Аннотация: впрочем, это только мой опыт отсутствия опубликовано в журнале Бориса Стругацкого "Полдень, XXI век", #6/2004
Солнце дважды разменяло небо. И ничего не случилось.
За ними не вернулись.
...
Катька помешала золотистые колечки картошки, выудила одно и захрустела им, жмурясь.
ещё минутка-две
Только она во всем этом огромном доме (а может, чем чёрт не шутит, и во всём этом пыльном городе) так жарила картошку. Нарезая её тонкими кругляшами, а лук - хрупкими палочками. Успевая при этом выглядывать в окно и задирать лохматых голубей.
Только она одна из всего курса вместо откровенного "в голове болит последний зуб" или не поддающегося проверке "а мы любили" слушала
заметая следы, убегая по ветру
я заметил тебя незаметную светлую
и дождь бил по рукам, не дал тебя рвать
"Одна она..." Нет, эту песню она почему-то не любила.
потому что враньё
Ещё враньём было пользоваться тушью ("Канешно! При таких глазищах!"), обедать в пиццерии, гадать, коньяк с апельсиновым соком, шляться по Бродвею (вообще-то проспект Космонавтов, но кто помнит?), обсуждать "Танцующую в темноте", кофе с молоком, качать рефераты из Интернета,
неинтересно
Катька оборвала решительно синий цветок над конфоркой и озаботилась поисками Кухонного Зайца. Потрёпанный ушастый, стесняясь своих подпалин, существовал на ручке холодильника... Через секунду-другую он вернулся на место с нешуточным жаром, а сковородка оказалась по центру стола. Между хмурым чайником, болтушкой
ну, кетчуп это с майонезом
и помидорами, сгинувшими в сырной крошке. Катька пошукала в буфете чашку, вилку и крохотную плетёнку для хлеба. Вилка познакомилась с салфеткой, чашка искупалась под краном и отправилась в те же гости, душистые ломтики бородинского обрели временное жилище.
пол-одиннадцатого
Катька прокралась в спальню, приоткрыла дверь, подглядывая.
Максим тяжело дышал во сне. Всхлипывал.
Комната ещё дремала, укрывшись за плотными шторами. Трюмо, показав Катьке язык, проглотило лампочку, неосторожно зажжённую в коридоре. Затем в углу произошло незначительное (один-два балла) шкафотрясение, и на пол мягко опустилась пушистая клякса.
Обладатель столь странного для кота имени, однако, не согласился. Он поизучал ворс ковра, облобызал себя. И метнулся из комнаты, загребая лапами.
чушка игривая
Максим скрипнул зубами, дёрнулся, освобождая одетую в одеяло руку. Затем приподнялся на локте и спросил что-то невнятно. Катька шагнула в комнату.
- Ксимушка, вставай, а? Я завтрак накрыла...
И вдруг подломилась, обнимая.
...
Вчера утром они первый раз вышли из дома.
Им оставили маленький магазин в двух шагах от подъезда, двести метров асфальта, огрызок газона с тенью качели, десяток голубей, скамейку и немного неба без облаков.
В магазине тихо гудел кондиционер. Они купили вина и два пакета всякой всячины; деньги - растерянно оставили у кассового аппарата на тарелочке с трещиной.
Потом Катька кормила голубей, расковыряв бок чуть тёплого батона, а Максим курил у обитых жестью дверей...
Нехитрая яичница боролась за право называться обедом и победила-таки, заполучив в помощники кубики колбасы да стружку сельдерея. Томатный сок выиграл тендер у молока и персикового компота.
Солнце пачкало обои, стучался в стекло тополиный пух. Катька кидалась в Максима кубиками рафинада, он снисходительно терпел и грозился принять меры. А спустя час они истошно любили друг друга, плакали и шептали, обнявшись, что-то неразборчиво горячее...
И плыли в сумерках шпили свечей, и светилось в бокалах "Алазани", потрескивала спичка, облизывая оранжевым языком палочку "Винстона"; на стене в коридоре застрял на шести пятнадцати "Ориент" - они отчаянно усмотрели в этом добрый знак; небо сожрало закат и день кончился.
...
Позавчера... да.
Катька ящерицей скользнула из аудитории, едва стрелки часов сошлись как надо. Пропустила ленту поручней, и - повезло - втиснулась в лифт.
третий, второй
У барьера на выходе оскалился охранник. Не поднимая глаз, мимо - в душный июль. Шестнадцать ступенек... На девятой воздух вдруг загустел и обжёг ей горло. Другой боли Катька, как и многие, уже не почувствовала; в короткой агонии запрокинула голову к небу, и в глаза её стремительно ужалило солнце.
динди-дай, динди-дай
Тысячи визгливых колокольчиков беззастенчиво будили, звали и требовали. Студентка четвёртого курса исторического факультета Екатерина Авдеева послушно открыла глаза...
- Они сказали что-то вроде "ожидание" или "задержка", потом - определённо "подарок", а третье я не поняла: но оно было холодное и пахло ветром,
чужим
а потом были огромные такие песочные часы.
и они дважды истекли закатом
Максим растёр подошвой окурок.
- "Отсрочка", "награда" и "транзит". Два дня. Я услышал так, если мне сказали то же, что и тебе.
Скамейка у подъезда. Небо без облаков. Тень качели в траве.
- Это наш номер, Катя. В транзитной гостинице. А поезд через два дня.
- Если мы даже и умерли, - Катька укусила веточку тополя, - если все умерли, всё равно... пойдём домой.
Максим нашёл губами её мокрое от слёз лицо.
- Пускай два дня, Ксимушка, пускай всё что угодно, сейчас пойдём домой, прошу тебя.
...
День набирал силу. Пятна света безуспешно искали в мойке грязную посуду: сковородка и прочие мирно почивали на сушилке. Где-то рядом, рискуя попасть в резонанс с холодильником, урчал кот. Максим курил, бросив локти на подоконник; с неудовольствием поглядывал на воркующего соседа: тот, балансируя на краешке, невозмутимо глотал крошки.
заметая следы, убегая по ветру
я просил тебя: "светлая, будь же и смелою"
Катька оборвала незнакомый мотив.
- Ксимушка, - позвала она, появившись из ванной, где уже минут двадцать наводила безумную чистоту. - Ксим, а уже полдень скоро.
- Ага, - Максим не обернулся.
- Может, - голос её сломался, - не вернутся они, а? И пусть небо это, без облаков, пусть магазин этот странный... Нам же всё равно здесь хорошо, Ксимушка? Может, не будет поезда этого твоего гадского?
Максим выпрямился, затянулся жадно.
- Не будет, Кать, не будет, - сказал он, щурясь в квадрат окна, где в невидимых пальцах уже крошились последние островки асфальта, таяли голуби и собиралось с силами солнце.