Аннотация: ...Да и сами они были калачи тертые. Если бы на их месте очутились приятного вида молодые хлопцы, то Ник и сам бы поспешил снять с себя одеженку, дабы не успело пропасть у тех желание...
...С тяжелым сердцем переступив порог ставшей вдруг чужой и неуютной квартиры, не зная с чего начать, присел Ник на диванчик в позе роденовского мыслителя и призадумался. Совсем некстати, в этот горестный момент посетил Ника один из его любимчиков. Обменявшись с милым дружком только приветствиями, отпустил Ник паренька с Богом, как бы предчувствуя, что им помешают в том деле, по какому хлопец пришел. И точно, не прошло и пяти минут после ухода парнишки, как вновь послышались трели звонка, а вслед за трелями послышались требовательные стуки в дверь.
Как говаривал один из немецких писателей* - 'зачастую кажется, что сам дьявол колотит в дверь, но это всего-навсего трубочист'. В этом же случае все оказалось в точности до наоборот. Подойдя к дверному глазку и заглянув в него, Ник обомлел, разглядев знакомую рожу 'щелкунчика', умевшего 'раскалывать' кого угодно. Николай, наивно полагая, что хозяин квартиры имеет полное право не впускать нежелательных элементов и, не прореагировав на требовательные стуки непрошеного гостя, в сильном волнении вернулся в гостиную. Как йог погрузившийся в нирвану, продолжил Ник свои размышления о препятствиях, стоящих на пути последователей Эпикура в стране, где правит 'диктатура пролетариата'. В то время Ник еще не был знаком с высказыванием необычайно популярного одно время в СССР Бертрана Рассела - 'разница между демократией и диктатурой есть в том, что демократия позволяет идиотам избирать правительство, а при диктатуре они сами правят'. Однако нутром чувствовал, что только пришедшие к власти кретины могут установить такие законы, при которых ты не живешь, а только существуешь, витая между серпом и молотом. Не то порежешься о серп, не то ударят тебя молотом.
Стуки тем временем не утихали и от одиночных ударов перешли в замысловатые комбинации, кои выдавали в колотильщике непризнанного таланта в области тяжелого рока. Стук долго не прекращался, как бы возвещая неизбежность прихода таких тяжких испытаний, от которых стараются избавиться даже люди совершившие ужасное злодеяние.
Стукач явно принадлежал к тем, кто готовы 'хоть ногу изломать, а двери выставить', однако поразмыслив, поступил по-ленински - 'пошел другим путем'. Через пару минут, услыхал Ник, как у соседей открылась балконная дверь и, вслед за тем, увидел через тюлевые занавески стройный силуэт 'щелкунчика', ввалившегося на его лоджию. Через оконные рамы приметив фигуру хозяина нехорошей квартиры, сыщик необычайно обрадовался и закивал головой в радостном приветствии. Понимая, что наглецу ничего не стоит разбить стекла и ввалиться в квартиру наподобие Гены-воришки, Ник, хоть и с небольшой охотой, но все же открыл балконную дверь.
Вошедший таким оригинальным способом строгий милиционер, потребовал открыть входную дверь. За ней скрывался напарник ищейки - следователь Бейхреб. Тот не рискнул лезти через балкон, так как явно опасался его обрушения. Такой тушей как он обладал не всякий породистый хряк.
Без долгих предисловий 'гости' заявили, что желают произвести обыск. На требование Ника показать разрешение прокурора, 'слуги закона' только усмехнулись. В это время зазвонил телефон. Не успел Ник сказать и пару слов, позвонившему тестю, как опер выхватил трубку, да так что вырвал шнур из розетки. На том конце провода поняли - что-то случилось. Тем временем, не мешкая 'доблестные' милиционеры вызвали понятых - соседей по площадке и приступили к обыску.
Потребовав от хозяина квартиры выдачи порнографического журнала и. получив ответ, что такого не водится, приступили к поиску желаемого предмета. Милый паренек направился в кухню и осмотр ее начал с мусорного ведра. Тем временем следователь, каким-то чудом поместившись в туалетной комнатенке, стал внимательно разглядывать унитаз, ища на нем, вероятно, отпечатки. Только чьи и с какого места, Нику было непонятно. Боров встал на четвереньки и, оттопырив свой толстый зад, стал принюхиваться к запахам, исходящим из заинтересовавшего его предмета.
Облапив унитаз своими белоснежными и холеными ручками, проницательным своим взором Бейхреб стал изучать все причудливые изгибы устройства, а затем, встав с четверенек, потянулся к сливному бачку. Было забавно глядеть на специалиста с высшим юридическим образованием, когда он, встав на фаянсовое изделие, заглянул и в сам смывной бачок. Удивительно еще, как этот унитаз выдержал его тушу и не раскололся.
Уже через полчаса в квартире образовался такой ералаш, что приехавший к этому времени тесть Ника потерял дар речи, увидав эту живописную картину. В результате героических поисков компромата, ищейки напали на фотографию, изображавшую две пары босых ног, выглядывающих из-под белоснежной простыни. Причем снимки были сделаны с интервалами, так что ступни то располагались на небольшом расстоянии, то приближались друг к другу, а затем очутились одни над другими. Именно эта позиция и показалась сыщикам чересчур подозрительной. Фотография была с надписью - 'это я снял в Амстердаме'. Подпись была неразборчива. Пристав к Николаю, с вопросом - чей это почерк - и не получив ответа, молодчики даже не догадались взглянуть на многочисленные письма и открытки, которые вывалили они на пол. Любой осел и тот бы определил, что почерк на фото совпадает со многими подписанными конвертами, присланными Нику его 'дружком' из своих многочисленных зарубежных командировок.
Увидав, на стене в спальне, фотопортрет Высоцкого, менты неодобрительно поглядели на Ника и скривились в злобной усмешке. Злость так и выпирала из подонков, служивших так рьяно подлой власти, которая всеми возможными способами преследовала и гнала с Родины настоящих поэтов. Поэтов, которые не славили ее в своих стихах, а показывали ее подлинное лицо.
Приобщить портрет к изъятой фотографии все же не решились, так как на этом фото поэт не был раздет и к тому же незадолго до этого благополучно умер. Зато с двойным усердием стали копаться в бумагах и обнаружили трактат 'Ветви персика'
Роясь в бумагах Ника, обнаружил 'щелкунчик' странную таблицу, на первый взгляд похожую на шифровку из закордонного шпионского центра с заданием развращать советскую молодежь. На поставленный прямо в лоб вопрос, - что это такое - тупица получил тут же и ответ - график менструальных циклов. Обнаружил вскоре неуемный сыщик странный, розового цвета вытянутый резиновый предмет с выступами и пупырышками. Опять задав дурацкий вопрос, услыхал в ответ - многоразовый презерватив. А на ушко шепнул ему Ник, любивший дразнить гусей:
- Осторожно, он плохо вымыт:
Брезгливо отбросив от себя одно из выдающихся изобретений человечества, ищейка, проклиная в душе свою профессию, принялась подсчитывать трофеи. Улов был небогатый - упомянутая выше фотография с четырьмя ступнями и перепечатка трактата. Оригинал же произведения неизвестного индийского писателя находился под арестом в самой главной библиотеке страны, носившей имя вездесущего до сих пор Ленина. Трактат выдавался для ознакомления с ним в читальном зале только специалистам по сексологии или настоящим знатокам этого дела, каковым, разумеется, являлся 'дружок' Николая. Сей литературный труд отличался от знаменитой 'Кама Сутры' только тем, что был намного скромнее и без иллюстраций. И, слава Богу! Увидав такие картинки в те времена, когда 'у нас секса не было', новые знакомцы Николая, упали бы, пожалуй, в обморок.
Следователь Бейхреб, торжественно объявил свое решение о конфискации сих 'доказательств' преступных действий хозяина квартиры, составил протокол и заставил Ника расписаться о произведенном изъятии таких опасных для советской власти предметов. С любовью и с состраданием, испытываем мы которые к людям ущербным и убогим, глядя ему в заплывшие глазки, Ник расписался, хотя никак не мог уложить в голову, - какую пользу извлекут доблестные советские милиционеры из юмористической фотографии и безобидного трактата. Тем более что сие исследование индийского ученого Ник не только не распространял, но не показывал даже своим любимцам, - причем по очень прозаичной причине - он забыл о его существовании. Да и нет особой нужды человеку с фантазией, держать под подушкой руководство к действию при старых как мир утехах.
Глядя на недовольные хари блюстителей порядка, посочувствовал им Ник, - улов сыщиков оказался небогатым. Вероятно, менты рассчитывали найти кое-что посущественнее - списки и фотографии любовников, а то и дневник. Однако на беду пинкертонов Ник был достаточно разумен, чтобы не вести дневников.
Попросив понятых засвидетельствовать изъятие 'доказательств' вины подозреваемого еще неизвестно в чем для соседей, легавые* предложили Нику пройти с ними в отделение милиции. Тесть же, по простоте душевной, предложил довести всю компанию до отделения, дабы поскорее покончить с этим недоразумением, как он полагал. Ник удостоился чести сидеть на заднем сиденье между 'щелкунчиком' и 'боровом', всю дорогу бережно прижимавшим к своей широкой груди добытые с таким великим трудом и усердием 'трофеи'.
Через пяток минут приехали в логово пресмыкающихся перед 'родной советской властью' гадов. Гадючник представлял собою кирпичный неоштукатуренный четырехэтажный барак со стенами из кирпича. Барак был неоштукатурен и не побелен. С подтеками на стенах, с мутными стеклами зарешеченных окон, за которыми ежедневно, как ходили слухи, ежечасно и мучили людей. Пыточные камеры размещались в подвале, но Ника провели сперва в кабинет Бейхриба.
Следователь с важным видом принялся шелестеть бумагами. Ник же, не теряя времени, стал рассматривать 'слугу закона', кого-то ему напоминавшего, но кого - никак не мог припомнить.
Толстая шея защитника невинных отроков удачно гармонировала с жирным пузом, предательски выступавшим вперед несмотря на туго затянутый ремень. Облик борца с преступностью начисто лишен был интеллигентности. Увидав забегавшие вдруг глазки по одному из малочисленных пока листочков в тоненькой папочке с крупной надписью 'Дело' и приметив, что хозяин кабинета начал глотать слюну, Ник вспомнил строчки одного из поэтов, - 'в блокнот ваш капает слюна - вопросы будут, видимо, о спальне?'...
Пока Бейхреб сглатывал слюни, сама собой разрешилась и загадка, - кого напоминает этот индюк. Конечно же, артиста, сыгравшего роль противного и мерзкого следователя в фильме 'Блеск и нищета куртизанок', - следователя принудившего Люсьена выдать своего благодетеля, который к тому же, как выяснится позже, окажется отцом юноши. Трагическая развязка романа великого Оноре де Бальзака, по которому и был снят знаменитый французский фильм, потрясла не одно поколение читателей. Еще большее впечатление производил фильм, в котором снялся красивый и талантливый молодой актер. Прекрасный и душой и телом юноша, наложил на себя руки, после того как узнал, кого он предал, а урод и по внешности, и по своим человеческим качествам следователь торжествовал, - как ловко раскрутил свою жертву!
Да. От подобного не жди ни сочувствия, ни проявления здравого смысла. В стремлении получить повышение, награду, новое звание этот тип превзойдет бериевских палачей, - пронеслось в мозгу подследственного. любимому начальнику.
Оторвав наконец-то морду от папки и, уставившись сальными глазками на визитера поневоле, он вопросительно произнес:
- Фамилия, имя, отчество?
Узнав от задержанного, что обучался тот в свое время в Екатеринбурге, следователь, сочувственно заявил:
- Я ведь тоже учился в этом же городе, только в Университете на юридическом факультете.
Такую детину посадить бы на трактор да отправить вспахивать колхозные поля, и то больше бы пользы было для страны, - подумалось без пяти минут узнику. Однако Ник все же постарался придать своему лицу если и не восхищенное выражение, то хотя бы уважительное. Как никак, оба они, оказывается, ходили с учебниками по одним и тем же улочкам и закоулочкам. Вот только один мечтал постичь основы вечно прекрасного, а другой - секреты ремесла сословия в простом народе явно презираемого. Если чьи-либо родители с гордостью говорили окружающим: - Наш сын учится на инженера, летчика, геолога, писателя, художника, музыканта, то родственники будущих сыщиков, следователей, судей и палачей могли сообщить о славной перспективе своих чад только на ушко. Да и то - лишь близким родственникам: Почему? Вам будет трудно это объяснить, уважаемый читатель, если вы живете в подлинно демократической стране, но, надеюсь, скоро поймете сами.
Выполнив все необходимые формальности для установления личности попавшей в его лапы очередной жертвы, ученый юрист приступил к самому главному. Вопросы его, действительно, касались только спальни. Вначале заинтересовался, не в меру любопытный и дотошный, хряк тем, - какие позы, кроме 'рабоче-крестьянской', занимали Ник и его законная супруга, перед тем как уснуть. Бестолочь, видать, не знала, что сексом можно заниматься (даже с большим успехом) и поутру. Затем же, совсем осмелев (или обнаглев), прилипчивый юрист заинтересовался - в какие из трех доступных ему гаваней направлял Ник свой фрегат, и в какую чаще:
Приметив, что лицо подследственного уже выражает не восхищение, а отвращение, борец с осуждаемым Библией грехом, перешел на выяснение отношений, а точнее сношений Ника с 'цыганом'. Причем его совершенно не интересовало то, что Ник дал приют бездомному и голодному парню. Следователя не заинтересовало то, что Ник пытался помочь юноше пережить трудное время. Не интересно было ему узнать и о том, что Ник и сам был трудолюбив, и пытался других отучить от лени; что работу совмещал с учебой, дабы принести больше пользы обществу; что свои, хоть и скромные таланты, не зарыл в землю, а щедро делился ими с людьми. Во многих городах страны около тысячи концертов дал хор под руководством Ника для сотен тысяч зрителей и причем не получая за это никакой дополнительной оплаты. Совершенно было безразлично исследователю в штатском и то, что, прежде всего, Ник всецело отдавался работе, - а в те времена это был главный показатель полезности человека для общества! А кому тот или иной человек отдавался в свободное время, да еще за закрытыми дверями своей спальни, или кто ему отдавался - это не дело государства, тем более 'государства рабочих и крестьян'. У настоящих рабочих и неподдельных крестьян совсем другие заботы! Да и нет времени у них залазить в чужие души. А вот у откормленных за их счет жирных трутней из партийной, милицейской и судейской рати и время было на это, и интерес особый был замечен:
Верно говорил Бальзак: 'Никто не станет разыскивать скрытые добродетели'. Зато выискивать чужие пороки, - какое замечательное хобби! Притом еще и, как выяснилось, хорошо оплачиваемое советским государством.
Далее следователь зачитал показания 'цыгана', где тот с предельной откровенностью описал, куда и сколько раз за ночь совал он свой отросток, но с редкой скромностью забыл упомянуть о своих универсальных талантах в области ублажения любовников. Ведь юноша задолго до знакомства с нашим героем прошел долгую и неплохую подготовку в годы пребывания в школе-интернате, где с большой охотой удовлетворял все мыслимые и немыслимые желания старшеклассников.
С ненавистью глядя в морду хряка, Ник отмел все обвинения в содомии и замкнулся, уже и не отвечая на последующие вопросы. Как бы во сне наблюдал вызывающие у него тошноту шевелящиеся губы следователя и его кривую улыбку, а в это время из головы не выходила сцена недавнего обыска - Бейреб облапывает унитаз. Разве не забавная картина? Только ради того чтобы увидеть это и стоило пройти через все, что предстоит претерпеть нашему герою.
Между тем следователь, исчерпав запас терпения и слюны, со злом захлопнул папку и вызвал дежурного. Обычно полные люди бывают очень добрые, но этот добрый молодец был исключением. Он приказал отправить несговорчивого подопечного туда, где у многих язык развязывается сам по себе, даже от вида того, что там устроили хитроумные легавые - в подвал.
ВСТРЕЧА С 'БРАТЬЯМИ', ОЧНАЯ СТАВКА И ДРУГИЕ ПРОЦЕДУРЫ:
Каждое уважающее себя здание имеет подвальные помещения. Библиотеки хранят в них книги, театры - реквизит, банки - ценности. И лишь советская милиция использует эти помещения не для хранения, а для калечения - причем и душ, и тел. У попавшего впервые в переделку аж дух захватывает от одновременной нереальности и действительности всего происходящего там, куда не проникает ни лучика солнечного света, ни глотка свежего воздуха.
Уже те десять минут, которые успел провести Ник в камере для задержанных, показались ему вечностью, а ведь это было только началом! Тускло светящая лампочка освещала каменный мешок размером два на три метра. У дальней стены увидел он сооруженный деревянный настил, на который и присел в страшном смятении чувст. Из коридора доносились грязные ругательства не то ментов, не то их жертв. Ко всей этой прелести добавлялись и отвратительные запахи из, наверное прямо в коридоре расположенного туалета.
Вдруг открылась дверь и охранник, схватив за руку отшатнувшегося было от вида звериной морды тюремщика Ника, потащил его по коридору. Открыв другую камеру, стражник быстренько втолкнул туда горемыку.
Увидав перед собой не то людей, не то привидений, почему-то наголо обритых и в поношенной одеженке, уставившихся на него тяжелым, свинцовым взглядом, Ник оцепенел от ужаса. Да вспомнив, что 'человек человеку - друг, товарищ и брат', порешил, что ничего особенного с ним не произойдет, да не тут-то было:
'Друзья и товарищи' бережно, но быстро сняли очки с Ника, и как по команде, сперва поприветствовав нового 'товарища' несколькими ударами, с остервенением набросились на него, как десять братьев на Иосифа. Только в отличие от родственников библейского красавца, снявших с любимого братца верхнюю одежду, эти, видать, вознамерились снять с новенького еще и одежду нижнюю и отдаться охватившей их по наущению поганых легавых гнусной похоти. Ник, не привыкший к такому неделикатному обращению, принялся возмущаться и отбиваться от негодяев. Те, хоть и в полумраке, но быстренько разглядели что 'брат' гораздо старше того возраста, который так привлекает охотников до свежатинки.
Да и сами они были калачи тертые. Если бы на их месте очутились приятного вида молодые хлопцы, то Ник и сам бы поспешил снять с себя одеженку, дабы не успело пропасть у тех желание. И, моментально оценив ситуацию, Ник принялся орать во все свое горло, требуя от бандюг пойти прочь, а от тюремщиков открыть двери, дабы или самому выскочить вперед шайки или оборванцам дать убежать вперед. Ведь не для подобной встречи с Ником держат здесь этих отпетых негодяев:
Удивительно, но дверь тут же открылась и 'Иосиф' смог ускользнуть от своих 'братьев' целым и невредимым, только без очков и кожаного пиджака. А посему строптивый арестант наотрез отказался возвращаться в камеру, покинул которую он несколько минут тому назад. Пришлось стражнику требовать от сволочей вернуть чужие вещи, что те с большой неохотой, но исполнили.
'Спаситель' завел Ника обратно в камеру для подозреваемых, и у него оказалось всего несколько минут для обдумывания того, что же все-таки случилось. Ник еще не знал, что менты не имели никакого права заводить его в камеру для уже осужденных, - в той камере были те, кого привезли сегодня на суд и уже осудили. Более того, - это было строжайше запрещено Законом. Лишь через десяток лет, прочитав в газете признания самого всемогущего когда-то зятя Брежнева и по совместительству заместителя министра внутренних дел - Чурбанова, узнает Ник, что запугивать подозреваемых тем, что кинут их для утех уголовников - активных гомосексуалистов - это обычная практика 'поганых ментов'. И не делают они исключения даже для СВОИХ! (А что, зам. Министра МВД не знал об этом раньше, - до того как попал в застенки сам?).
Уже через десять минут не осужденный еще уголовник-следователь потребовал доставить предварительно уже 'обработанного' осужденными уголовниками Ника на допрос.
Началась новая бодяга. Вопросы посыпались как из ведра, но Ник только глядел с ненавистью на 'юриста', сам себе задавая про себя вопросы. Знают ли родители этого поганца, чем занимается их сынок на самом деле? Есть ли жена и дети у подонка, который отрывает от семей глав семейств и терзает их, пусть и за что-либо серьезное. До каких пор высшее милицейское и прокурорское начальство будет терпеть этот произвол 'органов'? Когда же, наконец, пыточные подвалы гадючников станут доступны для журналистов? Ведь пока репортеры сведущи лишь о том, что происходит в полицейских участках Африки или в тюрьмах Америки.
Костолом был страшно удивлен, что после применения к клиенту своего излюбленного и проверенного годами 'метода' Ник совсем замкнулся и не показал никакого расположения к сотрудничеству со славными и доблестными 'органами'. На помощь ему пришла миловидная и добрая на вид женщина с гнойной фамилией - не то Чирьева, не то Прыщева. Она представилась Нику заместителем прокурора района. Более всего ее интересовало две вещи, - чьи это ступни изображены на изъятой у Ника фотографии и не терял ли Ник сознания во время знакомства с теми, кто набросились так дружно на их нового 'подопечного'.
- А зачем вам нужно, чтобы я терял сознание? - спросил Ник, на что обладательница гнойной фамилии уклончиво ответила:
- Ну, может быть, они причинили вам кое-какие повреждения?
- В какой области вам бы хотелось, чтобы были эти повреждения?
- Да мало ли в какой? Может вас требуется отправить на экспертизу.
- Нет уж, увольте. Ничего они со мной не сделали, во всяком случае, того, чего бы вам так хотелось:
На этом беседа с миловидной дамочкой закончилась, и Ник попал опять в руки квазимоды. Тот уже приготовил для Ника сюрприз. С радостной улыбкой объявил хряк, что завтра произойдет очная ставка с одним из потерпевших.
- А где вам удалось найти 'потерпевшего'? Я в жизни никого не обижал, во всяком случае, каким-либо действием. Может, словом кого и обидел, так люди обычно сами меж собой разбираются, без вашего непрошеного участия - парировал Ник.
Ничего не ответив, поклонник строгих правил общественной морали вызвал дежурного и приказал увести строптивца. Первая ночь арестанта не оказалась скучной, - ближе к полночи перевезли его в подвал Центрального отделения милиции. Там обнаружил он товарищей по несчастью - подпитого, одетого в рванье мужичка, разбитного парня раздетого по пояс и еще пару мрачных типов, уроженцев из теплых краев необъятной родины. Хорошо, что были они без кинжалов, которые являются непременным атрибутом национальных костюмов этих славных горцев и, как говорят знающие люди, очень гостеприимных хозяев. Бессонная ночь прошла благополучно, - благодаря своему бдению Ник не потерял ни чести, ни пиджака. Но сколько ночей может выдержать человек без сна?
С утра пораньше Ника увезли в сером автозаке обратно. Каково же было его удивление, когда при выходе из железной коробки на колесах увидел неподалеку стоящую Люси. Муженек успел сообщить женушке о случившемся в камере для осужденных и попросил заявить об этом прокурору города. Люси подбежала с пакетом с едой, но встречающий конвой усач в серой форме выбил его из ее рук молодой женщины. Зато милостиво принял от нее черный свитер для арестанта (это шерстяное изделие с тех пор не видел никто, кроме усача).
Во время построения привезенных 'гостей' новому хозяину свитера не слишком понравился испепеляющий его взгляд Николая. Разбойник с погонами, на которых просматривалась одна лычка, со всей своей молодецкой силы ударил хорошо набитой рукой в грудь своего подопечного. Раздался хруст ребер. Удар сразу же принес страшную боль. С этого момента к психическим страданиям несчастливца добавились мучения и физические, - каждое движение приносило трудно выносимую боль. То, что не получилось вчера у уголовников, сегодня с лихвой возместил мент с усами 'под Дзержинского' .
В камере для задержанных Ник уже был не один, - народу было столько, что даже присесть на корточки было негде. Палача в камере не было, но пытки над людьми все же проводились. Если зловоние, духоту и отсутствие свежего воздуха еще как-то можно было переносить, то отказ тюремщиков вывести узников на оправку, можно было стерпеть лишь до поры до времени. Уже через пару часов те, кто понаглее, стянули с одного бомжа сапог и приспособили его под : писсуар.
Понемножку начали выдергивать на допросы то одного, то другого. Пришла очередь и Николая. Увидав полюбившуюся ему морду хряка с дипломом юриста, Ник наотрез отказался от всех следственных действий, пока его не отвезут на медицинскую экспертизу. Похоже было, что натренированная скотина сломала ему не одно ребро. Правда, в свое время самого Адама* лишили ребра, но это сделал не мент, а сам Господь Бог, причем таким образом, что Адам ничего и не почувствовал, - так как спал в те дни еще сном праведника. Причем Господь из этого ребра сотворил новое творение. Да такое, что Адам быстренько примирился с потерей!* А тут ни с того ни с сего тебя бьет какая то сволочь, и ты еще будь благодарен, что он не зашиб тебя до смерти. Ник потребовал бумагу и ручку, и накатал заявление на имя прокурора города.
Рассаднику 'социалистической законности' не оставалось ничего делать, как привезти Ника в травмпункт. После того, как его мучитель зашел в кабинет и долго шептался с врачом, Ник понял, что они тут все заодно. Врач даже не послал Ника сделать рентгеновский снимок, - он просто на глаз определил, что перелома нет, а боль оттого, что 'вы, наверное, неосторожно упали'.
Наступивший день не принес освобождения, на которое, в тайниках души, надеется каждый, узник. После 'экспертизы' Ника опять доставили на его новое место жительства. Свиноподобный следователь пригласил Ника пройти в другую комнату, где тот и увидел 'потерпевшего', вызванного для очной ставки. Потупив скромно глазки, посреди комнатки сидел воришка, принял которого сперва Ник, как вы помните, за ангела.
Красавчик, неизвестно сколько просидевший тут в ожидании встречи с тем, кого он обокрал и предал, увидав, введенного в кабинет Ника, слегка вздрогнул и втянул шею в плечи. Паренек уже не показался арестованному таким привлекательным, как в тот злосчастный для Ника день, когда, видать, сам дьявол свел его с ним.
Ретивый служитель не прекрасных муз, но уродливых уз 'пролетарской законности' предупредил парочку, что каждый из них должен только отвечать на его вопрос к одному из них и ни в коем случае не разговаривать друг с другом. Затем почему-то вышел из кабинета. (Наверняка, оставил под столом магнитофон).
Ник тяжелым взглядом окинул ставшего таким вдруг маленьким иуду и произнес лишь внятно одно слово, но тяжело ударившее изменника:
- Вор.
Тот совсем уменьшился в размерах, но при появлении следователя выпрямился и опять вырос прямо таки на глазах. Как все же ободряет некоторых убожеств близость начальства, показавшего тебе вдруг свое расположение.
Ученый сурок социалистической юриспруденции уткнулся в папку и, найдя нужное место, прочитал 'признание потерпевшего' - 'Николай Николаевич предложил мне выпить вина, и я согласился. А было мне тогда 13 лет'.
- Это правда? - обратился он к начинающему 'алкоголику'.
- Правда, - ответил тот.
Ник попробовал было возразить - мало того, что он не поил этого лжеца, но и тогда, когда тому было 13 лет, да и сам то был за тридевять земель от Краснопыльска и в глаза его не видел. Но борец с пороками, похоже, не любил возражений и продолжил забавное для себя чтение:
- Далее Николай Николаевич предложил мне заняться мужеложством, и я тоже согласился:
- Правда это? - искусно изображая на своей роже недоверие, вопросил хряк.
- Правда, - скромно потупя глазки изрек отрок.
- Ну, ты и дурак, - произнес про себя Ник, и попробовал мысленно послать эту фразу противной стороне.
Вспомнив же, что 'услужливый дурак опаснее врага', охватившее его было сострадание к придурку перешло в омерзение. С каким же мерзавцем и глупцом свела его судьба. Неужели он не соображает, в какое положение он самого себя ставит, подтверждая то, что написал в протоколе допроса следователь. Ник тогда еще не знал, что эту уловку - писать все 'показания' своей собственной рукой советские следователи со времен незапамятных используют на беду тех, кто затем подписывается под этой писаниной. И, зачастую, допрашиваемые не обращают внимания на оставляемые с умыслом пробелы в тексте. Только позже открывают они для себя, что их 'признания' стали более солидными и полновесными:
На этом очная ставка была закончена. Теперь несказанно обрадованный юрист имел все, что ему требовалось. Уже через полчаса милицейский газик помчал его и впихнутого в тесный задний отсек Николу в учреждение, о котором по городу ходили мало приятные слухи.
Счастливый юрист отныне заимел в папочке 'показания' двух свидетелей 'страшного преступления'. То, что 'свидетели' по 'делу' - вор-домушник и Игорек - карманный воришка - и сами, выходит, проходили активными участниками сего занятного процесса, уже было совершенно не важно.
Последуем же и мы за этой парой. Юрист, как и положено образованному человеку, пропустил Ника вперед, помогая тому найти дорогу к заветной дверце:
- Прямо: Направо: Налево: Сюда.
Открыв массивную дверь, ведущую в царство пробирок, колб и прочих стекляшек, увидал Ник человека в белом халате, чрезвычайно обрадовавшегося при виде очередного пациента. Какое, видать, все-таки счастье - заниматься своим любимым делом, да еще и получать при этом зарплату!
Доктор ласково попросил Ника повернуться к нему спиной, снять брюки и нагнуться, дабы ему и его напарнице - старой карге, тоже в белом халате, - удобнее было исполнить свой профессиональный долг. Для человека, у которого все ребра целы, это было бы не трудным заданием. Для Ника же к боли душевной прибавились страдания дополнительные, понять которые может лишь тот, кто хоть раз в жизни, но тоже 'неосторожно упал'. Но что делать? Пришлось подчиниться: Нагнувшись, Ник закрыл глаза, как страус, который в минуту тревоги думает, - раз он закрыл глаза, то и опасность исчезла. Однако, услыхав предательский скрип двери, открыл Никола один глаз и что же? В приоткрывшуюся щелку дверного проема увидал он, хотя и в перевернутом виде, знакомый пятачок свиного рыла: Затаив дыхание, боров, не выдержав одиночества, тоже принимал участие в осмотре пациента на весьма неприличном расстоянии.
Бедный доктор, надев на палец резинку, засунул этот своеобразный инструмент в отверстие, которое преобладающее большинство людей скромных и порядочных тщательно скрывает от посторонних, и повертел им во всех доступных направлениях. Затем вместо пальца вставил туда какую-то трубу, вероятно подзорную: Спустя несколько минут, со вздохом не то радости, не то огорчения, произнес:
- Сфинктер слегка ослаблен. Однако посторонней жидкости не обнаружено.
Его сообщница по осмотру, на лету подхватила слова эксперта и неотложно записала их на бумагу, дабы добрый доктор не передумал и не произнес что-либо опровергающее его 'диагноз'.
Интересно, а чей сфинктер служит у них эталоном? Доносчика? Дознавателя? Следователя? Начальника милиции? Зам. прокурора с гнойной фамилией? Самого судебного эксперта? - подумалось нашему герою.
Вслух вопроса он, разумеется, не задал, лишь подтянул брюки и застегнул прореху. Не зная, надо ли благодарить докторов в таких случаях, так в сомнении и вышел в коридор клиники, где его поджидал любопытный хряк. Получив от эксперта заключение о подозрительной ненадежности сфинктера подозреваемого, с расплывшейся от удовольствия физиономией, следователь пошел вперед, указывая пациенту толстым своим задом дорогу к выходу.
Привезя жертву в свою берлогу, ее хозяин с тихой радостью объявил Нику, что с этой минуты тот уже не подозреваемый, а обвиняемый. Далее принялся опять докучать своими вопросами о спальне. Заинтересовался он и тем, - не приставал ли Ник к жене с недостойными советского человека предложениями, (намекая на всякие там выкрутасы в этом деле). Получив отрицательный ответь, пробурчал:
- Ну, это мы проверим.
Хотел было Ник ему сказать, что для такого контроля ему надо будет выпустить его хотя бы на одну ночь, а самому спрятаться под кроватью, но передумал, - 'не буди спящего пса'. Злить злого человека - дело рискованное.
Далее горемыка попал на аудиенцию к новому следователю - Кобелиной. Если до этого к нему обращались на вы, то эта фельдфебель в юбке, отбросила телячьи нежности и, без всякого на то спроса, перешла на ты:
- Ты тут написал прокурору жалобу на нашего работника. Так вот мне поручено вести это дело.
Глядя на Ника с превеликой строгостью и с материнской укоризною, как будто это он сломал ребро милиционеру, а не наоборот, принялась Кобелина заполнять протокол допроса.
- Тоже мне, подумал Ник, - нашел, кому жаловаться-то? - 'ворон ворону глаз не выклюнет'. Они ведь 'блюдут честь мундира' и своего в обиду не дадут.
Не дав узнику передохнуть от фурии, нарисовалась вскоре и обладательница гнойной фамилии. Чирьева не только не пожурила Ника за обращение к городскому прокурору, но и принялась уговаривать жалобщика забрать заявление обратно. Аргумент в оправдание мясника с одной лычкой на погонах у нее был железный - 'такая у него работа'.
Не получив согласия от строптивца, дамочка принялась опять выяснять - чьи же это все-таки ноги изображены на фото, которые с таким трудом и великим потением добыли во время обыска Бейхреб и Крюкин.
- Это же мужские ноги, - беспрестанно твердила прокурорша.
Ник, приметив в ней большего знатока в этой области, чем он сам, не стал возражать. Но и соглашаться не стал - он и в самом деле не знал, чьи же это ступни торчат из-под простыни.
Изображая из себя ходячую, а точнее сидячую в данный момент добродетель, дама аж заерзала на стуле от праведного возмущения, когда принялась зачитывать вслух показания 'цыгана':
- И что вы на это скажете?.. В какой день вы вступили с ним в половую связь?
- Ну не в Международный же женский день, - вдруг неожиданно для самого себя ответил мужеложник.
Получив полупризнание от упрямца, прокурорша подобрела и ласково защебетала:
- Да ничего особенного в этом нет. Не вы первый, не вы и последний. Подпишите явку с повинной, то есть добровольное признание, и я дам санкцию на освобождение вас из-под стражи. Пойдете домой под подписку о невыезде. Приступите к своей любимой работе, причем уже завтра.
Ее голосок звучал все мягче и ласковее и Ник, как Одиссей, зачарованный пением Сирены,* сдался. Более всего его обезоружило обещание того, что вернется он к своей любимой работе. Ведь для советского человека работа - святое дело. Не зря по стране ходил неопубликованный стишок - Нам солнца не надо - нам Партия светит. Нам хлеба не надо - работу давай!
В обмен на обещание непременно отпустить его, прямо сегодня, аферистка еще и принудила нашего осла написать заявление об отказе в расследования факта нанесения ему увечий, то есть повреждений, нанесенных ему посредством кулака доблестного работника застенков советского рай отдела милиции.
- Пока я совершаю кое-какие формальности для вашего освобождения из-под стражи, вам придется провести еще немного времени в камере для задержанных. Я обещаю, что сегодня вас уже не повезут на ночь в центральный отдел, как вчера, - с убедительной интонацией в голосе произнесла дама. И, приветливо кивнув своей маленькой головкой, удалилась. Свое обещание о том, что сегодня узника не повезут туда, где провел он бессонную ночь, оберегая себя и одежду от покушений, она исполнила:
Ник, вполне мог бы выспаться и в ставшей ему немного родной камере в подвале, если бы не понял с наступлением потемок того, - что же он натворил. Да и как не понять, - прошел час, другой, третий, четвертый, пятый. Всех остальных задержанных, и тем более осужденных в этот день бедолаг, уже увезли - кого в центральную ментовку, кого в тюрьму. Только к его двери никто не подходил с ключами.
Лишь далеко заполночь, устав сидеть в позе Меньшикова в Березове, растянулся Ник на деревянных нарах, согнав с них предварительно наглых тараканов. Насекомые были худые, но проворные и быстро освободили место новичку, рассчитывая дождаться того момента, когда тот заснет и на то, что в его карманах тогда-то и можно поискать хлебных крошек.
На горе тараканов, узник все ворочался да ворочался с боку на бок. Да и кто на его месте мог бы заснуть безмятежным сном? Ругая, прежде всего самого себя, за слабость и кляня на все корки распроклятую доносчицу, 'родную' советскую власть и ее бдительных милиционеров, лживую дрянь из прокуратуры - эксперта по мужским ногам, Ник стал прощаться. Но не с жизнью! Иначе книга на этом месте бы и закончилась...
![[]](/img/s/sudenko_n_n/arest-1/ozarenie2004osen.jpg)
![[]](/img/s/sudenko_n_n/arest-1/molitva.jpg)
![[]](/img/s/sudenko_n_n/arest-1/ozarenie_zolotoi_fond.jpg)