- А я говорю, - разорялся плешивый старик с сивой всклокоченной бородой, - что обобрал Баев старуху Скудину до нитки и на тот свет её спровадил! Самолично!
- Врёшь ты всё! - зло орал на старика рябой кряжистый мужик в серой сатиновой рубахе. - Я у Павла Ивановича Баева десятником на фабрике не один год работаю, мне ли не знать как поднимался он!
- Чего ты знаешь?! - не сдавался старик. - Ты ещё пешком под стол ходил, а Баев у Скудиной приказчиком в лавке служил и сжил её со света белого! Я-то точно знаю! Счетоводом тогда при их фабрике состоял!
- Какой из тебя счетовод?! - ржал широколицый товарищ сердитого мужика, размахивая недоеденным солёным огурцом. - На себя посмотри! Варнак! Счетоводы все умные да в пенсне! Из тебя счетовод как из меня пряник медовый!
Шумно и весело в трактире у проезжей дороги. Народу здесь всегда полным-полно, хотя городок Шеренск - так себе, но по дороге, что через город тянулась, шёл народ на ярмарку в губернский град и на богомолье в известную на всю страну обитель. Потому - и торговые люди, и богомольцы часто заходили в заведение. Кто чаю испить, а кто - чего и покрепче. Хозяин всегда радовался гостям, всегда улыбался радушно, но сегодня лицо его было постным. Дочка у него сильно захворала, и ждал теперь трактирщик - какая участь предначертана ей. Не до улыбок ему было. А старик не сдавался и упрямо настаивал на своём.
- Погубил её Баев! - занюхал рукавом он чарку горькой. - Беленой опоил! Только зря он так! Ведьма она! Она из могилы по ночам встаёт! Вон, Никитка проснётся, так его спроси!
Старик ткнул пальцем в плечо своего товарища, который спал за столом, уронив косматую голову, местами припорошенную жёлтым песком, на грязные жилистые руки. Никитка пробормотал что-то, заворчал, будто потревоженный медведь в берлоге, но головы не поднял. Рассказчик махнул рукой и продолжил.
- Она Павлухе ещё покажет! Ведьма ж всё знает, только затаилась до времени! Придёт за ним! Отраву он ей в кисель налил! Белену чёрную настоял и...! Я сам видел!
- Чего ты видел?! - схватил говоруна за шиворот опрятно одетый парень, по всем приметам похожий на приказчика или учёного механика. - Будешь ещё Павла Ивановича хаять, так я тебя задавлю! Как муху задавлю!
- Не задавишь! - вырывался старичок. - Меня и не такие давили! Я вёрткий! А Скудина ведьма! Это ты любого здешнего спроси! Она ещё отомстит Павлушке Баеву за погибель свою! За белену! Видение мне было!
- Задавлю!!!
- Так его, Николай Степанов! - стали подзадоривать молодого собутыльника хмельные друзья. - Дай ему по сусалам!
- Не тронь старика, - вскочил из-за другого стола рыжеволосый мастеровой в светло-жёлтой атласной косоворотке, опрокинув на пол миску с куриным мясом. Назревала драка... Нешуточная...
- Хватит, Ермолай, - улыбнулся лавочник и умело утихомирил, едва не начавшуюся потасовку. - Что ж тебе не живётся спокойно? Неужели не настрадался? Иди на сеновал... Проспись... А ты, Николай, тоже не ерепенься, мало ли чего человек спьяну не скажет. Ты же грамотный...
Старик, прихрамывая и что-то бормоча себе под нос, ушел, народ стал успокаиваться, зазвенели стаканы, гармонист заиграл "Матаню", а трактирщик вздохнул облегчённо и утёр рукавом взмокший лоб.
Страшную находку обнаружил дворник фабриканта Баева Устин. Он вышел утром подмести у крыльца, а она там и лежит. Устин проспал маленько после вчерашнего, а потому спешил поскорее прибраться, но от этакого видения остолбенел. Подошедшая вслед за дворником к крыльцу горничная барыни Малаша заверещала, словно котёнок, которому прищемили дверью хвост. Услышав Малашу, другая горничная, мывшая белые ботинки барыни, уронила обувь в рыжую воду и побежала к крыльцу. Сразу же выглянул из окна своего кабинета и Павел Иванович Баев. Он глянул сперва на дворника с горничными, потом на ступени крыльца, побагровел и заорал:
- Чего рот раззявил?! За урядником беги!
Дворник убежал. Одна горничная закрыла руками лицо и заплакала, другая, часто крестясь, попятилась в кусты сирени. Баев распорядился никого не выпускать из дома на улицу и опять уставился на крыльцо. Крыльцо у фабриканта высокое - на двадцать ступенек. На одной из этих ступенек лежала человеческая голова. Голова старухи. Лицо у неё серо-жёлтого цвета обильно усыпанное коричневыми пятнами, седые свалявшиеся волосы были всклокочены и здорово походили на волосы злой Горгоны. Глаза головы остекленело взирали вверх на дверь барского дома. Рот с одним гнилым передним зубом чуть приоткрыт. Около головы кружили мухи.
Прибежавший урядник поначалу малость растерялся, стал креститься у крыльца, потом опомнился и велел дворнику положить голову в мешок. Устин потоптался на месте, вздохнул тяжко и вступил на первую ступеньку, но Баев остановил его.
- Пусть сначала следователь посмотрит и найдёт эту тварь... Засужу гниду! Ничего не пожалею...
Судебный следователь Ерохин Сергей Семёнович приехал из города где-то через час. Пока он ехал в доме фабриканта случилась ещё беда. Молодая супруга Павла Ивановича Елизавета Петровна настояла, чтобы её выпустили на улицу погулять с собачкой. Её выпустили через чёрный ход, да не усмотрели - подошла барыня к парадному крыльцу, узрела страшную голову и упала в обморок. Конюх Степан помчал верхом за врачом. Доктор прискакал к дому на коне Степана и ловко спрыгнул с лошади на песчаную дорожку, прижимая одной рукой к груди саквояж. Никого эта ловкость не удивила, во-первых, не до этого было, а во-вторых, был местный эскулап красавцем писаным и большим любителем атлетических забав. Он даже кружок спортсменов в городе пытался организовать, только не созрел ещё здешний люд до этаких затей, засмеяли энтузиаста. Барыня уже была в чувствах, но бледная, милое личико всё в слезах и губы дрожали. Доктор сразу же принялся хлопотать возле несчастной. Посчитал пульс, заставил принять порошок бромистого калия и велел горничной обмахивать барыню полотенцем.
- Что ж вы, Елизавета Петровна, не бережёте себя? - приговаривал эскулап, ещё раз проверяя пульс. - Сердечко-то вон как колотится. На страстной неделе Вас от простуды лечил, инфлюэнцу подозревал, беречься Вам велел, а Вы... Велел же не... Меня как ваш Степан разбудил, я сразу сюда... Через лес по короткой дороге... Говорил же... Нельзя так... Предупреждал же...
Пока врач выхаживал больную, приехал следователь, а за ним становой Иван Иванович с исправником Карцевым.
- Голову опознали? - первым делом поинтересовался становой у урядника.
- Никак нет, - отрапортовал урядник. - Не наша.
-Ну и слава Богу, - быстро перекрестился Иван Иванович.
Голову осмотрели с некоторого расстояния, велели положить в мешок и все вместе пошли вокруг дома. Когда шли, становой споткнулся о камень, а исправник запнулся о таз с грязной водой, замочив чёрный ботинок, несколько рыжих капель попали и на брюки. Баев тут же отругал нерадивую прислугу, посетовал на склонность местного народа к беспорядку и пригласил следствие к себе в кабинет.
- Если это шутка..., - начал Карцев, рассматривая коричневое пятно на ботинке, но Баев тут же и не особо вежливо перебил его.
- Это с умыслом всё! Дескать, бойся Баев! Придёт скоро за тобой старуха! Это против меня акция!
- У Вас враги есть, Павел Иванович? - поднял глаза на фабриканта следователь.
- У всех кто при деле недруги имеются, - нахмурился Баев, - только на такую глупость не многие способны. Они меня испугать хотели? Зачем?
- И всё-таки? - следователь поднялся со стула и стал рассматривать висевший на стене фотографический портрет Баева с молодой супругой.
Учитель словесности Бубнов, побывавший прошлым летом в известной галерее, говаривал, что есть там картина художника Пукирева, и она - будто с недавнего венчания Баева списана. Точь в точь. Именно рассказ словесника и вспомнил сейчас Ерохин, но вслух ничего не сказал и повернулся к фабриканту, ожидая ответа.
- Братья Барашевы из соседнего села Барабанова, - вздохнул Павел Иванович и залился вишнёвым румянцем, - судачат постоянно, мол, я им дорогу в продаже миткаля перешёл. Дескать, дешевле продаю. Так я для дешевизны этой станки за границей купил, машину паровую, производство поднял в пять раз, они же за каждую копейку трясутся, всякие новшества презирают, а потом обижаются.
- Пожар на фабрике в в канун Масленицы их дело? - Ерохин опять сел к столу.
- Так вы же сами тогда виновного не нашли, - ухмыльнулся фабрикант, потирая ладонью грудь, - на нерадивость моих работников случай тот спихнули... Не так ли, господин судебный следователь?
Следователь чуть призадумался, и рот открыл, чтобы ответить, но тут вошёл доктор и вместо ответа Ерохин сам задал вопрос вошедшему.
- Ну, что скажете, Игнат Савельевич?
- А что я должен сказать? - удивлённо глянул на следователя врач.
- Как голову от тела отделили?
- Как, как... топором от трупа отрубили, - ответил доктор, подошёл к окну, поставил на подоконник саквояж, потом повернулся к фабриканту. - А кто это там с Елизаветой Петровной?
Все, словно по команде, посмотрели в окно. На лавочке возле кустов черёмухи сидела супруга фабриканта, а рядом с ней стоял высокий молодой человек в поношенной студенческой куртке. Молодой человек протянул Елизавете Петровне руку, чтобы помочь ей подняться. Барышня встала и, опираясь на руку своего благожелателя, пошла по аллее. Мимо них проехала скрипучая телега. Рыжий возница ссутулился и поднял плечи, будто засмущался чего-то. А за оградой дома фабриканта собирался народ.
- Кривцов это, - нахмурился Баев. - Механиком я его к себе недавно принял, чтобы станки новые наладить. Он у меня на полном обеспечении во флигеле живёт. В университете учился... Потом на золотых приисках поработал... Умный, чертяка...
- А я его знаю, господа, - сказал следователь. - Он тремя годами позже меня в университет поступил, а потом...
- Что потом? - глянул на Ерохина становой Сивков.
- Потом он был замечен в беспорядках... Там дело тёмное, но говорили мне хорошие знакомые, что с червоточинкой человек. Перед профессорами лебезил, техникой разной интересовался, а за глаза так и норовил подлость сделать... Я-то с ним лично никаких дел не имел, но говорили мне всякое... Однако, господа, ad rem... К делу, стало быть! Итак, Вы подозреваете Барашевых, Павел Иванович?
- Ничего я не подозреваю, - мотнул головой Баев и утёр пот со лба. - Зуб у них на меня есть, но на такую глупость...
И тут откуда-то из глубины дома раздался истошный крик:
- А-а-а!!!
И вся компания побежала. Крик доносился из спальни хозяина. В спальне горничная стояла перед широкой кроватью, сложив на груди руки, и орала благим матом. И было от чего поорать. На спальном ложе фабриканта лежала сморщенная рука. Из руки торчала трава с темно-зелёными длинными листьями. Доктор первым подошёл к странной находке, потрогал пальцами лист и сказал еле слышно:
- Гиосциамус, белена по нашему... Ещё, значит, вам подарочек, Павел Иванович... Забавно...
Все смотрели на страшную руку и молчали. До тех пор молчали, пока урядник не решился что-то прошептать на ухо станового.
- Чего ты мне тут шепчешь? - сердито прикрикнул становой на подчинённого. - Говори всем!
- Вчера в трактире-с придорожном скандалец случился, - сказал урядник и как-то опасливо покосился на Баева. - Как раз насчет белены-с... Там такое дело... М-м-м...
- Чего мямлишь? - продолжил становой сердиться на урядника. - Всё выкладывай начистоту! Дело серьёзное!
- Бывший каторжник Ермолай Шубин начал кричать, будто господин Баев, - урядник глянул на шумно дышавшего фабриканта, запнулся, но, почуяв закипавший гнев в душе начальника, продолжил, - Павел Иванович, стало быть, какую-то старуху отравил... Скудину, кажется... Беленой-с...
- Чего?! - фабрикант схватил рассказчика за рукав.
- Что мне сказывали, то и я говорю, - быстро освободил руку полицейский. - Сказали, что чёрной беленой вы-с её... И скоро отмщение грядёт-с... А ведь, что у пьяного на языке-с, то у трезвого на уме... Неспроста он те разговоры затеял-с...
Теперь все пристально смотрели на Баева, лицо которого было уже цветом жжённого кирпича.
-Бред! - захрипел фабрикант, потирая грудь кулаком. - Удар у неё случился... Сама она... Фабрику мы с ней на паях открыли. Ну, как открыли... Изба да с десяток станков ручных... Вот и вся фабрика. Там главное начальный капитал, чтобы нитей побольше закупить да привезти сюда. Вот и сложились мы... А Шубин точно - вертелся около. Он на счетовода учился, и мы нанимали его книги расчётные подготовить да посчитать кое-что... А он возомнил из себя... Тоже хотел к нам пристроиться да только не подпустили мы его к делу. Сделал работу нужную нам и всё - ступай с миром... Подлый человек... Потом он полюбовницу свою зарезал, судили его, заковали в колодки да в Сибирь. Неужто вернулся?
- Уж с месяц, - кивнул урядник. - На кладбище городском подвизается у Никиты Петрова. Могилы помогает копать. Тем и живёт-с.
- Сюда его! - приказал становой. Урядник убежал, а следователь к фабриканту с вопросом.
- Мог этот каторжник голову подбросить?
- Этот мог - потёр ладонью висок фабрикант. - Хитрый пёс... Он тогда старуху по амурному делу обхаживал. Хотел в койку к ней да денежки к рукам прибрать, а она всё в фабрику вложила, вот он и озлился. Этот мог...
- Иван Иванович, - следователь повернулся к становому, - пошлите за трактирщиком. Расспросим его о скандале.
- Кого же я пошлю? - развёл руками Иван Иванович. - Урядник за каторжником побежал, а других нижних чинов, извините-с, сейчас в наличии не имеется. Дела у них важные - народу возле усадьбы воли не дают. Уж не самому мне ли в трактир побежать?
Становой человек уже пожилой - четвертый десяток лет при службе, следователь же молодой, даже весьма, университет за плечами да шесть лет в департаменте бумаги перебирал. Потому нередко случались в уездной полиции конфликты поколений. Оный назревал и теперь. Исправник поморщился.
- Самому не надо, - вздохнул Ерохин. - Я съезжу в трактир. Только вы не расходитесь...
- Было, - улыбнулся следователю трактирщик, - орал Ермолай Шубин всякую ерунду про господина Баева.
- И часто он так?
- Впервые такое я слышал, - пожал плечами хозяин питейного заведения. - Он уж не раз с Никитой у нас пил и ничего подобного, а тут услышал как Павла Ивановича за соседним столом хвалят и завелся... В жизни не поверю, что господин Баев кого-то беленой отравил. Он же самый уважаемый человек у нас в уезде.... И никто бы не поверил... Как только в голову такое могло прийти?
- А кто это ещё слышал? - спросил Ерохин трактирщика.
- Чего слышал?
- Про белену эту.
- Так многие слышали да только вряд ли внимание особое обращали. Тут чего только не кричат. То кричат, то дерутся... Обычное дело. Народу полно было. Разве всех упомнишь? Десятник с фабрики Баева ругал старика... А ещё Коля, он с друзьями отрочества получку первую справлял, так этот аж в драку полез. Не мудрено. Деньги хорошие ему Баев платит... Я его с самого детства помню. Всегда боевым мальчишкой был. Сын дьячка нашего - Степана Кривцова. Шурина Ильи Степаныча Барашева.
- Кривцова, говоришь?
- Ну, да, тот тихоня-тихоней, а сын - оторви да брось. В кого он у них такой? Всё Барабаново удивлялось...
- А при чём здесь Барабаново?
- Так я ж барабановский, - засмеялся трактирщик, - у меня там вся родня живет. А трактир мне тесть по наследству оставил, вот теперь здесь при трактире мы всей семьёй и обитаем, так сказать... И Коля Кривцов из Барабанова, он потом в университет ушёл, поучился там, потом где-то поездил, а теперь у Баева механиком.
- Понял я, понял, - задумчиво сказал следователь и пошёл к порогу. - Тот самый Кривцов...
В доме Баева судебного следователя ждала не особо приятная весть: Ермолая Шубина не нашли, а вот могильщик Петров, у которого Ермолай квартировал, оказался на месте, правда, мёртвый.
- Я чего-то подобного и ожидал, - сказал Ерохин присаживаясь к столу.
- Как так ожидал? - насупил седые брови становой.
- Ничего тут удивительного, - постучал пальцами по столу следователь. - Простая логика...
- Какая ещё логика? - сжал становой кулаки аж добела.
- Голову от чего отрубили? - следователь глянул на пристава с изрядной долей усмешки, но дожидаться ответа на свой вопрос не стал. - Скорее всего, от трупа. А где легче всего труп найти? На кладбище. Могильщик оказался соучастником или свидетелем, вот и поплатился. Его убили?
- Нет, не похоже, - тут же отрапортовал урядник. - У стола он лежал, а на столе две пустых бутылки на полуштофа из-под водки. Упился, поди...
- Бутылки взяли?
- Так это..., - урядник замялся.
- Бегом! - строго глянул на полицейского Ерохин. - К аптекарю снеси, пусть посмотрит, чего там было.
Урядник убежал, а судебный следователь обвёл всех взглядом и принялся излагать свою гипотезу преступления. Первым делом он обратился к Баеву.
- Павел Иванович, а Вы знаете, что механик Кривцов родом из Барабанова?
- Отчего ж не знаю? - вскинул фабрикант удивлённые глаза на Ерохина. - Знаю. У нас здесь полно народу из Барабанова. Жена моя, к примеру... Уж не намекаете ли Вы, господин следователь, на какую-то связь моего механика с братьями Барашевыми?
- Вот именно! - энергично кивнул следователь. - Я полагаю, что Кривцов устроился к Вам работать не просто так, а с определённой целью.
- С какой ещё целью?
- Опорочить... Он хитрый человек. Я уж говорил об этом. Вот... Знает он - простой слух Вам как с гуся вода, а вот ежели скандал... Вот и ждал подлец момента, а как в трактире услышал про белену, так и решился. И в дом ваш он вхож беспрепятственно... Он же на на кухне у вас столуется?
- Ну, - кивнул фабрикант.
- Что и требовалось доказать, - усмехнулся Ерохин. - Брехню пьяного старика мало бы кто всерьёз воспринял, а теперь...
Следователь показал в окно на толпу, собравшуюся около ворот дома. Теперь слух об отравленной Скудиной по всему уезду разнесётся, а то и по всей губернии... И что про вас теперь покупатели будут думать, Павел Иванович? Баев - убийца?
- Ты это..., - Баев тряхнул головой и стал тереть пальцами виски. - Думай, чего говоришь...
- Это не я так говорю, - развёл руками Ерохин. - Это молва людская начнёт косточки вам перемывать, а она, знаете ли... Народу-то у дома вашего собралось много... На это Кривцов и рассчитывал.
- Подлец, - прошипел фабрикант, прикусил губу поморщился и глянул на станового. - Под замок его надо. Ох, подлец... Я ему всё, а он... Сволочь... Засужу...
Сказал это Баев, шумно вздохнул и сел на диван.
- Вам нехорошо, Павел Иванович? - подошёл к фабриканту доктор. - Я Вам сейчас порошок дам...
- Не нужны мне твои порошки, - отмахнулся от забот врача Баев. - Мне от них только спать хочется и никакого более толку... Сейчас посижу... Отойдёт... Ох, как грудь печёт...
Кривцова привели прямо с фабрики. Одет он был по-рабочему: брезентовая куртка в пятнах масла, чёрные штаны здорово грязные на коленках. Пока вели злодея, фабриканту стало полегче и он сразу же принялся поносить своего механика не особо приятными словами с разнообразными не всегда приличными выражениями. Механик от вины открещивался и клялся в верности Баеву. Горячо клялся, разве что на колени не падал. Только фабрикант механику не верил и всё злее отчитывал его. До тех пор отчитывал, пока снова за грудь не ухватился да не сел на диван. И тут же приступил к делу следователь. Он стал требовать объяснения ряда подозрительных совпадений. Кривцов ни в чём не захотел сознаться. Упорствовал. Его увели в тюремный замок, доктор стал хлопотать возле прилегшего на диван Баева.
Прибежал урядник и прямо с порога сообщил - что аптекарь обнаружил в одной бутылке с кладбища денатурат.
- Не знаю, как вам, господа, - развёл руками следователь, - мне всё ясно, а то что это этот подлец не сознаётся да упирается, так это дело обычное... Уж сколько я таких подонков перевидал, так и не сосчитать... Дожмём...
Все согласно закивали, только исправник, досель особой активности в следствии не проявлявший, усмехнулся и неожиданно выразил своё несогласие.
- А я, Сергей Семёнович, - повернулся к следователю полицейский начальник, - не верю в безоговорочность улик против Кривцова. Все улики косвенные, так сказать, и уж очень зыбкие. Домыслы одни...
- Как домыслы? - встрепенулся Ерохин.
- Обыкновенно... Вы смотрите на Кривцова и видите только нехорошее мнение, какое у вас с университета осталось... Так нельзя... Всё у Вас косвенно... Слышал он крик старика в трактире, мог в дом беспрепятственно войти, из Барабанова родом.... Призрачно всё... Пока не будет ни одной прямой улики, Вам меня в виновности Кривцова не убедить... Все эти мерзости с головой и рукой мог кто-то из прислуги сотворить... За деньги, к примеру... Я полагаю, что сейчас надо искать труп, от которого отрубили голову и с этой стороны рассмотрев ситуацию, собрать улики настоящие, а уж потоми виновных назначать.
На улице уже темнело да ещё дождь проливной зарядил. Искать решили утром.
Как решили, так и сделали, благо дождь ещё вечером закончился. Командовал поиском становой Иван Иванович. Следователь с исправником ходили следом. Подъехал доктор и скоро тоже присоединился к поискам. Искать решили вокруг дома Баева.
- Если эта гнида Колька Кривцов старуху прибил, то он здесь где-то и голову ей отрубал! - рубанул ладонью воздух Иван Иванович и велел подчинённым ходить вокруг дома фабриканта, примечая все подозрительные моменты.
Следователь заикнулся было насчёт таинственной гибели копателя могил на кладбище, но становой мигом эту идею осадил.
- Нет там никакой тайны, - махнул он рукой. - Упился человек. Он же пил всё без разбора. Я давно его предупреждал...
Обезглавленное тело нашли за домом в молодом ельнике. Урядник заметил жёлтый песок под ёлкой, велел копать и нашлось искомое. Неглубоко злодей закопал деяние подлое рук своих. Меньше аршина глубиной яму выкопал. Останки вынесли из ельника к конюшне и стали разглядывать. На трупе были стоптанные башмаки, серое дорожное платье обильно испачканное песком да чем-то коричневым. Исправник не побрезговал - это коричневое пальцем ковырнул и понюхал даже. Спокойно понюхал. Доктор, часто прикрывая платочком рот, рассматривал труп, видимо с целью определить причину смерти. Сотский, которого послали к яме за забытой лопатой, нашёл в яме пуговицу.
- Глянул, она там лежит, - радостно улыбался полицейский, чувствуя себя героем вселенского масштаба.
- Так это ж со студенческой тужурки! - воскликнул следователь. В возгласе этом послышалась плохо скрываемая радость. И смысл этой радости сразу же стал понятен всем. Кроме Кривцова в уездном городе никто студенческих тужурок не носил.
Принялись искать тужурку Кривцова. Во флигеле не нашли, послали сотского на фабрику. Там-то нужная одёжка и отыскалась. У сторожа в каморке висела. Одной пуговицы на обшлаге правого рукава тужурки не было. Ерохин возрадовался. Ещё возле крыльца флигеля в зарослях крапивы нашли и топор в пятнах, до жути похожих на кровавые.
- Теперь уж ему не отвертеться! - малость обнаглев, подмигнул следователь исправнику. - Так кто ж был прав, Михаил Петрович?
Только Михаил Петрович радость молодого следователя разделить не спешил. Он нахмурился и велел уряднику обыскать изуродованный труп. Урядник засопел, сжал зубы и осторожно тронул пальцами грязное тряпьё. Единственное, что удалось найти полицейскому, так это поминальная записка, где было написано по десятку имён усопших и здравствующих. Записку урядник передал исправнику, тот долго смотрел на неё. А следователь, хотя и всячески старался скрыть свою радость, ликовал. По лицу было видно. Поглядывал Ерохин то на одного, то на другого, чуть ли подмигивал, мол, вот я как - раз, два и в дамках...
Опять собрались в кабинете Баева. На хозяина кабинета больно смотреть, но он крепился. За ночь Павел Иванович здорово осунулся и побледнел. Кожа на лице как-то сразу стала дряблой, землистого цвета и дышал фабрикант, будто прохудившийся кузнечный мех.
- Всё, Павел Иванович, - едва переступив порог кабинета фабриканта, начал следователь, - теперь Кривцову не отвертеться. Все улики налицо! Старуху убил, голову отрубил... Кощунство сплошь да рядом. Каторгу мы ему обеспечим! Я его пуговицей прижму так...
Следователь хотел ещё что-то пообещать почти разоблачённому преступнику, но тут распахнулась дверь кабинета и вбежала молодая супруга Баева.
- Не убивал никого Николай! - прямо с порога закричала заплаканная женщина и ткнула пальцем в сторону мужа. - Враньё это всё! Это он! Он придумал! Постылый!
Крикнула и убежала.
- Чего? - прохрипел Баев, схватился за грудь и присел на диван. - Придумал... Я...
- Павел Иванович, водички попей, - подбежал к фабриканту доктор и поднёс к его губам стакан.
Баев сделал несколько глотков, шумно вздохнул и повалился. И как только доктор ни старался, но чему суждено бывать, того не миновать. Преставился Павел Иванович Баев в своём кабинете на диване.
- Удар апоплексический, - вздохнул врач, когда осознал всю тщетность усилий своих. - Он мне ещё на страстной неделе, когда я супругу его от простуды лечил, на голову да на жжение в груди жаловался... И потом я к нему не раз приходил, говорил, чтоб поберёгся, а он... Да, что теперь об этом... Уж больно много расстройств ему принесла голова эта... Тут и молодое сердце надорвётся, а при его годах... Да...
Эскулап провёл ладонью по лицу, шагнул к окну, но тут же услышал испуганный крик. Это упала в обморок Елизавета Петровна, которой сообщили о кончине супруга. Пришлось доктору бежать к ней. Остальные замерли, словно в немой сцене, только исправник подошёл к порогу и что-то подобрал с пола. А минут через пять началась в доме траурная суета.
Допросить убитую горем вдову следователь смог только ближе к вечеру.
- Из-за меня же всё, - ведала, иногда всхлипывая, Елизавета Петровна, - зачем я вошла сегодня в кабинет? Зачем я мимо проходила? Я же как про пуговицу услышала, так на меня сразу будто чем-то по голове. Слышала я намедни как Павел Иванович какому-то мужику наказывал что-то в ельнике за домом закопать, а в яму пуговицу бросить.
- Какому мужику? - стал уточнять факты следователь.
- Не видела я его толком, только помню что лохматый, - утёрла слёзы с глаз вдова.
- Никитка Петров это! - подняв к плечу кулак выкрикнул Иван Иванович. - Несомненно он!
Елизавета Петровна подняла красные глаза на станового и продолжила.
- Я мимо кабинета проходила, а они говорили... Дверь чуть приоткрыта была... А я и не подумала ничего плохого... А сейчас - как про старуху мёртвую да про пуговицу услышала, так у меня в голове, словно молния... Колю мне жалко... Мы же с ним с детства, мы же мечтали о будущем, а замуж меня отец заставил выйти. Что же я наделала? Зачем я в кабинет... Зачем слова эти... Зачем?!
Юная вдова расплакалась, и служанка увела её в спальню. В кабинет принесли чай и закуски.
- Мудро, - утёр ладонью лоб становой.
- Чего мудро? - не преминул переспросить исправник.
- Мудро задумал Павел Иванович. Царство ему небесное. Всё перевернуть решил. Все думали, что на него злодеи покушались, а на самом деле... Единым махом он - и полюбовника супруги молодой прихлопнуть придумал как, и конкурентов своих к ногтю прижать...
- Да что вы такое говорите, Иван Иванович? - теперь уже интересовался и следователь. - Не пойму никак. Поясните.
- А чего тут пояснять? - Иван Иванович налил чай в блюдце. - Всё как на ладони. Не отвертеться бы студенту на суде. Всё против него: и пуговица, и топор, и с Барашевыми родство... Засудили бы его. И непременно упомянули бы на суде, что Барашевы в этом деле замешаны. Как бы те не вопили, а народ бы всё как надо разобрал. Уж тут не извольте сомневаться... Не упустил бы Павел Иванович возможность своим соперникам шильце в одно место ткнуть. Не извольте сомневаться... Только вот болезнь злую в расчёт не принял... Эх... Павел Иванович... Царство тебе небесное....
Становой ещё раз вздохнул и стал пить чай. Следователь последовал его примеру, только исправник всё о чём-то думал, уставившись в пол и разминая пальцами некую коричневую субстанцию, потом шепотом послал куда-то урядника. Пришёл доктор и тоже сел к столу.
- А со студентом-то чего теперь делать? - расколов щипцами кусок рафинада, спросил следователь. - На волю выпускать?
- Давай погодим, - налил ещё чая в блюдце становой. - Нельзя так сразу имя знатное порочить, чревато это... Поверьте, господа... Только бы не проболтался никто...
- А Вы уверены, Иван Иванович, что вся эта история именно Баевым задумана? - исправник встал из-за стола и подошел к окну.
У ворот усадьбы собиралась толпа. Все рабочие с фабрики пришли. Весть о смерти фабриканта всполошила народ почище отрубленной головы. Хотя и темнело, но расходиться никто не собирался. За оградой зажигали костры.
- Непременно, - сказал Иван Иванович, шумно отхлебнув из блюдца чай. - Кишка слаба у Кольки Кривцова на этакую задумку, а Павел Иванович, царство ему небесное, всегда на мудрёные выдумки был горазд. Голова, одним словом. Тут не философии с математиками нужны, а сметка житейская. Всё предусмотрел: знал, что Колька пойдет получку обмывать, Никитку подговорил, чтоб тот Ермалашку раззадорил, а потом у мёртвой старухи голову с рукой отрубил... Этот варнак за штоф водки чего хочешь сотворит, ему не привыкать. А, чтоб Никитка не болтал, сами понимаете... И пуговица...
- Подождите, Иван Иванович, - быстро обернулся к становому Карцев. - Давай-те о пуговице поразмыслим...
- А чего о ней размышлять?
- Подкинули её в яму. Кто-то из нас подкинул...
- Как так?
- Затоптали бы пуговицу, пока копали да труп из ямы вытаскивали. Точно бы затоптали. А она, видишь ли, на самом виду осталась. Так не бывает...
- Э, Михаил Петрович, - становой допил чай из блюдца и поставил на него стакан вверх дном, - в жизни чего только не бывает... Поверьте мне старику...
- А пятна глины на платье обезглавленной? - не захотел сразу поверить старику исправник Карцев.
- Какой ещё глины?
- Обыкновенной коричневой... Я потрогал глину, а потому уверен, и вы все можете пойти к конюшне да убедиться. И теперь думать давайте. Если предположить, что могильщик с кладбища труп притащил, но там тоже песок. И где тогда платье умершей глиной испачкалось?
- А где у нас почва глинистая? - становой посмотрел на доктора и сам же ответил. - На речном берегу у моста...
- А больница ваша, Игнат Савельевич, тоже у моста? - исправник тоже не сводил глаз с местного эскулапа, а пальцем показывал на ботинки - Глина свежая на ботинках у вас... Я после ваших ботинок её на пороге заметил.
- И что с того? - доктор посмотрел на исправника. - Что ж я один по берегу речному хожу?
- Не один, - потёр пальцами лоб исправник, - но у вас была возможность пуговицу в яму подбросить. А это уже два факта... Глина на ботинках, пуговица...
- Вы дурь-то не городите, Михаил Петрович, - нахмурился эскулап, и на скулах его зашевелились желваки. - Факты у него, видишь ли...
- Есть, факты, есть, - продолжил свою речь Михаил Петрович, не замечая дерзости эскулапа . - И не только эти... Ещё есть третий факт...
- Какой? - казалось, что доктор вот-вот бросится на исправника, но это только казалось.
- Поминальная записка в платье погибшей...
- А записка здесь при чём?
- Записка эта, платье дорожное, стоптанные башмаки позволяют сделать неопровержимый вывод о том, что шла несчастная на богомолье. Не местная она, а потому и не хватился её никто в городе. На богомолье редко кто в одиночку ходит, значит - шли компанией. По дороге эта старушка заболела. А где болящую оставить, чтоб душа за неё не особо ныла? Да чтоб позаботились о ней. Где? В больнице... Благо она у моста стоит... Так ведь, Игнат Савельевич? Вы же сейчас вечерами да ночами один там...
- Точно, - кивнул становой. - С Пасхи всю прислугу уволил. Все ещё удивлялись... В один день... У нас городок маленький, новостей немного... Так что это увольнение обсуждали недели две...
- Вот, - Михаил Петрович стал прохаживаться по кабинету. - Ночью женщина умерла... А вот дальше мне немного непонятно...
В это время в дверь постучали. Пришёл урядник, а из-за плеча его выглядывал трактирщик.
Когда трактирщик вошёл, исправник сразу же к нему с вопросом.
- А что, любезный, в вечер, когда Ермолай всякие гадости про господина Баева орал, не ужинал ли в трактире доктор наш? Или чуть позже?
- Нет, - покачал головой трактирщик. - Не ужинал. Игнат Савельевич тем вечером приходил дочку мою посмотреть. Заболела она... Игнат Савельевич посмотрел, микстуры дал и сказал, что всё хорошо будет. Ну, прямо камень у меня с души снял. Выздоравливает дочка... Я сегодня за здравие Игната Савельевича свечку поставил. Какой же Вы добрый человек, господин доктор... Умнейший Вы человек... Игнат Савельевич, здоровья Вам... А что случилось?
- Ну, а на такой факт, что ответите, Игнат Савельевич? - исправник посмотрел прямо в глаза доктора. - Я никак не мог сообразить, как Вы про белену-то так быстро узнали... Теперь всё встало на свои места... Отрубили Вы голову у покойницы, прикопали недалеко от больницы, чтобы потом на кладбище перенести. И могильщика денатуратом угостили, чтобы не кого о похоронах несчастной было расспросить. Дескать, отдали вы ему труп, он закопал, помянул и помер. Вот. А как услышали о подозрениях на студента, так труп сюда ночью и принесли. Я еще заметил, что зевали Вы часто, приложив платочек к губам. С топором вы тоже чуть промахнулись, смыл бы дождь кровавые пятна. После дождя его возле флигеля бросили. И ещё одно: о больном сердце фабриканта вы знали лучше всех... Знали, что не выдержать ему таких переживаний... Только причину подвига этакого пока пока никак не пойму... Зачем вам Баева уморить понадобилось? Тут - пока коса на камень... Но и здесь у меня маленький фактик имеется. Даже и не фактик, а так пустяк сущий... Опять глина... Она к обуви Елизаветы Петровны прилипла да воду в рыжий цвет и окрасила, когда служанка ботинки барыни мыла. Вы её на страстной неделе лечили, а потом вдруг всю ночную прислугу из больницы уволили. Совпадение? Очень может быть... И ещё совпадение - под руку со студентом Елизавета Петровна вчера прохаживалась... Как раз под ту руку...
- Не тронь её! - теперь уже доктор действительно бросился в драку. Исправник стал защищаться, и получалось это у него довольно-таки неплохо.
- Господа! - отважно бросился разнимать дерущихся становой. - Прекратите! Что это такое! Спокойнее! Не о том думаете!
Когда драчунов растащили по разным углам, Иван Иванович утёр лоб и сказал.
- Чего делать-то теперь? Этакую весть принародно огласить, это, знаете ли... Чревато... Ладно бы, доктор один, а то ведь и Елизавета Петровна... Подсудобили же вы нам задачку, господа... Вот если б точно знать, что Ермолашка Шубин больше у нас не объявится...
- Не объявится, - процедил сквозь зубы доктор.
- Вот и славненько, - становой облегчённо вздохнул и энергично потёр ладони. - Сергей Семёнович, не сочтите за труд, сбегайте за Елизаветой Петровной. Итак, господа...
О мести бывшего каторжника Шубина фабриканту Баеву ещё долго рассказывали в том уезде, долго обсуждали месть страшную, года два, до самой свадьбы Елизаветы Петровны с Игнатом Ильичом Барашевым, а потом и это забыли... Всему своё время...