1

Как гибнут миры и цивилизации? По-разному. Но часто из-за какой-нибудь ерунды, пустяка, на который в другое время и внимание бы не обратил.

Вот, скажем, стоит, раскинулся город. Не город, а мужчина в расцвете сил. Весь в кудрях зелени, в мышцах бетона, в пенсне стекла. Весь блеск и мощь. Правда, курит, но очень умеренно. Чтобы оставалось меньше мусора, предпочитает сигаретам трубку. Да. Весьма чистоплотный и аккуратный господин. А какая умница! Направо пойдешь - библиотека, налево - упрешься в университет, а прямо - так даже можешь очутиться перед театром.

И вот, представляете ли, этот здоровяк, этот пуп земли и центр цивилизации за каких-нибудь полгода без всяких видимых причин загнивает заживо, рассыпается в песок и разносится ветром, как бесплодные семена, как точки, поставленные на продолжении рода.

2

А все начиналось так мирно, незаметно, Впрочем, некоторые странности были. Но никто не придал им значения. В лучшем случае горожане качали головами и ухмылялись. Ну, мол, и ну! Впечатление можно сравнить с тем, когда в захолустье приезжает цирк.

Ранним летним утром 199... года через юго-восточные ворота в город въехал обоз. Около десяти телег были нагружены туго наполненными мешками. Во главе обоза, на передней подводе восседала баба, которую, если бы она не шевелилась и не открывала рта, легко можно было бы принять за один из мешков. И даже платок был завязан у нее на лбу так же, как завязаны мешки, узлом напоминая свиное ухо.

- Эй, ты! - окрикнула баба первого встречного горожанина. И то ли от ее пронзительного голоса, то ли от непривычного обращения - горожанин вздрогнул.

- Эй, ты, где тут у вас базар?

- А что такое базар?

- Ну, рынок, где шмотками и жратвой торгуют, чучело!

- Простите, я не знаю иностранных языков. Но если вам нужно место, где частные лица продают свои товары, так это в центре. Езжайте по этой улице все прямо... Сам-то я не бываю на рынке, предпочитаю пользоваться магазинами.

Обоз, скрипя, пополз в указанном направлении, как червяк, что сначала стремится забраться поглубже в тыл своей жертвы, в самую ее сердцевину и уже там не спеша разворачивает свое разрушительное дело.

Сверкал на солнце недавно политый асфальт. Мимо обоза сновали, внушая настороженность лошадям и волам, "Волги", "Лады", "Тойоты" и "Мерседесы". Казалось, произошла накладка времен, и обоз вывернул откуда-нибудь из эпохи военного коммунизма, а то еще глубже - из тех лет, когда чумаки (не путать с чуваками!) постепенно обозначали шлях.

Прохожие, хотя и сдерживали себя, все-таки не могли скрыть удивления. Некоторые останавливались и провожали обоз заинтригованным взглядом. И это понятно. Почти чудо - встретить в городе лошадь. Разве что на ипподроме или в цирке. А тут еще волы! Эти вытаявшие изо льда веков и волшебно ожившие динозавры. Впрочем, хозяева волов успешно соперничали по зрелищности со своими животными. Здесь были люди разного возраста: дети, молодежь, пожилые и одна старуха. Мужской пол отличался штанами и зарослями на скулах - кто постарше. В остальном же все были как один - помятые и какие-то засаленные. Их одежда и волосы блестели. Но это был блеск со знаком минус. Блеск грязи. Все они как один что-то жевали, подобно своим волам, и чем-то плевались - это уже бесподобно. Если же они что-то выкрикивали, слова большей частью не были понятны. Однако то, что не воспринимало сознание горожан, воспринимали их уши. Иначе зачем им, ушам, было бы краснеть!?

Наверное, идут съемки исторического фильма, - решили горожане. - Но почему такой неподходящий фон?.. Нет, наверное, это фантастика. А где же режиссер и оператор? Их нигде не видно. Горожане вертели головами по сторонам, поднимали глаза к небу: не завис ли где студийный вертолет? И, ничего не обнаружив, подумали, что снимают скрытой камерой. Наверное, съемочная группа прячется в тех мешках, которые свалены на телегах. Наверное, фильм получит название "Картина сквозь холстину".

3

Городской рынок нельзя выло назвать старым словом "толкучка". Во-первых, не ходило здесь столько народа, чтобы невозможно было пройти, не задевая друг друга. И потом, сказывалась общая культура горожан. Так что порядок соблюдался даже здесь, в самом, казалась бы, непорядочном месте.

Аккуратными рядами - прилавки под навесом, киоски, ларьки, павильончики.

Рынок посещали в основном те, кто искал пищевой экзотики, или интересовался антикварными вещами, или хотел украсить жилье какой-нибудь ремесленной поделкой, или просто сэкономить, купив неновую вещь. Были и такие, для кого рынок играл роль клуба, где можно поболтать со знакомыми, поглазеть на пеструю толпу, одним словом - убить время. Для этих последних день выдался на редкость удачным. Им удалось удавить его быстро и незаметно. Они поняли: сегодня быть хорошей охоте! - как только завидели обоз, удавом выползающий на рыночную площадь.

Удав принял форму полумесяца и замер. С вогнутой его стороны, в центре, соскочив с телеги, встали два юных шаромыжника и запели под бренчание гитары:

В очередь носили мы
брюки и подштанники.
Все на свете - семечки, друзья.
Были мы домушники,
были мы карманники -
корешок мой Сенечка и я.

На импровизированную сцену выбежали две девки. Они стали отплясывать, задирая свои юбки и повизгивая.

Зеваки ахнули. Началась быстрая импровизация зрительного зала. Даже старожилы не помнили ничего подобного. Кто это? Бродячие артисты? Но бродячих артистов теперь не бывает. Как они сюда попали? Свалились, как снег на голову. Но на рыночных завсегдатаев падал не снег, а сыпалась какая-то черная шелуха, которой искусно плевались со своих высоких возов заезжие гастролеры. Как мушиный рой, обильно вылетала шелуха из каждого рта. Да, это были артисты своего дела.

И "бычки" курили мы
в уголке на корточках.
Все на свете - семечки, друзья!
В дом любой входили мы
только через форточку,
корешок мой Сенечка и я.

Не все слова песни были ясны. Вот, например, что такое семечки?

- А во-о-т се-е-емечки! - заорала по окончанию песни вышеупоминаемая баба с пронзительным голосом, предводительша обоза, которую звали Соломея, попросту - Сало. - Покупайте семечки! Жареные, вкусные, питательные, со всех сторон замечательные! Pаз попробуешь - не оторвешься. Все на свете забудешь!

- А как их приготовить, эти самые, как их там, семечки? - спросили из толпы.

- Я же сказала: уже жареные! Вы что, семечек никогда не видели?.. Бери и сразу лопай!

- А как и с чем это едят?

- Вот балбесы! Навязались на мою шею... Ладно, учитесь, пока я добрая. Показываю. Ап! - Сало закинула семечку в рот. - Щелк, тьфу и ням-ням! Видите, как просто: ап, щелк, тьфу и ням-ням. И ничего к семечкам не надо, никакого гарнира. Вы вобче после них забудете о другой жратве... Посмотрите на нас. Мы ядим только семечки. Но кто скажет, что мы - доходяги?

Действительно, худых среди обозников найти было трудно.

- Так что, налетай - дешево! И много. - Соломея показала рукой на телеги с мешками. - На всех хватит.

Не выдержали горожане, не выдержали любители экзотической пищи. Защелкали они, заплевались. За доставленное удовольствие благодарили они бродячую труппу. И некому было надоумить их, что перед ними - бродячие трупы, которые хотят, чтоб их полку прибыло. И семечки - не что иное, как средство для погребения заживо.

Впрочем, некоторые из горожан, не успевших еще попробовать заразы, заметили неладное. Один такой воскликнул:

- Что же вы, господа, нарушаете первую заповедь города!? О чистоплотности. Разве вы не видите, что плюете себе под ноги и даже друг на друга?

Но воскликнувшего тут же окружили, протягивая ему семечки, несколько человек.

- Да плюнь ты на эти мелочи! На вот, попробуй, какая вкуснятина!

Щелкнул воскликнувший, словно щелкнул в нем некий выключатель. Притупилось его внимание, и уже не замечал он лузги под ногами. А ведь и правда - мелочи. Все мелочи, подумал он. Вот только семечки не мелочи. - И зашагал он домой, поплевывая и напевая: Все на свете - мелочи, друзья!

Бойкая пошла торговля. Мешки быстро сдувались. Только кожаный мешок по имени Сало, казалось, раздобрел еще больше. Радостно потирал он свои потные, грязные руки.

- Если так дальше пойдет, - говорил он, - за три дня весь товар сбудем!

А когда на город и опустевший рынок знойная навалилась ночь, тетка Сало повелительно окликнула парней, что пели давеча:

- Сенька! Гришка! Сегодня вы спите со мной!

Обиженно надули губы юные подружки Сеньки и Гришки, стоявшие с ними рядом. А парни, вздохнув, пожали плечами: мол, ничего не попишешь. Слово главного мешка - закон.

И не стихал ночью городской прибой. Но к сиренам и гулу автомобилей, к музыке веселых заведений присоединились новые необычные звуки - сладострастные вопли тетушки Сало. Из бесформенной груды мешков, лошадей и волов неслись они.

4

Прошла неделя.

В кабинете комиссара милиции Джона Сидорова раздались телефонные трели.

- Сидоров на проводе!

- Комиссар, с вами говорит доктор Лоренцо. У меня очень важные новости. Я прошу о приеме.

- Я жду вас, доктор.

- Хорошо. Буду минут через пятнадцать.

Что могло стрястись? - подумал комиссар, почесывая волосатой рукой совершенно неволосатую голову. Он знал Филиппа Лоренцо как человека серьезного, как солидного ученого в области медицины. Такой по пустякам беспокоить не станет. И эти тревожные нотки в его голосе!

Навстречу входящему Лоренцо поднялся Сидоров.

- Прошу садиться, доктор. Не угодно ли рюмку коньяка?

- Благодарю. Но я хотел бы сразу приступить к делу. Мне, вам, нам всем надо спешить. Городу угрожает опасность.

- Вот как! Я весь - внимание, доктор.

- Скажите, комиссар, что вам известно о семечках? - с этими словами Лоренцо вынул из кармана и высыпал на стол горсть черных зерен. Как сухие жуки, вприпрыжку разбежались зерна по полировке стола.

- Семечки?.. Вот как они выглядят!.. Ну что я могу сказать. Поступало несколько жалоб от дворников. Мол, трудно стало работать. Развелись, де, мусорящие люди. И падает уважение к чужому труду, к чистоте и порядку. Видел я и сам этих поплевывающих, праздношатающихся. Мои ребята стыдят и штрафуют их. Да эффект, видно, не велик. Впрочем, откуда и быть эффекту, если газеты расхваливают новый продукт, но ничего при этом не говорят об этике его употребления. Вот, полюбопытствуйте.

И комиссар протянул доктору номер бульварно-развлекательного издания "Жареные факты". На первой полосе под рубрикой "Универсальная пища" было крупно набрано:

СОЛНЦЕ В КАЖДОМ ДОМЕ?
именно так - со знаком вопроса.

В заметке говорилось:

Любители экзотических кушаний могут себя поздравить. Вчера на городской рынок из отдаленных мест завезли так называемые семечки.
Семечки - это семена подсолнечников, растений с высоким, толстым стеблем и с крупным желтым соцветием, похожим на маленькое солнце. Это визуальное сходство, нашедшее отражение в названии растения, намекает на его избранность. Подсолнечник, или подсолнух в просторечии, - младший брат солнца. И действительно, первые результаты биохимического анализа семечек свидетельствуют о необычайной их калорийности. "За этими сгустками энергии большое будущее"! - сказали нам ботаники. В них содержится все, что необходимо человеку для его жизнедеятельности.
А вот мнение тех, кто уже попробовал новинку. "После них (семечек - ред.) уже жрать не хочется! И вобче после них на другую еду не глядишь. Только хочется жрать все их да их"! Простим интервьюированному некоторую волнительность его слога. Под впечатлением от нового вкусового ощущения он неожиданно вспомнил давно устаревшие слова и заговорил на забытом наречии. Впрочем, это только подтверждает силу воздействия семечек на организм.
А что если мы стоим на пороге открытия универсальной пищи? Тогда мы все можем себя поздравить. Представляете, какие тогда откроются перспективы! Ведь человеку до сих пор требовалось невероятное разнообразие продуктов. А тут миллион наименований заменит одно - семечки. Сколько же тогда времени и сил высвободится для творческих дерзновений! Поистине солнце через своего младшего брата поселится в каждом доме!
Правда, наша редакция еще не успела попробовать семечек. Но, уж будьте спокойны, мы сделаем это с минуты на минуту. Уже поехал на рынок наш самый сильный коллега, чтобы привезти большой мешок с этим лакомством.
Как видите, мы хорошо пробуем то, о чем пишем. И никто не смеет обвинить нас в голословности.

- Как видите, - сказал комиссар, когда доктор пробежал глазами заметку, - занятная получается вещь - эти семечки. А, может быть, это просто очередная мода, на которую так падка молодежь? Давно ли отжевали резинку? Теперь вот перешли на семечки. Но моды, слава богу, отмирают. Авось, отомрет и эта.

- Мода, говорите, молодежь... - голос доктора слегка хрипел. - Позавчера мне пришлось быть свидетелем печального и вместе с тем поучительного случая. Я присутствовал на лекции академика Шебалина. Надо заметить, с некоторых пор меня привлекает этот человек своим оригинальным мышлением и колоссальной эрудицией. Я отчасти знаком с его работами и стараюсь не пропускать его лекций. На этот раз темой обсуждения было слияние современных языков.

Шебалин не спеша поднялся на кафедру. Сразу бросилась в глаза его рассеянность, поскольку это состояние ранее за ним не замечалось. И костюм академика был как бы рассеян: галстук свалился на бок, сорочка дисгармонировала с остальным. Вдобавок закрадывался вопрос: а причесывался ли сегодня академик?

- Господа, - начал он, - мы живем в знаменательную эпоху. Кончается время многоязычия. И как когда-то из одного пра-пра-праязыка вышли, ответвились все э-э-э языки, так теперь мы наблюдаем обратный процесс э-э-э процесс э-э-э...

Тут совершенно неожиданно ученый муж присел за кафедрой. А когда вынырнул, то было заметно, что к его седой эспаньолке прилипла черная шелуха.

- Так вот, - как ни в бороде не бывало продолжал академик, - уже ближайшие поколения землян будут говорить на одном общем наречии. Конечно, новый э-э-э синтезированный язык будет мало э-э-э иметь общего с тем э-э-э изначальным...

Чувствовалось, что Шебалин вот-вот снова сыграет со слушателями в прятки. Недоумение аудитории переросло в шепот: что случилось? профессор болен? А один из учеников Шебалина осмелился заметить: - Простите, Петр Михайлович... у вас на бороде мусоринка.

- Что? Где? - встрепенулся тот и полез было привычным жестом за носовым платком. Но платка не оказалось. - Вот стерва! Не положила.

Зал так и ахнул. Никто прежде не слыхивал от Петра Михайловича выражений. А профессор смахнул шелуху рукой и почесал в затылке:

- Так на чем я остановился?.. Вот, блин, забыл... Ну да ладно, все это фигня!.. Теперь главное - семечки! - и он достал из кармана горсть чего-то, теперь мы знаем - чего, и принялся класть это в рот, щелкая и плюя на пол. - Понимаете, - сказал он, - я сделал великое открытие. Человечество, грызущее вот это, будет способно на все. Оно сравняется с богами. И следующую мою лекцию я посвящу семечкам. Это классная вещь, господа! Очень рекомендую.

И Шебалин в глубокой задумчивости, поплевывая, покинул аудиторию.

- Да, действительно, странный случай! - произнес комиссар милиции.

- Будто подменили человека! - сказал Филипп Лоренцо. - Естественно, я заинтересовался этими семечками... А тут еще в клиники стали обращаться люди с просьбой помочь их родственникам. Их мужья, дети, либо кто-то еще до неузнаваемости переменились в своем характере и поведении. Как, спрашиваем, они себя чувствуют? Отвечают: чувствуют себя хорошо. Так с чего вы взяли, что они больны? Да как же не больны, доктор! Человек целый день грызет и плюет какую-то гадость. Бросил ходить на работу. На замечания огрызается. А если спрячешь от него эту гадость, так он готов тебя убить. Что же это, если не болезнь?

- Действительно, что же это, доктор? - волнуясь, вставил Джон Сидоров.

- Убежден, - сказал Филипп Лоренцо, - семечки - своеобразный наркотик. Правда, нам не ясен пока весь механизм воздействия... Над этим мы работаем... Но бесспорно одно: люди, употребившие этот наркотик, начинают зависеть от него. Причем, сразу и сильно. Вся беда в том, что они не видят в этой зависимости ничего плохого. Ведь "невинная привычка" никак, казалось бы, не отражается на здоровье. Не болит голова, не трясутся руки. Да и дурмана семечки не вызывают. Однако происходят коренные изменения в психике людей... Ей богу, я предпочел бы периодический дурман в голове, чем постоянно ясный ум, зацикленный на одном - на семечках и всем, что с ними связано.

- Довольно, доктор, - сказал комиссар. - Вы меня вполне убедили. Я сейчас же связываюсь с мэром и с вашей помощью прошу его немедленно издать указ, запрещающий употребление семечек.

- Этого мало, - заметил Лоренцо. - Надо по всем каналам информации начать ежедневную разъяснительную работу. В качестве почина завтра "Александровские новости" опубликуют мою заметку. Впрочем, все это может повлиять лишь на тех, кто еще не подхватил заразу. К тем же, кто уже закусил удила, точнее наркотик, боюсь, придется применить силу. Боюсь, мы спохватились слишком поздно, и эпидемия приняла широкий размах. Во всяком случае, чем быстрее мы примем меры, тем больше у нас шансов на успех... Ну а теперь мне пора. - Лоренцо поднялся с кресла. - И как лишний аргумент в пользу моих доводов оставляю вам следующий за вашим номер все тех же "Жареных фактов".

Развернул комиссар газету, оставленную доктором. Заголовок там кричал:

ЖАРЬТЕ СЕМЕЧКИ!

Ну вот мы сдержали слово и попробовали семечек. Да что там "попробовали"! Как начали вчера метать, так до сих пор не остановимся! Ваш покорный слуга правой рукой пишет, а левая его рука - туда-сюда, туда-сюда. Всей редакцией всю ночь просидели. А кто уснул, тот даже во сне сжимал кулак с божественными зернами.
Ап, щелк, тьфу, ням-ням! Что говорю, то и думаю. Тьфу на того, кто после всего сказанного здесь еще будет сомневаться в семечках. Не человек ты, если не полюбишь их! И неча с такими разговаривать! Щелкнуть их - и все дела. Тьфу. Тьфу.
Однако мешок кончается, и надо ехать за другим. Не отставайте и вы от нас. Жарьте семечки!

В ужасе от прочитанного схватился волосатой рукой за совершенно неволосатую голову Джон Сидоров. И стал он похож на панка.

5

Эксплотник Саша Краузе проснулся далеко засветло. На полу шевелилась и нежилась в лучах солнца раскидистая тень от кроны растущего за окном вяза. Там, в кроне, пичужка щелкала. Саша свесил с кровати ноги, взял со стола горсть семечек и защелкал, защелкал. У него был вид хорошо отдохнувшего человека.

Вот птичья жизнь пошла! - думал он. На работу не надо!.. Он уже неделю как забивал не гвозди, а "козла" на дворе. Жена поначалу бранилась, но прищелкавшись, и сама плюнула на свой детский сад. Теперь она еще нежилась у стенки. Саша, подкрепившись и почувствовав прилив сил, взгромоздился на нее и кое-что проделал. Она проснулась окончательно.

- Скорее буди Гаврика! Он опять в школу опоздал, - сказала она.

- Послушай, Газя, - сказал Саша, - чем малец хуже нас?! Бог с ней, со школой! В эпоху подсолнуха отменяется и работа и учеба. Живи себе в удовольствие. Разве не хорошо?

- Хорошо-то хорошо, да только боязно. Ведь указ, что нельзя, что семечки вредны. И могут привлечь!

- Дурашка! - привлекая к себе жену, усмехнулся Саша. - С твоим восточным именем Газела стыдно тебе не знать знаменитую мусульманскую поговорку: "Выслушай власть и сделай наоборот!" То, что для властей вредно, для народа полезно. Конечно, им будет вредно, когда на них перестанут ишачить!.. Да ты осмотрись! Разве мы одни, чтобы бояться? Не скажу за весь Александровск, но полгорода точно перешло на семечки. Взять хотя бы наш дом. Кто здесь еще не лузгает? А в тресте, где я работал, почти все работяги разбежались. Остались одни прорабы. Вот так-то! Рабы не мы!

Действительно, болезнь прежде всего ударила по рабочим рукам. Как трудиться, если руки заняты семечками? Затем вышли из строя, отлучились от общественно-полезной деятельности люди голосоразговорных профессий. Непросто, оказывается, говорить и жевать одновременно. Дольше других держались работающие головой. Но и они быстро усомнились в целесообразности своих занятий.

Если все мысли ведут к семечкам, то на какие открытия можно еще рассчитывать?! И не зачем зря ломать голову!

- Ничего! - продолжал между тем Саша. - Дойдут и до них руки. Да мы их шелухой заплюем! Вот они запретили подсолнухи. Ну и что это дало? Люди меньше грызут на улице, больше - закрывшись дома. Взамен торговли на одном обычном рынке появилось несколько "черных" рынков. Стали торговать по-черному. Кстати, сегодня, как стемнеет, надо будет сходить с мешком, прикупить еще килограмм сорок.

- А как деньги кончатся, что тогда? - вставила мнительная Газя.

- Семечки можно выменять на вещи. У нас много лишних вещей. Вот хотя бы палас, на который мы сейчас плюем. Или кухонная посуда. Тебе в ней больше нет нужды. Ни варить, ни мыть не надо. Оставим стаканы, чайник да большую сковородку для семечек, остальное загоним.

- Ты бы все загнал, окромя кровати!

- Нет. Еще бы телевизор оставил... Но ты успокойся. Может, до вещей дело не дойдет. Я решил сам выращивать подсолнухи.

- Это где же?

- На балконе. А что? Я знаю, некоторые уже сняли урожай!.. А чтобы менты не засекли, я покрашу соцветия красной гуашью. Пусть думают на астры.

Между тем на кровать к родителям подсел проснувшийся десятилетний сын. Все трое болтали ногами и подкреплялись, поплевывая, как с деревенской завалинки. А когда Гаврик ушел погулять, завалил Саша свою Газю еще разок.

6

Спрос рождает предложение. Фермеры предместий засадили большие площади подсолнухами. Урожай созрел отменный. Но еще раньше созрел запрет, отменяющий семечки. Фермеры как люди хозяйственные не могли допустить, чтобы их добро пропало. Они были не робкого десятка. И подняв (за риск!) цену на товар в десять раз, они продолжали делать свой бизнес.

Риск - благородное дело. Благородный молодой фермер Иванов подъехал на своем рефрижераторе к западным городским воротам. Сержант таможенного поста проверил его документы. В порядке.

- А что в холодильнике?

- Говядину везу сдавать.

- Открой на минуту.

Холодильник дыхнул на сержанта. Туши как туши, штабелями сложенные. Но из брюха одной, близлежащей, чуть выставлялся целлофан.

- Потрошенные? - спросил сержант.

- Конечно! - засмеялся фермер Иванов.

- Раздвинь-ка у этой ребра, - сержант показал на тушу. И вытащил сержант прозрачный мешок килограмм на тридцать, полный семечками.

- Плохо потрошили, - усмехнулся он... - Вы задержаны.

Однако неверно было бы судить по неудаче Иванова об общем положении дел. Другим фермерам везло больше. Где только не умудрялись провозить сыпучую контрабанду ловкие коммерсанты! Начиная с бочек и фляг с двойным дном и кончая камерами в колесах автомашин. Были и случаи подкупа дежурных таможенников. Особенно легко договаривались с теми служивыми, кто уже успел заболеть, у кого, выражаясь образно, рыльце было в шелухе. Брось такому мешок его желания и провози хоть атомную бомбу? Но к огорчению фермеров такие долго на службе не задерживались. Болезнь выдавала их. Их быстро выводили на чистую воду, что означает - выводили из органов. Впрочем, уходили одни, заболевали другие. Эпидемия непременно хотела иметь свою лапу и в таможне.

7

Легкой походкой праздного шалопая, будто он вышел на вечернюю прогулку, шагал Саша Краузе по сверкающему огнями проспекту. Каждая нога Саши, когда он опирался на нее, почти столь же выгибалась назад в коленном суставе, сколь и вперед, когда он поднимал ногу для очередного шага. Это придавало походке Саши какой-то птичий, потешный шарм.

Но не прогуливался Саша. Он двигался в определенном направлении и с определенной целью. Левая рука его свободно отмахивала ритм движения, чего не скажешь о правой, которая была (смирно!) прижата к туловищу. Это Саша сжимал подмышкой вместительный мешок, скрытый от прохожих пиджаком.

Вот Саша свернул в один переулок, вот - в другой. Вот он очутился на широком оживленном дворе, где стояли грузовики и фургоны, сновали люди с мешками и налегке, подъезжали и уезжали легковушки. Саша выбрал фургон, возле которого толпилось меньше, и встал в очередь.

Перед ним уже оставалось два человека, когда полутемный двор вдруг ярко осветился. Одновременно раздался усиленный мегафоном мужской голос: - Всем оставаться на своих местах! Вы окружены!.. Дальше было не разобрать: взревели моторы, паника, крики, стрельба. Все бросились врассыпную. Автомобили летели, давя людей и не разбирая дороги.

Саша Краузе, пробежав невольный кросс наотлично, остановился лишь тогда, когда понял, что за ним никто не гонится. Милицейских, прежде всего, интересовали грузовики и фургоны, точнее их владельцы, торгующие заразой. Нужно было, прежде всего, перекрыть каналы, по которым шла контрабанда, добраться по этим каналам до самих источников эпидемии, и уже после заняться лечением пострадавших. Сначала изолировали было в тюрьмах и больницах ВСЕХ пойманных семечкоманов. "Богоугодные" заведения наполнялись и переполнялись. Но пока жил корень зла, такая общая изоляция была малоэффективна, если не вредна. Она требовала сил и времени. А на воле вместо одной отрубленной головы вырастало десять. Поэтому впредь решили оставлять тюремные вакансии только для распространителей наркотика. К слову сказать, многие торговцы семечками сами не употребляли свой товар. По отношению же к употребляющим, но не торгующим власти ограничились тем, что ставили их на учет, изымая и уничтожая весь их наличный запас яда.

Но вернемся к Саше Краузе. Отдышавшись, он поплелся домой. На другой "черный" рынок идти не хотелось. Тот находился далеко. Да и настроение сегодня было испорчено. Из состояния грустной задумчивости Сашу вывело то, что он ощутимо уперся в нечто своей склоненной головой. Перед ним стоял фургон. Тут Саша вспомнил, что некоторые торговцы семечками в целях большей конспирации предпочитают "черным" рынкам (скопом проще "засветиться"!) работу в одиночку. А что, если это как раз они? Была - не была, спрошу. И Саша заглянул в кабину, где сидели двое в штатском.

- Мужики, пощелкать не будет?

- Будет-будет! - весело отозвался один. Они выскочили из машины и подхватили Сашу под руки. - Вот сядешь в клетку, там и пощелкаешь! - И втолкнули его в фургон. На передней стенке фургона решетчатое окно красовалась. Кажись, менты, подумал Саша, вот влипнуть угораздило!

Но из милицейского участка, куда он был доставлен, его отпустили довольно быстро. Только записали фамилию и домашний адрес. Да еще усмехнулись на его пустой мешок.

Саша вышел. Напротив участка, через дорогу, стоял автомобиль-цистерна. Эй! - окликнул Сашу водитель. - Семечек надо? Но Саша был теперь ученый. Он глядел недоверчиво и молчал. - Ты что, семечек в рот набрал?.. Значит, не надо. - Водитель оглянулся на своего напарника. - Поехали дальше... А-а, была - не была, не выдержал Саша. Один раз отпустили, авось, отпустят и в другой! Да и где они меня повезут? Не в цистерне же!

- Стой! - крикнул он. - Покажи.

- Что?

- Товар покажи.

- Давай тару. Куда тебе? - Водитель вылез из кабины.

- Вот мешок.

- Колян, полсотни качни, - сказал водитель напарнику, смерив мешок взглядом и сунув в него кишку навроде пожарной. Мягко загудел мотор, кишка ожила, и из цистерны полилось такое родное, нет, не шуршанье - музыка сладчайшая. Лицо Саши застыло в блаженной мине: приятно уху! Не прошла и минута, мешок надулся.

- Ровно пятьдесят. Счетчик как в аптеке! - заметил водитель.

- Электро-о-ника! - восхищался Саша.

Своя ноша не тянет. Легко нес ее Саша, покачиваясь от удовольствия. Иногда он выпрямлялся, бережно опускал ее на асфальт, облизывал с губ сладкий пот, и в отсвете фонаря сверкала его счастливая железная улыбка (верхний ряд зубов был искусственным), улыбка щелкунчика.

Все-таки повезло! - думал Саша. Хотя все деньги выложил, но зато теперь хватит надолго. А там, глядишь, и свои подсолнухи на балконе подрастут!.. Вот только менты могут нагрянуть. Тут Сашина улыбка заржавела. Где бы спрятать семки?.. А вскрою-ка я пол! Под полом они ни фига не найдут?

Уже к дому подходил Саша, когда что-то твердое и холодное больно уперлось в его висок. И кто-то спросил его, ласково так спросил: жись али мешок? Будто девушка подкралась сзади и закрыла нежными ладонями глаза: угадай, мол, кто? Лена? Газя? Соломея?.. Пистолет Макарова! - угадал Саша. И как бы смущенный тем, что он узнан, ретировался от виска пистолет. Саша повернул голову. Перед ним стояли два жлоба. Что они сегодня все парами! - подумалось ему. А жлоб с "пушкой", тот, что поменьше, сказал:

- Правильно. А теперь передай мешок моему приятелю. Видишь, как он хочет тебе помочь. (Второй жлоб прямо рвал ношу из рук.) А то чего, думаем, мужик мучается, не дотащит еще!

- Да спасибо, ребята, я не устал! Своя ноша не тянет.

- Так то СВОЯ!.. Ты почувствовал, как она резко прибавила в весе? Вон у тебя ноги подкосились.

Саша, теряя мешок и поняв, что отшутиться не удастся, решил схватиться за последнюю соломинку, которая, впрочем, весила двадцать пять килограмм.

- Ребята, подождите, я согласен. Давайте разделим поровну. Полмешка вам, полмешка мне.

- Но нас же двое! И посмотри, какие мы большие! - усмехнулся жлоб поменьше. - А-я-яй, нехорошо...

- Да что ты с ним говоришь! - вышел из себя жлоб покрупнее (а может, напротив, стал самим собой). - Стукни ему по кумполу этой штукой, которой Макаров телят пасет.

- Не горячись, Жора! Товарищ прав. Мы же не бандиты какие-нибудь, и экспроприируем только излишки... чтобы не попортились!

С этими словами жлоб открыл мешок и, черпая горстью, наполнил семечками Сашины карманы.

- Справедливость - прежде всего! - сказал он.

Страшно матерился Саша, когда налетчики скрылись из виду. Хотелось выть от собственного бессилия. Обида была еще горше оттого, что семечки забрала не милиция, а такие же, как он сам, щелкунчики.

8

Рядовой милицейский по фамилии Худи патрулировал свой район. Вечерело. Небесный шар, еще недавно белый от злости, постепенно успокаивался и скатывался в лузу горизонта. Чтобы семки там лузгать. Знал: ждут они его там, в мешочке, черненькие.

Жара спала. Но это не имело для прохожих большого значения, потому что они находились все время в тени. Дома стояли по колено (или по пояс, смотря на этажность) в зелени. Каждый двор был одновременно сквером. А со стороны улиц дома ограждались от проезжей части роскошными аллеями.

По дворам и аллеям бродя, нес рядовой Худи дежурство.

Был доволен своей службой Худи. Обладая хорошей памятью, он наизусть затвердил букву инструкций, а следовательно, не терялся ни в какой обстановке и всегда знал, что делать. Начальство ценит исполнительность и рвение, и у Худи не было нареканий. Прибавьте сюда молодость, полную здоровья и одетую в красивую форму (белая рубашка оттенялась черными - галстуком, дубинкой на руке и пистолетом на животе, воткнутым за ремень), и вы поймете, почему с лица Худи не сходила улыбка. И она вызывала ответную у прохожих пригожих девушек.

И вдруг эта обаятельная улыбка застегнулась на "молнию" губ. Худи, сидя на скамейке, увидел подозрительную личность. Чем личность подозрительна, Худи бы объяснить затруднился. Но показалось ему, что перед ним прогуливается любитель семечек. Он вспомнил слова лейтенанта Уткина, проводившего инструктаж: "Харкун прежде всего бросается в глаза своим грязным, неряшливым видом". Однако мужчина, заинтересовавший милицейского, был выбрит, причесан. Одежда его была чиста и выглажена. Но даже такая выразительная деталь как галстук не могла ввести Худи в заблужденье. Лента памяти продолжала вращаться в голове человека-магнитофона: "Впрочем, некоторые харкуны, особенно новички в наплевательском деле, еще по инерции следят за собой. Если внешний вид подозреваемого не дает вам в руки улик, проследите за ним. (Тут Худи встал и пошел за господином.) Харкуны не могут долго без своего зелья, и очень скоро при верности ваших предположений ваш подопечный начнет плеваться". И действительно, не оставили они за собой и квартала, как подопечный Худи смачно плюнул.

- Стоять! Руки вверх! - крикнул ретивый блюститель порядка и, подбежав к оторопелому господину, обыскал его. Гм!.. Семечек не было. Наверное, только что кончились, подумал Худи. "Несомненной уликой является характерный запах изо рта и темно-коричневый цвет языка".

- А ну дыхни!

Субъект дыхнул. Семечками и не пахло.

- А покажи язык!

Тот показал. Ага! - обрадовался Худи. - Коричневый!.. Говори, где ты живешь?

- Да вот в этом доме.

- Тем лучше. Пошли к тебе.

Войдя в квартиру, осмотревшись и не приметив в углах набитых мешков, ласково к хозяину подступил Худи. Давай, мол, дядя, выкладывай, где у тебя семечки. На что вежливый дядя, изобразив на лице сочувственную мину, отвечал, что многое есть в этом доме, но семечек к сожаленью... А известно ли дяде, что он прячет страшный яд и что сам он опасно болен? От верной гибели хотят спасти его добрые люди в лице рядового Худи. О! Дядя весьма тронут заботой о нем, но относительно своей болезни он в полном недоумении. Тогда Худи обиделся: ах ты хитрая бестия! А с виду такой приличный господин... Погоди же, я отмою тебя в чистой воде. И принялся отмывать Худи черное золото подсолнухов. Но не намыл ни грамма, хотя брал пробы везде, где только можно: в ванной и туалете, в шкафах и кладовке, на лоджии и даже внутри рояля.

Наконец, весь в испарине, надув губы и глядя исподлобья, остановился он перед хозяином, невозмутимо сидевшим в гостиной, в кресле. Сбоку от хозяина находился небольшой столик, на котором стояла ваза с черемухой и несколько бутылок пепси. Грациозно брал и кушал черемуху хозяин. - Жарко, - произнес он, - не угодно ли стаканчик прохладительного? Или вот ягодок сочных? - Но Худи только гордо записал фамилию субъекта и его домашний адрес. Тем самым как бы говоря: я не признаю своего пораженья и еще возьму реванш!

Через полчаса он докладывал лейтенанту Уткину, что задержал харкуна, произвел в квартире обыск, не давший, правда, результата, но зелье быть должно, и хорошо бы поискать с собачкой. Услышав фамилию подозреваемого, Уткин растерялся, не зная, плакать ему или смеяться.

- Вы что, в самом деле обыскали его?! (Худи молчал, почуяв неладное.) Это же мэр города!

- Но коричневый язык, господин лейтенант!

- Коричневый язык? Гм... А! Это, должно быть, от черемухи. Всем известно, что мэр от нее без ума... Стыдно вам, рядовой Худи, не знать в лицо начальства!

Какой же я осёл! - думал севший в калошу милицейский. - Он же при мне ел эту чертову черемуху!

И плохо бы кончилась для Худи его непростительная ошибка, если бы за него не заступился все тот же мэр. Вернее всего, простился бы с милою службой Худи, но мэр сказал извиняющемуся по телефону лейтенанту Уткину: - Не будьте строги с этим парнем. Он сам того не подозревая доставил мне несколько приятных минут.

9

А вообще-то кадры милиции были нужны. Нужны как никогда. И срочным порядком набиралось пополнение. Сотни юношей и девушек добровольно откликнулись на призыв: город в опасности! И девушки ни в чем не хотели уступать хлопцам. Так же ловко они научились "хлопать" бандюг из нагана, так же больно могли ударить по лицу ногой. И не боялись они ударов ниже пояса.

Однако кривая нарушителей росла гораздо быстрее, чем прямая блюстителей порядка. И бандиты брали числом.

А еще давно ли служба в милиции была почти номинальной! И чтобы раскрыть все преступления, хватило бы одного комиссара. Да и что это были за преступления! Так! Молодые люди иногда повздорят из-за девушки. Это же в порядке вещей: на то и молодость, чтоб горячиться. Воровство считалось настоящим ЧП, а убийство - событием века.

И вот словно штиль сменился штормом. Чума налетела. "Грызуны" расплодились. А каждый грызун - это потенциальный преступник. Ведь он не работает, а семечек ему подавай. И тут прямая дорога к разбою.

Ладно еще, если грызун грабил грызуна. Чтоб они там все перегрызлись! Но ведь страдали нормальные люди. У них нельзя было отнять семечек, поскольку они таковых не имели, но у них водилось то, за что торговцы давали семечки: деньги, золото, драгоценные камни, произведения искусства. Было: отпускали товар и за вещи. Но постепенно отказались от этого: вещи и относительно дешевы и много места занимают.

И вообще, некоторые торговцы бесились с жиру. Слишком разборчивы стали. Одному чистоплюю подавай только чистое золото, другому - только камешки. Третий аристократ коллекционировал ювелирные шедевры, а четвертый специализировался на книгах или живописных полотнах.

И куда денешься! Бежали на поводу наркоманы у торговцев. Шел грабеж - ни дня без взлома! - как частных коллекций, так, случалось, потрошили и музеи.

Распоясалась преступность. А милиции, напротив, приходилось все туже. Но не боялась милиция ударов ниже пояса.

10

Оперативная группа под командованием лейтенанта Уткина шла на дело. А может быть, и ехала. Не в этом дело. А дело в том, что это дело было обычным делом. Облаву за облавой приходилось совершать. Не успеют сотрудники соснуть как следует, как снова их ждет задание.

Вот и теперь была выслежена опасная банда. И милицейские подбирались к ней, чтобы обезвредить. В само бандитское логово, в саму "малину", нет, поскольку тут не ягоды, а семечки, скажем так: в сам "подсолнух" лежал их путь.

Зашли уткинцы в нужный подъезд. Сухая лузга запотрескивала под ногами. Если бы не спецзадание, следовало бы согласно инструкции обойти все квартиры с целью обыска и конфискации заразы. Но теперь главное было обезвредить тех, за кем числились хищения и убийства.

Лейтенант Уткин лично нажал кнопку звонка. И тут же закрыл пальцем "глазок" в двери, чтобы квартира не подглядывала. Там соловей пропел. Затем шуршанье послышалось и стихло, дверь не открывалась. Еще одну трель заставил исполнить птичку лейтенант. Пел соловей, но разбойники молчали. Тогда Уткин кивнул рядовому Анне Шмуц, игравшему роль ударника, мол, действуй. Анна, которую сослуживцы любовно называли Анкою, вышибла дверь ногой. И тут же, увернувшись от пули, ей предназначенной, с раскруткой на триста шестьдесят градусов, другою ногой уложила стрелявшего бандита. Вот уж про такую не скажешь, мол, ноги коротки.

Опергруппа с арией "Бросай оружие!" ворвалась в логово. И очутилась, как в воде, в шелухе по колено. Однако других бандитов что-то не было видно. Как в шелуху они канули.

Бродили уткинцы сухим черным взморьем, шуршали в непростых поисках. Где же остальные? С балкона не нырнешь: высоковато, шестой этаж. А на балконе и на кухне стояло до десятка полных известно чем мешков. И вот один мешок привлек внимание лейтенанта. Все гладкие, округлые, а этот какой-то шишковатый, какой-то угловатый. Уголовный мешок! - подумал лейтенант Уткин и врезал мешку под солнечное сплетение. Тот взвизгнул женским голосом. И как царевна сбрасывает лягушечью кожу, из-под холстины показалась сама атаманша шайки, известная в преступном мире под кличкой "Зойка-барометр". Прозвали так Зойку за ее развитое чувство опасности. Но, как видим, на этот раз не сработало чувство. Видно, пополнел "Барометр" и стал толстокож.

- А где еще двое? - спросил Уткин, имеющий сведения, что шайка выступает квартетом.

- Ищите! - усмехнулась атаманша. - Что найдете - ваше!

Но никого больше не нашли милицейские. И уже собрались уходить, когда в комнате раздалось громкое "апчхи". Обшарить все до сантиметра! - приказал лейтенант. Стали искать вновь. И вот один оперативник своим кованым ботинком споткнулся обо что-то в углу. Взревев, из-под лузги, как покойник из земли, вырос человеческий бюст.

- Че пина-а-аешься! Знаешь, как больно! - плакал громила, сидя на полу и потирая ладонью ухо.

Да, этому уголовному элементу не откажешь в находчивости. Почуяв шухер, он ловко зарылся в шелуху, словно ящерица в песок. И глядишь, отлежался бы там, если бы, услышав, что милицейские уходят, не сделал глубокий вдох облегченья. Вместе с воздухом широкая ноздря громилы всосала и шелушинку. Тут и выдал себя пылесос-неудачник.

Так и закончилась эта операция. Правда, четвертого не нашли. Но, возможно, его и не было. То есть такой не существовал в природе. И ошиблись, приняв трио за квартет.

11

Комиссар милиции Джон Сидоров трудился в поте лица. Но поскольку лицо комиссара за отсутствием волос распространялось на всю голову, можно сказать и так: трудился в поте головы Джон Сидоров.

Однако, несмотря на титанические усилия, городские власти не могли обуздать вышедшую из-под контроля стихию. Положение с каждым днем ухудшалось. Закрывались промышленные предприятия, вставал транспорт, начались перебои в продовольственных поставках. Правда, в последнем пока не было нужды, так как (нет худа без добра!) харкуны ничего, кроме семечек, не ели, и поэтому образовался даже некоторый избыток продуктов питания.

Семечкоеды же своим продуктом питания были обеспечены хуже. Зверели они и усиливали сопротивление. Джон Сидоров сознавал это. Если харкуны организуются, думал он, нам конец! Уже звонил ему начальник городского гарнизона генерал Гулыба. Сетовал генерал, что много солдат скурвилось и самовольно оставило службу, перебежав в лагерь грызунов. Между прочим, эти мерзавцы прихватили с собой оружие.

Да, накалялась обстановка. Главное, в чем видел Джон Сидоров спасение, нужно было срочно уничтожить источник эпидемии. А источники оказались обширными. Своим ушам не поверил комиссар, когда услышал сообщение воздушной разведки, что все окрестные поля засажены подсолнухом. Но вертолетчики работали с кинокамерой, и своим глазам пришлось поверить комиссару. Елы-палы! "Хлеба - налево, хлеба - направо!" Краю не видать. Заболела земля желтухой до самого горизонта. Как такую прорву выкосить? Приказать это сделать самим хозяевам полей? Наивно. Бросить силы из города? Но, во-первых, развяжется война с фермерами и, во-вторых, останется без защиты город, чем не преминут воспользоваться здешние харкуны. Где же выход?.. Надежду подал доктор Лоренцо. Он рассказал, что пытается создать химикат, истреблявший бы подсолнухи, и что цель будто бы близка. И так ясно представлялось Джону Сидорову: ранним погожим утром проплывают над желтыми нивами маленькие тучки в форме самолетов. За тучками тянутся шлейфы их частых слез. И там, где влажное горе тучек касается большеголовых цветов, поникают цветы своими желтыми головами.

Но это, если посчастливится, - завтра и за городом. А пока шел горячий сенокос в самом городе.

Дело в том, что те же разведчики, взлетев на милицейском вертолете "Мираж", раньше открытия, сделанного над полями, совершили другое не менее удивительное открытие. Батюшки мои! Александровск-то заволосател. Лысые крыши небоскребов неожиданно заросли густым золотом. Словно Джону Сидорову на зависть. Один из летевших так и сказал: - Хорошо, что с нами комиссара нет, а то непременно усмотрел бы здесь обидный для себя намек. Впрочем, шеф огорчится в любом случае. Еще бы! Ведь, можно сказать, у него под носом снимали харкуны свои урожаи.

Вот уж поистине: "не надо тому за чертом далеко ходить, у кого черт - за спиной!" Ловко черти воспользовались плоскостью крыш. Разбили цветнички! И с домом, можно сказать, рядом. И снизу ничего не видно.

Зато какое обозрение сверху! Что ни дом - то желтый. Осталось только мэрию да милицейское управление засадить... А вот - творцы новых альпийских лугов занимаются своими полевыми работами! Загорают они среди подсолнечников. И некоторые уже, как семечки, почернели... А это что за диво?!. Мишка, стоп-машина! Зависни над этим домом. Леонид Ильич, позвольте ваш полевой бинокль. Гляну, як хлопец с дивчиной масло пахтают. Ух какие старательные! Аж растения содрогаются. Да вы на камеру, на камеру снимайте! Фильм назовем "Дай, я в тебя сплюну!" Эх, черт, спугнули! Гляди, как заметались, ха-ха. Одежду ищут. Не помнят, где и раздевались... Признаться, иногда я начинаю завидовать этим детям природы. На все им наплевать.

Однако недолго плевали со своих высоких полей грызуны на город. Уже на следующий день после их обнаружения в воздух поднялся добрый десяток военных и милицейских вертолетов. И пошел горячий, как похоть, покос! Люди в форме и с литовками в руках (не путать с женщинами литовской национальности!) десантировались на крыши. Косить научились довольно быстро. Словно всю жизнь косили. Размашисто, вращая всем корпусом, косили. Дело спорилось. Тем более что площади были сравнительно невелики, а трава редкой и высокой. Хрустели цветы зла и падали как подкошенные. Закончив, сгребали их в одну кучу и тут же, на крышах сжигали огнеметами.

Выходил на балкон молодцеватый комиссар. Наблюдал пламя и дым костров. Славно горели у небоскребов их воровские шапки волос. Снова облысели небоскребы, лишь пепел падал на их грешные головы. И как иезуит, удачно проведший аутодафе, довольно потирал комиссар свои руки.

А в окнах облысевших домов мелькали искаженные злостью лица. И вслед улетающим вертолетам неслась неслыханная брань и грозились кулаки.

12

Не вынеся более притеснений и видя, что их достаточно для открытой борьбы, решили харкуны объединиться. Для начала решили они "пугнуть" власти демонстрацией.

С утра в условленных местах (для каждого района - своё) точка к точке, песчинка к песчинке сливались они в огромных пестрых демонов толпы. И потекли демоны ущельями улиц из разных концов к центральной площади, где находился муниципалитет. Потекли, чтобы образовать дьявольское озеро и затопить ненавистное управление.

Люди шли, как в прострации. Здесь пели и пританцовывали. Там слышалось выкрикиванье лозунгов. Разумеется, лузгали все как один. Но все это машинально. Мысли уже не принадлежали людям, не управляли ими. Людьми распоряжались демоны толпы. Шла ДЕМОНстрация.

Живой поток, как паруса стругов, нес на себе плакаты и транспаранты. Кричали паруса деловыми предложениями и афоризмами. "Мэра - на мыло!" "Меринова - в мэры!" "Семечек и кина!" "Подсолнух - это свобода!" И так далее.

Среди потока двигалась, между прочим, машина с вышкой. "Балкончик" вышки был поднят и декорирован под желтое соцветье. Там, в центре этого искусственного подсолнуха полулежала голая дама. До сих пор она была известной певицей. Но теперь ей, пристрастившейся к семечкам, стало не до пения. И она решила лечь на курс порнозвезды. И нисколько не жалела о сделанном. Ведь не надо больше надрываться, репетировать, не надо шить новых платьев. Лежи себе молча, как дома на кушетке, да кушай свое лакомство. Да, это была настоящая синекура, работа даже не спустя рукава, а спустя с себя все, что можно. И в славе Розалина ничуть не проиграла. Скорей наоборот. И в заработке, теперь натуральном: у нее всегда было что пощелкать. Одно только немного смущало экспевицу: стала она полнеть.

Но при внимательном рассмотрении демонстрантов выяснялось, что переживания ее были напрасны. Похоже, входила в моду полнота. Очень много шло людей с весом. Да и по части одежды харкуны старались не отстать от своей "Дюймовочки". Мало на них было надето. Да и то, все изношенное и грязное, готово было рассыпаться в прах. "Подсолнух - это свобода!"

Если на пути демонстрантов попадался зазевавшийся автомобиль, то его вместе с водителем переворачивали на бок. Это называлось "застолбить дорогу".

Так, с песнями, с криками, с интенсивной жестикуляцией заполнили демоны кратер площади. Но перед муниципалитетом, защищенным плотиной солдат и милицейских, волна толпы остановилась. Се-ме-чек! Се-ме-чек! - скандировала волна. Прибой затих лишь тогда, когда на балконе мэрии сам мэр появился и кашлянул в микрофон.

- Сколько же можно повторять, господа?! - спокойно и как будто устало заговорил он. - Семечки - это кака! Бросьте, господа, щелкать, пока не пропали совсем. А мы вам поможем вылечиться. Болезнь ваша опасна, но, как оказалось, излечима. Записывайтесь на прием к доктору Лоренцо. Ему уже удалось поставить на ноги... впрочем, вы и так на ногах... привести в сознание, скажем так, двоих ваших коллег по несчастью. И теперь эти двое, глядя на многочисленные живые примеры, с ужасом думают: "Неужели мы были такими"?..

Но тут внимание толпы неожиданно переключилось на человека в гольфах, шортах и майке. Рябь оживления прокатилась по толпе, и послышались голоса: Меринов! Меринов! Человек стоял на "подсолнухе", возвышавшемся среди площади. Как известно, группа, коллектив, партия, стадо, банда не может без руководителя, шефа, вождя, вожака, главаря. И этот Меринов выдвинулся в среде харкунов.

Он поприветствовал порнозвезду хлопком по заднице и так обратился к своей пастве:

- Тьфу... Братва, да не слушайте вы его! Они вас, видите ли, вылечат! Да их самих надо лечить! Всегда обманывали и теперь врут. Спросите у академика Шебалина. Вот он, здесь, возле машины. (И мелькнула седая эспаньолка с застрявшей в ней шелухой.) Семечки - это пища богов. И боги дали ее нам, чтобы на земле снова рай наступил. А эти пакостники вздумали противиться. Ой, не гневите богов!

Слова, как семечки, отскакивали от зубов оратора. Зычный голос далеко разносился по площади. Орал оратор, так что брызги слюны летели.

- Друганы! Слушайте меня и будете жить поплевывая. Первым делом мы сменим герб и названье города. На флагах будет цвести подсолнух, а город из Александровска превратится в Подсолнухов. (Точнее было бы в Харьков! - заметил про себя мэр.) Далее, вся земля у нас пожелтеет. А плантации будут обрабатывать те, кто сейчас так ратует за труд. Обещаю, им не будет больно за бесцельно прожитые годы. (Смех и возгласы одобренья сотрясли толпу.) И надсмотрщиков за ними не надо, ведь они не употребляют семечек... А для вас, брательники, настанет полная свобода! Что хочешь, то и делай. А хочешь, ничего не делай. Загорай... Подсолнухи не растут зимой. Я отменяю зиму! Отныне круглый год только солнце, семечки и любовь!

Тут Меринов от слов перешел к делу. Он щелкнул, плюнул, затем поставил лежащую рядом Розалину на четвереньки и стал разыгрывать с ней известное всем действо. Но хотя это действо было старо как мир, настоящий фурор произвело оно в публике. Крики "Ура, Меринов!" "Меринова - в мэры!" "Да здравствует подсолнух!" - слились в один общий вой.

И пока публика предается эмоциям, мы философски заметим в скобках, что не всякая фамилия соответствует человеку, ее носящему. И почему бы Меринову, согласно его же логике переименований, не стать Жеребцовым?

Между тем толпа, воодушевленная открывшейся перспективой, прямо сейчас готова была бежать в райские кущи и сметать все препятствия на пути. И стала напирать на заслон солдат и милицейских толпа, всячески его задирая и оскорбляя. Хотели харкуны вызвать действие на себя и тем самым развязать себе руки. Но ребята в форме не поддались на провокацию. Окаменели они. И словно горох от стенки, отлетали от их щитов нехорошие слова.

И в целом мирно закончилось это первое массовое выступление любителей пощелкать. Но на этом дело не закончилось.

13

Грызуны готовились к решительной схватке. Они понимали, что правительство в скорлупе солдат - это твердый орешек, и одними зубами не обойтись. И вооружались грызуны. Разбившись на отряды, распределяли они поровну имеющиеся у них автоматы, пулеметы, гранаты. Было припрятано у них по гаражам и несколько бронетранспортеров, и даже один танк.

- Эх, нам бы еще артиллерию и авиацию! - говорил Меринов, почесываясь и прохаживаясь по комнате в одних трусах. - Главное - оглушить противника первым ударом!..

По меньшей мере, командующим армией чувствовал себя Меринов. Он собрал у себя на квартире (простите, на штаб-квартире!) ближайших помощников, чтобы отдать последние распоряжения. Это было собрание при свечах. Дело в том, что перегорела... эта... как ее?.. атомная электростанция. Впрочем, и канализация тоже вышла из строя. И если кому-то вдруг приспичивало, он влезал на подоконник и облегчался прямо из окна. Нелегкое, доложу я вам, облегчение! Ведь как-никак восьмой этаж. Но не стоит и упоминать, что тут все были орлы, и их головы не могли закружиться ни от каких высот.

На столе лежали карты. Среди дам, вальтов и прочих находилась и карта города. Меринов смахнул с нее лузгу. Стрелки, нарисованные на ней, показывали, что дни неприятеля сочтены. Кружочками были обведены объекты, которые следовало захватить.

- Господа, - почти торжественно сказал Меринов и ткнул грязным ногтем в карту, - мой план прост, как все генеральное. Мы одновременно будем наступать на мэрию и на все городские ворота.

- Мой генерал, как бы нам не распылиться!

- В этом и заключается вся хитрость. Мы пустим пыль в глаза противнику. Чем больше шуму и пыли, тем лучше! Противник замечется, не зная, куда ему бросить свои силы... А ворота нам надо отбить потому, что за ними нас ждет подмога. Там наши полевые братья стоят уже лагерем. Кстати, с ними много пухленьких мешков! Доведите это до подчиненных для поднятия духа, так сказать.

- Но, мой генерал, - робко заметил другой командир отряда, - быть может, мы сначала все-таки захватим кинотеатры?

- Я думал над этим. Но это было бы слишком легко. С кем же мы там будем драться? Со старушками-вахтершами? Стыдитесь, господа!.. Кино от нас не уйдет. Оно пойдет на третье.

- Вот хорошо-то! Целый день будем грызть семечки и смотреть боевики.

- Нет, лучше мультики! - воскликнул третий командир отряда.

- Нет, боевики!

- Нет, мультики!

- Тьфу на тебя!

- Вот тебе!

- Цыц, поганцы! - Меринов треснул кулаком по столу. - Перегрызу, как людей!.. Слушай мою команду! Выступаем сегодня в шесть, ноль-ноль. Перед боем всем выдать по стакану семечек. А теперь сверим часы...

Но часов ни у кого не оказалось, в том числе и у самого главнокомандующего.

- Не беда! - быстро нашелся тот. - Моя жена всегда встает в это время. Она нам просигналит. Вот только какой бы сигнал придумать, чтобы все услышали?

И тут будто взрыв взорвался в доме. Дом тряхнуло так, что стекла посыпались. А заодно со стеклами вылетел один из командиров, орлом сидевший на подоконнике штаб-квартиры.

- Это сигнал! - крикнул Меринов. - Отставить выступление в шесть, ноль-ноль. Атакуем немедленно!.. Вера, где мои сандали?

А произошло следующее.

Ночной воздушный патруль, пролетавший над небезызвестным домом, заметил неладное. Прожектор вертолета выхватил на миг на одном балконе нагло желтеющие цветы. Это был второй этаж того же подъезда, где проживал Меринов. Это была квартира Саши Краузе.

Стоп - машина! Мишка, видишь балкон?.. Бери его на абордаж! И вертолет снизился и завис, прислонившись боком к решетке балкона. Милицейский высунулся оттуда и большими садовыми ножницами срезал злаки, покидав их в кабину.

По тому, насколько быстро и виртуозно ребята произвели стрижку и абордаж, можно было заключить, что это занятие для них не внове. И действительно, уже многим любителям балконных урожаев остались одни корешки. А многие даже и не поняли, откуда, что называется, дует ветер, хотя во время стрижки находились дома. Настолько бесшумно, почти неслышно, как холодильник, работали пропеллеры. И грешили на соседей неудачливые мичуринцы.

Саше Краузе удавалось долго сохранять подсолнухи благодаря тому, что он их покрасил в красный цвет. Но тут как назло прошел дождь, и всю акварель смыло. Случись это днем, Саша быстро бы исправил положенье, как уже бывало не раз. Но в этот раз и дождь, и вертолет застали Сашу во сне.

Саша проснулся оттого, что на его лицо садились какие-то "насекомые". По комнате носился ветер. Поднятая им в воздух лузга, как мошкара, летала. Ветер дул из распахнутой двери балкона. Казалось, он светился ослепительным светом. Это был ветер света. Или свет ветра. Как хотите. Саша подошел к окну, взглянул между штор и... все увидел. Как последнюю надежду, срезали последний подсолнух ненавистные ножницы. Саша метнулся по комнате и вытащил из-под кровати гранатомет РПГ-7. Вертолет уже отчаливал, когда грянул выстрел. Повскакивавшие жильцы взглянули в окна. Перед домом валялись горевшие обломки. Началась паника.

Увидев, что проклятая "стрекоза" вспыхнула и стала падать, Саша Краузе хотел проследить ее паденье и кинулся было к решетке балкона. Но сзади, из глубины комнаты послышался крик жены. Газя стояла на коленях перед лежащим на полу сыном. Как вертолет, упало сердце у Саши. Он подбежал и все понял. В пылу мести он не заметил, что сзади к нему приблизился сын. Малый сгорал от любопытства: что это за штуковина у его отца и что отец собирается делать?.. Горячий воздух, ударивший из сопла гранатомета, обжег лицо и контузил бедного мальчугана.

14

Харкуны воодушевлено бросились в атаку. Многим пулеметов не досталось, и бежали кто с чем: кто с кухонным ножом и сковородкой, кто с лопатой, а иные потрясали в воздухе огромными дубинами. Как верхом на мамонте, ехали на танке первобытные люди. Кричали: Ура! За родину! За подсолнухи!

Зрелище было впечатляющим в смысле устрашения. Не потому ли неприятель сдался без боя? Лишь кое-где с его стороны прозвучало несколько робких выстрелов. У стрелявших не выдержали нервы, да и то потому, что генерал Гулыба стоял над их душой. Как наскипидаренный, бегал генерал, размахивая пистолетом и крича: Огонь! Но солдаты дружно сказали ему: нет! Харкунов много, значит, они - народ. Мы не станем стрелять в свой народ. Да где вы видите народ?! Посмотрите, разве это люди! - спорил Гулыба. Но солдаты уже сложили оружие.

Так же поступили и милицейские. Правда, эти действовали согласно приказу. Им приказал разоружиться сам их начальник - комиссар милиции Джон Сидоров. Взгляд комиссара на харкунов отличался от взгляда генерала Гулыбы. Какие ни есть, а еще пока люди! - решил комиссар и, отдав приказ, ушел к себе в кабинет.

Телефонные трели раздались в кабинете.

- Сидоров на проводе!

- Комиссар, здесь Лоренцо. Препарат готов.

- Какой препарат?.. Ах да... антиподсолнух.

- Я дал ему кодовое название ЛПП (Лоренцо против подсолнуха), - сказал доктор.

- Хорошо, - сказал комиссар...

Между тем харкуны разбежались так, что не могли остановиться. По инерции несло их. Не удовлетворила их легкость победы. Как же так? Держать в руках оружие и не воспользоваться им. Не бросить гранату, не пустить в ход дубину. Да оружие само начинает бросаться, само пускается в танец! И порезвились повстанцы. Так, что и сами пострадали, не разбирая в пылу пальбы, где свой, где чужой.

Особенно хотелось им добраться до правительства. Но мэр, видя, что от этого народа всего можно ожидать, опередил события с помощью быстрой, как ракета, пули. И только зубами клацнули грызуны. Правда, попытались они отвести душу на трупе, пиная, плюя и мочась на него. Но дерзко хохотало над ними мертвое тело: что, инсургенты, выкусили!

Больше повезло харкунам с комиссаром милиции. Бедный, бедный Джон Сидоров! И зачем он взял себе за привычку начинать телефонный разговор с фразы: Сидоров на проводе! Вот и накаркал себе судьбу. На телефонном проводе повесили его проклятые наркоманы.

Не сладко пришлось и генералу Гулыбе. Своей горькой заразой принялись его потчевать харкуны. Ничего не жалели для столь важного лица, и горстями запихивали семечки ему в рот. Жевал генерал угощенье вместе с шелухой, а по щекам его, как Ленин с горки, катились гороховые слезы. И подошел к Гулыбе Меринов и сорвал с него погоны. И засунув их себе под маечные лямки, генералом ходил Меринов, поплевывая.

Массовым походом в кинотеатры отпраздновали мериновцы свою победу. От пуза поржали они там. Там крутились овсяные картины, такие как "Мешковатый рейс", "Веселые семки", "Они сражались за желтую родинку".

15

Прошло совсем немного времени.

Город осенила осень. Ветер перекатывал по бульварам и проспектам опавшую листву. Вместе с листвой летела лузга и текли фекалии. Канализация окончательно вышла из строя. Впрочем, не только канализация. Все вышло из строя. Все теперь существовало при другом строе.

Местами валялись обрывки листовок, напечатанных еще при старом режиме и толкующих о вреде употребления семечек.

Холодало. Горожане мерзли в своих не отапливаемых квартирах. Поэтому скучивались они возле костров на улицах и площадях. На растопку шла мебель. А подросший огонь, способный жрать все подряд, кормили автомобильными шинами. Черный дым, как Веселый Роджер, колыхался над городом. Дома прокоптились, как африканцы. А иные дома и совсем сгорели, потому что их жителям захотелось покостровать, не сходя с места. И дня не обходилось без пожара.

Скучивались горожане у огня, и не было им скучно. Они делились новостями. Впрочем, какие новости могут быть там, где все ведут одинаковый образ жизни? Разве что, кто сколько вчера семечек перегрыз. Или кто дальше плюнул. Не было вестей и со стороны. Полевые братья что-то совсем перестали показывать в городе носа. Поговаривали, будто они совершенно обленились, сидят безвыездно в своих поместьях, и даже не сидят, а целыми днями щелкают семечки, лежа на диване. Семечки - это, конечно, хорошо, но нельзя же забывать и о братском долге! Тем более что запасы горожан подходили к концу.

Мы сказали, что подсолнуховцы обменивались новостями. Но, как видим, собственно не было новостей, как не было и того, с помощью чего ими можно обмениваться. Прав оказался Петр Михайлович Шебалин, предрекая сведение всех языков к единому. Но и он не ожидал, что дело пойдет столь быстро и зайдет так далеко. Не то что к одному языку, и даже не к одному слову, а, представьте, к одному звуку свелись все языки. Но и с одного звука приноровились понимать друг друга щелкунчики.

- М-м-м... - говорил некий субъект другому субъекту. И это означало: - Дай немного пощелкать!

- М-м-м... - отвечал, казалось бы, тем же другой субъект. Однако это уже следовало понимать как: - Самому мало!

Но если первый субъект был сильнее второго, он решал свою проблему субъективно - и силой отбирал семечки. При этом пострадавший мог потерять не только яблоко раздора, но и, скажем, глазное яблоко или ушную раковину, а случалось, и кочан головы.

И борзел разбой дефицита. И когда он коснулся самого Меринова, собрал вождь в кучу свой изрядно поредевший народ и сказал ему: - М-м-м... И сделал жест рукою. Мол, если поля не идут к Меринову, то мериновцы пойдут в поля и произведут там продразверстку.

Сказано - сделано. И вот уже из городских ворот, как из лопнувшей трубы, вытекла дурно пахнущая масса. Грязные и оборванные нестройно шли подсолнуховцы. Шел дождь. Вероятно, небо пожелало отмыть грязнуль. Но одной водой было не взять их засаленность. А с мылом у неба всегда дефицит. Да и дождь-то был вдрызг косой. И дорогу развезло от выпитого. Шли подсолнуховцы, в том числе женщины и дети. В лохмотьях, но с бомбами в руках. Ехали на танке с бубенцами.

Мы железным конем
все поля обойдем!

По разбухшей, как язык от семечек, проселочной дороге вступили в близлежащее село. Многие дома оказались покинутыми. Всё из них было вывезено подчистую. Там же, где нашлись обитатели, закрома от семечек отнюдь не ломились. И едва хватило на раз плюнуть изъятых запасов голодным горожанам. Тогда последние устроили дознание. Если знание - это функция ума, то до-знание целиком принадлежит телу. И непосредственно к телам полевых братьев обратились горожане. Прожиганием кожи и выламыванием суставов спрашивали их:

- М-м-м?.. Где, мол, храните ваши богатства? На что тела отвечали почернением, хрустом и тем же мычанием, из которого в конце концов сложилось: - Идите вы, нехристи, в поля! Там остались все наши богатства.

Прожигатели кинулись за околицу. Земля действительно была покрыта подсолнухами. Правда, те уже на ногах не стояли. Видимо, замерзли и размокли от дождя. Это была желто-зеленая полуразложившаяся масса. Ничего! - подумали семечкоманы. - Свежемороженые семечки тоже питательны. И принялись... нет, не щелкать, скорее, пить студенистые, как медуза, как черная роса, размазывавшиеся по пальцам зерна.

То, что случилось дальше, наводит на мысль, что не только от дождя размокли подсолнухи. Во всяком случае, это был особенный дождь. Похоже, Джону Сидорову удалось перед смертью осуществить свою мечту. И над желтыми нивами действительно в свое время проплывали тучки в форме самолетов. Тучки, плакавшие слезами, которые изобрел гениальный доктор Лоренцо.

И, корчась, падали на разложившуюся землю неудачники, возмечтавшие о прижизненном рае. И затихали в грязи после коротких, как идеал, судорог. И с ужасом глядели на своих товарищей те немногие, кто еще не успел отведать любимого блюда в его новой превращенной сущности.

Дождь продолжался.

1992 г.