Аннотация: "что посеете, то - говорю я тебе - и пожжёте!"(с)
...А Лелю всё тянуло улыбаться. Она и улыбалась - этой своей нежной, жалкой, растерянной, чуть извиняющейся улыбкою. Извиняющейся - за присутствие, такое неосторожное и лишнее - в этом мире. Леля, как говорится, была слегка "не от мира сего".
Она не совсем как будто бы понимала - как оказалась среди шумного проспекта современной жизни. Где много-много диких машин, которые клаксонили, едва не сбивали, ругались на все машинные голоса, и много-много диких обезьян - которые все спешили куда-то, орали, толкали, вежливо отодвигали, грубо отбрасывали Лелю с дороги.
Она почему-то всем мешала. Наверное, тем, что покорно никла от ора, отодвигалась, отбрасывалась с дороги. И всем улыбалась. Этой своей - нежной, жалкой, растерянной улыбкою.
...Наверное, Леля хорошо бы смотрелась в лесу. Где-то в тринадцатом веке. Она бы собирала грибы, ягоды. Травки бы собирала. А местное население считало бы Лелю страшною колдуньей, не иначе. И может быть, отправилась бы Леля на костер инквизиции. Непременно бы отправилась.
...Как-то Лелин муж - крупный, громкоголосый, бритоголовый красавец - не выдержал.
- Блядь! Да что ж ты все лыбишься, дура!
И в сердцах сунул ей в губы пудовый кулак.
Были выбиты три с половиной зуба. И окровавлен рот.
Но, странным образом, Лелина - и щербатая - улыбка вовсе не потеряла своего прежнего... - нет, не очарования.. Но добавилось ей жалкости, нежности. Растерянности добавилось.
Улыбка эта - единственное, что сидело на нескладной Леле идеально. Платья - были мешковаты на ее почти птичьих косточках. Джинсы - не смотрелись. Пузырились, морщили, выпирали.
И только улыбка - была в самый раз. Не выпирала и не морщила.