым носом, обрамленное копной пепельных волос.
Из дома вышла женщина. Наверное, такой девушке предстояло стать спустя много лет. Дети что-то сказали матери, показывая вверх, и она тоже подняла такие же пронзительно синие, как и у дочери глаза к небу. По плечам струились уже не пепельные, а почти седые волосы.
Сильное тело продолжало парить, наслаждаясь полетом и теплыми потоками, а где-то в иной части его существа шевельнулась память, возвращая в прошлое. Он помнил вкус губ этой женщины на своих, еще человеческих губах, помнил прикосновение ее нежных рук, и тяжесть упругого комочка плоти на своих руках, их новорожденной дочери. Он помнил и многое другое...
Вдруг тревога вновь бросила его в сильное, покрытое перьями тело. Взгляд уловил на одной из троп, что подходили к долине движение, несколько человеческих фигур.
Он прервал свое бесконечное кружение и, дав приказ крыльям, устремился навстречу неизвестным. Несколько его собратьев, парящих неподалеку, последовали его примеру. Но, подлетев, ближе он узнал в людях жителей долины, мужчин, что возвращались домой с рудных горных копей. Тревога улеглась. Его семья в безопасности. Он вернулся на прежнее место, но у домика уже никого не было. Тогда, еще раз окинув взглядом долину, он вновь предался радости беззаботного парения, поднимаясь все выше и выше в залитый солнцем простор.
- Деда, а деда, а, правда, могут люди в птиц перекидываться?
- Да нет, не слышал я о таком, сказки это...
- А вот новый дьяк говорил, что в земле за горами все люди как умрут, так орлами становятся...
- Нагородит вам ваш дьяк, хотя чем шут не балует, может и такое на свете есть...
Коричневые узловатые, словно корни старого дуба пальцы старика умело набивали просмоленную трубку табачком, пока дед с внуком молча смотрели в рябое от белых облачных перьевнебо, где над пожухлыми покосами и заплатами полей кружил, высматривая добычу, степной орел...
Орша с трудом продрал слипающиеся глаза и осторожно сев, осмотрелся. Едва занявшийся рассвет сочился сквозь прорехи в дырявой крыше. Где-то вдалеке слышался перебрех собак. Рядом заржала лошадь. Утро вступало в Сольск, разгоняя по углам ночной сумрак, а это значит, что и атаману нужно убираться куда подальше. В оговоренном месте его давно ждали трое верных ватажников, чтобы справить дело, к которому он готовился всю эту долгую зиму. Казалось бы, удача улыбалась ему, вот только эти сны, одни тревожные и непонятные, другие уносящие в забытое беззаботное детство. Говорят, одноглазая пряха посылает их спящим как предупреждение. Вот только что она хотела сказать Орше? Не все ли равно, если богатство уже не за горами.
Лето, наконец, приблизилось к повороту. Атаман загодя изучил тропу, по которой пойдет караван, нашел место для засады, припрятал невдалеке оружие и припасы. На одной из заимок ухоронил выносливых степных коньков. А вчера ему, наконец, сумел, и расплатиться со старым должником.
- - -
Человек в одежде приказного служки обернулся и, встретившись с ним взглядами, отшатнулся к дощатой стене. В расширенных глазах Орша с удовольствием прочел сначала удивление и недоверие, а после страх и отчаяние. Рука юркнула за пазуху, но в горло прохожего уже уперлось острие кривого ножа, а руку сжала железная хватка.
- Что, Руж, не ждал? - с торжеством прохрипел ему в ухо главарь ватажников, - думал я, как Урс и Бурый уже болтаюсь где-то на перепутье, кормлю ворон?
- Отпусти, атаман, - прохрипел бывший сотоварищ, шаря глазами по темному пустынному проулку, - не в памяти был, огнем пытали, сам посмотри... Единым клянусь... Отпусти, все отдам, все, что скопил... Все твое, только отпусти...
- Не в памяти... - со смаком растягивая слова, пропел Орша, - А сам за наши душеньки в крысы управские попал, сапожки красные заимел... Нет, должок за тобой... Большой должок... А долги надо платить, сам знаешь...
- Не убивай, - простонал Руж и вдруг попытался вывернуться, заметив вдали чью-то фигуру - Пом... - Выкрикнул он, но крик сменился хрипом и бульканьем. Атаман отскочил от сползающего в грязь тела, наклонился, вытер об одежду бывшего ватажника нож и, сплюнув, направился в глубь переулка.
- - -
С уступа большой кусок тропы был виден как на ладони. Самого же Оршу закрывали от глаз путников и от взора из поднебесья, растущие в трещинах камня кусты и обсыпанная лиственным опадом рогожа. Утоптанная копытами лошадей полоса проходила прямо под уступом, так что в нужный миг можно было спрыгнуть прямо на нее. Подъем в этом месте был крут и каменист, так что всадникам будет некогда глазеть по сторонам. Чуть ниже у края опушки притулилась старая стоянка с костровищем. Так что если лошади и учуют что-нибудь, то хозяева посчитают это остатками старых запахов.
Своих лошадей ватажники спрятали неподалеку, оставив Шпура их охранять.
Перевалил за середину уже второй день ожидания. Не переставая, ныли отлежанные бока и ноги. Сотоварищи Орши один с луком другой с отбитым у кольчужников арбалетом тихо поругивались, замолкая лишь после пары другой слов брошенных атаманом. Один из них шурша травою, отполз в густые кусты, оправился, вернулся назад, и еще немного пошумев, успокоился.
И вдруг бечева с привязанным к ней сучком дважды дернулась. Это был знак. Буса, прятавшийся выше всех заметил приближающихся караванщиков. Орша нащупал на груди молот небесного коваля, прося защитить от колдовства, приподнял голову и вскоре сам увидел взбирающегося по тропинке коня и сидящего на нем Винора. Рука воина лежала на поясе, где висел кинжал, а глаза подозрительно обыскивали окружающие тропу кусты. За ним на рыжей кобылке ехала пепельноволосая колдунья, и вновь Орша с трудом отвел от нее взгляд. Потом плелась пара груженых мулов. Даор на коне замыкал колонну.
Хвала единому и кривой ткачихе все шло так, как задумано. Когда первый мул миновал атамана, раздался тихий щелчок, гул тетивы. Тяжелый арбалетный болт с глухим стуком навылет прошил грудь Винора вместе с кольчугой и панцирными пластинами. Пока воин медленно заваливался назад замыкающий успел схватится за торчащую над плечом рукоять меча... и упал с коня сбитый длинной стрелой. Орша уже летел с уступа на тропу к лошади, на которой сидела их спутница. Он строго приказывал ватажникам не трогать девку. В шатрах степных ханов за такую кралю отсыпят золота по ее весу, говорил он, а сам думал - уж попадись она ко мне в руки, я ее не выпущу. Было в ее красе что-то завораживающее, гордое. Глядя на нее, атаман чувствовал себя жалким нищим на паперти, грязным и вшивым которому боярыня бросила милостыньку лишь тем, что позволила взглянуть на себя. С какой злобной радостью он растопчет ее гордость и надменность. А уж после этого можно и сбыть ее торговцам...
Камни тропы ударили подошвы, и он бросился к близкой добыче, впившись в нее жадными глазами, но пепельноволосая красавица молниеносным движением выхватила длинный кинжал и с презрительной улыбкой, глядя ему прямо в лицо, перерезала себе горло. Пораженный атаман даже не успел остановится и налетел на ее кобылу. Та испуганно шарахнулся, сбросив тело умирающей чужеземки на Оршу. И впервые атаман испугался. Он держал в руках еще совсем недавно столь желаемое тело, которое, содрогаясь, окатывало его потоками крови. Атаман в ужасе отшвырнул женщину от себя на залитую алой влагой землю и сразу же ужас сменился злостью и бешенством.
- Ах ты тварь, - зарычал он, снова и снова пиная затихшее тело, - обманула, да обманула, ну я еще... я...
Справа и слева захрустели камни. Ватажники выбрались из кустов на тропу. Орша с все еще перекошенным злобой лицом повернулся к Бусе и услышал за спиной вскрик и хрип. Лучник промахнулся, и это стоило ему жизни. Даор со стелой под правой лопаткой, которого они посчитали мертвым, дождался, когда ватажник прошел мимо и левой рукой метнул меч ему в спину. Рука воина уже тянулась ко второй рукояти, когда Орша с рыком метнулся к нему и своим длинным харалужным клинком раскроил череп вместе со шлемом. И вновь услышал за спиной крик и шум.
Буса отбивался от огромной коричневой птицы, рвущей когтями и клювом его лицо. Разорванный кожаный шлем валялся рядом. Атаман бросился на помощь, взмахнув мечем. Удар отбросил птицу на землю, но вместо того, чтобы спасаться, она раскрыв клюв кинулась на нового противника. Рядом, с кровавой кашей вместо лица, кулем муки рухнул на тропу Буса. Орша рубил, не позволяя противнику подняться в воздух. Но отточенная сталь была не в силах пробить жесткие перья, и он рубил снова и снова пока изломанное тело орла не успокоилось у его ног.
И лишь теперь он с тревогой посмотрел вверх, ища взглядом новую угрозу, но угрюмо-серое небо было пусто.
Он сложил усталые крылья и опустился на толстую ветку развесистой яблони. Острые когти охватили коричневую морщинистую кору, сломив пару плодушек с крохотными завязями зеленых яблочек в обрамлении короны осыпающихся при слабом дуновении лепестков. От толчка сверху хлынул поток кружащихся бело-шелковых хлопьев ковром устилавших траву под кронами сада. Несколько лепестков прилипло к влажно блестевшим когтям. Он счистил их клювом, и они, упав, легли на девственно чистый покров тревожными алыми пятнами.
Когти нервно сжимались и разжимались, оставляя на коре глубокие борозды. Орлиная часть его все еще жила яростью недавнего боя. Она еще чувствовала как клюв, и когти пробивают металл доспехов кравшихся тайной тропой врагов, впиваясь в плоть, ломая кости. Человеческая же часть успокоилась, любуясь красотой сада, ведь покою долины теперь ничего не угрожает.
Сзади послышались шаги. Орел тревожно взмахнул крыльями, но человек удержал его, заставив их опустить. К нему подошла женщина. Осторожная нежная рука пригладила перья, успокаивая гордую птицу. Женщина достала чистую тряпицу и принялась вытирать когти, лапы и неглубокую рану на боку, под перьями. Потом достала крохотный горшочек с темной мазью, и успокаивающе гладя рукой, смазала когти и рану. Спрятала горшочек и заглянула в глаза, еще раз медленно проведя рукой по коричневым перьям. В ее таких знакомых искрящихся солнцем зеркалах души смешалась грусть, нежность и радость свидания.
Ту часть птицы, что некогда была человеком, захлестнула волна радости и гордости, что он вновь сумел отвести беду от таящегося в глубине сада дома и дочерей этой женщины. Он заклекотал, торжествующе распахнул крылья и бросил себя в пронзительную, зовущую синь неба.
- Деда, а орел,зачем там летает?
- Знамо, добычу ищет. - Старик выколотил об торчащее из завалинки бревнышко прогоревшую трубку и полез за кисетом.
- А кого ищет, - не унимался внук, - куру или зайца? А лису забить сможет?
- Сможет, что ему... С лету когтем ей темя пробьет, что репейный лист.
- А лошади может, а корове, а человеку...
- Да кто ж его знает? Да и зачем ему...
- А вдруг захочет?
- Болтаешь тут языком, словно ботало коровье, - рассердился дед, который никак не мог прочистить трубку от смолы - Что да как, сбегай да сам посмотри...
Мальчик весь день провел, прячась под лопухами, глядя до боли в глазах в раскаленную васильковую даль, подкрадываясь к орлу. Наконец он дождался, когда тот, сложив крылья, упал в бурьян на задах села. И вскочив, бросился бежать к нему, обжигая босые ноги крапивой и жабреем. Но когда добежал, птица уже подлетала к роще, таща в когтях что-то большое, а на траве остались лишь клочья рыжей шерсти и темные мокрые пятна.
Пять приземистых буланых лошадок едва пробивались сквозь лесную чащу по едва приметной тропе. На первой ехал Орша, три другие везли припас и казну, а последнюю оседлал Шпур сухой, длинный и молчаливый. Одноглазая ткачиха, наконец, взыскала с атамана долги за долгое везение.
Теперь, когда их осталось только двое, нечего было и думать идти со всей добычей в ханские уделы. Степняки, конечно, порадуются богатой добыче, а кости ватажников растащат степные волки. Нет, нужно было припрятать большую часть добычи, чтобы вернуться за ней позже, обзаведясь надежной охраной. Шпур, выслушав атамана, лишь молча кивнул по своему обыкновению, но что при этом было на уме у хмурого молчуна известно лишь Единому. Придется теперь и за ним приглядывать.
Вскоре, найдя известные лишь ему приметы, Орша спешился и, свернув с тропы, повел лошадей прямо через подлесок на закат. За полгода раздумий он предусмотрел и такой оборот, и заранее подыскал место.
К полудню второго дня караван вышел на опушку поляны охватывающей подножье большего каменного холма, последнего напоминания о недалеких горных отрогах. Спина и бока его густо поросли лесом, а обращенная к ним круто обрубленная сторона щерилась голым диким камнем. У подножия, среди осыпей виднелись темные ямы старых копанок оставленных безвестными рудознатцами, глубокие штольни, перекрытые сверху перекладом из бревен. Многие уже обвалились, оставив после себя лишь неглубокие ямы. Лучше места для ухоронки и желать нечего.
Оставив лошадей под присмотром Шпура, Орша отправился по кромке поляны, осматривая окрестности, хоронясь за кустами. Никого не найдя он вернулся и повел лошадей, вдоль опушки туда где зеленая стена леса смыкалась с бурым каменным месивом.
Осторожно, с опаской поглядывая в небо и стараясь не оставлять следов и беглецы стаскали переметные сумы с добычей в одну из выработок. Спустив с лошади последнюю торбу, атаман распутал туго связанные сыромятные ремешки и раскрыл горловину, зачерпнув пригоршню камешков.
На ладони тускло мерцали зеленью весенней листвы угловатые куски необработанных изумрудов, с перепелиное яйцо каждый. Только на эту пригоршню можно было скупить половину Сольска со всеми его лавками и дворами. Что ж за невидаль выменивали на нее орлятники? Что за порошки и травки стоили так дорого?
Вынув из поклажи паять кожаных кошелей, Орша насыпал в каждый по полдесятка камней. Пару спрятал за пазухой, пару положил в конскую поклажу и один отдал Шпуру.
- Коль со мной чего станется, так сумеешь с этим управится. Только все сразу никому не оказывай. Понял?
Молчаливый его спутник, как и ранее лишь кивнул в ответ.
Снеся в копанец последнюю суму, атаман долго осматривал большой плоский камень, стоящий дыбом как раз над входом в их ухоронку, потом обвязал длинной веревкой его макушку. Длинны ее как раз хватило до самой опушки. Шпур впряг пару лошадок. Плетеная пенька запела, натянувшись как струна, а, после, взвизгнув, ослабла. Камень вырвал из земли свой корень и, ухнув, прикрыл дыру штольни.
Пока Орша принес жертву горным духам, чтобы отводили глаза случайным людям, пока скрыл все следы, Дневной глаз Единого коснулся краем макушек леса. Пришлось остаться на ночь неподалеку от поляны.
Отдежурив свою часть ночи и разбудив Шпура, Орша свалился на рогожу и заснул как убитый. И в эту ночь сны его не беспокоили.
Его разбудили рассветные лучи, пробившиеся сквозь листву. Проснувшись, он сразу же вскочил, поняв, что вокруг не все ладно. Поклажа валялась в беспорядке, а из лошадей остались только две. Кожаные ремни поводов были словно перерезаны ножом.
Похоже, Шпур, побери его леший, решил уйти один. Что ж, скатертью дорога. Только зачем было резать поводья? А что если он наведет кого на ухоронку? И за что ты на меня разозлилась, одноглазая пряха? Придется теперь нагонять последнего сотоварища, чтоб не сболтнул никому лишнего. И на кой ляд понесло его на поляну?
Отвязав лошадок и собрав поклажу, Орша повел их по косо пересекавшему поляну следу. И лишь у ее дальнего края наткнулся на лежащее лицом в луже крови тело Шпура с пробитым теменем. А над ним, на толстой ветке сухой осины спокойно сидел орел.
Никогда ранее Орша не чувствовал ужаса, даже когда над головой свистели стрелы нагоняющих кольчужников или слышался за спитой тихий рык охотящегося тигра. Но вот сейчас волоски зашевелились у него на затылке, и дыхание застряло в горле. Почудилось ему, что не орел, а Винор смотрит на него своими глубоко-голубыми глазами, чуть наклонив как обычно набок голову, а когда птица переступила, щелкнув когтями, стало заметно, что она, как и старый чуть прихрамывающий воин бережет правую ногу. И еще что-то неуловимое то, что отличает нас от бездушных камней, окончательно подчеркивало сходство.
Птица продолжала неподвижно сидеть на ветке, глядя на Оршу холодно и презрительно. И он сам не смел пошевелится. И лишь когда огромные коричневые крылья начали раскрываться, словно очнувшись, потянулся за мечем. Заметив его движение, орел, забив крыльями, взмыл в воздух, чуть не сбив человека с ног порывом ветра и заложив над его головой круг, начал подниматься ввысь. Атаман схватил взведенный арбалет и выстрелил наудачу в след своему врагу.
Однако стрела достигла цели. Пробив крыло, она нарушила стройный полет. Словно запнувшись, орел перекувырнулся, забил крыльями и, выровняв полет, тяжело опустился куда то в чащу леса.
- - -
Лес окончился неожиданно. Лошади и всадник стояли на краю безбрежного степного моря заросшего травами в рост человека, и ветер катил по нему золотисто-серебряные волны в даль, где оно сливалось с безбрежным разливом синевы над головой. Глаза, привыкшие к сумраку под древесными кронами, резал яркий свет. Человек с тревогой всматривался в распахнувшийся простор и голубизну над собой. Не обнаружив опасности, он тронул поводья, и лошади ступили в степь, окунувшись в травы по грудь.
Там, впереди ждали становища пастухов и круглые юрты степных ханов. Там охрана и безопасность. Там он сможет обменять камни на звонкое серебро и красное золото. Там сытная еда и спокойный сон. А после, отдохнув, можно будет подумать и о кладе.
Лошади летели, словно на крыльях радуясь привычному простору, все дальше углубляясь в степь, и вскоре зеленая стена деревьев превратилась в узкую темную кайму у горизонта, а после и вовсе скрылась из глаз.
- - -
Кизячный костерок невыносимо дымил, но хорошо спасал от вездесущих комаров. Небо очистилось, и крупные степные звезды смотрели на одинокого беглеца с небесных высей изредка перемигиваясь. Рядом довольно пофыркивали стреноженные кони. Шум трав под ветром и стрекот кузнечиков обволакивали дремотной усталостью. Еще раз осмотревшись, проверив натянутую над головой на прочных кольях сторожевую сеть и нащупав рукой лежащий рядом меч, Орша, наконец, позволил себе заснуть.
...Говорят, среди плодородных долин юго-восточных отрогов лежит сказочная страна орлов. Зовется она так потому, что в небесах над ней всегда парят бессонные стражи. Совершая свои бесконечные круги, стерегут они ее рубежи, каждую горную тропу, каждый проход в скальных грядах, и ни один чужак не укроется от их взгляда. А если это враг с чернотой в сердце, то не уйти ему от разящего клюва и острых когтей.
Люди в той стране живут вольно, никому не кланяясь, не платя дани, и ценят ввещи лишь красоту и пользу, не извлекаяиз своего богатства выгоды. Меж сел лежат обильные нивы, а склоны гор вокруг богаты медью, железом и золотом. На дне хрустальных ручьев блестят самоцветные камни, а вода их целит от любой болести. Многие уходили искать страну орлов, даникто еще не смог вернуться. Но иногда сами жители той земли приходят вимперские владения. Они приносят самоцветы и золото и меняют их на смолы и порошки что везут из южных стран. И никтоне смеетих обидеть, ведь неминуемое возмездие не заставит себя ждать...
Мальчик подтянул грязные портки и залез на прогретую предзакатным солнцем завалинку. Тихий ветерок все также раскачивал спеющие колосья и бурьян. Крестьяне сгоняли последнюю скотину в хлева. Алая полоса окоема окрасила серебристую ленту реки в цвет лепестков шиповника. От темно-зеленой стены леса отделилась точка и начала взбираться на бирюзовый купол. Поднявшись в самую высь, выше облаков орел начал вновь чертить бесконечные круги. Мальчик устало следил, как он парит там, в темнеющей дали, все такой же недосягаемый и загадочный.
Утренняя сырость разбудила его еще до рассвета. Когда первые нежно-розовые лучи коснулись верхушек трав он уже правил коня дальше на юг. Степь тянулась однообразной седовато-бурой скатертью. Только солнце медленно ползло в зенит. Небо было чисто. Не единожды он видел пролетающих птиц, но это были лишь мелкие птахи или обычные степные соколы. Орша начал успокаиваться, уверившись, что преследователи потеряли, наконец, его след.
Солнце уже перевалило за полдень, когда лошади вдруг стали фыркать и принюхиваться. Да и сам атаман уловил уже горьковатый и страшный запах, запах гари. Не тонкий дымок костра. Горела степь и ветер дул ему в правую щеку. Сама смерть неслась к нему огненной стеной, опережая птиц в полете. Орша пустил коней в галоп. Слева, насколько он знал, изогнулась широкой дугой степная речка. Берег ее высок и обрывист и зарос густым непроходимым лозняком. Кони переломают в нем ноги и даже если прорвутся, то падение с обрыва довершит дело. Единственная надежда достичь правого конца дуги, где лежала переправа. Кони несли его уже без понукания, но гарь чувствовалась все острее и уже начала щипать ноздри. Наконец когда до брода осталось не больше пары полетов стрелы, показались проблески пламени под дымным облаком. Человек понял, что попал в ловушку. Огонь достиг концов дуги.
Орша остановил коней и стал лихорадочно искать огниво а, найдя его начал поджигать траву впереди себя. Когда огонь разгорелся и пошел вперед, выжигая широкую полосу, атаман втащил упирающихся коней на еще горячую золу, обвязал морды мокрыми тряпками и сам замотался так, что были видны лишь глаза.
Стена пламени была уже рядом. Дым заволок небо. Пахнуло жаром. С гулом и треском неумолимая степная смерть приближалась. Лошади заржали и заплясали, пытаясь вырваться. И атаман уже хотел зажмуриться, как вдруг заметил в прорехе дымного полога огромный крылатый силуэт орла. Но в следующее мгновение жар заставил его смежить веки.
Лошади встали на дыбы и отчаянно забились. Лопнул повод и один из коней унесся в огненный мрак. Второй же в пляске ужаса лягнул своего хозяина в ногу, и тот упал, выпустив повод, и скорчившись от боли. Когда же он пришел в себя, огонь был уже далеко. Попытавшись встать, атаман вновь упал и, не сдержавшись, закричал от боли. Левое колено было размозжено подковой. Тогда перевернувшись на спину, он поднял над собой меч, и приготовился защищаться, но вокруг никого не было. Может быть, глаза его обманули, увидев в дыму то, что он так долго со страхом высматривал. Хотя кто-то же поджег степь. Кочевникам это не к чему. Гроз же давно не было. Мог ли орел...
Но сейчас нужно как-то добраться до ближайшего стана пастухов, что был как раз за рекой у переправы. Там его примут как почетного гостя. Стоит лишь показать костяную пластинку с головой сокола, знака ханского поставщика. Под защитой степных стрелков ему не страшны никакие орлы.
До самого заката он медленно брел, опираясь на меч по выжженной, черно-серой равнине пока не добрел до реки. Обугленные заросли ивняка еще дымились. Глянув с обрыва на недостижимую воду, побрел дальше, превозмогая боль. Солнце уже почти скрылось за далеким окоемом, когда он, достигнув переправы, скатился с обрыва по протоптанной табунами тропе и припал к воде. Прохладная влага освежила губы, смывая горелую горечь и пепел. Наконец, напившись вдоволь, Орша переполз по мелкому песчаному броду на другой берег и вскарабкался по пологому откосу. Сумерки стремительно накрывали степь черным покрывалом, зажигая первые звезды. Присмотревшись, беглец увидел невдалеке огоньки костров, темные силуэты высоких шатров и ярко раскрашенные шкуры на длинных шестах. Атаман выпрямился, вслушиваясь в лай собак и ржание коней. Сейчас его заметят, и всадники помчатся ему навстречу. Что ж, спасибо одноглазая пряха. Полную горсть самоцветов отсыплю твоему святилищу. Он нащупал на груди молоточек небесного коваля и шагнул вперед.
Нога попала в предательскую петлю ивового корня, и Орша с размаху упал навзничь. Левую ногу раскаленным железным прутом пронзила боль. Он застонал, попытался приподняться, глядя на манящие спасительные огни, но последние силы таяли, покинув измученное тело. В отчаянии он протянул вперед руку и набрал в грудь воздуха для последнего, отчаянного призыва о помощи.