Светозаров Алексей : другие произведения.

Непростое наследство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Затрудняюсь обозначить жанр, но если есть леший, домовой, русалки и т.д., наверное всё же сказка.

   Что ни говорите, а лето, самое благодатное время в году. Конечно, у каждого сезона, есть свои преимущества. Кто, скажите, возразит против морозного, зимнего дня, с ярким солнцем в каждой льдинке? Когда снег похрустывает под ботинками, а если летит из-под горных лыж, так вообще, красота. Или весна, что пробуждает от спячки чувства, вынимая из тайников нашей души предвкушение грядущих, романтических событий или просто, скорых изменений к лучшему в жизни.
   Даже в осени, если присмотреться, кроме дождей и слякоти, можно увидеть, в редкий, погожий денек, прекрасную возможность, неторопливо прогуляться в парке или по бульвару, поддевая ногой красно-желтые листья. Настроение на такой прогулке непременно создастся особое, возвышенное. Недаром же листопадная пора, всегда вдохновляла художников и поэтов.
   Но лето! Можно долго превозносить прелести лета, но скажу только одно. Никто бы не боролся за отпуск, именно, в летнее время, если бы оно не было самым лучшим.
   Паша Кошкин не был исключением из правил и тоже хотел в отпуск летом. Он не собирался ехать ни на заграничный, ни на отечественный курорт. В отпуск, а иногда и просто набрав отгулов, Паша ездил на рыбалку. В низовья Волги, на Ахтубу. Лет пять назад, Кошкин, приехал туда с друзьями и, сразу, влюбился в тамошние речные и лесные красоты. И сама рыбалка, в тех условиях, здорово отличалась от прежних сидений с удочкой, где-нибудь в Подмосковье. Так что, теперь, как только ребята собирались на Ахтубу, Паша, всеми правдами и неправдами, добывал на работе свободное время и отправлялся с ними. Правда, в этот раз, уехать с компанией, Паша опоздал, отпуск начинался только через три дня. Ну и что? Дорогу он знает, как свои пять пальцев. Приедет попозже, дня три-четыре, а то и недельку, зацепит.
   Работал Паша в больнице, фельдшером. И хоть в трудовой книжке стояла запись, "зачислен на должность - медицинская сестра", Кошкин звал себя фельдшером. Какая же он сестра, в самом то деле?! Упорная учеба на вечернем, четвертый курс за плечами, давала надежду, что к тридцати годам, запись в трудовой, изменится на, вполне мужественную, врач-терапевт.
   Этим утром, Паша, отработав, на редкость беспокойную, ночную смену, направлялся домой. Он завел свою "Ниву" и, закурив, стал прохаживаться вокруг, давая мотору погреться. Через прутья больничного забора, была видна автобусная остановка. Люди на ней, по утреннему напряженные, озабоченно всматривались, в ту самую даль, откуда должен был примчаться их транспорт и развести их по работам. Паша привычно пожалел людей (он то ехал домой!), привычно порадовался за себя и сел в машину.
   - Пока, Паш, - мимо проходила Маринка, медсестра из отделения напротив.
   - Подвезти, Марин? - предложил Кошкин.
   - Подвезти, - улыбнулась Маринка.
   Это был такой ритуал. Каждый раз, когда они уходили с работы вместе, Паша, предлагал её подвезти и она, конечно же, соглашалась. Потому что, во первых, на машине лучше чем на троллейбусе (кто спорит?), а во вторых Паша ей нравился. Поерзав на сиденье, примерно, семьюдесятью килограммами, Маринка, поправила блондинистую, крашеную челку и объявила.
   - Готова.
   - На всё? - пошутил Паша.
   - Ехать, готова, - деловито пояснила сотрудница.
   - Тогда вперед.
   Дорогой болтали о работе, о предстоящих отпусках, еще о чем-то. Ехать было недалеко. Вот и Гольяново. Подрулив к знакомой многоэтажке, Кошкин остановился.
   - Приехали.
   - Ага. Спасибо, Пашенька, - Маринка полезла из машины - Слу-ушай, а ты как, насчет, позавтракать, а?
   Кормить Кошкина, было её хобби. На работе, во время совместных чаепитий и без них, она постоянно подсовывала ему, разную домашнюю вкуснятину. Если верна пословица, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, то Маринка была на верном пути.
   - Спасибо, Мариш, у меня Прасковья, дома, голодная. В другой раз, ладно? - сказал Паша. Прасковьей звали Пашину домашнюю живность - кошку, доставшуюся в наследство от родителей, вместе с двухкомнатной "хрущевкой" в Измайлово
   - В другой так в другой, - деланно-весело согласилась Маринка - каждый раз ты своей Прасковьей отговариваешься. Может, боишься меня? Так не бойся, Пашенька, - пропела, - покормлю и отпущу.
   - Так ведь, правда, голодная, - смутился Кошкин.
   - Ну, тогда, еще раз спасибо, - Маринка пошла к дому. У подъезда оглянулась и крикнула - Прасковье, привет!
   Паша развернул машину и поехал, теперь уже, домой.
   Прасковья и вправду была голодна. Она, как всегда, встретила Пашу у самой двери, мявкнула приветствие и проследовала на кухню, к миске, пару раз, приглашающее, оглянувшись. Когда "Вискас", из холодильника, был разогрет в микроволновке, Прасковья позволила себя покормить. Именно позволила. Она всегда, очень высокомерно, позволяла себя кормить, гладить, чесать за ухом. Паше даже неловко становилось. Он чувствовал себя, дворецким перед хозяйкой. Поев, она внимательно посмотрела на Кошкина. Уголки кошачьего рта были загнуты, как будто Прасковья улыбалась. А может, она и вправду улыбалась. Наверное, ей нравилось, что у неё есть такой Паша.
   Приняв душ, Кошкин быстренько сварганил пару бутербродов, теперь уже себе, залил кипятком чайный пакетик. Быстро слопав немудреный завтрак, решил, немного поспать. Прасковья подождала пока Паша ляжет, удобно устроилась на животе будущего доктора и, думая каждый о своем, они уснули.
   Мир вам, люди и кошки.
  
   * * *
  
  
   Колдуну было неспокойно. Он знал, что пришла пора умирать, но это не пугало его. За свою долгую старость, он уже привык к мысли о смерти и даже, по-своему, ждал. Нет, как и всякий нормальный человек, он любил жизнь, но последнее время уже устал от неё. Это была усталость старого человека, прожившего очень нелегкую, жизнь. Шутка ли сказать, без двух лет век! Покоя не давало другое.
   Все-таки, он был не просто старик. Самый настоящий колдун, хотя сам себя, последнее время, он предпочитал называть ведуном или знахарем. И то и другое от слова "знать", "знание". Имя ему было - Светозар. Он был продолжателем, древнего и могучего, этим знанием, рода волхвов. Но люди, сколько он себя помнил, называли его колдуном. Ну, а что? Колдун и есть. Чистое колдовство, как сейчас говорят - магия, тоже было ему подвластно, но прибегал он к нему не часто, только по большой необходимости. В детстве, юности, бывало, правда и озоровал, сила была большая, а умишко еще не очень. Могла бы и беда случиться, да спасибо отцу, покойному, и учил, и помогал, а при надобности мог, безо всякой воржбы, так ремнем выдрать, что на задницу потом, дня два, не сядешь. Когда в разум вошел, отцу стал в серьезных, волхвовских делах помогать. А как отец помирать решил, свою силу сыну, заклинанием передал. Один остался. Трудно поначалу было. Другие волхвы помогали. Делились и опытом и знанием.
   Когда война началась, волхв ушел на фронт, добровольцем. Воевал в разведке. И бывало не только автоматом или винтовкой, а и словом верным, наговором быстрым. На фронте, за ним быстро закрепилось прозвище - Колдун. Наверное, за то, что из ситуаций, казалось бы, безвыходных и сам выходил живым и людей спасал. Никто, конечно и не догадывался, насколько верным было прозвище, но Колдуна ценили и уважали. Дошел до самого Берлина. Орденов и медалей имел предостаточно.
   После войны Светозар вернулся в родной дом. Выезжал, только по делам неотложным. Жену молодую взял, из местных. Жили неплохо, двух дочек она ему родила. Девчонки, выросли. Старшая в город уехала, только письма писала, а младшая осталась, вышла замуж, а через два года при родах, померла, оставив сиротой дочку. Отец девочки и до этого прикладывался к бутылке, а тут и вовсе запил. Как-то в хмельном угаре сел на трактор и не заметил крутого обрыва. Почти годовалую внучку, Колдун, забрал жить к себе. Хоть и ждал всегда сына или внука, наследника, но внучку любил и баловал. И та деда любила, но подросла, и то ли ей жизнь от людей особняком надоела, то ли что, однако и она уехала. Сначала в райцентр, учится, а потом и в город перебралась. Жена, пятнадцать с лишком лет как померла. Так до конца и не привыкла, бедная, к мужниному ремеслу. Побаивалась, но молчала. Терпела. И остался Колдун опять один. В родительском доме, на отшибе, почти в лесу.
   От одиночества не страдал. Люди, колдуном его почитавшие, хоть и с опаской, но приходили за помощью частенько, то с хворями, то с житейскими проблемами. Помогал. Кому заговором, кому травами да настоями, а кому и просто советом. Поговаривали, дескать, с нечистой силой он знается. Ну а кому же знаться как не ему? По чину положено. Много кого знавал на своем веку, а с лешим, так и вовсе дружбу водил, дела при том не забывая.
   С другими волхвами, почти не встречался. Друг, Радомир, владыка племени ведовского, бывало, наезжал погостить. А другие и вовсе, редко бывали. Приезжали, вроде новости привозили, да выспрашивали исподволь, как же он, без наследника кровного, силой родовой распорядится. Кому передаст ее, когда час придёт? Все знали о пророчестве.
   Согласно ему выходило, что наследник Светозара, должен стать великим чародеем и если, и, не возглавит племя волхвовское, то силой будет обладать, доселе не виданной. А поскольку сила в роду, испокон века, передавалась, только, по мужской линии, получалось, что наследника то и нет. А раз нет, значит, должен был старик выбрать такового из числа своих сотоварищей-волхвов. Без этого и помереть не сможет, мучиться будет страшно. Некровный наследник, великим стать не мог, но силу получал немалую. Охотников хватало.
   Отмолчался от докучных гостей. Только от себя не отмолчишься. Передать силу другому, означало, что на его роду будет поставлена точка. Ох, как не хотелось даже думать об этом, но времени, ждать, уже не было.
   День и ночь он размышлял, искал подсказки в старых книгах и свитках, написанных его предками. И! Нашел, тоненькую ниточку возможности, которая давала надежду на то, что родовая сила не уйдет на сторону.
   Время близилось к полуночи. Луна, ровным, ярким светом залила землю. Волхв вышел из дому и отправился к старому капищу. Оттуда заклятья и заговоры действовали куда сильнее обычного. Он вышел на поляну, положил на огромный горюч-камень свой оберег да зеркало чудесное, всевидящее, воздел руки к небу и начал творить заклинание.
   Наступило время колдовства.
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Маринка, всегда, собиралась на работу с вечера. Утром, лучше лишнюю минутку поспать. К тому же, последнее время, сборы стали занимать значительно больше времени. Раньше как? Пара бутербродов и яблоко, весь её обед, остальное в столовой купит. Теперь другое дело, теперь она влюблена.
   Пашу Кошкина, медбрата из соседней, первой терапии, она увидела уже на второй своей смене в больнице и поначалу не обратила внимания. Ну парень и парень, самый обычный, каких много. Примерно через неделю, во время ночного дежурства, Павел зашел в её отделение, вежливо поздоровался.
   - Сахарку, немного не найдется, барышня? - весело спросил.
   Сахар у Маринки был, отсыпала половину в пакетик.
   - Вот, пожалуйста. Только я не барышня, а Марина.
   - А я Паша. Будем знакомы. Кстати, по поводу знакомства, может, чайку со мной выпьешь? - сразу перешел на ты - Приходи минут через двадцать. Буду ждать, - и подмигнул.
   Маринка пошла. С неохотой и опаской (а ну, приставать начнет?), но пошла. Чай пили втроем, была еще девочка-медсестра Наташа. Поболтали, познакомились. Она уж и не помнит, в какой момент взглянула в Пашины зеленые глаза и вдруг, отчетливо поняла. Пропала. С тех пор, она подгадывала смены вместе с Кошкиным и с нетерпением ждала очередного чаепития.
   Как-то, принесла на работу кулебяку, теткиного приготовления и угостила Пашу. Восторгам, не было конца. Теперь, Маринка часами простаивала у плиты, извела тетку расспросами и списывала рецепты из журналов. А все, чтобы еще разок услышать Пашино: " Ой, Мариш, спасла от голодной смерти. И как тебе удается такая вкуснятина? Наверное, секрет какой-то знаешь?" Конечно, Паша и без пирогов, общался с Маринкой, но так, она чувствовала себя уверенней.
   Внешностью своей Маринка была недовольна, но что ж поделаешь, какая есть. Хоть мордашка и симпатичная, но всего остального, ну слишком много. Часто, не влезая, в очередной раз, в понравившиеся джинсы, Маринка клятвенно заверяла себя, что с завтрашнего дня сядет на диету, да что там диета, вообще есть не будет. Но молодой организм, настойчиво требовал свое. Приходило завтра и диета, отступала перед соблазнительными теткиными блюдами.
   Подругам по работе Маринка завидовала и не только по поводу фигуры. Девочки, приехавшие в Москву намного позже её, мгновенно менялись и месяца через три-четыре, становились, ну ни дать, ни взять - маскоффскими девчонками. Маринка же, хотя покупала, с получки, одежду и косметику, на том же вещевом рынке, оставалась, по её же выражению, "деревенской тетёхой". Каждую смену девочки рассказывали, как они оттянулись в ночном клубе, какой у них славный кавалер и как этот Витя, Олег, Тимур по уши в них влюблен, так что, предложение руки и сердца лишь дело времени. Маринка слушала, широко распахнув глаза, ахала и говорила, "Счастливая ты, Оля, Настя, Катя". У неё самой с кавалерами было не очень. Вернее, не было кавалеров вовсе. Нет, многим она нравилась, но почему-то это были, как правило, мужчины в годах или продавцы-кавказцы с рынка. Последние, всегда громко кричали ей.
   - Э-ээ, красавица! Телефон напиши, э-ээ? Знакомиться со мной будем, да?
   Ни та, ни другая категория, Маринку как кавалеры не устраивала, а те, кто нравился ей, проходили мимо, не замечая. Невесело, конечно. Бывало, и ревела ночами, потом забывалась и вроде нормально. Вот в сериалах, по телевизору показывают, сначала нет любви, потом - есть, но несчастная и наконец, трах-бах - счастливая. Когда же ей счастье повалит? Свою влюбленность полноценным счастьем она не считала, хотелось взаимности.
   Этим вечером, как обычно, Маринка крутилась на кухне. Жарила, парила. Заглянула тетка, покачала головой.
   - Всю больницу, что ли кормишь?
   - Ой, да ладно тебе, теть Вер, - привычно отмахнулась Маринка.
   Тетка злой не была, просто поворчать любила.
   - В отпуск к деду поедешь?
   - Надо, теть Вер, два года уже не была, - Маринка вытащила противень из духовки - А ты, теть Вер, не поедешь?
   - Да с моими болячками то, я до вокзала только и доеду, - ответила тетка. - А надо бы, отец-то старый уже совсем. Помрет, и не повидаемся. Даст Бог, на следующий год получше станет и съезжу. Ну, там видно будет. А ты поезжай, - пригорюнилась - Поскучаю одна, чего там.
   - И всего то две недельки, - девушка улыбнулась - Теть Вер, а может тебе котеночка завести. Хорошенького такого, играть с ним будешь.
   - Себе заведи кота. Об двух ногах, - уже выходя - И с хвостом его играйся.
   Маринка покраснела.
   - Вот же хулиганка старая, - и засмеялась.
   О взаимоотношениях полов, она все, что нужно знала, но, всегда краснела, когда тетка, грубовато шутила или девочки, в сестринской, слишком откровенно рассказывали о любовных приключениях.
   Она уже крепко спала, когда в открытую форточку влетела маленькая искорка. Зависла над Маринкиной головой, задрожала и, медленно опустившись, растворилась в её волосах.
  
  
  
   * * *
   .
  
   На свою, последнюю перед отпуском смену, Паша опоздал. За это его и отчитывала старшая медсестра отделения Ирина Ивановна, в просторечии Ирванна, а когда не слышит - Нирвана.
   - На работу, Кошкин, опаздывать не надо. Надо заранее выходить.
   - Я и вышел заранее, Ирванна, - оправдывался Паша, - колесо спустило, пока туда-сюда, шиномонтаж...
   - Колесо у него! А как люди без машин на работу ездят, ты не знаешь, Кошкин?
   Кошкин знал, но он любил ездить на работу на машине. И не на работу тоже. С тех пор как ему удалось, год назад, в рассрочку, у приятеля, купить подержанную "Ниву", Паша не упускал ни единой возможности на ней проехаться.
   - А больные тебя, Кошкин, ждать не будут, знаешь ли. Они больные. Им твое колесо до лампочки. Им процедуры нужны.
   Ирванна строго смотрела на Кошкина. Из своих сорока, она двадцать с лишком лет, проработала медсестрой. Три года назад её повысили до старшей, а то бы и до сих пор была Ирочкой. Своих подчиненных, она, как и положено держала в строгости. Сейчас, глядя на Пашу, Ирванна думала - "Вот нянчишься с ними, нянчишься, а еще немного, закончит институт, и будет уже не Паша, и не Кошкин, а целый Павел Алексеевич и сам кого хочешь, отчитает". Ей стало жалко прошедшей молодости и упущенных возможностей. Вздохнув, отвернулась.
   - Ладно, Кошкин, ступай работать, - опять поглядела и строго добавила. - И чтоб у меня, в последний раз, понятно?
   - Понятно Ирванна, - повеселевший Кошкин пошел работать.
   Ночь выдалась спокойная и, как обычно, в первом часу, Маринка пришла к Паше, пить чай. После чая и дифирамбов, её кулинарным способностям, Паша закурил и спросил.
   - А откуда ты приехала Мариш?
   - Из деревни, я ж говорила.
   - Ну, то, что из деревни я знаю, а из какой? Подробности, девушка, подробности...
   Маринка рассказала про деревню, про деда, про жизнь до отъезда в город.
   - А дед твой, ты говоришь, кто? - надо же о чем-то беседовать.
   - Я не говорила. А дед мой - колдун, - с улыбкой сказала Маринка. Другому бы кому не сказала, но Паше то можно.
   - Колду-ун? - протянул Кошкин и ухмыльнулся - Ну а ты, тогда выходит, колдунья?
   - Нет, - серьезно ответила та - Дедушка говорил, в нашем роду только мужчины колдуны. У женщин предназначение другое.
   - Какое же?
   - Продолжение рода.
   - Ну, кто бы сомневался. У всех женщин такое предназначение. Ничего необычного. Вот была бы ты колдуньей...
   - Была бы я колдуньей, - Маринкины смеющиеся глаза, смотрели на Пашу, - давно бы тебя приворожила-приколдовала и никуда бы ты, Пашенька, не делся.
   То, что он нравится Маринке, Паша, конечно, знал, да она и не скрывала. Наоборот, подчеркивала, при каждом удобном случае. Но у Кошкина, на неё, никаких видов не было. Ему нравились женщины совсем другого типа, стройные, яркие, сексапильные, а тут... Да к тому же у него была постоянная пассия, Леночка, еще, аж, со школьных времен. Африканские страсти, бушевавшие в начале их романа, давно улеглись, создание семьи, исторически, не сложилось, но отношения продолжались, войдя в фазу стойкой привычки. Леночка, очень точно угадывала, когда следует придти, а когда уйти. Во время отъездов на рыбалку, Леночка заботилась о Прасковье, тоже удобно. Пашу, все устраивало, Леночка, делала вид, что устраивает. В общем, так и жили. А Маринка? Пироги, она, конечно, печет вкусные, но не более того. У него сразу выработалась в обращении с приезжей девицей, снисходительно-покровительственная манера держаться. Во первых он без пяти минут врач, во вторых работает давно, ну а в третьих - коренной москвич, это, что-нибудь, да значит? Смену скоротать, поболтать за чаем, это, пожалуйста. Чем в данное время, Паша, и занимался. Он рассказывал Маринке про одну из поездок на Ахтубу.
   - Короче, бензин на нуле, а до Волгограда еще пилить, километров сорок...
   - Погоди, - перебила Маринка. - Так ты что ли, Волгоград проезжаешь?
   - Ну да, - сказал разгоряченный рассказом Паша.- Последний оплот цивилизации. Дальше уже, почти, дикая природа. А что?
   - Так я на поезде еду до Волгограда, а там уже на электричке, двух автобусах и пешком. Слу-ушай... - у Маринки, кажется, родилась идея. - Слушай, Паш! А возьми меня с собой до Волгограда, а там я, уже, доберусь. Тебе и сворачивать, никуда не придется. Возьмешь, а?
   Паша ненадолго задумался. А что, в сущности. По пути. Можно и взять. Опять таки дорогой не так скучно будет.
   -А ты когда в отпуск идешь?
   - Так эта смена последняя. Я с Лидой Мироновой поменялась, она в сентябре в Египет хочет, - заторопилась Маринка
   - И у меня, последняя. Ну, так и быть! Поехали подруга.
   - Ой, мамочки, здорово! - взвизгнула Маринка. Уж очень ей понравилась перспектива, длительного путешествия с Пашей.
   - Только, смотри. В пятницу утром выезжаем, - Кошкин строго посмотрел на будущую попутчицу и вдруг крикнул - Будь готов!
   - Всегда готов, - улыбаясь, ответила Маринка и отдала пионерский салют.
  
  
   * * *
  
  
  
  
   Колдун, закончил свое дело, только под утро. Не один заговор прочитал, не одну судьбу в зеркало проглядел, множество. Тяжело шагая, шел к дому. Из-за леса вставало солнце. Он повернулся, приветствуя божество. Сколько рассветов он видел в своей жизни? Вот и его надежда на успех была такой же тоненькой, как солнечный лучик. Слишком тоненькой, по сравнению с мечом судьбы, грозившим прервать его род. Но всё, что мог, он уже сделал. Теперь оставалось только ждать. Лишь бы все прошло, как задумано. Колдовство не любит случайностей, а исправлять, что-либо, времени уже нет.
  
   * * *
  
   Как и планировал Паша, выехали в пятницу, рано утром. Маринка не выспалась, до ночи не отходила от плиты. Пекла, в дорогу, пирожки. Варила курицу, яйца в крутую, много всего. Дорога то длинная.
   Тетка вышла проводить. На Пашу, смотрела подозрительно, но с любопытством.
   - Вы ж там поаккуратнее, - в десятый раз повторяла она, - Ты ж смотри, девку, там, в Волгограде то, на автобус посади.
   - Ой, да доеду я, теть Вер, не волнуйся.
   - Довезу в целости и сохранности. Я отвечаю за эту девушку, - важно сказал Паша.
   - Вот-вот! Только ты смотри ж, ответчик... - опять завела тетка.
   - Ой, ну, все, теть Вер, мы поехали, - не то прощанию не будет конца. Маринка чмокнула тетку, захлопнула дверь, и "Нива" тронулась.
   Машин, на кольцевой, было немного, так что из города выехали быстро. Маринка, представляла себе, как будто они вдвоем едут, куда то в отпуск. Паша, мечтами, был уже на Ахтубе. Приемник еще ловил, и Маринка запела дуэтом с Макаревичем.
   Я пью до дна, за тех, кто в море,
   За тех, кого любит волна,
   За тех, кому повезет,
   - И если цель одна, - подпел Паша.
   И в радости и в горе,
   То тот, кто не струсил,
   И весел не бросил,
   Тот землю свою найдет.
   Потом спели с Боярским, "Зеленоглазое такси". Попытались, было подпеть Стингу, но не знали английского. Просто, послушали красивую песню. Помехи стали сильней, и Паша выключил приемник. Помолчали.
   - Чего грустим?
   Маринка и правда, сидела задумчивая.
   - Да я Паш, про деда вот думаю. Наверно обидно ему, вырастил внучку, а она уехала и пропала. Дед ненужен стал.
   - Перестань, Марин, - стал успокаивать Кошкин, - так всегда было и будет, птенцы улетают из родного гнезда. К тому же, ты говорила, он у тебя колдун, да?
   Маринка кивнула.
   - А колдун, по определению, один должен быть, - Паша улыбнулся и продолжил басом, - в густом лесу, в сырой чащобе... Ты, почему его колдуном зовешь?
   - Потому что колдун и есть, - Маринка пожала плечами.
   - И что, по-твоему, колдун делает?
   - Людей лечит, сглаз снимает-отводит, - стала перечислять внучка колдуна. - Наговаривает на урожай и чтоб скотина не болела, если надо дождь вызывает.
   - Ого! И погодами управляет?- с сарказмом отметил Паша.
   - И погодами, - согласилась Маринка и продолжила, - охотникам, рыбакам на удачу говорит, правда, только тем, кого знает.
   - И что, помогает? - ехидно спросил вредный Кошкин.
   - Всегда с добычей возвращаются. - Маринка гордо посмотрела на Пашу.
   - Так ты приедешь, попроси его, что бы он мне удачу в рыбалке наколдовал.
   - Так нельзя, хочешь сам его попроси. Он глянет, сразу скажет, сделает или нет.
   - Ага, попроси. До твоей деревни, от Волгограда, сколько ехать?
   Девушка на секунду задумалась.
   - Часа два, два с половиной на машине. Да ладно, Паш, я пошутила, - а про себя надеялась.
   Теперь задумался Кошкин.
   - Туда обратно - пять, там часа три,- считал он вслух. Решение, казалось, созрело само собой. - А что, пожалуй, подброшу тебя до дома. На колдуна хоть посмотрю,- хохотнул.
   - Ты что, серьезно?- недоверчиво спросила Маринка, - прям, до деревни отвезешь?
   - Прям до дома.
   - Неужели из-за рыбы?
   - Да ладно тебе, не парься Мариш, - Кошкин и сам не знал, что это ему в голову взбрело.
   Маринке было и неловко, и приятно одновременно.
   Между тем, уже вечерело. Проехали Волгоград. Паша сверился с картой, нашёл нужный поворот.
   Захотелось спать. Паша тряхнул головой.
   - Марин, забыл спросить тебя, ты машину водить умеешь?
   - Не-ет, - Маринка мотнула головой, - а что?
   Паша притормозил и съехал на обочину, к лесу.
   - Спать охота, вот и думал, может, ты поведешь?
   - Ой, Паш, так еще часика два и приедем.
   - Приедем. Только, большой вопрос, куда, - Паша зевнул.- Может, я здесь посплю, пару часиков и поедем, а? Какие будут мнения?
   - Ну, давай поспим. А может, поедим сначала?
   Паша включил дальний свет, загнал машину между деревьями и заглушил. Маринка разложила газеты с яствами на торпеде. Поужинали быстро, спать сильно хотелось. Паша уступил Маринке заднее сидение, а сам немного откинул спинку и расположился ко сну. Девушке, были видно его лицо, в нечетком сумеречном свете. Она представляла себе, а что, если бы она, поцеловала Пашу. В голове, рисовались разные картины возможного. Плохие, она гнала от себя, а хорошие, наоборот, продумывала с красивыми подробностями. Так незаметно и уснула.
   Кошкин открыл глаза, сладко потянулся. Было уже светло. Глянул на часы и ахнул. Пол восьмого. Это ж надо, всю ночь продрыхли. Он повернул голову. Маринки на месте не было. Паша вышел из машины, зашел в кустики, потом стал прогуливаться, высматривая попутчицу.
   - Нет нигде, - удивился Паша, - куда пропала, лягушка-путешественница?
   Он пошел дальше. То, что ночью казалось лесом, оказалось, реденькой лесополосой. Сразу за ней начинался пологий спуск. Узкая тропинка упиралась в густой, высокий кустарник. Пробравшись сквозь кусты, Паша увидел весьма живописное озерцо.
   - Ух, ты! Красотища! - он залюбовался, - и умыться есть где.
   Паша тронулся, было дальше, но там уже умывались, вернее купались.
   Маринка, стояла спиной к нему, по пояс в воде. Присела, окунулась, тут же выскочила и пошла на берег. Кошкин, воровато присев на корточки, продолжал смотреть. Поразило, что без одежды, Маринка совсем не казалась толстой. Крупной да, но это её совсем не портило, наоборот, выгодно подчеркивало, большую, красивую грудь и широкие бедра. Тело упругое, налитое, про таких говорят - ладная. Паше, ужасно, захотелось дотронуться до её кожи, почувствовать на ощупь, так ли все упруго, как кажется. Он сглотнул слюну, почувствовав, нешуточное, возбуждение. Девушка уже закончила вытираться и накидывала сарафанчик. Испугавшись быть застигнутым на месте преступления, Кошкин, по рачьи, задом пополз через кусты. Потом поднялся и побежал к машине. Когда подошла Маринка, он сидел на водительском месте и сосредоточенно ел куриную ногу.
   - Ну и где тебя носит? - недовольным тоном спросил он её.
   - Ой, Паш, я тут такой прудик нашла, искупалась, так здорово! Ты не хочешь?
   - Делать мне больше нечего, накупаюсь еще. Садись, поехали. Проспали то сколько, жуть.
   - А я часа в четыре проснулась, - сказала Маринка, - неудобно было, затекло все.
   - Чего ж не разбудила? - возмутился Кошкин.
   - Ты так сладко спал, Павлик, - посмотрела ласково, - жалко будить было.
   - Как ты меня назвала?
   - Павлик. А ты не любишь, когда тебя так зовут?
   - Не очень. Да меня так никто, кроме мамы и не звал.
   После увиденного на озерце, Паша, видел, уже одетую Маринку, совсем другими глазами. И её ласковый тон, неожиданно оказался ему приятен.
   - Ну ладно, едем? Или позавтракаешь?
   - Дома поедим, Паш. Я тебя чем-нибудь деревенским угощу.
   - О кей. Поехали.
  
  
  
  
   * * *
   Избу колдуна, Паша, увидел не сразу. Проехали деревню по главной и единственной улице, уперлись в лес. Прошли немного вглубь, на опушку. Тут то она и стояла, срубленная, из вековых деревьев, неведомо когда, но еще крепкая изба. Рядом примостилась, судя по всему, банька. Забора не было.
   Маринка отворила дверь и оглянулась на Пашу, приглашая войти. С порога, кинулась, сидевшему за столом, бородатому старику. Засмеялась, звонко поцеловала в щеку.
   - Здравствуй, дедуль!
   - Здравствуй Мариночка, здравствуй роднуля, - привстав, старик обнял внучку, - приехала, наконец! - и перевел взгляд на Пашу, вошедшего следом. Тот, в ответ, разглядывал старика. Байковая рубаха, тренировочные брюки, на ногах войлочные, домашние туфли. Из необычного, только длинные седые волосы и такая же борода. "На старого хиппи похож" - подумал фельдшер. К слову сказать, Маринкиным рассказам про деда колдуна, Кошкин, ничуть, не поверил. Решил, что интригует. Ну, может, травы там знает, людей лечит, так это народный целитель или экстрасенс. "Взгляд то, у него какой" - поежился Паша. "Как будто внутрь тебя смотрит".
   - Здравствуйте.
   - И тебе здравствовать, голубь, - ответил старик, продолжая Пашу разглядывать, - это, кто ж ты будешь?
   - Дедуль, это Паша, мы работаем вместе, - затараторила Маринка, - Паша меня привез на машине, аж из самой Москвы!
   - Из Москвы? - как будто удивился старик, - Далеко, голубь, тебя занесло. Не жених, часом? - спросил непонятно у кого.
   Смутились оба, но Маринка больше.
   - Ой, да нет, дедуль. Он на рыбалку едет, вот меня по пути и завез.
   - А-аа, - протянул дед, - рыбак значит? Ну что ж, дело, дело.
   - Дедуль, я ему говорила, что ты можешь заговор сделать. Ну на удачу в рыбалке. Можно, дедуль?
   - Ну отчего ж не помочь, - легко согласился дед, - чай, из самой Москвы приехал. Ну да ладно, - спохватился, - с дороги, голодные, небось? Поедите, а к обеду я баньку справлю, - и заговорщицки подмигнул Паше.
   - Я приготовлю, - вызвалась Маринка.
   - Давай. Где что, знаешь. Или в деревню сбегай, возьми там, чего-нито. А я пойду, насчет баньки похлопочу.
   Дед с внучкой ушли, оставив Пашу отдыхать. Он огляделся. Всё как положено. Печка, стол с двумя лавками, старый буфет, старый же диван, вязанки трав на стенах. Ещё две двери. Заглянул. Оказалось спальни. Одна видать дедова, вторая Маринкина, судя по фотографиям артистов на стене.
   - Простенько, но со вкусом, - ухмыльнулся Кошкин.
   Завтрак и, правда, был чисто деревенским, в городе так не поешь. Свежайший творог с парным молоком, отдельно, густые сливки. К крепкому чаю на травах, прилагался мед, варенье и толстые, ноздреватые блины. За завтраком, Паша решил, что поедет дальше после баньки и обеда. Париться Кошкин любил, в Москве нередко с друзьями баню посещали, а вот в деревенской ни разу не довелось побывать. Как тут отказаться?
   Маринка утащила его гулять. За прогулкой по лесу и по деревне, время пролетело незаметно.
   - Значит, вот так ты и жила, в лесу?- спрашивал Кошкин.
   - Так и жила, - улыбаясь, отвечала Маринка. Видно было, что ей нравиться гулять с Пашей и показывать ему знакомые с детства места.
   - Нагулялись, голуби, - приветствовал старик, - ну гость, изволь первым в баньку. - А сам смотрел внимательно. Изучал, что ли?
   "А после, ты меня съешь" - пошутил, про себя, Паша.
   Банька не обманула ожидания. Уф-ф, отвел душу. Правда, было странное ощущение, чьего-то присутствия. И еще одна странность. Стоило о чем-нибудь подумать, как это что-то, веник, мочалка или шайка для воды, тут же оказывались под рукой. Списал все, на свое незнание деревенской бани.
   После обеда, Кошкин засобирался в дорогу.
   - А как же заговор? - спросила Маринка, - ну на удачу. Или передумал?
   - Оставайся, голубь, - поддержал дед, - утречком то, оно, сподручнее в путь-дорожку идти. Да и удача рыбаку не помеха. Оставайся.
   "А что"? - лениво подумал Кошкин, - " успею еще. А в таком колоритном месте, когда еще побываю".
   - Ну, если не надоел, останусь, - сказал, - хорошо у вас тут.
   Хоть и проспал всю ночь в машине, а от сытости или может воздух такой, потянуло в сон. Маринка уложила в своей спальне. Вздремнул. Да к ужину и проснулся. За столом, сидел, думал, - "Вот жизнь. Ешь да спи. Ни забот, ни хлопот". Вышел из дома в лес. Покурил, побродил.
   На ночь устроили его на диване, где и трапезничали. Выспался, поэтому просто лежал, закрыв глаза, думал о чем-то, не спеша. Вдруг, услышал кряхтенье, шаги, скрипнула входная дверь. Паша встал с дивана, подошел к окну. Увидел дедову, высокую фигуру, удалявшуюся в лес.
   - Куда, на ночь, глядя, поперся, старый? - подумалось. - С другой стороны, чего ему бояться, он тут все назубок знает. Видать дела, какие то, - и, вполголоса, промурлыкал.
   - Дела есть у нас,
   - В самый поздний час,
   - Мы волшебную,
   - Косим трын-траву.
  Дверь в Маринкину спальню, была закрыта неплотно. Из щели пробивалась полоска лунного света. Паша подошел к двери, приоткрыл, заглянул в девичью спальню. При свете луны, отчетливо можно было разглядеть Маринку, разметавшуюся во сне. Паше вспомнилось утреннее желание дотронуться до неё. Он на цыпочках прошел к кровати и аккуратно, кончиками пальцев провел по её плечу. Она не реагировала. Осмелел, погладил грудь девушки. Она, неожиданно, открыла глаза. Кошкин, чуть не рухнул от испуга. Ничуть не удивившись, она взяла его руку и прижала к своим губам. Подвинулась и откинула одеяло, приглашая. Он лег рядом. Долго, с упоением, целовались. Паша, ласкал её тело. Вот ведь странно, женщин у него было не так уж и мало, но такой нежности он не испытывал ни разу. Чувства просто не давали дышать. Ни сказали, ни слова. Маринка только негромко вскрикнула, когда Паша вошел в неё и, через некоторое время, шепотом "Паша, Пашенька, любимый мой".
   Она уже спала, а Паша лежал рядом, перебирая её волосы и пытаясь осмыслить произошедшее. Осмыслить не получалось, но он был доволен.
   Лунный свет заливал комнату. Маринка в этом освещении казалась Паше очень привлекательной. Вдруг скрипнула входная дверь, раздались шаги. "Увидит, не увидит"- трусливо подумал Кошкин. Дед увидел. Подошел к незакрытой двери, встретился глазами с Пашей и поманил пальцем.
   - Бли-ин, - подумалось Кошкину, - теперь разборок до утра хватит.
   Он под одеялом натянул трусы, встал и пошел на расправу к грозному деду. Старик кивнул на Пашину одежду.
   - Одевайся.
   Молча повиновался. Вышел из дома вслед за дедом. Решил - "Маринку будить не хочет". Дед, все так же молча, шел дальше и дальше в лес. Кошкин струхнул.
   - Куда идем то, дедушка? Что, у дома поговорить нельзя?
   - Нельзя, - отрезал старик.
   " И что у него на уме?" - с тоской подумал Паша, - "Заведет подальше, грохнет и закопает. Хрен их знает, какие у них тут порядки. В лесу живет. Может, и умом подвинулся давно".
   - Дедуль, у нас с Маринкой все серьезно. Я на ней жениться думаю, - соврал от страха Кошкин.
   - Не боись, голубь, не потому со мной идешь.
   - А почему?
   - Сам все увидишь-узнаешь.
   Стало немного поспокойней, но, только, немного. Наконец вышли на поляну. Вокруг стояли деревянные столбы с высеченными, чьей-то искусной рукой, изображениями идолов. В середине, Паша увидел, большой камень в окружении непонятных огоньков, расходящихся от него по спирали. Блики от огней, делали лица идолов, загадочными и страшными. Кошкин вспомнил, что-то о таком он читал или видел по телику.
   - Языческое капище? - то ли сказал, то ли спросил.
   - Капище. Оно и есть. - Подтвердил старик. - Иди за мной.
   Он пошел по спирали, с каждым витком приближаясь к камню. "Так он же заговор собирается делать" - с облегчением подумал Паша. " На удачу в рыбалке. Однако, серьезно у него все поставлено. Гляди, какие навороты" Он начал с любопытством осматриваться.
   - Иди за мной, - Колдун обернулся, - не отставай.
   Делать нечего, Кошкин пошел за дедом. Приблизившись вплотную к камню, старик, расстелил на нем какую-то тряпицу и, сняв с груди амулет, (или, что это было) положил сверху. Начал читать заклинание. Паша, искоса, разглядывал, удивительные огоньки и прикидывал, как это сделано. Заклинание кончилось. Что-то громыхнуло. Огни вспыхнули ярче. Кошкин поднял глаза на деда и поразился, произошедшей перемене. Вместо немощного старика, перед ним стоял могучий воин в длинном белом плаще, поверх старинных доспехов. Лицо его было строгим, пожалуй, даже страшным. Взгляд, направленный на Пашу, пронизывал насквозь.
   - Готов ли ты принять, то, что будет принадлежать тебе по праву? - громовым голосом, спросил воин.
   - Готов, - ответил Кошкин, сомневаясь, так ли ему нужна эта удача в рыбной ловле.
   - Клянешься ли ты передать наследнику, то, что будет принадлежать тебе?
   Кошкин, толком, ничего не понял, но на всякий случай, сказал
   - Клянусь, - ему было жутковато, но, поняв, что наказывать за внучку, старик его не будет, все остальное он воспринимал спокойнее.
   - Примешь ли ты веру отцов и дедов наших. Будешь ли ты защищать её не жалея живота. Станешь ли оплотом земли и веры нашей?
   "Ого" - подумал Паша, - "Эк, тебя понесло"
   - Да, - ответил он, - Приму. Стану.
   В конце концов, в Бога Кошкин не верил, так что отрекаться ему, в любом случае, было не от чего.
   - Да будет так. Во имя Перуна, нарекаю тебя воином его, и волею его, отдаю тебе то, чем владел доныне. Во имя Перуна. Да будет так.
   Паша, готов был поклясться, что при этих словах, молния ударила в камень. Воин взял амулет и одел его Кошкину на шею. Все стихло, огоньки погасли. В полутьме, поляна выглядела, все еще зловеще, но как-то будничнее. Прежний облик вернулся к старику. Он внимательно посмотрел на Пашу и знаком, пригласил следовать за собой. Шли к дому. Дорогой, Паша пытался заговорить с дедом, но тот шагал молча, не реагируя на вопросы. Уже у самого дома, остановился и сказал своим обычным голосом.
   - Придет время, и ты научишься пользоваться тем, что получил. Не сейчас. Ты еще не готов, волхв.
   - А что? - озадаченно спросил Кошкин, - еще и учиться надо? Я думал, забрасываешь снасти и попёрла рыба.
   Старик промолчал. Пошел в избу и прямиком в спальню. Устал, видимо. Паша закинул диван покрывалом, лег, не раздеваясь и, неожиданно уснул.
   Утром, после завтрака, Паша попрощался с дедом и начал собираться в дорогу. Пошел к машине, посмотреть, что и как. Маринка с ним. Они не слова не сказали друг другу о ночном происшествии, но в отношениях что-то изменилось. Появилась незримая связь. Кошкин, правда, исходя из своего опыта общения с женщинами, трактовал эту связь по-своему, Маринка же вся светилась. Смеялась не к месту, а когда завтрак готовила, мурлыкала под нос.
   Миленький ты мой,
   Возьми меня с собой...
   И, улыбаясь, посматривала на Пашу. Сейчас, когда он осматривал "Ниву", Маринка пригорюнилась. Уезжает! Кошкин нагнулся и стал, что-то высматривать под машиной.
   - Мариш, дай, там сзади, фонарик.
   Маринка с готовностью подбежала.
   - Этот?
   - Угу.
   Амулет выпал из под рубашки. Маринка увидела и насторожилась.
   - Откуда у тебя это? - спросила.
   - Что? Ах, это. Это твой дед мне подарил. На удачу на рыбалке. Сегодня ночью.
   И Паша рассказал девушке о ночном приключении. Когда она услышала, что дед, заходил ночью в комнату и видел их спящими вместе, густо покраснела. В конце рассказа она задумалась
   - Я, конечно, не знаю, как это все происходит, но этот оберег дедушка никогда не снимал, не то, что дарить.
   - Марин, ну я же не вру. Ну, хочешь, пойдем к нему спросим.
   - Да нет, я тебе верю. Просто странно, - она улыбнулась, - может ты, Пашенька, какой то особенный, что дед тебе свой оберег подарил.
   Паша напыжился.
   - А что? Не похож на избранного?
   - Похож, похож.
   - Ну ладно, Марин, я поехал. Не скучайте девица-красавица. На обратном пути я за тобой заскочу. В Москву вместе поедем, ага?
   - Ага, - грустно так сказала.
   Обняла Кошкина, поцеловала крепко. Машина уже скрылась из виду, а она все смотрела вслед. Всплакнула даже. Видать и вправду любила своего Пашеньку.
  
   * * *
  
   Паша приехал на место засветло. Ребята уплыли на вечерний лов. Кошкин разгрузил машину, бесцельно послонялся по лагерю. Наконец рыбаки вернулись.
   - О-ооо, Кот приехал! Чё так долго, Котяра? А мы тут...
   Пашины друзья, Мишка и Димыч, рыбачили уже почти неделю. Ясно, было что рассказать. Разговоров хватило на весь вечер. Паша сбегал к машине, принес две бутылки водки, привезенные с собой. Товарищи, насчет спиртного уже поиздержались, хотя много и не пили. Просто много и не брали. Выпили, поужинали жареной рыбкой. Прелесть! Ну, еще выпили. Достали гитару. Спели про "милую мою", про "солнышко лесное", нравилась эта старая, бардовская песня. Угомонились за полночь.
   Утром встали рано, как положено. Пошли втроем, на резиновой лодке с мотором, вверх по течению. Тут и случился непонятный казус.
   Паша сидел впереди, как противовес, ну, чтобы лодка не перевернулась. Шли, не сильно отдаляясь от берега. Там где кончались камыши, в небольшой заводи, Паша вдруг увидел троих купающихся женщин. Причем видно было, что купаются дамочки, как минимум, топлесс. "Откуда они здесь?" подумал ошарашенный Паша. Нет, другие компании бывали, но только рыбаки, а тут! Он обернулся к ребятам.
   - Парни, гляньте, бабы голые купаются.
   Парни закрутили головами.
   - Прикалываешься, Кот? - спросил Мишка.
   - Что не видите? - поразился Паша.
   Димыч, выразительно покрутил пальцем у виска. Кошкин опять оглянулся на купальщиц. Они были почти рядом. Хорошо был слышен заливистый смех и плеск воды.
   - Да вот же они! - Паша показал рукой на купальщиц. Жест не остался незамеченным. Одна из женщин посмотрела на него и громко сказала остальным.
   - Девицы, гляньте, волхв на лодочке плывет, - и крикнула. - Здравствовать тебе батюшка-волхв!
   Остальные тоже перестали плескаться и закричали.
   - Здравствовать тебе батюшка-волхв!
   Паша оглянулся на друзей. Нет. Они, как ни в чем, ни бывало, разговаривали, между собой. Между тем отплыли порядочно. Русалки (а это были именно они), переглянулись.
   - За что осерчал на нас волхв? Не поздоровался, - спросила одна. Остальные пожали плечами. Та, что первая заметила Пашу, посмотрела вслед лодке и обернулась к товаркам.
   - Никак, батюшка-волхв рыбу удить собрался. А не помочь ли нам ему, девицы?
   - Поможем, поможем, - загалдели русалки и, разом нырнув, исчезли из виду.
   Паша, озадаченно молчал. Думал. Доказывать с пеной у рта, ребятам, что видел, как их, трех женщин, означало нарваться на насмешки на ближайшие пару дней. Но не сумасшедший же он в самом то деле. Выпили вчера немного. Глюки исключены. "А-аа, ладно, разберемся" подумал Кошкин.
   Они пришли на место. Паша с Димычем достали спиннинги. Один управляет, двое ловят. Ну, поехали! И тут началось невообразимое. Паша начал вытаскивать, одного за другим, таких красавцев. Судаки, килограммов на пять, щучки приличные. Ну, буквально, не успеет закинуть - есть, тащит. При всем, при этом у Димыча не клевало вообще. Примерно, через час, пойманную рыбу стало некуда класть. Мишка развернул лодку и пошли к лагерю. Молча. Паша убедился, что заговор на удачу в рыбалке, это серьезно.
   Вечером было то же самое. Вернулись в лагерь через полтора часа, с полной лодкой рыбы. У костра молчали. Наконец Паша сказал.
   - Ладно, слушайте, - и, опуская подробности, вкратце рассказал, что, дескать, ездил к колдуну и тот заговорил его на удачу в рыбной ловле. Продемонстрировал оберег. Поверили, не поверили, факт налицо. Две лодки рыбы, неплохое доказательство?
   - Да ну. Как-то это не спортивно, - сказал Димыч.
   Да Паше и самому так казалось. Ну в самом деле, и азарт пропал, и рыба перестала представлять, какую-либо ценность. Ни о чем не договорившись, легли спать
   Паше приснился сон. Будто он заблудился в лесу. Бегает, ищет выхода и не найдет никак. Вдруг, между деревьями, показалась избушка. Такая же, как та, где гостил недавно, только маленькая, как игрушечная. Что бы в дверь пройти, пришлось чуть не вдвое сложиться. Внутри темень, хоть глаз коли. Пригляделся. Вроде свет чуть дальше пробивается. Пошел аккуратно, руки вперед выставил, ногой дорогу щупал. Добрался до света. Разглядел. Трещина, в стене, но большая, пролезть можно. Втиснулся кое-как и попал, вроде как в пещеру, просторную и гулкую. В центре на каменном, троне или кресле, сидел Маринкин дед, в своем ночном обличье, доспехи, плащ... Руками опирался на большой меч. Смотрел на Пашу, как всегда, внимательно, цепко.
   - Ну, здравствуй, Павел, - сказал обычным голосом, - подойди, присядь. Беседа долгая у нас будет.
   Эхо подхватило - "Будет, будет". Кошкин подошел, сел рядом на камень.
   "Холодный", - подумал про себя, а вслух сказал, - Здравствуйте дедушка. За удачу, спасибо, только больше не нужно мне её. Вот возьмите обратно.
   И полез снимать оберег. Тот не снимался. То ли веревка, на которой висел, стала короче, то ли голова, во сне, больше была. Старик махнул рукой.
   - Не пытайся, не снимешь. Вот об этом и поговорим, Павел.
   Паша отметил, что во сне дед говорил без деревенских словечек и называл его не голубем, как обычно, а Павлом. И эхо пропало.
   - Прости, что сразу все не рассказал. Не поверил бы ты мне. Да и сейчас не поверишь, но послушай. Не все тебе в неведении быть.
   И старик рассказал спящему Паше, про силу чародейскую, про племя волхвов, про то, что, дескать, теперь он, Паша, является неким волшебным сосудом, хранящим эту самую силу для дедова наследника. Кошкин решил ничему не удивляться, сон ведь, и, в свою очередь, спросил.
   - Ну а наследник ваш, он где? И как я ему, все это передам? Я ж не умею.
   Дальше дед уж совсем заврался. Из его слов, Паша понял вот что. Он, Паша, не сам решил довезти Маринку до дома, не сам увлекся девушкой и даже не сам, оказывается, умудрился переспать с ней. Все было сделано, согласно дедову, колдовскому заговору, для зачатия кровного наследника.
   - Ну да, ну да, - Паша даже во сне возмутился, - вы пожелали, я сделал, чего проще! Дедуль, вот вы сами подумайте. Ну, приказали, гипноз там, телекинез, я ещё могу понять. Но диагностика беременности на таком сроке, в принципе невозможна. И потом, вас послушать, так вы получаетесь сутенер, какой то. Не стыдно?
   Кошкин насмешливо улыбнулся. Дед, грустно улыбнулся в ответ.
   - Не время сейчас каяться, но если тебе легче станет, то прости. Прости, что воспользовался тобой, тайно. Так надо было. Ты, рядом с внучкой оказался. Выбора у меня не было. Пойми, это моя последняя надежда.
   Пашу уже утомил этот разговор.
   - Да мне то что? Ваши проблемы. Ладно, пойду я.
   - Послушай, Павел... - начал, было, дед, но Кошкин уже проснулся. "Чего только не приснится, блин" - зевнул. Наверное, про Маринку думал, вот и, пожалуйста. А про Маринку и, правда, думал часто. Сам себе не признавался, но встречи ждал.
  
   * * *
  
   Утром Паша на рыбалку не поехал. Ну её к аллаху, такую. И так рыбу девать некуда. Мишка с Димычем, вдвоем, скорее, по привычке, собрались и отплыли. Паша еще повалялся в палатке и решил пойти по грибы. Поди, плохо, пожарить?
   Грибов набрал прилично, Мишкину корзинку, а она не маленькая. Всякие брал. И белых штук пять было, подберезовиков много и сыроежками тоже не брезговал. Уже обратно шел, когда неизвестный мужик ему дорогу заступил. Сильно заросший, в лохмотьях, вроде снайперского костюма "кикимора", из полосок, а ростом под два метра. "Бомж" - подумал Паша, - "Водку будет клянчить". Уже было такое.
   - Здравствуй волхв. Поговорить бы надо, - хрипло сказал бомж.
   - Водки нет, деньги кончились, - Паша попытался обойти его, но тот пройти не дал.
   - Хозяину леса твоё добро без надобности, - произнес надменно, - Аль не признал, волхв?
   Что-то это словечко стало Пашу преследовать.
   - Старый волхв с тобой беседу не закончил, просил меня за него договорить.
   Кошкину вспомнился сон, и он удивленно спросил
   - Это который, старый? Дед, что ль, Маринкин? А ты кто?
   - Говорю же , хозяин леса я, - с досадой сказал бомж, - лешим, еще, кличут.
   Паша, повнимательней, посмотрел на собеседника. Заметил, что уши у него торчали, как у эльфов в фильме "Властелин колец", а глаза, желто-зеленые с вертикальными зрачками.
   - А ведь и вправду леший, - запоздало испугался он. - Ну-у, раз такое дело, давайте. Поговорим...
   - Внимай мне, волхв, - торжественно сказал леший. - В доме, тебе ведомом, в сундуке кованном, лежит грамота, старым волхвом писанная. В той грамоте, наука, тебе изроченная.
   - Погодите, - Кошкин был сбит с толку, - грамота, сундук... А дом, это Маринкиного деда, что ли? Это он вас послал? Какая, вы говорите, наука?
   - Волхв, нынче, с тобой беседу вел, - леший, похоже, начинал злиться, но вида не показывал, - так не дослушал ты его. О том, как наследство передать, та наука. Неужто, сызнова, не понял?
   .- Погодите, погодите... Это же во сне было. Вы хотите сказать... То, что он мне говорил - правда, что ли?!
   - Уж, не сомневаешься ли ты, в словах волхва? - леший презрительно сощурился, - Волхв, правду рек.
   Паша, потрясенно, молчал. Глазам-то своим он должен верить? Двухметровый леший стоял напротив и на выдумку никак не тянул. Если это была правда, то Маринка от него беременна. Но и не это главное. Главное то, что дед, колдовством заставил Кошкина, с Маринкой переспать и все, кажущиеся чувства, не более чем морок.
   - Если все, правда, тогда.... -
   Кошкин призадумался, странностей вокруг хватало. "Неужели все, правда?", подумал и вдруг взорвался.
   - А ну, пошел отсюда!!- заорал, наступая на лешего, - Пошли вы все!
   От злости он осмелел.
   - Смотри, как они тут устроились?! Я вам кролик подопытный? Я вам покажу, заговор! Я вам устрою, суки вы драные!
   - Во-олхв, - леший смотрел с сожалением, - а ведь не стать тебе волхвом то. Ну, да моё дело маленькое, что надо - ты слышал.
   И пропал, как не было.
   Паша поставил корзину на землю, закурил.
   - Так значит дедушка? В темную решил меня использовать? - яростно размышлял Кошкин. - Мало того, что на внучку свою затащил, сводник старый, так еще и думать заставил, что по любви всё. А эта, хороша! - вспомнил про Маринку, - Пашенька! Любимый! - передразнил, - шалава лесная! Ну, погодите, братцы колдуны. Помнить будете Пашу Кошкина. Первым делом, как приеду в Москву, знакомые в гинекологии есть, Маринку на аборт устроить надо....
   Толстая ветка ударила Пашу по голове, сбив с ног. Он поднялся, потер ушибленное место. Злобно посмотрел на ветку-драчунью.
   - Ну да! Вы ж здесь все заодно! Запугать хотите? Не выйдет! Как решил, так и сделаю.
   Лес, угрожающе, зашумел. Толстенный сук упал на землю, в нескольких сантиметрах от Паши.
   - Ну, не аборт, ладно! - пошел на попятную Кошкин, обращался он, почему-то к дереву, которое его ударило, - но жениться не заставите! И не думайте!
   Лесное волнение улеглось. Паша пнул ногой корзину, грибы разлетелись по траве. Стало жалко грибов, собрал назад. Плюнул на упавший сук и зашагал к лагерю.
   Парни, приехали с небольшим уловом, но довольные.
   - Кот, ты, чем тут занимался? - спросил Мишка.
   - Короче, ребят, уехать мне надо. Дела в Москве образовались.
   - Так тут же мобила не берет, как ты дозвонился?
   - Да я отъезжал, - неопределенно махнул рукой. - В общем, поехал я.
   Паша загрузил вещи в машину. Попрощался с удивленными друзьями и уехал.
  
   * * *
   Маринка, Пашу не ждала, но обрадовалась, увидев его в окно. Выскочила на крылечко.
   - Ты что так скоро, Пашенька? Неужто соскучился?
   Паша, принял грозный вид, подошел, сказал сквозь зубы.
   - Ну, привет, колдунья семейка. А не расскажете ли, как это вы с дедом меня охмурили и с тобой спать заставили? Из-за наследничка вашего!
   Девушка окаменела лицом и задом, неловко убралась в избу. Паша, постояв, вошел следом. Она лежала на кровати, плакала.
   - Теперь то, что реветь. Дело сделано. Я, сказать, тебе приехал... - помолчал, - чтоб ты не рассчитывала, продолжения не будет.
   Маринка плакать перестала, отвернулась к стене и глухо сказала
   - А я и не надеялась. Мне дедушка все рассказал, сразу, как ты уехал. Я тогда уже поняла, ничего у нас не выйдет. Так что не переживай Пашенька, ни на что я не рассчитываю. Не волнуйся, ни за меня, - опять заплакала, - и ни за кого.
   - Вот что ты ревешь? Что ты ревешь? Что хотела, то и получила.
   Маринка вскочила с кровати.
   - Что я хотела?- крикнула, глядя Паше в глаза. - Что я хотела? Я ведь, правда, люблю тебя! Думала, и ты полюбил, а ты, - всхлипнула, - по дедову приказу.
   - Хочешь сказать, что ничего не знала? Ни сном, ни духом? - ехидно спросил Кошкин.
   - Не веришь? Да я бы никогда, - присела на кровать, - ни за что.
   - А деду, ты, что сказала?
   - Дедушка мне все объяснил. Этот ребеночек... Он, очень нужен.
   - Тебе?
   - И мне тоже, - сквозь слезы улыбнулась Маринка, - но тебе Паша, об этом думать не надо.
   - В смысле о ребенке? Так я не отказываюсь, могу принять посильное участие, в смысле, материально там.
   - Поезжай домой, Пашенька, - неожиданно спокойно сказала Маринка, - я же говорю, не о чем тебе волноваться. И денег мне твоих не надо.
   - А ты?
   - Сама доеду.
   - Как знаешь. Кстати, дед твой говорил, что мне наследнику передать что-то надо. С этим то как? Кстати, где сам дед-то? Виновник торжества.
   - Помер.
   - Как помер? - не поверил Паша.- Ты что?
   - Вот так. Мне все рассказал, наказ оставил и ушел на капище помирать.
   Кошкину стало не по себе. Он чуть было не сказал, мол, я же с ним недавно разговаривал.
   - Ты это Марин, - сказал, запинаясь, - ну, соболезнования мои...
   - Спасибо.
   - Может, все же, вместе поедем? Ты собирайся, я подожду.
   - Да нет, Паш, езжай. Я останусь. У меня дела тут еще. А про наследство... Когда пора будет, я тебя найду и передашь.
   - Так ты вообще, что ли, в Москву не собираешься? Ну, понял. Ладно.... Тогда, до свидания?
   - До свидания.
  
   Он вышел на улицу, сел в машину, посмотрел еще раз на дедову, нет, теперь уже, Маринкину избу, и уехал.
  
   В Волгограде, Паша, заправил бак, заполнил канистру. Попил кофе в бистро, там же, на заправке и поехал дальше. Настроение было паршивое. Не покидало чувство, будто потерял что-то. Даже ехать мешало чувство это. Он притормозил, съехал с дороги.
   _ Я её не люблю, - сказал вслух, - это наваждение. Колдовство, наверное, и после дедовой смерти действует, вот мне и мерещится всякое.
   Легче не стало. Кошкин вышел из машины, побрел к лесу и прогуляться, и от лишнего кофе избавиться. Поливая березку, опять, четко, раздельно произнес.
   - Я. Её. Не люблю.
   Чуть повернув голову, увидел надпись, вырезанную на березовой коре, чьей то безжалостной рукой, "Паша - дурак". Он перечитал еще раз. Воспринял это сразу, как начало диалога.
   - Та-ак! - угрожающе выдохнул, - Паша значит дурак, а вы, блин, умные? Да?
   Он отскочил от березы, побежал обратно к машине. На обочине повернулся и, обращаясь к лесу, заорал.
   - А если вы мне своими штучками всю жизнь поломаете? А? Это как? Нормально?
   Лес молчал.
   - Волшебнички, мать вашу...- уже садясь в машину, бормотал Паша.
   "Нива", громко рыкнула. Без сигнала поворота развернулась, через сплошную линию и покатила, обратно к Волгограду.
   * * *
  
   Уже наступила ночь, когда Кошкин подъехал к избушке. Свет не горел.
   - Спит, - подумал Паша, - ну что ж, разбужу.
   Постучал костяшками пальцев по двери. Тишина. Постучал сильнее. Крикнул в закрытую дверь.
   - Марин! Это я, Марин, открой!
   Ни звука. Подергал за ручку, дверь подалась внутрь. Паша потихоньку вошел. Нашел выключатель, щелкнул, зажег свет. Подошел к Маринкиной спальне, заглянул. Нету. "Да где ж она?". Заглянул в дедову. Походил по дому, надеясь, что вот-вот появится. Никого! Кошкин сел на диван, размышляя вслух.
   - Значит так. Уехать, так быстро, она не могла. Дверь открыта. Так она в деревню пошла, к кому-нибудь! Скучно одной и страшно.
   Паша облегченно вздохнул, вскочил с дивана и вскоре уже шагал к деревне. Как на грех, все окна были темными. Паша закурил, покрутил головой и заметил в одном из домов неяркий свет. "Телевизор смотрят. Может и Маринка там?". Кошкин открыл калитку, опасливо пригляделся, нет ли собаки? Темень стояла непроглядная. Ну, ничего не видно. Плюнув на безопасность, Паша подошел к крыльцу, поднялся по ступеням и смело постучал в дверь. Еще раз. Раздались шаркающие шаги, и старушечий голос из-за двери спросил.
   - Кого принесло? Чего надоть?
   - Бабуль, я из города, - начал Кошкин.
   - Вот и ступай отседова в свой город, - отрезала бабка
   - Да нет, бабуль. Вы не думайте. Я хороший человек.
   - А хороший, так по хорошему и ступай. Местов нету.
   - Да вы не поняли. Я Маринку ищу. Которая с дедом в лесу живет.
   - Колдунова, что ль, Маринка?
   - Да, да! У вас, её нет? Или, может, знаете, к кому пошла?
   - Давеча была, - ответила старуха, - молоко утрешнее брала. А ты, мил человек, кто Маринке будешь? Жених аль муж?
   В бабкином голосе послышалось явное любопытство.
   - Да нет бабуль. Мы работаем вместе, в больнице.
   - В больнице? А ты часом, милок, не доктор будешь?
   Любопытство достигло предела. Ну в конце концов он скоро будет доктором, а контакт с местным населением сейчас так нужен и фельдшер соврал.
   - Доктор, бабуль, доктор.
   Загремел отодвигающийся засов, дверь распахнулась. Старушенция, почти ласково, раскудахталась.
   - Так, а что ж ты, доктор дорогой, в дверях стоишь. А и проходи ж в дом. Поговорим. Угощу, чем-нито.
   Паша зашел, размышляя про себя о том, как любят медицину на селе.
   Бабку звали Мария Акимовна. Она тут же кинулась накрывать на стол. Приговаривала.
   - Вот Маринке то свезло, так свезло. Молодой, да пригожий, да и доктор, к тому ж.
   - Да нет, бабуль. Мы просто работаем вместе.
   - Вот я и говорю, свезло Маринке то, с таким доктором, вместе, работает, - а глаза у бабки хитрые.
   - Мария Акимовна, а куда Маринка могла пойти? Да еще ночью. Не знаете.
   - Да откуда ж я знаю. Она не докладывалась. Дверь то, ты говоришь, отворёна? Ну, значит здесь, где-то. Уезжала б, заперла бы, дверь то. Придёт, погоди.
   Акимовна зажгла газ, поставила сковородку на огонь. Паша вспомнил, что в машину ребята погрузили ему два пакета с рыбой, а Мишка сунул корзину с грибами. Мол, где он в Москве грибов возьмет?
   - Пропадет ведь, - решил Паша и сказал бабке, - Мария Акимовна, у меня в машине рыба есть. Может, я принесу?
   Бабка насторожилась.
   - Кака, така рыба? Как называется? Не японская?
   - Нет, - ответил удивленный Кошкин, - отечественная. Судак есть, жерех, щуки должны быть.
   - А суши, - с ударением на последний слог спросила бабка, - суши нет.
   "Ни хрена себе!" - подумал Паша, - "добралась цивилизация"
   - Не-ет, - с уважением к просвещенной в кулинарии бабке, сказал Кошкин, - суши нет. Грибы есть. Не хотите? Сам собирал.
   Бабку будто током ударило. Глаза грозно засверкали. От былой приветливости не осталось и следа.
   - А ну! - сразу ставшим противным голосом сказала старуха. - А ну пошел отседова, вражья сила.
   - Мария Акимовна, да вы что? Что с вами? Я ж просто предложил, - забормотал оторопевший фельдшер.
  
   - Предложил?! - бабка наступала на него со сковородой в руке, - я те предложу! Я те так предложу, ты предлагать зарекёсся. Доктором он прикидывается.
   И замахнулась сковородкой на Пашу. Как ошпаренный, лжедоктор, выскочил из бабкиного дома. Направился обратно к избушке, озадаченно бормоча вслух.
   - Психи, блин, ненормальные. Суши им подавай. Простую рыбу жрать уже не хотят.
   Что бы стала понятна метаморфоза, произошедшая с бабкой, нужно рассказать следующее.
  
  
   Три года назад, дело было. Попросились к Акимовне ночевать трое городских парней. Студенты, наверное, а может и нет, кто их разберет. Молодежь, одним словом. Акимовна пустила и денег предложенных не взяла, чего там.
   Дело к вечеру было. Бабка отварила картошки с укропом, достала соленых грибов, огурцов (лучше всех солила огурчики то), компоту открыла банку, вишневого и пригласила гостей отужинать. Те приглашение приняли и от себя, выставили на стол, рыбные консервы, большую, красивую бутылку водки и заграничное пиво в жестяных банках. Чего греха таить, выпить Акимовна была охотница и с удовольствием села ужинать с гостями.
   Выпив по рюмке, гости водку пить больше не стали (вот странно то), но отдавали должное бабкиному харчу, запивая его пивом и не забывая к радости хозяйки, наливать ей вина, как она по-деревенски, называла водку. Курили приезжие тоже странно, одну папироску на всех, по очереди, глубоко и долго затягиваясь. Разговаривали, много смеялись. Веселые были.
   Акимовна в разговор не лезла, больше слушала, но сути так и не поняла. Списала это на выпитое вино и деревенскую свою темноту. После очередной рюмки, ей вдруг так понравились гости, что она захотела сделать для них, что-нибудь хорошее, приятное им.
   - Понравились грибки то? - с умилением спросила она - Щас сыночки еще принесу, обождите - и с кряхтением стала подниматься.
   - Да не трудись, бабуль - один из парней, кажется, Гошей его друзья называли - у нас у самих грибочки есть.
   Все трое, дружно засмеялись. Гоша достал из рюкзака целлофановый пакет, открыл, завернул края и положил на стол.
   - Кушай, бабуль - и, переглянувшись, ребята опять засмеялись.
   Акимовна глянула на угощение. Грибы не грибы, какие-то комочки склизкие.
   - А что ж это за грибы-то? - спросила она - Соленые аль как? На сырые, уж больно похожи.
   - Сырые и есть, бабушка - отозвался еще один из парней, как звать его бабка не запомнила - Сейчас мода такая в городе, все сырое есть. Рыбу там...
   - Да знаю я, не совсем темная - телевизор у Акимовны был и, хотя показывал плохо, но про то, что в городе, почем зря, едят сырую рыбу, она слышала. - Суши её зовут, рыбу ту, - блеснула знаниями - Японская, вроде?
   - Во, во! - обрадовался чему-то Гоша - Японская. И грибы эти, бабуль, тоже, как бы, японские.
   И предупредительно налил бабке водки.
   Ну, все стало ясно. У них, у японцев все не как у людей. Акимовна, зачерпнула ложкой из пакета грибов, выпила и закусила заморским деликатесом. Вкуса не почувствовала никакого, да и шут с ним, со вкусом то. Зато теперь бабка имела полное право, рассказать соседям, что угощалась не чем-нибудь, а японскими грибами. Предвкушение этого рассказа было таким чудесным, что несуществующий вкус грибов в миг превратился в восхитительный. Ну ничего слаще не едала!
   - А название то у них, какое? - спросила порядком захмелевшая Акимовна
   - Называются они, - Гоша поднял вверх указательный палец - Правильные грибы!
   - Правильные? - переспросила, запоминая - Вот чудно то, прости господи.
   Посидели еще. Бабка выпила под грибочки еще две рюмочки. Гости закурили очередную папироску. Немного времени спустя, Акимовна глянула на часы, висевшие, напротив, на стене. Глянула и обомлела! Нет. С часами все было в порядке, а вот гвоздик, на котором часы висели! Это был вовсе и не гвоздик. Тонкая змея с раздвоенным жалом, извиваясь, выползала из стены. Тихонько ойкнув, Акимовна показала пальцем на змею и повернулась к Гоше, что бы он, посмотрев, развеял её страхи.
   "О-охти, страсть господня!!"
   Вместо Гоши, рядом с ней, сидело чудище с обвислою мордой, свисающим изо рта, огромным языком и капающее слюной. Чудище мелко тряслось и смотрело, фиолетовыми глазами, недобро. Боковым зрением, увидев остальных соседей по столу, бабка поняла.
   "Вот и всё!"
   В груди похолодело, затряслись и руки и ноги. В голове сумбурно проносились обрывки молитв. Зажмурила глаза. "Господи, помоги и помилуй. Сгинь, сгинь нечистая сила". Нет, не сгинула.
   Вдруг, Акимовна поняла, что надо обхитрить чудищ. Надо сказать им, что пойдет за чем-то там, а самой бежать. Бежать! Поднявшись на предательски дрожавшие ноги, она бочком-бочком, мимо страшных гостей, двинулась к двери, бормоча.
   - Вот я вареньица то, яичек, грибочков я щас, блинков напеку...
   Дошла до двери, толкнула открывая. Между ног в избу проскочил мелкий бес. То, что это был бес, бабка поняла в доли секунды.
   - Сколько ж их! - ужаснувшись, выскочила, наконец, на спасительную улицу. Чудища в избе мерзко ревели, не иначе собирались в погоню. На улице было тоже страшно, но не так как в доме. Теплилась надежда спастись.
   - К Марковне, - решила бедняга - А что Марковна то, сделает, обоих и сожрут, - возразила сама себе, - К участковому, к Федору надо, вот куда. У него и оружие есть, и сам человек опытный, служилый. Сумеет оборонить бабушку. А вдруг не сумеет? Вдруг не сладит с окаянными? Ой ты, страх Господень, что ж будет то?
   Мысли неслись сами по себе. На крыльцо выскочило чудовище и то ли зарычало, то ли залаяло. Акимовна, во всю старушечью прыть, понеслась по улице. Вот и нужный дом. Задохнувшись от бега, кричать бабка не могла. Подбежала к окну, побарабанила и, думая как правильно все рассказать, кинулась на крыльцо. Через минуту дверь отворилась. Сразу стало понятно, что это конец. Из дверного проема на Акимовну зыркало чудище еще страшней прежних.
   - Значит, всех уже извели, - поняла несчастная старушка - я последняя.
   Рука нащупала черенок, прислоненной к перилам, совковой лопаты. Размахнувшись, она, со всей невесть откуда взявшейся силой, саданула чудищу, прямо в его поганое рыло. Всхлипнув, порождение тьмы, упало обратно в избу, загремев при этом ведрами да тазами. Это то Акимовну и сгубило! На шум примчались еще два исчадия. Накинулись, отняли лопату и стали бабку убивать. Только разок, она успела ткнуть сухоньким кулачком в ненавистную морду, крикнула осипшим голосом - Господи прости! - и, дернувшись, обмякла.
   Очнувшись, Акимовна никак не могла взять в толк, почему она лежит на кровати, в, Федора, участкового, доме и почему окружающие её сам Федор, его жена Валентина, сын Генка и деревенская медсестра Ольга, смотрят на неё как-то, испуганно, что ли. Странно смотрят, одним словом. О ночной баталии, бабка не вспомнила, в ту минуту, ну ничегошеньки. Настало время рассказов.
   Федор, участковый, рассказал о том, как его разбудил стук в окно. Привычный к такому участковый, еще толком не проснувшись, отворил дверь и, как только глаза обвыклись, увидел летящую в него лопату. Больше участковый ничего не рассказывал.
   Валентина, жена его, рассказала о том, что, услыхав в сенях грохот, она как была в исподнем, выскочила из комнаты, включила свет и увидела лежавшего на полу в сенях мужа, а на крыльце, с лопатой наперевес и горящими глазами, Акимовну. По признанию Валентины, ей стало страшно, такой был взгляд у старухи. На помощь пришел сын Федора и Валентины, старшеклассник Генка. Вдвоем с матерью им удалось обезоружить бабку, повалив на землю, при этом вредная старушенция брыкалась, как стадо диких коней и, даже, съездила кулаком Генке в глаз, так, что на этом месте, сейчас, назревал приличный фингал. Быстрым, свистящим шепотом она уговаривала Валентину с Генкой сгинуть и провалиться. Непонятно, когда Валентина испугалась больше, когда увидела лежащего в сенях мужа, когда увидела Акимовну с лопатой или когда та потеряла сознание, Валентина подумала, померла. Погнала Генку за медсестрой.
   Ольга, сельская медсестра, рассказала о том, как втроем с Генкой и Валентиной они занесли в дом бабку и участкового и она, Ольга, стала приводить их в чувство. Первым пришел в себя участковый. Долго крутил головой, охал, но как только, полностью оклемался и услышал рассказ жены, быстро надел милицейскую форму, вышел из дому, и с час его не было.
   Опять взял слово участковый. Придя в себя и узнав о произошедшем, Федор смекнул, дело не чисто. Он отправился прямиком в бабкин дом, где и застал троих гостей, мирно спящих кто где. Учуяв, характерный, запах анаши, в армии Федору доводилось сталкиваться, а разок и пробовать это зелье, милиционер обыскал вещи приезжих. Нашел он объемистый сверток с травой и два целлофановых пакета с непонятного вида продуктом. Выйдя из дома, он, снаружи, подпер дверь поленом и побежал к председателю, с целью, позвонить в райотдел милиции.
   Все это время, бабка лежала тихонько, как мышка. Слушала недоверчиво, крестилась в некоторых местах повествований, переживала. Ведь она, всегда, даже выпивши, была безобидной и доброй. В процессе рассказа, память потихоньку, смутными картинками возвращалась к ней и теперь, то, что вспомнила, она без утайки, очень страдая, поведала односельчанам. Про приезд постояльцев, про застолье, про японские, правильные грибы. А дальше, что смогла вспомнить, то и рассказала.
   - Ну, ясно, - сказал умный старшеклассник Генка. - Это грибы, эти... как их... галюцигенные.
   - Галлюциногенные, - поправила медсестра Ольга
   - Точно они. Дурманные, одним словом. Наркоманы их жрут, что бы кайф получить, ну удовольствие вроде.
   - Ну уж и удовольствие? - не поверила Акимовна.
   - Это кому как, - ухмыльнулся Генка. - А ты, значит, бабушка Акимовна, приобщилась? - и заржал, подлец.
   - Короче, Акимовна, - вступил в разговор участковый. - Ты в другой раз, прежде чем, какую гадость в рот пихать, подумай десять раз. Это я тебе как участковый говорю.
   И потер рукой громадный, красный шишак на лбу.
   - А если б тебя мухоморами накормили, - вставила Валентина.
   - Да, нешто, я мухоморов не знаю, - тихо, как бы про себя, сказала Акимовна.
   Ближе к обеду, приехала машина из райотдела. Шутники так и спали. Федор с приехавшими коллегами разбудили их, погрузили в машину и повезли в райцентр.
   История эта, мгновенно разнеслась по округе, обрастая, по мере удаления от первоисточника, все более и более фантастическими подробностями. Акимовна, надолго, стала предметом обсуждения местных жителей.
   Генка, наверное, в отместку за фингал, при встрече с бабкой, громко ржал и обидно называл её то наркошей, то содержательницей наркопритона. Так что Акимовна, завидев старшеклассника, поджимала губы и старалась быстрей исчезнуть из поля его зрения. Приезжих на постой Акимовна больше, категорически, не брала, а, увидев по телевизору, что-нибудь о городских, кулинарных изысках, плевалась и мелко-мелко крестилась.
   * * *
  
  
   Паша пришел обратно в избу. Маринки по-прежнему не было. Он покурил на улице, зашел в дом и прилег на диван. Сегодняшний день был полон событиями, но вспоминать не хотелось. Устал. "И где её черти носят?" - подумал Кошкин и вскоре уснул.
   Когда Маринка подошла к дому сразу увидела в окне свет. Не испугалась, удивилась. Зашла в избу, увидела спящего Кошкина, охнула, прислонилась спиной к дверному косяку. Смотрела на него.
   Паша проснулся, открыл глаза. Маринка сидела рядом, на диване. Увидев, что он не спит, тихо спросила.
   - Забыл, что-нибудь, Пашенька?
   - Забыл, - сказал Паша, обнимая Маринку и притягивая к себе, - забыл.
   С полчаса они не разговаривали. Целовались. Наконец, Паша, слегка отстранив девушку, шутливо-строго спросил.
   - Где тебя носило, шалава полуночная? Я ждал, ждал.
   - С дедушкой ходила прощаться, - серьезно ответила Маринка, - положено так.
   И чуть помолчав, добавила, с улыбкой, но глядя настороженно.
   - А смотри, как колдовство действует, а ты, раньше, не верил.
   - Марин, я ехал.... Все хотел тебе сказать. Я... - Паша запнулся, - мне кажется, что колдовство тут вовсе ни при чём. А если и причем, - снова поцеловал её, - то оно мне нравится. Пусть так и остается, что ли?
   У Маринки вмиг слезы навернулись, женщина, что взять. Блестя влажными глазами, кивнула.
   - Пусть...
   Под утро Кошкин опять уснул. Маринке не спалось, лежала рядом, смотрела на Пашеньку, держала его руку в своей. Потом встала, принялась хлопотать, завтрак готовить. Женщина есть женщина.
   После завтрака поговорили, решили остаться еще на пару дней. Паша рассказал, как искал её у бабки, Марии Акимовны. Маринка, бабкину историю с грибами знала. Рассказала Паше, посмеялись. Взяв трехлитровую банку, девушка сказала.
   - Чувствуй себя хозяином, я к твоей обидчице, за молочком пойду.
   - Не многовато будет? - засомневался Паша, глядя на банку.
   - В самый раз, - и сделав большие глаза, таинственным голосом добавила, - нам же теперь на троих надо!
   Паша походил по дому, не зная чем заняться. Заглянув в дедову спальню, увидел, небольшой сундучок. Тут же вспомнил встречу с лешим. "... В сундуке кованном, лежит грамота, старым волхвом писанная..." Насчет кованного, леший, видно для красного словца, соврал. Деревянный сундучок, правда, с красивой резьбой, но никакого железа. Паша попытался открыть, не вышло. Тогда недолго думая, взял сундучок и отнес, положил в машину. Заодно вытащил рыбу (пропах весь салон), и корзину с грибами. Отнес в дом, хозяйке. "Суши будем, есть"- улыбнулся вспомнив.
   Два дня пролетели незаметно, да и неудивительно. "Влюбленные часов не замечают". Наконец собрались в Москву. Выехали рано утром. Маринка опять не выспалась. Убиралась, готовилась в дорогу. "В машине посплю! - решила. Так и вышло. После Волгограда, перебралась назад, кое-как примостилась и уснула.
   Паша старательно объезжал выбоины на дороге, время от времени оглядывался назад и улыбался. Недели не прошло, как начался отпуск, а так все изменилось. Теперь ему было понятно, почему мужчин и женщин, иногда называют половинками друг друга. Что странного? Одна половина его, Паши Кошкина, вела машину, а вторая, тихонько спала на заднем сиденье.
  
   * * *
  
   Москва, встретила проливным дождем. Щетки дворников не успевали отбрасывать воду с лобового стекла. Поехали медленней. Да остальные машины ехали потихоньку. Все понимали, что в такую погоду, гнать не следует.
   В квартиру поднялись вдвоем, Паша тащил вещи. Тетка, Маринке обрадовалась, но удивилась - "Что ж так рано приехала то? Не отдыхается?" После рассказа о смерти деда, тетка ушла в комнату. Плакать. Маринка, следом, утешать. Паша поскучал на кухне, осматриваясь. Наконец Маринка вышла, развела руками. Тетка не успокаивалась. Не удивительно, отец, как никак. Понимать надо.
   В дороге, Паша, как о само собой разумеющемся, Маринке говорил.
   - Заедем к тетке твоей, и домой, ясно?
   Маринка особо не возражала, но сейчас, виновато посмотрев на Кошкина, сказала.
   - Мне, Паш, пока, с тёть Верой остаться надо. Ну куда я сейчас?
   Паша понимал. Они поцеловались в коридоре, попытались договориться о встрече, но пока, все было неясно. Пообещав Маринке звонить, часто-часто, Паша поехал домой.
   Прасковья, встретившая было с радостным мявом, неожиданно шарахнулась от вошедшего Кошкина и убежала в кухню и где-то затаилась.
   - Киса, кисонька, - позвал Паша, - Ты что, Прасковья, кормильца не узнала?
   Кошки не было видно. Паша, сходил еще раз в машину. Перетащил все, что нужно домой. Принял душ, сделал себе чаю. Позвал Прасковью, тщетно. "Наверное, оберег колдовской чует" - подумал. Наконец, с чаем и сигаретой, забрался на диван. С ногами, в уголок, как любил. Что ни говори, а дома хорошо!
   Прасковья так и не появлялась. Посмотрев телевизор и побездельничав, Кошкин принялся разбирать вещи. Дедов сундук поставил на журнальный столик и вернулся к нему, когда закончил с остальным. Попытался открыть. Сначала решил поискать потайную кнопку. Весь ощупал, везде понажимал, без толку. Тогда вооружившись отверткой, попытался сломать замок. Ничего не вышло. Вроде деревянный, а как каменный. Отчаявшись, Паша, полез в ящик с инструментами, достал дрель и стал сундук сверлить. Сверло задымилось, а на нем ни царапины. От злости, треснул по упрямцу кулаком, только руку отбил. Зашипел.
   - Надо сказать - "Яви мне свои тайны", ларь и отвориться, - услышал Паша, ненастоящий какой-то, голос.
   Он обернулся, поискал глазами и увидел, у окна, нелепого мужичка. Ростом до подоконника. С лицом как печеное яблоко. В любой пивной, можно было увидеть подобного персонажа, только этот был забавней. Нос, длинной картофелиной, на голове не поймешь что, гнездо воронье. Лохмы, соломой торчали во все стороны, а вот уши, внушали уважение. Огромные, оттопыренные. Подуй ветер, и унесло бы мужичка на ушах, как на парусах. Особого страха Кошкин не почувствовал, привыкать видно начал к необычному. Да и не внушал этот персонаж страха. Странно просто было, в Москве ведь, дома.
   - Ну. И кто ты такой? - спросил Кошкин
   Мужичок смотрел без страха, но заискивающе.
   - Домовые мы, - сипловатым голоском сказал мужичок, - домовой, тоись, я.
   - А откуда ты? - спросил Паша, не сомневаясь, что, скажет гость.
   - Знамо откуда. У старого волхва жил. Теперь у тебя, стало быть, жить стану.
   - Ну, во первых я тебя не приглашал, а во вторых, ты как сюда попал?
   - Дык, с тобой приехал. Аккурат, когда ты вещички грузил, я в твоей повозке и угнездился. Ну и приехал, тоись.
   - А зачем тебе со мной ехать надо было?
   - А пошто мне в пустой избе оставаться, каку заботу имать? - вопросом на вопрос, ответил домовой.
   "Вот и еще дедов подарочек" - подумал Паша и спросил гостя.
   - И что же мне с тобой делать прикажешь?
   - Ты волхв, тебе виднее.
   - То, что волхв, я уже в курсе, - сказал Кошкин и устало потер лоб. - Так что ты там говорил? Что сказать надо?
   - Яви мне свои тайны, - повторил домовой, - и руками вот так сделать. -
   Он скрестил перед собой руки, потом развел их в стороны и поднял вверх.
   - Ну? И не открывается.
   - Дык ведь ты же волхв. Ты говорить должон, - поразился его безграмотности мужичок. - Нам энто не по силам, да и ни к чему энто нам.
   - Кому вам?
   - Ну, мне, тоись.
   Паша постоял, приготовился. Сказал нужную фразу и руками сделал, как гость показывал. Ничего не произошло.
   - Ну и что теперь не так? - сердито спросил Кошкин.
   - То нам неведомо.
   - Ладно, еще раз.
   С третьего раза получилось. Крышка сундучка медленно, без скрипа откинулась. Паша пораженно молчал. Ждал ведь этого, но все равно удивительно. Он даже гордость почувствовал. Покосился на домового, "как впечатление?" и сказал, ни к кому не обращаясь.
   - Вот так вот!
   Заглянул внутрь. Стал вынимать содержимое и раскладывать на столике. Так, книги старинные. Ого, тяжелые. А обложечки то металлом отделаны. Неужели золото?! Если да, то, сколько же одна такая книжка потянет? Пожалуй, немало. Зеркало в металлическом обрамлении. Никак, тоже золото? Да-а, блин. Свитки, судя по всему, берестяные.
   Странно, в таком окружении смотрелась обычная общая тетрадь, ничем не отличающаяся от десятков тех, в которых вел свои конспекты Кошкин. Вроде леший говорил о грамоте, а грамота это вроде свитка. Паша наугад развернул один из них, попробовал почитать. Написано было старославянской вязью. Кошкин посмотрел, сказал про себя - "Играл, и не угадал ни одной буквы". Пооткрывал книги. В одной, та же история. Две написаны дореволюционной кириллицей, с ятями и прочим. Прочесть можно. Кошкин немного почитал, ничего не понял. Взялся за тетрадку. Оказалось её леший, и назвал грамотой, черти б драли его склонность к торжественным оборотам. На первой странице, обычными буквами, крупно было написано - "Павел, прочти внимательно!" Дальше, покойный колдун, длинно излагал инструкции по овладению знанием (так по тексту). Кстати, написано было все, нормальным, литературным языком. "Дед, видно, там, в деревне притворялся по привычке" - подумалось Паше. Один из абзацев был выделен. Он гласил примерно следующее: "Чему тебе учиться, Павел, а чему нет, сам решишь. Но запомни! Для передачи наследства, тебе понадобится точное знание одного заклинания и обряда. Сделать это будет необходимо там, где и получил его. Все необходимое для этого, собрано здесь, в этой тетради".
   Пашу оторвал от чтения грохот, а потом вопль из кухни. Он метнулся туда. Домовой сидел у перевернутой кошачьей миски и выл, держась рукой за загривок.
   - Что еще такое? - крикнул Паша.
   Домовой показал свободной рукой на кошачью миску.
   - Хотел объедочки докушать, а тут, зверь лесная, - показал на кошку, - на меня как сиганет и почала когтями рвать. Насилу отбился.
   Он встал, заковылял по кухне.
   - Хозяин, а ить не ужиться, нам двоим с энтим аспидом, давай его пустим куда-нито. Пущай идет себе, тоись.
   Вид у Прасковьи и, правда, был грозный, шерсть дыбом, глаза горят. Она сидела на холодильнике и злобно наблюдала за происходящим. Кошку можно было понять - сначала долгожданный Паша приходит домой изменившимся. Хоть и видно, что Паша, но чужой, непонятный, а отсюда и страшный. Потом неизвестное Прасковье существо, посягает на святое, на её миску. Нет! Этого стерпеть кошка не могла. Издав боевой клич, Прасковья кинулась на пришельца, стоящего на четвереньках над миской, вцепилась когтями в шею и тут же запрыгнула обратно на холодильник. Неясно кто испугался больше, но Прасковья чувствовала себя победителем.
   - Во первых, я тебе не хозяин, - Кошкин разозлился, - а вот ей, - махнул рукой на холодильник, - ей - хозяин.
   Кто кому хозяин, на то у Прасковьи были свои мысли.
   - И если мне придется выбирать, кого выгнать,- продолжал Паша, - то я знаю, кого выберу.
   Домовой подошел к раковине, открыл дверцу, ведущую к помойному ведру. Посмотрел и, уже вполне миролюбиво, сказал.
   - Дык и я говорю, зачем гнать, тоись? Давай её в клети запрем, - показал пальцем на дверцу, - а харч, в щелочку пропихивать станем.
   - Вот и иди туда сам, - обозленный Кошкин вышел из кухни.
   Он, раздраженный, вернулся на диван, закурил и углубился в изучение послания колдуна. Оказывается, для того, что бы понять старые рукописи, надо было сказать то же, что и при открытии сундука, только руками разводить не надо, одну положить на книгу, а второй держать оберег.
   "Ну, на первый раз хватит! - решил Паша. Пошел на кухню, проверить как там дела. Прасковья, все так же, сидела на холодильнике. Домового видно не было. Паша открыл банку шпрот, отрезал хлеба. Дверца под раковиной приоткрылась.
   - А мне, значить, харч то, в щелочку пропихивать станешь? - деловито спросил домовой.
   Кошкин, молча, отрезал еще ломоть хлеба, положил половину шпрот на тарелку и жестом пригласил гостя за стол. Тот подошел, взял угощение и пошел было под раковину.
   - Ну-ка стой, - приказал Паша, - садись за стол, поешь.
   За стол домовой не сел, устроился на полу в уголке, объяснив, что ему так, дескать, сподручнее. Ел шумно, с чавканьем и сопеньем. Паша не выдержал.
   - Послушай, ты хоть и домовой, а о приличиях должен был слышать. Пришел в гости, сел на полу, так ешь нормально, не чавкай.
   Домовой обиделся, но чавкать перестал. Поел, встал и направился к раковине, бормоча под нос.
   - В гости! Не в гости, а жить я тута стану.
   Кошкин, провожая его взглядом, воскликнул.
   - Ну вот какой ты домовой? Посуду за собой, в раковину, не поставил даже. А домовой убираться должен. Может, и готовить? Не помню. Но убираться точно должен. А уж посуду помыть....
   - Кто энто тебе наплел? - домовой не ожидал такого развития событий, - про то, чего домовой должон, а чего нет? Ты, знамо - волхв. Ты приказываешь, я делаю. А вообче, нам, энто без надобности.
   Но тарелку в раковину отнес. Правда, при этом разбил. Виновато посмотрел на волхва, залез к ведру (где он там помещался?) и в этот день больше не появлялся.
   Паша попробовал еще почитать. Неохота. Позвонил Маринке.
   - Ну, как у вас? Как тетка? - спросил.
   - Все так же, - ответила Маринка, - хоть плакать перестала.
   Кошкин не стал ей рассказывать про домового и про свои опыты в колдовстве, только про Прасковьины страхи рассказал. Маринка поохала, порассуждала. Потом, ласково, как она умела, сказала.
   - Пашенька, я по тебе, уже, соскучилась.
   - И я по тебе.
   Повздыхали. Условились созвониться завтра с утра и попрощались. Паша, вдруг вспомнил про Леночку. Попытался представить, что ей скажет. Ничего, конкретно, не придумал, но в груди, неприятно, заныло. Леночка была ни в чем не виновата и к Кошкину относилась хорошо, но, что же тут поделаешь. Судьба.
   * * *
   Все две недели оставшегося отпуска, Паша, проводил за книгами. Сначала ему быстро надоедало, но когда, после удачно совершенного заклинания, получилось, из ничего, сотворить батон хлеба, оригинал лежал на столике, он почувствовал вкус к колдовству. Первые опыты, так уж вышло, выпали на продукты питания. Паша сначала боялся их пробовать, но после того как домовой умял сотворенный хлеб и яблоко- антоновку, решился. Вкус ничем не отличался от оригинала. Паша вспомнил, что читал у братьев Стругацких в книге "Понедельник начинается в субботу". Там, начинающий колдун, творил, то несъедобную грушу, то огромного, уродливого комара. На самом деле брака не получалось. Если Кошкин делал, что-то, неправильно, то не происходило вообще ничего. Попеняв братьям на незнание жизненного материала, Паша, продолжил опыты.
   С Маринкой созванивались по несколько раз в день. То Паша порывался приехать, то Маринка рвалась к нему, но все время что-нибудь мешало. Сначала, к тетке приехали родственники покойного мужа с многочисленными чадами а, потом, когда Маринка собралась к нему, позвонила Леночка и сказала, что сегодня приедет. Она уже знала, что Кошкин вернулся, но встречались, после отъезда первый раз.
   Он сидел в комнате, занимался, уже привычным делом - колдовал. На этот раз, на глаза, попался наговор для снятия зубной боли. Паше, не раз приходилось мучиться, от неё, окаянной и, увидев решение вопроса, он с энтузиазмом, принялся за изучение.
   В двери загремели ключи, щелкнул замок. Кошкин, быстро закрыл книгу и сунул под подушку. Леночка, чуть помешкала в прихожей, скидывая туфли, и вошла в комнату. Паша встал, встречая.
   - Привет Кошкин! - радостно крикнула девушка и повисла у Паши на шее, обдав ароматом знакомых духов.
   - Привет, Лен, - обнял её, Паша. Сам, трусливо, думал, как ей сказать обо всем.
   - Ну, рассказывай, как ты без меня? Где Прасковья? Почему не встречает? - затеребила его Леночка. Хотела поцеловать, но Паша отстранился. - Ты, что, Кошкин? Заболел?
   Паша вышел на кухню, Леночка за ним. Там он решился.
   - Лен. Короче, понимаешь... Я встретил другую...
   Леночка смотрела на него, ждала продолжения. Паша молчал, глядя в пол.
   - Паша, посмотри на меня, - попросила уже не веселым голосом.
   Паша посмотрел. Что уж там увидела Леночка, неясно. Поискала на столе.
   - Где-то тут мои сигареты были.
   Нашла, закурила тоненькую сигаретку, несколько раз затянулась.
   - У тебя, что, это серьёзно, Паш?
   - Да.
   Он виновато кивнул, тоже закурил. Помолчали, покурили.
   - Кто она?
   - Ты её не знаешь.
   Опять молчание.
   - А ты веришь, Кошкин, я ведь, чего-то подобного от тебя ожидала. Ждала. Давно, - она аккуратно затушила сигарету. - Ты ведь, инертный, Кошкин. Ты, катишься себе под горочку и весь мусор по пути, на тебя липнет. Вот и сейчас, ты думаешь, что влюбился, а это очередной мусор.
   Паша возражать и оскорбляться не стал. Стоял молча, курил.
   - Вот что я тебе скажу, Кошкин! Ты, когда поймешь, что вся эта твоя любовь, пшик, пустое место, когда ты у разбитого корыта останешься, ты мне не звони, Кошкин, не жалуйся. Я тебя не пожалею! Ясно тебе?
   Повернулась и резко вышла. Паша проводил её глазами, но с места не тронулся. Стоял молча. Леночка вернулась. Шваркнула связку ключей на стол. Взглянула на Пашу. Сказала глухо, показав на холодильник.
   - Я Прасковье консервы купила, со вкусом курицы. Внизу стоят.
   И ушла. Теперь совсем.
  
   * * *
  
  
   Старинный меч висел на стене. Это был, явно, не простой меч. Ножны украшены редкими самоцветами и искусной резьбой, в основании рукояти, огнем горит огромный рубин. С первого взгляда было ясно, что такому чуду, место в музее. Чтобы люди любовались творением древних мастеров и гордились мастерством своих предков. Между тем, меч висел на обыкновенной бревенчатой стене, обыкновенного дома, в самом обыкновенном дачном поселке под Питером. Меркантильный человек, увидевший это, сказал бы, что за бред, хранить на даче вещь, стоимость которой в десятки, а то и в сотни раз превышает стоимость самого дома.
   Хозяин дома, а, следовательно, и меча, сидел в кресле, у открытого окна. Чтобы описать внешность этого человека, достаточно сказать, что , пожалуй, был похож на Христа, каким его часто изображают иконописцы, только, пожалуй, лет на тридцать постарше. Кроме возраста, от спасителя его отличал взгляд. Отнюдь не всепрощающий. Жесткий и решительный, вот как его можно описать. Звали человека Радомир, от слов "радость" и "мир", радующийся миру. Красиво.
   Взгляд пронзительных, черных глаз был устремлен на мир, открывающийся из окна. Тот самый мир, которому имя, его призывало радоваться. Но радости не было. Слишком серьезным было предстоящее дело. Слишком свежи старые воспоминания.
   В сорок втором, молодой Радомир, направлялся в свою, артиллерийскую часть. За неделю до этого, он, окончил краткосрочные курсы командиров, получил, кубик в петлицу, и вот теперь, младший лейтенант, трясся в кузове попутной полуторки. Спешил в свою часть, на передовую. Сначала гул услышал, потом крик - "Юнкерсы! Воздух!" Закрыться не успел, прыгал с полуторки. Как прыгал, помнил, а потом тишина. Накрыло.
   Очнулся в землянке, пить сильно хотелось, вокруг никого. Встал, поискал воду. Вдруг закололо в груди. Услышал сзади
   - Здравствовать тебе, волхв. Проснулся?
   Обернулся, изумленно. У входа стоит высокий солдат, смотрит насмешливо. Своего в нем признал сразу. Познакомились. Солдата звали Светозаром, а родовое занятие его, волхв - лесовик.
   Светозар, рассказал как, возвращаясь из-за линии фронта, с края леса увидел разбитую полуторку. Мимо бы прошел, да почувствовал своего, волхва. Нашел, потащил в расположение. Все спрашивали, зачем, дескать, мертвеца притащил, Радомир и не дышал вовсе. Светозар в госпиталь его не отдал, сам лечил, тайно. То-то удивление было, когда мертвец, через день, своими ногами пошел, " Ох и живуч, младшой" - говорили. Перед тем как уйти, хотел Радомир подарить спасителю ладанку чудесную, родовую, на удачу стариком-отцом, данную. Светозар ладанку не взял, сказал.
   - Спасибо тебе, волхв Радомир, только оставь. Тебе нужнее.
   После войны, лет через десять, встретились, когда Радомира владыкой волхвов выбрали, меч вручали, символ верховной власти ведовской. На молодость его, не глядя. Глядя на дела и согласно пророчеству Перунову.
   Молодой владыка за дело взялся хватко. Некоторые его жестоким почитали, но жестоким он не был, строгим, решительным - да. По-другому нельзя было, разброд среди волхвов силен был. Многие, давно в мир подались, на службу государственную. Тому Радомир не препятствовал, сами пусть выбирают, как земле своей пользу принести. Но когда, некоторые из них, добившись успеха на миру, стали и в обществе ведовском, власти искать да смуту сеять, карал нещадно. И до жизни лишения, доходило.
   Светозар входил в так называемый "совет пяти", пяти сильнейших волхвов на Руси. Встречались на совете, да и погостить в лесную избушку, Радомир нечасто, но наезжал, отдыхал душой в беседах долгих, неспешных. Смотрел на жизнь лесовика. Вот тогда, истинно, радовался миру волхв. Потеряв друга, горевал безмерно. Такую трату, уж не восполнишь, навсегда это. И вот теперь, он должен был судить покойного.
   Лишь недавно, Радомир, проводил гостей. Те принесли ему весть, дескать, лесовик Светозар, умирая, передал силу родовую, чужаку, человеку пришлому, не рода ведовского. Само по себе, деяние было неслыханным. Такого во многие века не случалось. Гости грамотку принесли, двадцатью волхвами писанную. Возмущались те, просили дело разобрать, решение вынести. Тем решением предлагалось силу у чужака забрать, самого истребить и найти достойного среди родовых ведунов, дабы силу ту ему передать.
   Про деяние это, Радомиру было ведомо и без них, были у правителя способы, узнавать, что происходит в мире ведовском, в ту же минуту. С одной стороны, дело Светозарово, почитал он преступлением, с другой, поразмыслив, понимал его. Назначить душеприказчиком волхва, лесовик не мог. Сила с силой сольется и что бы передать наследнику положенное, придется тому и свое отдать. Пошел бы кто на такое, нет ли, трудно сказать. Гадать можно, но гадание то, смутно.
   "Что ж, ты волхв, Светозар, ко мне не пришел? Сколько дел решать вместе приходилось, решили бы и это" - с досадой думалось Радомиру.
   Для понимания лесовика, у Радомира была еще одна причина, у него тоже не было наследника. Сын его, Вячеслав, Славка, офицер-десантник, погиб в Афганистане в восемьдесят четвертом. Больше, детей, боги не дали.
   Радомир встал с кресла, подошел к стене, погладил рукой меч. Решение он уже принял, теперь, оставалось донести его до остальных.
  
   * * *
  
   После объяснения с Леночкой на душе остался неприятный осадок. Делать ничего не хотелось, ни колдовать, какое тут колдовство, ни чего-либо другого. Долго курил на кухне, потом бесцельно послонялся по квартире. Решение пришло само. Быстро оделся, взял ключи от машины, заглянул в кухню, сказал кошке - "Прасковья, остаешься за старшего", из под раковины донеслось обиженное сопение, и, через полчаса, Паша, уже звонил в Маринкину квартиру.
   Открыла тетка. Посмотрела насмешливо.
   - Ну, здравствуй, зятек.
   - Здрассти, - сконфуженный обращением, выдавил Паша.- А Марина дома.
   - В магазин побежала. Ты проходи, чаем тебя поить буду. Вместе и подождем,- и смотрела с настороженным любопытством.
   - Да я не хочу, спасибо, - стал отказываться Кошкин.
   - Не хочу, это ты Маринке будешь говорить, лет через двадцать. А мне не перечь, - тетка шутливо погрозила пальцем. - Садись вон там.
   Паша послушно сел за стол. Попили чаю, тетка спрашивала.
   - Ну что? Забирать, небось, приехал свою ненаглядную?
   - Ну-у, если она не против. - Паша чувствовал себя не в своей тарелке. Спохватился, - ну и вы тоже, если не против.
   Тетку, казалось, забавляло его смущение.
   - Не знаю, не знаю, - тетка покачала головой, - как она себе думает, не знаю. А я тебе скажу, голубь мой.
   "Что это у них, семейное? Меня голубем звать"? - подумал Кошкин.
   - Я тебе вот как скажу, - продолжала тетка, - вы любиться то любитесь, а переезжать ей к тебе до свадьбы не след.
   - Да сейчас все так живут, сплошь и рядом, - возразил Паша, - и до свадьбы и просто так. Ну, вообще без свадьбы.
   - Как это без свадьбы, - всполошилась тетка, - ты что, голубь, в своем уме? Без свадьбы никак нельзя, - прищурилась, - или хочешь поматросить и фьють...
   Показала рукой как выкидывают.
   - Да нет! Что вы? - как мог, оправдывался Кошкин, - У меня и в мыслях не было такого. Я просто сказал, что сейчас все так...
   - Все да не все, - отрезала тетка, - Я у Маринки теперь одна родственница. И за мать ей, и за тетку. И не будет без свадьбы, моего благословения.
   Тетка разошлась не на шутку. Пашу, спас приход Маринки.
   - Привет, а я машину видела, знала, что приехал. Бежала-а, - тараторила Маринка, - вы чай пьёте? И я с вами.
   Паша, глядя на счастливую Маринку тоже разулыбался. Тетка, посмотрела и продолжать начатое не стала, но по выражению лица было видно, что еще сердиться. Встала, вышла из кухни. Паша тут же осмелел, обнял Маринку, поцеловал.
   - Ну что, поехали ко мне? - предложил, - а то ты ведь ни разу не была.
   - Ой, я сейчас тете скажу. Тёть Вер! - убежала.
   Тетка вышла проводить. На Пашу смотрела подозрительно. Сказала грубовато.
   - Ты там девку то, не устосай, кобель, - и Маринке, - А ты, чтоб звонила и завтра домой.
   В машине, Маринка, как обычно, повозилась на сидении, устраиваясь, поправила челку, сказала.
   - Готова.
   - На всё? - пошутил Кошкин.
   - На всё, Пашенька, на всё, - засмеялась.
   - Слушай, Марин, а я твоей тетке, кажется, не понравился, - Паша вопросительно посмотрел на девушку.
   - Ой, да брось ты. Она сама ворчит, а сама радуется. Я ей всё, всё рассказала.
   - Что, всё? - подозрительно спросил Паша.
   - Ну, всё. И что у нас ребеночек будет, тоже.
   - О-оо,- протянул Кошкин, - ну ясно, чего она взбеленилась. В смысле, насчет свадьбы.
   - А ты, что, не хочешь, Паш? - немного напряглась Маринка.
   - Да хочу, хочу, успокойтесь вы. Давай дома поговорим.
   Паше ужасно хотелось дотронуться до её руки лежащей на коленях. Но нельзя, он же машину ведет. Маринка, будто услышала, протянула руку и погладила его по щеке.
   Приехали. Маринка ходила по квартире, осматривалась. В кухне увидела на шкафчике кошку, запела.
   - Ой, Прасковья, а я о тебе столько слышала. Давай познакомимся, киса.
   Прасковья равнодушно посмотрела на девушку и видимо решив, что та не стоит её внимания, отвернулась.
   - Боится меня киса, - продолжала Маринка, - Паш, а ведь вы с ней тезки.
   - В смысле тезки?
   - Ну, уменьшительное от Прасковьи, будет Паша. Так что вы оба с ней Паши, - засмеялась и опять кошке, - Паша, Пашенька, иди ко мне, хорошая киса.
   "Щас" - говорил весь вид, гордой кошки, - "Разбежалась и прыгнула".
   Паша про себя подумал, - "Ну, сейчас еще домовой вылезет и полный комплект". Но тот не появлялся. Паша спросил Маринку.
   - Марин, а у вас дома, ну там, у деда, домовой был?
   - Не знаю, - пожала плечами, - может, и был.
   "Значит, Маринка его не видела, а что ж он ко мне то, вылез? А, ну да, я же волхв" - запоздало вспомнил.
   Поужинали конфетами с чаем. Поговорили. Маринка, ненавязчиво, подняла тему свадьбы. Решили, свадьбе быть. Пока Маринка поживет у тетки. Девушке самой хотелось к Паше, но, во первых теть Вера, а во вторых, Маринка очень боялась, что пропадет новизна и свежесть отношений. Глупо, конечно, но вот боялась. Она часто думала на тему их семейной с Пашей жизни. В голове, как правило, рождалась картинка - вот Паша играет с их маленьким сыночком, а счастливая Маринка, смотрит на них и ласково улыбается. Дальше этой картинки, дело, почему-то не шло.
   Уснули, как и положено, когда светать стало.
  
  
  
   * * *
  
   Кошкину приснилось, что он идет по сосновому лесу. Неожиданно лес закончился, и после небольшого спуска, Паша оказался на каменистом берегу. Впереди, на сколько хватало взгляда, лежал океан. Сразу ясно, что это именно океан, до того он был величественным. Справа и слева стояли прибрежные скалы. Резко очерченные, в сером морском воздухе, они четкими, неправильными глыбами свисали над водой. О скалы, волны разбивались шумно, с брызгами и пеной, на берег же, океан швырял волны потише, с изящной небрежностью, надеясь, что когда-нибудь, все это, будет принадлежать ему. Сырой и тягучий воздух, казалось, можно потрогать рукой, даже ветер не дул, а обтекал Пашу, влажной массой, пронизывая свежестью и, ударяя в нос, запахом океана.
   "Прохладно"- Паша поежился. Ощутил в груди, легкое покалывание. Он огляделся, на берегу ни души. Но чьё-то присутствие, чувствовалось. Паша обернулся. На пригорке у леса, откуда он пришел, стоял, незнакомый Кошкину человек. Высокий, худой, в белом, то ли плаще, то ли балахоне и с мечом на поясе. Паша, даже, разглядел красный камень на рукояти. В сером воздухе, камень выделялся из всего остального необычным сиянием.
   Незнакомец, стоял и спокойно смотрел на Кошкина, ничего не говоря. "Поиграем в гляделки" - подумал Паша, так же спокойно, даже равнодушно глядя на человека. В голове, вдруг всплыли слова - "Мы встретимся".
   Он не отрывал взгляда от незнакомца, тот и рта не раскрыл, стоял, молча смотрел. В следующую секунду, повернулся и зашагал к лесу. Паша смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за деревьями
   * * *
   В магазин за продуктами, приходилось ходить. Творить, получалось только хлеб и некоторые фрукты и овощи. Конечно, можно и на этом прожить, с голоду не умрешь, но Паше нравилось, есть пиццу и прочий фаст-фуд, а этого делать, колдовство не умело, а может, он пока не умел. Домовой оказался необычайно прожорливым, но неприхотливым. Ел все что давали, не привередничал, да Паша и не обделял его. Что сам ел, тем и домового угощал. Трапезничал тот, по прежнему, на кухне, на полу. Иногда забывался, начинал громко чавкать, но после замечаний, переставал. Посуду за собой приучился убирать и "спасибо" говорить, тоже. Увидев плоды воспитания, Кошкин, не упускал случая поучить домового манерам, а то и просто поговорить. После еды, Паша закуривал и начинал беседу.
   - Домовой! - звал он.
   - Ась?
   "Домовой", подумалось Паше. Нехорошо как-то, как кличка.
   - Слушай, а имя у тебя есть? Ну, зовут тебя как?
   - Так, стало быть, и зовут - домовой. Домово-ой, - покричал, как будто звал.
   - Ну должно же быть имя, а то не по-людски как-то.
   - Дык, я и не человек, вовсе, - спокойно отвечал домовой.
   - Так давай придумаем, - предложил Кошкин, - имя тебе.
   - Како тако имя? Ни к чему энто нам?
   - Кому нам?
   - Ну, мне, тоись.
   - Нет, ну смотри, я вот фельдшер, но я Паша, Павел значит. Она - Прасковья.
   Домовой, злобно, глянул на кошку.
   - И тебе надо имя придумать. Какое тебе нравиться?
   - Не ведаю, - домовой пожал плечами.
   - Ну, скажем - Гоша. - Паша улыбнулся.
   - Чего-оо?! Нет! Никакого мне имени не надобно, домовой и все тут. Сам говоришь, "не по-людски", а нарекаешь, словно козла паршивого.
   - Ну, не обижайся. Это уменьшительно так, а полное имя Егор.
   Домовой задумался.
   - Ну, Егор то, ничего будет. Егор, имя хорошее, Егорий, тоись.
   - Нравиться? - обрадовался Паша, - ну, будешь Егором?
   - Нарекай, волхв. Буду Егором, значить.
   - Ну, вот и ладненько, теперь ты Егор.
   - Нет! Нареки меня.
   Паша растерялся.
   - А как нарекают?
   - Ты волхв, ты и ведать должон.
   Кошкин посидел, подумал. Потом подошел к домовому и сказал торжественным голосом.
   - Встань!
   Тот встал. Паша положил ему руку на плечо и проникновенно сказал.
   - Именем всех волхвов и данной мне властью, нарекаю тебя, домовой, именем - Егор! Ура!
   Новоявленный Егор, стоял серьезный и важный.
   - Ну, - спросил Кошкин, - как тебе с новым именем, Егор?
   - Ничё, - шмыгнув носом, ответил домовой, - нормально, тоись. А только, волхв, что я тебе сказать то хотел.
   - Говори, - разрешил великодушный волхв.
   - Надо бы энту жуть болотную, - кивнул на кошку, - на цепь посадить. Охранять дом, тоись. И польза, гляди, и на меня сигать не станет.
   Кошкин, раздраженно махнул рукой и вышел из кухни.
  
  
   * * *
  
   Паша принимал, первую после отпуска, смену. Ирванна, заполняла журнал и инструктировала Кошкина. Он думал о своем, но прикидывался, что внимательно слушает. Паше ужасно захотелось в туалет. Он хотел, как в школе, спросить "можно выйти?", но вспомнил шутку, вычитанную в Интернете, и неожиданно сказал.
   - Ирванна, мне надо пойти, позаботиться о своем друге, с которым я вас... - он замешкался, "кому я это говорю"?, но из песни слова не выкинешь, - с которым я вас познакомлю несколько позже.
   - Ирванна подняла удивленные глаза на Пашу.
   - Позаботиться? Он что же, лежит в нашей больнице или работает?
   - В данный момент лежит, - внутренне хохоча, ответил Кошкин - но и работает тоже.
   Чистая, правда - было такое, что и работал.
   - А кто это? Может, я его знаю? Из какого он отделения?
   - Да нет, Ирванна, не знаете, - фельдшер замялся - Он недавно устроился.
   - И уже друг?
   - Да я его давно знаю.
   Паша начал жалеть о шутке с начальством. Друг торопил.
   - Учились, вместе? - не унималась старшая.
   - И учились, и в садик ходили, с пеленок, в общем. Ирванна, я побегу, а?
   - А что ж он сам о себе позаботиться не может? Лежачий, что ли?
   - Лежачий, Ирванна, лежачий!
   - А что же с ним? - спросила Ирина Ивановна, но Кошкин уже умчался.
   - Надо же! Позаботиться! - повторила Пашина начальница и снова углубилась в журнал
  
   Первая смена выдалась нелегкой. Сначала то, было все нормально, но где-то после двух ночи, загорелась лампочка вызова. Паша побежал в указанную палату, там мужчине стало плохо. Час, они с дежурным врачом, занимались скоровспомощными мероприятиями, наконец, больному стало лучше
   - Утром переведем его в интенсивную, - сказал доктор
   С вечера привезли бабку, та была в полузабытьи, совсем старенькая. Надо было каждый час переворачивать её с боку на бок, что бы не было пролежней. Это было не трудно, бабулька ничего не весила. Смотрела, невидящими глазами и говорила.
   - Оставь ты меня, милый мой человек, не мучай.
   Паше она чем-то напомнила его деревенскую знакомую, Акимовну. Он пытался спросить
   - Может вам чего-нибудь надо бабуль, вы скажите, не стесняйтесь.
   Бабулька не слышала.
   Маринка выходила на работу завтра, как раз, когда Паше уходить. График подкорректировать она еще не успела. Так что чай, Паша пил в одиночестве, но скучать было некогда. Опять тревожно замигала лампочка. На этот раз у пожилой женщины, случился сердечный приступ. Опять они с доктором помчались. Дело было плохо. Доктор посмотрев, убежал звонить по телефону, женщину забрали в реанимацию. Уже под утро, фельдшер, в очередной раз зашел к бабке. Перевернул, спросил, уже для порядка, не надо ли чего. Опять молчание. Он уже выходил, когда бабулька отчетливо сказала, непонятно к кому обращаясь.
   - Галя, а пожить то еще как хочется.
   За время работы в больнице, Кошкин повидал многое. Были и просто трудные случаи, были и смерти. Но почему-то эти слова, сказанные слабым старческим голосом, особенно его тронули.
   Утром сменившись, зашел в отделение напротив, повидаться. Маринка была уже на месте. Оглянувшись, они потихоньку поцеловались в сестринской. Кошкин получил указание ехать аккуратней, "а то вон глаза красные", и отправился домой.
  
   * * *
  
   Кошкин, немного, привык к присутствию домового. Прасковья, тоже, но по-своему. У неё вошло в привычку, охотиться на странное существо. Таилась на шкафу или холодильнике, а когда жертва оказывалась в пределах досягаемости, кошка прыгала, драла когтями и, тут же ретировалась. Домовой пытался догнать, зверь лесную, бесполезно. Прасковья сидела на недосягаемой для него высоте и мстительно улыбалась. Он мог только грозиться снизу.
   - Вот ужо я тебя достану! Вот ты ж, рысь сморчковая, попляшешь, так попляшешь. Чего смотришь, аспид?
   Прасковье было смешно. Домовому, не очень. Когти то не игрушечные. К новому Паше, кошка потихоньку привыкла, не шарахалась, но спать, как раньше, у него на животе, не хотела.
   Кошачьих консервов, в запасе, было достаточно. Домовой на них больше не покушался. Егор (ведь теперь он был Егор), составлял Кошкину компанию за едой, а в перерывах, исправно уничтожал творения волхва, хлеб и фрукты с овощами, в любых количествах и немытые. Он, иногда помогал Паше с заклинаниями, то движение рук подскажет, то интонацию нужную. На Пашины похвалы - "Можешь ведь, когда хочешь!" отвечал всегда одинаково.
   - Дык, скока годков у волхва не жить. Глазоньки то видят, а уши то слышат, тоись - и любовно поглаживал себя по огромным, своим, лопухам.
   - Дык, тоись, - как-то передразнил его Кошкин. - Вот ты мне скажи, Егор, на дворе, двадцать первый век, а что ты, что леший, разговариваете, будто веке в пятнадцатом. Зачем?
   - Дык, как положено нам, так и говорим, - домовой пожал плечами, - не могём по иному.
   - Ну ты бы хоть книжки почитал, что ли, телевизор посмотрел.
   - На то волхвы есть, чтоб в книгах понимать.
   Про телевизор Егор знал, у волхва Светозара был старенький, иногда краем глаза, удавалось посмотреть и домовому, но восторга он не испытывал.
   - Чего там глядеть то, муть одна, - сказал он, - брешут, что ни попадя, тоись.
   - Вот погоди, возьмусь я за твое культурное воспитание, - пригрозил Паша, - а то серый ты, как штаны у мента. Кстати о штанах, вот что это на тебе.
   Штаны у домового и, правда были выцветшие, латаные-перелатаные, как, впрочем, и рубаха.
   - Крепкие еще порты, - ответил Егор, дергая за штанину, - сколь ношу - держаться, а что чиненые, так ништо. Нам сгодиться, тоись.
   - Ладно, разберемся.
   - Уж, коль ты, волхв, об одёже заговорил. Зима на носу.
   - Ну, не на носу, конечно, сентябрь только, но, в общем, согласен. А, что? Зимняя одежда тебе нужна?
   - Шапка нужна, - проникновенно сказал Егор, - хоть мне, хоть тебе, а тока глянь, - кивнул на кошку, - сколь меха, зря валандается. Хорошая шапка выйдет, тоись.
   Паша, молча ушел в комнату. Привык уже.
  
  
   * * *
  
   Ежедневно, Кошкин, несколько часов, уделял дедовым книгам. Занятия ему нравились своей необычностью и, хотя далеко не все и не всегда получалось, Паша терпеливо грыз гранит колдовской науки. В этот раз он сел за книги с определенной целью. Услышав слова бабульки, он еще там, в палате, подумал "Вот было бы здорово, если бы я смог каким-нибудь заклинанием, поставить её на ноги". Ему представлялась - выздоровевшая бабулька, горячо благодарит его за чудесное исцеление, а он, Кошкин, скромно говорит ей "Да ладно, бабуль, пустяки, не стоит благодарности".
   Лечебных или как они назывались, от скорбей и болезней, заклинаний и заговоров, было великое множество, оставалось найти и освоить нужное. Паша, долго разбирался, какое же подойдет. Вот, кажется, то, что нужно. Заклинание, исцеления от всех болезней. А огромное то, какое, на полтора листа. Только заучивать день будешь, а ведь надо еще ритуал, положенный заклинанию соблюсти. Ну да ладно, начнем.
   Легко сказать, начнем. На заклинание ушла неделя с лишним. Несколько раз Паша, порывался все бросить и гори оно огнем, это исцеление. Есть простенькие заклинания, типа продуктовых, хватило бы ему и этого. Дед ведь писал, " что тебе нужно, что не нужно решишь сам". "Ну вот я и решил, брошу к чертям собачьим", - в сердцах подумал Паша. Бросил. Потом весь день ходил злой, много курил, ругал себя последними словами. Может быть, эти ругательства в свой адрес и заставили попробовать еще и еще раз. И вот, в один из вечеров, точнее, уже была ночь, получилось! После очередной попытки, в комнате поднялся легкий ветер, за окном блеснула молния, осветив, на миг, все вокруг, чистым, белым светом. Кошкин подошел к окну, посмотрел вверх. Небо было не по-осеннему чистым, звездным, ни облачка. "Вот как оно значит?" - Паша оперся о подоконник. Руки дрожали.
   - Да-а, - протянул он, - и тут, блин, учиться надо.
   Раньше, по фильмам и книгам, казалось, что волшебнику надо только хлопнуть в ладоши и все требуемое произойдет, а тут... И все-таки, смесь восторга и гордости, переполняла Кошкина. Гордости даже, пожалуй, больше.
   Несмотря на способность читать заклинания, они по-прежнему были для Паши набором непонятных слов, тарабарщиной. Сила многих поколений волхвов, заключенная в нем Светозаром, не дремала. Она бродила, словно молодое вино, искала выход. Найдя его в слабых попытках колдовства, она, вырвавшись, даже малой порцией, превращала неумелые опыты в самое настоящее волшебство, без примесей и подделки, действующее мгновенно и мощно. Паша этого, само собой, не знал и приписывал происходящее исключительно своим талантам.
   * * *
   В следующую смену, на этот раз с утра, Паша приехал пораньше, за час.
   - Тебе что, Паш, не спиться? - спросила Валя, медсестра которую он менял.
   - Да так вышло, Валюш, - улыбнулся Кошкин, - как тут у нас? Спокойно?
   - Покой нам только сниться, - Валя и правда, выглядела усталой. - Один в реанимации, один в морге.
   Паша, сочувствующе покивал.
   - Представляешь, в морг, самой пришлось везти, санитара не дозовешься, - пожаловалась Валя, - с этой каталкой, замучилась, блин. В лифт не заедешь, не выедешь, колеса в щели застревают. Чуть бабку не уронила.
   - Какую бабку? - спросил Паша, хотя уже знал ответ.
   - Из тридцать второй, бабка померла, я отвозила. Ну сволота, не каталка.
   "Не успел" - подумал Паша, - "И всего-то, чуть-чуть, не успел ".
   Сказать, что для Паши это была трагедия или горе, нельзя. Скорее он ощущал досаду. На себя, что столько времени потратил впустую, на волхвов, придумавших такое трудное заклинание и на бабульку, вздумавшую помирать, не дождавшись его, Пашиной, помощи. "Ну и ладно, вон больных, сколько еще и всем выздороветь хочется". Паша ходил по палатам, делал уколы, мерил давление и прикидывал, на ком бы ему испытать чудесное заклинание. Ко всем больным, Кошкин, как правило, относился в равной степени неплохо, но, почему то, ему, не хотелось исцелять наобум, вроде как, первого встречного. Хотелось, если не узнать человека, то хотя бы познакомиться, поговорить, составить впечатление об избраннике и впечатление это, как Паше представлялось, должно было быть хорошим. Вот такой, несложный механизм выбора был у колдуна Кошкина.
  
   * * *
  
   Маринка забежала в обед, принесла поесть, как всегда.
   - Вот, Пашенька, тут запеканка картофельная, вот пирожки с капустой и с яблоками. Тебе с чем больше нравиться?
   Кошкину нравилось со всем. После работы они с Маринкой, теперь ездили, сначала, к нему домой. Та, все порывалась то убираться, то готовить. Паша не давал. Думал "Что у нас дел больше нет?", а вслух говорил
   - Я и сам прекрасно все сделаю. Все знаю, все умею.
   - Ага, умеешь! Консервы в сухомятку лопать ты умеешь. Давай щей сварю или кашки, - и шутливо. - Любишь манную кашку, Пашенька?
   Паша подошёл к Маринке, обнял, помотал головой.
   - Нет, не люблю, - и шепотом, на ухо ей, - а тебя вот люблю.
   Маринка даже вздрогнула, первый раз сказал. Беспомощно посмотрела, положила голову Паше на плечо.
   - Ну я же про кашу спрашиваю.
   И чуть погодя.
   - Правда?
   - Что?
   - Ну, что сказал сейчас, правда?
   - Угу, - промычал Кошкин, - правда, Мариш.
   - Паш, а вот когда ты почувствовал это? Ну, в самый первый раз?
   Тот подумал и рассказал о том, как случайно увидел её купающейся.
   - Так ты подглядывал?! Ах ты, поросенок! - в шутку замахнулась. Паша выскочил из кухни. Она догнала его в комнате, повалила на диван. Кошкин позволил девушке немножечко себя побить, потом поцеловались.
   - А то, что ты увидел, - вопросов у Маринки было много,- ну там, на озере, тебе понравилось?
   Паша довольно ухмыльнулся.
   - А как ты думаешь?
   - Не знаю, скажи.
   - Мариш, ну если б не понравилось, лежали бы мы с тобой сейчас вот так, а?
   Маринка открыла рот, собираясь задать следующий вопрос, Кошкин не дал, поцеловал крепко. Еще раз и еще. На сегодня, вопросы закончились.
  
   Когда приходила Маринка или кто-то из знакомых, домовой не появлялся. Как-то, Паша спросил его.
   - Егор, а у вас, у домовых положено так, ну что бы вас никто не видел кроме хозяина?
   - Дык и хозяева нас и не видят, - степенно отвечал тот, - ведают, стало быть, что мы есть, а видать не видят, потому - не положено им.
   - А я? Я же, в какой-то степени, тебе хозяин?
   Домовой довольно засопел.
   - Ну, раз говоришь, что хозяин, так оно и есть, значить. А что явился я пред тобой, так на то ты и волхв.
   Все ясно и понятно. Прикинув на глаз размер Егора, Паша заехал на Черкизовский рынок и купил ему джинсы, кроссовки и две пары рубашек. Приехав, позвал домового мерить.
   - Держи вот, померь сразу, я вроде с запасом брал, но если что, поменять можно, я договорился.
   Егор сразу и не понял, что ему волхв подарок делает. Когда Паша объяснил, долго отнекивался, говорил, дескать, ему и старая одёжа годиться. Наконец улез к себе под раковину, вышел преображенный. Рубашка, да и джинсы, сидели мешковато, вид у него был прекомичный, но в целом вполне приемлемо. Паша, посмеявшись про себя, сказал.
   - Очень даже тебе идет. Теперь сразу видно, приличный, - чуть было не сказал "человек", - очень приличный домовой.
   Егор стоял потупившись.
   - Ну, я энто, - пробормотал, запинаясь, - благодарствуй, тоись, волхв. Только, рази ж можно так? Ты волхв, я нежить, ан ты мне одёжу справил.
   - Интересно ты рассуждаешь! - Паша удивился, - живем в одной квартире, едим вместе, общаемся... А нежить, так что же? Нежить - тоже человек.
   Домовой явно был растроган, он еще побурчал, мол - "харч харчем, а то обновы, тоись". Видно, никто до этого ему подарков не делал. Съел предложенную картошку с сосиской и ушел к себе, даже (о, чудо!) про кошку не обмолвился.
  
   * * *
  
   Испытать заклинание, Паше удалось, уже, через два дня. На этот раз он работал в ночь. Попили чаю с Маринкой, поболтали. Они никому в больнице не рассказывали о своих отношениях. Паша говорил, что в свое время узнают, а пока нечего языками чесать. Маринке же нравилась, сама атмосфера секретности, нравилось тайком целоваться, обмениваться с Пашенькой многозначительными взглядами, встретившись при свидетелях. Правда иногда её просто распирало желание с кем-нибудь поделиться, особенно когда девочки рассказывали о своих кавалерах, но они же, с Пашей, договорились молчать и Маринка, молчала.
   Часа в два ночи, она, чмокнув Кошкина, убежала в свое отделение. Паша, было, прилег на диванчик, поспать часок другой. Замигала лампочка вызова. Паша зашел в палату, откуда шел вызов. Плохо стало пожилому мужчине. Он лежал уже вторую неделю, с осложнением, после воспаления легких. Кошкину он нравился, интиллегентный, вежливый, Пашу называл - "голубчик" и "ангел мой". Так и говорил.
   - Ну, ангел мой, как мои дела я знаю, а как ваши?
   В журнале он значился как Липкин Семен Аркадьевич. Недавно он подарил Кошкину небольшую, красивую и наверняка очень дорогую бутылку импортного коньяка. Паша, естественно, брать не хотел, но Семен Аркадьевич настоял.
   - Мне нельзя, соседям тоже - говорил он, кивая на соседей по палате, - мы ведь, больные люди. Так что, берите ангел мой, берите, не возьмете, выброшу в окно.
   Паша взял. Сыграл ли, в его выборе, этот эпизод, он и сам не знал. Только посмотрев на спящих соседей Семена Аркадьевича, потихоньку спросил его.
   - Вы идти сами можете?
   Тот удивленно взглянул на фельдшера. У Липкина прихватило легкие, дышать было трудно, а тут идти куда то. Он показал рукой на горло, мол, говорить не могу. Паша, не долго думая, сбегал за каталкой, переложил больного и быстро отвез в процедурную. Заперев дверь на ключ, подошел к Семену Аркадьевичу и, успокаивая, уверенно сказал.
   - Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, лежите спокойно, все будет хорошо. Я это уже делал, - соврал для пущей важности, а сам волновался больше чем на экзамене.
   Семен Аркадьевич лежал спокойно, впрочем, выбора у него не было. Встать и уйти, все равно, сил бы не хватило. Паша, закрыв глаза, еще раз, вспоминал про себя, все, что должен делать. Уже через минуту, он выключил свет в процедурной и приступил к заклинанию.
   Прошло полчаса. Кошкин сидел на кушетке, боясь посмотреть на больного. Было любопытно, но, почему-то, страшно. Семен Аркадьевич кашлянул, пробормотал.
   - Не болит, - покашлял еще, - не болит ведь, совсем не болит.
   Кошкин поднял голову, посмотрел на Семена Аркадьевича и спросил.
   - А встать, теперь, сможете?
   - Попробую, - больной с кряхтеньем стал вставать с каталки. Паша подошел, помог.
   - Нормально, хожу, - почти радостно сказал Семен Аркадьевич, - и не болит, совсем не болит ничего
   Паше ужасно захотелось курить, он сказал больному.
   - Никуда не уходите, я сейчас - и вышел.
   С первой затяжкой, пришла радость - "Получилось" - сколько раз, он представлял себе этот момент и вот... "Никто не может, а я могу" - с гордостью думал Паша. Что он будет делать с колдовством дальше, Кошкин не знал, но теперь то он подумает и, что-то, да решит. Заклинаний еще много, выбор есть. Главное он может! У него получилось и, не с неодушевленным предметом, а с живым человеком. Не что-нибудь, а исцеление!
   Когда он вошел обратно в процедурную, Семен Аркадьевич, прохаживался вдоль стеклянных шкафов, притопывал, приседал, пробовал себя, нового. Увидев Пашу, закричал.
   - Ничего не болит! Я здоров! - и понизив голос, - да вы ведь настоящий экстрасенс, ангел мой. Я то, грешным делом, думал они все - шарлатаны, таки нет, вы настоящий! Спасибо вам. Душевное, мое, спасибо.
   Паша, как и планировал в мечтах, скромно проговорил
   - Да что вы, не за что. Не стоит благодарности.
   - Как не стоит, как не стоит? - Семен Аркадьевич был возбужден, - а кстати, сколько я вам обязан, голубчик.
   Кошкин опешил, он не ожидал такого оборота.
   - Да нет, - промямлил он, - я денег не беру. Это бесплатно, - и чуть было не добавил, как домовой - "тоись"
   - Да ну-уу, - удивленно прогудел исцеленный, - ну как же так. Я непременно заплачу.
   И с любопытством спросил.
   - А давно ли вы этим занимаетесь, ангел мой?
   Паша замялся.
   - Ну скажите, голубчик, скажите, мне можно.
   - Вы у меня первый, - честно ответил Кошкин.
   - Вот как? - Семен Аркадьевич задумался. - Ну что ж, в таком случае, с почином вас, ангел мой. Вас ведь Пашей зовут, верно?
   - Верно, - согласился Кошкин, - а вас...
   - А меня Семен Аркадьевич.
   - Семен Аркадьевич, я вас попрошу. Вы не рассказывайте никому о том, что произошло. Ни родным, ни знакомым, а главное врачам не говорите ничего, ну выздоровели и выздоровели, ладно?
   - Понял вас, голубчик, строжайшая тайна, - Семен Аркадьевич понимающе улыбнулся и приложил палец к губам, - можете не беспокоиться, Семен Липкин - могила. Ни-ко-му.
   По слогам, четко произнес и, тут же добавил.
   - А вы не думали заняться этим профессионально? Поставить, так сказать, на широкие рельсы?
   - Да нет, не думал, - Паша пожал плечами, - а зачем? Я и так могу помогать людям.
   - Да, да! Именно помогать! Я не сомневаюсь, убедили вы меня, голубчик, убедили, но... Ладно, я вижу вы устали. Еще раз спасибо вам, ангел мой, отдыхайте. А поговорим мы с вами позже, хорошо?
   - Ладно, - равнодушно сказал Кошкин, он вдруг почувствовал, что и, правда, очень устал.
   Больше до конца смены, ничего, сколько-нибудь значимого, не произошло. Семен Аркадьевич иногда проходил по коридору, в туалет, наверное, и, заговорщицки Паше подмигивал. Под утро, зашел в сестринскую, записал Пашин телефон, взамен дал свою визитку, назадавал еще кучу вопросов, а на прощание сказал.
   - Знайте, Пашенька, отныне у вас есть верный друг. Если хоть что-то понадобиться, звоните. Семен Липкин придет на помощь незамедлительно. А что касается ваших талантов, позвольте старому, но, надеюсь, не глупому, человеку, помочь вам и в этом, ангел мой. Вы талантливы, быть может, даже гениальны, но, увы, молоды и неопытны. Я позвоню вам, когда буду иметь, что сказать. И еще раз огромное вам спасибо.
   "Приятно, черт возьми" - думал Паша, - "Вот помог человеку и как он благодарен, другом меня называет. Приятно".
   Маринку, в этот день, он отвез домой, сославшись на усталость. Сам поехал к себе и, сразу, лег спать.
  
  
   * * *
  
   Он оказался в своем прежнем сне. Прошел знакомой тропинкой, спустился на берег. Все вокруг, уже не было таким серым, видно, погода во сне улучшилась. Ветер, не обтекал его вязко, а налетал порывами, играя. Но всё это не делало, окружающую картину, менее величественной. Волны, все также, вальяжно, накатывались на каменистый берег и обиженно шипели, когда приходило время отступать.
   В груди, опять, как и в прошлый раз, легонько закололо. Человек, неслышно подошел сзади и встал рядом. Паша покосился на него. Тот стоял, всматриваясь вдаль.
   - Нравиться? - спросил он Кошкина.
   - Неплохо.
   - И только? - как будто удивился собеседник, - а, по-моему, это самое прекрасное место на земле. Признаюсь, я хотел бы поселиться здесь.
   - А вы кто? - спросил Паша, все же, второй раз встречаются, можно и спросить.
   - Зови меня, Радомир, - представился собеседник, - хотя нередко меня называют - владыка.
   - Владыка? Это, что-то церковное?
   - Нет, это наше, исконное. Я - владыка волхвов.
   "Опаньки" - подумал Паша, "Вот и начальство, пожаловало". Вслух же вежливо сказал.
   - Очень приятно. А меня, Павел, зовут, - и чуть подумав, добавил, - Алексеевич.
   - Я знаю тебя Павел, - сказал владыка. - Ты не возражаешь, если я буду звать тебя по имени?
   - Нет, пожалуйста, зовите, - ответил Паша и улыбнулся, - вы ведь, вроде как мой начальник. Ну, в смысле, начальник волхвов, ну а я то, теперь, тоже, волхв.
   Радомир не улыбнулся в ответ. Сказал серьезно.
   - Не обижайся Павел, но волхвом тебя назвать пока нельзя. Хоть и отдал тебе Светозар, силу родовую, хоть и нарек, воином Перуна, но... - помолчал, - недостаточно одной силы, что бы волхвом называться.
   - А что еще нужно? - поинтересовался Кошкин.
   - Знание нужно, Павел и, сообразно знанию и силе - деяния.
   "Ага. Сейчас скажет - учиться, учиться и еще раз учиться"
   Собеседник внимательно посмотрел на Пашу.
   - Не так уж и неверно. Можно обладать силой, но быть простым чародеем, а можно и без силы, с одним знанием волхвом быть.
   " Мысли читает", сконфуженно понял Кошкин.
   - А я, тут недавно, человека вылечил, - неожиданно похвастался Паша, - больного, взял и вылечил.
   - Знаю, - покивал головой владыка, - это похвально. Скажи, это то, к чему ты стремишься?
   - Ну-у, я еще не знаю. А вот скажите, - имя Паша не запомнил, - скажите владыка, чем вообще волхвы занимаются? Вот дед Маринкин, он что делал?
   - Посмотри вокруг, - Радомир повел рукой, - что ты видишь?
   - Воду вижу, берег, лес, - повертел головой Кошкин, - скалы еще.
   - Вот это все, и леса, и реки с озерами, и обитателей лесных и водных, Светозар, оберегал и защищал. Лесовиком он был.
   - Но я слышал, он и людей лечил?
   - Тем, кто с бедой приходил, не отказывал, но чаще, землю, от людей защищал, что бы не испоганили да не уничтожили то, что им во благо дано.
   - Я понял, вроде "Гринписа", значит? Ну а мне, что, прикажете этим же заниматься?
   - Приказывать, я тебе не буду. Делай то, что считаешь нужным. Но знай, что все, будет известно мне. Во зло силу не употребляй, а пуще, ради пустого озорства. Непростительно это, - негромко сказал, без угрозы, а мурашки по коже побежали.
   - А я думал, вы мне расскажете, как и что делать надо, - разочаровался Паша, - ну, что бы волхвом стать.
   - Не за тем я с тобой встречи искал, - Радомир пристально посмотрел Паше в глаза, - скажи мне, Павел, по нраву ли тебе силой владеть?
   - Мне понравилось, - признался Кошкин, - очень, даже.
   - А не жаль будет расстаться с ней, когда время придет?
   - Не знаю, - пожал плечами, - я, как-то, не думал об этом.
   - Так подумай, - взгляд владыки только что насквозь не прожигал.
   Кошкин и вправду, задумался. Вдруг, улыбнулся.
   - Так я же её сыну отдам, что ж жалеть? Все равно в семье останется.
   Радомир кивнул.
   - Что ж, речь разумная. А правдивая ли?
   - И что я должен сказать? - Паша усмехнулся, - мол, да владыка, я говорю правду?
   - Пожалуй, - владыка тоже соизволил улыбнуться, - ну что же, Павел, вот и поговорили мы с тобой. Время покажет, кем тебе быть, оно же и научит. А пока, - сказал уже серьезно, - береги жену и сына своего будущего, наследника Светозарова. Встреча наша, не последняя. Прощай, Павел.
   Повернулся и пошел, неторопливо, обратно к лесу.
   - До свидания, - крикнул вслед Кошкин.
   Хотел сказать еще, что они с Маринкой пока не женаты, но кричать постеснялся, да и ни к чему вроде, сам все знает, владыка. Огляделся еще раз вокруг. Подумал "А вот я не хотел бы здесь жить. Красиво конечно, но как-то..."- стал подбирать слово - "сурово, что ли. На Ахтубе в сто раз лучше". И проснулся.
  
  
  
   * * *
  
   Семен Аркадьевич, выписался через три дня. Лечащий врач был весьма озадачен чудесным выздоровлением, долго осматривал, искал признаки болезни. Не найдя, назначил повторное обследование. Липкина обследовали, изучили анализы и вынесли вердикт - здоров. Ну а что, скажите, здоровому человеку делать в больнице? Выписали. Уже на третий день после выписки, Семен Аркадьевич позвонил Паше и напросился в гости. Приехал и, в квартире сразу стало тесно. Кошкин даже не предполагал, в этом тучном мужчине, такую энергию. Два привезенных, объемистых пакета были наполнены деликатесными закусками и такой же деликатесной выпивкой.
   - Ну, голубчик, несите все это на стол, - говорил Семен Аркадьевич, - а сам удивительно быстро и ловко все резал, открывал банки и откупоривал бутылки. Паша немного ошалел от такого напора. Гость не терял инициативы ни на секунду. Он правильно полагал, что за столом, беседа примет непринужденный характер.
   Когда на журнальном столике не осталось места, он разлил по фужерам диковинное шампанское, Паша такого и не пробовал и не видел раньше и, произнес первый тост.
   - Я хочу поднять этот бокал, - начал Семен Аркадьевич, - за вас Пашенька. За моего спасителя. За вашу умную голову, за золотые руки и за бриллиантовое сердце.
   Паше стало неловко. Он выпил шампанского, кстати, на вкус так себе, закусил огромной креветкой, с самого начала хотел попробовать и стал думать, что бы ему сказать в ответ. Ответа не требовалось. Все последующие тосты, Семен Аркадьевич, так же взял на себя.
   - А теперь, ангел мой, - рокотал он, - выпьем за ваше блестящее будущее.
   Пришел черед восхитительного французского коньяка.
   - За то будущее, - вещал Липкин, - в котором вы, сможете помогать страждущим, исцелять безнадежно больных, возвращать радость жизни всем, кто в этом нуждается. За вас, Пашенька!
   При всем при этом, Пашиного согласия, не спрашивалось, говорилось обо всем как об уже решенном. Впрочем, Кошкин и не возражал. Между тостами, Семен Аркадьевич задавал массу вопросов, предваряя их, обязательным "А, скажите, Пашенька...", внимательно выслушивал сбивчивые ответы и вычленял из них нужную ему информацию.
   Вскоре, Паша, почувствовал к нему необычайное расположение. Очень может быть, что и за счет выпитого, но нельзя не признать, что Семен Аркадьевич Липкин, был потрясающе обаятелен. Примерно через час, он откланялся. Перед уходом он попросил у Паши его паспорт или ксерокопию, если есть. Почему бы и нет, Кошкин не отказал. Семен Аркадьевич пообещал звонить и держать его в курсе дел.
   После его ухода, хорошее настроение не исчезло. Паша позвонил Маринке, спросил как дела, поболтали. Хотел, было рассказать о своих успехах, поделиться планами, но остановила мыслишка, а вдруг скажет, что дед оставил наследство внуку, а Кошкин, самовольно его разбазаривает. На самом деле на Пашины эксперименты уходила незначительная толика родовой силы Светозара, но он этого не знал и чувствовал себя немного виноватым. Но остановиться уже не мог, затянуло колдовство. Ну, на то оно и колдовство.
   * * *
  
  
   Как только за Семеном Аркадьевичем закрылась дверь, из укрытия под раковиной появился домовой. Он вожделенно посмотрел на накрытый стол, но просить ничего не стал, гордый был. Пожелал приятного аппетита, научился, и, стал ждать. Паша положил домовому на большую тарелку всего-всего и приглашающе кивнул, мол, налетай. Егор взял тарелку, расположился у дивана, на полу и стал уплетать угощение.
   Надо признать, что и деликатесные продукты, и картошку в мундире с селедкой, домовой уничтожал с одинаковым рвением. Паша все же не удержался и спросил, как ему нравиться еда? Егор не ответил, занят был. Когда тарелка опустела, домовой взял еще кусочек хлеба, поводил им по тарелке, собирая несуществующие остатки и, слопал. Вот теперь можно и поговорить.
   - Благодарствуй волхв, - сказал вежливый домовой, - знатный харч, что и сказать.
   - Хочешь еще? - предложил Паша, - а то смотри, как много всего осталось, еще и на завтра хватит.
   Егор не отказался. Съел добавку, опять поблагодарил и пустился в сытые рассуждения.
   - Знатный харч, отменный, тоись, - поковырял вилкой в зубах, - а только знаешь, волхв, к примеру, я щец с потрошками покушал бы, а то, чего лучше, гречи горшок, да с мясом, да маслом сдобренной.
   Паша, явственно представил себе два деревенских чугунка. Один с дымящимися щами, а второй с духовитой, распаренной гречневой кашей. Хоть и был сыт, а рот, непроизвольно, наполнился слюной.
   - Да ты Егор, просто гурман, - сказал с уважением.
   - Чегой-то? - домовой насторожился, - как назвал ты меня?
   - Ну, гурман, это такой человек, который любит покушать и разбирается в еде, понимает, что вкусно, а что не очень.
   - А-аа, - Егор успокоился, - а то мне попритчилось, ругаешь ты меня. Да, - продолжал он довольно, - лучше энтого, ничего нет. Правильно ты сказал, понимаю я в энтом деле. Гурман, тоись.
   - А что? Правильно. Что нам деликатесы заморские. Суши всякие. - Паша порядком захмелел, - у нас своя кухня есть - русская, получше всяких там. Верно, Егор?
   - А то? - поддержал домовой
   - Вот за это и выпьем, - Кошкин налил в бокалы коньяка, - давай выпьем Егор.
   К его удивлению, пить домовой отказался категорически.
   - Нет, волхв, не обессудь, а только нам энто зелье без надобности. Не потребляем, тоись.
   - Вот и молодец, - Паша умиленно посмотрел на домового и выпил сам, - умница, ты Егор. И не пей никогда и не кури, - вспомнил про сигареты, закурил. - Это я тебе как врач говорю.
   К курению Егор относился крайне враждебно. Чихал, кашлял, морщился, но молчал, волхв, все-таки. У волхва, между тем отказали тормоза. Он выпил второй бокал, не выливать же, налил еще. У Паши так бывало, если лишнего выпьет, потом не остановится. Редко, но бывало. Выпив еще, Кошкин начал ругать все кухни мира, начав с японской. Дойдя до индийской или индейской, невнятно уже говорил, выпил еще бокал. После чего предложил Егору, выбросить всю еду в мусоропровод, уверяя, что завтра он купит чугунные горшки и сложит русскую печь. И готовить они будут исключительно русские народные блюда. Вот тогда, не жизнь начнется, а малина.
   - Зачем же выбрасывать то - всполошился домовой, - скушать ведь можно, тоись. Оно и правильно будет. Хорошо ли, плохо ли, а ведь сготовил ктой-то, а мы выбрасывать. - И уныло, - Хотя конечно ты волхв, как скажешь, так и будет.
   Волхв, Егора уже не слышал. Он сладко спал, свернувшись калачиком на диване. Домовой покачал головой, принес из спальни одеяло и подушку. Укрыл Пашу, подсунул подушку под голову и стал убираться. Что ни говори, а житье у Кошкина благотворно сказывалось на воспитании домового. Он аккуратно убрал остатки в холодильник, положил посуду в раковину, одну тарелку, правда, разбил, протер столик и даже подмел. Единственная трудность заключалась в том, что места дислокации Прасковьи, ему приходилось отслеживать и обходить. Он успешно, без потерь закончил уборку, ворча.
   - Вот ты тут хозяйство ведешь, рук не покладаючи, тоись. А разные-всякие тут, - посмотрел на кошку, - змеи хвостатые, только бока отлеживать могут и меня в трату вводить, когтями своими страхолюдными. Тьфу.
   Кошке сегодня не повезло, и Егор спокойно удалился к себе под раковину.
  
   * * *
  
   Дом был совсем необычный. Вид его, скорее мог принадлежать французскому шато, а не подмосковному жилищу. Четырехметровые каменные стены с зубцами, вокруг и вовсе придавали ему вид средневекового замка. Даже ров, по внешнему периметру, был устроен по всем правилам фортификации. Внутри стен, царил, скорее английский стиль, аккуратно постриженные кусты и газоны, дорожки посыпанные гравием. Одинаковые деревья, построились по ранжиру. В самом доме, стили совсем уж смешались, от модерна до классицизма. Гостиная, на втором этаже, была, например, выдержана в старом английском стиле. За длинным столом, на стульях с высокими, чопорными спинками сидели двое. Еще один, судя по домашнему халату, хозяин дома, расположился на прикаминной скамеечке, глядя на разгорающееся пламя. Говорил один из сидевших за столом.
   - Волхвом, чужака не признавать, но препонов не чинить. Любая попытка вмешательства ведовского, караться будет незамедлительно и беспощадно.
   Хозяин дома повернулся к столу.
   - Вот так, да? - насмешливо произнес он. Встал, подошел к столу и так же насмешливо продолжал. - Что ж, господа волхвы, спасибо надо сказать Радомиру, за его правый и скорый суд. Ну, что же вы не благодарите владыку, бараны верноподданные? Что молчите?
   - Да что тут и говорить, - отозвался полный мужчина в дорогом костюме, но без галстука. Галстук валялся тут же, на столе, - надо чужака этого взять и силу у него силой же и отобрать.
   - Только что ведь сказал, - с досадой вмешался второй гость, внешности неприметной, стандартной, как и его серый костюм, сшитый, впрочем, добротно и сидевший ладно, - всякое вмешательство караться будет. Может тебе, Михаил, сразу у Радомира, силу отобрать?
   - Раньше надо было об этом думать, - опять вступил в разговор хозяин, - а не Радомирке, челом бить. Все вы, господа волхвы, - передразнил, - преступление, дело ясное, владыке и решать не придется. Решил вот, однако. Теперь, локти кусать прикажете?
   - Правда, твоя, Владислав, сразу по-своему делать надо было. На девке, сторожки стоят смертные, Светозаровы. На чужаке, теперь, Радомировы. Не обойти их, не пересилить, не обмануть. Тронь их ведовством и сгоришь, пепла не останется.
   - Ладно, советнички хреновы, не кукситесь. Теперь не хныкать, а думать надо, как волю Радомирову обойти и при этом самим не пострадать. Есть ли идеи у вас, не спрашиваю, потому что знаю - нет. Думайте, господа волхвы. И я думать буду, но и вы не расслабляйтесь, - Владислав улыбнулся, но улыбка была обманчивой. Угрожающей была его улыбка, - не давайте мозгам скучать. Завтра мне уехать придется, дела неотложные. Вернусь, недели через две, тогда и доложите, что надумали.
   Видно было, что хозяин дома, Владислав, привык приказывать, а гости его, напротив, повиноваться ему, так слаженно и беспрекословно они кивнули в ответ.
   Владислав, как и многие волхвы, происходил из древнейшего рода. Сила, накопленная его предками, хоть и уступала силе Радомира и Светозара, но была немалой. Немалы были и знания его. Много лет назад, Владислав, посвятил себя решению дела, над которым, многие века безуспешно бились люди, и, неглупые люди, надо сказать. Лучшие умы человечества, пытались найти, так называемый, философский камень, способный обращать любое вещество, с которым вступит во взаимодействие, в золото. Пытались, да не нашли, а талантливый Владислав, объединив исследования алхимиков с колдовской силой, вывел способ изготовить такой. Открытие это, держалось, конечно, в строжайшей тайне. Мало кто знал, откуда олигарх и депутат городской думы Владислав Порычев, черпал, неисчислимые свои богатства. И, несмотря на то, что сейчас он владел многими предприятиями, газетами и даже каналом на телевидении, основным доходом его, было золото. Нужные ингредиенты везлись со всего мира. Одного камня, на самом деле твердой субстанции, напоминавшей по виду серый минерал, хватало на два, максимум на три, полноценных превращения. Получив силу Светозара, Владислав рассчитывал увеличить ресурс чудесного камня вдвое, а то и втрое, соответственно, приумножив и богатство, и власть. И теперь, решение Радомира, сильно озлобило волхва.
   - А ты Роман, - обратился он к человеку в сером костюме, - следить за чужаком и девкой, пусти своих. Только самых лучших, толковых выбери.
   Серый Роман, занимал немалый пост в Министерстве внутренних дел.
   - И ушами мне не стригите, - дал последнее наставление Владислав, - мне ваша преданность баранья, ни к чему. Инициативнее, господа волхвы. Творчески подойдите к делу, импровизируйте.
   Он опять присел на скамейку у камина, спиной к гостям, давая понять, что аудиенция окончена.
  
   * * *
  
   Пашин день рождения, в этом году выпал очень удачно на субботу, всеобщий выходной. Если на работе можно обойтись парой тортиков и вином, то дома пришлось готовить. Благо Маринка в этом с радостью согласилась помочь. Она, правда, побаивалась встречи с Пашиными друзьями, вдруг не понравиться, будут Пашеньке выговаривать потом, зачем да зачем. Но когда-то надо и знакомиться. Зато уж наготовила, напекла, нажарила на славу. У Паши слюнки текли, все время пока у плиты стояла, ходил, куски хватал. Наконец и гости пожаловали, те же самые Мишка с Димычем. Димыч с женой Людмилой, Мишка один. Они уже настолько привыкли, что у Паши есть Леночка, что с трудом поверили, когда узнали о новой девушке. Так что кроме дня рождения намечались и неофициальные смотрины.
   Сели за стол, пошли первые тосты.
   - Ну, выпьем за Кота, - сказал Димыч и скаламбурил, - двадцать восемь лет, это вам не кот чихнул.
   Выпили, закусили. Мужчины повосхищались кулинарными способностями Маринки, впрочем, вполне искренне.
   - Между первой и второй, и так далее, - вступил Мишка, - давайте, за виновного, до дна. Ура!
   После второй закурили, пошли разговоры.
   - Ну, теперь я за Кота спокоен, - пустился в рассуждения Мишка, - с голоду не помрет с такой подругой.
   И подмигнул Маринке. Та слегка покраснела от грубой лести, но в душе была довольна. Спросила.
   - А почему вы его все время Котом зовете?
   - Видишь ли, Мариночка, это у нас с детства, - объяснил Димыч, - наши школьные клички, почему-то забылись, а гордая кличка Кот, живет и по сей день.
   - У нас даже дочка, Кристинка, его зовет - дядя Кот, - вставила Люда.
   - И, кстати, если бы ему это не нравилось, мы бы не звали, - поддержал Мишка, - скажи Кот?
   Паша подтвердил, он и, правда, не видел ничего плохого в своем прозвище.
   - А вы значит, на работе познакомились? - спросила Люда.
   - Ага, - Паша кивнул, - служебный роман с продолжением.
   - В смысле с продолжением?
   - Ну, мы вроде как пожениться собираемся, - про то, что Маринка ждет от него ребенка, Паша молчал.
   Все заговорили наперебой, поздравляя и задавая вопросы.
   - Значит, кончается твоя вольница, Кот? - весело сокрушался Мишка, - Маринка, а ты его на рыбалку отпускать будешь?
   - Конечно буду. Я и сама поехала бы, если возьмете.
   - О-ооо, наш человек! - в один голос закричали друзья.
   - Да это она так до свадьбы говорит, - Люда недовольно посмотрела на Маринку, - чего хорошего, комаров кормить. Лучше на Средиземное съездить или на острова, - посмотрела на мужа, - сколько прошу? А как отпуск, так рыбалка. Ну что же мне одной отдыхать ехать прикажешь?
   - Кот, а где наша гитара? - Димыч перевел разговор, - давайте же выпьем, господа, и споем.
   Выпили, спели. Маринка слушала завороженно. Она никогда не слышала, как Паша играет на гитаре, а, оказывается, очень здорово играет, красиво. И песня, романс из "Юноны и Авось" ей очень понравилась.
   Не мигают, слезятся от ветра,
   Безнадежные карие вишни,
   Возвращаться плохая примета,
   Ты меня никогда не увидишь.
  
  
  
   Вроде грустно, а душа, прямо, взлететь хочет.
   Еще попели и попили, хорошо было, уютно по-домашнему. Вскоре Димыч с женой засобирались домой, им еще за дочкой заезжать к матери Люды. За ними и Мишка решил, что пора и честь знать. Маринка ему предложила взять с собой пирожков, а то много осталось, чем окончательно завоевала его расположение. Никто при этом, не обратил внимания на то ли вздох, то ли стон, донесшийся из-под раковины.
   В прихожей Мишка, вполголоса сказал Паше.
   - Нормальная телка, Кот. Сиськи, вообще отпад, а готовит м-мм... - Мишка закатил глаза, - когда поженитесь почаще меня в гости приглашайте, - так же вполголоса заржал, - на пироги.
   - Ладно, - Паша ухмыльнулся, - вали, давай, вечно голодный.
  
   Остались вдвоем.
   - Хорошие у тебя друзья, Паш, - сказала Маринка, - мне они понравились. Интересно, а я им?
   - Ты им тоже, - успокоил девушку Кошкин.
   - А Миша, он кем работает?
   - Ментом. В уголовном розыске, опером трудится. Капитан уже, - похвалил друга Паша, - весной звездочку обмывали.
   - Он с виду немножечко грубоватый, но видно, что на самом деле добрый. Ну, понятно, с такой работой погрубеешь. А Дима кто?
   - Димыч у нас компьютерный бог. Программист. Большие дела делает, большие бабки заколачивает. - Паша, как будто, хвастался.
   - Ой, молодец, какой.
   - То, что программист - молодец или, что заколачивает?
   - И то и другое - молодец.
   - Людка за него знаешь, как держится, о-го-го, - посплетничал Кошкин.
   - Правильно делает, - Маринка тряхнула крашеной челкой и улыбнулась - я за тебя тоже держаться буду о-го-го.
   - Точно будешь? - Паша сел рядом.
   - Ага, ага, - покивала, - вот так вцеплюсь, - обняла Пашу, - и буду держаться.
   Паша её тоже обнял, долго сидели молча, в обнимку.
   - Здорово так сидеть, правда? - прошептала Маринка.
   - М-ммм...
   - Ой, ты прям мурлычешь. И правда Кот, - засмеялась, - или ты спишь уже?
   Он и, правда, уже засыпал.
   - Ну, пошли, Котик, я тебя уложу.
  
  
  
  
   * * *
  
   Через неделю, Семен Аркадьевич вновь появился в Пашиной квартирке, но на этот раз обошлось без выпивки. Липкин явил взору изумленного Кошкина целую кучу документов. Из них значилось, что Павел Алексеевич Кошкин, не кто-нибудь, а самый настоящий народный целитель, что подтверждал солидный диплом и лицензия, дававшая возможность заниматься этим видом деятельности на всей территории Российской Федерации. Так же Семен Аркадьевич зарегистрировал фирму, в которой сам значился руководителем, а Паша был зачислен по специальности. А сейчас, они должны были ехать, смотреть офис, уже снятый Семеном Аркадьевичем.
   Вот где настоящий волшебник!
   Офис был хорош, занимал весь первый этаж небольшого, старого дома в центре столицы. Высокие, лепные потолки, огромные комнаты, гулкие коридоры. Правда пока еще не был закончен ремонт, рабочие занимались отделкой, и не было никакой мебели, но уже впечатляло. На Пашин робкий вопрос, что должно быть это стоит больших денег, Липкин, расхохотавшись, ответил.
   - Пашенька, голубчик, не волнуйтесь о деньгах. Пока, я все расходы беру на себя, потом рассчитаемся, - и так же смеясь, спросил, - вы ведь, ангел мой, не станете кидать старого, бедного Семена?
   - Ну что вы, Семен Аркадьевич. - Паша, смутился, хотя и подозревал, что, даже сильно захотев, ему не удалось бы "кинуть" своего благодетеля.
   - Ну-ну, голубчик. Шучу, шучу, - казалось, жизнерадостность никогда не покидала Липкина, - знаете, Пашенька, я живу уже много лет на этом свете и, надеюсь, научился за эти годы разбираться в людях. А также чувствовать, во что денежки вкладывать можно, а во что нет. В вас, ангел мой, я вложил бы деньги, даже если пришлось заложить последнюю пару штанов.
   Насчет последней пары штанов, было, конечно, сказано ради красного словца, но, принимая в расчет оборотистость Семена Аркадьевича и его кипучую энергию, можно было быть уверенным, что даже не обладай Кошкин колдовскими талантами, все равно Липкин, свои деньги вернул бы, а то еще и заработал.
   После офиса, Семен Аркадьевич, затащил Пашу в ресторан, как он сказал - отметить встречу. Здесь его все знали, заказ принесли мгновенно, опять таки, как по волшебству. Опять начались высокопарные тосты и нескончаемые вопросы.
   - А скажите Пашенька, после меня вы кого-нибудь лечили?
   - Да нет, как-то не пришлось, - хотел соврать, но не решился.
   - Но ведь этот дар у вас работает постоянно или от чего-то зависит? - выпытывал Липкин.
   Паша понятия не имел, как это у него работает, но сказал уверенно.
   - Постоянно. А зависит... Ну, от условий там, от усталости
   - Что-что, а условия я вам, ангел мой, создам, - Семен Аркадьевич прищурился, - только уж вы Пашенька, трудитесь не за страх, а за совесть. Не на государство работать будете, не на дядю, а на себя любимого. Ну и конечно для блага людей. Так что, делайте выводы, голубчик.
   - Да я понял уже, только мне с работой надо что-то решить.
   - А что там решать? - Липкин удивился, - увольняйтесь смело. Секундочку.
   Он достал объемистый бумажник, отсчитал приличную пачку тысячерублевок и протянул Паше.
   Вот подъемные, как говориться, на первое время. Да берите же вы, - настоял он, видя Пашину нерешительность. - Можем назвать это авансом, если вам так удобнее. У нас с вами,- хохотнул, - все включено.
   Деньги Кошкин взял, ведь отработает. С Семеном Аркадьевичем, все казалось легким и доступным, только пожелай. На пути домой, в такси, Паша размышлял о том, как он удачно выбрал первого и единственного пока, пациента. Мимо проносились дорогие иномарки. Паша довольно подумал "А что? Надо бы и машину поменять. К такому офису на "Ниве", как-то неудобно подъезжать". Такие мечты были приятны, а самым приятным было то, что мечты эти вполне могли вскоре воплотиться в действительность. Неожиданно, решил заехать к Маринке. Купил по пути тортик, бутылку вкусного, токайского вина и фруктов. Встретила тетка.
   - Здравствуй зятек, заходи. Маринка в ванной, сейчас выйдет.
   - Здравствуйте, - Паша, тетку все еще стеснялся. Прошел на кухню выложил на стол покупки.
   - Ух, ты! Да он и с тортом, и с вином, - тетка улыбнулась, - Кавалер! Самый, что ни на есть, кавалер. А ты не свататься, часом, приехал?
   - Да нет, просто купил вот.
   - Ой, а глазки то опустил. Словно и не кавалер, а красна девица. Ну что ж, просто, тоже неплохо.
   Маринка вышла из ванной закутанная в полотенце. Ойкнула, убежала в комнату, приводить себя в порядок.
   - Дите скоро будет, а все бегают, - тетка, деланно, возмутилась, крикнула ей вслед, - видел он тебя всякой, а не видел, так пусть привыкает. Правильно я говорю, зять?
   Паша смущенно пожал плечами.
   - Наверное.
   - Наверное, - передразнила тетка, - что ж вы, как замороженные то? Или, хитро прищурилась, - или только при мне?
   Кошкин не нашел, что ответить. Маринка пришла причесанная, в розовом, махровом халате. Поулыбались, поздоровались. Выпили вина.
   - Ох, и вкусное винцо, - тетка довольно зажмурилась, - угодил зятек.
   - Так давайте еще выпьем, - Паша налил в бокалы токайское.
   - Быстрый то ты какой. Вот бы ты со свадьбой так же.
   - Ой, теть Вер, ну опять ты? - взмолилась Маринка.
   - Опять, опять, - теть Вера, упрямо мотнула головой, - и опять скажу, поторопиться вам следует. Когда живот, арбузом астраханским торчать будет, в какое, ты, платье влезешь?
   - А что, бывают же такие платья, балахончиками, - Паша решил проявить инициативу, - вот Пугачева в таких выступает.
   Тетку аж перекосило.
   - Сиди уж, знаток. Вот Пугачева пусть в таких и ходит, а вам поторопиться надо, вот вам мой сказ.
   - Я сейчас с работы увольняться буду, - сказал Паша,- на другую работу пойду. Денег заработаю, тогда и свадьбу можно.
   - Заработать, это дело, - степенно сказала тетка, - только зарабатывать ты может, год будешь, что ж год ждать прикажешь?
   Маринка заволновалась.
   - А куда ты пойдешь, Паш? Ой, а я что, одна останусь? Так хоть на работе видимся.
   - Ну почему одна, я же не уезжаю никуда. А кстати, социологи, не рекомендуют супругам в одном месте работать.
   Тетка, неожиданно Пашу поддержала.
   - Это правильно. А то и дома и на работе, друг другу, остое... надоедят, и, вот вам развод. Но ты, зятек, разговор то не уводи, скажи, когда свадьбу играть будем. А что до денег, так я помогу если надо.
   - Ой, теть Вер, ну хватит уже, - нервничала Маринка.
   Паша вдруг вспомнил Семена Аркадьевича.
   - Я сообщу вам, когда буду иметь, что сказать.
   - Ну что ж, сообщи, - язвительно сказала тетка, - ждать буду, с нетерпением.
   Выпили еще. Тетка ушла в комнату, оставив молодых людей наедине. Маринка тут же приступила к расспросам. Пришлось ей все рассказать. Паше, давно хотелось поделиться событиями. Маринка, внимательно выслушала Пашин рассказ. Услышав про аванс и про будущие прибыли, покачала головой.
   - Паш, я, конечно, не знаю, как это все делается, но дедушка денег с людей за лечение не брал, это я точно помню. Может и тебе не надо, Пашенька?
   - Марин, сейчас время совсем другое, - горячо заговорил Кошкин, - раньше никто, ни за что, денег не брал, а теперь посмотри, в платных клиниках сколько берут. А стоматологи, а косметическая медицина, вообще чокнешься. А тут, за небольшие деньги - избавление от всех болезней, на тебе. Люди машины, квартиры покупают, так почему бы им немного здоровья не прикупить? Что, не так?
   - Ну не знаю Паш, - Маринка все сомневалась, - ты сам решай, конечно, но мне это как-то... Ну, не знаю.
   - Мариш, послушай, я ведь не только для себя все это делаю, - Кошкина немного раздражали её сомнения, - на свадьбу денег надо? Надо. Ребенок родится, опять деньги. Да и просто, на жизнь, деньги нужны. Ну, сама подумай.
   - Да я знаю что нужны. Я и не спорю, Паш, я просто не знаю, можно ли за это деньги брать.
   - Марин, деньги не такие большие, - убежденно говорил Кошкин, - только на содержание офиса и на жизнь. Ничего особенного.
   - Ага, пятнадцать тысяч аванс, ничего особенного?
   - Марин, это Семен Аркадьевич помочь решил. Хороший человек, встречаются и такие, представь себе.
   - И Семен Аркадьевич этот, ему то зачем это все?
   - Я же говорю, я его вылечил и, в благодарность, он мне помогает организовать свое дело. Или мне уже свое дело открыть нельзя? Я ведь не шмотками торговать собираюсь, людям помогать. Короче, Марин, дело решенное.
   - Ну, решенное так решенное.
   Нет, поссориться не поссорились, но какая то натянутость осталась. Когда Паша собрался уезжать, Маринка с ним не поехала, сослалась на головную боль, может, и правда голова разболелась? Тетка смотрела подозрительно. В общем, Паша поехал домой один.
  
  
   Хоть и приехал не в настроении, а домашних пришлось покормить. Прасковья, сидела у своей миски, выжидательно поглядывая на Пашу, домовой стоял в отдалении и деликатно вздыхал. В отсутствии волхва он сидел на хлебе и яблоках, тоже еда, но после памятного разговора о кушаньях, домовой видно и впрямь ощутил себя гурманом и стал немного капризничать. Кошкин это конечно заметил, но при попытке отругать привереду, ему было напомнено об обещании русских кушаний. Поскольку Паша об этом не помнил, то, подробно, расспросил Егора. Услышав свои речи в интерпретации домового, очень устыдился и попытки пресечения капризов, совсем кстати невинных, пока оставил.
   Поев, Прасковья с места запрыгнула на холодильник и задремала, наблюдая за присутствующими сквозь полуприкрытые веки. Егор по привычке завязал, было, разговор, но Паше беседовать не хотелось, настроение не то. Хотелось, даже очень хотелось, позвонить Маринке или поехать, но ни того, ни другого не сделал, пересилил себя. Такой вот характерец.
   В сон еще не клонило, решил позаниматься колдовством. Теперь, когда появилось настоящее, реальное дело, занятия приобрели узкую направленность. Кошкин решил выбирать заклинания связанные со здоровьем, а остальное может и подождать. Взялся за сундук с книгами, ну, чем займемся? Внимание привлекло зеркало. Он, видел его раньше, но как-то не задавался вопросом, зачем оно здесь. Ну, зеркало и зеркало, смотреться, зачем же еще. Но почему зеркало лежит в сундуке, рядом с книгами заклинаний? Паша повертел зеркало в руках. Нет, обрамление все-таки не золотое, как он сразу то не понял. Медь или бронза. Но старинное и, надо сказать, довольно красивое, ручка в узорах и такая удобная. Тяжеловато, правда, но интересная вещица, интересная. Так зачем же оно здесь? Паша позвал домового.
   - Слушай, Егор, вот ты многое видел, слышал. - Паша не сказал "подслушивал, подглядывал", - может, знаешь, зачем это зеркало старому волхву.
   - Знамо зачем, - домовой хмыкнул, - смотрел он в него.
   - И все? - Кошкин был разочарован, - а что ж он его в сундук то запер?
   - Про то мне неведомо, - сказал Егор, - а только пожелает волхв узреть, какие, да где, дела, значить, творятся, сразу зеркало берет и в его глядит, тоись.
   - Ага, значит, не просто смотрелся, а видел там что-то. Я так и думал. - Паша и, правда, что-то в этом роде предполагал, сколько сказок в детстве прочел.
   - Знамо видел. Не видел бы, не глядел.
   - Логично. Егор, а как оно включается? Ну, работает как? Не понял? Ну, как в него глядеть надо, что бы видеть, как ты говоришь, что да где?
   - Про то не ведаю. Глядел в него и все тут.
   Более достоверной информации, добиться не удалось. Паша пожелал Егору спокойной ночи и тот удалился к себе. Кошкин крутил зеркало и так и сяк, пытался сказать " Яви мне свои тайны", как с книгами и сундучком, зеркало показывало только его, Пашину, разочарованную физиономию. Побившись с зеркалом с полчаса, отложил, решил, потом займусь. Пока взялся за заклинания. Никакой системы у Кошкина не было. Так, просматривал все подряд, что-нибудь да попадется. На этот раз попалось заклинание от болезни глаз. Попытался выяснить более конкретно, что за болезнь, не вышло. Болезнь глаз и точка. Видимо все познавалось исключительно на практике. Что ж, займемся. Час на зубрежку и пробовать. Как ни странно, получилось со второго раза. Подтверждением, как и обычно, был легкий ветер в комнате, прохладный и свежий. Ну, вот еще одно заклинание освоил.
   Довольный Кошкин уселся на диване поудобней, закурил и посмотрел на часы. Было уже два часа ночи. "Маринка, наверное, спит уже", подумалось лениво, самого тоже в сон потянуло. Паша потянулся и вдруг вскочил как ужаленный, случайно, ткнул сигаретой в щеку. "Вот, блин", он потер больное место, взял со столика зеркало, посмотреть остался след или нет. Заглянув в зеркало, ахнул. Вместо предполагаемой щеки, в зеркале отражалась спящая Маринка. Спать сразу расхотелось. "Так, минутку. Значит, я думал о Маринке и увидел её в зеркале. Значит, чтобы увидеть что-то или кого-то, я должен об этом просто подумать. Та-ак, попробуем". О чем бы подумать? Ну, вот хотя бы Ирванна, что сейчас делает. Паша начал усиленно думать о старшей медсестре. В зеркале по-прежнему отражалась спящая Маринка. "Что-то не так делаю". Представил Ирину Ивановну в сестринской, заполняющей журнал. Вот она поднимает голову, смотрит на Кошкина, перевел взгляд на зеркало. Ирванна спала, уткнувшись в подушку, одеяло сползло, обнажив голую спину. Стало неудобно, как будто подглядывал в замочную скважину. Паша отложил зеркало. "Ну ни хрена себе, шпионская штучка", - подумал возбужденно, - "Ну, кто там еще что делает?". Как не бился, как не представлял, больше ничего увидеть не удалось. Но стоило подумать о Маринке, как тут же в отражении, она повернулась на другой бок и обняла во сне подушку. "Может, дед его как-то на внучку настроил? Да вряд ли. Ладно", - решил, - "Завтра еще попробую".
   Стоило лечь, как откуда-то появилась Прасковья и удобно устроилась на Пашином животе, как раньше. "Привыкла, зверь лесная", - подумал он засыпая. Прасковья помурлыкала и тоже уснула.
  
   * * *
  
   С Маринкой даже мириться, в том понимании, которое обычно вкладывают в это слово, не пришлось. Забежала утром к Паше в отделение, он переодевался в сестринской, плотно прикрыла за собой дверь. Подошла, поцеловала, как и не спорили вчера. "Здравствуй, Пашенька", сказала. Ну до чего легкий человек. Паша, настроившийся, как минимум, на объяснения, был такому повороту очень рад.
   Днем Кошкин написал заявление по собственному желанию. Коллеги удивлялись, расспрашивали куда, да за какую зарплату идет работать. Паша молчал, лишь многозначительно улыбался. Тут же появились слухи, что Паша Кошкин нашел место в платной клинике, идет работать за сумасшедшие деньги, уже загордился и разговаривать, с бывшими теперь сотрудниками, не желает. Паша на слухи внимания не обращал, а про себя думал, "узнаете, не так ахнете". И вовсе он не загордился, просто раньше времени трепаться не хотел.
   В обеденный перерыв, Паша пригласил Маринку в кафе. Та удивилась, но пошла. Маленькое кафе рядом с больницей, предлагало, всем желающим, попробовать блюда восточной кухни. Паша был здесь один раз, Маринка ни разу. За стойкой стоял полный, кавказец с огромным носом. Кошкин, как-то, видел по телевизору птицу-тукана, нос человека за стойкой был не таким по цвету, но по размеру и форме, очень похож.
   Паша сделал заказ, манты и кофе. Кавказец при них раскатал тесто, положил туда мясную начинку, завернул и, подняв за свободный край, ножницами обрезал у самой начинки, лишнее тесто. Котел с кипятком стоял тут же. Обрезанные манты падали в кипящую воду как опытные ныряльщики, без брызг. Готовые, дымящиеся восточные пельмени, расположились на тарелке в компании зелени, соус подавался отдельно. Вкусно было, необыкновенно. Маринка, тут же подумала, что надо бы научиться, это готовить.
   А кавказец уже водил турками с кофе по раскаленной жаровне с песком. Были еще сладости, но слишком приторные. А вот кофе выше всяких похвал, несколько обжигающих, ароматно горьких глотков и жизнь прекрасна. Небрежным жестом Кошкин кинул на стойку тысячную купюру, постоял, ожидая сдачи. Кавказец изобразил на лице гримасу, означавшую видимо улыбку. Сказал, коверкая слова, "захадите ишо" и кивнул, чуть не задев носом стойку. Паша понял, что сдачи не будет и пошел за Маринкой к выходу.
   Ни он, ни она не заметили за столиком в углу, средних лет мужчину, исподволь наблюдавшего за ними. Мужчина проводил их глазами, встал, расплатился и вышел следом.
   В отделении Пашу окликнула Ирванна. Ей уже сообщили, что Кошкин погнавшись за длинным рублем, уходит в косметологическую клинику.
   - Значит, уходишь Кошкин? - строго спросила старшая сестра.
   - Ухожу, - как бы сокрушаясь, ответил Паша.
   - Все забываю тебя спросить, Кошкин, как там твой приятель, выздоровел?
   - Какой приятель? А-аа, - вспомнил о своей неудачной шутке, - да, выздоровел, давно.
   - Ты вроде бы хотел меня с ним познакомить?
   - Да вы знаете, Ирванна, - Паша замялся, - а он знаете, уволился.
   - Понятно, - все также строго сказала Ирванна, - значит, он первым ушел, а теперь тебя за собой тянет?
   Паша про себя улыбнулся.
   - Да я всю жизнь за ним, как нитка за иголкой. Так уж вышло.
   - Я тебе вот что скажу, Кошкин. Ты медработник хороший. Неорганизованный только, но это, думаю, временно. Врачом скоро будешь. А врач Кошкин, должен работать в стационаре. Это я точно знаю. Врач, Кошкин, должен людей спасать, а не прислуживать, там, всяким. Ты подумай, как следует, Кошкин, прежде чем за приятелем бежать.
   И пошла по своим неотложным делам.
   Паша посмотрел на её удаляющуюся спину, вспомнил, как подглядывал за Ирванной в волшебное зеркало. Опять стало неудобно.
   "Вот когда узнаете, куда я ушел и кем стал, тогда и посмотрим, кто людей спасает. Может и вас Ирванночка, спасу как-нибудь". Все-таки у Паши было, ярко выраженное, ассоциативное мышление. Он тут же представил себе картинку, в которой спасал старшую медсестру от смертельной болезни и она, излеченная, на коленях благодарила Пашу, восклицая.
   - Как я ошибалась, Кошкин, ты здесь на своем месте приносишь больше пользы, чем все врачи вместе взятые!
   "Нет, на коленях это перебор", - подумал Паша - "пусть стоя благодарит". Он был скромный целитель.
   После работы он ждал Маринку у машины. Та прибежала запыхавшаяся, хоть и знала, что Пашенька без неё не уедет, а торопилась. Сели в машину.
   - Может, погуляем, Мариш? - предложил Кошкин.
   - Ой, давай, а где мы гулять будем? - радостно согласилась.
   - Ты в Измайловском парке была когда-нибудь?
   - Не-а, - Маринка помотала головой, - не была.
   Сегодня воскресенье, аттракционы работают, - прикинул Паша, - поехали, покатаемся. Можно на чертовом колесе покрутиться.
   К своему стыду Маринка не знала, что это за чертово колесо, но с Пашенькой, куда угодно.
   Покатались и на чертовом колесе, и на других аттракционах. Повизжали, побоялись. К выходу шли довольные, обсуждая пережитое. Сзади, чуть поодаль, разговаривая по телефону, шел все тот же мужчина из кафе. У выхода он положил трубку в карман и пошел в сторону метро, а вслед за "Нивой", тронулась неприметная, бежевая девятка.
   Приехали домой, вместе покормили Прасковью. Когда Маринка ушла в комнату, звонить тетке, Паша положил еду на тарелку и быстро поставил её под раковину, за ведро. "Харч, значить, в щелочку пропихивать будем" - вспомнил с улыбкой.
   После ужина посмотрели телевизор, ничего приличного не показывали, Паша выключил.
   - Марин, а я вот слышал, что беременные, такими капризными становятся, а ты вроде нет? Почему?
   - Не знаю, - Маринка засмеялась, - а что, это обязательно?
   - Н-ну, мне было бы приятно выполнить твой каприз. Вот чего тебе сейчас хочется? Из еды, например?
   Маринка задумалась.
   - Крыжовника хочется. Что на рынок побежишь? Так его уже не продают, - показала язык, - отошел давно.
   Паша отвел её в спальню, приказал не выходить и ждать. Сам быстро достал знакомую книгу. Через пятнадцать минут он вошел в спальню, тарелкой крупного крыжовника. Девушка сидела на кровати. При виде тарелки с крыжовником, у неё глаза полезли на лоб.
   - Ой, а как это? Откуда?
   - Секрет фирмы, - рот у Паши был до ушей. - Ешь.
   Он встал на одно колено и протянул тарелку. Маринка царственным жестом взяла ягоду, вторую.
   - Вкусный какой! Спасибо Пашенька, только скажи откуда? На замороженный не похож.
   - Неважно. Ты мне только говори, что тебе хочется и все будет, - Кошкин был очень доволен произведенным эффектом, - вот сейчас, еще чего-нибудь хочется?
   Маринка хитро улыбнулась, обняла его за шею и, потянув, повалила на кровать.
   - Сейчас ты узнаешь, Кот, чего мне хочется, - шутливо грозным голосом сказала она, - и попробуй мне сказать, что тебе не хочется того же.
   Поколдовать сегодня, больше не получилось.
  
   * * *
  
  
   С тех пор прошло уже полгода. Паша, или как его теперь чаще называли Павел Алексеевич, вовсю трудился на почве исцеления. Изменений в жизни было много. Главное - это, пожалуй, то, что они с Маринкой поженились.
   Организацию свадьбы, как впрочем, и всего в Пашиной жизни, в последнее время, взял на себя Липкин. Кошкин уже до того привык, что все делает Семен Аркадьевич, что воспринимал это, как должное. Был снят целиком небольшой, но очень уютный ресторанчик. Гостей было немного. Мишка, Димыч с Людой, коллеги из больницы ну и конечно сам Семен Аркадьевич с супругой, а с Маринкиной стороны тетка и девочки из отделения вот и все гости. Живота у Маринки пока видно не было, может из-за полноты, все-таки крупная девушка, но платье, тем не менее, она выбрала свободного покроя. Впрочем, ей очень шло. Девочки ей завидовали. И потому что все были наслышаны о Пашиных финансовых успехах, и просто потому, что тоже хотели замуж, а кавалеры почему-то не торопились предлагать им руку и сердце. Тетка сидела рядом с Маринкой, довольно поглядывая на молодых. Против обыкновения молчала, сидела, радовалась. Сама Маринка была счастлива. Иногда смотрела на важного, нарядного Пашеньку и ей не верилось, что, наконец, случилось то, чего так ждала. Тосты говорили все, но постепенно роль тамады, безраздельно захватил Семен Аркадьевич. После его тостов, гости начинали аплодировать, причем непонятно чему доставались аплодисменты. То ли целующимся молодым, то ли красноречивому Липкину. Тетка, после очередного его тоста даже всплакнула. Паше торжественные мероприятия никогда не нравились, но что ж поделаешь, не каждый день свадьба, потерпел.
   В общем, все прошло неплохо. Не голливудская свадьба, но есть что вспомнить. Правда, уже на второй день, Паша привез Маринку жить обратно к тетке, но это был шаг предвиденный, оговоренный, так как в Пашиной квартире шел ремонт, не вовремя начал. А где видано, что бы ремонт вовремя начинался?
  
   Институт Кошкин не бросил, посещал исправно. Благо новая работа много времени не занимала. Выяснился такой факт. В день можно было использовать, только одно заклинание. Повторить в этот же день не удавалось. Семен Аркадьевич вначале посокрушался, но быстро воспрял духом, когда понял, что можно спокойно увеличивать цену на услуги. Жаждущих выздоровления меньше не становилось. Сколько стоят его услуги людям, Кошкин не знал, да признаться и не узнавал. Всеми бумажными и финансовыми делами, ведал Липкин. Он исправно в конце недели выдавал Паше конверт с кругленькой суммой да плюс к тому, стоило Кошкину заикнуться, что хочет купить то или это, Семен Аркадьевич тут же доставал свое объемистое портмоне. Именовал он это авансом или займом, аккуратно все записывал, и правильно, денежки счет любят.
   Доходы позволили Паше вместо "Нивы" приобрести подержанный, но все равно шикарный "Мицубиси - Паджеро", чему он был несказанно рад. А так же начать пресловутый ремонт в своей хрущевке. Строительную фирму так же сосватал Семен Аркадьевич, кстати, ту же самую, что делала ремонт в офисе. Правда, тут не обошлось без казусов.
   В начале ремонта, для подготовки квартиры к оному, фирма прислала двух рабочих, узбеков по национальности. Они двигали мебель, обдирали обои, шпаклевали стены. Чем уж узбекские рабочие не угодили домовому неясно, но Егор, невзлюбил их не на шутку. Для Прасковьи ремонт тоже ничего хорошего не сулил. Повсюду пыль, грязь, мебель накрывалась плотной бумагой. Общая беда совершила чудо. Сделала то, что никак не удавалось сделать Паше, примирить кошку и домового. Оба, все время проводили теперь в ванной, а точнее, под ванной. Егор рассказывал Прасковье, какие ужасы падут на их головы с приходом непрошенных гостей.
   - Бусурмане, они бусурмане и есть, - вещал домовой, - лопочут по-своему, не иначе, как замышляют чего.
   Кошка, внимательно улыбаясь, слушала.
   - Но ничего, - продолжал Егор, - погодите, тоись. Дам я окорот татарве проклятой.
   Он устраивал вылазки и всячески вредил рабочим. Сначала у них стал пропадать инструмент. Они перерывали в поисках, весь дом, что-то находили, в самых неожиданных местах, что-то, пропадало бесследно. Домовой, под ванной, показывал трофеи Прасковье.
   - Глянь-ка, - совал ей под нос шпатель, - вишь, оружию какую добыл? Вострый как бритва, а они, бусурмане, тоись, его еще об стену точат. Шорк да шорк. Вот так подкрадутся, племя поганое, раз по горловине, - махнул шпателем, - и нету нас.
   Кошка ужасалась, но виду не показывала. Сидела неподвижно, слушала.
   - И куда волхв смотрит? - сокрушался домовой. - Говорю ему, а он знай себе веселиться. Когда изведут всех, не до веселья будет, тоись.
   День на третий, ремонта, Егор понял, что такими методами он ничего не добьется. Он полдня молчал, думал. Наконец, вылез из под ванны и покрался в комнату.
   Узбеки спокойно работали. Тот, что помоложе, что-то разводил в ведре, а тот, что постарше, стоял на стремянке и мазал это что-то на стену. Вдруг, прямо перед ним ровно выведенная поверхность задрожала и из стены барельефом вылезла страшная рожа, морщинистая, с огромными ушами. Рожа посмотрела на рабочего, злобно шмыгнула носом и страшным голосом сказала.
   - Пошто лютуешь, бусурманин?
   Узбек, молча, упал со стремянки. Второй, поднял голову от ведра, увидел лежащего товарища, спросил по-узбекски.
   - Рахим-ака, зачем вы легли на пол? Если вы хотите полежать, то вот, - он показал на застеленный диван, - удобная лежанка.
   Лежащий поднял руку и, указывая пальцем, произнес, так же по-узбекски.
   - Из стены вылез ужасный дэв. Он хочет сожрать мою душу.
   Молодой узбек поднял глаза на стену и оцепенел, увидев страшную картину. Рожа на стене шевелила огромными ушами и жутковато ему подмигивала. Лежавший до этого неподвижно рабочий, неожиданно вскочил и, на четвереньках, проворно метнулся в прихожую. Вскоре оттуда раздались глухие, ритмичные звуки. Узбек помоложе, опомнился и кинулся вслед за ним, опрокинув ведро. В прихожей он увидел, как его коллега, стоя на четвереньках, бьётся головой в дверь. Они обменялись короткими фразами на родном языке.
   - Рахим-ака, зачем вы пытаетесь открыть дверь головой, да еще снизу? Чтобы её открыть, надо повернуть вот эту золотую рукоять.
   - Так скорее поверни её, сын ишака, - Рахим-ака сердито глянул на молодого узбека, - поверни её и бежим из этого, проклятого аллахом, жилища, где злобные дэвы охотятся за душами правоверных.
   Они выскочили за дверь и убежали. Ни в квартире, ни на фирме узбеки больше не появлялись.
   Домовой был доволен и очень горд собой. Ближе к вечеру, Паша заехал домой. Обычно строители трудились допоздна, сейчас же, никого не было. В комнате, на полу лежало опрокинутое ведро, разбросанные инструменты и большая лужа застывшей шпаклевки. На застеленном диване вальяжно лежала Прасковья, рядом, скромно опустив глаза, стоял домовой.
   - А где рабочие, Егор? - спросил Паша.
   - Ушли, - лаконично ответил домовой.
   - Что-то рановато они сегодня. Ну ладно, отдыхать тоже нужно.
   - Они совсем ушли, - пояснил Егор, - убегли навовсе, тоись.
   - Как? Почему это? А как же работа? - удивился Кошкин.
   Тут в голову ему пришла догадка.
   - Погоди-ка, это ты их выгнал?
   - Точно, я, - скромно ответил победитель узбеков.
   - Та-ак! - Голосом, не предвещающим ничего хорошего, протянул Паша, - Так! А ремонт мне ты будешь делать, а? Я тебя спрашиваю, Егор!
   - Они, бусурмане, тоись, недоброе на тебя замышляли, волхв, - Егор немного испугался.
   - Слышал я твои бредни, - Кошкин разозлился, - и что? Теперь мне по твоей милости, всю жизнь в бардаке жить придется?
   Егор пустил в ход последний козырь. Он подошел к кошке, погладил её по голове и сказал.
   - Они, нашу, зверь лесную, извести хотели.
   Прасковья мурлыкнула. У Паши отвалилась челюсть. Картина была до того невозможной, что ему подумалось, "Может и правда с этими рабочими, что-то не так?"
   Ремонт на этом, конечно, не закончился. Паша позвонил в фирму, сообщил о пропавших ремонтниках. Там долго извинялись и уже на следующий день, прислали новых, на этот раз с Украины. Грязи, пыли и шума было не меньше, но хохлов домовой не трогал. Не то что бы понравились, просто терпел, памятуя серьезное внушение волхва.
  
  
   * * *
  
  
   А ремонт в офисе, был давно и успешно окончен. Собственно, увидев результат, Паша и решился на ремонт квартиры. Да и было от чего решиться, вид старого здания внутри стал еще более величественен. Все, начиная от массивных, дубовых, с золотом, дверей и заканчивая бронзовыми декоративными светильниками на благородно белых стенах, внушало благоговейное уважение. В сияющий мрамором пол, можно было смотреться как в зеркало, а на кожаных диванах в холле, разместилось бы, при желании, человек пятьдесят.
   Даже секретарша у Паши была, Ирочка. Правда она гордо именовала себя - координатором, но сути это не меняло. У неё на красивом, полукруглом столе, кроме компьютера и телефонов, стояли также старинная модель земного шара и что-то вроде магического кристалла. Сразу было понятно, секретарь колдуна.
   Комната Липкина, правда, была весьма аскетична, ряд стенных шкафов, стол и кресло. К роскоши он относился равнодушно. Зато над кабинетом целителя, работала целая дизайнерская контора, под руководством того же Семена Аркадьевича. Громадные витражи вместо окон, не пропускали дневной свет, поэтому даже днем горела восхитительная подсветка, дававшая полное ощущение, что входящий, попал не куда-нибудь, а в таинственное пристанище мага. Мохнатый ковер на полу скрадывал звуки шагов. Мебель была сделана на заказ под старину, но гордостью кабинета был работающий камин, даже скорей не камин, а очаг. Во время приема он всегда горел, подчеркивая необычность происходящего. Ощущение усиливал хрустальный шар на столе, играющий бликами все той же подсветки и живого огня. Семен Аркадьевич пытался навязать Кошкину еще балахон, расшитый звездами и рунами, но Паша этому решительно воспротивился и принимал больных, по привычке в белом халате.
   Работа Пашу вполне устраивала. Все это время он пользовался одним заклинанием, излечивающее разом почти, все болезни. Как оно работает, досконально Кошкин не знал, да его это и не интересовало, работает и хорошо. А результат действительно был потрясающим. Как выяснилось опытным путем, оно вылечивало все-таки не всё, а болезни наиболее прогрессирующие в данный момент, но вылечивало окончательно, без последствий и побочных эффектов. Люди уходили от Паши практически здоровыми и они, эти вновь излеченные, были лучшей рекламой для него. Эта живая реклама, действовала по принципу цепной реакции и вскоре от пациентов, или как их называл Липкин - клиентов, не было отбоя. Запись вела секретарша и уже на два месяца вперед, все было занято, а люди шли и шли. Пришлось нанять охранников, секретарша не справлялась.
   Лучше всего заклинание действовало в полночь, поэтому все сеансы излечения Паша перенес на это время. Днем он вел так называемый предварительный прием. Общался с теми же пациентами, якобы ставил диагноз, на самом же деле расспрашивал, рассказывал сам, напускал тумана. Говоря современным сленгом, "колотил понты", а что, тоже надо. Потом назначал время, всегда в половине двенадцатого, и, до этого времени, был свободен. Ну чем не рай? Два, три часа работы в день, приносили и отличный заработок, и уважение, да и настоящая слава была не за горами.
   С неделю назад приключилась история. Кошкин как раз закончил дневной прием и уже проводил пациента, когда услышал снаружи шум и крики. Выглянул, у секретарского столика стояла немолодая женщина с ребенком лет семи-восьми. Видно охрана зазевалась, вот и проскочили. Теперь же, провинившийся охранник, пытался исправить ситуацию и вежливо-угрожающе теснил дамочку с чадом к выходу. Та упиралась и кричала, просила позвать самого главного доктора. Увидев, вышедшего из кабинета, Пашу в белом халате она вдруг ловко оттолкнула охранника и, подхватив ребенка кинулась Кошкину в ноги. Тот оторопел. Подбежавший охранник, хотел, было поднять женщину и оттащить, Кошкин остановил его и пригласил скандалистку в кабинет. Войдя, женщина оробела, так было все красиво и таинственно. Паша предложил ей сесть, напустил на себя важный, целительский вид и спросил, профессорским тоном.
   - Ну-с, милочка с чем пожаловали?
   Он повнимательнее рассмотрел женщину. Судя по одежде, дамочка приехала из деревни. Она расстегнула ребенку курточку, сняла с него шапку и стало ясно, что дитя, рода мужского. Мальчик с интересом рассматривал обстановку, но как только посмотрел на Кошкина, взгляд стал испуганным.
   - К тебе, батюшка, приехали вот, - плачущим голосом сказала женщина, - с горем к тебе явились. Последняя надежда на тебя.
   - Не плачьте, пожалуйста, - попросил Паша, - и мы не в церкви, а я не батюшка. Меня зовут Павел Алексеевич. Расскажите подробно, что у вас случилось.
   Женщина рассказала. Приехала она действительно из деревни. Её звали Наталья Егоровна, мальчика Андреем. Родила она его поздно, в сорок лет. Врачи не рекомендовали, да больно уж хотелось ребеночка. Раньше не случилось родить. Родился Андрейка недоношенным, болел часто, мать выхаживала, как могла. Но настоящая беда пришла год назад. Андрейка, от школы, проходил плановую медкомиссию. Анализ крови вызвал у врачей, в райцентре, сомнения, Наталья Егоровна повезла сына в город на обследование. Диагноз был страшен, белокровие, по-другому, лейкемия, практически неизлечимая болезнь. Андрейка долго лежал в районной больнице. Пытались лечить, но безрезультатно. Через месяц его выписали, матери посоветовали везти в Москву, там может и помогут. В Москве бедная мать обивала пороги многих больниц, в одной, добрые люди помогли, приняли мальчонку. Пролежал еще месяц, мать, опять таки, добрые люди, устроили мыть полы в этой же больнице и жила там же, в хозяйственной пристройке. Результатов, лечение не принесло. Сказали надо ехать в Америку, там это лечат. Какая там Америка, продай Наталья Егоровна все, что имела и на билет бы не наскребла. Уехали домой. По телевизору увидела передачу про московского профессора, который вроде лечит эту лихоманку-болезнь. Толком ничего не поняла, но сорвалась, поехала. В этот приезд и встретила женщину, которая рассказала о чудо-целителе и адресок подсказала. Так и оказалась Наталья Егоровна с Андрейкой у Паши.
   В кабинет ворвался Семен Аркадьевич, из-за него выглядывала секретарша. Липкин посмотрел на гостей и подошел к Паше.
   - Что такое, ангел мой? - спросил он, - я только приехал, а мне с порога кричат, что Павла Алексеевича захватили, чуть ли не террористы.
   - Да какие террористы, Семен Аркадьевич, пациенты у меня, - кивнул на мать с сыном.
   - Пациенты, это хорошо, - весело сказал Липкин, - пациенты, это, просто замечательно.
   - Но они же не записаны, - пискнула секретарша Ирочка.
   - Как так? - удивился Семен Аркадьевич, - не записаны? Ну так, что за беда? Запишем. Очередь подойдет и полечим. Так, ангел мой?
   Ссориться с Липкиным вовсе не хотелось, но уж больно жалостливым был рассказ женщины. Паша уже придумал себе, как он спасет мальчика и совсем не возьмет с бедной матери денег. Роль благодетеля так понравилась Кошкину, что он, довольно твердо, как об уже решенном, сказал Семену Аркадьевичу.
   - Я тут подумал. Тот, кто записан на сегодня, может подождать, не смертельно же болен. А вот у мальчика - лейкемия, - он многозначительно поглядел на Липкина, ожидая его реакции. Реакции не последовало и, Паша продолжил. - Я вас очень прошу, Семен Аркадьевич, передвиньте очередь или, я попробую сам это сделать.
   Семен Аркадьевич тяжело посмотрел на Пашу, вздохнул, сказал тихо.
   - Пашенька, я очень надеюсь, что такое у нас в первый и последний раз.
   Повернулся, пошел к двери. По пути остановился, потрепал испуганного Андрейку по голове.
  
   - Не бойся, ангел мой, дядя доктор тебя вылечит, - хохотнул, - Ишь ты, шлемазл.
   И ушел двигать очередь, договариваться, передоговариваться. Незаменимый человек - Семен Аркадьевич.
   Через неделю, после повторного обследования в больнице (Паша договорился на бывшей работе), Наталья Егоровна, опять стояла у него в кабинете. И опять плакала, в этот раз от счастья. Обследование показало, что Андрейка здоров. Правда, он пока еще был в больнице, но скоро выписывался.
   - Спасибо, - в десятый раз твердила счастливая мать, - спаси тебя Бог! Спас, ты сыночка моего. Святой ты человек.
   - Не за что, не за что, больше не болейте, - Паша уже привык к проявлению благодарности. - Никакой я не святой, - он улыбнулся, - я даже некрещеный.
   - Это ничего что некрещеный, - горячо сказала Наталья Егоровна, - Бог в тебе самом. Такой дар божеский тебе дан. Обязательно, святой ты человек. И душа у тебя добрая, как у святого и должна быть.
   Она достала из-за пазухи платок, стала разворачивать.
   - Ну мы же договорились с вами, никаких денег.
   - Это не деньги, - сказала женщина, достала нательный крестик, - этот крестик матушка настоятельница монастыря мне дала, куда сына отмаливать возила. Сказала, он поможет, вот и помог, - опять заплакала, - возьми его себе, святой человек. Не побрезгуй.
   - Спасибо, - Паша взял крестик. Благодарили его по-разному, но так никогда.
   - Помогай тебе Бог, как ты людям помогаешь.
   После её ухода Кошкин сидел в кабинете, вертел в руках крестик. Вроде недорогой совсем, медный, копеечный, можно сказать, а что ж так на душе легко? "Вот возьму Маринку и рвану к ней в деревню. Буду там людей лечить, бесплатно, рыбу буду ловить", размышлял целитель.
   Зашел Семен Аркадьевич.
   - Пашенька, все в порядке?
   - Да Семен Аркадьевич, все нормально, - отозвался Кошкин.
   - О чем я хотел поговорить, ангел мой, - Липкин сел рядом с Пашей. - Я ведь все понимаю. Жалко стало, порыв благородный не сдержали. Это я, как раз, понимаю. Только, Пашенька, вы уж меня тоже поймите, я во все это денег, простите, вбухал, не сосчитать. И обратно еще не получил. И, пожалуй, не получу если ваши порывы войдут в систему. У нас все же бизнес, Пашенька.
   - Я понял, Семен Аркадьевич, понял, - Паше даже немного стыдно стало, - я постараюсь больше не допускать... Ну, в общем, понял.
   - Вот и хорошо, Пашенька, вот и славно, ангел мой, - Липкин улыбнулся, - Ну, что? Работаем?
   - Работаем, - согласился Паша. Его мысли тут же нашли новое русло. "Вот заработаю, на все что нужно, а потом и бесплатно лечить можно".
   На все что нужно! Хотелось Паше много всего. Долго же придется работать.
  
   * * *
  
   Поленья в камине, ровные, одно к одному, занялись сразу, как только Владислав поднес к ним спичку. Он немного полюбовался разгорающимся пламенем, встал со скамьи и подошел к столу.
   На этот раз, собеседник у него был один, тот самый серый Роман из Министерства внутренних дел. Важный, в своем ведомстве, чин, сидел с виноватым выражением лица и безропотно слушал резкие слова олигарха и депутата Порычева. Тот, хоть и внешне спокойный, зол был безмерно.
   - Ну ладно, Михаил, он всегда был соплежуем, но ты, Роман, ты ведь проворачивал и не такое. Так, где результат? - Владислав присел, - я у тебя спрашиваю, где нужный нам результат? Времени прошло сколько?
   - Выше головы не прыгнешь, Владислав, - оправдываясь, сказал Роман, - охранные заклятия нам не обойти.
   - А ты пробовал? Пробовал, я спрашиваю, обойти? Нет, ты не пробовал. Языком вы молоть мастера, господа волхвы, а как до дела... Общего кстати дела то, общего. Это ты, надеюсь, понимаешь, своей башкой или что там у тебя вместо неё?
   Роман кивнул. А про себя с обидой думал, "Сам попробуй, урод. Мне еще жизнь дорога, на сторожки кидаться". Владислав, между тем, продолжал.
   - Ты думаешь, это только мне надо? Силу Светозарову получу, так не только на миру сильны будем. Тогда и Радомирку подвинуть, возможность появится. Понимаешь, что из этого следует? Куда ты через меня взлететь сможешь, крыса ты мусорская?
   Господин в сером, снес оскорбление, не моргнув глазом, привык.
   Владислав встал, опять подошел к камину, присел на скамеечку. Сжал руку в кулак, полюбовался на перстень. Серый камень, облаченный в массивную золотую оправу, не производил впечатление драгоценности, но для Владислава это был самый дорогой камень. Дороже бриллиантов и рубинов во сто крат. Каждый новый философский камень, он вставлял в эту оправу. Ему нравилось смотреть на это серое, невзрачное чудо, ощущать себя всесильным, равным богам. Признаться, хотелось показать его действие, кому-нибудь, кто оценил бы простоту и гениальность достижения Порычева, но лучше не стоит. Даже своим, волхвам, предпочитал не показывать, кто знает, что им на ум придти может? Использованный камень, без жалости выбрасывался и его место занимал другой. Владислав, зачем-то подул на перстень и вернулся к разговору.
   - А давай-ка мы с тобой порассуждаем, - как будто и не было обидных слов, - напомни, что в послании Радомиркином говорится?
   - Любая попытка вмешательства ведовского, караться будет незамедлительно и беспощадно, - на память процитировал Роман.
   - Ведовского, - повторил Порычев, - а если не ведовского? Если чужие люди дело сделают? А?
   - Про это ничего в послании не сказано, но наверняка сказать трудно. Да и что они сделают? Как силу заберут?
   - А они и забирать ничего не будут. Что если с девкой несчастный случай произойдет? Скажем, под машину попадет или пуля шальная, неважно. Тогда получиться, что наследника нет, как и не было и придется владыке нашему, распрекрасному, нового преемника искать, а мы ему в этом поможем. - Владислав воодушевился, - ведь поможем?
   - Нельзя девку убивать, я и сам об этом думал. - Роман озабоченно поскреб щеку, - Радомир недоброе, враз, почует, озлится, свое расследование, почище милицейского учинит. Виноватых, в первую голову, среди волхвов, челобитную писавших, искать будет, а наши имена там имеются. Так что если и не докопается до истины, все равно, силы нам не видать.
   - Ух, ты крот министерский, все просчитал. Ну, а скажи мне, если девка ублюдка, естественным путем лишиться?
   - Как это?
   - В обычной больнице и записи об этом врачебные останутся.
   - Так через исполнителей на нас выйдут.
   - Ты что? - поразился Владислав, - их никто, никогда не найдет. Об этом позаботимся.
   - А если заклятия не только на волхвов поставлены?
   - Ну и что мы теряем? Неужто людишек пожалел? Не поверю. Тебе, упырю, никого не жалко. - Порычев громко засмеялся, - но я тебя успокою, мне тоже никого не жалко. Тем более что их, так и так, в расход пускать придется. Ну, что молчишь?
   - Честно сказать?
   - Да уж не ври.
   - Страшно мне, Владислав. Что там за сторожки, какая сила в них? Как бы без головы не остаться.
   - Не зря я тебя крысой то назвал, - задумчиво сказал Порычев, - крыса и есть. Рискнуть боишься? А ты хоть представляешь, что я для тебя сделать смогу? Неужто свой кабинет, ну, хотя бы, на кремлевский поменять не хочется?
   Роман промолчал. Конечно, ему хотелось власти и богатства, но был шанс лишиться в одночасье самой жизни, а жить он любил, и помирать не торопился.
   - Ладно, не трясись. Сам все сделаю, только знай, кобель трусливый, все учитывать буду, когда время придет.
   Владислав говорил презрительно, но голоса не повышал.
   - Людишек мне пришлешь своих парочку. Слежку давно снял?
   - Давно, - Роман кивнул, - смысла нет. И так всю их подноготную знаю. Когда спят, что едят.
   - Одного из тех, кто следил, тоже ко мне, остальное, моя забота. И побыстрей, тянуть нельзя уже. Все, пшел вон.
   Когда за Романом закрылась дверь, Порычев вытянул руку и залюбовался серым камнем, на своей руке.
  
  
   * * *
  
  
   После разговора с Липкиным, Паша подобных вольностей не допускал, принимал больных согласно записи. Впрочем, и прецедентов больше не было. Семен Аркадьевич охрану усилил и охранников постращал. Теперь по двое стояли, бдили, мышь не проскочит.
   Хотел, было, Паша, теть Веру полечить, рассказал, что да как. Мол, отца её наследство, имеет самое первое право. Так нет, тетка наотрез отказалась! Высказалась, что это все от беса и на Кошкина посмотрела недобро так. Паша потом Маринку расспрашивал, что за дела? Оказывается тетка, уехав в город, покрестилась и хоть фанатично верующей не была, однако в церковь ходила исправно и церковные правила соблюдала. Маринка её уговаривала к отцу лечиться ехать, та просто поехать была не прочь, а помощь принимать ни в какую. От беса и все тут. Паша посмеялся.
   - Верующая, верующая, а как завернёт трехэтажным, так хоть стой хоть падай.
   - Ну, это, наверно, не самый большой грех, - рассудила племянница.
   - А ты сама Марин, крещеная?
   - Нет. Когда у теть Веры жить стала, та сначала все уговаривала покреститься, а сейчас притихла. Забыла что ли? А сама я потребности такой не чувствую. А если настоящей веры нет, крестится просто так, для справки, вот это грех похуже сквернословия. Разве нет?
   - Не знаю, - Кошкин пожал плечами, - я в вопросах религии не очень разбираюсь. Да, кстати, меня тут недавно святым назвали, представляешь?
   Паша рассказал жене про Андрейку с матерью, достал из кармана крестик, показал. В начале рассказа Маринка вздохнула.
   - Бедная. Я бы с ума сошла, - и невзначай погладила, внушительный уже, живот.
   А, посмотрев на крестик и услышав, как мать, Пашу благодарила, неожиданно сказала.
   - Пашенька, а ты не думал, что это не тебя ей Бог послал, а наоборот, её тебе. Ну, что б ты понял, как свою силу использовать правильно?
   - Да ну, Мариш. Мы ведь об этом уже говорили. Да и Семена Аркадьевича понять можно, человек такие деньги вложил. Вот если я его подведу, это как, хорошо будет?
   - Не знаю, Паш, - пожала плечами, - плохо, наверное. Но ты подумай, скоро маленький родиться и ты наследство дедушкино ему передашь. Ты об этом своему Семену Аркадьевичу говорил?
   - Нет пока, что раньше времени говорить? - помрачнел Кошкин. - Я об этом думал. Но.... Знаешь, давай не сейчас. Может, погуляем, пойдем?
   - Ага, пойдем, - обрадовалась.
   Последнее время Паша часто выгуливал Маринку в лесу, благо через дорогу. Не то что в её деревне, конечно, но все-таки природа, воздух почище. Гуляли по асфальтовым дорожкам, болтали, а если Маринка уставала, лавочек было много, можно посидеть. Кошкин даже курить рядом с женой перестал, отходил, дымил в сторону. Сейчас рассказывал ей про ремонт.
   - Отделку закончили, красиво так стало! Вот теперь мебель привезут, расставлю и добро пожаловать домой, госпожа Кошкина.
   Маринка посмотрела на него и прыснула.
   - Пашенька, - сказала сквозь смех, - я никак привыкнуть не могу, что я теперь - Кошкина.
   - Ну и что тут смешного? Марина Антоновна Кошкина. Нормально звучит, нечего ржать.
   - Да я не о том, - все смеялась, - я подумала, если ты Кот, то я теперь Котиха?
   - Вот дурында, - Паша, улыбнувшись, покачал головой, - кошка, а не котиха.
   - Не-ет, кошка, это которая гуляет сама по себе, а жена кота - котиха.
  
   Проводив Маринку домой, Паша, перед ночным исцелением, поехал к себе, покормить домочадцев. Заодно на преображенную квартиру еще раз полюбоваться
   В отремонтированной хрущевке и, правда, стало красиво. Правда, пусто. Старую мебель Паша раздал знакомым на дачи, себе уже заказал все новое. Семен Аркадьевич помог, все успевал. Из мебели осталась только кровать да дедов сундучок, последнее время как-то не востребованный.
   Кошкин привык пользоваться в работе одним безотказным заклинанием, тем, что от всех болезней. Сбоев оно не давало, помогало всем, так чего ж от добра добра искать? Времени свободного хоть и достаточно было, до книг руки не доходили. То ремонт, то у Маринки, ну и работа, само собой. "Успею еще", думал Паша. Правда мысль о том, что через два- три месяца придется расстаться с чудесной силой, а соответственно и с прибыльной работой, навещала все чаще и чаще. Маринке он ничего не говорил, боялся, опять спорить начнет. Сам же думал на эту тему нередко и уже почти решил для себя, что передаст силу не сразу при рождении сына, а попозже, сроки каждый раз разные придумывал. "А что? Мне дед силу передал, мне сколько было? И ничего. А тут, лет пять бы еще поработать вот так, и все проблемы решены. Делов то. Зачем ему сила в пеленках нужна?"
   Расхаживая по пустой, но уже отремонтированной квартире, Кошкин мечтал, что со временем купит большой загородный дом. Не дачу, нет. Именно дом, что бы там жить. Этажа в три, больше не надо, ну прибамбасы там всякие. И что бы обязательно, подъехал, на кнопочку нажал и ворота открылись. Все остальное представлялось туманно, а эти умные ворота Паша видел отчетливо. Очень уж нравились ему такие. Да и кроме дома, много чего нужно, машину, там, новую, мало ли чего. Маринка потом благодарить будет за дальновидность, да и сын, кстати, тоже.
   Пока молчал, никого посвящать в свои планы не хотелось. Даже друзьям ничего не рассказывал. По поводу новой работы соврал, что открылся вдруг дар экстрасенса, вот и реализует. Те сначала посмеялись, но когда тещу Димыча, Людкину мать от застарелой астмы вылечил, руками развели. Экстрасенс, ничего не скажешь.
   Домовой, подружившись со своей обидчицей, теперь частенько, в отсутствие волхва, сидел перед кошкой на кухне и рассказывал разные истории. Паша как-то раз подслушал, ненароком, удивился. По рассказу выходило, что освобождением от татаро-монгольского ига, Русь обязана исключительно Егору. Видимо после победы над узбекскими трудягами, домовой возомнил себя героем. Но если и врал, то складно, как былину читал.
   - Ну вот, выхожу я, значить, на поле широкое, а там бусурман, видимо невидимо, земли не видать, одни бусурмане, тоись. Взял в одну руку дубок молодой, в другую вяз вековой и пошел, значить, на битву смертную. В одну сторону махну улочка, в другую махну, переулочек.
   "Да-а, языком ты брат махать, горазд" посмеялся про себя Паша. Прасковья же слушала внимательно, не перебивала. Верила новому другу, восхищалась.
   Тот, даже есть теперь, садился рядом с кошачьей миской.
   После еды, Паша, закурив, по обыкновению начал беседу.
   - Егор, вот скажи мне, а не хотелось бы тебе пожить в большом доме, за городом? - хоть с домовым о мечте поговорить.
   - Дык, куда скажешь волхв, туда и поеду. Жить, тоись.
   - Да нет. Я просто спрашиваю, хотелось бы? Не в квартире городской, а в своем доме.
   Домовой задумался.
   - Правду бают, не красна изба углами, а красна пирогами.
   - Да при чем тут пироги твои, я про дом спрашиваю.
   - По совести сказать, волхв, я и здесь привык, ан на волю иной раз так захочется! Кабы ты в дом старого волхва наладился, то я бы с нашим удовольствием с тобой то, поехал, тоись. Опять же зверь лесная, ей там раздолье, хошь туда беги, хошь сюда.
   - Невозможно с тобой разговаривать Егор. Я ему одно, а он мне... - Паша махнул рукой. Не вышло о мечте поговорить.
   Посмотрев на часы, ахнул, опаздывает. Быстро-быстро собравшись, маг и целитель Кошкин, умчался.
  
  
   * * *
  
  
   Маринка любила разговаривать со своим будущим малышом. Сидела на стуле, приложив руки к животу, прислушивалась так. Она уже придумала, что назовет его в честь деда, Светозаром. А ласково будет называть - Светиком. С Пашей пока не советовалась, но думала согласиться, имя то красивое.
   Светик был спокойным парнем, особо не брыкался, так толкнет немножко, что бы не забывали, вот он я. Маринка не сюсюкала, рассказывала будущему Светику какой у него хороший папа, про дедушку рассказывала и про бабушку, теть Веру. А еще представляла, как он родится, подрастет и они все вместе поедут в Измайловский парк, кататься на каруселях и еще на каких-нибудь не очень страшных аттракционах. Светик будет бояться, зажмуриваться, но они с отцом крепко возьмут его за ручки и он, бояться сразу перестанет. Иногда, она ему пела. Чаще всего ту песню, которую Паша пел на своем дне рождении. Светику нравилось, поэтому, когда песня заканчивалась, он толкался, требовал продолжения.
   Теть Вера зашла, посмотрела на сидящую Маринку, хмыкнула.
   - Сидишь, матрешка? Сиди, сиди. Как он там?
   - Нормально, теть Вер, не хулиганит - улыбнулась Маринка.
   - Ну и хорошо. Когда тебя твой благоверный забирать то думает?
   - Сказал, мебель поставит и перееду.
   - Вот и давай. А то не поймешь, вроде мужняя жена, а живете поврозь, как нехристи какие.
   - А мы с ним и есть нехристи, в смысле некрещеные. - Маринка, наклонив голову на бок, ласково посмотрела на тетку. - Надоела я тебе, теть Вер?
   - А то нет. Мне для себя пожить охота, не все с вами возиться. - А глаза грустные. - А то, что некрещеные, так то неправильно. То-то твой целителем заделался. Верно тебе говорю, не дело это. Пока не покреститесь, ангела у вас за плечом не будет, только нечистый дух один, прости господи.
   - Теть Вер, а покушать у нас что есть? - перевела разговор Маринка, - ты говорила, вареники будут.
   Теть Вера, Маринку и так всегда кормила вкусно и сытно, а теперь и вовсе чудеса творила на кухне. Баловала и племяшку, и, заодно, часто наезжающего Пашу. Маринка, сокрушаясь, что после родов уж точно ни в какую одежку не влезет, уплетала теткину стряпню за обе щеки. Аппетит не пропадал, её даже не тошнило, как пугали, уже рожавшие, девочки на работе. "Похудеть всегда успеешь", говорила тетка, "а сейчас все соки дитю идут, вот и кушай за двоих". Насчет похудеть, были сомнения, а кушать кушала.
   Паша баловал фруктами и ягодами, теперь Маринка знала, откуда они берутся, рассказал все. Смотрела на него с горделивой радостью, уверена была, что дедушка плохого человека не выбрал бы, подтверждая этим правильность и своего выбора. Никого нет, лучше Пашеньки.
   Кошкин иногда взбрыкивал, пытался воспротивиться тому, что она его Пашенькой постоянно зовет, тогда начинала звать Котом, через какое то время он и Пашеньке был рад.
   Маринка часто вспоминала их летнюю поездку. Как вначале она радовалась, что едет с ним на машине, потом гуляли по лесу, тоже было радостно. А потом когда все случилось, уже не радость, счастье захлестнуло, и до последней минуты не отпускало. Никому о своих чувствах не говорила, просто засыпая, думала о Пашеньке и просыпалась с мыслями о нем. Теперь еще о Светике думала, какой он будет, когда родиться и подрастет? Ну какой, какой? Самый хороший, вот какой. Ясно же.
   Когда дед с Маринкой в последний раз говорил, рассказал про свое вмешательство в судьбу внучки, повинился даже по-своему. На дедушку она не обижалась, поняла. И все-таки очень испугалась, что Пашины чувства ненастоящими окажутся, а по прошествии времени и вовсе сгинут без следа. Однако вон оно как все вышло. Теперь, как тетка говорила - мужняя жена. Маринка довольно зажмурилась.
   Пашина смена работы ей не очень нравилась. Конечно, деньги нужны, что она не понимает? Только вот не нравится и все тут. Раньше она часто представляла себе как Пашенька станет врачом, а она перейдет к нему в отделение и будут вместе работать. Сейчас, он предлагал ей пойти к нему, то ли медсестрой, то ли секретарем. Отказалась. Не знала почему, просто душа не лежала. Еще Семен Аркадьевич этот, прохиндей высшей марки, сразу видать. Ну а там, подумала, пускай сам решает, мужчина все-таки.
   Про ведовство она знала не особо много. Пока росла, видела, как к дедушке люди приходили, потом благодарили за помощь и, от людей же, узнала что дед её колдун. Спрашивала его, правда, что ли колдун? Он объяснял, да по малолетству и не поняла толком ничего. А потом и спрашивать перестала, а дед молчал. Ей то ведовская судьба не грозила по причине того, что женщиной родилась. Когда владыка Радомир в гости приезжал, всегда гостинцы привозил. У деда узнавала, что за человек, сказал, дескать, друг фронтовой, воевали вместе. Про войну тоже ей рассказывал, но скупо, в основном о других. "Скромничает, наверное, дед", думала Маринка. Видела на пиджаке орденов и медалей в два ряда. Не за красивые же глаза дали? Решила, "Просто время страшное было, не хочет вспоминать".
   Подросла, в город уехала, училась, потом и в Москву к тетке перебралась. Совсем другая жизнь, не то, что в домике на отшибе. По деду скучала, навещала, когда с теть Верой, когда одна. Последнее время старик, не сказать грустный, задумчивый был. Маринка думала от одиночества, а после разговора последнего, поняла, что о наследнике дед думал. Вот и она ему пригодилась.
   Наследник ведовского рода толкнулся, видно надоело без дела лежать. Маринка погладила живот и стала рассказывать Светику про деда.
  
  
   * * *
  
   Семен Аркадьевич всегда засиживался в офисе допоздна. Во первых своей работы много, все ведь на нем. Поручать другим, то, что может сделать сам Липкин не любил, потом проверять, перепроверять, переделывать, больше и времени и сил уйдет, доказано опытом. Ну а во-вторых, сеансы излечения назначались на позднее время и Семен Аркадьевич, хотел быть рядом, вдруг случится что-то непредвиденное, непредусмотренное. Не то, что бы он контролировал целителя, просто не надеялся на молодежь как на себя. Конкретно в лечение не лез, ни с советами, ни упаси Бог, с приказами, но ведь случаются форс-мажоры, вот от них то и надо Пашу уберечь. Пусть лечит, работает, остальное его не касается.
   Тяжеловато было везде успевать, все-таки шестьдесят пять летом справил, но, как говориться, привычка, вторая натура. А натура у Семена Аркадьевича всегда была деятельной, иногда даже чересчур.
   Еще в годы застоя, он понял, что, работая на государство, больших денег не заработаешь. Поэтому в начале семидесятых, молодой тогда Липкин, организовал сначала цех по выпечке кондитерских изделий, потом пошивочную мастерскую, а, войдя во вкус и подкопив деньжат, принял участие в изготовлении, модных тогда, люстр с висюльками. Пожилые люди помнят этот ажиотаж, за люстрами записывались, стояли ночами, покупали по блату и с большой переплатой. Ну, есть спрос, создали и предложение. Было куплено оборудование, наняты рабочие, сбыт не проблема. Сбытом Семен Аркадьевич не занимался. Приезжали люди и забирали все оптом. Эта деятельность позволила Липкину прожить хоть и суетливо, но припеваючи лет десять. Капитал постоянно рос.
   От вездесущих сотрудников ОБХСС, его спасала щедрость и предусмотрительность, он никогда не жалел денег на разного рода осведомителей, во всех ведомствах, откуда ждал подвоха. И когда над подпольным бизнесом Липкина стали сгущаться тучи, да такие, что взяткой не отделаешься, один из таких людей, шепнул ему на ушко, что надо исчезнуть. Надо, так надо. Производство свернулось за считанные часы, всё было предусмотрено.
   Семен Аркадьевич исчез из Москвы и вынырнул в Тамбовской области, в купленном заранее домике, в глухой деревушке. Из разговоров с местными жителями узнал, что неподалеку находиться женская исправительная колония. Женщины, заключенные, занимаются тем, что шьют рабочую одежду - халаты, робы, рукавицы. Почесав лоб, Семен Аркадьевич попросил одного из аборигенов, самого смышленого и подрабатывающего в колонии истопником, познакомить его с начальником колонии или как его называли "хозяином". Начальник оказался мужчиной понятливым и не трусливым. Съездив в город на переговорный пункт, Липкин, подняв старые связи, договорился о встрече. Потом о поставках сырья и уже через месяц, половина зечек, шили самые настоящие джинсы. Ткань, нитки, фурнитуру и лейблы привозили знакомые Семена Аркадьевича, они же забирали готовую продукцию. О проверках было известно заранее, да и приезжали одни и те же, прикормленные. За несколько лет Липкин значительно улучшил своё благосостояние, а так же и начальства колонии.
   И про работниц не забывал, во всяком случае, кушали подневольные швеи, отнюдь не тюремную баланду, Семен Аркадьевич позаботился. Даже фрукты и сладости в рационе не переводились. И пусть не великие, но деньги получали.
   Местных тоже к делу пристроил, чуть не молились на него. Однако всему хорошему приходит конец. Как-то, Липкина, приехавшего с переговоров из города, встретил на станции вольнонаемный сотрудник колонии, бывший у него на содержании и рассказал о внеплановой проверке зоны.
   - Жуть, что делают. Шмон учинили, подмогу вызвали, всю зону шерстят, наизнанку выворачивают.
   Начальство колонии посадили на разные сроки, остальных расформировали по другим частям. А женщины, что им будет, во первых - исполнительницы, а во вторых, уже сидят, куда дальше то?
   Семен Аркадьевич, ожидавший подобного коцебехеса, сел в обратную электричку и уехал в Москву, где к тому времени все успокоилось. Денег было достаточно. Женился, дочка родилась.
   Вскоре грянула перестройка. В приснопамятных девяностых, в самом их начале, у Липкина уже была линия по производству обуви. Всё и всех знал, обо всем договорился, прибыли пошли немалые. Не учел только одного, что с бандитами будет договориться посложней чем, даже, с милиционерами. Молодые, хищные бандюки сразу потребовали за крышу пятьдесят процентов прибыли. В противном случае предупредили.
   - Сначала бабу твою с девкой под нож, а потом и тебя, жидяра, уделаем. Все равно свое заберем. В бега ударишься, из-под земли достанем и туда же зароем. Усёк?
   Тогда он еще не знал слова - беспредельщики, но сразу поверил, эти поцы угрозу выполнят, больно уж физиономии зверские, да и слухи уже ходили вовсю. Того убили, этого взорвали. Продать предприятие не удалось, выдернул все, что смог из наличных активов и опять в бега. Ну что за жизнь?
   Пожил в Крыму, у родственников жены. Даже туда к нему, знакомые, тем, кому доверять можно, за консультациями обращались. Вернулся в Москву года через два. Свое дело не открывал. Работал, как он говорил, на дядю. Но и "дядя" платил хорошо, так как лучше Липкина, дела никто не знал.
   Встретив чудо-целителя, Пашу, Семен Аркадьевич сразу понял - это его шанс. Рынок целительства забит всякой шушерой, мошенниками, настоящих специалистов практически нет. Хорошая реклама, солидный офис дальше само все пойдет, из уст в уста. А здоровье это самый ценный товар, цены можно назначать любые, они, можно сказать, монополисты на этом рынке.
   Про то, что денег, вложенных в предприятие, он еще не вернул, это Липкин Паше правду сказал, умолчал только, что совсем немного осталось и пойдет чистая прибыль. Если бы еще несколько лет в таком темпе поработать, то потом смело можно на покой. И детям хватит, и внукам останется. Но что бы все шло гладко, надо следить за всем, хозяйским глазом. Поэтому, на работе, Семен Аркадьевич, засиживался допоздна.
  
  
   * * *
  
  
  
   Не зря Паша боялся рассказывать Маринке о своем намерении повременить с передачей наследства. Разговор превратился в некрасивую ссору. В основном из-за сложного, да что там сложного, иногда просто несносного Пашиного характера. Вначале Паша спокойно объяснял ей, что сразу, дедову силу, сыну передавать не следует. Зачем она младенцу? А передаст, ну, лет, скажем, в пять... или десять. Какая разница? Маринка, как он и предполагал, запротестовала.
  
   - Нет, Паш, так нельзя. Дедушка сказал, что как родится, так сразу и передать. Надо так и сделать, Пашенька, нельзя ждать.
   - Ну, вот почему нельзя? Почему? Зачем ему в пеленках сила, ты мне можешь объяснить?
   - Не могу. Но если дедушка сказал, значит это нужно. Значит это важно.
   - Да не важно это. Просто, такие у них, вроде как, правила. Но можно же от правил и отойти. Ну, сама подумай, я за это время заработаю нам денег на всю оставшуюся жизнь.
   - Паш, но ведь заработать и по другому можно. Нам не так много и надо.
   - Это ты сейчас говоришь, - Кошкина раздражала Маринкина несговорчивость, - а потом пойдет, туда деньги, сюда деньги, где взять. Ну, ты сама разве не хочешь, что бы твой ребенок жил в большом, красивом доме, учился, что бы в хорошей гимназии, скажем? Что бы у него все было, не хочешь?
   - У него и так все будет хорошо, - у Маринки уже слезы подступали, но она упрямо стояла на своем, - мы и так о нем позаботимся.
   - И так? Может, ты думаешь ему эти, волхвы твои помогут? Так они только говорить красиво могут. Знаю я.
   - Никакие не волхвы, - выкрикнула девушка, - я сама о нем заботиться буду, понятно?
   - А-ааа? - зловеще протянул Паша, - ты сама? Сама? Я вроде как уже не нужен буду. Силу отдам и до свидания. Может ты за меня и замуж, поэтому вышла? Чтобы не передумал, чего доброго, а?
   - Что ты такое говоришь? - Маринка с ужасом смотрела на Пашу, - Что ты говоришь, Пашенька? Как ты такое можешь говорить?
   - А что такого я говорю? - Кошкин разошелся, - Я для вас контейнер для передачи. Используете и не нужен, а то, что и я на многое способен, так на это вам наплевать.
   - Паша, я же ничего такого не сказала. Я сказала только, что если обещал, нужно выполнить, что пообещал.
   - А я значит обманщик? Я выходит, подлец? Ты мне не веришь? Так я прямо сейчас тебе эту гребаную силу и отдам, забирай!
   - Мне не нужно ничего, - Маринке сделалось страшно. Её Пашенька на себя был не похож. Орал на неё, как сумасшедший. - Мне ничего не нужно.
   Паша зацепился и за эту реплику.
   - А-ааа? Тебе, значит, ничего от меня не нужно? Может и я уже тебе не нужен? Так я пойду тогда, счастливо оставаться мадам!
   Он и в самом деле ушел, сильно хлопнул дверью и ушел. Сел в машину, поехал домой. Успокоится, никак не удавалось. Думал со злостью, "Правильно говорят, что они только до свадьбы хорошие. Только штамп в паспорте получат, уже норовят за горло взять". Вслух передразнил Маринку.
   - Обеща-ал! Да пошла ты! Развестись, между прочим, недолго.
   Вечером, он ей не позвонил, а сам ждал звонка с извинениями. За что извинения и в какой форме не знал, но не первым же ему идти на примирение. Хотя уже и жалел, что так вышло, и соскучился по Маринке, как-то враз, очень сильно.
   "Ну вот что я завелся? Зачем накричал? Ну не будет этой работы, будет другая. Руки есть, голова на месте - заработаем. Что ж за характер то такой дурацкий?"
   Приехав с ночного сеанса излечения, первым делом кинулся к определителю.
   Маринка не звонила. Паша опять начал злиться. Спать не ложился, блуждал по квартире, курил. Домовой, чувствуя, что волхв не в духе не появлялся вовсе. "Зеркало!" - вспомнил Паша. Достал, подумал о ней. Маринка лежала в постели почти с головой укрытая одеялом, только крашеные волосы торчали наружу. "Спит" - раздраженно констатировал Кошкин, - "Я тут волнуюсь, мучаюсь, с ума схожу можно сказать, а она спит. Ну ладно, Мариночка! Теперь, хоть обзвонись, я тоже спать буду".
   К сожалению, зеркало показывало изображение только в одном ракурсе. Если бы Паше удалось заглянуть под одеяло, он увидел бы её мокрое от слез лицо и почти насквозь мокрую подушку.
   Несмотря на мысленные заверения, спать Паша так и не лег. Уже под утро, попытался, но уснуть не вышло, просто лежал. Телефонный звонок раздался в утренней тишине как гром. Паша вскочил, подбежал к аппарату, взглянул на определитель. Так и есть. "Проснулась" - злорадно подумал, "А теперь я спать буду" и трубку не снял. И, правда, характер дурацкий.
   Маринка звонила все утро с завидным упорством, с промежутком между звонками примерно в пятнадцать минут. Паша выдерживал характер, трубку не брал. Часов в десять звонки прекратились, и Кошкин тут же пожалел, что не ответил. "Ладно, позвонит еще, куда денется" прилег и тут же уснул.
   Но поспать не удалось и в этот раз. Телефон ожил вновь. Паша подошел, посмотрел. На определителе опять высветился Маринкин номер. В этот раз Паша решил подойти, но не сразу, пусть поволнуется. Наконец снял трубку и нарочито скучно сказал.
   - Аллё?
   Но это была не Маринка, звонила тетка. Она была взволнована, говорила путано. Из её слов Паше удалось понять, что Маринке поздно вечером позвонили, якобы от него, от Паши. Что точно сказали, тетка не знала, но по тому, что Маринка сразу засобиралась, было понятно, что-то случилось. Тетка пыталась расспросить, Маринка отмахнулась, "Потом, теть Вер, скоро приеду расскажу", и не приехала и не звонила. Тетка надеялась, что она у Паши. Телефон у него не отвечал ("Придурок чертов!", выругался на себя Кошкин), вот только дозвонилась. "Нет её? Да что ж за напасть?". Паша сказал, что сейчас приедет и помчался в Гольяново.
   Приехав, расспросил еще раз, подробнее. Уехала Маринка на машине, правда марку тетка не разобрала из окошка, большая, черная вроде. Мужчина ждал внизу, усадил девку в машину, сам сел следом и уехали. Тетка заплакала.
   - Так не от тебя они приезжали?
   - Нет не от меня, - "что, блин, за дела"? подумал - так, вы будьте здесь, я вам позвоню, как только что-нибудь узнаю.
   - Да куда ж я денусь, здесь и буду, - уже вслед сказала тетка, - только ты ж звони.
   Паша приехал домой. "Мишелю надо позвонить, мент все-таки, знает, что к чему". Позвонил Мишке на мобильный, тот, услышав в чем дело, много вопросов задавать не стал. Бросил отрывисто.
   - Ты дома, Кот? Я скоро буду.
   Ну вот, хоть что-то. Вдвоем сейчас подумают, может Мишка своих подключит. Куда она могла поехать? Почему сказала, что звонили от него? Паша нервно ходил по кухне. В голову ничего не приходило. "Что-то Мишель долго едет". Стоп! Паша опрометью кинулся в спальню, зеркало вчера так и бросил на постели. Он сел на кровать и стал смотреть. Маринка сидела в кресле, в какой-то комнате. Вид у неё был сонный, видать, не выспалась.
   - Марин, ты где?! - закричал Паша. Маринка смотрела мимо него.
   От звонка в дверь Кошкин чуть не подпрыгнул. Побежал открывать. Мишка первым делом спросил.
   - Кот, у тебя кофе есть? Давай попьем.
   Паша налил ему растворимого кофе, попутно рассказывая о случившемся.
   - Вообще то, официально, я ничего делать права не имею. Пока твое
   заявление, то да сё. Может она у подруги, какой?
   - У какой подруги? Говорю же, позвонили якобы от меня, увезли...
   Мишель, ты бросай свои ментовские штучки, или помогай или...
   - Ладно тебе Кот, не суетись. Это я так, - Мишка хлопнул Пашу по плечу,
   - Значит, позвонили, как бы от тебя, увезли. Мысли есть? Куда и зачем?
   - Без понятия, блин. Ума не приложу.
   - Вообще мыслей нет? - уточнил Мишка, - даже самых захудалых?
   - Угу, - кивнул Паша, - погоди, есть тут у меня одно...
   Он затруднился объяснить, что у него есть
   - Короче, Мишель, ты только не удивляйся, ладно?
   - Кот, я давно ничему не удивляюсь, - Мишка хлебнул кофе.
   Паша достал зеркало настроил его на Маринку и, войдя в кухню, показал другу. Мишка чуть не поперхнулся.
   - Это что такое?
   - Зеркало, Миш. Долго объяснять, но это все что у меня есть.
   - А камера где стоит?
   - Это без камеры работает, новейшие технологии. Миш, я же просил не удивляться. Давай подумаем, где это может быть.
   Мишка отобрал зеркало, зачем-то поглядел под низ и стал разглядывать изображение.
   - Так. Ясно, что она в частном доме, - вскоре выдал он.
   - Откуда это ясно?
   - Из окна, - показал Мишка, - забор виден, такой забор только вокруг частного дома может быть. И не дешевого дома, я тебе скажу, Кот.
   Паша пригляделся и, правда, забор был.
   - Точно. Смотри, Мишель, зубцы как у кремлевской стены. Может она в Кремле?
   - Мда-а, - с сожалением протянул мент, - где это я, конечно, не знаю, но точно не Кремль. Да оно и к лучшему, из Кремля мы её не достанем, по любому.
   - А отсюда? Нет, ну что она там делать может?
   - Скажите мне, уважаемый гражданин Кот, - издалека начал Мишка, - ты никому, за последнее время, не насолил, по-крупному? Звонков, угроз, чего-то странного не было?
   Странностей у Паши хватало, но рассказывать, Мишка бы просто не поверил.
   - Да нет, вроде. Некому мне грозить.
   - Ладно, - Мишка налил себе еще кофе, - ты пока не парься особо, я сейчас в отдел сгоняю, отметиться надо и обратно приеду. Может проясниться что, может звоночек, какой поступит. Ты от телефона не отходи, на всякий пожарный. Дай-ка еще гляну.
   Он опять стал рассматривать зеркало. Вдруг напрягся, отставил кружку.
   - Стоять, Казбек! Ну точно!
   - Что точно? - Паша изнемогал от неизвестности.
   - Знаю я, где этот домик. - Мишка довольно похлопал себя по животу. - Смотри, вот за забором видишь, крыша дома торчит, круглая.
   - Вроде вижу, - неуверенно сказал Кошкин.
   - Это Гоши Васильева, дядьки, дом, сто пудов.- Гоша был их школьным другом, - У него обсерватория на крыше. Дядька Гоше ключи, давно как-то, оставлял, за домом приглядывать, так мы там погуляли пару дней некисло. И Гоша, кстати, нам эту обсерваторию показывал. На Рублевке это. Место не помню, как называется, но знаю, как ехать.
   Он залпом допил остывший кофе.
   - Ладно, Кот, сиди жди. Мне так и так в отдел ехать. Я там Тараса зацеплю, помнишь Серегу Тарасова, здоровый такой? Вот его и может еще кого. И наведаемся мы туда, - сказал нараспев, - узнаем, что за домик такой расчудесный. - Посерьезнел, - хотя в Рублевские домики, лучше с автобусом ОМОНа ездить.
   Он посмотрел на Кошкина, подмигнул.
   - Не унывай, Котяра. Мы тоже кой на что годимся.
   - А мне то, что делать? - взмолился Паша.
   - Сиди на телефоне, жди. Я отзвонюсь.
   - Вы что без меня туда поедете?
   - Кот, ты нам только мешаться будешь. Без обид, лады?
   Мишка уехал. Паша сидел подавленный и растерянный. Такого развития событий он не ожидал. Выкурил одну за другой две сигареты, подумал, "Надо что-то делать. А что?" Взял мобильник, порылся в записной книжке, нашел номер Гоши Васильева. Гоша взял трубку сразу. После приветствий, Паша, как бы между делом, узнал, где именно находиться дом его дяди и, поговорив еще немного, попрощался. Сидеть было невмоготу. "Поеду" - решил он, - "Может, узнаю что?" Накинул куртку, посмотрел еще раз на Маринку в зеркало. Она спала сидя в кресле. В груди у Паши заныло. Сунул зеркало за пазуху, на всякий случай. Плохо представляя куда едет и зачем, вырулил на кольцевую.
   Несмотря на пробки, доехал удачно, более того, сверившись с зеркалом, нашел нужный дом. Это было не трудно. Дом Гошиного дяди, в этом ракурсе, мог быть виден только из одного, едва видневшегося за огромным забором дома. "Значит Маринка, где-то на верхнем этаже". Кошкин оставил машину на обочине, сам пошел вокруг стены, пытаясь придумать, как же туда попасть. Судя по неприступным, почти, что крепостным стенам, это было невозможно. "Ну и что тут менты сделают? Там, небось, охраны полк?" - с тоской подумал Паша.- "Нет, ну кто это такие и зачем им могла понадобиться Маринка?" Он уже кругом, правда, на приличном расстоянии, обошел дом, на это понадобилось, ни много, ни мало, час.
   Не найдя, даже мало-мальски, приемлемого решения, пошел к машине. "Буду наблюдать в зеркало, а пока Мишке позвоню". Одной рукой, Паша, достал зеркало, второй, полез в карман за телефоном. Глянув в зеркало, ахнул, Маринка уже не сидела в кресле, а в сопровождении крепкого мужчины, скорее всего охранника, садилась в машину. Кошкин оторвал взгляд от зеркала, ворота открылись, из них выехала машина, черный БМВ с наглухо затонированными стеклами. Паша опять посмотрел в зеркало, так и есть, Маринка ехала в машине, зажатая с двух сторон мужчинами в костюмах. В груди закололо, также как на океанском берегу. "Значит, среди них есть волхв", мелькнула догадка. Он кинул зеркало и телефон на пассажирское сидение и включил зажигание. Пока разворачивался, БМВ скрылся из виду. Положение спасла пробка, Паша съехал на обочину и, протискиваясь между машинами и дорожным отбойником, высматривал хищный силуэт БМВ. Вот он стоит, как и все! Внедорожник Кошкина, втиснулся в ряд автомобилей, поближе к преследуемому. Пока стояли, позвонил Мишке.
   - Мишель, её везут на черном БМВ, куда не знаю, въезжаем в Москву, с Рублевского шоссе.
   Мишка ругнулся, спросил.
   - Ты саму Маринку видел?
   - Да, она в машине, точно, - еще раз посмотрел в зеркало.
   - Едешь за ними? Сколько людей в машине?
   - Я видел двоих, ну водитель еще. Опа, все Мишель, тронулись, я позвоню, как узнаю куда едем.
   Уже ехали по Крылатскому. Свернули на Осенний бульвар, БМВ затормозил у ворот в 4 Градскую больницу. Паше она была хорошо знакома, будучи студентом медучилища, приходилось проходить здесь практику. Ворота открылись, БМВ въехал на территорию. Паша тронулся, было, следом, задержали больничные охранники.
   - Да я с ними, - соврал Паша.
   Подержанный "Паджеро" не годился в компанию сверкающему баварцу, но молодой, подозрительный охранник, неожиданно легко пропустил. Кошкин покружил по территории и, найдя БМВ у одного из корпусов, припарковался и вышел. В багажнике "Паджеро" лежала бейсбольная бита, осталась от прежнего владельца. Паша достал её, скинув куртку, завернул биту в неё, какое никакое оружие.
   Вбежав в здание, он увидел Маринку входящую, в сопровождении трех мужчин, в лифт. Остальных желающих поехать, мужчины ловко отсекли. Кошкину пришла мысль затеять скандал, привлечь внимание людей, но двери уже закрылись. Цифры наверху, показали, что остановился лифт на четвертом этаже. Паша кинулся наверх по лестнице. Благо, коридоры в больнице длинные. Когда запыхавшийся Кошкин вбежал на этаж, Маринка в сопровождении тех же мужчин, входила в какую то дверь. Не видно было, что бы её принуждали, но Паше показалось, что она идет как сомнамбула. Добежав до двери, он попытался приоткрыть её, заглянуть, дверь была закрыта. На дверной табличке было написано "Операционная". Сердце у Паши забилось часто-часто, ничего хорошего эта табличка не сулила. Кошкин отошел, набрал Мишкин номер, сообщил другу, где находиться. Мишка уверил, что они будут минут через пятнадцать, двадцать, приказал наблюдать и ни во что не вмешиваться.
   - Миш, это операционная, зачем её туда повели?
   - Приеду - выясним, - сказал Мишка и отсоединился.
  
   А за дверью с тревожной табличкой, происходило вот что. Маринка лежала на операционном столе. Хирург, получивший, непосредственно от главврача, приказ сделать женщине кесарево сечение, мыл руки, его ассистентка, готовила больную к операции. Обходились без анестезиолога, она сама дала несостоявшейся мамочке наркоз и приготовила инструмент. Мужчины, Владислав и двое сотрудников серого Романа, сидели на стульях поодаль, наблюдали. Хирург, ничего необычного в этом не видел, "подумаешь, любовница какой-нибудь шишки. Прокесарю по быстрому, а денег обещали, как три зарплаты". Он взял скальпель, наметил взглядом место надреза и занес руку. "Дзин-нь", хирург недоуменно посмотрел на свою руку только что державшую скальпель. Как будто неведомой силой вырванный из руки, инструмент хирурга, со звоном ударился о кафельную стену и отскочил на пол. Владислав напрягся.
   - Ну что же вы, доктор, - внешне спокойно сказал он, - скальпель в руках удержать не можете?
   - Да я не знаю, как это вышло, - оправдывался растерянный врач, - он сам вылетел.
   - Ну, ничего, бывает, - успокоил его Владислав, - возьмите другой и работайте. Работайте!
   Сестра протянула хирургу новый скальпель, он опять приготовился. На этот раз скальпель вылетел по другой траектории. Назад и вверх, по пути разрезав врачу щеку. От неожиданности тот вскрикнул и схватился рукой за порез.
   - Ничего страшного, пробуйте еще, - крикнул Владислав, но испуганный врач, несмотря на его гневные окрики, открыл дверь и выскочил из комнаты.
   Кошкин увидел, как дверь операционной распахнулась и оттуда выбежал врач, зажимая рукой окровавленную щеку. За ним семенила медсестра. Следом выскочили двое из тех мужчин, что везли Маринку и побежали за врачом по коридору.
   Надо действовать, решил Паша. Он подбежал, распахнул дверь и ворвался в комнату. Маринка лежала на операционном столе, на лице маска для наркоза, сама укрыта зеленой тканью, только голый живот торчит наружу. Паша, выронил биту. Кинулся к Маринке, одной рукой срывал маску, второй щупал пульс на шее. Жива! Сзади раздался деликатный кашель. Кошкин обернулся, как же он не заметил, ведь в груди постоянно кололо.
   Волхв спокойно стоял у стены и смотрел на Пашу, без боязни, без угрозы, с любопытством, разве что. Резко присев Кошкин схватил биту и не думая, что делает, замахнулся на незнакомого волхва.
   - Стоп, - волхв поднял руку, защищаясь, - стоп, дружок. Успокойся, успокойся, я тебе ничего плохого не сделаю.
   Владислав и, правда, не мог ничего сделать ни Паше, ни Маринке. Если сторожок, поставленный Светозаром на обычного человека, среагировал не смертельно, то, почуяв угрозу от волхва, заклятия Радомира и Светозара, попросту уничтожили бы объект угрозы. Жаль, Паша этого не знал. Владислав, напротив, знал это очень хорошо, но самообладания не терял, был уверен в благоприятном исходе дела. Во первых, и не такое проворачивал, получалось, а во вторых противник уж больно жалок.
   - Не волнуйся, дружок, опусти свою дубинку, - добродушно сказал Владислав, - или это бита у тебя? Любишь бейсбол?
   Паша растерялся. Те волхвы, с которыми он до этого встречался, внушали ему доверие, во всяком случае, опасности от них ждать не надо было. А этот? Может он выполняет какую-то неведомую Паше миссию? Да и честно сказать, для Паши трудновато было, вот так взять и ударить человека.
   - Вы кто? - спросил он, - вас, владыка послал?
   - Меня владыка? - незнакомец рассмеялся, - да ты дружочек бредишь никак. Посылаю, обычно я. Ты, разве, меня не знаешь?
   Действительно, красивое, не лишенное благородного изящества лицо, незнакомого волхва, как будто было Паше знакомо. Только вот где он его видел?
   - Позвольте представиться, Владислав Порычев, - церемонно сказал волхв.
   Вспомнил. И газеты и телевидение часто кричали о самом богатом человеке России, олигархе Порычеве.
   - Как? Вы тот самый Порычев? - растерянно спросил Паша, - а что вы тут делаете? И что с Маринкой? - он обернулся на девушку. Маринка в себя не приходила, - что вы с ней хотите сделать?
   Паша опять приподнял биту.
   - Ладно, сейчас я тебе все объясню, - Владислав тянул время, - ты знаешь кто я, так?
   Кошкин кивнул.
   - И вот теперь представь себе, дружочек, что тебе выпал шанс. Ты поймал золотую рыбку. И у тебя не одно, не три желания, а очень много и все я выполню. Ты мне веришь?
   - Мы не о том говорим. Что вы хотели сделать с моей женой?
   - Уже ничего. Да, каюсь, хотел, но теперь, когда мы встретились, я понял, что ничего этого не надо. Все, я повторяю, все, будут живы и здоровы. Такой расклад тебя устраивает?
   Паша молчал.
   - Если ты не полный идиот, то ты воспользуешься этим шансом. Поверь мне, как тебя... Поверь мне дружочек, я могу сделать для тебя такое, что никакому владыке не под силу. Хочешь стать моим компаньоном? А хочешь, я куплю для тебя какое-нибудь государство и ты там будешь королем, - он опять рассмеялся, - или владыкой, если тебе так больше нравится. Никакая сила тебе этого не устроит, а я все могу. Не веришь?
   Он пристально посмотрел на Пашу.
   - Дай-ка мне свою биту. Да не бойся, просто протяни её ко мне.
   Паша вытянул руки с битой вперед так, что она покачивалась перед лицом Порычева. Тот прикоснулся к бите перстнем и забормотал заклинание. " Обманет. Сейчас что-нибудь наколдует" - подумал Паша. Заклинание кончилось, и бита с легким звоном превратилась в золотую. От растерянности Кошкин опустил, свое ставшее значительно тяжелей, оружие.
   - Убедился, на что я способен? - Владислав был доволен произведенным эффектом.
   - А от меня то вы что хотите?
   - Все просто дружочек, ты отдашь силу мне, а сам, с женой и ребенком, будешь жить припеваючи, где только пожелаешь. Мое слово твердо. Поверь, ты не пожалеешь.
   Кошкин затруднялся что-либо сообразить, уверенная речь олигарха сделала свое дело, посеяла зерно сомнения.
   - Ты не торопись, подумай. Как следует, подумай.
   В операционную вошли охранники, ведя перед собой доктора. Паша тут же кинулся к нему.
   - Доктор, что с ней?
   - Спит. Под наркозом, - врач растерянно смотрел на него.
   Паша не видел, как Владислав сделал знак охранникам и те, мгновенно скрутили Кошкина, выбив из рук биту.
   - Так,- голос Порычева, стал ледяным, - этого, - кивнул на врача, отпустите. Операция отменяется. А этого и девку в машину, едем ко мне, - и, уже обращаясь к Паше, издевательски добавил, - там условия другие. Там тебе думаться будет легче, дружочек.
   Паша стоял спиной к двери и поэтому не мог видеть, как ворвались менты. Просто неожиданно оба охранника упали на пол, увлекая Кошкина за собой. Послышались крики. "Лежать б..., лежать я сказал". Паша поднял глаза. Мишка держал Порычева на прицеле, но тот не обращая внимания на грозное "лежать", вытянув вперед руку, плел заклинание. Паша хотел крикнуть Мишке "стреляй", но слова застряли в горле. Он приподнялся на руках, перекатился к валявшейся бите и привстал на одну ногу. Бита, описав широкий полукруг, с хрустом запечатала рот Владислава. Сам олигарх, отлетел к стене и, ударившись, сполз на пол.
   - Кот, ты чё, придурок что ли? - испуганно крикнул Мишка, - ты ж его грохнул.
   А сам уже щупал пульс.
   - Бля, вроде живой, - он быстро обыскал Порычева, достал депутатскую книжку. - Етитская сила! Вот это мы попали! Это ж Порычев! Твою в Бога душу мать!
   - Мишань, - один из ментов обыскал охранников, - своих приняли, кажись, - показал Мишке мвдешные корочки.
   - Та-ак. Кот, ты это как-то можешь объяснить?
   Паша молча показал на Маринку.
   - Достаточно?
   - Мне может быть и достаточно, - Мишка был и растерян и зол, - а им? - показал на ребят, - то, что с нас погоны снимут это, брат, полбеды. Как бы не пришлось нам, теперь, красную зону потоптать, за этого перца.
   - Мишань, - сказал тот же парень, Тарас, - на минуту тебя, потолкуем.
   Они вышли. Паша подошел к столу, взвалил Маринку на руки и пошел к выходу.
   - Погоди пока, - оставшийся мент, притормозил его.
   Пришлось пока положить Маринку обратно. Вошли Мишка с Тарасом, быстро оглядели комнату. Тарас снял наручники с лежащих охранников, бормоча "лежать, пришибу суки", Мишка достал конфискованные у них пистолеты, вытащил обоймы швырнул в угол, само оружие в другой.
   - Все, валим, пока при памяти, - скомандовал и кивнул Тарасу - Возьми у него подругу, тебе хоть двух таких, не заметишь.
   Паша нагнулся, поднял с пола окровавленную, золотую биту. Вышли через запасной выход. Никто их не преследовал. Встречные, с удивлением разглядывали живописную группу. Менты старательно отворачивались. Паша шел ничего не замечая, устал за последнее время.
   На улице попрощались, Мишкины друзья сели в свою машину. Паша на заднее сидение своей, Мишка помог ему уложить Маринку, сам сел за руль. Поехали домой. Дорогой Маринка очнулась. Непонимающе посмотрела на Пашу, улыбнулась, тихонько сказала.
   - Пашенька.- и чуть позже, - Мы где?
   - Домой едем, Мариш. - Паша чуть не разревелся. Видимо сказалось нервное напряжение. Он погладил Маринку по голове.
   - Ты как? Чувствуешь себя как?
   - Нормально, - голос слабый, - нормально Пашенька.
   Мишка посмотрел в зеркало, хмыкнул.
   - Ты, как хочешь, Кот, но я одним местом чую, что тебе есть что рассказать. Так что с тебя подробный рассказ, как минимум, - сказал он, - а как максимум, рассказ с коньяком. Усек?
   - Ладно, - устало согласился Паша, - только Мишель, давай не сегодня, а?
   - Не вопрос. Значит, завтра вечерком, у тебя?
   - Хорошо.
   Маринка хотела идти сама, Паша не дал, понес на руках.
   - Давай помогу, Кот, надорвешься, - предложил Мишка.
   - Своя ноша не тянет, - стиснув зубы, пропыхтел Паша
   На лестнице Мишке все-таки пришлось помочь. Они вдвоем занесли Маринку в квартиру, положили на диван. Мишка, напомнил про завтрашний рассказ с коньяком, попрощался и ушел. Маринка лежала грустная, молчала. Паша, достал из шкафчика на кухне початую бутылку коньяка, налил в чашку, залпом выпил. Присел на сундучок, закурил. Руки ходили ходуном.
   - Пашенька, теперь все хорошо? - спросила Маринка, как-то робко.
   - Все хорошо, солнце мое, - Паша погасил сигарету, подошел, сел рядом, - все очень хорошо, Мариш. Теперь все, всегда будет хорошо.
   Погладил по щеке.
   - Ты кстати, почему к незнакомым людям в машину села?
   - Они сказали, что ты в аварию попал.
   - Ясно. У тебя точно все нормально? И у маленького? К врачу бы тебе надо.
   - Маленький в порядке, я чувствую. А мне они какую-то дрянь кололи, спала все время и сейчас еще спать хочу.
   - Ну, отдохни, Мариш. Завтра в консультацию тебя отвезу, на всякий случай, а сейчас поспи. Я в душ схожу, ладно?
   - Ага, - она потерлась щекой об его руку.
   Когда Паша вышел из ванной, Маринка спала. Укрыл её одеялом, постоял, посмотрел. Вспомнил, позвонил теть Вере. Рассказывать ничего не стал, просто успокоил, мол, все нормально, Маринка у меня. Пошел в спальню. Как был в мокром полотенце на бедрах, упал и уснул.
  
  
   * * *
  
  
  
   Приснился, ставший уже привычным, морской берег. Вот только в этот раз, во сне было откровенно холодно. Шел мелкий дождь, а ветер, пронизывал насквозь. Паша помахал руками, согреваясь, и спустился к океану. Владыка был уже там, ждал его. Кошкин подошел, поздоровался и с места напустился на Радомира с претензиями.
   - Вот вы, владыка, - агрессивно начал он, - вы знаете, что некоторые ваши подданные...
   Радомир, жестом остановил его.
   - Знаю, Павел, все я знаю, - посмотрел укоризненно, - неужели ты думал, что мне неизвестны дела Владислава?
   - Так если вам все известно, - Паша даже задохнулся от возмущения, - так какого же лешего, вы сразу не вмешались, когда он Маринку воровал?
   - Ну не успел, прости, - буркнул владыка, - а что же ты меня не позвал?
   - Ну не успел, простите, - в тон ему ответил Кошкин.
   Владыка неожиданно улыбнулся.
   - Но ты и без меня справился?
   - С вами было бы проще. - Паша злился. Он не догадывался, что по большому счету ничем не рисковал. Радомир от начала до конца держал ситуацию под контролем.
   - Ну, все хорошо, что хорошо кончается.
   - А вы уверены, что все закончилось? Уверены, что он опять не попробует?
   - Уверен, Павел, не волнуйся, - Радомир похлопал его по плечу, - место, где Владислав сейчас находится, не располагает к воровству, - и захохотал, - А хорошо ты его приложил. Воин!
   Смеющийся владыка, как-то это непривычно. Паша вспомнил баталию в больнице. Улыбнулся. Хорошо, когда все позади. Только все ли?
   - Вы, конечно, извините владыка.
   - Если хочешь, можешь звать меня Радомир, - перебил владыка.
   - Вы меня извините Радомир, но откуда такая уверенность, что это не повториться?
   - Ну, ты уж, Павел, поверь мне на слово, - мягко сказал волхв.
   - А не позвал, как я вас позову? Вы хотите, приходите, а мне как?
   - В книгах все сказано, ты читаешь, видно, не то, что тебе нужно
   - Как могу, так и учусь, - огрызнулся Кошкин, - помочь то некому.
   - Ну-ну, не кипятись, - владыка рассматривал его, будто только увидел, - не в обиду тебе говорю, а в урок. Молодец, Павел, - скупо похвалил.
   - За себя постоим, - с достоинством, как ему показалось, ответил Паша.
   - И за себя постоял и за жену с сыном будущим. Воин, это я не в шутку сказал. Со временем, оправдаешь наречение воином Перуновым. - строго сказал Радомир.
   - Ну не знаю даже, видно будет.
   - Мне уже видно. Ладно, пора мне, - владыка с сожалением поглядел на волны, - мы еще не раз увидимся, Павел. Прощай, - повернулся, пошел к лесу.
   - До свидания.
   Владыка обернулся, сказал негромко.
   - Удачи тебе, волхв,- и снова зашагал.
  
  
   * * *
  
   С утра Паша возил Маринку в консультацию, там успокоили, сказали все хорошо. Гора с плеч!
   К тетке заехали, конечно. Та, кудахтала как наседка, Маринку целовала и спрашивала, "Где ж тебя носило то, отрава ты не девка"? Вдруг остановилась, судорожно хватанула воздуха ртом и боком, повалилась на пол. Маринка взвизгнула.
   - Теть Вер! - наклонилась с трудом, - скорую надо, быстрее.
   Побежала звонить. Паша поднял тетку с пола, отнес в комнату на диван. Закрыл дверь и, волнуясь, начал читать заклинание.
   Когда тетка пришла в себя, примерно через полчаса, увидела Маринку, склонившуюся над ней. Глаза встревоженные, слезы вот-вот брызнут.
   - Теть Вер, ты как?
   - Нормально, - тетка вздохнула, - что это ты реветь надумала, у пожилых это случается.
   - Ага, случается. Я знаешь, как испугалась.
   Тетка встала с дивана. На тумбочке лежал использованный шприц и какая-то ампула.
   - Чего это? Скорая приезжала что ль?
   - Ну да, - Маринка отвела глаза,- приехали, укололи тебя. Сказали все нормально и уехали.
   - А вроде хорошо я себя чувствую то? А? - поводила рукой по левому боку, - что за укол то? Совсем хорошо стало.
   Маринка встала, взяла ампулу, прочитала.
   - Гидрокортизон. Хорошее лекарство.
   - Так мне и раньше его кололи. Такого не чувствовала. Легко. И дышится, и ходится легко.
   - Это у вас просто кризис был, - Паша вошел в комнату, - а сейчас миновал, и вам легче стало. Так всегда бывает.
   Паша незаметно взял у Маринки ампулу и сунул в карман. Тетка все удивлялась.
   - А куда мне его кололи то? Следов и не видно.
   - Если правильно делать, то следов не остается, - авторитетно сказал Кошкин.
   - Значит, до этого, мне все неправильно делали? - тетка, с подозрением посмотрела на Пашу.
   - Теть Вер, мы кушать хотим, - влезла хитрая Марина Кошкина.
   - Сейчас, сейчас. У меня все готово, подогреть только, - ушла на кухню.
   - Ну что, Фома неверующая? - Паша победно посмотрел на жену. - Говорил я тебе, все нормально будет, а ты не верила.
   - Да я верила Пашенька, - тихонько сказала Маринка, - только боялась очень. А ну как теть Вера померла бы? Страшно то как!
   - Не таких на ноги ставил, - Кошкин самодовольно ухмыльнулся, - теперь главное нигде не проколоться. А то со свету сживет, твоя теть Вера.
   Маринка засмеялась, села на диван.
   - Ты, ампулу, когда выбирал, хоть почитал бы, а то принес глюкозу. Хорошо я про гидрокортизон вспомнила.
   - Ну да, прочитал. Я же все, быстрей-быстрей, не до чтения.
   - Ну, идете что ль? - тетка уже стояла в дверях, - на стол сейчас накрою, руки мойте, раз голодные.
   Пока ели, тетка все удивлялась легкости и хорошему самочувствию.
   - Откуда хоть скорая была? Может благодарность написать надо, помогли то как. И в поликлинику сходить надо, пусть кортизона этого еще выпишут.
   - На врачах не написано, с какой подстанции. - Паша слегка нервничал, - И потом вы и не думайте уколы делать, после кризиса нельзя. Сначала обследование пройдите, а потом следуйте указаниям лечащего врача.
   - Ну да, ну да, - согласилась. - Завтра и пойду.
   Хорошо не вспомнила, что скорая должна бумажки для поликлиники оставить.
   Когда Паша с Маринкой стали собираться, заволновалась.
   - Мариш, а что уже и мебель расставили, уезжаешь то?
   - Мебели еще нет, - это Паша, - только я её больше от себя не отпущу.
   - Ага, не отпустит, - Маринка с гордостью посмотрела на мужа, - он у меня такой.
   - Ничего, диван есть. На кухне мебель осталась, проживем несколько дней.
   - Ну вы ж смотрите, не забывайте старуху, - тетка опять наладилась плакать, - приезжайте.
   И Маринке построже.
   - Чтоб звонила мне каждый день. Чтоб я не волновалась, поняла?
   - Поняла, теть Вер, я каждый день помногу раз звонить буду. И приезжать часто-часто. Не скучай, - улыбнулась. - А может тебе котеночка завести теть Вер?
   - Ладно, езжайте, - проворчала тетка. - Котеночка. Дел у меня больше нет, с котами возиться.
  
  
  
   * * *
  
  
   Паша уже и забыл, что обещал Мишке беседу с коньяком. Пришлось спешно бежать в магазин за выпивкой, Маринка пока приготовила на скорую руку закуску. Посидели, сначала втроем, потом Маринка, сославшись на усталость, ушла в спальню. Кошкин думал, что бы такое половчей Мишелю соврать, но, начав, неожиданно, рассказал всю правду, от начала до конца. Мишка слушал не перебивая, иногда хмыкал, а по окончании повествования, сказал.
   - Рассказываешь ты Кот, конечно складно. Даже подробности продумал, только не учел того, где я работаю. Я, знаешь ли, не привык что бы мне, бездоказательно, по ушам ездили. Усекаешь, к чему клоню?
   Паша усекал. Ну что ж, доказательства нужны, пожалуйста. С Маринкиной беременностью, фрукты он наловчился творить с закрытыми глазами. Спросил Мишку.
   - Ты, коньяк, клубникой закусывать любишь?
   - Можно, - согласился мент, - было бы что закусывать.
   Кошкин, не вставая, прочел заклинание. На столе, возникла приличная горка свежей клубники.
   - Как тебе доказательство? - ехидно спросил он у ошарашенного друга. - Еще что-нибудь? Заказывай.
   - Та-ак, - Мишка взял ягоду, съел. - Свежая, - констатировал, - Кот, я это вижу, ем, но не понимаю.
   - Блин, ну Мишель! Ну о чем, я тебе час тут твержу. Убедись, ментяра, все, что я говорил, правда.
   - Давай выпьем, - Мишка разлил по рюмкам коньяк, - мне проще въехать будет.
   Выпили. Мишка сразу налил еще.
   - Не гони лошадей, Мишель. Ну так что? Доказательства еще требуются?
   - А коньяк можешь? Или водку там?
   - Не знаю, не пробовал. Да куда тебе и так, две штуки, считай, полтора литра взяли.
   - Я просто подумал, если можешь, то на хрена мы в магазин бегали? Но если не можешь, значит, правильно сделали. - Мишка закончил рассуждение, - Так, будем считать, что ты мне все доказал, теперь рассказывай по новой, я по другому слушать буду.
   Паша застонал. Но, зная друга, рассказал, уже вкратце.
   - Погоди, а те, кто Маринку спёр, тоже значит волхвы? И менты?
   - Нет, волхв там был только Порычев. Кстати можешь не бояться, жаловаться он не будет, скорее всего.
   - Да клал я на его жалобы. Это я так, по запарке сдрейфил. А ему то зачем это все, он же богатый и депутат, к тому же?
   - Точно не знаю, - Паша пожал плечами, - наверное, хотел еще богаче стать?
   - Короче я понял одно. Среди этих, твоих волхвов, тоже уродов хватает.
   - А где их нет? Ладно, давай еще по одной.
   Кошкин сходил, принес зеркало.
   - Помнишь?
   Показал Мишке его отражение. Потом представил себе Димыча на рыбалке. Посмотрел, программист и дома сидел за компьютером, уставившись в монитор, шевелил губами и клацал по клавиатуре. Поднес зеркало Мишелю.
   - Ё-моё, Димыч, как живой! - восторженно вскрикнул опер, - погоди, так это всех так можно увидеть?
   - Ну, если уметь, то, наверное, всех.
   - Слушай, подари его мне. Мне надо, - безапелляционно заявил Мишка.
   - Мишель, у тебя все равно не получиться, не думай.
   - Точно? - Мишка посмотрел на Пашу, - Жаль, я уж думал раскрываемость до ста процентов, подниму. Ладно, в случае чего, тебя напрягу.
   Друзья засиделись допоздна. Приканчивали уже вторую бутылку. Захмелели прилично и рассуждения стали более пространными.
   - Так что там ты говорил, с Порычевым?
   - Ну, его отправили, - Паша призадумался, - Точно не знаю, но вроде как в зону, для волхвов.
   - Ясно. - Мишка ничуть не удивился, - Давай за справедливость.
   Выпили за справедливость.
   - Кот, а если бы меня из конторы поперли, взял бы меня к себе, охранником?
   Паша помолчал.
   - Да я там, уже не работаю.
   - Почему? - пьяно удивился Мишка.
   - Вот ты подумаешь, Мишель, что я напился и бред несу, но я тебе все равно скажу. - Паша закурил и наклонился через стол поближе к другу. - Когда я там, в больнице, Маринку на столе увидел, понял, что никакие деньги мне её не заменят. И теперь я хочу все правильно сделать. Понимаешь меня, Мишель? Пра-виль-но!
   - Понимаю, - кивнул, - ты тоже не думай, что я пьяный. Очень хорошо я тебя понимаю, Кот. Вот ты мою бывшую, помнишь? Ясен перец, помнишь. Так вот тоже, блин, деньги, деньги! Посмотри, как люди живут! И ушла, к барыге, какому то. И ты думаешь, она счастлива? Нет! - Выдохнул Мишка. - А я счастлив, потому что бабло глаза не застит.
   - Очень хорошо ты сказал, Мишель, - чертов коньяк, давал о себе знать, - давай за то, что бы нам бабло глаза не застило.
   - Давай Кот.
   Потом выпили за дружбу, еще за что-то и, напиток кончился.
   - Жалко ты коньяк делать не умеешь. Может, сбегаем?
   - Не Мишель, хорош, а то я завтра не встану. А я уже звонил, завтра увольняться поеду.
   Вместе поймали такси, обнялись, на прощанье и Мишка уехал. Паша отправился спать.
  
  
   * * *
  
  
  
   Семен Аркадьевич с нетерпением ждал Пашу. То, что он вчера, не приехал на работу, само собой нехорошо, но терпимо, с этим Липкин справиться. Настораживало, что по телефону, Паша упомянул про увольнение. Что он там еще придумал? Ну, раньше времени в панику впадать не надо, вернее вообще в неё впадать не стоит. Приедет, поговорим, все решим. Семен Аркадьевич ждал.
   У Паши было очень нехорошее чувство. Как будто долг над ним висел. Но уже все, решив для себя, отступать, не хотелось. Он подъехал к офису, вошел и, поздоровавшись с охранником, решительно направился к кабинету Липкина.
   - Здравствуйте, Пашенька. Здравствуйте, ангел мой, - приветствовал вошедшего Семен Аркадьевич.
   - Здравствуйте, Семен Аркадьевич, - Пашина решительность, пошатнувшись, встала на место.
   - Ну, так о чем, таком важном вы хотели со мной поговорить? Я, весь внимание, ангел мой. Присаживайтесь, прошу.
   - Семен Аркадьевич, - Кошкин присел на стул, - мне очень неприятно это говорить, но я больше не смогу работать.
   Уф-ф, главное сказал.
   - Как? А что же случилось? Расскажите и вместе, уверяю, мы найдем выход.
   - Боюсь, что не найдем. Видите ли, мой дар, он пропал.
   Семен Аркадьевич сидел оглушенный. С минуту, он переваривал сказанное Пашей, потом тихо спросил.
   - Неужели совсем?
   - Абсолютно, Семен Аркадьевич. Насморка вылечить не могу.
   - Ах, горе, какое, - Липкин задумался, - ну так может это временно? Может все еще вернется, так сказать, на круги своя?
   - Вряд ли. Я советовался со специалистами, - врал Паша, - сказали это безвозвратно.
   - Скажите Пашенька, - Семен Аркадьевич испытующе посмотрел на Кошкина, - а, может быть, вам кто-то предложил более выгодные условия?
   - Семен Аркадьевич, - укоризненно воскликнул Паша, - могу поклясться, что нет. Да вы же все равно бы узнали, если так. Зачем же мне врать?
   - М-да, согласен, согласен, ангел мой. - Липкин пережил первый стресс, - Ну что же. Мы, все-таки, неплохо поработали. А против матушки природы не попрешь. Как говориться, Бог дал, Бог взял.
   Он с сочувствием посмотрел на Пашу.
   - И что же вы намерены теперь делать, ангел мой?
   - Пойду на прежнюю работу, - пожал плечами Кошкин, - что мне еще остается? А скажите Семен Аркадьевич, я вам много должен? Ну, вы там записывали.
   - Пашенька, - Липкин улыбнулся, - ангел мой. Будем считать, что вы все мне вернули, отработали, так сказать. Это я вас хотел спросить, деньги то у вас есть.
   И полез в карман за портмоне.
   - Да вы что? - Паша поразился, - что вы Семен Аркадьевич. Я вас подвел, а вы мне еще деньги хотите дать?
   - Насколько мне известно, ангел мой, ваша прелестная Мариночка, в положении и, вот-вот, родит вам крошку? Так что не отказывайтесь.
   - Ну уж нет, денег я у вас не возьму. У меня еще есть, хватит пока - Паша замер, вспомнив. Поднял вверх указательный палец, потряс, - погодите Семен Аркадьевич, я быстро.
   Он выскочил на улицу, залез в багажник машины. Достал золотую биту, захваченную с поля битвы. Тряпкой оттер с нее депутатскую кровь и в эту же тряпку, завернул. Войдя в кабинет Липкина, Паша развернул драгоценный предмет спортивного обихода и положил на стол, перед Семеном Аркадьевичем.
   - Что это?- Липкин достал очки.
   В чем, в чем, а в золоте он толк знал. Нацепил на нос очки, посмотрел, поковырял ногтем, подержал на весу.
   - Не хотите ли вы сказать, ангел мой...
   - Хочу, Семен Аркадьевич, хочу. Это чистое золото. Мне эту биту подарил один очень богатый знакомый, а я в свою очередь хочу подарить её вам. На память, так сказать.
   - Да тут же килограммов десять будет, - Семен Аркадьевич был поражен, - вы представляете себе, сколько это может стоить?
   - Честно говоря, не очень, - Паша покачал головой.
   Липкин, внимательно посмотрел не него.
   - Если вы думаете, Пашенька, что Семен Липкин, может воспользоваться вашим легкомыслием и вырвать кусок хлеба изо рта вашей семьи, то я вам скажу. Вы, таки, ошибаетесь. Заберите немедленно вашу вещь.
   Но Пашу не так то просто было сбить с намеченного пути.
   - Семен Аркадьевич, мне эта, как вы назвали вещь, напоминает, не о самых лучших минутах в моей жизни. Я уже решил и она ваша, - Кошкин улыбнулся, - Берите, иначе выброшу в окно. Пусть кому-нибудь повезет.
   - Да-аа, ну что ж, я смотрю, вы настроены весьма решительно, - с сомнением произнес Липкин, - ну, если вы так настаиваете, возьму. Хотя, признаться, чувствую себя грабителем с большой дороги. Премного благодарен вам, ангел мой.
   - Это я вам благодарен, Семен Аркадьевич. Вы очень много для меня сделали.
   - Что вы голубчик, что вы? - и чуть помолчав, добавил. - Знайте Пашенька, с даром или без дара, вы всегда можете на меня рассчитывать. Не забывайте старого Семена. Звоните, заезжайте, если что понадобиться или просто так.
   Судя по повлажневшим глазам Липкина, говорил он вполне искренне. Паша попрощался.
   - Еще раз спасибо за все и до свидания.
   - До свидания, ангел мой. Удачи вам, Пашенька.
   Ну что же, с целительской деятельностью было покончено.
  
  
  
   * * *
  
  
   В мае, а если точнее девятнадцатого числа, в семье Кошкиных случилось прибавление.
   За несколько дней до этого, вечером, Паша сидел в комнате, изучал ритуал передачи наследства, подробно описанный дедом. Несмотря на кажущуюся простоту, давалось не легко, и еще надо было, настраиваться на ритуал, почти как актеру на роль. Пока шла, ни к чему не обязывающая, зубрежка. Как и прежде, он не очень ясно представлял себе смысл прочитанного. Все больше на ассоциативном уровне. Например слова, "не пожалеть живота за Русь-землю ", Паше представлялись так, будто он бросается на неразорвавшуюся гранату, именно животом, и тем самым спасает... Кого он спасает, Кошкин не знал, но не просто же так бросился. Наверное, кого-то спас?
   Мебель уже была привезена и расставлена, так что Паша лежал на новом, угловом диване, сундучок же стоял, опять таки на новом, журнальном столике.
   На работу он еще не устроился, куда торопиться, Маринка родит вот-вот, лучше рядом побыть, мало ли чего? Теть Вера приезжала, чуть не каждый день, помогала. Волновалась, да и скучала, чего там.
   Чувствовала тетка себя хорошо. Обследование в поликлинике, показало, что у нее на редкость здоровое, для её возраста, сердце и другие внутренние органы тоже. Тетка не поверила, но ей выдали бумажку, в которой все было написано, правда почерк неразборчивый. Её врач, удивляясь, назвал это словом - феномен. Может она, о чем и догадывалась, однако молчала, Паше ни слова не сказала. Кошкин же про себя думал, "Не было бы счастья, да несчастье помогло"
   Пообщаться с домовым получалось редко, но Егор не страдал. У него теперь был очень благодарный слушатель в лице Прасковьи. Иногда, Паша, выходя ночью покурить, подходил к кухонной двери и слышал сипловатый басок домового, выдающего кошке очередной виток героического эпоса.
   - А как стали бусурмане к волхву, значить, подступаться. Дескать, заберем в полон и тебя и всех-других, тоись. Тут он возьми и шумни, "Егор!", это я, значить, "Егорушка, на подмогу ступай и меч-кладенец мой прихвати, тоись". Вмиг мы с волхвом тех бусурман посекли, побили, и выручили, и тебя, стало быть, и всех прочих. Меня, раз только саблею кривою, один поганый, достал, а так ничего, тоись.
   Сейчас, Кошкин заучивал наизусть очередной абзац. Дверь спальни открылась, вышла Маринка. Она держалась за живот, морщилась, шла маленькими шажками. Сказала, экономя слова.
   - Началось вроде, - и виновато, посмотрела на мужа.
   Паша впал в ступор. Мысли бешено метались в голове, сам же стоял как изваяние и шевелил губами.
   - Надо ехать, - так же негромко сказала Маринка, - или скорую.
   Оцепенение спало. Ехать! Метнулся, нашел ключи от машины.
   - Сама сможешь дойти? Давай понесу.
   - Сама, сама.
   Маринку, прямо в домашнем халате, Паша посадил в машину. Прыгнул за руль и аккуратно вырулил на улицу. Благо роддом недалеко, и десяти минут не ехали. Тамошние, роддомовские сотрудники отреагировали быстро. Маринку тут же увели в неприметную дверь сбоку. Хорошо она вещи заранее собрала, девочки научили. Паша пытался еще что-нибудь выяснить, ему сказали.
   - Справочная на первом этаже, телефон на стенде. Все узнаете, а сейчас, не мешайте, папаша.
   Папаша! Ничего себе обращеньице.
   Маринка родила утром следующего дня. Когда солнце, только-только, несколькими лучиками, заглянуло в окно, торопясь встретиться со светилом, появился их сын - Светозар.
   Про имя они уже говорили. Паша вначале не соглашался, говорил, мол, дразнить будут. Маринка ответила, что всех дразнят, а имя ничем не хуже других, даже лучше. Поразмыслив, Кошкин согласился. При этом он поймал себя на мысли, что не хочет спорить с женой. Она, как будто, в последнее время, возобладала каким-то даром, ласково, не настаивая, убедить его в чем угодно. "Дедушкина внучка", думалось Паше, "Тот тоже, тихушник, бывало, кого хочешь, в чем хочешь, убедит".
   Вскоре Маринку со Светиком выписали. Встречали с теткой и друзья приехали, Паша пригласил. Когда позвали забирать, медсестра, улыбаясь, показала Кошкину личико сына. "А что, очень симпатичный", как-то осторожно, подумал Паша. Кроватку он уже купил, с колесиками, чтобы можно было катать, так что, приехав, Светик покушал с мамой, переоделся с бабушкой Верой и лег спать.
   Теть Вера, заранее наготовила всего, сели за стол отмечать. Паше пить не хотелось. Вроде и повод не шуточный, а не хотелось. Так выпил за компанию пару рюмок. Слушал поздравления, шутки, все пытался ощутить себя отцом. Вроде получалось, а вроде и не очень.
   Посиделки вышли не очень долгими. Маринка устала, и кормить надо было, время от времени, Паша тоже издергался, пока ждал. Гости это заметив, тактично стали, под разными предлогами, собираться домой. Тетка до вечера побыла и тоже уехала. Начались родительские будни. С недосыпаниями, ночными подъёмами, как у всех.
   Как-то ночью, Паша проснулся, показалось, Светик плачет. Да нет, вроде, Маринка спит. Услышал поскрипывание, как будто кроватка ездит, привстал посмотреть. В слабом свете ночника увидел маленькую фигуру с огромными ушами. Домовой, легонько, катал кроватку, укачивая Светика, цыкал языком и что-то негромко говорил. Кошкин не испугался, наоборот интересно стало. Прислушался, разобрал только.
   - Спи, паря, во сне, силушки наберёсся, тоись. Вот оно и дело будет.
   Светик сначала уснул, потом опять заплакал. Маринка автоматически встала, достала сына из кроватки и, сев на постель, стала кормить. Глаза за все это время, открывала, ну может, раз, когда доставала. Паша боялся, что увидит домового, испугается, закричит. Нет, не увидела. Кошкин отправился на кухню, покурить и расспросить Егора. Тот был тут как тут.
   - Егор, - Паша зевнул, - а я видел, ты Светика укачивал.
   Домовой виновато потупился.
   - Нет, ты не подумай, я даже за. Только если жена тебя увидит, испугается с непривычки.
   - Не увидит, - домовой беспечно махнул рукой, - я же говорю, не положено им меня видеть. Ты, волхв, ты, стало быть, видишь. И малой видит. И она, малая была, видела.
   - Как? - Паша поразился, - Маринка тебя видела, когда была маленькая?
   - А то ж? - отвечал Егор, - малые меня завсегда, видеть могут, пока в разум, значить, не войдут.
   Паша недоверчиво смотрел на домового.
   - Так ты маленьких, значит, любишь?
   - А за что ж их не любить то? - просто сказал Егор, - они малые беззлобные, хорошие, тоись. Если какую пакость и вытворят, так не со зла, а по неразумению. Потому, в разум еще не вошли.
   - Ты, прямо, педагог, - восхищенно сказал Паша.
   - Чегой то?
   - Ну, педагог, - объяснил Кошкин, - это такой человек, который любит детей и знает, как их воспитывать. Что бы умными выросли.
   - А-аа, понял, я, - Егор раздулся от гордости, - энто дело я до тонкостев знаю. Педагог, тоись.
   Он уже прикидывал, под каким соусом подаст это Прасковье. Про то, что волхв назвал его гурманом, он рассказывал ей примерно вот что.
   - Тогда волхв призвал меня и говорит. Как ты есть, Егор, самый наиглавнейший гурман, это я, тоись. То станешь ты теперь, поперву, кушанья отведывать. Хорошо ли, плохо ли, сготовлено, значить. Скажешь - хорошо, стану и я его в горловину запихывать, скажешь - плохо, враз то кушанье, вон выброшу.
   Паша еще подивился Егоровым талантам, покачал головой и пошел досыпать.
   Дня через два, заехал в гости Семен Аркадьевич. Паша ему не звонил, но тот как-то узнал о рождении сына. Против обыкновения, Липкин, не шумно вошел, поздравил молодых родителей, показал Светику козу и отбыл, оставив, как дед Мороз, целый мешок подарков. Маринка с восторгом разглядывала рубашечки, костюмчики, комбинзончики. Достала со дна пухлый конверт, протянула Паше.
   - Что это?
   Паша заглянул. В конверте были деньги и, на первый взгляд, немало. Паша кинулся, было к окну, Семен Аркадьевич, конечно же, уже уехал. Он внимательно посмотрел на конверт. На нем присутствовала лаконичная надпись " За мое исцеление". Паша улыбнулся, положил деньги в шкафчик. Маринке сказал, что это Светику от Семена Аркадьевича. Та с сомнением покачала головой, но особо не возражала.
   Радомир не появлялся. Паша хотел сказать ему, что уже почти готов к передаче наследства. Рыскал в книгах в поисках способа связи с владыкой, не нашел. Плюнул, решил действовать сам, не маленький, в конце концов.
  
  
   * * *
  
   Поехать в деревню все не получалось. Сначала Светик только родился. Тетка шумела, "Куда потащите такую кроху", потом у Паши начались экзамены за пятый курс. Наконец сессия позади, еще год и диплом в кармане. Стоял июль, жаркий, как и положено июлю. В квартире было, мягко говоря, душновато. Маринка со Светиком предпочитали находить тенёк на улице, в парке. Пока сдавал экзамены, Паша сидел дома, зубрил, совсем не колдовские, заклинания, все больше на латыни, тоже вроде тарабарщина, но здесь Кошкин, ориентировался значительно лучше.
   Как-то он приехал и, вытирая вспотевший лоб, сказал Маринке.
   - Мариш, все сдал! Теперь можем ехать.
   - Ура, - Маринка обрадовалась. Ну правда, зачем сидеть в душной, бетонно-асфальтовой Москве, когда можно уехать на природу, - Светик, ты слышал? Папка экзамены сдал. Теперь поедем в деревню от города отдыхать.
   И стала рассказывать Светику, как хорошо у них в деревне. Она ему всё-всё покажет, они везде погуляют, даже живую корову увидят. Светику было все равно, ему везде хорошо, с мамой.
   Тетка не поехала, теперь у неё дома начался ремонт. Не такой грандиозный, как у Паши, косметический, от ЖЭКа, но все равно, не уедешь. Договорились, что как освободиться, приедет.
   Мишка заезжал, интересовался, сколько намерены Кошкины пробыть, как он выразился, на даче. Паша рассказывал ему про чудо-баньку и менту, жуть, как хотелось попариться. А до отпуска еще почти три недели, может, дождутся их с Димычем. Паша ответил философски-хитро.
   - Как карта ляжет.
   Маринка тут же успокоила.
   - Конечно дождемся, Миша, приезжайте обязательно.
   - Вот, - сказал Мишка, - нормальный ответ. У тебя же, Котяра, я теперь и спрашивать ничего не буду. У Маринки буду, а у тебя нет.
   И подмигнул Маринке.
   Паша подробно объяснил, как проехать до деревни, как найти нужный дом. Строго настрого, запретил предлагать местным жителям продукты питания, историю с бабкой он друзьям рассказывал. Ну, вроде обо всем договорились, все решили, можно ехать.
   Рано утром "Мицубиси-Паджеро" съехал с кольцевой на трассу. Паша естественно сидел за рулем, Маринка со Светиком сзади. Прасковья рядом с Пашей, на пассажирском сидении, в специально купленном для такого случая контейнере для перевозки кошек. Она сначала волновалась, но теперь уже спокойно ехала в неизвестную ей местность. Правда друг домовой много рассказывал о дивном раздолье, но пока сама не увидишь... Егор "угнездился", в багажнике, благо у "Паджеро" он значительно больше, чем у "Нивы". Впрочем, домовому было все равно, он помещался везде, видимо, по своим, волшебным законам.
   Маринка кормила сына и одновременно с ним разговаривала.
   - Ты мой котеночек? - спрашивала и сама себе отвечала, - конечно, котеночек. Папа у тебя Кот, мама - Котиха, а ты маленький котеночек.
   Светик не отвечал, был занят. Он кушал молоко из маминой груди, поел и тут же уснул. Домовой ведь сказал, во сне, Светик, набирается сил. Вот он и старался.
   "Паджеро" довольно рыча мощным, трехлитровым мотором, без устали поглощал расстояние.
  
   Доехали без приключений. Останавливались только заправиться, поесть, ну и по необходимости. Когда Паша въехал на знакомую опушку, было еще светло, летом темнеет поздно. А вот пока разгрузился, стемнело. Маринка, вместе со Светиком, успела сбегать к Акимовне за молочком и творогом, Паша между тем, наблюдал за Егором. Тот вылез из машины, молча поклонился избушке и пошел в дом. Паша за ним, интересно же. Егор походил по углам, чем-то там пошебуршал, зашел за печку и пропал. Кошкин позвал.
   - Егор!
   - Ась, - домовой был уже тут, - звал ты меня, волхв?
   - Хотел спросить, что ты делаешь? Куда пропал?
   - С домом здороваюсь. Как-нито, поболе двух веков здесь прожил, а пропал, дык проверить все надоть, все ли на местах, тоись.
   - Сейчас Прасковью принесу, покажешь ей все?
   Принес кошку и выпустил из переносного контейнера. Прасковья вышла, понюхала воздух перед собой. Пока Кошкин переносил остальные вещи, и Прасковья, и Егор исчезли куда-то оба. Паша поискал, поискал, нету. Звать не стал, пускай обживается, зверь лесная.
   На утро Акимовна пришла сама, принесла молока. Поздоровалась.
   - Здравствуйте, люди добрые. Здравствуй доктор дорогой. Ты уж на меня старую не серчай, за прошлое. Бес меня попутал.
   - Да ладно вам бабуль, - сказал Паша, с улыбкой наблюдая за местной знаменитостью. - Я и забыл уже.
   - Вот и хорошо, что забыл, - обрадовалась старуха, - Вот оно и правильно. Ведь кто старое то вспомянет, тому, сам знаешь. А только я, еще в тот раз тебя спросить хотела. У меня, знаешь ты, как вот сюда вступит, - показала на поясницу, - прям, хоть криком кричи. А здесь, как займется, дохнуть нечем. Ты, раз доктор то, помоги бабушке.
   Паша еще для вида поспрашивал, по целительской своей привычке, приказал бабке приходить к полуночи. Та испугалась.
   - Пошто ж к полуночи? Ты, чай, доктор, не колдун? Ты мне таблетки пропиши, вот я их глотать то и стану.
   Маринка успокоила.
   - Ты, бабушка Акимовна, не пугайся. Он хоть и доктор, но немножечко колдун, только городской.
   - Вона как? - бабка заинтересовалась городским колдуном, - к деду твоему не ходила, больно страшно, а к доктору то я приду. Приду, как ты говоришь, к полуночи ближе. Яичек принесу, огурчиков да молочка.
   - Не надо ничего бабуль. Я бесплатно полечу, - сказал благородный Кошкин.
   - Ну, тута мне лучше знать, чего надоть, а чего нет, - отрезала Акимовна. - В городе, как хошь, так и лечи, а у нас, принято так.
   В деревне Паша, как и в городе, оттачивал знание обряда передачи наследства. Маринка выспалась, за ночь Светик проснулся всего один раз, покушать и переодеться. Теперь, выспавшиеся, мать с сыном, почти целый день гуляли. Егор с Прасковьей пропадали неизвестно где. Паша тоже выходил прогуляться, но с целью, ходил на капище, вспоминал дорогу. Потом походил по лесу, присматривался, прислушивался. Казалось, каждое дерево, каждый шелестящий листочек здесь, знает какую-то тайну. Но делиться своими секретами с Пашей лес не торопился. Мысленно звал Радомира, но тот не появлялся, видно занят был, а может, звал не так?
   Акимовна, как и обещала, пришла ближе к полуночи. Паша, встретил её на улице, посадил на лавочку во дворе. Сам встал сзади, что бы не смотрела, не сбивала, провел, привычный уже, сеанс излечения. Подействовало как обычно. Акимовна ушла домой довольная, причем перспектива поговорить о чудесном излечении с односельчанами, радовала её ничуть не меньше чем само выздоровление. Таблеток, она у Паши все же выпросила, отдал ей упаковку привезенных с собой мультивитаминов, строго наказал, как следует принимать.
   Конечно, о полном излечении и речи быть не могло, перед возрастом даже заклинание было бессильно, но то, на что бабка жаловалась, боли в пояснице и затруднение дыхания, исчезли без следа. Акимовна рассказала об этом всем кого увидела. С её легкой руки, за Пашей прочно закрепилась слава преемника колдуна и самого его, местные стали звать, не иначе как Колдун.
   Если бы такое случилось раньше, Паше это, пожалуй, понравилось бы, все-таки ореол, таинственности и могущества, окружающий колдуна, внушал уважение. Сейчас же он с грустью думал, "Вот передам силу и уже никаким колдуном не буду". Жалко было расставаться с чудодейственной силой, хоть плачь, но раз решил, отступать поздно.
   Продукты, Акимовна, как и грозилась, принесла. Утром Маринка взяла на крылечке и знаменитые бабкины огурчики, и молоко, и творог, и яички. Посмотрела на Пашу с улыбкой. "Добытчик". Тот развел руками, "А ты как думала"?
   Не успели оглянуться, как пролетела неделя. Среди событий, пожалуй, главным было день рождения Светика. Два месяца стукнуло парню, шутка ли сказать? Отметили. Родители, молочком, коровьим, Светик - маминым.
   Паше очень хотелось увидеть владыку, спросить у него, все ли правильно он делает в обряде? Хоть и пользовался до этого заклинаниями, побаивался, вдруг что-то не так? Радомир не давал о себе знать, и Паша решил, пора. Справлюсь, как-нибудь и один. Недаром дед Светозар, все так подробно описал. Еще раз все повторил, вспомнил, подготовился.
   Вечером, без четверти двенадцать, собрался. Взял спящего Светика на руки. Маринка пыталась навязать коляску. Посмотрел на неё. Без злости, без угрозы, посмотрел. Что уж там Маринка увидела, но отстала, в миг. С сыном на руках пришел знакомой тропинкой на капище.
   Огоньки спиралью, вокруг горюч-камня уже горели, как и ту ночь. "Сами они, что ли, загораются"? - подумал. Рядом вдруг встал Радомир. Ниоткуда, просто шагнул из темноты. Паша немного растерялся, но обрадовался.
   - Здравствуйте, Радомир. А я вас звал, звал, все никак.
   - Здравствствовать тебе волхв, - Радомир смотрел без улыбки, но взгляд приветливый.
   - Хотел спросить, все я правильно делаю?
   Радомир не ответил. Паша посмотрел повнимательней, знакомый ему белый плащ, был накинут на боевые доспехи, сверкающие в отблесках огней. "При параде сегодня", подумал Кошкин и тут же спохватился, владыка же мысли читает.
   - Дело, на то подвигло, - спокойно сказал Радомир. - время, волхв. Пора.
   Он вынул из ножен меч и рукоятью вперед, протянул Паше. Тот взял его одной рукой, чуть не выронив. "Тяжелый какой". Перехватил поудобнее и пошел по спирали к камню. В одной руке Светик, в другой меч. Дойдя, воткнул кладенец в землю, свободной рукой снял оберег и, положив на камень начал обряд. Когда дошел до слов, "Призываю в свидетели Перуна!", молния ударила в камень и огни вспыхнули ярче. Поднявшийся ветер трепал огоньки, обдавал ночной свежестью Пашино лицо. Опустив глаза, он увидел, что теперь и сам стоит у камня, не в той одежде, в которой вышел из дому. Доспехи из белого металла были его одеждой. Странно, но тяжести он не чувствовал. Удивляться было некогда, надо заканчивать. Выдернув меч из земли, Паша одной рукой, легко поднял его к небу, так, будто делал это всегда.
   - Во имя Перуна, нарекаю тебя воином его! Да будет так! Именем Перуна!
   Он смотрел в ночное небо, как будто силился увидеть того, кого призывал в свидетели. Того, чьим воином, нарекал сына. Угадать в грозных глазах древнего божества, согласие на свои действия.
   Волхв опустил меч и, взяв с камня оберег, положил его в складки одеяла нареченного воина. Светик спокойно спал.
   Ветер утих, языки огней, еще немного поиграв с темнотой, погасли. Теперь только луна освещала поляну. Доспехи исчезли, как и появились, в никуда. Радомир подошел, взял меч, вложил его в ножны.
   - Теперь ты знаешь, что все сделал правильно, волхв?
   Паша кивнул. Он был еще под впечатлением обряда. Радомир с улыбкой смотрел на него, перевел взгляд на Светика.
   - Здравствовать тебе, волхв Светозар! - сказал и тихо добавил, - вот и свиделись мы снова.
   Они молча шли к дому. Паша прижимал к груди сына. Когда он пытался позвать Радомира, вопросов было много, и не только по поводу обряда. Теперь же все ушло на второй план. Осознание сделанного, придавало их молчанию особый смысл. Заговорил владыка уже у самого дома.
   - Мне пора, Павел. Знаю, о многом ты хочешь спросить, но давай оставим вопросы до следующей встречи. Мы еще не раз с тобой побеседуем.
   - А когда?
   - Скоро. Пока скажу то, что говорил уже. Береги жену и сына. Не почти за громкие слова, но в нём теперь надежда земли русской.
   - Куда вы сейчас, Радомир? Ночь, заблудиться можно. Может, переночуете?
   - Здешние места мне хорошо знакомы, - владыка улыбнулся, - да я здесь и не задержусь. Прощай, волхв.
   - До свидания, - пробормотал Паша.
   Он видел, как Радомир шагнул за дерево. Шагнул и пропал. Паша обошел дерево, поглядел на всякий случай, хотя и понимал, что глупо надеяться, увидеть за ним владыку. Еще раз сказал в темноту "До свидания" и направился к дому.
   Маринка уже спала. Паша положил сына в кроватку. Самому спать не хотелось. Вышел на крыльцо, покурить.
   "Я же силу уже передал, что же он меня на прощанье волхвом назвал? А-аа, это он, наверное, Светику сказал. Ну правильно. Как это? Надежда земли русской? Вот так вот!" - с неожиданной гордостью подумал Паша. Докурил и пошел в дом.
   Подошел к кроватке, при свете ночника посмотрел на сына. "Надежда земли русской", спала, мерно посапывая крошечным носиком, личико "надежды" было спокойным и безмятежным. Паша постоял рядом, посмотрел, сказал тихонько "Спокойной ночи, Светик" и, тоже отправился спать.
   От лунного света и легкого ветра, раскачивающего деревья, по комнате бродили таинственные тени. Они встречались, и казалось, шептались между собой. Наверное, тени благодарили, полную луну, подарившую им еще одну короткую жизнь. А луна и впрямь была полной. Что и говорить, колдовская была ночь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   85
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"