Он не оглядывался назад. Прижавшись к спине лошади, несся он навстречу небу. Крепко сжав зубы, он цеплялся за светлую, режущую ладони густую гриву, потому что не было уздечки. Дикая грация движений скакуна, свободные от подков копыта, чистые, без следов ремней, бока - все говорило о том, что это жительница степи, и она никогда не знала седла. И тем невероятнее была тонкая фигурка в рваных штанах и простой холщовой рубахе на выпуск, так доверчиво прижавшаяся к ней. Пыль, вырывающаяся из-под бешеных копыт, не доставала маленького всадника, так быстр был бег лошади.
- Вперед, сестра, вперед, - шептали побелевшие губы, так странно смотревшиеся рядом с ярким румянцем на щеках.
- Вперед, сестрица,
быстрее ветра,
сильнее бури,
могучей птицей
ты в поднебесье
несись, лихая,
несись свободной,
и не позволь им
лишить нас воли,
сестра степная.
Все дальше и дальше несет лошадь прижавшегося к ее спине всадника, все ближе к той черте, где синий край вбирает в себя небесный огонь ушедшего солнца. Все хуже их видно, их, самих превратившихся в алые и синие облака.
- Вперед, сестра,
мы оставим землю,
мы выйдем в море
небесных свадеб,
и будет солнце
всегда над нами,
и будет всадник
над облаками.
Вперед, сестра,
мы успеем скрыться,
вперед, уже догорает зарница.
Так пламя солнца,
так боль мозолей,
смешавшись вместе,
расплавят слезы.
Сестра, быстрее,
пока мы вместе,
пока нас снова
не разлучили,
пока нам есть
до чего стремиться,
прошу, сестра,
продержись немного.
А с моры лошади клочьями падает пена. Кажется, еще немного, и она застонет, заплачет в голос, прося сил, чтобы суметь, чтобы дойти. Вот-вот ноги ее подкосятся, и она споткнется, покатится по бешено уносящейся назад дороге, упадет, прижав к земле своего маленького всадника.
Алый закат окрасил их в свои цвета, размыл маревом их контуры - и заставил застыть в движении. На полном скаку, вытянувшись струной, замерла в небе лошадь, пряча в густой развивающейся гриве тонкую, звенящую от напряжения фигурку.
"Мы... ты сумела, сестра", - прошептал разметавший алые сполохи ветер.