Аудитория пела тишину, Набоков как лев, осторожно и величественно, с книгой в руках, вспотевший, усталый, гордый. Студенты, где мило писали, где перешёптывались друг с другом, где безмятежно спали. В окно бился огромный шмель настойчиво и отчаянно.
Набоков подошёл к одной из студенток и обратился парой фраз:
- Назовите пять отличий поэзии Лермонтова от поэзии Пушкина.
- Великолепно. Вот мы обрисовали поэзию Михаила Юрьевича Лермонтова. Великий поэт, обширный, здесь это уже говорили. Но каков Пушкин - громадина, скала, глыба, титан. Поэзия Пушкина - необитаемый остров, куда не ступала человечья нога: райские птицы, дивные животные, то да сё. Пушкин - камень краеугольный русской поэзии, великая загадка её.
Широков поднял руку.
- Да, Широков...
- Один вопрос...
- Да, разумеется...
- Что было бы, если бы не было Пушкина у России? Как Вы думаете, Владимир Владимирович?
Набоков прикусил губу, подбоченился, развернулся к окну и пошёл ловить шмеля.
- Ничего не было бы - по пути тихо ответил он - Мрак, отчаяние, толкание друг друга в бок, безлавровость. Пушкин - это всё, без него Россия - вдова в траурной шляпе с огромными полями. Видите этого шмеля? Он тоже поэт, он тоже вечно что-то бормочет себе под нос.
- Хороший пример, Владимир Владимирович - кто-то из слушающих лекцию.
- Вообще, Пушкин - есть такой типаж ухарства и вседозволенности, что в те времена это казалось вызовом обществу. Вспомним фривольные стихи Александра Сергеевича, которые он писал на протяжении всей жизни. Не выезжая за границу, он, тем не менее, геополитичен, высок в международном слоге, масштабен.
- Он велик. - опять Широков.
- Да, он велик, как это звучит не прискорбно. Слава - вещь плачевная для человека. Сколько она отнимает сил, сколько терпения. Слава - это огромная ноша.
Набоков ходил не спеша от стола к трибуне, что-то запел себе под нос. Он радовался жизни, тема текла в удовольствие и Набоков испытывал духовный трепет как истинный ценитель творчества Пушкина. Пятьдесят пять - макушка жизни, отчего не радоваться, и не чувствовать себя цыганским бароном. Жизнь - прелестнейшее дитя всех богов.
- Пушкин тонок как лезвие клинка, забыл, какой стали. Он широк, как река Волга и вечен, как египетская мумия какого-нибудь Тутанхамона. Пушкин высок, словно медоносная трава, обширен, как Везувий и краток, между тем, как выстрел. Читая Пушкина, забываешь обо всём на свете, время становится вязким как мёд. Вам известен академический Пушкин, мне он известен как житель сегодняшнего времени, он мой современник, ему сто с лишним лет, а он жив и здравствует и в полной памяти. Могу вас познакомить, мы часто разговариваем по вечерам.
Аудитория хохотала. Все были довольны таким экспромтом преподавателя. Набокова вообще любили. Его уважали за поэтичность преподавания, за яркость речей и высокий дух всего, о чём говорилось им.
Словесный портрет. Гуддини
Гуддини зашёл в ресторан и заказал индейку с овощным рагу. Такая еда нравилась знаменитому иллюзионисту. Ел не спеша, со вкусом. Вспомнил Готтлиба. Его вызывающие картины. Гуддини и сам находился на грани вызова, неоднократно создавая черту условных единиц. Номера его всегда были предельно сложны. В Тусоне Гуддини едва не облажался, спас опыт. В Джексоне небольшая заминка едва ли не стоила срыва номера. "Надо ограничивать себя в еде", - думал тогда Гуддини, и теперь, кушая индейку, он прокручивал в уме весь номер, который будет дан здесь, в Литл - Роке. Всё будет абсолютно новым, сверх напряжённым, будет тайна. Номер насыщен экстравагантностью и высоким вкусом.
Настал вечер. Закат катился своим чередом, окрасив пунцовыми чернилами четверть небосвода. дул лёгкий ветер. Гуддини стоял посреди зала, и возбуждённая толпа громко его приветствовала. Зрители стоя хлопали этому великому человеку. Аплодисменты постепенно стихли, и начался номер. В огромный куб с водой Гуддини скользнул с застёгнутыми сзади спины наручниками. Публика охала. Атмосфера в зале была настолько напряжённой, что, казалось, сейчас начнёт лопаться хрусталь на пяти люстрах на потолке. В воздухе пахло ромашкой. Солнце било лучами в куб и некоторое свечение шло на публику, отчего некоторые надели солнцезащитные очки.
Гуддини лежал на дне куба. Время неумолимо шло. Его неподвижное тело казалось мёртвым, и некоторые зрители с сумасшедшим искажением красоты открыли от немого ужаса рты. Номер явно удался. Минуты, будто повисли, ожидание продолжения действа буквально захватило всех и каждого, люди жаждали эффектного финала. И он случился.
Наручники пали на дно, и освобождённый Гуддини всплыл как человек - амфибия, и, когда всплыл, отряхнулся, живо произнеся: "Welcome!" Зал был в восторге, рукоплескали все до единого.
Два часа спустя великий иллюзионист снова посетил свой любимый ресторанчик "Пауль" , где заказал касадилью с кукурузой и шпинатом...
Словесный портрет. Дали
Иногда понимаешь, что твой гений далёк от совершенства, что он тебе в такую нагрузку, что и снести невозможно, и только чудо помогает. Дали это знал, осознавая вторым дыханием, верил, поминал всю глубину этой проблемы, ибо всегда жил на пол ноги впереди времени, опережая его столь стремительно, что и самому казалось: не уцелеть, не остаться в живых. Только Гала может это понять. Моя богиня. Вот она, рядом со мной, ест финики, свои любимые финики и читает утреннюю газету.
- Гала, скажи, красное живее чёрного?
- Ещё как живее.
- А жёлтое ярче синего?
- Нет. Жёлтое уступает синему цвету в яркости, потому как жёлтое - это часть белого, а белое - не яркий цвет.
Дали все замечания Галы записывал в особый блокнот, в котором были также таблицы, кое-какие зарисовки, а также фотография мальчика лет девяти, полуобнажённого, в красных трусиках. Мальчик был смазлив и крепок фигурой. Фотоснимок был устаревшим и имел ряд пятен в уголках.
- Гала, а красота - это что по-твоему?
- Красота - есть выжимка прелести и уродства, гремучая смесь благопристойной откровенной открытости напоказ.
Дали был с этим не согласен.
- А я думаю, говорил он, не спеша, с расстановкой, - красота - это угар, дымовая завеса, сквозь которую ничего не видно. Она скрывает всё, реалии исчезают лишь остаётся одна красота.
Гала отложила газету и обняла Дали за талию. Они вместе двадцать лет. Первая седина уже побелила его виски и её. Сказкой, которую казалась им жизнь вдвоём, так и осталась сказкой. Вечность в какие-то моменты начала заявлять о себе первыми недомоганиями. Сам Сальвадор всё так же рисовал по ночам. Устав, он ложился в постель, и они с Галой до изнеможения занимались любовью. Дали был чуток в любви, понимал каждый фрагмент действа любовных утех и всегда осознавал свою великую роль в жизни этой женщины. Он боготворил Галу, считал её святее Папы римского , красивее мадонны и мудрее Соломона.
- Скажи, Гала, а правда - это также красота или красота не правдива?
- Правда - это отсутствие красоты, правдивый человек некрасив абсолютным пониманием красоты.
- А, на мой взгляд, правда - есть совершенство красоты, её незаменимое продолжение. Как ты думаешь, насколько живуча правда?
- Настолько, насколько сам человек осознаёт её место в своей жизни.
Дали улыбнулся.
- Скажи, как ты любишь меня?
Гала ответила улыбкой:
- Безумно.
- Мы с тобой два безумца с сердцами, полными красоты и правды. Нам не жить друг без друга.
Словесный портрет. Сталин
Ночь выдалась лунной. Бледный пояс небесного светила жадно скользил в окно. Пёс зачарованно смотрел на это зрелище лунного действа; на ворсистом коврике ему было очень удобно, и никто его не беспокоил. Сталин сидел в кресле-качалке, курил трубку и просматривал газету.
- Опять эти англичане шпионов развели, - бурчал он. - Надоели, сил нет. Раньше такого не бывало. Это симптоматический знак на ответные меры. Надо поинтересоваться у Великовского.
Встал, прошёлся по беседке, огороженной от внешней среды стеклом, взял трубку телефона и произнёс:
- Великовского ко мне!
Пришёл вызываемый, грузный татарин лет сорока, вспотевший от неожиданного беспокойства. Прошёл в беседку, остановился у окна.- Вы не переживайте так, товарищ Великовский. Меня вот что интересует: как обстоят наши дела с англичанами?
Великовский мрачно ответил:
- Дела хорошие, товарищ Сталин, но в последнее время возникли некоторые трудности, кое-какие вопросы требуют Вашего непосредственного участия.
- Мы не отстаём в плане сотрудничества? - спросил Сталин, набивая новую трубку табаком.
- В сотрудничестве мы опережаем остальные страны в последнее время. Англичане стали привередливы в последние годы, своим вторым фронтом лишь много шума создают, а конкретных дел мало.
- А надо их подталкивать к этому! - громко произнёс Сталин, и продолжил: Надо вести их под узцы! Как слепых, вести, в конце концов.
Великовский вспотел еще пуще:
-Делаем, товарищ Сталин.
- Ну да ладно. Можете идти. Один вопрос: верите ли вы в Бога?
Великовский готов был сквозь землю провалиться:
- Да, товарищ Сталин.
- Тогда второй вопрос: а в хорошего попа, в доброго попа верите, который каждого понимает и обогревает сердцем?
- Нет. Не верю.
- Я тоже не верю. Идите.
Великовский ушёл.
Сталин молча сидел с полчаса. Сизый дым струился, поднимаясь к потолку беседки. Наконец он произнёс:
- Никак без русского Бога не обойтись. Правы англичане - надо ждать, авось русские дрогнут. Но нет. Наши не дрогнут. Мы свою веру возродим. Мы нашего Бога вернём народу и, он, этот вооружённый народ, не то , что немца, а и себя самого переборет.
Сталин поднялся, вышел из беседки. Прошёлся по дорожке из гравия, полюбовался луной, выглядев при этом человеком первобытным, гармоничным с природой. Многое он понимал интуитивно, многое улавливал, будто обладал шестым чувством. А может, оно так и было.
- Православие, вот что сокрушит фашизм, - продолжал говорить сам себе Сталин: Поп обрушит всю свою духовную мощь на извергов, что потеряли всякое человеческое обличие. Русский поп, в веках не знавший поражения, поднимется как исполин, обернёт всё вокруг себя верой, и падёт иго фашистское, от креста побежит вспять, ибо боится его пуще всего иного. Настало время действовать попу. А главенствовать ими Патриарх будет. Иконы древние возродим, как святыни. Москву ими осеним, путь народ видит своё настоящее лицо, пускай вглядится в это зеркало, набирается победного духа.
Сталин говорил и говорил. Сколько всего нового произошло за эту ночь, и сколько мощи приобрела Россия в эти часы, знал только сам генералиссимус.
Достоевский. Раннее эссе (2011)
Если бы судьба меня забросила на необитаемый остров и были бы две книги, Шекспир и Достоевский, я бы не задумываясь выбрал бы последнего. В нём как в радуге отразился весь наш космос сердечных забот и жизненных начал. Именно в нём я увидел того отчаянного космонавта, вся жизнь которого была прелюдией к полёту в космос. Я не очень-то люблю космонавтику, и сердце моё холодно к ней, но звезды так прекрасны и я боготворю того героя, который взглянул на них так близко. Именно Фёдор Михайлович Достоевский увидел нас так близко, что мы увидели, насколько прекрасна человеческая душа и насколько радостен мир человеческий, который мы видим вокруг.
Творчество Достоевского можно понять даже по одному его произведению "Неточка Незванова". Уже в этой повести он ушёл в такие дебри человеческого духа, описал такие чудовища в человеческих душах, что невольно мы крестились и поминали имя Божье. Ах! Прекрасен Достоевский в языке своём. Он одной строкой преподаёт такой урок грамотности, что прочитав его творения, человек невольно тянется к карандашу и пишет, пишет... Все мы пишем, опираясь на его талант, потому как у нас одни корни - православная вера. Достоевский в "Братьях Карамазовых" и "Преступлении и наказании" выразил настолько точно стимулы нашей веры, насколько они виделись ему в те века. А в те века ещё не было такого гонения на Церковь, которые были в 20 веке. И тут наш великий писатель как пророк шагнул в наш век и явил миру ту пародию на человека, которую сотворили наши деды и отцы. Эта пародия была так жалка и алчна, что невольно сейчас нас посещают слёзы горечи.
Наш век, нынешнее время ещё более уходит в никуда, Мы тянем себя в болото, мы становимся жалки и только великая русская литература как лучина светит нам в этом тёмном мира.
Достоевский ведёт нас мимо крутизны и обрывов; мы подобны незрячим римлянам, кои своими страстями загнали себя в петлю. Что видим мы вокруг: убийства, насилие и унижения, но есть свет, и мы должны идти к нему. Этот свет даёт нам радость, которую жаждут все. Наш век ещё только начался, но уже видно как он закончится. Он закончится великим исхуданием человечества, и тут Достоевский нам в самый раз.
Подводя итоги, скажу: у нас есть такое колоссальное преимущество перед другими народами в виде нашей словесности, что нам бы в пору приложить все усилия, чтобы поднять этот весь пласт и развеять во все стороны света, дабы каждый человек в мире смог насладиться красотами русского языка. И мы ещё увидим, какая польза будет от всего этого, а именно - нас начнут уважать как нацию, которая не пьёт без просыпу, а думает над проблемами человечества. Понять Достоевского - значит вкусить тот мёд его языка, что украшает все его книги. А все его книги - это краеугольный камень нашей жизни. Читайте Достоевского и живите мудрой жизнью!
Несколько слов о Леониде Гроссмане
Творческий путь Леонида Гроссмана сложился как в домино - с хрустом. День за днём он творил свою судьбу, заглядывая в судьбы великих, которые оставили след в истории нашей России. Леонид Петрович мечтал стать вровень с истинными последователями Муз и только Бог знает, какие мольбы он посылал в небеса, что как яркий калейдоскоп стояли перед глазами когда он мечтал.
Вечная история - поиск своего героя. Гроссман лелеял все помыслы о литературном искательстве; как Дон Кихот он бродил в дебрях русской словесности, обретая силу посредством вечного слова народа. Мир, навеянный Пушкиным и другими, величаво поил своей живительной влагой, и буквально порхал в выси наш герой, созерцая невообразимое.
Книги творят судьбу человека. Леонид Гроссман боготворил книгу, словно они дарили вечность. Писатель заглянул в книжное "эго" в поисках ориентиров и ему казалось, что всякая книга несёт положительный заряд. То, что всё стремление овладеть магией той или иной книги, которую чтят, а не просто читают - это Гроссмана заметно возвысило в глазах современников - он успел подняться на те ступеньки, за которыми его ждали признание и слава.
Анна Герман. Пару слов о вечном
Слушая тревожный и волнительный голос Анны Герман, влюбляешься в музыкальный мир, где чувства способны лечить все раны, которые оставляет жизнь. Как бы жизнь не была ранима - если есть такие артисты, значит будет надежда улучшить этот мир вокруг.
Sic! (Я болею Набоковым)
Я болею Набоковым с самой юности. Книги, которые брал в библиотеке, стали незабываемой приправой к жизни, а 8-томник, стоящий дома - это уже обыденность. Для меня В.В. так и слился с понятием "библиотека". Ну,хоть здесь я нашёл гармонию...
Андрею Вознесенскому
Свет свечи - это твой мне подарок,
И уйдя, ты остался со мной.
В тишине, когда отзвук так сладок,
Я услышу твой голос святой.
Вдруг порвав непорочные строки,
Я уйду навсегда в тишину,
День пройдёт, и неделя - все сроки,
Всё не вечно, лишь роза в саду.
В этой розе - разлука и встреча,
Ты и я - это всполохи звёзд.
Знает время, бунтарством калеча,
Петь стихом нам зачем довелось.
Живопись - моя музыка. О художнице Ксении Граур
Ксения Граур родилась на юге России. Художник с музыкальным образованием. "Живопись - моя музыка", - говорит она о своём творческом пути.
Когда я впервые увидел живописные работы известной художницы, меня пробрала блаженная дрожь: чёткие и манящие идеальностью линии, яркие сочные цвета и... море таланта, за которым стоит высочайшее дарование.
Особенно я бы выделил работы на духовные темы. Христос с чашей - чем не фреска древней Византии? Черты Христа строги и даже суровы, внутренний голос картины звучит набатом. Картина 2015 года - Падший ангел, закрывший своё лицо - это уже современный мир, полный отверженных и упавших в пропасть греховности сытой жизни.
К. Граур относит свои работы к импрессионизму. Глубокая и чувственная живопись этого стиля живописи покорила многие поколения. Импрессионизм Граур по-королевски наполнен магнетизмом страсти и духовного сосредоточения. Может быть, часто это выглядит как-то вычурно, можно сказать, страсть и аскеза не сочетаемы, но женщине подвластно всё.
Наш современный мир насыщен информацией. Набрав в Яндексе имя "Ксения", четвёртой строчке высветилось "Ксения Граур", и для меня это заслуженная слава, помноженная на труд и упорство. Художница из города Зеленограда возникла передо мной в новом свете, свете доступности её таланта каждому, кому нужен отличный и мастерский портрет, высококлассная картина по разумной цене (8-20 тыс. рублей).
Рисует она с детства. Дар даётся с рождения счастливцам с грустными глазами, но Ксения охотно улыбается. Для меня такая улыбка - улыбка самой живописи, глубокого лабиринта длинной в жизнь, когда идущий несёт в руках кисти и мольберт. Идти по такому лабиринту заманчиво, но раны часто ранят душу, ведь талант нуждается в признании, а завистливых людишек тьма.
Есть среди картин у Ксении Граур и портрет Владимира Путина. Наш знаменитый соотечественник наполнен молчанием мудрости. Портрет глубок, но говорит не сам, а заставляет говорить вас. Это потрясающе! Кто пробудит ваши чувства, если не лицо мудрого правителя, смотрящего сквозь вас. Это уже классика.
Найдите свободную минутку и окунитесь в чудесный мир художницы из Калининградской области, не пожалеете! Ксения неравнодушна к миру вокруг, она нуждается в своём зрителе. И хорошо, если этот зритель станет её другом.
Вечная музыка-весна (Слушая Джо Дассена)
Любовь побеждает даже смерть, и потому лирический, обаятельный, вечно влюбленный Джо Дассен вечен; нет памяти конца, нет гению покоя. Это уникальный голос, в котором запечатлена вся французская земля, даёт моей душе тоже воспевать высокие чувства, возвышает дух до небесной чистоты, чтобы любимая женщина стала для мужчины ангелом, тихой нежностью, целебной грустью.
Кафе скоро закроется, а я ещё не до конца закончил тарелку с омарами, и не допил одну треть бокала великолепного вина. Хотя, и не в омарах и вине дело - зал наполнен французским шансоном. Виниловые пластинки могут удивить: бархатные звуки, ласкающие все пять чувств, и тени, наполняющие каждый предмет, раскрывающие эти звуки, как влюбленный раздевается свою любовницу.
За овальным желтым окном разостлался вечер. Шумная Москва как будто на расстоянии десяти шагов, а может и не Москва вовсе, а душа моя пребывает в гостях во французской провинции, принесённая осенним сном, где музыка чище и время застыло с шорохом дорожки с опавшей листвой, по которой ты брел, поигрывая брелоком в виде улыбающейся обезьянки.
И снова Она не пришла, и снова мои губы сухие, и внутреннее напряжение застыло в плечах и в пальцах покалывает током. Милая Марианна, где мне можно обнять тебя, целовать твой носик, твои пальчики пианистки, жить тобой, безумить тобой, забыть что ты не моя, и не прятаться от любопытных глаз, где царствует зависть?
Я выхожу на улицу, а голове всё также пленяет голос Дассена. Кто сказал, что со смертью жизнь прекращается? Жизнь идёт по кругу, у которого нет конца. И у любви, пусть даже далекой от библейских заповедей, также нет окончания. Я буду ждать тебя, моя красивая девочка, даже тогда, когда будет совсем уже поздно.
Фантазия. Живой Пушкин
Утренний Петербург, 6 июня сами-знаете-какого-года утопал в красках мистического времени. Александр Сергеевич, одетый в рубашку синего цвета, робкого телесного цвета брюки и броские, но такие аккуратные туфли, брёл несколько смущённой походкой среди людского пространства, погружённый в свои думы.
Его никто не узнавал, но всем казалось, что от этого странного господина пахнет пропавшим временем. Нет, это не вонь от иссохшего трупа, поедаемого красно-зелёными мухами и жирными сороконожками, это запах прошлого, запах невозвратного. А потому многие оглядывались, были экземпляры, матерящиеся по чём свет, мол, "идёт чудо в перьях, а сам не знает куда, а это тебе не село с алкашами и полуголыми молочными бабами, а новейший модернизированный Петербург, компьютерный олимп, где нужно беречь свои ноги, а иначе тебя ненароком посадят в неказистый фургончик и отвезут в престраннейшую лабораторию, где осуществят передовые эксперименты во славу науки".
Но всего этого Пушкин даже и не предполагал, его мозг вибрировал от поэтических мыслей. В эти шумные часы Александр Сергеевич просто вышел прогуляться, подышать свежим воздухом, проснувшись в душном номере, с какими-то странными предметами. Он хорошо помнил, что вчера получил очередной письменный ноктюрн от Дантеса (лежит в постели 4 месяца!), где тот в который раз извиняется за грубые слова в адрес Натальи, охает и ворчит, что ранение от пистолета Пушкина его не повергает в предсмертное уныние, а вводит в некий эсхатологический экстаз.
Назревала поэма! Да, скорее бы добраться до лавки с перьями и чернилами, сесть где-нибудь с чашкой чаю и писать, писать и писать. Утонуть в мистике букв, задохнуться от говора глаголов, есть сахар прилагательных... и просто жить своим миром, в котором только Наташа и Он.
Странная карета промчалась мимо его, обдавая дыханием копоти. Кто губернатор сейчас, куда смотрит, с кем играет в вист, не желая заниматься устройством города? Ужасно болит спина, голова наполнена гулом созвучий. Нужна тишина, российская провинциальная тишина, как в Михайловском, где птахи веселят душу, сердце поится молоком вдохновения и хочется жить тысчу лет. Нужна райская тишина.
А вот и лавка! Александр Сергеевич входит в тёмный зал, очаровываясь картинами итальянского Возрождения. Красиво, верен себе Творец! Но вместо перьев он видит совсем другие предметы.
- Чем могу вам быть полезен?
- Драгоценный друг, продайте мне самый лучший предмет для письма. И стопку бумаги хорошего сорта.
- Секунду. - Лавочник уходит, а Пушкин снимает кольцо с пальца и ложит на столешницу бюро.
Вот и этот самый предмет, вот и бумага. До чего же продвинули прогресс французы! Лавочник берёт кольцо, выдаёт сдачу и уходит в полнейший мрак.
Обратная дорога ещё больше утомила великого поэта. Боже, сколько стало двуногих в этом прелестнейшем городе, как много различных наречий и вкусов моды! Ха, ха, ха.
В номере Пушкин умывается холодной водицей, одевается в халат и начинает писать. Что за Ангелы шепчут ему, раз он пишет столько слов в минуту? Это уже шаманская вакханалия, а не вдохновение! И гений исписывает десятки страниц, его ум словно очнулся от сна и теперь необходимо выплеснуть из себя сновидения, грёзы, думы, терзания. О, эта рука достойна не того серебреного кольца, а перстня халифа, стоимостью в тысячу верблюдов. Да, слава Пушкину, ох и молодец его предок, отдавший России всю свою эфиопскую душу! Слава вдохновению, через которое смерть обретает жизнь!