"Мне повезло", - была первая мысль, посетившая Мартына, когда он открыл глаза. Хотя за бугорками, означавшими его ноги, высокий седой доктор то и дело поднимал вверх черно-синий рентгеновский снимок, сидящая рядом мать улыбалась сквозь слезы и гладила Мартына по руке. Доктор утопал в ярком оконном свете, поглощавшим кругом всё. Предметы обозначались лишь по контурам тёмных очертаний, которые, как не странно, были тоже везде: оправа очков доктора, снимок, щель в рамах, стул с чёрной спинкой, волосы мамы. Даже тело Мартына, покрытое белоснежным одеялом, обнаруживало себя на сгибах и неровностях - там, куда забилась пугливая худая тень. Самая жирная тень была там, где лежали руки. Мартын видел свои руки и не верил в это. Он проговаривал про себя медленно и осторожно: "Мои руки. Почему эти странные создания назвали "руками"?" Он поднял одну, повернул к ней голову, наклонился. Словно он рассматривал не саму руку, а что-то диковинное, что держал в ней. Потом он поднял вторую, но тут заволновалась мама - она подалась на Мартына, оперлась руками о постель, сделав несколько просторных черных полосок на простыне. Мама пыталась угадать значение его жестов. Мартына это удивило. Она пощупала его лоб своей красной гладкой рукой; Мартын почувствовал холод, потом жар этой руки. Ему стало интересно, зачем другие люди бегают вокруг него, волнуются. Он и раньше об этом думал, например, о родителях. Причины их заботы ему всегда были ясны: "Когда они станут такими же старыми и беспомощными как бабушка, я также буду помогать и присматривать за ними". Но теперь, после того, что произошло, Мартын удивлялся беспечности своих родителей и всех остальных людей: "Если бы я умер, если бы меня уже не было, на кого бы рассчитывала мама, папа?! Или, если бы им просто не сказали об этом - они так и жили бы дальше, надеясь на меня, ждали. А я бы всё не приходил и не приходил, а они всё ждали; пока какой-нибудь доктор не принёс бы им этот страшный снимок, на котором весь я нарисован изнутри. И что же тогда? Но ведь они могут этого ожидать, они долго живут: вот у Мишки Ерохина сестрёнка старшая умерла, когда ей было три года. Потом через год родился Мишка..."
Мартын впервые думал о таких скучных взрослых вещах. Его пугало то, что он начал их так просто понимать и главное то, что все они были какими-то безрадостными. Как в детстве папа пугал его тем, что если он будет плохо вести себя - его продадут злой торговке на рынке. Тогда он не боялся: что-то внутри успокаивало: "Папа и мама никогда так не поступят, как бы плохо я себя не вёл". Но сейчас он боялся именно торговку, которая может и без спроса родителей унести его и продать. Или, что ещё хуже, подменить его - подбросить другого мальчика; тоже Мартына, точь-в-точь похожего на него. И даже Мишка признает этого самозванца за своего лучшего друга, даст ему покататься на своём велосипеде и позовёт с собой на дачу. Все будут хвалить этого другого Мартына, родители купят ему видеоигру, которую он даже не просил, за которую он, настоящий Мартын, пролил столько слёз и потратил столько сил!
Мартын при таких мыслях даже прослезился и поперхнулся яблоком, которое равнодушно жевал. Он икнул, услышал странный хруст в затылке и машинально выплюнул недожёваный кусок на простыню. Мама испуганно снова подалась вперёд, но доктор замахал на неё:
- Не надо кормить его! Пусть полежит, отойдёт от наркоза.
- Он же семь часов ничего не ел и его постоянно рвало до этого, - взмолилась мама, повернувшись к окну. Но доктор продолжал отмахиваться снимком:
- И сейчас будет рвать! Организм адаптируется, он сейчас ничего не примет. Слушайте, покиньте палату, я Вас прошу.
- Ладно, ладно... - мама выхватила яблоко из рук Мартына, встала и быстро подошла к окну, где растворилась вся.
Мартын щурился, пытаясь отличить доктора от мамы. Они шептались, а мама всё вздыхала и нервно шуршала пакетом с яблоком. Мартын смотрел на недожёванный кусок, который лежал в мокром сером пятне. Мама забыла его... Мартын дёрнул простыню; она выпрямилась и кусок запрыгал по полу. У окна всё замерло. "Даже когда у меня было малюсенькое пятнышко на штанах, которое даже я не замечал - она всегда находила; а тут такой кусок!" Мартын отчаянно заворочался, хотел отвернуться, но в боку невыносимо кольнуло. Он вскрикнул. Мама ахнула, подбежала к нему и начала подворачивать простыню под Мартына. Он брезгливо и недоверчиво смотрел на неё. Дёрнул ногой, но кольнуло ещё сильнее. Он застонал и откинул голову, хлюпая носом. Слёзы резали глаза, но безжалостная мама так связала его этой белой тряпкой, что он не мог шевелить руками и, совсем отчаявшись, завыл. Над ним возник доктор, обтирая лицо полотенцем, от которого невыносимо пахло аптекой. Мама держала ноги, которые Мартын почти не чувствовал. Ему казалось, что они назло хотят сделать ему как можно больнее. А он выл, что есть силы, ворочался, и становилось ещё и ещё больнее, пока не стало больно так, что Мартын перестал себя слышать и видеть доктора над головой.
"Продали!" - была первая мысль Мартына, когда он открыл глаза. Вокруг было темно. Перед ним было то же окно. Только теперь он не видел его рамы, зато всё, что было за ней - сияло. Он видел фонари, ровными белыми шарами уходящие вниз и налево. Деревья качались вокруг них, пряча поочерёдно второй и пятый. Комната была совсем другой: бездонная черная пропасть. Только слева, почти за спиной, была полоска тёплого жёлтого цвета, рвавшегося из-под двери. Мартын дёрнулся. Руки были свободны: он начал осторожно щупать себя. Волосы, уши, нос - всё было чужое. Мартын даже дотронулся до глаза, не рассчитав, отчего прослезился и съёжился. Было холодно и страшно. "Мама, мама!" - прохрипел сквозь слёзы Мартын. Но его чужие уши разобрали лишь мычание и всхлипы. Шары в окне поплыли и размазались. Они дрожали в узких щёлочках, полных горьких солёных слёз, которые сушили губы и жгли язык. "Мама, мамочка! Забери, забери меня отсюда! Пожалуйста, умоляю!" Мартын откинул голову, и горячие слёзы потекли по вискам. Сквозь темноту с потолка на него начали падать воображаемые пауки, тараканы. Он заёрзал, задёргался и повернулся. Покрывало поехало набок и свалилось на пол. Мартын полез за ним. Он протянул руку: ниже, ещё ниже. Пола не было. "Пропасть, везде чёрная пропасть!" Мартын ощупал края постели, перебрался на самую середину и свернулся, обхватив ледяные ноги. Они тоже были чужими: большие, холодные, покрытые мурашками и жесткими, стоящими дыбом, волосками. "Почему, почему?!" - повторял Мартын, вздрагивая и всхлипывая: "За что?" Ему, почему-то, хотелось к бабушке, в её комнату. Хотелось во двор, к Мишке, Димке. Хотелось помириться с теми, с кем он ругался: с соседской Катькой, с Ромкой, с бабой Люсей. Да даже и поругаться с ними вновь он был не прочь! "Только бы к ним!" Мартын хотел, чтобы его просто узнали, именно его. Сказали бы: "Ааа, Мартынка! Как дела?" Он думал и думал. Захотелось и ещё меньше: "Чтобы просто на них посмотреть, чтобы обнять их всех! Подойти к Катьке и поцеловать её". Он неожиданно понял, зачем ругался с ней - ведь она так ему нравилась. Он любил её маленький нос, её тонкие ноги и обожал её запах. Так не пахло ни от кого больше! Мартын теперь точно решил, что все они: Катька, Мишка, Ромка, родители и даже баба Люся - самые лучшие и единственные люди на земле. И зачем же он думал про них плохо и размышлял - нужны ли они ему, эти люди? "Нужны!" - исступленно подвывал себе Мартын, - "Только бы их сейчас всех сюда!"
Мысли кружились в его голове, а его всё тошнило от проклятого яблока. Мартын лёг на живот, уткнулся лицом в кровать и начал громко дышать. Так он обычно останавливал слёзы и всхлипывания. Он начал крутить головой, яростно обтирая щёки о простыню. Щёки начали гореть и лицо высохло. Мартын перевернулся на спину. Он успокоился. Над ним и вокруг него затрещала тишина. Он призирал тишину, потому что в неё не верил. Он постоянно доказывал папе, что тишины нет. Они вместе уходили в его комнату, закрывали дверь и задергивали занавески. "Слышишь?" - шептал Мартын, - "Слышишь, как в ушах трещит?" Но папа улыбался: "Слышу. Кровать скрипит" Тут за окном сигналила машина или мама включала телевизор, и воодушевлённый папа указывал и на эти звуки. "Настоящая тишина в лесу, ночью", - загадочно говорил он, глядя в стену, - "Хочешь, я уговорю маму, и мы поедем в лес?" Мартын тогда расстраивался, но всегда оставался уверенным в своей правоте. Папа любил опровергать любые догадки Мартына. Он сначала накидывался на них с ужасным интересом, даже опережал Мартына в рассуждениях. Но потом очень скоро наступал момент, когда он сам себе задавал какой-нибудь странный вопрос и терял всякий интерес к разгорячившемуся Мартыну, у которого ужасный интерес возникал всегда с опозданием. Мартын тараторил, махал руками, прыгал, но папа уже безвыходно смотрел в стену и всё вздыхал, губами повторяя свой вопрос.
С папой Мартыну повезло. Да и с мамой ему повезло не меньше. У него была необычная семья. Папа был высокий и худой, и будто всегда немного сонный. Он медленно двигался, но очень быстро говорил, помогая жестами рук и выражениями лица. Иногда он мог говорить одинаково и непонятно: в магазине, с соседями, по телефону, когда ему звонили с работы. Но с ним, с Мартыном, он всегда говорил необыкновенно эмоционально. Всегда удивлялся, радовался, смеялся. Также он общался с друзьями, которые часто приходили, приезжали из других городов. В их доме почти постоянно кто-то гостил, ночевал, засидевшись. И только с мамой папа вёл себя по-особенному, говорил с ней совсем не так, как с остальными. Мама у Мартына была маленькая, живая, всегда волновавшаяся и волнующая. Она по любому поводу вспыхивала и суетилась. Мартыну это часто не нравилось, хотя маму он понимал куда больше, чем отца. А вообще, кроме тех людей, которые засиживались у них дома и оставались ночевать, его родителей не понимал почти никто, несмотря на проявляемый интерес к ним. Везде, где приходилось бывать Мартыну, после того, как узнавали как его зовут, тут же с удивлением спрашивали: "Как интересно! А кто твои родители, Мартын?"
Теперь Мартын с тоской думал: "Это потому, что я - Мартын". Его давно начало задевать то, что он везде становится особенным со своим именем. В его дворе, в детском саду, а потом и в школе, он никогда не встречал другого Мартына. Во дворе был Мишка, и в школе был другой Мишка - Егоров. Другого Ромки в школе не было, зато у папы был друг, которого тоже звали дядей Ромой. И все они к этому привыкли, наверное, ещё с детства, и, поэтому, никогда, наверное, не боялись, что их продадут, подменят другим человеком с таким же именем. Тогда, если бы даже, скажем Мишку со двора, продали или подменили, он смог бы найти тех родителей, у которых тоже Мишка пропал. А он, Мартын, к кому бы он пошёл?! Его бы сразу спросили: "Как тебя зовут, мальчик? ... Мартын?! А кто твои родители?" "А у меня нет родителей" - прошептал самому себе Мартын, глотая вновь потёкшие слёзы. "Почему, почему я не Мишка?! Зачем людям нужны разные имена? Они же и так все разные. Если бы всех мальчиков звали Мишками, не надо бы было устраивать перекличку в классе, подписывать контрольные, носить колючие таблички на груди. Никто бы тогда не спрашивал меня о родителях, не удивлялся бы".
Послышались шаги и голоса. Вдруг распахнулась дверь, и Мартына ослепило ярким светом. Он вскрикнул и чуть не упал с кровати. Вошла какая-то женщина в такой же одежде, как у доктора. Мартын, увидев её, перевернулся на живот и уткнулся лицом в тёплую простыню. Он испугался, что женщина увидит его заплаканное лицо. Мартын замер, делая вид, что спит. Он дрожал и слушал. Шаг, ещё один, скрипнул пол, и кто-то дотронулся до его спины. Мартын вздрогнул, дернулся, но продолжал так же лежать. "Мартыыын", - послышался тихий ласковый голос. "Это мама!" Мартын вскочил, повернулся и обнял женщину изо всех сил. "Что случилось? Как у тебя дела? Болит что-нибудь?" - продолжала говорить женщина также спокойно. Мартын обнял её ещё крепче. Он вздохнул и тут же весь покрылся мурашками. "Не мама!" Мартын едва не закричал, разжал руки и стыдливо попятился. Свет слепил его. Он не мог рассмотреть лица, но точно теперь понял, что это была не его мама. Мартын закрыл лицо руками и зажмурился, не пуская предательские слёзы, которые так и хлынули. "Где мама? Где она?" - захрипел он, заикаясь. Женщина всё так же спокойно и ласково сказала: "Не волнуйся, Мартын. Она здесь. Мама спит в соседней комнате, она очень устала" Мартын собрал последние силы, чтобы не зарыдать и выдавил: "Хочу к маме...." И всё-таки он тут же зарыдал и уткнулся в постель.
Он закрыл глаза; плакал, всхлипывал, но слышал всё и чувствовал: его просили успокоиться, гладили, укрыли упавшим одеялом; потом зажгли свет, пришёл доктор и его снова начали о чём-то просить. А Мартын всё думал, что всё это потому, что он не Мишка и чувствовал, что никакая мама не спит в соседней комнате. Он понимал, что его продали доктору и этой женщине, а, может быть, и кому похуже. И когда его снова назвали по имени, Мартын вдруг, неожиданно для себя, вскочил на ноги, спрыгнул с кровати и, шатаясь, закричал: "Я не Мартын! Я - Мишка!" Его новые родители замерли в изумлении. Мартын нащупал что-то под ногой, схватил это что-то: "Тапок!" - подумал он; и, ошалело озираясь, кинул им в доктора. Тапок выскользнул из рук, полетел вверх, и Мартын услышал чудовищный хлопок. Наверху что-то качнулось, вспыхнуло синим, а потом погасло. Женщина успела только вскрикнуть. Посыпались бесконечные осколки. Мартын тоже закричал, заметался и кинулся на свет - к окну, но тут же обо что-то споткнулся. Впереди загремело, и он упал, прикусив язык. После, он уже ничего не понимал и не видел. Окно осталось далеко наверху, а через нестерпимую пронзающую боль во рту чувствовался только сладковатый тошнотворный привкус.
"Это всё!" - подумал Мартын, очнувшись. Он лежал на другой кровати в другой комнате. Было душно, кружилась голова и его невыносимо тошнило. Синие обои, шкаф с книгами, аквариум с пузырями и зеленоватой водой. Из-за спины падал свет. Всё было мрачно и плохо. Мартын опасливо посмотрел на потолок - ничего. Потолок был таким же пустым и синим, как стены. Не было и окна. Справа стоял стол, а рядом с ним большое кресло. На столе громоздились книги, стаканы. Пепельница дымилась. Мартын закашлял. За спиной послышался вздох и шорох. Потом отодвинулся стул, скрипнули половицы. Доктор подошел к Мартыну и посмотрел ему в глаза. "Ну как ты?" - улыбнулся доктор и потрепал Мартына за плечо. "Не знаю" - машинально прохрипел Мартын, не узнав своего голоса, и весь съежился. "Ну, раз так метко кидаешься, значит уже лучше" - усмехнулся доктор и пошёл к столу. Он поднял сигарету из пепельницы, посмотрел на неё и затушил, отчего вверх вырвалось целое облако пушистого дыма. Мартын проводил облако почти до самого потолка.
Доктор долго пытался добиться доверия со стороны Мартына. Наконец, получилось.
- Это сом, - заявил доктор, указав на стенку аквариума, где была большая чёрная тень, - Сом. Мне его только подарили. Видишь, как присосался к стенке?
- А зачем? - растаял Мартын.
Он не мог одолеть любопытства и подвинулся к самому краю кровати, чтобы лучше разглядеть пятно.
- Так он слушает, о чём мы с тобой говорим, - доктор задумался и наклонился к пятну, - А, может быть, он хочет сказать тебе что-то?! При мне он так никогда не делал.
- А как его зовут?
Доктор повернулся к Мартыну и вопросительно посмотрел на него, поправляя очки.
- Интересно! Я и не подумал дать ему имя. Действительно! ... А как бы ты хотел его назвать?
Доктор осторожно подошёл к Мартыну и сел на край кровати. Мартын вспомнил при этом про "Мишку!" и покраснел.
- Ну так что, Мартын?! - не унимался доктор, подползая всё ближе.
- Нууу... Пусть... Можно...
- Что?... Так как мы его назовём?
- Мартын! - выпалил Мартын и тоже продвинулся вперёд, потому что дальше пятиться было некуда.
- Отлично! Мартын! Мартын - замечательное имя! Так и назовём его!
Мартын чуть улыбнулся, но тут же снова нахмурил брови и покосился на доктора, который достал новую папиросу.
- Ах, да! - обрадовался доктор, испустив струйку дыма. Он встал и зашагал к аквариуму. Мартын заметил, как доктор держал сигарету - на полностью вытянутой руке, оттопырив мизинец - и тихо хихикнул. Доктор замер у аквариума, потом ловко развернулся на каблуке, протянув вторую руку по стене:
- Вуаля!
Раздался негромкий щелчок и аквариум вспыхнул. Всю комнату озарило мягким изумрудным светом. Мартын очарованно замер. Зеленый ящик с пятном на стенке обернулся сияющим миром. Вода была так прозрачна, что её не было видно, и всё, что было внутри аквариума, будто качалось в невесомости, в космическом пространстве. На гладком песчаном дне лежали перламутровые раковины, матовые чёрные камни. В центре золотилась волнистая коряга. Повсюду в ней были ровные тёмные дупла, через которые росли ядовито зелёные водоросли, мерно качавшиеся то вправо, то влево. Маленькие жёлтые рыбки ловко ныряли в одно дупло и тут же выныривали из другого, махая жиденькими, почти невидимыми хвостами. Рыбок было так много, что Мартын не мог следить за одной долго. А наверху, у самой поверхности была прикреплена длинная серая трубка, из которой, как из сопки вулкана, вырывался каскад пузырьков. Чуть проплыв, пузыри росли, замедлялись и разлетались в разные стороны, но потом всегда поднимаясь наверх - точно похожие на струйки дыма, которые продолжал пускать доктор, отойдя к столу. Он сел на кресло и гордо смотрел на свои подводные владения. В этом гармоничном царстве был какой-то необыкновенный порядок и равновесие. И только сом, прилипший к границе двух миров, остался таким же серым пятном, как и прежде - свет не смог разоблачить его таинственные тёмные очертания.
Вдруг распахнулась дверь, и вбежала медсестра. Не говоря ни слова, лишь беспокойно моргая, она схватила доктора за рукав и потащила к двери. От неожиданности доктор выронил сигарету на пол и подался вслед за медсестрой. У двери он обернулся на испугавшегося Мартына и успел только скороговоркой сказать, улыбаясь: "Не волнуйся, Мартын! Сиди здесь, я скоро вернусь". Дверь захлопнулась, и Мартын вопросительно посмотрел на Мартына в аквариуме, который воспринял эту сцену спокойнее всех.
"Интересно", - подумал Мартын, усаживаясь на пол перед аквариумом. У него кружилась голова, снова стало подташнивать. Мартын уныло посмотрел на дверь, за которой всё слышалась смесь шагов: энергичный звон крохотных плоских каблучков медсестры и усталые, через один, пошаркивания плоских разношенных ботинок доктора. Они ушли совсем далеко, начали спускаться по ступеням и затихли. Мартын посмотрел на сигарету доктора - она еле тлела, свесив серый полуосыпавшийся кончик на пол. Мартын взял её и по своей обычной привычке что-то с чем-то соединить, смешать - стряхнул оставшийся пепел в аквариум через круглое отверстие в стеклянной крышке; там, где помещался круглый барабан - кормушка. Пепел покачивался пирамидкой, которая, намокая, чернела. Потом с поверхности начали медленно опускаться мутные хлопья; они падали на корягу, волнуя желтых рыбок, которые сопровождали чёрные крупицы до самого дна. Мартын смотрел на сома. Тот был равнодушен и к этому событию. Мартын прислонил свою ладонь к стенке аквариума ровно там, куда прилип сом. Через несколько секунд Мартын, по ту сторону стекла, дернул хвостом, изогнулся и проворно спикировал на дно, с размаху протаранив корягу. Мартын почувствовал толчок и отдёрнул руку. В подводном мире поднялась настоящая буря: вихри песка взмыли к самой поверхности. Улитки, сидевшие на стенках и водорослях, словно камушки, летали повсюду и слышно было, как они стукались о стенки. Жёлтые рыбки переживали больше остальных - они хаотично кружились, прятались, сталкивались друг с другом и с улитками. Беспорядок продолжался ещё долго. Потом песок осел, и все жители аквариума начали возвращаться к своим привычным делам. Улитки спешно уползали в спокойные укромные места. Рыбки стайками кружились в углах аквариума и около водорослей. Мартын, нелепо зарывшийся под корягой, оставался неподвижен. Он был почти одного размера со своим убежищем и подпер его серой, в крапинку, спиной, отчего один край коряги задрался и качался в такт с дыханием сома. Мартын засмеялся и сказал вслух: "Он думает, что спрятался! Что его не видно! Чем он только думает!"
Мартыну стало тревожно и безрадостно. Его не оставлял в покое сом Мартын со своими странностями. "Почему он, такой большой и мрачный, один единственный меня испугался и забрался под эту палку? А эти жёлтенькие, плевать на меня хотят, а Мартына - боятся... Хотя, вон освоились уже, всё ближе подплывают. Теперь чёрта с два они в дупло залезут! Найдут другое развлечение, уплыть то из аквариума не куда".
Через некоторое время Мартын, сам этого не замечая, начал проговаривать свои мысли вслух. Он говорил всё громче, подвигался всё ближе к аквариуму и смотрел во все глаза. Прошло ещё время, и Мартыну уже казалось, что он всё понял. И рыбы тоже начали что-то подозревать: они поглядывали на него, прятались. Как только он начинал пристально следить за какой-нибудь одной рыбкой - она тут же замечало это, чувствовала: выбивалась из стайки, начинала совершать резкие манёвры и уплывала в самый дальний угол, к водорослям. Мартына это веселило, ободряло и наполняло небывалым восторгом. Ему начинало казаться, что все эти рыбки плавают по каким-то диковинным законам. И только он один разгадал их. Ему словно открылось тайное знание, умение управлять этим загадочным подводным миром. Но самым интересным открытием было для него то, что все обитатели аквариума были так неразрывно друг с другом связаны. Всего одну рыбку стоило вывести из стайки, последив за ней, и стайка тут же менялась: перестраивалась, отплывала и, даже иногда, разлеталась. Но даже если рыбка возвращалась в свою невредимую стайку, то вела она себя уже не как прежде. И Мартын при этом восторженно шептал: "Ух, ты!" А в аквариуме уже были не рыбки вовсе. Там был его двор, школа, дом с родителями. Был Мишка, Ромка, Евгений Павлович - учитель по физике - в своём бессменном свитере, очках на бок и рыжей бородой, из которой торчали два длинных чёрных волоса. "Вот Мишка", - думал Мартын, - "Отплыл...Уехал к бабушке в деревню на всё лето. Вот он возвращается, виляя загорелым хвостом, с разбитым коленом. Он привёз кучу новых игр и анекдотов. Ещё он научился курить и Ромку подбивает. Весь двор теперь подбивает. Дурак!" Мартын постучал пальцем по стеклу - Мишка, недовольно помахав хвостом, уплыл за водоросли и начал смотреть оттуда, дымя папиной сигаретой. Евгений Павлович описывал лихие круги и, заметив Мишку, победоносно устремился к водорослям. "Всё Мишка! К директору потащит. Будешь сидеть дома до весны". Родители устроились ближе всех к коряге. Они плавали почти у дна, рядом с улитками. "Опять дядя Игорь приехал с тетей Светой, с Машкой конечно...", - Мартын недовольно косился на улиток. "Это на все выходные. Опять Машку таскать в парк придётся". Машка на это только подняла свою раковинку с большим синим бантом, показала язык Мартыну и снова спряталась.
Мартын горячился. Он не успевал уследить за всеми. Только он добивался у Мишкиной мамы прогулки для арестанта, как тут же Машка плясала вальс его родителям, рассказывала стих на французском и, утомив всех, добивалась Мартына в своё полное распоряжение. В это же время предатель Ромка, пятый раз выиграв в карты, уже целовал в палисаднике раскрасневшуюся дрожащую Катьку в самую щёку. Тогда Мартын кидался на Ромку, отбивал Катьку, но не успевал к освобождённому Мишке, который уже разгуливал по набережной с сигаретой в зубах. Сбившись с ног, Евгений Павлович совершал бессмысленные рейды вдоль стен аквариума и только раздражал всех своими торчащими из бороды волосами. Мартын пытался собрать всех вместе, чтобы было легче следить, но что-то мешало. Коряга! Раньше она была общим домом для рыбок. Но теперь она качалась на спине этого нелепого великана, и никто не решался подплыть к нему. Сом не шевелился. Он молча лежал, качая на спине пустое убежище.
Мартын думал. Перед ним больше не было преград в виде стекла и воды. Он чувствовал какие-то невероятные колебания, которые исходят от него. Всё живое в аквариуме также это чувствовало и отвечало своими колебаниями, но другой природы. Их излучали рыбки, улитки и сом Мартын, вокруг которого и оборачивались эти странные движения. В школе, на одном из ежегодных медицинских осмотров, Мартына попросили все впечатления и ощущения пытаться выразить на бумаге. Женщина в белом халате, точно таком, как у теперешней медсестры, советовала всем представить, что в голове у каждого большое ведро красок. "Нужно просто осторожно окунуть туда кисть, выбрав правильный оттенок и цвет; и не потерять ни одной капли - всё донести до бумаги!" Проблема, по её словам, была только в том, что все цвета в ведре жутко перемешаны из-за того, что мы смотрим телевизор, ругаемся матом и падаем зимой со снежной горы вниз головой. Тогда Мартына поразили эти рассуждения. Он в них поверил и даже рассказал родителям, когда его за ужином расспрашивали, что нового сегодня он узнал в школе. Ему запомнилось, что тогда мама только рассмеялась, а папа долго расспрашивал Мартына о том, что он в конце концов нарисовал. У Мартына вышли вначале чёрные волны, потом он сделал их синими и превратил в море. Сразу же прибавил к этому небо, облака и солнышко. Потом подумал, посмотрел в окно и родил пузатый оранжевый пароходик на горизонте. Но женщина в халате вдруг предупредила, что рисунки домиков, ёлочек и машинок не годятся. "Закройте глаза и представьте ведро с красками. Представьте кисть подходящего для вас размера. Окуните её в ведро и, не открывая глаз, запомните цвет. Теперь возьмите настоящую кисть из набора, но похожую по размеру на ту, которую вы представили и попробуйте подобрать нужный цвет... Теперь! ... Все готовы? У всех в руках ... настоящая кисть? ... Хорошо! Теперь на том же самом рисунке, который вы уже нарисовали, закрасьте те места, где вы ещё не рисовали. Ни у кого не должно остаться ни кусочка белой бумаги. Но! Закрашивайте только теми красками, которые вы взяли из ведра в голове". Мартын начал рассказывать папе, как долго он искал ведро в своей голове, подбирал краски и кисть. Но папа вдруг резко наклонился к нему и прошептал на ухо: "Признайся честно, что ты видел вместо ведра?" Мартын замолчал и даже икнул, удивлённо оборачиваясь на папу, которой ужасно обрадовался такой реакции. Мартын и вправду не отыскал у себя в голове никакого ведра с красками. Он честно пытался: представлял его то рыжим плетёным, как на даче, то глиняным с ручками, вроде горшка с цветами. Но на самом деле он видел только:
- Шарики... Разноцветные...Много, много... Везде, - также шёпотом ответил он папе.
- Как футбольные мячики или другие? - без ожидаемого Мартыном удивления, спросил папа.
- Нет. Как мыльные пузыри.
- Что с ними происходило, когда ты искал ведро? - не унимался папа. Мартын подумал, что папа над ним шутит; он испытующе посмотрел на него. "Усы не дрогнули. Значит, не шутит".
- Они толкались и переливались от толчков.
Мартын уже не мог вспомнить, что ему ответил на это папа, но его и потом об этом спрашивали - на следующем осмотре. Оказалось, что только он, не найдя ведра, поступил честно. Он выполнил задание: закрасил все белые кусочки на своём рисунке с корабликом. Мартын закрасил их белой краской.
Теперь Мартын вспомнил о том случае потому, что, не сумев найти подходящий образ для необъяснимых волн, которые исходили от него и от рыбок, он представил их мыльными пузырями. Они, как тогда, были везде и, толкаясь, переливались разными красками. Стоило Мартыну посмотреть на любую из рыбок - пузыри мгновенно, по цепочке, переносили на себе этот взгляд. Рыбка при этом едва заметно вздрагивала. Некоторые же этого не чувствовали и были равнодушны к экспериментам. Другие отвечали таким же толчком в сторону Мартына, но по другой цепочки пузырей. Активней всех отвечал Мишка, хотя и отсиживался до сих пор за водорослями. Его толчки двигались быстрее остальных и почти по тем же траекториям, что и у Мартына. Смотреть на родителей и думать о них также удавалось по одним и тем же цепочкам пузырей, но толчки, посланные Мартыном, шли медленно и ответ приходилось ждать куда дольше, чем от Мишки. А неутомимый Евгений Павлович и тут отличился. Он так мастерски уклонялся от призывных сигналов Мартына, что волне приходилось облетать чуть ли не весь аквариум, чтобы, наконец, математически верно замкнуться на хвосте или на усах Евгения Павловича. И ответы его были такими же замысловатыми и непредсказуемыми. Он пулял ими и в остальных. Вообще, Мартын заметил, что друг с другом рыбки перебрасываются ещё ловчее. У всех было что-то особенное в манере пускать и принимать волны. Весь аквариум был наполнен непредсказуемым, но весьма плавным движением. И, не смотря на совершенную неразбериху и разнообразие, Мартын видел, что во всём аквариуме все пузыри подчиняются единому таинственному закону. И этому же необъяснимому порядку подчинялись все обитатели подводного мира: энергичный Евгений Павлович, оба его уса; Мишка, водоросли, за которыми он засел; Катька, её щека и бант; Ромка, его карточные фокусы; папа, его вопросы, задумчивость, друзья, забытые на кухне на все выходные; Машка, французский стих; мама, её смех, волосы, её тёплые руки и её переживания.
Единственное место, где всё было иначе - коряга и сом, медленно качавший её. Сом, которого Мартын назвал в честь себя, и с которого всё началось, оказался самым чужим и непонятным. Казалось, что именно коряга объединяет всех, кто находился в аквариуме. Даже тот, общий для всех, порядок, то таинственное движение, подчинявшее себе и мамины руки, было обращено к месту, где лежал тот, кто равнодушнее всех относился ко всему, что делается вокруг. На нём, соме Мартыне, начиналось и заканчивалось то общее, что связывало всех рыбок, ракушек, песчаные бугорки и водоросли. К нему будто тянулись все пузыри, но не замыкались на нём, а быстро проскальзывали где-то рядом. Все цепочки, несущие толчки мыслей, беспрестанно посылали в том направлении едва уловимые сигналы, эхо. Чем пристальней и внимательней Мартын изучал эти удивительные движения, тем сильнее путался в них, терял след. Постепенно всё перемешалось и едва удавалось следить за собственными посланиями.
Мартын почувствовал, как устали его глаза. Они были совсем сухими, и ужасно щипали, когда Мартын тёр их руками. Он лёг на спину, прямо на пол, и закрыл лицо. Поначалу, он не видел ничего, кроме мёртвой чёрной пустоты. Потом, сначала далеко впереди, а скоро и везде, закружились всё те же мыльные пузыри. Они теснились и толкались, перемешивались и перескакивали с места на место, но не приближались к Мартыну вплотную. Их что-то не пускало, отталкивало. Точно как на уроке Евгения Павловича - в том опыте с магнитами: одноимённые полюсы отталкивались друг от друга, разводя руки. Будто между ними находилась невидимая резиновая стена.
Мартын успокоился. Да и пузыри уже не так резко двигались, хотя продолжали бесконечно перестраиваться и меняться местами. Они вели себя как первоклассники, которые впервые на уроке физкультуры исполняют команду "построиться по росту". "Но они же все одинаковые!" - удивился Мартын. Он принялся вглядываться в каждый отдельный пузырь. Оказалось, что они вовсе не прозрачные, а стеклянные, а точнее зеркальные, как игрушки на ёлке. Только в тех красных и синих шарах он себя узнавал, хотя и смеялся над большим носом и косыми глазами. А в этих странных пузырях Мартын, вместо своего носа, видел не то мозаики, не то паутины - тоже из пузырей. Но и их он не мог разглядеть, как следует: пузырь не выдерживал пристального взгляда, срывался с места и летел прямо на Мартына. Но через мгновение исчезал, пролетев вздрагивающего Мартына насквозь. Так получалось с любым пузырём, как бы ловко Мартын не пытался удержать его на месте. Напряжение и азарт перешли в раздражительную нервозность, потом - в усталость, бессилие и разочарование. Мартын тяжело выдохнул, расслабил мышцы. Оказалось, что всё это время он лежал в странном положении: его голова и плечи не касались пола, отчего теперь он весь трясся и вздрагивал. Мартын сделал ещё несколько глубоких жадных вздохов и мгновенно уснул.
На следующий день было очень много событий. Открыв глаза, Мартын с удивлением увидел перед собой многих из тех, кто плавал ночью в аквариуме доктора: мама, папа, бабушка, Мишка, Ромка и даже Евгений Павлович, что было уже совсем странно и даже подозрительно. Но неописуемый восторг, в котором прибывал Мартын, озирая толпу таких нужных ему людей, усыпил в нём все сомнения. Мартын был счастлив! Он весь день говорил, ел и к вечеру уже совсем забыл про странные события прошлой ночи. Тем более, вечером, ко всеобщей радости, ворвался сияющий доктор и заявил, что Мартын невероятно быстро выздоравливает и ему можно продолжать лечиться дома. Следующую ночь Мартын крепко спал уже в своей комнате, на своей кровати. Он слышал только жужжание телевизора за стеной и потрескивание батарей. И только ещё несколько дней после той таинственно ночи, закрывая глаза, Мартын видел очертание мыльных пузырей, которые неустанно двигались в поисках идеальной комбинации. Но они были теперь далеко, едва различимы. "И хорошо", - думал Мартын, ворочаясь, - "Не будет соблазна увидеть, что же там в них отражается..."
После того случая, той аварии, прошло уже несколько лет. С тех пор Мартын больше ни разу не лежал в больнице. Он сразу тогда выздоровел и забыл про всё, как свойственно детям забывать плохое и неприятное. Зато он помнил много хорошего, что произошло с ним и его семьёй после.
На следующий день, когда выходить из дома было ещё не разрешено, мама принесла записку от Катьки. В записке Катька желала Мартыну поскорее поправиться и сообщала, что по физике им задали то-то, а по литературе - то-то. Но самое главное и радостное было для Мартына увидеть на конверте в графе: Кому: Мартыну. И всё! Когда он видел письма своего папы - на них всегда указывалась фамилия. Папу звали Алексеем. "Мало ли Алексеев вокруг? Только в нашем классе их два! А второго Мартына я никогда не встречал!" - думал довольный Мартын.
Ещё через несколько дней папа Мартына неожиданно выигрывает крупную сумму денег в лотерее. И это очень удивило Мартына - папа не был азартным человеком, никогда не участвовал в лотереях и розыгрышах. Но это также забылось на фоне общей радости.
И, может быть, это совершенная случайность, но за последние несколько лет на научных конференциях и в докладах виднейших учёных стали часто появляться фотографии того самого аквариума из кабинета доктора. Впервые, его наблюдали на выступлении профессора Гончарова Е. Н. Весь аквариум на демонстрационных снимках был усеян бледными мелкими волнами, точнее даже не волнами, а просто чередованиями светлых и тёмных полосок. Гончаров восторженно говорил, ведя указкой от одной рыбке к другой. Все остальные его восторженно слушали и зачарованно следили за движениями волшебной указки. Все аплодировали! Гончаров получил государственную премию за методологию практического наблюдения электромагнитных волн, испускаемы нейронами - мозговыми импульсами. Потом много шума в научном мире произвели труды профессора медицины Апполонова-Сердюкова. В его работах также фигурировал аквариум с рыбками. Эти и многие другие представители учёного сообщества совершили ещё несколько шагов к познанию самой большой загадки нашего мира - человеческого разума. Но, в конечном счёте, их усилия не привели к полному раскрытию тайны. То, чем они оперировали в своих исследованиях, было понятно и Мартыну. Но они даже не подумали обратить своё внимание на самое главное - они не догадались поискать ответ ближе. "Может быть, они, как и я, просто испугались увидеть, что же там, в отражении?" - думал Мартын. Наверное. Поэтому на их снимках и не было сома, самого Мартына.
Мартын (Мартин) - имя латинского происхождения; означает: воинственный, подобный Марсу. Мальчики с таким именем еще в детстве удивляют одним качеством: они очень обязательны и все, что начинают, доводят до конца, хотя многие из них замкнуты, нерешительны, робки... Пристрастия: любят рыбную ловлю, ...
Это выдержки из В-ой ... ... ... энциклопедии. В русской интерпретации это латинское имя созвучно с приматом, животным. Мартын. По мнению многих учёных, принципиальное отличие между любым животным на Земле и человеком заключается, единственно, в наличии у последнего абстрактного мышления, то есть способности создавать из материальной природы нечто абсолютно новое нематериальное. И этот процесс неравновесный. Попросту говоря, только человек может фантазировать, мечтать. И некоторые плоды его фантазий он способен воплощать обратно в материальный мир в виде научных открытий, изобретений, теорий. Но не все свои мысли человек может обратить в материю. И чтобы избежать такого катастрофического противоречия, человеческий разум создал себе идеальную защиту - Бога. Только Бог способен удержать неистовый разум человека, бегущий быстрее развития неотъемлемой составляющей его сути - животной. И Бог был, есть и будет у человека всегда, хотя бы потому, что, никогда и ни за что, на свете ни один разум не поймёт до конца - что же там, в отражении и не познает самое близкое себе понятия - себя! По сему, никто никогда не ответит на самый простой и самый главный вопрос: Зачем? А если такое всё же и случится когда-нибудь, тогда ничто, из существующего сейчас, не будет иметь никакого значения.