Воины собрались у костра, и скинув броню и сняв сапоги, отдыхали. Кто растянулся на земле, кто проветривал портянки, кто вытащив из кармана кисет, высыпал на мозолистую ладонь Желтую соль- кристаллики, расслабляющие тело и дающие дивные сновидения. Сотник не разрешал лизать Желтую соль, но ведь до города остались сутки пути, и эту драгоценную радость можно было употребить по такому случаю. Говорят, стимулятор собирают северные горцы на склонах своих стылых скал, поросших сосной, по мельчайшим крупинкам. И особенно уважаемы у них те люди, что умеют отыскивать скопления кристалликов. У горцев есть поверье, что Желтая соль- это все мечты людей, которые, не долетев до неба, оседают на камнях и превращаются в рассыпчатые камушки. Рассказывали, что если лизать много Соли, можно на время лишиться страха и приобрести неистовую силу, но ни у кого из воинов не хватало еще денег, чтобы купить Желтой соли достаточно много и проверить слухи.
Люди лежали молча и почти не двигаясь, но когда принесли похлебку, все тут же ожили и пододвинулись к котлу. Еду всегда готовили на специальном костре, и молодой клирик из Утреннего ордена, путешествующий вместе с отрядом готовил снедь с особым тщаянием, читая над бурлящим котлом охранные молитвы и подкладывая в огонь можжевеловые веточки, чтобы отогнать злых духов и летающие в воздухе проклятия. Неизвестно, пользовался ли он поварскими заклятьями, но казалось, может сотворить отменную еду практически из ничего- в котел отправлялись собранные по дороге корешки, листики и пучки разной травки. Нечего и говорить, клирик был всеобщим любимцем, но не только из- за поварского таланта, ведь он одновременно был и лекарем, и умел излечить всякую рану, в том числе и вампирьи укусы, и нафтовые ожоги, и магические раны. А уж рассказать историю мог такую, что бывалые рубаки слушали, затаив дыхание. И неудивительно, что бойцы встретили одобрительным гулом приближающегося к костру человека в серой мантии., не стесняющей движений. Мантия была подпоясана широким кожаным поясом, на котором висел в потертых ножнах меч. Воины потеснились, освободив место у огня клирику. Тот присел, скрестив ноги, и достав серебрянную ложку, принялся за еду. Бойцы прекратили разговоры, и все взгляды были устремлены на человека в сером. Когда ложки заскребли о дно котла, клирик уселся поудобнее и молча смотрел на танцующие огоньки пламени, словно погрузился в какие- то воспоминания. Никто не решился прервать его раздумья похвалами стряпне, боясь лишиться истории.
Собравшись с мыслями, ординарец заговорил.
Это старая история, которую я слышал у кочевников Степи, чья вольная и бесстрашная душа подобна предгрозовому ветру. Много родов кочует в Степи, столько же много, как звезд на небе, как травинок на лугу. Много родов, и хотя одной они крови, редко своевольные вожди их живут в мире меж собой. Случилось однажды появиться на свет хану, которого и по сей день помнят. Хитростью и лестью помирился он с сильными соседями, силой и коварством подавил слабых. Много богатств накопил хан, неисчислимые табуны быстрых коней паслись на бескрайних его улусах, сотни смелых воинов становилось куренем вокруг его шатра, прекрасные жены ликом подобны светлому небу. Но не радовали правителя ни жены, ни сила конницы, ни пышные ковры и тяжелые монеты. На закате вскакивал хан на коня и мчался по Степи, удаляясь от шатра. На восход посмотрит- сжимается сердце, на закат поглядит- находит тоска. Приедет хан обратно, войдет в шатер. Отбросит небрежно драгоценный кубок, поглядит тоскливо на красивый ковер, прогонит молодую жену и сидит один, заснуть не может. И видит он- восходит Солнце-Даритель над Степью и слышит со всех краев Степи имя хана. Восходит Светлое Око- и слышит песни о доблести хана, и не знает никто имя другого вождя, и нет на лошадях другого тавра. Однажды повелел хан воинам выступать в поход, а шаманам- прогонять злых мангусов- мясоедов и призывать удачу. Повстречал на пути хан небольшое кочевье, позвал вождя. Но тот не захмелел от пенной арзы, не отдал свободу племени за золото и коней, сказав, что не хочет ни один кочевник его улуса ни награбленного золота, ни чужих коней. Рассвирипел хан, топнул ногой- привык он, что все по его воле. Вскочили ханские нукеры на коней, порубили мужчин и детей того племени, жен растащили по юртам, а кони пополнили бесконечные стада ханские. Но один охотник из племени того не погиб, вдали от рода застала его беда. На месте племени своего застал он запустение. Услышал воин, что среди пленников оказался друг его, и направился к хану. Встал на пути войска многосотенного, и воскликнул:
- Где тот, что принес беду нам?
Услыхал то хан и велел не трогать безумца, но сам выехал впереди сотен своих и спросил одиночку:
- Чего ищешь ты у меня?
- В плену у тебя мой друг. Если ты не освободишь его, пойду против тебя.
- Воистину похитили мангусы твой рассудок!- ответил хан. Но понял он, что приказав убить полоумного, может понести потери. Но лучше показать свою мудрость и заботу о воинах, и оставить пока безумца в живых. Тем более случай этот развлек хана.
- Отныне друг твой- мой кандальник. Что можешь ты мне дать за его свободу?
- Я отдаю тебе своего коня. У народов Степи остаться без коня- значит потерять свободу.
- В табунах моих тысячи коней, зачем мне твой?- рассмеялся правитель.
- Я отдам тебе свой меч за его свободу.
- Погляди на мое войско, бродяга. Для чего мне еще один нукер? Ничего ты не можешь мне предложть. Кроме одного. Друг твой был ослеплен, и я требую свою цену за его свободу. Поскольку друзья должны быть равны, и вместе переносить лишения, моя цена- твои глаза.
Как гласит предание, воин заплатил хану эту страшную цену. Через дни двоих слепцов нашли кочевники другого рода. Те жили в лучшей юрте, и старейшины говорили молодым:
- Вот что значит дружба.
Клирик немного посидел еще в сгустившийся тишине, затем положил в огонь листик можжевельника, поднялся и ушел. Каждый, кто слушал его, представлял, отдал ли он свои глаза на месте того воина, каждый ответил по разному. И никто не заметил улыбки на лице ординарца, скрытом в сумерках.