И собрались у ворот Раcсёмон шестеро. Распределили роли, выбрали лидера и в следующую ночь двинулись в путь верхом. Сутки шли к дальней деревне Ниягуто. Там плодородные почвы и река, солнечная долина. В Ниягуто много здорового скота и женщин, красивых как луна. Не справедливо так много счастья в одну корзину.
На поляне у развилки дорог, где святилище и хижина для путников, наткнулись на старого человека, что отдыхал после простой трапезы. Совсем бедняк. Об этом кричали тощее тело, потрёпанная одежда, да повидавший дорог посох пилигрима с отметинами и лентами. Всадники приблизились, старик посмотрел на них строго:
— Я знаю, кто вы.
— Эй, не обмани длинным языком судьбу, старик.
На что пилигрим молвил уверенно:
— Ниягуто — не то место, куда лихим людям стоило бы возвращаться. Тем более так часто.
— А разве мы усердствуем? — вожак рассмеялся, ударил себя кулаком в грудь. Ему вторили остальные хриплыми простуженными голосами, — разве раз в месяц — это часто для жирной Ниягуто?
Одноглазый Кэйташи спешился, подошёл с обнажённым кинжалом:
— Ответствуй, старик, а кто сделал нас такими? Бедняками и перекати поле, затем взявшимися за маски и ножи? Ведь сама жизнь — её происки. Она породила в нас людей ночи, о, я повидал, не спорь.
Старик же пригладил куцую седую бороду, гневно ответил Кэйташи:
— Жизнь, что ручей: то было засохнет, то наберёт чистые воды. Знай, проходимец, сделав шаг, возможно ошибочный, она стремится его исправить. Рано или поздно. Жизнь — испытание для человека.
Всадники окружили старика. Он не поднялся навстречу угрозе, лишь выбросил руку вперёд, указывая поочерёдно на каждого. Старик вскричал:
— И на лисицу, хищного хоря, ястреба, что раз за разом камнем падает на беззащитных кур и цыплят, находится управа. Приходит день, и хищник жалеет о своём выборе. Сама жизнь воспитывает и окрыляет настоящего петуха. Его клюв и шпоры остры, а дух сродни цунами. И знайте: нет тогда пощады.
Кейташи схватил пилигрима за бороду, притянул к себе, к самой шее приблизил клинок:
— Уж не ты ли, храмовый болтун, наделён духом цунами? Может, духи леса и гор или твой сын остановит нас на пути в Ниягуто?
Всадники снова загоготали.
Качнулись верхушки окрестных деревьев, птицы с криком покинули их. Вздрогнул старик: 'Что несёшь, Ветер Перемен? Кто прислал тебя? Знай, я всегда готов уйти к Реке трёх дорог'.
Молодой человек, что отдыхал в хижине, всё слышал, натягивал тугой лук. Ещё миг, и где-то далеко-далеко в ожидании пошла кругами сумеречная Сандзу — длинная стрела насквозь вошла в шею одноглазого Кейташи. Его кинжал выпал, не причинив зла старику. А вторая ударила в бок ближнего всадника, что кулем сполз на ступеньки святилища. 'Красное оперение стрелы. Сын мельника решил вернуться в отчий дом'.
Из хижины послышался молодой сильный голос, речь же полна задора и насмешки:
— Это сделаю я, Сора по прозвищу. Догадайтесь! Когда-то окрестные лисы напрочь забыли тропы к деревне, а ястребы далеко облетали её.
Всадники оставили старика и рванулись к хижине, на пороге которой появился удалец. Звучало: 'Взять его!', 'руби!' Но просвистела третья 'красная' и вожак схватился за грудь, не спасает панцирь от ближней стрелы, пущенной сильной рукой. Сора отбросил лук, выхватил из-за спины длинный меч:
— Нет вам больше пути на Ниягуто!
Трое, оставшиеся в живых, не доехали до хижины десяти шагов развернулись, и умчались назад, туда, откуда явились. И забыли дорогу на цветущую Ниягуто.