Все есть яд, и все есть лекарство. Не хочется начинать с банальности, но, увы, иногда приходится. К тому же, у меня как-то не поворачивается язык без обиняков заявить, что чтение классической литературы тоже может принести вред, а потому, давайте по порядку.
Мой приятель, о котором пойдет речь, тогда был не слишком молод, однако же, и вовсе не стар. Скажем так, свои аспиранты у него уже были. С наиболее способным из них он иной раз пил водку, то ли подчеркивая свое стремление к демократизации, то ли от общей безалаберности. В ту пору этот аспирант, надо сказать, действительно весьма талантливый юноша, сломал входной клапан на их общей установке и открыл для себя Умберто Эко. Клапан чинил мой приятель, а его аспирант проникся медиевистикой, настолько, что, по-видимому, прочитал предисловие к "Имени розы". Ничем другим я не могу объяснить его восторга по поводу того, что у нас издан еще один итальянец из той же "горячей двадцатки". Юноша так и сказал, без запинки выговорив фамилию: Алигьери.
Приятель давно перестал обращать особенное внимание на то, что говорят и его аспиранты, и молодежь в целом, а вот я - дело было в кафе, куда мы все зашли под вечер - осушил стакан залпом. С этого, наверно, все и началось. Впрочем, в пересказе молодого человека сюжет "Божественной Комедии" выглядел свежо и современно. Особенно впечатляли параллели с некоторыми ныне здравствующими руководителями крупных научных программ, для каждого из которых нашлось место в соответствующем круге, почему-то поближе к девятому.
Дойдя до своего руководства, аспирант пригорюнился. Он пересчитывал по пальцам, шевелил губами и активно морщил лоб. По всему выходило, что для директора института, где работали они с приятелем, дантовых кругов явно не хватает. Вечер вообще удался, я и сам не заметил, как вскоре оказался втянутым в дискуссию по поводу реальности Ада и Рая.
Аспирант настаивал, что Ад должен, прямо-таки обязан быть. Здесь он снова вспомнил свое институтское начальство, сказав, что если Ада нет, то куда же все они тогда деваются и если они просто так вот умирают, то это, это... Молодой и поддатый максималист, который никогда не был комсомольцем, не нашел слов и жалобно всхлипнул, живо представив себе столь вопиющую несправедливость.
Приятель пожал плечами и разлил. Это помогло, но, как выяснилось позже, чрезмерно. Аспирант выпил и встрепенулся, как настоящий исследователь, почуявший близкое решение проблемы:
--
Надо добыть доказательства!
--
Кретин! - приятель в очередной раз пожал плечами - Финансовая полиция, наверно, завалена этими доказательствами, можно подумать, они и не догадываются, сколько наш крадет!
--
Да нет же, доказательства, что Ад есть! Настоящие, может, тогда они испугаются и поутихнут! Ну, тот итальянец, Данте, сами подумайте, если бы у него была видеокамера, а?
Мы, как более опытные и несколько более трезвые, переглянулись.
- Видеокамера есть... Черт! Что ты несешь! Это же Европа, там кругом сплошная толчея, там все давно заселено и застроено, и ни в какой Ад ты самостоятельно не зайдешь! Входа нет, ВХОДА! Застроено! Закрыто, да и не пустят нас уже никуда...
В тот момент последний аргумент мне тоже показался вполне здравым и логичным, если не сказать - решающим. Я солидно кивнул.
Но... В конце, концов, в двадцать с небольшим лет я тоже стремился ломать стенки головой. В общем, аспиранта уже было не остановить.
--
Если застроили тот вход, значит, должны были сделать другой! Как-то же туда грешники попадают. Наши, местные грешники, например, неужели они все в ад транзитом через Европу едут?
--
Турецкими авиалиниями... - Приятель, как это часто бывает с научными руководителями, периодически терял нить рассуждений, но это ни сколько не мешало ему поддерживать беседу.
--
Вот именно! Без сетевого графика они не обойдутся. Входов должно быть довольно много, удобно расположенных, сравнительно легко доступных и...
Здесь претенденту на ученую степень кандидата физико-математических наук не хватило специфических терминов, он начал изображать руками что-то вроде ритуальных жестов или магических пассов, благодаря чему немедленно уронил бутылку. Мне пришлось спасать оставшиеся:
- Мистическим? Место пронизано магией? Оракул? Что ты имеешь в виду?
Глаза аспиранта зажглись, он радостно закивал, а приятель энергично затряс головой.
--
Оракулов точно не надо, отвечаю. У моих родственников, похоже, как раз оракулез, они могут часами говорить без перерыва. Даже трезвые.
--
Стоунхедж! - я стукнул ладонью по столу, гордый тем, что наше поколение тоже еще может быть причастно к озарениям.
Приятель вытащил бумажник и пересчитал наличность, потом закатил глаза куда-то вверх и далеко в сторону, вспоминая.
--
Сегодня вторник... Бритиш эруэйз.... Ты на листе ожидания? Все равно не хватит. Даже одному.
--
Да нет же! То есть не сам Стоунхедж, надо найти что-то похожее здесь, у нас. Например...
Не дав мне договорить, аспирант издал индейский клич, на который прибежал официант. Он наметанным глазом оценил обстановку и удалился, только получив заказ еще на три бутылки.
--
Камней полно вверх по ущелью Малой Алмаатинки, и по Большой - тоже полно. Но они все круглые, и на даче у меня круглые. Окатыши, их сель, пока с гор вниз тащил, подрихтовал... Круглые у нас камни, и идиоты тоже круглые, ничего не поделаешь.
Мне показалось, что приятель, попав под влияние момента, переходит на речитатив, всплывающий из глубин генетической памяти. Я, на всякий случай, его перебил:
--
Ты еще про Медео скажи! Я говорил о содержании, а не о форме, вспомни кандидатский по философии!
Потом мы долго перебирали различные достопримечательности Алма-Аты и ее окрестностей. Походящих мест оказалось все-таки достаточно много, каждый предлагал свое, отчего спор быстро зашел в тупик. Впрочем, все предложения имели ярко выраженные недостатки. Чарын - очень далеко, в музеи - не пустят, да и тоже идти далековато, особенно если ночью, пешком.
Озарение на этот раз посетило приятеля. С некоторым трудом он вытащил откуда-то из-под обширного брюха сотовый телефон и позвонил журналисту, который, по его словам, когда-то что-то писал на похожие темы. Больше ничего вразумительного по этому поводу приятель сказать нам не сумел. Журналисту - тоже.
Тем не менее, газетчик прибыл очень быстро и даже не стал спрашивать, сколько мы уже выпили. Обстановку он оценил едва ли не быстрее официанта, подтвердил наш заказ, и принялся за работу.
Ему, бедолаге, наверно, доводилось общаться и не с такими, как мы. Он на удивление спокойно воспринял идею насчет прогулки в ад, видеокамеры и документированного интервью, буквально клещами вытаскивая из нас нужные ему подробности. В момент просветления мне показалось, что безумие действительно бывает заразно - не мог же журналист так надраться за считанные минуты.
--
Короче, материал пойдет как интервью, в оккультное издание, я для вас такое подберу. Но только вам самим надо будет найти какие-нибудь ну.... - На этот раз слов не хватило гуманитарию, он ограничился тем, что выразительно пошевелил пальцами. - Вы идете в первый раз, поэтому гонорара не будет, сами понимаете. - Закончил он вполне будничным тоном.
--
Мы думали, ты нам подскажешь, где в Алма-Ате есть вход! В АД!!
--
Вы что, совсем придурки? Ну и шуточки! В ад, по-моему, можно попасть из любого места, нам всем легче всего вот - он ткнул пальцем в перекатывающие под столом бутылки. - Я же вам популярно объясняю: надо подобрать колорит... физико-математический такой.
Журналист смотрел на нас как-то слишком снисходительно, меня это задело, и я решил блеснуть эрудицией:
--
Призрак Оперы!
Как ни странно, но оказалось, что, по крайней мере, этот отдельно взятый журналист читает не только сочинения своих коллег.
--
Вот-вот, пусть у французов будет призрак Оперы, а у нас... Да взять хоть здание Академии наук, Желтый Дом, как его в ваших кругах называют. Оно уже достаточно старое. Отчего бы там тоже не появится какому-нибудь призраку, который вас водит и водит, кругами, а вы по дороге несете все то, что наговорили мне. Такое пойдет, главное подать правильно. В общем, я обмозгую все это дело еще раз, а потом с вами свяжусь, на трезвую голову.
--
Академии наук теперь нет, точнее, это - не государственная структура, а общественная организация. - Приятель иногда становился педантом. - И вообще их уже давно несколько разных.
--
Ну и что? Здание-то осталось. В общем, договорились, всем спасибо.
Журналист испарился, оделив себя стремянной напоследок. Мой приятель некоторое время смотрел ему вслед, а потом, не торопясь, поправил галстук и чопорно поклонился дверному проему.
--
Какой призрак? Чей? Я ни разу ничего такого не видел. - Аспиранту, похоже, не доводилось до этого разговаривать с журналистами.
--
По-моему, он нас не понял. - Я ошарашено обернулся к приятелю. - Ты что, с ним об этом интервью заранее договаривался?
--
Нет, не я. Мой заведующий лабораторией. Я про это дело совсем забыл и только сейчас вспомнил. Откуда бы у меня журналистские номера телефона? Наш "зав" давно хочет оповестить весь мир и еще несколько дам о своих заслугах и достижениях. - Приятель скривил губы, и меланхолично прикрыл глаза. - Не переживай, все нормально. Какая разница, что тот бред, что этот.
Однако, аспирант не дал себя успокоить таким незамысловатым маневром.
--
Почему бред? Очень даже неплохая мысль. Мне, кстати, всегда что-то такое-эдакое мерещится, когда я захожу в Желтый Дом. И отсюда он совсем недалеко, давайте попробуем, а?
Он снова начал изображать пассы руками, и я отодвинул бутылки подальше в сторону. Насчет "мерещится" юноша был, безусловно, прав. Мне часто приходилось там бывать, отдавая дань засевшему в Желтом Доме Молоху, которого некоторые непочтительно называют Правилами Игры.
Молох имел обыкновение неаппетитно чавкать, пожирая время, чаяния, мысли и многое другое, что посетители по наивности приносили к центральному входу. Впрочем, часто приносили и осознанно, ибо чудище, оголодав, могло искренне обидеться и, возмущенное непочтительностью, утроить свой аппетит. В таком здании, конечно, померещиться может все, что угодно. Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Надо было срочно что-то придумать, я предпринял еще одну попытку:
--
Слушай, а тот итальянец, как ты его назвал, не написал, как он договаривался с проводником? Мы же там из местных никого не знаем.
--
Точно! Может, там и таможню уже соорудили. Как на границе с узбеками, где ее тоже раньше не было. - Поддержал меня приятель.
--
А у нас уже деньги совсем кончились? - Искренне огорчился молодой аспирант. - С нас много взять не должны, мы же без груза и даже без машины идем, да и ненадолго совсем. Поторгуемся, если что.
Приятель не нашел, что возразить, снова пожал плечами и снова разлил. Дальше вечер пошел своим чередом, и в какой-то момент я решил, что все уже обошлось и никуда идти, а тем более ехать, не придется. Аспирант плотно поужинал, осоловел и успокоился; приятель в полудреме пытался объяснять двум неустановленным девицам что-то из истории Средних веков. Это и стало фатальной ошибкой. Отравленный медиевистикой организм аспиранта среагировал на какую-то историческую дату, и юный физик снова принялся за свое. В итоге ему удалось не только сагитировать девиц, но и окончательно разбудить своего научного руководителя.
Тот был настроен более чем скептически.
--
Полночь в желтом доме, записки сумасшедшего, дневники ночного вахтера, протоколы заседаний Ученого Совета. Жалкий и бездарный плагиат! Ничего из этого не выйдет! Я остаюсь здесь!
В доказательство серьезности своих намерений он снова начал разливать, но вмешались девицы. Уговорами и посулами, они вынудили его достать бумажник, расплатится, и забрать оставшееся с собой.
***
...здание проектировал именитый архитектор, о чем любого интересующегося оповещает табличка при входе. До сих пор не понимаю как именно, но ему удалось вписать истинную величавость в прямые углы невысоких, отступающих назад крыльев и скупые линии центрального портала. Зодчий работал всерьез, он сумел передать дух времени, когда за строчками формул, небрежно набросанных мелом на доске, явственно виделся лик Трисмегиста.
Перевести дыхание мы остановились возле памятника этнографу в эполетах, что напротив главного входа, и невольно посмотрели вверх. Наверно, так и проверяются творения гения, когда первое впечатление у посетителя не в состоянии испортить ни барственные вахтеры, ни даже разномастные бюрократы, в изобилии снующие по вытертым ковровым дорожкам. Вот и сейчас, в лунном свете, центральный портал выглядел так, как будто внутри Дома нас может ждать что-то особенное, неподвластное конторской пыли. Подсвеченный прожекторами, портал висел в неподвижном воздухе, далеко на заднем плане угадывались горы в шапках вечных снегов. На моего приятеля, вероятно, тоже подействовала открывшаяся картина, а его аспирант так и вовсе притих.
Идиллическое настроение порушили девицы. Они захлопали в ладоши, начали чмокать аспиранта, подлизываться и требовать обещанных фейерверков, чудес и фокусов. При этом, ни одна из них так не посмотрела на моего приятеля, несмотря на все свежеданные обещания и посулы. В результате он ни на шутку разозлился и частично пришел в себя.
Ярость придала известное благородство обычно рыхлым чертам его лица. Он вышел на середину площадки перед памятником, расправил плечи, простер длань и, умудряясь стоять практически ровно, начал творить заклинания, злобно зыркая на девиц, обманом вытащивших его из-за стола:
- Алеф! Бет! Гамед! Ламед! Ламед Штрихус! Ламед Штрихус эт с Тильдой! Ite, missa est, псякрев, porco Madonna. Ad nomena Hermium Trismegistum, profani procul ite. Meshod, Асмодей, Вельзевул, Астарот, Оех, Баал, wade retro... ite per aspera ad musculus gluteus... и этих двух бы тоже in consensus et condordia ad Satanas. Cito! Citissimo! Im statu nascedi!
Его запас латинских слов иссякал с чрезмерной быстротой. Он нес уже полную и бесповоротную околесицу, вставляя неизвестно откуда почерпнутые испанские слова, но те тоже быстро закончились. В итоге приятель сдался и начал говорить почти по-русски, бессознательно перейдя на стиль, наиболее доступный пониманию дневных обитателей Желтого Дома.
--
Настоящим заклинательно призываю вышепоименованных духов перечисленных ступеней и иерархий удовлетворить ходатайство о выдаче временного разрешения на проведение документальной видеосъемки на вверенной им территории в соответствии с установленными требованиями и нормативами. Документированными основаниями для данного ходатайства в настоящее время не располагаю, в связи с чем оставляю принятие решения по существу на усмотрение уполномоченных инстанций. Паспорт, отражающий технические данные видеокамеры, а равно саму видеокамеру, прилагаю к оператору, пока еще способному осуществить съемку. Уу-у-у-у-фффффф!
Он тяжело осел на ступеньки и вытаращился на девиц. Те в ответ уставились на него, явно ожидая продолжения.
--
Я же говорил, ничего не выйдет! Надо было заказать еще.
Приятель умиротворенно протянул руку к заветной сумке, но тут на асфальте перед центральным порталом непонятным образом зажглась указательная стрелка. Она лениво помаргивала и недвусмысленно показывала на хорошо знакомый главный вход. Девушки захлопали в ладоши и восторженно запрыгали. Аспирант, как всякий нормальный физик, недоверчиво поковырял стрелку сначала ногой, потом ногтем, потом вытащенными из кармана ключами.
--
Это асфальт так люминесцирует! Излучение какое-то, она не нарисованная. И гаснет, если отковырять кусочек...
--
Это не асфальт люминесцирует, это тебя внутрь приглашают. Вот и иди. И девушкам интересно будет, а я здесь посижу. - Приятель прочно завладел сумкой.
Девицы что-то восторженно прощебетали и потащили аспиранта, стремительно набирающего вес в их глазах, к главному входу. Я закрыл рот. Потом немного подумал и закрыл его снова. Наконец, попытка задать вопрос мне удалась:
--
Что ты им сказал?
Приятель никак не отреагировал, и мне пришлось сделать вид, что я хочу отобрать у него предусмотрительно изъятый из кафе стаканчик.
--
Если я правильно понял, сначала ты посылал подальше все и всех подряд, а потом начал нести полную чепуху, бессмысленный набор слов. И ходатайство это дурацкое! Но ведь это почему-то сработало!
--
Что сработало? - Внимание приятеля частично все-таки переключилось на меня.
--
Никогда таких стрелок тут не было, а я знаю этот наижелтейший из всех Желтых Домов с самого детства, вдоль, поперек, сверху вниз, по гипотенузе, и так, и эдак, и вообще октябренком в партизаны тут играл на стройке. Как ты светящуюся стрелку изобразил? Только не спрашивай, какую, а не то я отберу у тебя пузырь! Вот эту!
Он посмотрел вслед своему аспиранту. Я перевел взгляд туда же и не поверил своим глазам. Светящаяся стрелка, не торопясь, двигалась вперед к центральному входу. Переливаясь огнями, она плавно перетекала со ступеньки на ступеньку. А посредине всего этого многоцветного великолепия шествовал аспирант, к каждой из рук которого примостилось по девице. В воздухе определенно концентрировалось нечто торжественное.
--
Ты хочешь сказать, что это сделал я? - приятель от неожиданности, кажется, начал трезветь.
--
Конечно! Ты произнес заклинание, потом появилась эта светящаяся фиговина, потом ты послал его внутрь, сказав, что это все - за ним, и забрал сумку себе!
--
Плагиат!
--
Что??!
--
Предвосхищаю твою мысль. Сейчас ты скажешь - delirium tremens, а я тебе отвечаю - плагиат. Этого всего не может быть. Безвкусица!
--
Безвкусица или нет, но это твой аспирант, а не мой, почему это именно я должен волноваться?
--
А почему я должен волноваться из-за каких-то шарлатанских заклинаний? Я в них не верю. Я, если ты помнишь, - физик!
--
Но ты же сам читал заклинания, или не знаю, что это у тебя было! Что ты им сказал?
--
Кому?
--
Тем, кто включил эту стрелку!
--
Откуда я знаю, кто ее включил! Слушай, мало ли что и кому здесь может померещиться, место тут такое - Желтый Дом. Перестань паниковать, их все равно внутрь не пустят, разрешения на ночную работу в этом здании у него нет. У меня, кстати, тоже.
Однако надеждам моего приятеля в этот вечер в очередной раз не суждено было сбыться. Двери, против обыкновения, обе сразу, медленно и торжественно начали расходиться в стороны; стрелка, постепенно превращаясь в красную ковровую дорожку, широкой лентой заскользила внутрь здания. Странный свет залил три, отсюда уже кажущиеся маленькими, фигурки.
--
Рванули! - приятель не стал ждать дальше, развив с места явно не характерную для него скорость.
В итоге мы влетели в раскрывшиеся двери, только немного отстав от аспиранта с его спутницами.
Вахтер сидел на своем обычном месте, за невысоким столом, справа от двери. Только на этот раз он был наряжен в богатый чапан, а пальцы так и переливались из-за многочисленных колец.
--
Документы. - Он не глядя протянут руку.
От удивления и в силу привычки я - также молча - сунул в нее свое удостоверение, приятель порылся в карманах и, на всякий случай, ограничился читательским билетом. Вахтер, не глядя ни на нас, ни даже на фотографии, долго водил пальцем по спискам, отпечатанным неведомым шрифтом.
--
Та-а-а-ак. - Он назвал наши фамилии - Сопровождающий - один. Женщин - две. Проходите. Разрешение на видеосъемки получите у временно прикомандированной к вам души.
Аспирант попытался что-то спросить, но мой приятель, уже твердо познавший основы учения о привратницкой психологии, молча ткнул его кулаком в бок. Мы пошли по дорожке, которая вела через центр преобразившегося холла. Купол необычайно разросся, теряясь в мерцании где-то высоко над головами, а лестница, которой заканчивался холл, вела, как и следовало ожидать не вверх, а вниз. Далеко спускаться не пришлось, на первых же ступеньках нас ожидала дородная фигура. Приятель взглянул на нее, и я впервые в жизни увидел написанное у него на лице неподдельное изумление.
--
Ты его знаешь?
--
Да, это - Егорыч. Он на нашей кафедре паял стекло, когда я сам был аспирантом... давно. Еще когда она три - шестьдесят две стоила.
Приятель щелкнул зубами и судорожно сглотнул. Он полез в сумку, производя чудовищный звон, - так у него тряслись руки. Наконец, он открыл бутылку и протянул ее старому знакомцу, наверно, по привычке. Тот пожал плечами, точь-в-точь как мой приятель, и сделал хороший глоток.
--
Это н-не п-плагиат! Это наш стеклодув! Как пить дать! - уже орал приятель, не обращая внимания на двусмысленность своего вопля.
--
А вы кого ожидали увидеть? Хвольсона? Ореста Даниловича? Или сразу Менделеева? Сопровождающий - сообразно вашему собственному статусу. По Сеньке, как говорится, и головной убор-с.
--
Слушай, я же помню, как ты помер! Родамин "шесть-же", цирроз печени, и что теперь, ты хочешь сказать, что это все на самом деле?
--
Можешь постучаться о стенку. Головой, ты уже профессор, она тебе теперь особенно ни к чему. Или попроси вот их - он кивнул не девиц - тебя ущипнуть.
--
Это действительно не плагиат, это самый обычный массовый психоз. У одного моего дяди есть очень даже неплохие знакомые психотерапевты, ничего страшного. - Не удержался я.
--
А вам, молодой человек, - испещренное крупными порами лицо повернулось с мою сторону - я как раз и намерен продемонстрировать вашего первого шефа. Собственно, вы за этим сюда и пришли, если я правильно пониманию. Кстати, допуск у вас по ограниченной форме, так что придется вам всем завязать глаза. В переносном, конечно, смысле.
***
Разросшийся холл истаял, на его месте образовалась скупо меблированная, хотя и достаточно обширная, комната. Именно так, как я вспомнил по детективу с давно и прочно забытым названием, обставлялись полицейские участки в окрестностях какого-нибудь Голливуда. Впрочем, новых детективов я не видел и вовсе. Одна стенка, по законам жанра, являла собой стекло.
--
Надо полагать, нас с той стороны не видно? - у приятеля наверняка прорезались те же ассоциации.
--
Нету той стороны, это сразу к нему выведено. - Стеклодув уселся на привинченную к полу табуретку и с интересом посмотрел на аспиранта, который уже во всю орудовал видеокамерой. В возбуждении он изъял ее у приятеля, даже не подумав спросить разрешения.
...Черноволосый с проседью человек сидел за письменным столом, скорбно высунув кончик языка, и старательно писал формулы на пожелтевших листах большого формата. Нос, по сравнению со временами, когда я помнил владельца живым, отвис существенно больше, но черные близкопосаженные глазки порскали по сторонам все так же резво.
Неожиданно напротив стола возникла обнаженная женская фигура. Я подавил возглас. "Дела давно минувших дней", да и незачем всем остальным быть в курсе, кого я тут еще сумел опознать. Фигура недвусмысленно изгибалась, вторя приглушенно звучащему сладострастному ритму; ее позы заставили учащенно задышать всех присутствующих, даже девушек. Мой давнишний шеф со сдавленным стоном отшвырнул ручку и бросился не перехват. Та, которую он ловил, улыбнулась особенно обольстительно и растаяла у него в руках. Послышался серебристый смешок, и она материализовалась в противоположном углу комнаты, продолжая свои изысканные па. Седовласый старательно зажмурил глаза и нетвердой походкой вернулся к столу. Его шатало, но он мужественно пытался сосредоточиться, не обращая внимания на более чем откровенный танец.
Мой приятель что-то мычал, аспирант орудовал камерой, девицы восторженно колошматили его по спине, и даже стеклодув как будто слегка улыбнулся.
Меж тем седовласый, стиснув зубы, продолжал вывод формулы, рисуя на бумаге все более и более крупные символы, обильно орошаемые потом. Его мучительница подошла сзади; она прижалась к нему всем телом, насколько это позволяла спинка стула и начала развязывать галстук. Истязаемый отшвырнул стул, сбросил пиджак и снова кинулся в погоню. Серебристый смешок повторился, когда бедняга, насквозь пройдя через обольстительное тело, налетел на плохо побеленную стенку. А она уже сидела на столе, в позе, которая наверняка бы вызвала острый приступ профессиональной ревности у редакторов "Плейбоя", и неожиданно ласково улыбалась.
Автор большого числа научных трудов, вышедших в самых престижных журналах мира, отряхнул от известки штаны, протяжно полувзвыл полувзлаял и на этот раз попытался укусить адскую обольстительницу за бедро. Из этого, конечно, тоже ничего не вышло, но зато он освободил себе рабочее место. Зажав ручку как кинжал, в кулак, он начал выводить символы на бумаге снова. Они стали настолько большими, что теперь их можно было разглядеть.
Я удивился, поскольку мог бы продолжить вывод этой формулы, да и статья с нею вышла из печали уже довольно давно, а фамилия седовласого стояла в списке авторов первой.
--
Послушай, классик газовой горелки, тебя действительно назначили Вергилием?
--
Не хами - неожиданно вступился приятель - он действительно, как ты выразился, классик. Теперь так не паяют, и учить их некому. Такой мне кварцевый переход загубили, сволочи.
--
Прошу прощения! Но все же - как насчет Вергилия?
--
Назначили, назначили. Вам что, командировку отметить?
--
Нет... Он - я кивнул на стекло - должен же эти формулы помнить наизусть, он же сам все это придумал. Зачем он их заново выводит? Да еще в таких трудных условиях.
--
Точно не знаю, но раз их здесь выводит, тогда, наверно, или не совсем он сам, или просто спер у кого. Кушать ему не дадут, пока не выведет... вот и старается.
--
Тогда это на самом деле ад. Бедненький. - Одна из девушек чуть не всхлипнула.
--
Хм, это еще не очень ад, красавица. Этот только как любострастник и прелюбодей проходит; все же, если и крал при жизни, так не хлеб у сирот, а идеи у своих же коллег, не убил ни кого... так, мелочишка по здешним меркам.
--
А наши куда попадут? - встрепенулся аспирант - вы покажете?
--
Так не я же их распределяю. Смотря чего натворили. - Стеклодув развел руками.
--
Очковтиратели! Казнокрады! Взяточники! Из-за них у нас ничего не получается! Люди думают, что мы все такие, ничего по науке не умеем и только туфту гоним!
--
И чего ради ты так разорался? Егорыч тут точно не причем, лучше за камерой следи.
Аспирант спохватился - и вовремя. Действо с участием моих старых знакомых разворачивалось с новой силой.
Седовласый сидел, привалясь к стене, и тоскливо смотрел на стол. Из его рта вытекала тоненькая струйка слюны. Та, которую я все-таки узнал, - или ее неотличимый двойник - вытворяла на столе совсем уж трудно вообразимые вещи, активно используя ручку. Большеформатные листы, измятые, все во влажных пятнах, слетали на пол. Я перевел взгляд на сопровождавших нас девушек, чтобы не оказаться в положении бедного грешника.
Те стояли, приобнявшись, одна из них безостановочно обводила губы кончиком языка. Приятель тоже занервничал, и начал озираться. Один только аспирант, как и положено стойкому исследователю, невозмутимо продолжал орудовать видеокамерой.
--
Как же он этой ручкой потом будет писать? - На мое замечание никто не отреагировал.
--
У вас тут курят? - я подошел к стеклодуву.
--
Курят, курят, и меня угости.
Мы задымили, я оставил пачку и зажигалку Егорычу.
Наконец приятель не выдержал.
--
За что страдает этот, нам уже объяснили, а мы?
--
За любопытство. - Ничего более умного не пришло мне в голову.
--
Тогда сильнее всех должен страдать молодой, а он прямо в восторге!
--
Ну, тогда за алкоголизм! Какая разница?
--
Как будем выбираться? И молодого не оттащишь за уши.
Однако, как тут же выяснилось, аспирант уже удовлетворился, но только частично. Он принялся настойчиво приставать к Егорычу, требуя показать, как он заявил, отделение для коррупционеров и взяточников. Егорыч отбрехивался, ссылаясь на ограничение допуска, полученные инструкции, и что-то еще, чего никто не понял. Это помогало мало, нам пришлось вмешаться.
--
Слушай, успокойся, а? Тебе нужны были доказательства? Они у тебя на кассете. До тебя не доходит, что мы в Аду, а не в зоопарке?
--
Смываться надо. И давно. - Поддержал я приятеля.
--
Вот и славно. - Егорыч не стал спорить.
***
--
Мы закрываемся.
Я очнулся от того, что меня трясет, и не слишком вежливо, официант. Я поднял голову и огляделся. В кафе, куда мы зашли, едва еще только начинало вечереть, ничего не изменилось. Аспирант тяжело сопел в кресле напротив, ему вторил мой приятель. Часы показывали что-то около трех часов ночи. По полу ощутимо сквозило, остро пахло застоявшимися окурками. Вспоминая очень неординарный сон, я ощупал карманы. Деньги, в отличие от сигарет и зажигалки, были на месте. Ключи и удостоверение тоже.
Официант посмотрел на меня долгим проникновенным взором.
--
У нас приличное кафе.
--
В неприличные мы не ходим, ключи я мог потерять по дороге. Принесите счет.
Официант отсутствовал очень недолго. Он протянул листок, я глянул на итог и несказанно удивился. В счете значились только две бутылки минеральной воды. Расплатившись, я аккуратно уложил второй экземпляр счета в бумажник, чем вызвал насмешливый взгляд официанта, и растормошил аспиранта, решив отложить расспросы до улицы.
--
Ты расплатился? - первое, что я спросил у своего приятеля, когда мы покинули давно облюбованное кафе.
--
Счет у тебя в бумажнике. - Он выразительно постучал костяшками пальцев по лбу.
Я молча вынул бумажник и протянул ему листок. Приятель сдавленно охнул и полез в карман. Он старательно пересчитал деньги, потом повторил процедуру и основательно задумался.
--
Получается, что платил я.
--
Тебе не снилось, что ты уже платил?
--
Мне много чего приснилось. - Он испытующе посмотрел мне в глаза.
--
И Егорыч снился? Стеклодув с крупноячеистым носом, с твоей старой кафедры?
Приятель снова охнул, еще более сдавлено. После этого он медленно обернулся к своему аспиранту.
--
Ты во сне ничего на видеокамеру не снимал? Этакого слегка порнографического? В подвалах Желтого Дома мы с тобой не гуляли случайно?
--
Гуляли! В Аду, там вот его старый шеф телку никак поймать не мог. Ничего была телка. А разве это был сон? - Простодушно спросил аспирант.
--
Мы только что вышли из кафе, но мне уже хочется обратно. Нет, не так. Мне надо обратно. - Жалобно констатировал мой приятель, вытирая пот со лба.
--
Не пустят. - Аспирант развел руками.
--
Ты знаешь - приятель задумчиво полуобернулся в мою сторону - он, может быть, даже и не очень удивился. У него родители ходят в мечеть, для него ад, охотно допускаю, это - нечто вполне реальное.
--
Конечно реальное. Да вы же сами там были! И кассета у нас есть.
--
Мы в христианском аду были - начал по привычке вносить уточнения мой приятель, но тут же осекся. - Кассета! - выдавил он свистящим шепотом.
Он трясущимися руками принялся выдирать ее из гнезда, не догадавшись поручить это дело намного более спокойному аспиранту. Результат оказался плачевным. Маленькая кассетка выпорхнула между непослушных пальцев и провалилась в ячейку чугунной решетки, прикрывавшей арык.
--
Подумать только - горестно заявил мой приятель - в нашем городе почти все такие решетки напрочь забиты мусором. Вероятность обнаружить прочищенную - ноль целых, что называется, хрен десятых. И вот на тебе!
Аспирант впоследствии развил бешеную активность. Он притащил откуда-то целую бригаду мужичков с лопатами и разными прочими приспособлениями для чистки арыков. Что он наврал им, я не знаю. Не исключено, что обзвонил всех своих многочисленных родственников, поскольку бригадир никак не реагировал на жуткие крики и стойко терпел, когда его хватали за грудки. Кассета не нашлась, чему мой приятель и не подумал удивляться. Он высказался в том смысле, что потусторонний мир и должен удерживать свои тайны, а над нами просто посмеялись.
Аспирант предложил попробовать еще раз. Приятель вздыхал и качал головой.
--
Экспромт - он многозначительно поднял вверх палец - тем более такой, удается лишь единожды.
Аспирант продолжал настаивать и сделался надоедлив. Мы предложили ему вызывать духов самостоятельно.
--
В конце концов, теперь твоя очередь! - дурацкий аргумент почему-то подействовал.
Через пару дней мы снова отправились в кафе, чему никто не удивился, и честно отсидели там часа два, повторив заказ, на чем настоял аспирант ради чистоты эксперимента. Потом отправились хорошо знакомой дорогой. Из этого тоже ничего не вышло - на площадке перед Желтым Домом, несмотря на позднее время, в большом количестве крутились полицейские.
--
Неужели они догадались? Надо придумать другой способ, или найти другой вход. - Аспирант, не ставший уточнять, кто такие эти "они", раздувал ноздри, а его глаза возбужденно блестели.
--
А тебе не кажется, что пора вплотную заняться диссертацией, нет? Я между прочим, уже давно починил этот распроклятый клапан, а если ты сломаешь его еще раз, я сам устрою тебе персональный ад!
Этим дело и кончилось.
Поначалу мне отчего-то было немного стыдно, немного не по себе; мы с приятелем не то, чтобы избегали встреч друг с другом, но и не особенно стремились увидеться. Потом эта история постепенно забылась за всяческой рутиной. Конфуз с кассетой от видеокамеры вспомнился много позже, совершенной случайно, когда в курительной библиотеки полузнакомая дама обстоятельно рассказывала про новую мебель и легковые машины, купленные директором института, в котором тогда работал мой приятель и его незадачливый аспирант. Я осведомился о них, назвав имена. Ничего толком не узнав, слегка огорчился и начал наводить более подробные справки.
Неожиданно выяснилось, что приятель уже довольно давно ведет исключительно трезвый образ жизни и старательно делает карьеру. Я заинтересовался и нашел его. Он действительно окончательно растолстел, приобрел благообразный вид и начальственные усы. Выражается настолько обтекаемо и политкорректно, что его нет решительно никакого смысла слушать. Я и не стал. Аспирант уволился из института и подался к ваххабитам, должно быть, искать справедливость дальше. Наверно, найдет пулю. В общем, обоих жалко.
В магазине возле дома я купил бутылку, чего тоже не делал очень давно. Продавщицы многократно сменились и та, которая теперь стояла за прилавком, несколько удивилась. Не слишком понимая, что и зачем я делаю, я вылил водку под корни старого дуба, растущего в ближайшем парке, а ломоть хлеба отдал белке. Она не улепетнула, как обычно делают белки, наверх, а поволокла его по земле, часто оглядываясь назад и поблескивая бусинками глазок. Такое поведение зверька почему-то расстроило меня сильнее всего, и я выбросил всю эту несуразную историю из головы. Мало ли что померещится в желтом доме.