Августовские сумерки стремительно сгущались. Море шуршало. Оно о чем-то шепталось с прибрежной галькой. Наверное, о чем-то своем. О любви, например..
А может - просто сплетничало.
Вот-вот должна была распластаться лунная дорожка. А пока - то тут, то там вспыхивали и гасли звездочки. Ой, простите - крупные, откормленные, августовские звезды. Которые должны были обзавестись хвостами. И упасть. Со временем.
*** .
На пустынном пляже сидели двое. Она уютно привалилась к его теплому боку. Он - гладил ее локоть и с ужасом понимал - на сей раз он влип. Погиб, можно сказать. Окончательно и бесповоротно.
Она сонно заморгала..
- Тебе придется меня нести. Я такая разморенная. Я почти сплю. Последний бокал был явно лишним.
Он осторожно сориентировался:
- К тебе? Или ко мне?
Она выпросталась из-под его руки. Сонные ресницы взмахнули будто сами собой - он даже почувствовал ветерок на переносице.
Улыбнулась. Выдохнула:
- А куда хочешь.
И вновь нырнула ему под руку.
***
Он никак не мог добиться от нее определенного ответа. Она постоянно ускользала, выворачивалась. И он - вполне уверенный в себе, взрослый мужчина - терялся. Начинал нервничать, сбиваться под ее спокойным и слегка насмешливым взглядом. Слава богу, в августовской ночи были видны только искорки в ее глазах.
Наверное, именно поэтому он решительно вытащил ее из-под руки - и наконец-то поцеловал по-настоящему.
Нет, нельзя сказать, что за весь день он ни разу не пытался этого сделать - пытался, еще как. То в щечку, то в шейку, то в плечико. Она не противилась, не уворачивалась - но и не поощряла. Словом, никак не давала ему понять, что ей неприятны его поцелуи - но и не обнадеживала пониманием того, что можно продолжить. И что "девушка не против". Не было у него такой уверенности и все тут.
Вот и сейчас - не отстранилась. Только удивленно распахнулись сонные ресницы и вновь смежились..
...- А ты, оказывается, решительный мужчина. Ну все, ты меня разбудил - улыбнулась она, отдышавшись. Улыбнулась лукаво. И как бы невзначай. А у него уже поднялась в душе буря чувств. Да что там - торнадо. И не только в душе.
***
А потом он лежал обессиленный, выпотрошенный - поперек кровати в своем номере. Она же - абсолютно обнаженная, не потрудившись завернуться даже в простыню - пила на балконе красное вино.
- Ты бы прикрылась.
- Зачем? - она даже не повернула головы, только запрокинула ноги на бордюр.
- Увидят же! - почему-то ему эта мысль была непереносима настолько, что он заставил себя подняться. Налил вина и себе. Натянул шорты. Взял простыню. И тяжело потопал на балкон. И - остановился в проеме. Его оглушил запах моря - все таки как давно он не был отпуске? Лет пять, как минимум. И - женщина. Такая бесстыдная в своей наготе. Такая его женщина.
***
Он отчетливо вспомнил, как выцепил ее взглядом на перроне. Она была вся такая полненькая, округлая, плавная и казалась очень юной. Наверное, из-за роскошного хвоста на затылке, а может быть - из-за тоненькой маечки, которая ничего не показывала, но и не скрывала. А может быть - из-за объемистого рюкзачка, оттягивающего ей плечики, отчего грудь прямо-таки стремилась прорвать тоненькую маечку.
Ну, как бы там ни было - он постарался оказаться рядом с нею. И даже сесть в один автобус. И вот когда она повернула к нему аккуратненькую головку, и озарила его светом спокойных карих глаз - вот тогда-то он и ощутил первые признаки надвигающейся гибели. Но не придал им никакого значения. Наоборот - даже подумал о вечном - как приедут они к месту назначения, как он уговорит эту пышечку подняться с ним в номер и разделить его холостяцкую двуспальную кровать среди неразобранного отпускного быта.
Завести разговор оказалось легче простого - девушка не была стеснительной, скорее просто спокойной. Но не замороженной - отличалась уверенностью и чувством юмора. Это он прочувствовал сразу же - когда, шутливо назвавшись, спросил ее имя.
На что она рассмеялась:
- Вы не поверите - у меня грандиозное имя. Капитолина. - отсмеявшись, сказала она. - предупреждаю сразу - мне оно безумно нравится. Знаете, как мне в школе дразнили? - "Кап-кап". - и она опять рассмеялась - любовно так, с нежностью, будто вспоминая о шалостях любимого малыша.
И внезапно загрустнев, добавила:
- А папа звал меня Капелькой.
***
Вблизи она оказалась гораздо старше - лет тридцати - тридцати двух. Морщинки у глаз, слишком взрослое знание жизни в глазах. Это никак ни на что не влияло, просто отмечалось - как факт, не более.
***
Не уговорил. Да как-то... и забыл об том, что собирался на что-то уговаривать.
Выгрузившись на набережной из маршрутки, они разошлись - она к "хозяйке" по предварительной договоренности, он - немного поодаль, через дорогу, в шикарный отель на первой линии "с видом на море". Конечно же, уговорились встретиться "где-то через час" - ну не собирался он ее отпускать так просто.
***
...Утром он проснулся с гнусным ощущением потери - а вдруг она ушла? Но нет - теплая, розовая грудь с острыми сосками, немного выпуклый животик - она сладко сопела, разметавшись, как ребенок. Простыней, конечно же, укрывался только он. Острое и резкое желание прошибло его молнией.
Она лишь сонно пробормотала что-то - то ли "какой ты неугомонный", то ли просто вздохнула - но не оттолкнула. Даже наоборот - обняла.
***
- Слушай! Мы должны забрать твои вещи!
Она аккуратно поставила чашечку, улыбнулась:
- А если я не хочу?
- То есть как это?
- Ну у меня деньги на неделю вперед заплачены, перед хозяйкой неудобно.
- Ерунда. Ты допила кофе? Может, еще чашечку? Нет? ...Официант! Счет!
***
- Капочка, здравствуйте! А кто это с вами? Такой интересный. Муж? - хозяйка подмигнула - они все понимали, эти южные, смуглые, литые, улыбчивые "хозяйки". Порой гораздо лучше своих бледнолицых квартиранток. И их случайных южных, недолгих любовников
Его невольно передернуло от скабрезного, оценивающего взгляда.
- Собирай вещи, я сейчас.
- Может, не надо...?
- Надо.
И он, решительно взяв хозяйку за упругий локоть, повел ту на кухню.
Минут через десять вернулся, встряхнул пачкой денег, сунул ей:
- Держи свои кровные. Собралась? Давай сумку.
***
- Ну и как ты объяснишь мое присутствие администратору?
- Никак. Заплачу за тебя - и все.
- Давай я заплачу свою часть?
- С ума сошла?
- Почему? У меня есть деньги, я хочу за себя заплатить.
- Ага. Ты феминистка?
- Да нет же!
- Тогда молчи, женщина.
Он не удержался, оглянулся по сторонам, и прижал ее к стене, увитой плюшем.
- Прекрати!
- Ни за что! - он расстегивал на ней короткое платье-халат.
- Маньяк! - она рассмеялась и позволила ему проникнуть в себя..
***
Администратор отеля, против ожидания, ничего не сказала, даже не позволила себе понимающего взгляда в ее сторону - молча взяла паспорт, молча принялась заполнять необходимые бланки. Что ни говори - а вышколенный персонал.
Она правда, попыталась настоять на "своих деньгах", но он решительным жестом эту попытку пресек на корню.
Она таки не удержалась, заметила ехидно:
- Что, кто девушку танцует, тот и платит?
И только тогда в совершенно равнодушных, "автоматических" глазах администратора, наконец, мелькнуло что-то человеческое, что-то, отдаленно похожее на усмешку.
***
- А давай поедем на лошадках! - она капризно изогнула губки.
- Ну я не умею на лошадях! - самодостаточно возмущался он, а сам - любовался. Ее изогнутыми капризно губками.
- Ну пожалуйста! Ну чуть-чуть! Всего лишь до "Долины привидений" и обратно!
И он - по-царски так - уступал. "А он живет. Пока еще живет."
И ехали они на лошадках. Он - смешно заваливался набок. И злился. И хлестнул ни в чем не повинную кобылу. Та обиженно заржала - мол, что же ты так ко мне небережно? - а потом взбрыкнула. И он летел. Как полночная пташка. Старательно закрыв глаза и уши. И успев прочитать про себя "отче наш" три раза - это была единственная молитва, которой научила его бабушка. Она была очень верующей женщиной.
А гордая амазонка - его прекрасная Капитолина - весело кокетничала с конюхом. И только, когда он упал - она, путаясь в стременах, рванулась к нему. О, как всплеснулся ужас в чайных спокойных озерах. Только он этого не увидел.
***
А потом были три дня до конца. До конца отпускной недели. До конца жизни. "Не говори про вечную любовь", "не обещайте деве ю" - точнее - старцу ю.
- Он для тебя так важен, да?
- Ну... как-то важен все-таки.
- Почему?
- Не хочу в отчий дом возвращаться, понимаешь. Там отчим. Он хороший мужик, я его люблю, конечно. Но иногда не очень хочется с ним спорить.
-Он к тебе... приставал? - его аж перемыкало.
Она - смотрела на него - мотала роскошным хвостом- и смеялась. Заливисто так. Ненатурально, казалось ему:
- Побойся бога. Чтоб дядя Женя! Да никогда в жизни!
- Ты.. была влюблена в него? - проявлял он чудеса проницательности и самоотвержения - тоже проявлял.
Она - искрила на него своими непостижимыми глазами. И - не отвечала. А только пила крепкое крымское вино. И - выпрашивала разрешения закурить - она-де курит с пятнадцати лет. Но - он был строг. Говорил, что не любит, когда женщина курит. И не разрешал.
***
- Слушай! Но если ты его не любишь - почему же ты к нему возвращаешься?
Она расслабленно лежала под зонтиком, ее купальник был слишком откровенен, на его вкус, - ловил слишком много мужских, липких, похотливых взглядов.
- Потри мне спинку кремом, а?
***
- И все-таки - зачем? - настойчиво возвращался он к интересующей его теме за ужином.- У тебя перед ним обязательства?
- Да нет. - она задумчиво поигрывала бокалом. То смотрела, как вино всяпыхивало рубином в лучах заходящего солнца. То нетерпеливо взбалтывала вино. и смотреда, как подымается со дна бокала всякая муть.
- Тогда... Если обязательств нет? Поедем со мной...? В Мурманск?
- И что? Что я в твоем Мурманске делать буду? Да и потом - ты о жене, о детях подумал?! У тебя же их двое! - она возмущалась, но - моментально стихала - и переводила в шутку. - Мальчик - и еще один мальчик.
Он выпивал залпом стопку водки - а действительно...Нинка... Пацаны.. И переводил взгляд на нее - ее пышные округлости... и пять лет без отпуска... и ее глазищи.. и - тело...
Он был готов махнуться Нинкой. И.. и пацанами - тоже. Елки-палки. Однова живем!
...- ..Да нет у меня никаких перед ним обязательств! И ни перед кем нет. И перед тобою тоже! - она начинала строить глазки первому попавшемуся джигиту.
Он вскипал. И даже дал в морду одному из них.
...Она потом мазала его зеленкой. А он капризничал, и морщился, и вскрикивал. А она дула на раны боевые и тихонечко приговаривала:
- Ну все, все, сейчас полегче будет... ну тихо, мой маленький, тишшшш- тише. - и целовала легонько синяк и царапину.
А он тянулся к ней жадными руками. И губами. Тоже жадными. И всем остальным.
***
А потом был перрон...
И она закрывала ладошкой его губы - мол, мы не будем сейчас об этом, правда?
Не будем, отвечал он и тут же спрашивал:
- А может?...
Не может. А ничего не может быть, говорили ее глаза.
И ты вернешься к мужу? - спрашивали его глаза.
Конечно. - спокойно парировали ее глаза. - А что здесь такого? Ты ведь тоже вернешься к жене. И мальчикам. Которых - мальчик и... еще один мальчик.
***
А потом - она долго плакала на верхней полке. Так, чтобы неслышно. Только тряслись плечи. Да изредка вздрагивала спина. Ей было привычно так плакать. Чтобы неслышно.
***
А звезды таки обзавелись длинными хвостами, и теперь, красуясь, падали в море. Шипя и огрызаясь на волны.
А море было спокойно. Оно все так же шуршало и шепталось с прибрежной галькой - в конце концов, им всегда есть о ком посплетничать.