Маузер Кристиана Фольке
Кровью. Красками.
Детскими сказками.
Словно все это было. В прошлом. С нами.
Моими или твоими снами.
И не скажешь теперь, что я за зверь.
Поверь. Не избежать потерь.
«Ворон» Белоус С. А.
«Восточный олень» — небольшой лесной массив в центре Датской Ютландии тем вечером оказался потревожен дважды. Сначала звуками боя, а позже сиренами.
В 21:05 из полицейского управления Силькеборга выехала колонна: два броневика со спецназом, машина с психологом — переговорщиком и детективами, скорая помощь. Набрав скорость, они неслись к одному из «охотничьих» домов, откуда накануне перестрелки пришло странное сообщение.
«Это Герберт Бау. Вступаю в бой, прошу помощи. И, быть может, журналистов, я не знаю. Подробности на месте».
И молчок уже более часа. Пара соседей, что живут на приличном удалении справа и слева, подтвердили автоматные выстрелы и громкие хлопки. Также выяснилось, что утром владелец дома обзвонил их, предупредил о вирусном заболевании и просил не беспокоить. Соседям и полицией было велено не высовываться — уже едут. Что за чушь? В этой безлюдной пасторальной местности и бой? Кого с кем? Разборка браконьеров? А журналисты?! Может, инсценировка социопата? Майор Рюльке, старший на операции, сидя в головном броневике, хмурился. Вдали, в свете луны, среди нагромождений скал и деревьев мелькнула черепичная крыша домовладения. Дорога хорошая, еще минут семь — и на месте. Рюльке надел тактические перчатки: «Приготовиться!» Что тут стряслось, кто ты, Герберт Бау?
**
Господь дважды своей дланью отметил род датских Бау. Щедро воздал, наделив талантами и возможностями, амбициями и трудолюбием. Но и зачем-то уравновесил свой первый дар то ли проклятием, то ли испытанием.
Первый дар поставлял роду со всеми его генеалогическими ответвлениями доход и престиж. Почти все мужчины, а зачастую и женщины, были инженерными людьми, оружейниками. Очень хорошими оружейниками, с престижной маркой (клеймом), гербом и счетами в банках с первых же дней появления банков и счетов. Ремесленная линия Бау тянулась еще со времён гильдии, вооружавшей войско датского короля Вальдемара Аттердага, высадившегося на острове Готланд в XIV веке для усмирения воинственных островитян и взятие территории под власть короны. Сросшиеся со своими кольчугами и бармицами скелеты защитников острова из ТВ-сюжетов о раскопках под Висбю вызывали у юного Герберта щемящее чувство. Фотографии в статьях притягивали взгляд, будоражили воображение, когда он подгонял эфес к очередному заказному клинку.
Второй же подарочек роду, что Господь отрядил довеском — роковой, не афишируемый, но в своих кругах известный: Бау имели генетическую склонность к психическим заболеваниям. Эти диагнозы проявлялись и разили примерно каждого пятого — шестого мужчину рода. Мальчиком не раз заставал свою матушку Марту, женщину, не обделённую «беспокойствами» и мнительностью, за молением. Это были какие-то обережные христианские псалмы, а так же поздние неоязыческие заклятия. «Господь Всемогущий (Силы Светлой Вселенной), храните сынка и братьев от...» Она старалась не произносить «страшные» слова и при посещении беспокоящих мыслей падала на колени и читала, читала, читала.
Шли годы, младшему Бау стукнуло сорок. Молитвами матери и уроками отца вырос в толкового мастера со своим взглядом на профессию, «почерком» в ней. Являлся почитателем хорошего спиртного, любителем спорта, путешествий и женщин. С одной, последней прожил счастливо двенадцать лет. Отслужил в армии, дважды тонул, горел, накрывался альпийской лавиной, ездил на футбольные чемпионаты, дважды дрался в кабаках, судился и разводился. И уверенно считал, что родовые вопросы шизофрении или чего-то подобного его уже точно обошли. До того памятного летнего дня во Франции три года назад. В Нормандии тогда проводились соревнования реконструкторов, выставка оружия и доспехов. Приглашена была и небольшая группа датчан, деловыми узами связанных с мероприятием. Герберт среди других прибывших шёл по коридору старинного герцогского шато. На стенах стяги и знамёна, образцы живописи разных лет, вдоль стен рыцарские доспехи, оружие. Достойная, ухоженная коллекция. Шёл, и вдруг почувствовал некое нарастающее влечение, зов от одного из рядов алебард. Пропустил спутников вперёд. Когда коридор практически опустел, со стучащим сердцем приблизился к стойке, поставил дорожную сумку на пол.
— Мсье Бау?
— Я догоню. Извините. Интересный образец...
Представительница принимающей стороны кивнула, развернулась на каблуках, ушла, оставив его одного. Оружейник провёл рукой по древкам вертикально выставленных алебард. Манила и отозвалась седьмая, предпоследняя. Не древко, а сама боевая часть, «топор». Герберт снял оружие, подержал в руках. Топор «выпуклый» старинный тип. Металл в неплохом состоянии, реставрирован. Клейм или отметин нет. Работа простого деревенского кузнеца? Захотелось, или сам предмет просил об этом, оружейник приложил топор плоскостью к лицу, лбу. Практически сразу его ’накрыло’ густой, но и одновременно прозрачной волной, видением, длившимся пару минут. Звуки, запахи отсутствовали. Не было понимания и о времени события. Информация шла довольно абстрактным визуальным потоком от лица владельца оружия — то, что видел, державший его человек.
Открытая местность, вытоптанная земля. Алебард, длинных пик много — колышущийся ряд. Разом подняты, встречают нечто приближающееся. Конницу? Точно: латные всадники! Алебарда и пара соседок «приняли» ближнего. Вороной конь в пластинчатых металлических латах и светлой с гербом, попоне на дыбах. Конь очень близко. Большие, сильные шея, голова: видны широкие ноздри, пена на губах. Вот приторможенный всадник закрючен. Закованного воина стягивают вниз, в ряды расступившейся, обороняющейся пехоты. Уже падая наземь, всадник взмахнул и ударил мечом. Мозг Герберта вдруг вспыхнул алыми всплесками, остальные краски притухли. Алебарда упала в траву. Но вскоре была вновь поднята. Вот она на фоне неба и битвы. И снова падение.
И это все. Видение закончилось. Вещь передала сообщение. Герберт поставил оружие на место, в ряд, зачем-то сфотографировал, догнал делегацию. Интересный, насыщенный событиями и новыми знакомствами день закончился небольшим пиром под навесами за длинными грубыми дубовыми столами под звуки лютней и старинных духовых инструментов.
Поздно вечером, уже оказавшийся один в гостиничном номере, оформленном в средневековом стиле, с литографией к «Песне о Роланде» на стене, он, не выпивший и глотка спиртного, приступил к размышлениям и расшифровке ситуации с алебардой. Так все-таки шизофреник? Экстрасенс? Третьего не дано. Почему его «бездна» разверзлась сегодня? Отчего отмалчивались другие артефакты, ранее прошедшие совсем рядом или непосредственно через руки? Вопросы, вопросы. Пока же вывод, с которым заснул: «запись» была на предмете, чей хозяин, владея им в бою, был убит или ранен. То есть некий информо-эмоциональный след на пике мозговой деятельности, адреналина и болевого шока.
Проснувшись поутру, Герберт не обнаружил в себе панического. Напротив, оружейнику стала по-человечески интересна природа произошедшего. Решил продолжить поиск подобных артефактов, начиная уже с хранилища и экспозиции замка. Однако и там, в шато, и через полгода, в коллекциях и хранилищах реставрационных мастерских — всюду «тишина». Перебранное оружие не отзывалось. И причины, в общем-то, были понятны. «Историческое» оружие могло не принимать участие в стычках, так и не обрести хозяина, даже временного. Много его оказалось в современности из тогдашних обозов, складов и кузен. А также: церемониальное, подарочное, элементы торговых сделок и залогов. Что-то тоннами суммарно обнаружено в ржавом и убогом состоянии и нуждалось в реставрации. Но приличное количество клинков и стволов столетиями лишь «гордо» возлежало на мраморе и бархате, развешивалось на коврах и гобеленах. И пристёгивалось к поясу очередного владельца по праздникам и при написании портретов. А если какими-то образцами и воевали, то хозяин, видимо, остался жив-здоров. Или погиб, ранее утратив выставленный в музее меч, а смерть принял с трофейным клинком в руке. Мало ли чего бывает на войне, в бою и походе. Или же тот алебардщик был непростым человеком? Колдуном? Или все-таки шизофрения? Герберт продолжил поиск: списывался с коллегами, листал Интернет, посещал музеи и антикварные лавки.
Еще через два месяца Герберт держал в руках испанскую рапиру примерно XVI века, перехваченную таможней среди прочего подобного груза. Оружейник был привлечён полицией в качестве специалиста. Рапира простая, солдатская, «бывалая»: с погнутой не раз «рубленой» гардой. На ней же и штамп, в котором угадывалась корона. Клинок поведал о схватке в помещении. Антураж не ясен: таверна, замок, жилой дом или даже трюм корабля? Но явлен итог: владелец клинка заколот в неравном поединке. Об этом диагнозе уверенно говорили ухмылочки склонившихся бородатых с серьгами в ушах убийц, растаявшие и закруглившие видение.
Позже через Герберта прошли «говорящие» наборы дуэльных пистолетов, оружие наполеоновских времён, Первой и Второй Мировых войн. Всех этих образцов оказывалось не так и много. И оружие, как и в первый раз, звало, было вестником, честно передавало свои скупые справки об обстоятельствах гибели людей.
Оружейник завёл журнал, в котором от руки аккуратно, в табличной форме записывал все эти истории, свои наблюдения. За пару лет бездны ему отозвались уже двадцать восемь единиц холодного и огнестрельного оружия. И один разделочный нож из музея полиции в Кельне.
Удалось выяснить имена трех человек из «видений» и еще пять артефактов числились как «владельцы установлены». Со временем появилась и традиция ставить в храме свечи за упокой тех душ. Не то чтобы он был истово верующий, но посчитал нужным «правильно» их проводить. Кем бы убиенные не были. Если уж открываются последние листы этих жизней, пусть и закроет он их согласно традиции.
За годы своего поиска Герберт немало прочитал, посещал лекции психологов и психиатров, практикующих эзотериков. Вступал в переписку, аккуратно проходил индивидуальные собеседования, подбирая различные предлоги. В итоге уверовал именно в дар, а не разрушающую личность патологию. Побочным эффектом оказалось написание пары больших статей по истории, охотно опубликованные в исторических и оружейных журналах, чем он раньше никогда не занимался. Еще через год интерес к поиску угас, и журнал стал скорее материалом для написания рассказов или даже романа, быть может, в фантастическом готическом жанре. Когда-нибудь когда младший Бау передаст личное клеймо и уйдёт от дел...
Но все изменили события, когда Герберт снова оказался в Кельне. На сей раз как мастер и лицо, сопровождающее груз после реставрации — частную коллекцию оружия и доспехов испанских «черных всадников» — рейтар. По окончании процедуры сдачи-приёмки и подписания бумаг клиент предложил отметить завершение дела. Вслед за дворецким и владельцем дома мастер проследовал в просторную комнату и сразу ощутил знакомые зовущие эманации. Далеко не сразу выяснилось, «откуда дует ветер», что добавило к ланчу Герберта особую перчинку.
— Какой сундук! Наверное, старинный? Винный дуб, полагаю? И окован стандартно, добротно, наша датская рука. Узнаю.
— Все так. На днях издалека поступило неожиданное наследство. Толком еще не разбирался, знаете ли, все дела и некогда, — Вильгельм Фольке, молодой хозяин дома, рассмеялся, пожал плечами.
— Вот как? В такой таре, наверное, только гульдены или луидоры?
— Отнюдь. Да и сундук — случайная тара. Там другая совсем тема, — Вильгельм посмотрел на часы. — Странная история. Часть принадлежала моему прадеду, здесь же и вещи старого Шмита. По завещанию его сына ЭТО пришло на мой адрес. Но ничего особенного — только разное старье. Впрочем, есть и по Вашей части. Хотите взглянуть?
— Если Вы не против.
Оттянули петли запоров, откинули массивную крышку. Дно сундука слоями устилали старые книги. Поверх них несколько каких-то свитков на тканевой основе, видимо, карты. Там же: старый бинокль, жестяные коробки, кривой азиатский кинжал в ножнах. И вошедшая по длине тютелька в тютельку германская армейская винтовка Маузера 98К — оружие известное, даже легендарное. Сомнений не было, «звала» именно она.
— Позволите осмотреть?
— Конечно. Мне нужно сделать несколько деловых звонков. Оставляю Вас наедине с этим, — Вильгельм усмехнулся, — «сокровищем». Не торопитесь и помните о полке с напитками — вон там.
Вильгельм вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Герберт же сразу подхватил винтовку, взвесил на руках, прицелился. Заводское клеймо на ствольной коробке сообщало о годе выпуска — 1938. Мастер не спешил «выслушать» историю, захотелось угадать: что здесь может быть? Он уже играл в эти игры и пару раз довольно успешно. Винтовка была в отличном состоянии, когда-то изрядно «тюнинговалась»: золотой или позолоченный спусковой крючок, глубокое, выжженное на прикладе изображение германского орла со свастикой с готическим текстом вокруг: «Christian Folke Edelweiss 2-1». Деревянная ложа не раз лакировалась, но давно, и многослойное покрытие кое-где начало облезать. Солдату, унтеру не позволили бы подобные доработки закреплённого оружия. Это офицерское, личное. Если, конечно, этот тюнинг военных лет. Герберт отнял обойму — пустая. Извлёк скользящий затвор и заглянул в ствол — еще вполне «свежий» с неизношенным каналом. Ну, что еще? Он еще раз бросил взгляд на содержимое сундука и, немного подумав, загадал «сюжет». Маузер призывно, буквально дребезжал в руках мастера. И Герберт, закончив прелюдию, закрыл глаза и, наконец, приложил его ко лбу.
Тот человек стоит на узкой петляющей каменистой тропе. В поле его зрения горы. Они и слева, и возвышаются вдали, высокие, остроконечные. Снега, льда не видно, наверное, не зима. Видимость так себе: сумерки или небо обложено тучами — непонятно. Приближаются двое. Темные фигуры уверенно следуют каким-то чрезмерно упругим шагом. Винтовка вскинута, незначительно колышется, двинулась вперёд-назад. Возможно, стрелок что-то говорит или кричит, затем заряжает маузер. Силуэты приближаются. Рывок, ствол ушёл вверх — это выстрел. Еще один. Стрелок не мазал, ближний дважды дёрнулся, но через секунды продолжил движение. Они приближались. Были зримы точки выцеливания и понятны места попаданий — пули ушли в грудь и голову. Расстояние уменьшилось, теперь это метров пятнадцать. Винтовка резко изменила горизонт, сейчас она примерно на уровне живота фигур. Стрелок встал на колено — так надёжнее. В прицеле голова. Выстрел, перезарядка. Голова цели откинулась назад, но вернулась на место, ближний после задержки шагнул дальше. Снова выстрел — теперь в область шеи. Противник вскинул руки и рухнул на камни тропы. Второй практически догнал товарища, в руках что-то появилось. Ответный огонь ослепительным пучком яркого белого света, или что это было, рванулся сюда. Герберт на миг ослеп, там во внутреннем зрении, затем острая, будоражащая вспышка изнутри. Это означало одно: владелец маузера не ранен, а убит. Его винтовка выпала из рук, скатилась по камням в темноту. Сам стрелок упал на бок. Последнее, что было в угасающем видении — вытянутая рука человека, дёргающиеся в агонии пальцы и сектор сумеречного неба.
Герберт опустил маузер, однако видение неожиданно возобновилось. Или, скорее всего, это было новое сообщение, «входящее». Яростным всплеском оно буквально ворвалось в сознание, ударив в затылок, в виски. Близко, в цвете, практически без ряби и абстрактных разводов. На несколько секунд перед внутренним взором оружейника нарисовался лик незнакомца. Вытянутое смуглое лицо с натянутой, как на барабане, кожей, что-то вроде волос цвета ржавого металла, маленький рот и большие каплевидные глаза без век и ресниц. Глаза, кажущиеся совершенно черными, лишь узкие искрящиеся щёлочки зелёных зрачков. Углы маленького рта пришли в движение, он что-то говорил. И эта короткая речь, лишённая звука, новым толчком ворвалась в мозг Герберта Бау предупреждением и несомненной угрозой, своеобразной «черной меткой». Существо, космит, демон, чужинец — Герберт не мог пока подобрать определение Той стороне — умолкло. Видение окончательно затухло, но тикающая боль в висках только нарастала.
Через пару минут оружейник обнаружил себя сидящим на полу с маузером у ног. Опасные частоты: оказывается, есть не только сообщения и чтецы. Возможен и перехват сеанса, какие-то «врезки». Ошарашенный и самим «сюжетом» и неожиданным продолжением, Герберт опустился в кресло в попытке расслабиться. Вскоре, изо всех сил пытаясь преодолеть дрожь в руках, вернулся к содержимому сундука. Полистал тетради, развернул карты: все эти ветхие бумажные источники касались посещений Южного Тироля, Кавказа, Гиндукуша и Тибета в период 1934-40 годов. Это были записи экспедиционного характера: описание местности, особенностей климата и геологии, рекомендации по прохождению маршрутов для групп альпинистов вермахта. Так же были записи об охоте, рисунки, схемы и фотографии. С одного фото, порядком выцветшего, напряженно смотрели трое крепких нордического типа мужчин в шапочках, с рюкзаками и альпенштоками. Размашистая подпись на обороте гласила: «Капитаны К. Фольке, Х. Шмит и майор О. Лиренсдорф. Тибет, 1940 год». В одну из тетрадей оказался вложен современный конверт с письмом, Герберт пробежался глазами по строкам напечатанного на принтере текста:
«Мой дорогой Вильгельм! Я отправляю Вам все эти вещи — семейные реликвии, так как среди моих потомков интереса к нашей истории, увы, никто не проявил. Более того»; «Наши предки были земляками, хорошими друзьями и сослуживцами» ; «Так и осталось неизвестным место, куда был отправлен отряд. И маршрут той экспедиции, из которой не вернулся наш дорогой Кристиан Фольке»; «Дедушка рассказывал лишь о том, что пеший дозор, что возглавлял Кристиан, не вернулся к ночи на бивуак. Винтовку же без патронов и в копоти, что явно говорили о том, что из неё стреляли, нашли у дальнего ручья случайно, через пару дней. Вместе с капитаном пропало еще трое. От них осталась лишь одна — эта винтовка Маузера»; «Дедушка прожил долгую жизнь и всегда с теплом отзывался о друге. В боевых действиях во время Второй мировой он не принимал участие. В том числе из-за травмы на тренировочной базе дивизии в 1941 году, где служил старшим инструктором, а позже командиром специального учебного горного батальона. Два года госпиталей, а затем»
В конце стояла подпись: «Михаэль Шмит» и дата — три недели назад. Герберт сложил письмо, еще раз пробежался взглядом по вещам и вернул все на место. Быстро распрощался с хозяином и уже в пути домой начал обзванивать знакомых и родню, писать сообщения и письма, не раскрывая истинной причины своего беспокойства и принимаемых мер. Дядя, глава фирмы, без лишних вопросов отпустил на неделю «по личным». Жена и дети отправлены к матери в Копенгаген. Сколько осталось времени? Внутренний голос уверенно твердил: немного. Вопросы: «Но как они будут искать меня? И найдут ли?» не стояли. Он совершенно точно знал ответы. Поиски будут начаты, его найдут, и... Отсчёт уже начался. Бездна Герберта оказывалась глубже и причудливее, чем представлялось. Теперь он чтец меченый и метка отдавалась лёгким звоном в ушах. Однако вызвать его ’на ковёр’ ОНИ не могли. И значит, право выбора места встречи, если не произойдёт ошибки, если успеет, принадлежало ему. Герберт верил в это и спешил.
**
Сам дом, перешедший от отца, был двухэтажным, каменным и толстостенным, в традициях горной северной Скандинавии. Крыша довольно острая, двускатная, оттуда, сверху, атаковать неудобно. Если, конечно, сразу не разносить все в ноль. Но этот дом вовсе не командный пункт, а его хозяин — лишь жалкая любопытная крыса, заглянувшая куда не следует. И которая должна быть зачищена по-тихому. Из таких предпосылок действия противника Герберт и выстраивал свою оборонную стратегию. Заблокировал все окна и двери за исключением просторного зала второго этажа, из четырёх окон которого открывался вид на подъезд к дому и прилегающие холмы, пару троп. Для обороны внутри залы приспособил два тяжёлых дубовых стола — внутренняя баррикада «последнего рубежа». Там, за баррикадой, организовал и продуктовый, водный и аптечный «склады» — так спокойнее. В простенках между окнами выставил собранные по знакомым оружейникам две штурмовые винтовки с прицелами и парой снаряжённых магазинов к каждой. Свой охотничий дробовик поместил за баррикаду. Для ближнего, последнего боя. Удалось раздобыть более килограмма промышленной взрывчатки и гранату. Герберт приспособил и их для обороны дома. На штудирование инструкций, справочников в сети и приготовления ушёл полный день. Аппетита не было, приходилось себя заставлять.
К вечеру сумрак накрыл пространство за холмом, начался дождь. Со своей позиции на стопке тюфяков у окна в торце комнаты он нёс дозор, чередуя наблюдение в бинокль с перелистыванием книг из библиотеки первого этажа. На табурете рядом был приготовлен и прибор ночного видения.
А если не явятся за эти дни, если «крыша» поедет? Сколько он выдержит такой жизни с нервами наизнос? Герберт отхлебнул из стакана горячего сладкого чая, отложил красочный глянцевый путеводитель по Дании, открыл наугад сборник средневековой лирики.
«Взыщу я плату с недругов мечом’.
’Я это знаю’, — молвил Ганелон.
Аой!»
«Пускай не скажет обо мне никто,
Что от испуга позабыл я долг.
Не посрамлю я никогда свой род.
Неверным мы дадим великий бой».*
Но вскоре отложил и эту книжку. С неожиданным удовольствием доскрёб содержимое банки, вымакал хлебом, порядком обляпавшись. Почему раньше не брал консервированную куропатку, такую — в помидорах и сладком перце? Французы умеют, особенно эти, из, — вчитался в мелкий шрифт, — из Прова...
Герберт лелеял в себе веру в то, что он заранее почувствует ИХ приближение, регулярные всплески странных ощущений давали повод рассчитывать на это. Но гости явились по-тихому. За домом и на тропе практически одновременно хлопнуло. Громко, сработало минирование. НАЧАЛОСЬ. Вчера, следуя рекомендациям из «Солдат удачи» да и припоминая армейское прошлое, он усердно замусорил закладки разным металлическим хламом, высыпал сверху различный мусор и на всякий случай помочился. Все это сейчас из второй закладки со свистом летело и падало по окрестностям двора. На всплеск сейсмики или от удара железякой отозвалась сигнализация внедорожника. Машину надо было ближе под дом ставить. Не прошло и пары секунд, и в Тойоту с каким-то шуршанием вошли два белёсых, хорошо различимых в сумерках световых потока. Вошли под разными углами со стороны дороги. Старая верная подруга, которую владелец все не решался отдать под пресс, дёрнулась, вскоре загорелась, как та ладья на пути в Вальхаллу. Достойный конец. Но долго умиляться было некогда. Консервная банка укатилась, вниз по тюфяку сполз бинокль, брякнул о пол мобильник, с которого ушло заготовленное сообщение. В руках Герберта сейчас была заряженная «бельгийка». Почти такая, с которой он служил — армейская FN FAL с оптикой: «Фаля». Гладкий приклад, его резиновый задник упёрся в плечо, дыхание принесло густой запах оружейного масла.
Сейчас он уверенно наблюдал ИХ в прицел. При сносном освещении разглядывал замершие два силуэта. Как и тогда, идут уступом. В висках Герберта стучало. Происходящее казалось бредом, в котором он вовсе и не участвовал. Что те странные сны или редкие состояния, когда человек видит картинку события, да и себя со стороны. Нынешняя картинка была жёсткая, ужасающая — КРАЙ.
Примерно человеческого роста и пропорций, в однотонном одеянии. Вот остановились, вращают головами: общаются, запрашивают подорвавшихся? Дистанция семьдесят метров. На тропе, где недавно рвануло, никого. Минус один? А что там сзади за домом, кого-то накрыло? Выдох. Задержка дыхания, попытка унять, успокоить сердцебиение. Ближний повернул голову в сторону строения, решительно шагнул. Удача! Тяжёлая пуля чётко легла между головой и корпусом. И вторая была уже не нужна, тем более что она и ушла выше. Спокойнее, сержант, не спеши. Гильзы бойко зазвякали по ламинату пола. Фаля толкнула назад, отстучала в плечо, но сейчас замерла и была готова лаять дальше. Минус еще один! Герберт прижал винтовку к груди, нырнул с тюфяка и, как учили, «ушёл» перекатом по полу к следующему оконному проёму. И вовремя. Вибрирующий узкий поток ворвался в окно, из которого вёлся огонь. Бах: минус пейзаж с озером и купальщицами на стене. Пронесло — стены каменные, тюфяк и пол не задело — пожара нет. А вот в ушах загудело. Бах! Бах! Что-то с термическим эффектом, лицом чувствовался жар. Заряды поочередно вошли и в другие окна: пострадала рама, а большая створка со звоном рухнула вниз во двор. Возраст, сноровка уже не та — хорошо, что не докатился до второй позиции, не успел высунуться. Вдребезги разлетелся старинный буковый шкаф с посудой. Пара осколков — фарфор или стекло — зацепили его, лежавшего на животе. По мелочи, ерунда! Пострадал и камин, а оленьи рога, что были над камином, так же как и сервизы, кусками и в россыпи по всему полу. Где-то в сторонке тлело что-то пластиковое. Герберт прижался спиной к простенку. Что дальше? Страха не было, лишь холод на душе. И облегчение: не сойдёт с ума, не зря готовился, скоро все закончится...
Световой заряд снова прилетел в первое окно. И на противоположной стене одним большим темным пятном подгоревшей штукатурки стало больше. Теперь прилетело в простенок — стена загудела. Но затем через паузу два раза, куда-то совсем в сторону, не по нему. Были слышны звуки пусков, Герберт рванулся к окну. «Гость» утюжил сарай, оттуда повалил чадящий дым. Внутри рванули упаковки и ёмкости с автохимией, удобрениями. Просто чудо-фейерверк, for helvede!** Но зачем палить впустую? Псих? Нет. По кустам вереска выше по склону пронеслась волна, скулёж и тявканье — за сараем была миска с объедками. Нора. Уходи!!! Чернобурка, объявившаяся пару лет назад — беглянка из питомника, прижилась. И дарила шанс. Фаля вздёрнута, ушла к плечу, патроны в магазине еще есть. Что ты запомнишь ношенная, списанная FN FAL? Поведаешь о славной схватке в «Восточном олене»? Или я смогу рассказать все сам? Шея выцелена, плавно отжат спуск. Затем отправил несколько пуль в упавшего врага, тот не шевельнулся. Практически сразу после своей стрельбы страх, это липкое щемящее чувство, неожиданно схлынул. Все, гостей больше нет? Другая внутренняя волна начала накрывать Герберта. Оттолкнувшись от ощущения, что непосредственная угроза сейчас миновала, и, ведомый предчувствием, он опрометью с винтовкой в руке кинулся вниз. Еще не знал, что, собственно, нужно делать, но знакомые эманации отчётливо тянули к телам. Быстро разблокировал дверь, сбежал по лестнице, снова повозился с замком и вот уже стоял у ближнего — ’охотника на лисицу’. Брезгливости не было, главное — успеть и понять. Герберт присел, всем существом чувствуя нечто угасающее и пульсирующее.
На голове чужинца что-то вроде шлема. Герберт не стал и пытаться его снимать. Гофрированная горловина комбинезона повреждена, в крови. Вроде такой же красной. Оттянул эластичный рукав одежды мертвеца, приложил руку пришельца кистью к своему лбу.
**
Перед последним поворотом майор Рюльке остановил колонну. Две пары спецназовцев спешились и пошли, согнувшись, с оружием наперевес справа и слева от дороги, благо там редкие стриженные кусты. Броневик Рюльке медленно тронулся вслед за ними по асфальтированной дороге, выдерживая дистанцию в готовности и принять удар на себя, и поддержать огнём пеших. Прожектор броневика шарил по дороге, примыкающему поблизости лесу и склонам. И вскоре выхватил несколько дымящихся очагов слабого горения, два неподвижных тела: на дороге и среди кустов. Дальше дымил остов машины, еще что-то. А вот и дом и человек, сидящий на его ступеньках. Мужчина поднялся, сложил руки ’рупором’:
— Я Герберт Бау! Я вызывал! Безоружен! Здесь ЧИСТО, угрозы ни для кого нет! Телефону и другой связи кранты, поэтому не смог предупредить, извините. Все ЗАКОНЧИЛОСЬ!
— Господин Бау, оставайтесь на месте и держите руки на виду. Мы приближаемся, спокойно,— Рюльке осмотрелся,— «Вперёд».
Полицейские обшарили дом и прилегающую территорию, вызвали дополнительных специалистов, определились с ключевыми узлами на местности и вопросами к владельцу. Через пятнадцать минут в окружении полиции и медиков, которые занимались спиной Герберта, оружейник начал рассказ.
— На самом деле во всей этой истории, в которую я влип, главное, — Герберт улыбнулся, — не поверите, но перед вашим приездом здесь, на веранде, мы танцевали! Вдвоём с Фалей. Вальс под Норкину возню и скулёж. Нет, Фаля и Нора не женщины, но они тоже могут...
Герберт расхохотался, наблюдая за сосредоточенным, тревожным выражением лиц.
— Извините еще раз — нервы. Так вот, главное — ничего не будет. НИЧЕГО.
Медики, полицейские переглянулись. Герберт закашлялся, попытался продолжить.
— Вколю ему успокаивающего? Немного? У Вас есть аллергия, противопоказания, господин Бау?
— Подождите, — детектив недовольно поморщился, — врачи, тихо. И пожалуйста, выключите телефоны. Все. Достали звонки. Прошу, продолжайте, Герберт.
— Так вот, никакой мести, вторжения, экспансии в ответ не будет. Ничего глобального или точечного. Всё, концы обрублены. Эти четверо,— оружейник кивнул в сторону накрытых брезентом тел, задумался в попытках подобрать слова, — «эконгу» — презренные своим народом отщепенцы. На их языке. Явились издалека. Представители расы, находящейся на приличной стадии технологического развития и обладающей рядом способностей, которые еще предстоит осмыслить. Прежде всего — это уникальная система коммуникации и геопозиционирования. Не приборами и технологиями, нет-нет. Биологическое что-то. Как у наших земных китов в океанах, когда они на определённых глубинах, в определённых слоях плотности воды могут слышать и находить друг друга на колоссальных расстояниях. Видимо к подобному каналу связи я случайно и подключился. Но канал этот для обеих сторон был «битый». Они могли только отслеживать меня, полноценной связи и, быть может, влияния не получалось. Не раз до всего этого, — Герберт снова кивнул в сторону двора, — ни с того ни с сего начинались головокружения и тошнота. Не знаю, может, ключики пытались подобрать к черепушке. Может, хотели обнулить удалённо? Но, увы, пришлось добираться и работать вручную. Но об этом позже и, наверное, уже не с вами. Так вот, вернусь к эконгу. Когда-то ЭТИ отхватили куш — часть какого-то ценного ресурса, притом, незаконно, не обошлось и без кровопролития.
Герберт отхлебнул воды из протянутого стакана.
— Но были раскрыты и преследуемы своими властями. Наткнулись на Землю, беглецам она приглянулась. Быстро приспособились к среде обитания, разделились. Жили где-то в своих сокрытых убежищах по окраинам нашего мира. Пользуясь «каналом», общались, держали некую сеть. И аккуратно устраняли свидетелей своего пребывания. Проблем оказалось достаточно, но перекочевать куда-то дальше по галактике уже не смогли. Толком не пошла здесь и репродукция, и из пары сотен прибывших за столетие остались лишь вот они. А теперь все ’закончились’. Где-то выше, на холме стоит флайер, они спустились по тропам.
Медики закончили, показали два извлечённых осколка стекла. По просьбе полицейских они покинули комнату. Старший от детективов, до того молчавший, придвинулся к Герберту ближе и открыл было рот. Но его опередили:
— Да, но откуда все это? Я про Вашу информированность. В чем точно не приходится сомневаться — ОНИ существуют, функционируют. Мы воочию в этом убедились... И теперь сами нуждаемся в хороших психологах. — Тучный полицейский психолог-переговорщик закатил глаза, смешно всплеснул руками, откинулся на кресле.
Однако детектив не поддержал шутливого «вступительного» тона коллеги, его стратегии на разговор. Продолжая сверлить взглядом оружейника, высказался сухо и требовательно:
— Прошу подробно прояснить суть произошедшего. И Вашу роль. Это важно, попробуйте с самого начала.
Герберт надел свежий свитер, постоял у раскрытого окна, из которого в отсветах полицейских мигалок была хорошо видна суета людей внизу, подъезжающая кавалькада новых машин. Взглянул на настенные часы, чудом уцелевшие в переделке, камин, засыпанный обгорелой штукатуркой, Фалю, сиротливо стоявшую за спинами детективов с биркой на прикладе.
— Хорошо. Понимаете, мой род Бау издревле характеризуется двумя особенностями. Они у нас в крови...
,
* Строки из старофранцузской героической поэмы «Песня о Роланде». Точное авторство не установлено.
** for helvede! — датское словосочетание является эмоциональным возгласом, и буквально переводится, как «перед адом», но по смыслу ближе к русскому выражению «чёрт возьми».
Образцы клейм\ марок оружейных мастерских, мастеров.
2022 г.
P.S. Автор выражает благодарность Игорю Юрьевичу Маранину (Бромбензолу) за первопрочтение (бета-рид). Разделы: http://samlib.ru/m/maranin_i_j/ и https://author.today/u/igmara
|