Субботин Анатолий Павлович : другие произведения.

Мухи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Но взгляните на меня: разве я похож на вора или на предпринимателя!? Вы меня обижаете! Что вы хотите от философа? Что вы хотите от поэта? Чего ты хочешь?

МУХИ

  

Памяти Вани Вершинина

  
   Вчера снова приходила эта блядь управдом. Я хоть и в телогрейке на голом торсе (последнюю рубашку загнал накануне), хоть и в дырявом на заднице трико, но встретил ее с достоинством. Учтиво кивнув головой (ни дать, ни взять - поручик в отставке), я указал жестом руки на единственную табуретку. Я сказал: "Добро пожаловать в мое скромное жилище! Чем могу"? Но где этой дуре понять мое благородство или, по крайней мере, отдать должное моему чувству юмора! Прямо с порога (пройти не осмелилась: знает стерва, что здешний потолок имеет милитаристские наклонности и норовит сбросить на вас бомбу штукатурки), с порога, говорю, завела она старую песню. "Что вы можете! - зачастила (видимо, мой изысканный слог задел ее за живое). - Вы даже комнату не оплачиваете! В последний раз вас предупреждаю. Если в течение трех дней не, то будете иметь дело с милицией.
   Я, дабы не зажечься от нее, не сорваться, сосредоточился взглядом и мыслями на ее ногах. Я пытался представить себе продолжение ее ног под юбкой. Я думал: интересно, какое у нее влагалище? Однако воображение мое работало вяло. Сказывался образ жизни, который я вел все эти годы. Мне было все равно, было равнодушно, и ее резкий голос начал раздражать меня.
   Я мог бы возразить ей. Я мог бы вывести ее во двор и показать надпись, размашистую, красно-кричащую, расположенную между двумя этажами нашего дома:

ИЗНОС - 205%!

   (Интересно, а у меня какой износ?) Так чего же она хочет от меня? Чего ты хочешь?
   Я мог бы, доверительно положив руку на ее плечо, сказать, что я не жаден и умею расставаться с деньгами. О да, я умею расставаться! Послушайте, у меня было столько женщин, сколько у Иисуса земных лет. Где они все теперь! О да, я умею переносить боль. Но взгляните на меня: разве я похож на вора или на предпринимателя!? Вы меня обижаете! Что вы хотите от философа? Что вы хотите от поэта? Чего ты хочешь?
   Я мог бы возразить ей. Но я не проронил ни слова. Бессмысленно метать бисер.
   Между тем она почти торжественно вручила мне хлопушку и баллончик с каким-то ядом. Типа дихлофос. Я не скрыл изумления. А это еще зачем? Как!? Разве я ничего не знаю об указе истребить всех мух? Впервые слышу. Да где вы живете? В подвале, как видите. Нет, газет я не читаю, радио у меня нет, чем заняты другие, мне наплевать.
  -- Но теперь вы в курсе, - сказала она. - Средство я вам оставила. Теперь чтобы ни одной мухи тут не было! Вон они у вас тучами жужжат.
  -- Это жужжит лампочка, - сказал я, - она хочет перегореть.
  -- Что вы мне говорите! - управдом вновь стала накаляться. - Я не слепая, вижу. Вон они черные летают.
   Тогда я спросил ее о других насекомых. Какую линию поведения мне выработать в отношении их? Как быть, например, с клопами, тараканами, комарами, пауками или, скажем, мокрицами? У меня все есть. Но оказалось, что указ для них не писан. Значит, только мухи? Только мухи. Что ж, это значительно облегчит мою задачу.
   Она стояла передо мной гладкая и ухоженная, как цветок в горшочке, в белой сорочке, не хватало только пионерского галстука на шею. Вожатая! Вопреки моей воле, грубо расталкивая текст, вылезает тут слово "лагерь". Читатель, я не хотел его! Я стоял перед ней в телогрейке, небритый. Кожа моих щек была им явно велика. Трико болталось на моих ногах. Да полно! Есть ли там ноги? Не пусто ли? Я проверил рукой. Какие-то ноги там все же были. Как пайку, я прижимал к груди баллончик с дихлофосом. Наталья Алексеевна, а что такое "ебаться"? Зека N 1001, это плохое слово! Никогда больше не говори его.
   Я стоял перед ней и чувствовал себя стариком, хотя был старше ее лишь на несколько лет. Меня слегка мутило. Я 3 дня ничего не ел, кроме корки хлеба. Я 3 года ничего не пил крепче воды. 3 года держать русского человека без водки! Это фашизм. Они занялись истреблением мух. Какая прелесть! И как это похоже на них! Но только они не там ищут. Хорошо, допустим, я перебью мух в своей конуре. Но это не решит проблемы. Настоящий источник заразы не здесь. Вы не там ищете! Я подвел управдома к окну.
   Мое окно вбито в землю по самую грудь. Мимо него проходили различные ноги. Вот прошли ноги, одетые в джинсы. Вот проплыли голые, женские. Вот просеменили кирзовые сапоги. Людей не было видно. Но в перспективе, в отдаленье виднелся белый дощатый сортир. Этот возвышался в полный рост. Кивнув в его сторону, я сказал управдому: "Вон настоящий рассадник"!
   Открытия не состоялось. "Мы уже приняли меры, - сказала она. - Завтра отхожее место сравняют с землей". "Но куда же я буду ходить"? - вырвалось у меня, хотя я тут же подумал: впрочем, черт с ним, с сортиром, все равно голодаю! "Похождения придется прекратить! - сказала она очень серьезно. - Для этого существуют ночные горшки. А содержимое закапывайте в землю. Ночью же, без свидетелей".

НО ЧТО МЫ ПОЖНЕМ ОТ ТАКОГО ПОСЕВА! -

   воскликнул я. Она открывала рот, но я совсем перестал понимать ее. Из нее лезла чепуха. Я не понимал, что это жужжит: управдом, мухи, лампочка или, может быть, моя голова. Замолчи, а то я сейчас тебя трахну! - неужели это был МОЙ крик? Вот что значит надеть телогрейку среди лета! Поневоле закипишь. Управдом, конечно, приняла выпад на свой счет. Опешив поначалу и посмотрев на меня с каким-то испугом-любопытством, она скоро опомнилась и презрительно скривила губы: "Где тебе, дистрофик! У тебя уже давно не стоит"! Я трахнул ее мухобойкой по лбу. Она исчезла, назвав меня придурком.
  
   Так вот, читатель, потом была ночь, полная приключений.
   Приходилось ли тебе попадать в паутину? Я врезался в нее со всего размаху, увлекшись красивым пируэтом. Замечтался, залетался. Ну что тут такого! Бац! Она поддалась, смягчая удар. Она приняла меня как родного. За вдохом следует выдох. За напряжением следует расслабление. Упругая, она должна была вытолкнуть меня вон. Но этого не случилось. Законы физики осрамились перед лицом какой-то паутинки. Я закачался в ней, я закачался с ней. Я влип.
   Дальше - больше. Было много ног. Куча ног, растущих из одного места, бежала на меня. Лапки, конечности, щупальца, а в центре этого удравшего со стебля соцветия - яма, рот, пасть, пустота. Здравствуй, мистер Ткач, мастер гамаков и батутов, мама, спешащая к люльке своего дитяти. Сейчас ты спеленаешь его, и оно успокоится. Навеки. Я приветствую тебя воплем священного ужаса. Я пою гимн больному воображению задумавшего тебя творца. Но что со мной! Вместо слов, льющихся слаженно и обильно, дающих возможность свободных перемещений в просторах разума, вместо слов, говорю, из горла моего рвется единственный звук - жалкое монотонное ж-ж-ж!
   Не воображай, читатель, что я превратился в муху. Еще не утро. Приключения продолжаются.
   Я не муха. Я гном, я эльф, унесенный с цветочных полей и заброшенный нехорошим ветром на свалку. Гималаи мусора, каракумы безжизненного пространства! Впрочем жизнь здесь кипит. Но не та. Но однообразная. Мухи, мухи, мухи! Небо полно мух. Болота кишат их отпрысками. Хорошо, что стоит погода и грязь подсохла. Я не теряю ни минуты. Я иду день и ночь. Если пойдут дожди, мне пиздец! Где же край этой свалки? Где мой родимый край? Цветы, нектар (я не помню, когда ел), друзья, любимая? День и ночь я пробираюсь по завалам. Один как сыч.
   Впрочем, нет, не один. Со мной читатель. Иди ко мне, читатель. Но прежде накинь противогаз. Я так соскучился по человеческому лицу! Извини, что принимаю не дома, не у себя в усадьбе. Машенька, небось, уже сварила утренний кофе. Я особенно рад, читатель, что ты оказался женщиной. И еще особеннее, что красивой. Дай мне руку. Нам предстоит нелегкий путь. Не пугайся этой странной тучи. Это всего лишь муха. Видишь иголку, ставшую шпагой в моей руке? Я научился накалывать на нее этих тварей, как шашлык на вертел. Гораздо опаснее крысы. Осторожно, милая! Не вляпайся в это говно. Многое приходится обходить. Иначе мы давно были бы у цели. Я не теряю надежду. Мы не теряем надежду.

МЫ ОПТИМИСТЫ!

   Обними меня, мой мотылек, обними своего эльфа. Нас ждет цветочное море, уже скоро, очень скоро, вон за той консервной банкой!
   Море. Да. Я заслужил его. Я приручил его. Оно лежит передо мной светлое и покорное, дотягиваясь иногда языком волны до моих ступней. Плетеное кресло-качалка удобно держит мое тело, загорелое, окрепшее, бархатистое от сытости и ухода. По правую руку от меня на коленях стоит управдом. Она ласкает ртом мой пенис. Она обнажена. Я обнажен. Море обнажено. Чувствуешь, читатель, всю поэтичность картины? Я зык невольно заносит на высокий слог. Шальная рифма (управдом - ртом) сама выпрыгивает из-под пера. Она слегка кивает головой. Я слегка раскачиваюсь в кресле. Пальма слегка раскачивается над нами. Возбужденное за день, покрасневшее солнце вот-вот упадет в море блаженства и облегчения. Солнце заслужило это. Я заслужил это. Я кончаю, читатель. Извини, что так быстро.
  
   Ну ладно, так и быть, я расскажу тебе, как я кончил. Тем более что и в этом моя оригинальность не подвела меня.
   Проснувшись, оглянувшись и окунувшись в привычную обстановку, точнее, в привычное отсутствие обстановки своей конуры, я устыдился своего малодушия. Чего я жду! Чего тяну кота за яйца! Дров нет, угля нет, тепла не будет. Они занялись истреблением мух. Это прозрачный намек, знак судьбы, деловое предложение! Я погорячился, сказав, что они не там ищут. Все правильно. Они обратились по адресу.
   Товарищи-господа, вы вручили хлопушку в надежные руки! Торжественно заверяю вас, что сегодня же наведу порядок на вверенной мне территории. Клянусь, что ради правого дела не пожалею ни собственной крови, ни самой жизни. Да здравствует дружба народов и платоническая любовь к ближнему! Аминь.
   Я достал из-под подушки тетради со стихами. Две тетради ненужных стихов. Я хотел их сжечь, но не нашлось спичек. Я бросил их в мусорное ведро. Надо бы порвать, подумал я, но было лень, но не было сил.
   Я присел за стол и написал на скорую руку завещание. Не сплетничайте, пожалуйста, писал я, покойный не любил этого. Эпитафия должна быть краткой, как выдох.

Имярек, философ,

Пал от дихлофоса.

   В скобках годы жизни. И все! И ничего не надо выдумывать! Свое имущество в виде койки, стола и телогрейки я завещаю управдому Н.А.Мухиной. Чего уж теперь скрывать! Я любил ее страстно и тайно. Она посещала мои грешные сны. Передайте президенту, что я жму его крепкую натруженную ладонь. Пусть он не плачет. Дело прежде всего! Святое дело - погибнуть ради дела. Я иду на дело. Скажите ему: но пасаран! Они не пролетят! Они уже не пролетели.
   В конце завещания я хотел поставить свою подпись, но забыл, как меня зовут. Кто я? Анатолий Павлович, Акакий Акакиевич, Есенин или Маяковский? Потом я вспомнил и размашисто вывел:

маршал ЯЗОВ.

  
   Прихватив со стола дихлофос, он лег на кровать и нажал головку баллончика. Едкая удушливая струя ударила ему в горло. Одновременно он сделал глубокий вдох.
  

1992 г.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"