С точки зрения последующей истории Ямара — неканон, так как очень плохо укладывается в канву повествования.
Тем не менее, именно этот рассказ вывел героя в мир, так что пусть таким и остаётся.
«Что живому Луна, то мёртвому Солнце»
Канцлер Ги, «Песня о мёртвой долине»
1.
Чужак пришел со стороны реки в глухой час полуночи, когда все добрые хозяева уже давно спят, подперев двери крепким осиновым колом – и замок, и оружие под рукой. В кромешной тьме он спустился с Железного холма к заборам окраинных домов, где и был окружен сторожевыми псами – огромными, с годовалого теленка величиной, лохматыми зверюгами, - способными до смерти напугать кого угодно. Многих гостей их беззвучное появление обращало в бегство, и тогда псы набивали себе брюхо теплой человечиной. Но чужак в их число не входил.
Собаки встретили пришельца не привычным дружным воем. А малоразборчивым скулежом, в котором причудливо смешались ужас и ненависть. Оказавшись в полукруге серых тел, человек остановился.
Один из псов – крупный палевый вожак, с шерстью, траченной в собачьих стычках и просто от времени, так, что из под кожи выступали рёбра – подкрался к пришельцу сзади, но броситься так и не решился, озадаченно втягивая незнакомый запах чужака – странную смесь свежевскопанной земли, оструганного дерева и еще чего-то острого, пряного и непонятного. Чужого. Вздыбив шерсть вожак зарычал – так, как рычат охваченные животным ужасом звери. Человек быстро наклонился к земле, подобрав небольшой камень и запустил им в пса. Поджав хвост вожак шарахнулся в сторону от пришельца. Усмехнувшись, человек двинулся к домам. Ни одна собака не попыталась заступить ему дорогу.
Первым чужака заметил старик Харон. Привлеченный странным поведением собак Харон вышел на порог своей хижины.
Пришелец стоял посередине улицы, то ли не решать пройти к площади, то ли изучая архитектуру деревни. Что касается последней, то Харон понимал его озадаченность – он и сам недолюбливал новомодные землянки, которые выстроили недавно. То ли дело каменный дом, как у него, пусть и пострадавший изрядно от времени.
Решив вывести чужака из затруднения старик осторожно кашлянул. Пришелец быстро – слишком быстро для нормального человека – развернулся, пробормотав несколько слов на непонятном наречии, что заставило Харона отпрянуть в дверной проем, помянув Заречную Тьму, в купе с колдунами в ней обитающими. Человек направился к дому Харона. Контур его был размыт, мешая привратнику понять, кто перед ним.
Когда он вступил в свет полога над хижиной, Харон получил возможность разглядеть чужака поближе. Первым, что бросалось в глаза, было исходящее от незнакомца ощущение чуждости. Это ощущение, да пронзительный взгляд почти прозрачных глаз, на дне которых танцевали искры пламени были единственным, что врезалось в память, отодвигая внешность на второй план. И Харон был достаточно мудр, чтобы понять – та чужеродность, что лишь насторожила его способна испугать любого другого жителя деревни. Испугать настолько сильно, что за жизнь чужака он не дал и фальшивого обола.
Одежда чужака была новой – впрочем, лишь по сравнению с собственным хитоном старика, состоявшего в основном из швов от штопки. На поясе незнакомца висел короткий и тяжелый меч, без ножен, просто клинок продетый в металлическое кольцо, неестественно широкий в рукояти, с узорами по лезвию, в которых сплетались белое серебро, серое железо и голубая сталь. Харон поморщился, узнав оружие. Он ни разу не брал клинка в руки, но руны, наносимые на лезвия Темных мечей знал прекрасно. И относился к таким мечам неприязненно.
Впрочем, судя по всему, чужак и не горел желанием вызвать у кого-либо расположение. Даже разговор первым он предоставлял начать старику, внимательно рассматривая хижину и самого Харона.
- Чего тебе, мил - человек? – прервал тишину привратник.
- Мне нужно говорить с вашим старостой. По делу.
На Харона то особого впечатления не произвело.
- Ну, без дела – какой же разговор? – протянул он, бросив взгляд на готовую отступить к Западу Тьму, и вновь посмотрев на пришельца.
- Надолго к нам?
- Недели хватит, - монотонным голосом произнес чужак.
- Можешь оставаться у меня в сарае, - предложил Харон, - Дорого не возьму…
Пришелец неожиданно фыркнул, растянув губы в подобие улыбки.
- Я полагал, постой у вас бесплатный, - сообщил он, явно чему-то развеселившись.
- Кабы ты тут жить оставался – хватило бы пары медяков, - проворчал старик. – Но ты то жилец временный, так что давай золотой, а лучше три. У меня, понятное дело, не гостиница…
Харон усмехнулся, и чужака передернуло.
- Вряд ли мне понравится ваша гостиница, - согласился он. – Так что меня устроит и сарай. Где он у тебя?
- А вот, аккурат за домом, - Харон указал рукой куда-то себе за спину, и пришелец перекинул старику небольшой кожаный мешочек, туго набитый монетами.
- Сдачи не надо, - сказал он, и двинулся к сараю, безошибочно углядев его в темноте.
Харон едва успел отшатнуться от грозящего ожогом лезвия меча. Он пристально посмотрел вслед чужаку, легко обходящему разный железный хлам, раскиданный по двору – это в полной-то темноте! – чья фигура все более сливалась с ночью, и вздохнул.
Сарай, который Харон отвел пришельцу, не использовался уже давно – да и для чего он мог бы ему понадобиться? Старик уже давно не занимался хозяйством, и подходы к сараю давно заросли высокой крапивой, в стенах зияли огромные щели, а распахнутые створки ворот прочно укоренились в земле. Внутри же строение было абсолютно пусто, и невозможно было определить, что раньше хранили в сарае – и хранили ли там что-нибудь вообще.
К тому времени, когда Харон добрался до сарая, чужак уже развернул здесь бурную деятельность – расстелил плащ, положил в изголовье тугой кожаный мешок и натаскал крапивы, возведя вокруг импровизированного ложа своеобразной бруствер.
Узрев подобную фортификацию, Харон даже присел от огорчения на удобно подвернувшийся чурбак.
- Прости, уж меня, мил-человек, все руки никак не доходят вырвать ее, проклятую, - запричитал он, но чужак не обрати на это никакого внимания.
- Ничего, старик, - усмехнулся он. – Крапива и кожу укрепит и непрошеных гостей отпугивает.
- Да отродясь у меня ни блох, ни вшей не бывало! – вскипел Харон, и чужак поспешил примиряюще поднять рука.
- Я не их имел в виду, - пояснил он, замерев напротив старика. Неспешно стянул с кистей кожаные перчатки, сказал.
- Ну, поскольку я теперь твой… постоялец, то давай знакомиться. Как тебя звать-то?
- Харон я, привратник здешний, - буркнул старик без особого желания и наткнулся на внимательный взгляд чужака.
- Хреновый, значит, привратник, - протянул он, но в голосе его чувствовалась некоторая ошарашенность. – А мое имя Ямар.
- Хорошее имя, - согласился Харон, и не понять было – в шутку, или всерьез. От дальнейших комментариев он предпочел воздержаться.
Чужак опустился на плащ, и спросил.
- Когда я могу увидеть старосту?
Харон пожевал губами.
- В полдень, я думаю, - наконец сказал он. – Раньше он не освободится.
- Тогда я вздремну – до полудня.
- Как хочешь, - Харон, правильно истолковал взгляд чужака, закряхтел, поднимаясь с чурбака, служившего ему креслом.
Ямар, глядя в потолок, добавил.
- Старик. Ты последи, чтобы ко мне никто не приближался. А то пришибу кого-нибудь спросонья.
- Я пришлю внучку, - покорно согласился Харон, направившись к выходу из сарая. Впрочем, не настолько быстро, чтобы до него не донеслось замечание чужака, обращенное к самому себе.
- Похоже, что меня ждет встреча с писаной красавицей…
Ямар добавил еще что-то, а затем до Харона донесся звучный храп.
* * * * *
Много ли нужно времени человеку для того, чтобы обойти не очень большой сарай для сена?
Пожалуй, решил Харон, все зависит от возраста. Чем старше ты становишься, тем больше высыхают старческие мышцы, и координация движения в конец расстраивается. Вдобавок, за сараем Харон обнаружил множество ям и деревяшек, некоторые раньше старились не попадаться Харону на глаза, дабы не быть выкинутыми и закопанными, а теперь с радостью под ноги, мстя за годы унижения и страха. Так что к тому времени, когда Харон обошел сарай, чужак явно уснул – без картинного посапывания и притворного храпа.
Чужак лежал на спине широко раскинув руки, правая лежала рядом с рукоятью меча. Но дыхание его было ровным – Ямар действительно спал. Харон склонился над спящим, выискивая знакомые признаки потустороннего. В глубине пришельца действительна царила Тьма – при этом Харон давно уже не встречался со столь сильной ее концентрацией, готовой выплеснуться наружу. Запах, форма зубов и ногтей лишь подтверждали то, что Харону было ясно с самого начала. Полностью убежденный, старик выпрямился, и с усмешкой подумал, что для многих его односельчан искушение тут же упокоить странного пришельца оказалось бы слишком велико. Но Харон прожил долгую жизнь, и она научила его единственному правилу – есть вещи, в которых не стоит сознаваться даже себе.
Еще раз взглянув на чужака, Харон вздрогнул – пальцы правой руки Ямара медленно расслабились на рукояти меча, и старик еще раз убедился в том, что идея об упокоении чужака не была бы самым лучшим решением. Поежившись Харон направился к выходу.
2.
Лаодика с интересом разглядывала чужака, зовущего себя Ямаром.
Как и предупреждал ее дедушка Харон, пришелец выглядел странно.
Непривычно.
Неестественно упругая, смуглая кожа, короткие ровные зубы с почти не выделяющимися клыками. Но Лаодика не чувствовала чуждости незнакомца. Он действительно был в ее глазах гостем из другого мира – мира, лежащего за пределами скучной, однообразной жизни полузаброшенного селения. И странным образом Лаодике казалось что именно там, за горами – ее мир.
Дело шло к полудню, но Ямар не спешил просыпаться походя этим на саму Лаодику, тоже любившую поспать подольше. Днем мир расцветал для нее всеми красками.
Она не чувствовала ночного холода, он не мешал ей видеть гвозди и проржавевшие лемехи неиспользуемых плугов, которые прочие вроде бы и не замечали, ее сторонились собаки. Часто она бродила по опустевшему ночному селению, в то время как селяне хоронились за засовами. Из-за этих прогулок она даже в неупокоенных не верила – поскольку ни одного из них не встречала. Потому и считали ее в деревне то ли дурочкой, повредившейся в уме, то ли ведьмой.
Харона же в деревне уважали, потому и к странностям его приемной внучки относились вполне терпимо. Но сторонились, может, потому он и приставил её к чужаку – чтобы случись что, люди не пострадали.
Лаодика опустилась на колени рядом с чужаком, привлеченная странной плоской бляхой, висящей на цепочке, одетой на шею Ямара. И вздрогнула – от пришельца явственно исходил холод. Но неприятно от этого не было. Скорее наоборот. Протянув руку Лаодика осторожно приподняла пластинку, блестевшую от мягкого, рассеянного света, сочащегося через щели в стенах сарая. Повернув плоскую сторону бляхи к себе она ойкнула, увидев там изображение какой-то девушки, нахмуренной, и, пожалуй, испуганной. Пластинка неожиданно повернулась в ее руке, и изображение на ней сменилось, показав стену сарая. Вновь подняв бляху, Лаодика пристально изучила свое изображение – зубы у нее тоже были короткие, да и вообще она была очень похожа на чужака. В этот момент она услышала шаги человека, направляющегося к сараю, и решила скоренько спрятать диковинный амулет обратно под куртку, оставив обдумывание своего открытия на потом. Это ей почти удалось.
Чаша терпения Ямара в этот момент уже переполнилась. Ощутив как что-то холодное лезет ему за пазуху, он резко взвился вверх и вперед, бедром отшвыривая девушку к стене сарая, и страшно ругая все охранные амулеты, которыми он увешался перед походом, и тех остолопов, которые их делали. На ноги он опустился уже выставив перед собой стальной клык меча. Глаза Ямара быстро обежали помещение в поисках врага, и наконец остановились на Лаодике, холодно и внимательно ее разглядывая.
Правда в них вспыхнуло что-то, похоже на удивление.
- Ты – кто? – резко выдохнул Ямар вопрос.
- Лаодика, - девушка с трудом выдавила имя, явно напуганная – чужак двигался нечеловечески быстро и сыпал неведомыми заклинаниями, от которых мороз бежал по коже. Чувствуя, что чужак ждет продолжения, она пояснила. – Меня дедушка Харон прислал…
- Ага. Ну-ну. Не утратил старый хрыч сноровки, - буркнул Ямар, изучая симпатичную девушку, прижавшуюся к стене и испуганно смотрящую на него. Симпатичной, правда, она была довольно относительно – тощая, чумазая, с когда-то светлыми волосами, но явно не видевшими воды и гребня несколько лет.
Скрывая растерянность Ямар пару раз крутнул мечом – получилось плохо, поскольку клинок был для этого ну никак не приспособлен, привесил его к поясу, и спросил.
- А сам он куда делся?
- Здесь я, у двери стою, - послышалось недовольное бурчание, - Это ты что ль, гостюшка непотребство всякое на дверях рисуешь?
- Ну… - затянул Ямар, но был резко оборван стариком.
- Когда успел только! Сотри!
- Если я буду здесь жить, то пусть себе будет…от воров, говорят, поможет… - Ямар повернулся к выходу в сарай, но Харон явно не собирался входить, изучая знак, грубо намалеванный мелом на полуоткрытой створке.
- Воров у нас нет, - пробурчал Харон. – А вот народ темный, примут за колдуна – камнями забьют. Внутри сарая делай что хочешь, хоть на голове стой, а снаружи – знаков не малюй.
- Ладно, - судя по тону, Ямар принял сообщение к сведению, но не более того, - Староста меня ждет?
- Ждет, ждет, - Харон неожиданно хихикнул, - На площади. И надо поторопиться – ждет он довольно давно.
- Ага, - чужак хмыкнул, и странно посмотрев на Лаодику зашагал к выходу.
3.
Селение производило тягостное впечатление. Ветхие, покосившиеся оградки простых земляных хижин плохо сочетались с тяжеловесными каменными перилами старых мраморных домов свидетельствовавших о былом богатстве прежних обитателей деревни. Дорога – когда-то самая настоящая булыжная мостовая – превратилась в топкое месиво, среди которого возвышались редкие островки, еще не разобранные на булыжники.
Площадь селения выглядела чуть получше. Видимо, с присутственного места булыжники растаскивать не спешили. Или наоборот – камни из мостовой вытаскивали именно для того, чтобы обзавестись такой красивой площадью. И каждый день приходить на нее любоваться. Всей деревней. Нет чтоб в поле работать…
Глядя на людей чужак скривился, инстинктивно коснувшись рукой меча.
- Я гляжу, визит нового человека и вам – целое событие, - пробормотал он.
- Ага, - жизнерадостно отозвался Харон, ковыляющий несколько позади, - Еще какое. Очень, ты нам не нравишься, мил – человек…
- А уж вы то мне…- сквозь зубы прошипел Ямар, вступая на площадь.
Люди молчаливо расступились, освобождая проход к дому старосты, инстинктивно чувствуя чужака. А таких часто убивали просто на всякий случай – чтобы избавиться от страха перед неизвестным. Любого пришельца в маленьких, полузаброшенных деревеньках могли объявить мессией или колдуном – и колдуном гораздо чаще. В конце – концов, поклонение мессии связано с моральными и экономическими издержками, а колдуна можно просто забить камнями – какое-никакое, а развлечение.
Чужой значило – враг. И было ясно, что живым с этой площади Ямар сможет выйти только в том случае, если сумеет договориться со старостой деревни.
…Староста Зием Выонг за свою жизнь повидал немало, почему и считал себя человеком широких взглядов. Но и он вздрогнул, глядя на чужака, приведенного Хароном. Не то чтобы тот отличался какой-то особенной уродливостью – Зием Выонг мог бы назвать пару – тройку из собственных селян, еще более превосходивших своим безобразием пришельца.
Но было в нем что-то странное, чуждое этому миру, и это вызывало такую же неуверенность, как и отсутствие собак на площади – они жались к заборам и тоскливо выли.
Когда взгляд Ямара остановился на старосте, Зием Выонг неожиданно почувствовал желание последовать примеру и зарычать, давая выход той волне животного страха, что поднималась из печенок. Он был не одинок в своем желании – среди людей, столпившихся на площади прокатилась волна ропота.
Староста машинально потер жутко чесавшуюся шею.
- Ты хотел поговорить со мной? – наконец сумел выдавить он.
- Действительно, - мертвенным голосом произнес чужак, - Правда я не предлагал, что мне придется разговаривать одновременно со всей деревней.
- Мы привыкли все важные решения принимать всем миром, - напыщенно заявил Зием Выонг, пытаясь в высокомерии обрести равновесие, - А ты, надеюсь хочешь обсудить со мной действительно важное дело.
Ямар презрительно смотрел на старосту. Как он ненавидел все эти маленькие общины по обе стороны Реки, весь свой ограниченный мыслями и культурой кружок называвшие миром – и бешено преследующие любого, кто выпадал за его рамки. Поэтому особого участия в его голосе не прозвучало.
- На вас готовятся напасть неупокоенные.
- Неупокоенные? – голос Зием Выонга дрогнул, - будь милостивы к нам боги!
- Колдуны! Сюда идут колдуны! – зашелестело в толпе, передаваясь из конца в конец и все более нарастая. Ямар пристально посмотрел на старосту, ожидая, что он сумеет восстановить контроль над толпой. Но Зием Выонг не успел.
- А кто их привел в нашу деревню, чужак? – выкрикнул кто-то из толпы. – Уж не ты ли?
- Нет, - голос Ямара прозвучал тихо, но на мгновение перекрыл гомон толпы. Но этого было недостаточно.
- Он это, точно он! – шумел кто-то в задних рядах, - Камнями его!
Услышав угрозу чужак мгновенно оказался у перил деревянного крыльца – помоста, на котором восседал староста, читая заклинания на каком-то лающем языке. Один из столбов, поддерживающих перила раскололся пополам – и лишь странное зрение Лаодики или подслеповатые, но всевидящие глаза Харона могли бы сказать, что это сделал меч – так быстро он совершил свое движение.
Толпа, качнувшаяся было к Ямару, отшатнулась обратно, а чужак странно усмехнулся, вновь держа правую руку в заклинательном жесте.
В этот момент староста Зием Выонг встал на своем помосте и воздев посох закричал.
- Люди, остановитесь! Этот человек пришел с миром! Он хочет помочь нам! А тот, кто обвинил его, пусть выйдет сюда, а не прячется за спинами!
В толпе произошло какое-то шевеление и перед Ямаром встал обезображенный до неузнаваемости старик, который с ненавистью крикнул.
- Я узнал тебя, убийца! Ты погубил меня и мою деревню! И теперь заплатишь за это!
- Валерий? – удивился староста, - Ты знаешь этого человека?
Ямар недоуменно посмотрел на изуродованное временем лицо Фериб. Память что-то кольнуло, но старик не дал времени на узнавание, с визгом бросившись к пришельцу. Ямар машинально шагнул в сторону, плашмя хлестнув клинком Фериба по лицу. Удар отшвырнул старика на землю, сразу же обессилев его. На щеке Фериба быстро вспыхнул багрово-синий рубец. Ямар повернулся к приподнявшемуся с булыжников площади старику, и вдруг замер, наткнувшись на взгляд Фериба. Как и десять лет назад – было невозможно забыть эти глаза, где плескались озера черной ненависти безумца, и Ямар почувствовал, как тонет в них, проваливаясь в прошлое.
* * *
Из города они вернулись еще засветло. Ленты, хлопушки, табак и несколько бочонков лучшего зелейного вина – Бену Башар на совесть готовился к Празднику Весны; и только Ямар подозревал, что праздник не состоится. Услышанный им в Аккабе разговор вынуждал его торопиться пересказать его содержание деревне.
Соскочив с телеги Ямар что было сил рванулся к старейшине, не обращая внимания на оклики. И хотя до дома Фериба Хинды было недалеко, он порядочно запыхался – главным образом от волнения.
Дверей Ямар доже не заметил – в 12 лет не такие мелочи внимание не обращаешь отчего и грохот получился как от той толпы оружных воинов, о которых он намеревался предупредить старейшину. Фериба он застал как раз в тот момент, когда старейшина примерял недавно сотканный белоснежный плащ-габию, в котором намеревался быть на Празднике. Плащ ему нравился, отчего старейшина пребывал в весьма благодушном настроении. Вид запыхавшегося Ямара с выпученными глазами его, похоже, напугал – ибо Фериб резво отпрыгнул в угол, выставив перед собой посох. Сообразив, что Ямар не собирается его убивать, он заорал с видимым облегчением.
- Рашап тебя забери! Зачем тебе понадобилось врываться с таким шумом?
- Извините, почтенный, - Ямар спрятал лицо в ладонях в знак раскаяния, затем поднял его, заявив.
- Почтенный староста, на деревню хотят напасть!
- Откуда тебе пришла в голову такая чушь? – изумился старейшина. – У нас нечего взять кроме нескольких коз!
- Но я слышал разговор в таверне – на деревню готовят нападение!
- Ты, был в таверне один? – подозрительно спросил староста.
- С Бассамом…- растерянно сказал Ямар.
- Знал я, что не стоило посылать этого пьяницу в город, - буркнул Фериб себе под нос, - Позови его!
- Да он все равно ничего не слышал, - Ямар взмахнул рукой, недоумевая, почему старейшина не может ему просто поверить – неужели он стал бы обманывать?
- А что же слышал ты? – сдвинул брови старейшина.
- Я случайно оказался под столом, - сбивчиво начал Ямар, - Рядом сидело два человека, они меня не видели, и говорили о том, что один из них хочет «пощипать» наше село.
- И они тебя не заметили?
- Ну…- Ямар покраснел – Потом они все-таки заметили…
- Ты убежал? – Фериб вопросительно поднял бровь.
- Нет… Они еще помогли довести Бассама до повозки…
Старейшина, и без того слушавший Ямара без особого терпения окончательно взбеленился.
- О безумное племя! Ты подслушиваешь старших и порочишь честных и порядочных граждан! Чему тебя учила твоя мать!
- Я говорю правду! На нас действительно хотят напасть! – Ямар был готов заплакать.
Фериб неожиданно рассмеялся, найдя выход из непонятной для него ситуации.
- Это была хорошая шутка паренек. Но не бойся – я напишу султану!
- Но… Ямар широко раскрытыми глазами уставился на старейшину. – Я… правду…
- Пошел вон, негодник! – прикрикнул Фериб, нашедший способ сохранить свое душевное равновесие, - Каждый норовит измыслить себе дело и отвлечь старейшину на всякий вздор!
Ямар потерянно побрел к двери.
Старейшина посмотрел на поникшую фигуру и пожал плечами. Чужая кровь, подумал он, незачем было Хемадир связываться с тем чужаком. Еще немного поразмышляв, пришел к выводу, что слова Ямара – не более, чем дурацкая выдумка. Кому может понадобиться бедная деревня?
Сознательно или нет, но Фериб Хинда избрал самый эффективный способ противодействия словам Ямара. За неделю, остававшуюся до Праздника Весны его никто и не подумал выслушать. Взрослые, прислушавшиеся в первый день, смеялись во второй, а на третий смотрели на его слова как на затянувшуюся и утомительную выдумку. Бассам заявил, что те двое, кто дотащил его до телеги, станут его лучшими друзьями, как только появятся в Бену Башар. И хоть Бассам был пьянчуга, но он единственный жил когда-то в городе, и к его словам прислушивались. А с соседскими мальчишками у Ямара даже доходило несколько раз до тумаков.
Даже мать, Хамадир одним вечером сказала ему.
- Сынок, ты бы угомонился! Мало я натерпелась с твоим отцом? Или ты тоже стал таким безумцем и желать странного?
- Мой отец был воином! Поэтому меня не любят!
- Да, в свое время я ошибалась! – резко сказала мать, - Я чувствовала, что он не сумеет стать крестьянином, но я его любила! И хотела, чтобы он был со мной!
- Вместо того, чтобы быть с ним! – выкрикнул Ямар, и выскочил во двор, утирая рукавом неожиданно захлюпавший нос.
Ноги сами принесли его к кузнице, и, подумав, Ямар вошел внутрь посмотреть как работает кузнец – молчаливый сакалиб Дрон. Рослый седовласый северянин был единственным, пожалуй, человеком в Бену Башар, кто хорошо относился к Ямару. Может быть, потому, что сам принадлежал к числу отверженных – кузнецы всегда были сродни колдунам. День и ночь он гремел молотом в своей кузне, почти не показываясь в деревне. Наверное, он смог бы выкупиться, или даже уйти сам – воином сакалиб был опытным – но, видно, идти ему было некуда.
Сейчас Дрон сидел на массивной деревянной колоде у стены, любовно полируя длинный прямой меч франкской работы. Заметив Ямара кузнец приветственно кивнул ему и рукой указал на противоположную стену. Ямар присел, стараясь не задеть что-нибудь из железного хлама, прислоненного к неочищенным от коры бревнам слагавшим стены кузни, и незаметно (как он надеялся) принялся растирать по лицу слезы.
Какое-то время еще Дрон преувеличенно старательно водил точилом вдоль лезвий клинка, а затем негромко спросил.
- Что ты там слышал, в таверне?
Ямара прорвало: к рассказу о подслушанном разговоре добавились и все обиды последней недели, и драки, и недоверие к его словам. В конце своей сбивчивой, прерываемой всхлипами речи, Ямар недоуменно вопросил.
- Ну почему мне никто не верит, почему?
Кузнец несколько раз крутнул меч перед собой, оценивая баланс, и задумчиво посмотрел на Ямара вдоль лезвия. Затем заговорил.
- Понимаешь…людям очень трудно менять свою точку зрения на вещи и события, окружающие их. Они думают, что если они не будут замечать большого мира вокруг себя, то и мир не обратит на них внимание. Им проще считать, что ты врешь, или по-дурацки шутишь – существование деревенского дурачка вписывается в ту категорию, что они себе нарисовали, а вот то, что на них можно напасть – нет. Легче представить деревенского дурака, чем нападение на деревню. Ведь если они тебе поверят, - им придется признать, что мир состоит не только из привычных, но и непонятных вещей, к которым не подходят известные им мерки. А распинаться в своем невежестве – ох как нелегко! Да и делать что-то придётся, а что им делать — они не знают. Поэтому проще тебя объявить дурачком и обманщиком, чем хотя бы задуматься о том, что происходит.
- Дрон, скажи им ты, а? – Ямар с надеждой посмотрел на кузнеца, но тот лишь покачал головой.
- Тогда безумцем признают и меня, и убедить вообще никого не удастся.
- Что же можно сделать?!
Дрон медленно провел по клинку тряпкой, задумчиво глядя на закатывающееся за двери кузнецы солнце.
- Что-то сделать можем только мы сами, - меч резко свистнул в воздухе, начертив какую-то немыслимую фигуру, - А больше… Я не знаю.
Меч воткнулся в земляной пол, а, Дрон резко прошел к горну принявшись греметь железяками. Какое-то время Ямар наблюдал за кузнецом, и не заметил, как уснул.
Утро было хмурым. Не из-за погоды – плохой погоды в День празднования Весны вообще не бывает. Над Ямаром даже не смеялись. Так или иначе, но на время Праздника его отправили пасти коз. Это считалось наказанием, но Ямар только плечами пожал. Праздники для него особым весельем никогда не были, а уж учитывая возможное нападение – лучшего способа отсидеться вообще не существовало. В горах Ямара не сыскали бы и вездесущие джинны Рашапа.
Не обращая внимания на издевки ребятишек он выгнал коз за пределы Бену Башар, размышляя о словах кузнеца. Что мог сделать он – маленький и бессильный? Ямар занес было хворостинку, чтобы направить стадо к привычной горке, когда его осенило. Он мог сам проверить свои слова – обнаружив воинов раньше, чем они найдут село.
- Пошли. – Он зло хлестнул первую попавшуюся козу, погнав стадо ко входу в долину Башар.
…В деревню он вбежал ненамного опередив воинский отряд. Пробираясь среди танцующих и веселящихся людей он пытался что-то сказать им, но его слова встречали смехом. Наконец толпа выбросила его к помосту, на котором сидел старейшина, цепко ухвативший его за ухо.
- Что, мерзавец, снова за свое? Опять увидел тех, кто готовится напасть на нас?
- Да смотрите же! – заорал Ямар во всю глотку, указывая на склон холма над деревней. – Разве вы не видите блеск мечей?
- Это ручей идиот, - проскрипел Фериб.
- А ветки, видите, они колыхаются!
- Ветер… - сказал кто-то в толпе.
- Возвращайся к козам малыш, - сказала одна из женщин, - Тебе, наверное, хотелось побывать на празднике, но ведь ты его чуть не погубил. Хлебни вина, и…
Ямар махнул рукой и сгорбившись побрел по площади. Шаг, второй…
С окраины деревни послышался крик ужаса и боли. Ямар не мог видеть, что происходит, но знал: это развернувшиеся цепью мародеры врываются в деревню.
- Это он! – неожиданно послышался голос совсем рядом, как будто, и, обернувшись, Ямар увидел, что Фериб стоял на помосте, указывая на него.
- Это он! – вновь крикнул Фериб. – Он накликал! Ямар виновен! Сын чужака! Проклинаю!…
Ямар встретился взглядом со старейшиной, и попятился от бешеных, все больше наливающихся безумием, глаз Фериба.
- Бей его! – заголосили вокруг. – Чужак!
Ямар в растерянности смотрел на враз ставших чужими односельчан, угрожающе тянущихся к нему. Вдруг чьи-то руки обхватили его, поднимая в воздух.
- Камнями его! – прошипела та самая женщина, что предлагала ему вина.
Тот, кто подхватил его, оказался кузнецом. Отшвырнув Ямара как котенка за один из заборов, Дрон вскинул руки вверх – одна из них держала меч.
- Стойте! – его голос заглушил на миг шум толпы, но что хотел сказать кузнец, осталось неизвестным, - чья-то рука уже метнула камень, попавший кузнецу в висок, и он неловко упал на камни площади.
Затаившись за забором Ямар глядел на то, как остервенелая толпа…- вон Бассам, тихий пьяница, всегда пытавшийся напоить его в городе…Лакрида, мать двенадцати детей, что удивительно – семеро до сих пор живы… Старик Михос, всегда заступавшийся за него, когда его били мальчишки… - остервенело топчет упавшее тело, а на площадь вбегают воины, деловито полосуя клинками толпу.
Ямар вновь наткнулся на взгляд старосты, потемневший от ненависти, и не смог оторваться от этих глаз, пока клинок рыжего здоровяка в рогатом шлеме командующего мародерами, по локоть не высунула из груди Фериба.
* * * *
Староста Зием Выонг звучно откашлялся, ожесточенно почесав зудящую шею.
- Я понял твои причины, чужак, - сказал он, - Я даже могу предположить, что есть некая причина, делающая нашу деревеньку привлекательной для мародеров. Но не мог бы ты открыть ее нам?
Ямар чуть улыбнулся, обведя глазами площадь. Люди уже немного расслабились, некоторые покинули площадь, найдя себе другие дела. Фериба уже унесли – ожог от покрытого серебром клинка будет проходить долго и мучительно.
- Почтенный староста, я бы не хотел, чтобы мои слова звучали отказом или оскорблением. Но я не могу открыть тебе причину, по которой неупокоенные хотят напасть на вашу уважаемую общину. Не в силу ее секретности, но потому, что для вас она невидима.
- Крови они нашей хотят попить, упыри! – буркнул кто-то в толпе, и чужак вновь усмехнулся.
Зием Выонг кивнул.
- Я верю тебе, Бешеный Пес. И согласен принять твою помощь. Пройдешь ли ты в мой дом, чтобы поговорить об этом?
Ямар оглядел сложенный из камня дом старосты, в лучшую сторону отличавшийся от прочих землянок.
- Ты сам пригласил меня староста, - сказал он.
Зием Выонг потер шею, раздумывая, чтобы значили слова пришельца. Ямар проследил движение старосты, и неожиданно предложил.
- Я могу вылечить.
- Да? – удивился Зием Выонг. – А мне ни одна знахарка не помогла! Это долго!
- Ничуть, - Ямар широко улыбнулся, коснувшись шеи старосты рукой. Зуд на мгновение усилился, а после того как Ямар повел рукой в сторону, исчез.
- Воистину, ты великий целитель, - вздохнул староста.
- Нет, - Ямар пожал плечами, - Но такие неприятности лечу легко.
- Да – а, - протянул Зием Выонг, уже неясно по какому поводу, и направился в дом. Ямар, помедлив, шагнул вслед, и уже в проеме входа услышал вопрос старосты, обращенный, похоже, самому себе.
- Неужели мы обладаем какими-то невидимыми достоинствами?
Ямар оглянулся. Серебряное ожерелье, повисшее на перилах крыльца, выглядело очень сиротливо.
4.
Тяжелый, неповоротливый ворот скрипя изрядно проржавевшими цепями вытянул ведро воды, и Лаодика с трудом опустила его наземь. Было очень позднее утро, но девушке отчаянно хотелось спать – всю ночь она подсматривала за чужаком, махавшим мечом на площади, а сейчас уснувшим до обеда.
Лаодика ухватилась за ручку ведра и проволокла его несколько шагов от колодца, пока не выдохлась. Сил больше не оставалось, и она опустилась на землю, прислонившись к срубу колодца. Глаза сами закрылись, и она решила посидеть немного – пока тьма совсем не очистит неба, а «при свете и видеть легче» - как неустанно поучал ее Харон. Присловье это, впрочем, помогало не сильно – днем Лаодика видела гораздо хуже, чем ночью. Она не заметила, как уснула.
Проснулась она от голосов, раздававшихся над самым ухом одновременно со скрипом ворота. Лаодика хотела было вскочить на ноги, но поняла, что говорящие ее не видят, и если она встанет, то подумают, что она подслушивает, а тогда пересудов не оберешься по всей деревне. Иными словами, чтобы ее не приняли за любительницу подслушивать чужие разговоры, ей ничего не оставалось, как подслушивать чужой разговор. Поэтому Лаодика затаилась, прислушиваясь к разговору невидимых собеседниц.
- Жуть-то какая, - причитала старушка, - Слыхала?
- А чё ж такое? – судя по голосу, собеседница первой вряд ли была намного моложе первой.
- Да гостюшка у нас больно странный, - понизила голос первая, - Сама посуди: почему он мужиков на площади только утром и вечером гоняет?
- Ну, положено может, - охотно поддержала тему вторая.
- Не скажи как полночь – так его и не видать почти, зыбкий он становится, ровно призрак. А в полдень виден ярко, как изнутри светится, но ведь и на улицу не вытащишь – спит он, - видите ли. Странно?
- Ну, странно, - согласилась вторая.
- А вот еще, - это ж какими он силами доски царапает и веревки рвет? Рукой махнул – и на тебе, дыра либо черта. Этак только еретики и прочие колдуны могут.
Лаодика, услышав это удивилась. Неужто старухи так ослепли, что меча не видят?!
- Это ж какие еретики?
- Те, что за рекой, - уже совсем шепотом ответила первая. Вторая не согласилась.
- Ну кума, это уж ты привираешь!
- И ничего не привираю! – рассердилась та, что начала разговор.
- Вот тебе самый верный признак. Ты тень у него замечала?
- Да не присматривалась я…
- Я тоже, но вот кума точно видела – днем от него тени нет, а ночью – густая и черная. Вот поэтому он в основном утром и вечером мужиков учит, чтоб тень не видели!
- А может быть – поразмыслив, согласилась вторая, - Я тоже приметила – по ночам он по деревни ходит, да в двери тыркается, что-то в книжечку рисует, да заклятвия бормочет, да такие, что от него аж отбрасывает.
- Это еще что! Я слышала, что они и со старостой по особому о плате договорился.
- Как это?
- А так! Денег, чужаку ентьму вовсе не надоть, ему что другое подавай!
- И что же? –Леденея от ужаса, спросила собеседница.
- Да говорят, - голос первой стал едва слышен, - Говорят, что сам он – неупокоенный, и платой ему девушка нужна в жертву, тьме которую он, значит, с собою ведет!
Лаодике захотелось рассмеяться. Ямар ей сам сказал, что деревню защищает потому, что на нем лежит древний долг, и заработает он на этом гораздо больше, чем могут дать в деревне. Но старухи не унимались.
- Да кто такой страх говорит-то? – допытывалась вторая.
- Харон, привратничек наш.
- Ну вот пусть этот старый пень свою внучку упырю этому и отдает! А то оба хороши – что Зием, что Харон, вечно сами по себе договорятся о чем-нибудь, а потом всей деревней отдувайся.
Этого Лаодика выдержать уже не могла. Взвившись из своего укрытия она крикнула.
- Врете вы все, карги старые! Никогда дедушка Харон такого не пообещал!
Старухи угрожающе потянулись к ней, но Лаодика отскочила, показала им язык и побежала к дому деда.
Бегала она все равно быстрее всех в деревне. Почти как Ямар.
5.
День клонился к концу, когда Лаодика осторожно подкралась к щели в дверях сарая, где жил чужак в стремлении подсмотреть, что поделывает странный пришелец. Она чувствовала в этом острую потребность – особенно после подслушанного утром разговора. Тем более, что чужак шарахался от нее как от чумной, хотя и общался с другими сельчанами, явно не вызывавшими у него большой симпатии. А ведь Лаодика была на него очень похожа, и девушке казалось, что чужак должен ее понимать.
По началу Лаодика не поняла, что делает Ямар. В углу сарая был сложен из камней странный алтарь, на котором пирамидой были сложены куски дерева. Ямар присел перед алтарем на колени и стал делать какие-то пассы у основания пирамиды. Что-то затрещало, и Лаодика с изумлением увидела, как из пирамиды высовываются режущие глаза, прозрачно-жгучие языки Тьмы.