Я и двое моих приятелей, с которыми я поддерживаю поверхностные дружеские отношения, обмозговали одно предприятие или, прямо сказать, авантюру, и решили после это дело обмыть. Конечно, не как-нибудь под забором или в первой подворотне от мордобойки, а культурно: вечером в квартире автора авантюры. И тут мне, весьма неожиданно, пришла в голову идея, а что если провести сеанс спиритизма!
- А ты уверен, что у нас это получится?- спросили приятели.
- Все будет, как в лучших домах Лондона. Натурально, с духами.
Мне не поверили, посыпались вопросы. Пришлось им порассказать о чем когда-то мне поведала родная бабка. Как они, собираясь с подружками, проводили гадания на тарелках. Мы немного посмеялись наивности наших предков, тем не менее решили испробовать, что ж это за штука - спиритизм. И вот после аферы (в чем она заключалась - нет необходимости описывать, так как разговор не об этом) мы собрались небольшой компашкой в квартире у Виталика. Окна зашторили, непременное условие сеанса; зажгли свечу, водрузили ее на испещренном знаками ватмане, в центре которого блестело отражавшими искорками осияния свечи фарфоровое блюдце. Для поднятия тонуса приняли вовнутрь несколько стопочек креплёного и приступили к гаданию. Вызывали дух давно умершего, но еще известного поэта. Он долго не появлялся - тарелка, словно приросла к ватману, потом задвигалась; онемевшие пальцы еле улавливали прикосновение к холодному фарфору. Задавали ему кучу
каверзных вопросов, и тарелка медленно пересекая ватман, указывала на ответы. Дело двигалось медленно, заметно стали уставать. Решили сделать перекур и выгнали дух форточку, чтоб его бесплотная тень не маячила в комнате. Свет не включали, в потемках выкурив несколько сигарет, укрепив свой дух крепкими напитками, опять приступили к гаданию. На этот раз приятели предложили мне вызвать дух моей бабки, научившей меня гадать. Я решительно отказывался. Как можно позорить память о ней, заставляя ее дух плясать перед нами тарелкой! Пусть лежит себе спокойно в могиле. Но приятели мои -люди упорные - заставили-таки вызвать дух моей незабвенной бабки. Несмотря на то, что я забыл ее отчество, он ворвался к нам, словно того и ждал, когда его пригласят, и забегал, забегал.
Ответы его были поразительно остроумны. Мы взрывались хохотом или удивленно приподнимали брови, надо же как! По ответам духа выходило, что через три года я облысею,
сменю шесть профессий, и моей любовницей будет жена одного из приятелей, сидящих за столом.
А Виталику нагадал, что он залетит с одной из очередных авантюр, ему припаяют три года лишения свободы общего режима, на что мы искренно посмеялись, гляди, что вытворяет!
Три года! За какие грехи? А другому приятелю (чья жена должна была стать моей любовницей) по гаданию выходила крупная автокатастрофа, лишение чинов и имущества, а вся остальная жизнь в параличе.
- Все это шушера-мушера, гадания и духи - дурость, - воскликнул он, услышав свой приговор. - Какая автокатастрофа? У меня своей машины-то нет, и ездить - я никуда не езжу.
- Не унывай, к тому времени будет у тебя и машина, будет и катастрофа, - ерничали мы с Виталиком над ним. - Разве духи могут обманывать? Весь ход предстоящей жизни им известен.
- Но жить в параличе я не намерен. Я люблю красивую жизнь.
- Все хотят красиво жить, а не получается. Отсюда и катаклизмы истории.
- Высокие материи оставьте для ученых. Давайте рассуждать земными категориями. История - это жизнь, только сфокусированная на бумагу. Какая ж она материя?
- Ты не прав! История - материя, так как все это происходило на самом деле, а вот духи - это аллегория, блеф.
- Если ты веришь, что духи - блеф, чего же так расстроился? - подковырнул я его. - Раз их не существует, значит и все гадание - попросту шутка.
Мы пришли к заключению, что весь вечер занимались сплошной шуткой и стали закругляться. Утомленный от слежки за носившейся по столу тарелкой, я вернулся домой. Еще под впечатлением ответов, вызванных из небытия духов, я никак не мог придти в себя и повалился замертво в постель. Вдруг каким-то шестым или седьмым чувством я почувствовал, что в комнате кто-то есть. Окна были закрыты, но по квартире носился еле уловимый ветерок. Даже не ветерок, а необычное движение воздуха. Так бывает, когда мимо пройдет человек и заденет тебя то краешком распахнутого плаща, то от движения воздуха за ним у тебя приподнимаются волосы. Вот так было и у меня в тот раз! На голове зашевелились волосы! Но не от ветра они встрепенулись, а от вопроса. Кто-то меня спросил:
"Ты доволен сеансом?"
И самое жуткое было то, что голоса спрашивающего я не услышал. Вопрос отдавался у меня в мозгу помимо моей воли. Я пытался отбросить эту мысль: что за чепуха лезет в голову, но в ответ услышал, т. е. отпечаталось в моем мозгу:
"Напрасно ты не веришь, что с тобой ведут беседу. Я не могу разговаривать, нет голоса, поэтому приходится действовать таким путем".
И вот тут вы мне не поверите, я закричал, от ужаса или страха, не знаю, но мой вопль был продолжителен. Но что-то заставило меня смолкнуть, опять вопреки моей воле. Я замолчал, и тотчас в голове отозвалось:
"Зачем так паниковать? Я не убийца. Пришел поговорить с тобой по душам. Вы так упорно пытались вызвать духов своей допотопной тарелкой, что, глядя на вас, мне стало смешно и
жалко. И я подумал, надо встретиться с ними с глазу на глаз. Так что стоит ли орать, когда всю ночь вы провели в обществе вызванных вами духов. Почему такая паника, когда дух
к вам пришел сам? Я понимаю, что неприглашенный гость - он хуже татарина, но что делать, по-другому мне с вами не встретиться".
Я почувствовал, что меня отпустило. Спазмы в горле исчезли. Облизав сухим языком шершавые непослушные губы, спросил:
- Почему именно я? Нас там было много.
"Да потому что ты первый вернулся домой. Двое твоих товарищей остались продолжить вечеринку, хотя уже и утро".
"Все правда, - подумал я, - Мы были втроем". И тут я поймал себя на мысли, что привыкаю разговаривать с непрошеным гостем и что это даже занимает меня.
"Вот видишь, - тут же отреагировал он, - не так страшен черт, как его малюют".
И мне почудилось, что его рот скривился в усмешке, хотя, конечно видеть своего собеседника я не мог. Но что он усмехнулся, я был уверен в этом и задал ему вопрос:
- Ты можешь читать чужие мысли?
"Это не сложно для духа. Тем более что телепатов среди живых намного больше, чем ты думаешь".
Мне пришлось встать с постели, хоть и был настолько уставший, что к такому решению пришел с трудом. Правила хорошего тона обязывают разговаривать с гостем не лежа в
постели, а стоя, в крайнем случае, сидя. Пусть тот гость не обладает телом, и глазами его не созерцаешь, но он присутствует и ведет с тобой беседу!
Меня только одно смущало в нашей беседе: я не знал, как к нему обращаться. Скажешь "призрак", обидится, потому что призраки видимы в своей обязательной белой униформе; сказать "дух", да как-то язык не поворачивается: со стороны кто посмотрит - засмеет. Представьте сами: обращусь к нему: "Скажи-ка, дух, и так далее", разговариваю я вслух, а ответ отпечатывается в мозгу. Постороннему это не слышно и он примет меня за сумасшедшего. Обидно ведь.
"Эка, о чем ты печешься, - услышал я приглушенный смех, - Пускай это тебя не волнует. Разговаривать буду я, а ты только слушай. Ведь если быть откровенным, мы знаем все, что
творится на Земле, а вы о нас - ничегошеньки. Я по природе своей был рожден общительным, мыслями делиться с людьми любил, а здесь к кому голову приклонишь, с кем начистоту
поговоришь"?
Я невольно вздрогнул: вдруг действительно вздумает приложиться головой к моему плечу, но ведь покойник как-никак! И опять услышал глухой утробный смех:
"Чудак-человек! Я образно говорю. Но даже приклонился бы к тебе, ты этого не почувствуешь. Я не осязаем!"
Я немного успокоился и готов был его слушать. Усталость прочь отлетела, как рукой сняло. Меня раздирало только любопытство, ведь не часто такие скромные гости навещают
нас. И вот его рассказ я привожу внизу полностью.
"Летаю я над грешною Землей, мне легко и свободно. Ни один человек не может знать, а только предполагать потустороннюю жизнь. Ах, как эта жизнь прекрасна!.. Правда, я оговорился, я вовсе не живу. Я давно умер. Я летаю, облик мой прозрачен, могу проходить сквозь вещи и тела соплеменников, обитавших на Земле, трудящих, дерущих, воевавших и убивающих себе подобных, чтобы тоже обрести вечный покой на небесах. Сколько их тут летает, не счесть! И только благодаря тому, что мы обладаем способностью проходить сквозь друг друга, нет среди нас катастроф, фактический один другому не мешаем. Кем я был? Резонный вопрос, ответить на него не трудно. Я - литератор, вернее, когда-то был им. Моя фамилия вам ничего не скажет, потому как написал я немного вещей. Хотя и говорится: не в
количестве дело, а в качестве, мое творчество, на мой взгляд, этим качеством не обладает. Трудно быть вторым Толстым или Пикулем. А потому как моя фамилия вам ничего не
даст, мне и называть ее не имеет смысла. Если только для престижа, чтоб в какой-нибудь теплой компании, где все будут бахваляться своими знакомыми - известными именами,
влиятельными персонами - ляпнуть, а я, мол, знаю одного духа, лично с ним знаком! И поднимется среди них ажиотаж и все будут предлагать вам свои услуги и искать с вами
близкого знакомства и прочее, и прочее.
Так вот, чтоб этого не случилось (уж мне ли, грешнику, не знать такие дела, сам похуже вытворял), чтоб не возрос ваш нос выше голов прочих и не сделались вы "рылом к
верху", как говорила одна моя хорошая знакомая тетя, вам знать меня по имени не следует. Это мне теперь с высоты моего полета видно, что на Земле было вечным, а что проходящим и не нужной пеной. Только теперь осознаю, что толкового после себя людям я ничего не оставил, даже книг моих не издают. Может это и обидно, а что толку. Кто в этом виноват, как не я сам.
И нужен был мне этот спор! Вижу, словно все происходило вчера: и разгорающиеся страсти, и крики, и суета и предел твоего аргумента в споре, когда уже нечем крыть козыри противника. И я беру пистолет, простреливаю себе рану в точь такую же, какая была получена на дуэли нашим великим поэтом, дабы доказать своим оппонентам, что в наше время медицина достигла таких высот, что вылечить ее не представляет никакой сложности. Ан что вышло? Поэт промучился в нечеловеческих муках два дня и умер, прощая всех и вся, а мне суждено было скончаться через два часа на операционном столе в хирургической больнице. Вот вам и медицина! А может люди тогда были не те, что сейчас, "богатыри, не вы!"
Видел я его. Мы часто теперь с ним встречаемся, невзрачный с виду человек, маленького роста. Как он только муки мог терпеть целых двое суток, мне не понятно? Видал я и
его убийцу, человек с двойной фамилией, гордый красавец, но уже седой, как лунь. Поэта рядом с ним поставить: как дед и внук. Я-то когда сюда попал и, увидев этого ловеласа, решил первым делом на дуэль его вызвать, отомстить, так сказать, за попранную национальную честь. А потом смешно стало: на чем это мы драться-то будем? И как протыкать друг друга, если души наши бесплотны. Ну да ничего, решил я, устрою ему
казнь гражданскую: поведаю всем, что он - убийца! То-то ему станет, если все отвернуться от него и относиться будут нетерпимо. Стал я указывать на него пальцем и говорить, мол,
затесался среди нас убийца замечательного человека. Но подошел ко мне не то придворный Екатерининского двора в белом напудренном парике, не то архангел и молвил:
"Нехорошо на человека пальцем указывать. Неужели вас этому в школе не учили?"
Я ему, так и так, как терпеть подле себя натуру подлую. А он пошевелил бровями, рукой парик поправил и говорит:
"Мы все знаем, что он - убийца, и как его зовут, знаем, но что с того? Если его выгнать с небес, куда ему деться? В ад? Но таких, как он, пруд пруди, а то и больше, и дел мерзких вытворяли похлеще его. Он-то хоть чинно благородно, на дуэли стрелялся, не из-за угла, как сейчас принято. Да и вызвал-то его сам поэт".
А царь, непосредственный гонитель поэта при жизни, высится здесь каланчой, но его никто ни во что не ставит. Как вам известно, а может и не известно, на небесах рангов не существует. Первоначально он пытался выделиться: напоказ себя выставлял, якался, словно избалованный лицеист, мол, я - царь, я да я, пока ему "темную" не устроили. А что? Думаете, раз небеса, таково не бывает? Э, брат, тут действуют все те же законы, какие в любом человеческом обществе: узурпаторов долой! Да здравствует свобода!"
Он вроде бы как вздохнул и продолжал свою исповедь уже не так оживленно и бодро, как вначале. Чувствовалось, гложет его что-то, а может мне просто почудилось.
"Что такое свобода? - продолжал он, - Это когда ты волен делать то, что тебе заблагорассудится. Я понимаю, что за определенные поступки привлекаются к наказанию и
волей-неволей здравый смысл тебе подсказывает, что делать можно, а что считается предрассудком и пошлым. Клеветать на человека - подлость, а ведь когда-то она входила в сознание людей, как обязательность и они видели себя патриотами в собственных глазах, когда семью соседа ссылали в Сибирь за неблагонадежность или только из-за резкого слова в адрес мелкого шишкаря, у которого тоже "рыльце к верху". В сочувствии к репрессированным с увеличительным стеклом искали измену к Родине! Запрещать говорить правду - это ли свобода? А говорить правду - свобода? Правда глаза колет и потому кололи глаза глашатаям правды. Ты думаешь, это было в то время, когда я жил еще на Земле? О! Как ты ошибаешься! И в ваше космическое время на многих писателей и поэтов накладывалось табу и не печальна ли их судьба? Кто открыто афишировал пороки общества, называл вещи своими именами, где они сейчас? Чьих стихов при жизни не печатали, хотя гремели магнитофоны стихами, переложенными на песни, и хрипловатый голос пронзительно, надрываясь, вдалбливал всем вам, что такое хорошо и что такое плохо, учил жить с совестью,
обличал такие стороны жизни, о которых старались замалчивать. Не поэтому ли не угодны были такие поэты, не потому ли, испепеляя себя, гибли они относительно молодыми, обрываясь на полуслове, словно лопнувшие струны поющей гитары. Правде долго зажимали рот, но вечно так продолжаться не может и люди, в конце концов, поняли это. Я это к чему?
Никогда нельзя иметь, или верней, пользоваться абсолютной свободой. Что творится у нас, у духов, как ты выражаешься. Библия говорит: Бог - один, он все видит. Ложь! Чистейшей
воды ложь! Как ему углядеть за каждым, если в одно и то время в разных уголках Земли одни избивают негра, а другие - выживают родную мать из ее же квартиры в дом престарелых?
Как узреть и вовремя вмешаться? Вот для этого мы и существуем, потусторонние бесплотные ангелочки, соглядатаи Творца, его глаза и уши. Нас, словно пластунов в секреты, отправляет Он в каждую точку, где обитают люди, высматривать и доносить ему, а если нужно, по обстоятельствам, то и вмешаться. Это не просто, носиться по пространству, залезать в форточки, в замочные скважины. Даже здесь "на том свете" нет человеку покоя. Противопоказан ему покой, иначе закиснет, заплесневеет. Есть здесь и такие, мхом обросли,
патиной покрылись. Всевышний со своими святыми и архангелами гоняют из угла в угол, работы требуют исполнить, те в никакую. Мы, мол сюда, "на тот свет", не работать пришли, а
покоиться, отдыхать, то есть. Дармоеды!.. Это я так, по привычке. Пищу, конечно, мы не употребляем, отъели свое будучи живыми. А иногда так хочется выпариться в баньке,
кружечку пивка хряпнуть и закусить вяленой рыбкой или малосольным огурцом. Что и говорить, выходит и живым быть полезно, и лучше на Земле, чем на небе. Многие этого не
понимают, Жизнь прожигают, задарма расходуя свои силы на выпивки, кутежи, обворовывают себя; думают, в раю отыграются, свое возьмут, А тут та же каторга: висит
архангел над тобой, умиленным голосом пророчествует, только что дубинки нет, как у надзирателя. А так - смысл тот же, стражник и распределитель по работам: тебе сегодня
подслушивать, что говорят в верхних чинах какого-либо государства, тебе - обслужить любителей спиритизма, заставить их поверить в пророчество духов; а тебе - устрашить зарвавшегося Дон Жуана, в общем, работы невпроворот. Приходится и некоторых духов проучивать, тех, кто на чужом горбу в рай хотят попасть. У нас с ними разговор короткий, не хочешь работать - вали отсюда, не мешай другим! А то своим видом одно разложение в молодых устраиваете.
Ты не ошибся, я не оговорился, молодых здесь много. Кто по глупости и дурости, как я, например, а кто и по другим причинам. Наркоманов - хоть отбавляй, вот уж самые что ни на
есть хулители порядка. Я сам удивляюсь, как они это в рай попали, им самое место быть, где пожарче. А вот Всевышний решил иначе, посмотрел он на них - народ тихий, глаза вечно
полуоткрыты, всегда в невменяемом состоянии, никого не трогают. Вот и перевел сюда из ада, где по закону их место. Но тесновато там стало: ворья разного завались, преступников, особенно фашистов, киллеров, взяточников. Да и у нас в раю народу тьма тьмущая, по более, чем на Земле, со всеми не познакомишься. Куда там! Хоть и проходишь каждый день сквозь кого-то, переступаешь через плоть воздушную, но привыкли, внимания не обращаем."
Дух надолго замолчал. Перестал визжать у меня в извилинах его заунывный голос, и я подумал с облегчением:
"Слава Богу, кажись все. Кончился".
"Ты меня имеешь в виду? - тут же отозвалось в мозгу. - Рассказ кончился или я кончился?" - тут он засмеялся, что аж дрожь пробежала по-моему телу.
"Ну ты, паря, и юморной! Как это я могу кончиться, если плоть моя давно опочилась и растлилась в земле, а душа, как тебе должно быть известно, никогда не умирает. И вообще,
чего это ты меня все духом называешь? Впрочем, к чему эти нюансы".
Я почувствовал себя разбитым. Нет, усталости не было, а какая-то неуловимая зависимость от духа, которая начала тяготить меня, давить изнутри. Его вкрадчивый говор и утробный жуткий смех отдавались в мозгу, держа все мое тело в напряжении. Я чувствовал и легкость, и подъем в душе, какое-то озарение перед глазами. Меня кружило, несло куда-то, будто в каком водовороте, словно я взлетал выше туч и резко падал в необъятные бездны. Мой дух закаливался, но голова раскалывалась, веки настолько отяжелели, что я не почувствовал, как уснул.
Проснулся, когда на улице уже во всю ширь вставало солнце. Огненно-раскаленный шар, заливая багряным отблеском свои восточные владения, поднимался из-за горизонта красным
яблоком. Зреть его было удивительно прекрасно, словно нагую красавицу. Но вот, будто стыдясь, оно распушило свои лучи, посылая их любопытному взору, пресекая настырность. Я
невольно зажмурился и отвел взгляд в сторону на рдеющие пурпурные облака, мчавшиеся куда-то в неведомое, вероятно, в сказочную юдоль. Морозила печалью сырая утренняя хмарь, а вечное небо дышало надо мной буйным ветром, остужая голову от хлынувших мечтаний. Душу наполняла сладостной тоской далекая кисея мелкого дождя.
Все минувшее казалось мне больным воображением фантазии, какие-то духи, ангелочки, сумасбродные рассказы о потустороннем мире. Я припомнил, что вечером у приятеля
проводили сеанс спиритизма и причислил следующие за ним события к возбужденному состоянию, при котором возможны галлюцинации. Ничем другим объяснить себе я не мог свой диалог с духом оттуда, откуда обычно никто не возвращается и не тревожит наши души. Успокоенный таким объяснением, я живо оделся, утренние процедуры заняли пять минут. После завтрака я направился к приятелям поделиться вчерашним инцидентом. Разговора не получилось, меня подняли на смех.
- Ты становишься хорошей выпивохой.
Я клялся и божился, что в рот брал не больше, чем они.
- Говори-говори, - подкалывали они меня, - Нас никто не посещал, мы ни с кем не вели душеспасительные беседы.
- Мужики, ну что вы на самом деле, я вам, как на духу. - Было обидно, что мои откровения они не брали всерьез, а только подшучивали над ними.
- А может, ты заболел белой горячкой? И надо тебя госпитализировать?
- Да ну вас к черту, - махнул я рукой и вышел на улицу, оставив их прыскать и давиться от смеха. По-прежнему ломило в голове при каждом движении. Я дал зарок никогда больше не
участвовать в сеансах спиритизма, после которых три дня в себя придти не можешь. Пусть кто-то другой занимается этой ерундой, а с меня довольно.
Я бесцельно бродил по городу, не зная, куда деть себя от истошной скуки, и пришел домой несколько обновленный прогулкой на свежем воздухе. Но, видимо, кто-то сверху действительно руководит нами и в определенные моменты топомогает, то препятствует нашим действиям, и в этот день тот, сверху, был настроен против меня: у меня все валилось
из рук: с приятелями полный антураж иронии, словно я свихнулся или рассказывал анекдотические басенки; не утихающие боли в голове; взялся за писанину, куда там, авторучка пуста; стал набирать чернила - упала чернильница и разбилась. Разлилось чернильное море по новому ковру. Чертыхаясь и проклиная все на свете, я принялся наводить
порядок. Опять же оказия: не найти ведра. Обыскал всю квартиру, пропало ведро, словно в воду кануло. Я вспомнил, что ходил за картошкой в подвал и там оставил ведро полное мусором. Пришлось лезть в подвал. На беду люк от лаза упал и ударил меня по голове, когда я спускался по шаткой лестнице. Как подкошенный, я завалился на бетонный пол и сколько там пролежал в темноте, закипая от злости, исходя отчаяньем от своей несуразности, не помню. Лежа на холодном полу без всякого желания подняться, я подумал:
"Господи! Если ты есть! На какой ляд тебе желать злоключений на какого-то мелкого человека, который от жизни ничего большего не требует, кроме спокойной работы и
взаимопонимания окружающих его людей?" - И тут к моему ужасу в голове зашевелились чужие мысли и чужой голос во мне заговорил, чередуя предложения взрывами усмешек:
"Вот и ты взвыл к Всевышнему, Творцу человечества".
Я был ошарашен, убит наповал! Опять этот вчерашний гость - невидимая плоть каких-то мыслей!
"Да, это опять я. Как видишь, мне трудно расстаться с человеком, не кончив разговор, обрывая его на полуслове".
- Зачем я тебе? Я никого не звал, мне никто не нужен! - чуть ли не взмолился я.
"Я знаю. Но в данном случае, пусть я буду эгоистом, мне захотелось с тобой побеседовать".
Боже мой, в отчаянье подумал я, не дай кому-нибудь когда-нибудь такое удовольствие: беседовать с потусторонним человеком, от которого ничего нельзя узнать. Ты стоишь перед
ним с обнаженными мыслями, он знает всю твою подноготную, а ведь есть, были! такие грехи, за которые стыдно. Стыдно! Есть такие мысли, которых не высказываешь вслух, прячешь их в тайниках извилин за семью печатями. И безрадостен бывает тот день, когда всплывают они на поверхность моря людского, грозя кого-нибудь потопить, унизить, обсмеять.
"Вот она - сущность человека", - подхватил дух, и я вспомнил: он же телепат, они все там телепаты, от их взора ничего не укроется. Ответом мне был саркастический смех.
- Что смешного в моих мыслях?! - воскликнул я. - Вчера ты разговаривал со мной, словно униженный судьбой, а сегодня вызывающе-надменно. В чем причина твоего непостоянства?
"Не забывай, когда-то и я был из рода людей и, как сказал один человек, "все человеческое мне не чуждо". Намедни ты был уверенней в себе, твоя душа не шаталась по карнизу совести, и я искал опору в тебе. Сегодня ты взвыл: стыдно! Значит, не из монолита душа, не парит постоянством возвышенности, и для нее бывают падения с вершин оплота".
Превозмогая боли в теле и голове, я вскочил на ноги и, в ярости, закричал:
- Что тебе от меня надобно? Катись прочь! - И опять мне ответом в ушах раздался жуткий смех.
"Ты меня гонишь прочь? А чем ты объяснишь свое нежелание вести со мной беседу"?
Как было мне объяснить этому бесплотному болвану всю жуть происходящего? Как растолковать ему, что существуют вещи, которые нормальный человек с нормальной нервной
системой выдержать не может, тем более если его воздействие велико? Вроде бы привыкаешь к тому, что не галлюцинации с тобой происходят, а на самом деле к тебе залетел дух давно
умершего человека и, самое главное, обладает такой чудной вещью, как телепатия. Но стоит только как-то глубоко осознать, что разговариваешь-то с человеком мертвым, плоть которого уже давно предалась растлению в земле, начинает бить тебя нервная дрожь, содрогаться твой ум от непостижимости невероятного и только одно желание овладевает тобой: куда бы скрыться, куда спрятаться неотвратимо наваливаемого страха и ужаса? Но вся беда в том и состоит, что нет такого бункера куда можно схорониться. Все это пронеслось у меня в голове в каком-то вихре. Это были не мысли, а словно перед глазами прокручивалась лента фантастической картины и я был единственным ее зрителем. Ответа не последовало. Дух молчал и я, признаться, не знал почему. К шуму в голове примешивалось полное отчаяние от безысходности своего положения. Я не в силах был сдвинуться ни рукой, ни ногой и остался стоять неподвижным истуканом.
-Что тебе надо от меня? - еще раз спросил я уже шепотом.
"Что надо"? - переспросил он. Я почувствовал в его голосе какую-то перемену, едва уловимую, вроде бы некое замешательство, но не придал этому особого значения. - "Я
тебе уже говорил, что хочется иногда побеседовать по душам с живым человеком, и в данном случае наш разговор не дошел до логического конца, прервался на полуслове. Вот я и
вернулся".
Сказал бы кто, как отделаться от духа, с безнадежностью подумал я.
"Говоришь, отделаться хочешь"? - была усмешка в ответ.
- Я такого не говорил.
"Не говорил, но подумал"? - настойчиво усмехался он.
- Послушай, это не одно и то же: подумать или сказать. Каждый человек имеет дурные мысли, но не обязан распространять их вслух. А вы там, наверху, обучившись телепатии, пользуйтесь, так сказать, служебным положением. А правомочно ли?
"Нас там телепатии не обучают".
- Вот тебе и раз! Выходит, ты при жизни владел этой штуковиной?
"Нет, и при жизни не владел. Телепатом становиться каждый, кто перешел в потусторонний мир".
- Это как? Автоматически, что ли?
"Считай, что так, ведь человеку свойственно приписывать умершим способность угадывать будущее".
- Ну-у, через чур загнул, - возразил я, так как был на сто процентов уверен в том, что никогда никому не приписывал такие возможности. Ответом прозвучал тот же неприятный смех.
"А как же объяснить ваше вчерашнее гадание на тарелках? Вызов разных духов"?
Меня маленько передернуло от этого замечания.
"Вспомнил или нет"? - продолжал он изгаляться надо мной. - "Как вы кликали дух незабвенного поэта? Он пришел, правда, после долгих просьб. Потом вы его выгнали, больно
нерасторопным оказался. Тебе предложили вызвать дух достопочтимой бабули. Ты долго ломался, но, в конце концов, согласился".
- Довольно! - вскричал я, - Ты не дух, ты - дьявол! Или еще похуже!
"Но я не окончил. Вся прелесть вашего гадания в ошеломляющих ответах. Ведь тарелка-то по листу ватмана бегала! Выходит, каждый получал ответ на свой вопрос и считал себя провидцем своей судьбы, заглянувшим краешком глаза в будущее. Но никто не подумал над нелогичностью ответов, это первое и, второе, почему все-таки тарелка двигалась? Может, кто сам натягивал ее на такие сногшибательные ответы"?
- Этого не может быть! Исключено!
"Это может быть и уже потому, что никакой дух поэта не появлялся, тем более дух твоей любимой бабушки".
- Ну, как же, а тарелка?..
"А тарелку двигал я"! - и ответ его прозвучал настолько торжественно, насколько это было возможно, словно делалось открытие мирового значения. Я был в шоке, хуже сказать - раздавлен:
- Как! - пролепетал я в смятении. - Значит гадания ничего не стоят, все чушь?
"Выходит, так. Ведь ты - человек не глупый, пораскинь умишком: вызываете вы поэта, а если его в это же время вызывают еще пять таких фанатичных компании? Ему разорваться
что ли? А бабка? Может она в этот момент на другом конце Земли по воле Всевышнего соглядатует при каком-либо деле? Так услышит ли она ваши позывные: вызываем дух Марии
Петровны; если вы вошли, ответьте словом "да". Ну не смешно? К вам и залетел первый попавшийся, верней, первый услышавший вас дух, то есть я".
Меня это начало как-то забавлять, исчезла раздражительность. И к концу его страстного монолога я разразился обыкновенным человеческим смехом, без какой-либо доли истерии или сарказма.