...А в это время, совсем на другой улице, в очень древнем доме, в просторной четырехкомнатной квартире с высоченными потолками умирал старик.
Нет, нет, он умирал вовсе не от болезни... Просто, он был уже очень стар. Сколько ему лет не знал ни он сам, ни его домочадцы, собравшиеся у его предсмертного ложа и с нескрываемым нетерпением дожидавшиеся его кончины.
- Уже скоро!.. - Успокаивающе взглянув на супругу, произнес толстый потный и лысый мужчина. - Доктор обещал, что еще час или два. Затем все! Конец его генетического кода... Квартира наша...
- Скоре бы сдох! - Цинично прошипела супруга, вожделенно поглядывая на скучающего в темном углу зашторенной тяжелыми гардинами комнаты в плюшевом кресле адвоката с завещанием в холенных руках.
- Не нужно так, мама! Он же тебе никогда и слова поперек не сказал! - Сглатывая слезы, почти прошептало юное белокурое создание, белесо отсвечивая летним платьем из кресла в другом углу темной комнаты. Девушке явно было жаль умирающего.
Старик слышал все! Огромным усилием воли, разжав костенеющие губы, с трудом ворочая непослушным языком, он едва слышно спросил:
- За что?..
- За что, старый хрыч? - Взбеленилась супруга. - За то, я столько лет жизни на тебя, урода, угрохала. За мать мою, за бабку! Вспомни, ведь еще она взялась ухаживать за тобой, а ты квартирку ей обещал взамен отписать... Затем мать моя приглядывать за тобой взялась - но ты и ее пережил... Да и мне уж пятый десяток пошел! Думала не дождусь уже... Вот так, старик! Так что давай, подыхай скорей. И не надейся, меня ты уже не переживешь! Мы эту квартиру выстрадали!..
- Если отключить-сь аппаратуру, то он умрет быстрее-сь! - Указывая на подключенные к старику медицинские приборы, многозначительным тоном повелителя смерти вальяжно произнес откинувшийся на диване откормленный дородный мужчина с щегольской бородкой "а-ля-эскулап" в дорогом костюме под белым халатом. Это, несомненно, был доктор.
Он считал себя натурой тонкой и очень интеллигентной, в подтверждение сего, безусловно неоспоримого факта совершенно без всякого стеснения он неустанно добавлял к словам старомодное "-сь"... И к месту, и не к месту-сь!...
Девица в светлом платье, не выдержав цинизма в устах окружающих, вскочила с кресла и, размазывая слезы, скрылась в другой комнате.
Ее мать презрительно фыркнула вслед, и, повернувшись, надо признать, красивым профилем к эскулапу кокетливо произнесла:
- Ах, старик так мучается, бедняжка! Ну, отключите же скорее ваши приборчики! Проявите гуманизм, доктор!..
- Гуманизм проявить, конечно, можно-сь... - Со сладострастием разглядывая неплохо сохранившуюся фигурку стариковой опекунши, произнес доктор. - Только у меня есть-сь три условия...
- Непременно! Непременно выполним все! - Подобострастно подпрыгивая на месте, пропыхтел толстяк, смахивая жирной ладонью выступившие на его лице крупные капли пота.
- Ну, во-первых, это, как вы уже догадались, будет стоить денег-сь!..
- О, сколько угодно! - Толстяк покорно достал потной дрожащей рукой из широких штанин толстенный бумажник и принялся нервно отсчитывать деньги. Непослушные зеленые купюры то и дело выпархивали из его пальцев и степенно, словно сознавая свое превосходство над никчемными людишками, неспешно опускались на пол... Их никто не спешил поднимать. А толстяк все ронял и ронял новые...
- Во-вторых, - провожая жадным взором драгоценные бумажки, продолжал эскулап, - вы, как опекуны, обязаны-сь подписать бумагу, что отказываетесь от реанимации больного. Как только заплатите и подпишите-сь - я аппаратуру отключу-сь... - Эскулап многозначительно помахал в воздухе каким-то документом.
Толстяк и опекунша наперегонки бросились к нему. Она, с невесть откуда взявшейся ручкой, он - с пачкой денег...
Доктор деньги взял и элегантно опустил во внутренний карман пиджака... Но лишь только опекунша хотела схватить документ, чтобы подписать его, эскулап резко убрал бумагу в сторону прямо из-под носа женщины и, дразнясь, помахал ею в воздухе:
- Есть еще "в-третьих", уважаемая опекунша... - Произнес доктор.
Она наклонилась к нему, и он что-то похотливо зашептал ей на ухо...
Опекунша кокетливо поежилась от его слов и в свою очередь тоже что-то согласно зашептала эскулапу...
Их сладкий разговорчик остановил толстяк. Он многозначительно крякнул, его супруга отстранилась от эскулапа и тот, вальяжно поднявшись со своего заскрипевшего пристанища, направился в сторону умирающего.
Старик умирать не хотел и, будучи не в силах предотвратить происходящее, только с мольбой смотрел на окружающих. Из его не по возрасту ясных глаз выкатились и затерялись в морщинах две крупные жемчужные слезы.
Но тут начали оглушительно взрываться розетки, нестерпимо ярко вспыхнула и, перегорев, погасла старинная люстра под потолком. Из приборов, поддерживающих жизнь старика, повалил едкий дым... Умирающий дернулся, как если бы его прошила молния, и затих.
В комнате воцарилась зловещая тишина, которую нарушил первым пришедший в себя эскулап. Он деловито прошествовал к старику и, ритуально потрогав его за шею, констатировал:
- Умер-сь!
Он повернулся, было, к опекунше и собрался произнести то ли утешительный, а может быть и поздравительный монолог, но, натолкнувшись на вытаращенные в ужасе глаза присутствующих, взгляды которых были направлены куда-то за его спину, осекся...
Эскулап медленно обернулся к старику...
То, что он увидел, противоречило всем известным, а заодно и неизвестным законам природы: еще минуту назад ссохшееся от старости мертвое тело в буквальном смысле слова наливалось жизнью.
Прямо на глазах разлаживались морщины, желтый пергамент кожи покойника становился розовым, гладким и эластичным, еще мгновение назад редкие и седые волосы на его голове сменила буйная черная шевелюра. С треском лопнула пижама покойного, и сквозь разрывы ветхой материи показались мощные мускулы молодого спортсмена.
Воскресающий медленно сел на кровати. Открыл глаза. Его пронзительный взгляд молнией прошил заговорщиков, которые и без того были абсолютно и надежно парализованы происходящим на их глазах.
Несостоявшийся покойник встал и еще раз, уже с высоты своего огромного роста насмешливо и презрительно взглянул на эскулапа:
- Разве клятва Гиппократа предусматривает мздоимство и похоть? - звенящим голосом пророка произнес восставший из небытия. - Ты считаешь себя повелителем смерти, а между тем понятия не имеешь как она, эта смерть выглядит...
- Что ж, - продолжал он, - я сделаю тебе подарок, и познакомлю тебя со смертью поближе. Я обвенчаю тебя с ней, и ты поймешь, что, значит, быть ее повелителем.
Посеревший эскулап отрицательно замотал головой - со Смертью он явно венчаться не желал.
Но экс-покойник, уже не обращал на него никакого внимания.
- Каждому из вас я сделаю подарок, - продолжал он, - каждый получит то, чего желает больше всего... Ну, мне пора, впереди - вечность, но и дела не ждут... Не только вы жаждете исполнения своих мечтаний...
Сказав это, воскресший стал медленно растворяться в воздухе, и скоро лишь серебристая дымка напоминала о его присутствии. Легким дымком она обволокла окружающих, медленно заползала в ноздри, наполняла легкие заговорщиков.
Первым зевнул эскулап, его веки налились свинцовой тяжестью, и через минуту, он уже спал! Прямо на полу, свернувшись калачиком, неподалеку от доктора посапывала опекунша, и громоподобно храпел толстяк...