Аннотация: Каждый шаг это борьба, преодоление себя и преград, каждое движение это пытка страхом и болью, а мышцы уже на пределе и чуть ли не рвутся, и нет больше никаких сил, но движение - единственное спасение, и я продолжаю свой путь...
Не предадут, не кинут, не подставят...
И за обиду вам не отомстят, никак...
В беде не бросят, умирать вас не оставят...
Любить учитесь, люди, у СОБАК...
- Путь срезал, называется, - вспыхивает в помутившемся сознании злая мысль.
Глухой бор возвышается вокруг вековыми стволами, плотным пологом мертвенной зелени, закрывая этот безумный мир от невольных взоров. И Лес, непоколебимый в своей красоте и безумии, в порывах ветра тихо смеётся над потугами человека.
Воздух с хрипом и свистом вырывается из моих легких, обжигая пересохшую глотку. Сердце бьется, как загнанный зверь в клетке, готовое в любой момент или вырваться вон или остановится. Взгляд застилает кровавая пелена, а в ушах только свист ветра и тихий звон натянутых нервов.
Я с трудом прорываюсь сквозь густой подлесок, не замечая, как острые листья врезаются в защиту, пытаясь добраться до меня, как молодая поросль и искореженные сухие ветви деревьев тянутся ко мне, стараясь вцепиться, как на меня сыпется дождь из ядовитой хвои. А земля, взрастившая всё это безумие, расползается под ногами, приглашая в свои склизкие объятья. Каждый шаг это борьба, преодоление себя и преград, каждое движение это пытка страхом и болью, а мышцы уже на пределе и чуть ли не рвутся, и нет больше никаких сил, но движение - единственное спасение, и я продолжаю свой путь.
Однако Лес лишь фон - куда страшнее то, что внутри, то, что с треском и ревом преследует меня, то, от чего я спасаюсь бегством в этом аду: порожденное безумием мироздания существо, неумолимое в своей праведной злобе на невольно потревожившего его.
И последняя моя надежда на спасение - это, тот единственный, на кого я полагаюсь, как на себя, мой друг и товарищ, который сейчас бежит впереди, ища безопасную для нас дорогу, на которой нет смертоносных аномалий нового мира, нет опасных для нас порождений флоры или фауны...
А надежды остается всего на пару вздохов в тот момент, когда Лес с болезненным треском всё же отпускает свою добычу. И я, на остатках сил вырываюсь на окраину обширной поляны, где меня встречает обжигающе холодный порыв ветра с обложивших небо тяжелых серых туч.
Проходит долгое мгновение, прежде чем я, наконец, понимаю, что гонка окончена, и мой проводник стоит на месте, недвижимый. Я поднимаю взгляд, и душа моя леденеет от ужаса, так как мой взор натыкается на тех, кто уже расположился здесь на отдых и не рад появлению чужаков.
Посреди поляны стоит около десятка Вольфов - новых хозяев леса, существ камуфляжной расцветки, в холке имеющих не менее метра с двумя ядовитыми клыками, торчащими из пасти, и шкурами, которые можно пробить только прямым попаданием. Настоящие машины для убийства, мутировавшие в новом мире из волков, чей холодный взгляд, наполненный уже не звериным разумом, не предвещает ничего хорошего.
И отделяет меня от них только Акела - серый лохматый пес, не уступающий габаритами, силой и сообразительностью своим диким сородичам и являющийся во всем остальном их полной противоположностью.
- Акела, беги, - крикнул я, когда сообразил, зачем привел меня сюда мой верный товарищ, и сам рванул к ближайшему дереву.
Сзади раздался вой и я, невольно обернувшись, увидел, как вожак стаи бросился в погоню за таким наглым нарушителем его территории. Однако не успел он преодолеть и половины расстояния, как Акела, проигнорировав мой приказ, рванулся наперерез Вольфу и, перехватив его движение, сбил на землю. Я мысленно выругался, и чуть было не остановился, но заставил себя продолжить бег, сейчас я ничем не мог помочь своему другу, рискующему ради меня жизнью.
Короткий рывок закончился прыжком, в котором я уцепился за одну из сухих веток, стоящей рядом ели. Ветвь затрещала, но выдержала, и я на остатках сил подтянулся, радуясь, что сбросил рюкзак в самом начале бегства. После чего, ни на секунду не останавливаясь, полез выше, не отводя взгляда от разгоравшегося внизу действа.
Акелла и Вольф уже забыли про меня и стояли друг напротив друга, оценивая друг друга, готовясь к бою между порождением мира, решившего скинуть с себя ненавистного паразита, и тем, кто даже после призыва и изменения матери природы остался верен своим недостойным хозяевам.
Однако этому не суждено было случиться, так как в тот момент, когда непримиримые враги должны были схлестнуться, из Леса, практически подо мной, с диким треском и ревом вырвалось то самое существо, что преследовало меня. Гигантский Урсус - безумный кошмар Леса предстал перед нами. Изменившийся в новом мире, мишка был теперь трех метров в холке, с длинными когтями на лапах, шкурой, больше похожей на панцирь, с двумя рядами наростов вдоль хребта и безумной яростью в крошечном мозге.
Два родственника мгновенно обернулись к общей опасности, а Урсус, переключившись с нюха на зрение, огромными скачками помчался на новых противников. Они встретились в воздухе, схлестнувшись, грудь на грудь и упали на землю в дикой мешанине клыков и когтей, к которой буквально через секунду присоединилась вся оставшаяся стая, сделав схватку совершенно неразличимой. А я стоял на ветке, прижавшись к стволу, в полудюжине метров над землей и в десятке от разворачивающейся драмы. И ствол АКМ в моих руках казался мне не более чем злой насмешкой, так как пустить его в ход и хоть кому-то помочь я не мог.
А бой кипел не на жизнь, а на смерть, Урсусу всё же удалось отбросить накатившую на него волну, и теперь больше полудюжины челюстей щелкали железом в неистовстве, пытаясь достать своего противника. Несколько особо удачливых Вольфов вцепились в лапы, а один даже устроился на спине между наростов, однако видимого эффекта это не приносило. Урсус только ревел, пытаясь сбросить своих врагов, поднявшись на задние лапы, да отмахивался от особо наседавших Вольфов.
Акелу я заметил в плотных рядах окруживших Урсуса Вольфов и мысленно взвыл, не понимая, почему он не уходит, ведь битва эта была не его. Однако теперь я не был беспомощен и мог помочь своему другу, а по тому вскинув автомат, дал короткую очередь в сторону Урсуса. Пули попали в бок зверю и тот взревел пуще прежнего, и на мгновение отвлекся на меня. Этим не замедлили воспользоваться Вольфы и несколько тел прыгнули вперед. Урсус не сплоховал и одним ударом разрезал одного из нападавших, а второго смертельно ранил, распоров брюхо. Это только раззадорило Вольфов, и те стали ещё упорнее осаждать зверя, выматывая, и при этом не давая ему дотянуться до себя. А я с остервенением разряжал в него магазин, единственно стараясь не попасть в Акелу.
Урсур тем временем решил не отсиживаться, а отступать обратно в Лес, и сам пошел на прорыв. Парой сильных ударов он смел ещё двух Вольфов у себя на пути и, скинув тех, что вцепились в его тело, побежал прочь. Я, поменяв обойму, дал в сторону отступавшего врага очередь, радуясь тому, что хоть от одной проблемы избавился, однако сумевшая подняться четверка Вольфов во главе с вожаком так просто не собирались отпускать того, кто убил столько их товарищей и с удвоенной яростью бросились на Урсура. Я бросил быстрый взгляд и увидел, что Акела тоже присоединяется к своим родичам в последней атаке и, тихо выругавшись, вытащил из-за пазухи самодельную гранату - мой последний аргумент в этом затянувшемся споре.
- Акела, граната! - крикнул я, надеясь, что мой призыв будет услышан в пылу боя и выдернул чеку.
Мои ожидания оправдались, и пес затормозил на месте, однако услышал меня не только он, но и Урсус который в последний момент изменил направление, и ствол, на котором я стоял, сотряс удар. Не удержавшись, я рухнул вниз, один из сучков врезался в живот, выбив дыхание и заставив выпустить гранату, после чего обломился, пропустив дальше. Еще секунда, и я рухнул на спину Урсура, врезавшись одним плечом в нарост на спине. Боль пронзила руку, а затем и все тело, однако сил что бы кричать не было. А Урсур тем временем вновь поднялся в полный рост и чтобы не рухнуть ему под лапы или кому-нибудь в зубы мне пришлось здоровой рукой вцепиться в нарост. Мотало и трясло ещё несколько долгих секунд, а затем что-то рвануло меня за шкирку, и я, не удержавшись, всё же отлетел прочь, приложившись о землю, а в следующий момент раздался глухой взрыв, и волна горячего воздуха дыхнула на меня, заставив, наконец, отключиться.
***
Темно. Очень темно. Темно и страшно. Холод пробирает до самых костей, а под ногами хлюпает жижа. Позади, за дверью подвала, слышатся крики полные боли и страдания - там настоящий ад, ад в котором остались родители и весь мир.
А впереди ничего, полная пустота, безнадега и одиночество, но нужно идти, нельзя останавливаться иначе это будет конец не только пути, но и жизни. А жизней и так слишком много ушло за сегодня.
Тусклый луч света прорывается впереди и в душе вспыхивает призрачная искорка. Я ускоряю шаг, пробираясь между старых труб, стремясь встретить того, кто мне поможет, того кто знает что делать и как жить дальше.
Небольшая площадка между труб заложена картоном и прочим мусором, похоже, это чье-то лежбище, сейчас пустующее. Мягкий свет льется из окошка, грязного до такой степени, что не различить что за ним. Но этого знать и не хочется так же, как и не хочется вновь в темноту в неизвестность.
Шорох раздается под трубами в дальнем углу. Отступать некуда, позади темнота и страх, в неясном порыве я хватаю с земли палку. Из-под труб вылезает огромная крыса, она не меньше полуметра длинной и тело её совершенно не прикрыто шкурой, так что видны перекатывающиеся, красноватые мускулы. Ужас охватывает меня, а яркие угольки глаз крысы въедаются в душу, уничтожая любую попытку к действию.
Прыжок зверя стремителен и беспощаден, у меня нет шансов, что бы защититься, и я вижу свою смерть. Но в темноте притаился не один монстр, и гибельный прыжок прерван на середине мощными челюстями ещё более страшного хищника. Зверь оборачивается ко мне, и в слабом свете я вижу тело, что когда-то принадлежало обычному псу, но теперь принадлежит убийце: огромная туша с частоколом клинков в оскалившейся пасти, у которой видно как перекатываются мускулы под вздыбленной серой шерстью, а взгляд серых глаз бездонен и затягивает. Кровь стекает из пасти этого хищника, и я узнаю одного из тех, кто терзал, кто рвал, кто убивал людей на улицах.
Ярость заполняет меня, и я набрасываюсь на своего противника с палкой, в бессильной злобе на ополчившийся на меня мир. Но смерть от клыков не приходит ко мне, как облегчение, страшный монстр убегает от меня, забиваясь в угол и тихо скуля от страха и непонимания. И я наступаю на него и бью его огромное тело палкой в неистовстве, бью, пытаясь хоть как-то отомстить, хоть что-то сделать, но все мои усилия тщетны и даже палка ломается в моих руках.
И я отступаюсь, убегаю в другой угол и в бессилии валюсь на пол, рыдая от пожирающей меня изнутри боли и мне всё равно, что будет со мной, ведь я уже потерял всё, что мог. И страшный зверь подходит ко мне, но не бросается на меня, а садиться рядом, тихо поскуливая и пытаясь прижаться к человеку своим сильным и теплым боком. А у меня нет сил, что бы оттолкнуть его или убежать, я прижимаюсь к нему и зарываюсь в чуть шершавой, но теплой шерсти и плачу. А когда слезы кончаются, а боль в душе успокаивается, я засыпаю в обнимку с тем, кто стал тем самым исключением, что подтверждает правило.
***
Через сколько я пришел в себя я не знаю, однако я был жив и, насколько можно было понять по боли, при мне были всё части тел, что не могло не радовать. Сон про нашу первую встречу с Акелой дымкой испарялся из памяти. Я же с трудом поднимался на локтях, пытаясь понять, откуда может исходить опасность. В голове зашумело, и я чуть было не отключился вновь, однако цепкий взгляд успел оценить разгром. Смерть и тлен царили на поляне, тяжелый запах крови застыл в воздухе, проникая в самую глубь естества и отравляя душу. Туши Вольфов были разбросаны повсюду, и не возможно было представить, что это окровавленные и изуродованные куски мяса, были живыми и сильными существами. Я улыбнулся, а затем рассмеялся весело и жизнерадостно...
Однако через секунду смех умер, застряв у меня в глотке, и превратился в утробный хрип, когда я вспомнил про того, чей план так удачно завершился, про того, кто уже должен быть рядом со мною. Нехорошее предчувствие затопило душу, и боль отступила на второй план, а я, покачиваясь, стал подниматься, ища взглядом своего единственно друга. И не поверил своим глазам, когда мой взгляд, наконец, нашел его.
Истерзанное осколками гранаты тело лежало всего в нескольких шагах от меня, и последние искорки жизни выходили из него с каждым ударом сердца. Осознание того факта, что именно Акела вытащил меня из эпицентра взрыва и защитил своим телом, обрушилось невыносимой ношей. Однако пес, несмотря на свои страшные повреждения, был ещё в сознании и полз ко мне из последних сил. А я остолбенел не в состоянии двинуться, как много лет назад...
- Ну как же ты так? - тихо спросил я, сдерживая дрожь в голосе.
Тихое поскуливание моего друга разорвало холодную пелену страха, и я на негнущихся ногах подошел ближе к нему и без сил рухнул рядом. Теплый огонек больших серых глаз посмотрел на меня преданно и просяще. И я стиснул челюсти, сдерживаясь, чтобы не застонать, так как при мне ничего, кроме пистолета, не было, всё осталось в затерявшемся рюкзаке, и даже автомат потерялся.
Теплый шершавый язык коснулся моей руки успокаивающе и всепрощающе. И я не выдержав заплакал, в бессильном отчаянье, проклиная всё на свете. Дрожащая рука зарылась в густой шерсти на голове Акелы и я стал почесывать его, как тот любил. Тяжелое дыхание стало успокаиваться, а затем и вовсе исчезло, а вслед за ним погас и взгляд...
- Спи спокойно, - я положил его голову себе на колени, вместе с первыми каплями начинающегося дождя и закрыл глаза.
Холод окутал меня, и я вновь окунулся в мир одиночества и страха, и выныривать из него не было для меня смысла, всё повторялось. Всё повторялось, но в этот раз конец предвиделся другой...
Далекий звук пробился в оледеневшую душу, и лед треснул от безумной надежды. Я открыл глаза, но тело, лежащее передо мной было мертво. Однако звук, очень похожий на скулеж, повторился тихо, на грани слышимости, но совершенно отчетливо.
Я прислушался и понял, что звук доносится у меня из-за спины с центра поляны. Смахнув одним движением слезы, я выхватил пистолет и резко вскочив, обернулся в сторону звука. И замер, когда увидел, как недобитый Урсус, про которого я так опрометчиво забыл, весь в крови и без одной лапы ползет в направлении звука, к пяти маленькими слепыми кутятами Вольфов, которые ползали в поиске того, кто мог бы их защитить, накормить и согреть, в этом страшном мире.
Понимание, почему Акела вступил в чужой бой, пришло ярко и отчетливо. И я, вскинув пистолет, выстрелил, раз и другой, нужно было уничтожить своего врага до конца. Урсус слабо взревел и повернул ко мне свою морду, которая превратилась в кровавую маску. И я пошел на него, выпуская пулю за пулей, пока сухой щелчок не потушил пламя ярости внутри и я не увидел обмякшее тело перед собой.
Взгляд перешел на щенков, до которых зверю, а теперь и мне оставалось не больше десятка метров и руки автоматически заменили обойму в оружии. Пистолет нацелился на ближайшее тельце и холод ярости и долга схлестнулся с огнем понимания и осознания. Я стоял так долгую минуту, после чего всё же опустил пистолет и, подойдя, сел рядом со щенками.
- Акела, Акела, - губы прорезала улыбка, - какое же ты оставил наследие...