Аннотация: Что будет, если деревенской сиротке внедрить нейросеть? Рояли, штампы, МС - куда же без этого. Комменты и тапки мотивируют автора.

Вступление

У Варьки была тайна. Страшная-страшная. Такая страшная, что никому нельзя было говорить. Даже Лушке, даже деду. Совсем никому.

А все началось с той же Лушки, будь она неладна. Недаром деда говорил: "Навумовское отродье". Навум - это тятька Лушкин. В Озерцах чесали языками, что, когда поп крестил его младенцем, тот так орал, что поп осерчал и нарек его Наум ("на ум"). И сколько родители не просили попа дать другое имя, тот уперся и все. Так и остался он Навумом.

Навум работал на торфе. У нас, в Озерцах, все, кто из половников, работали на торфе - своей-то земли нету. Один раз в десять дней, Навум приносил получку. И тогда в его избе начинался пир горой. Соседи забегали "на огонек", сидели до утра, всю ночь песни пели, красиво так, грустно. Навумовская детвора, а было их у Навума аж восемь, бегала по селу, хвастала пряниками или даже леденцами. А на следующий день, тётка Танька Навумиха опять ходила по людях занимать до получки. Вот Лушка прибежала раз и смеется:

- Варька. А, Варька, гля, какая лента у меня! - и так на одной ноге круть, - что юбка вокруг нее в колокол. И косой так, раз - и махнула. Коса у Лушки даром что рыжая, зато толстенная, длиннющая. Варька как глянула, а в косе и правда - лента, как огонь горит, переливается.

- Смотри, Варька, мне тятя ленту подарил и сказал, еще подарит! Бе! - Лушка высунула язык и ускакала к Левонтьевским. Хвастать.

У Варьки аж сердце вусмерть закололо. Вусмерть - так деда говорит, когда погода портится.

Лента! Да это же мечта всех деревенских девок! Идешь такая по улице, а в косах словно алый огонь горит, все смотрят, завидуют лютой завистью. Царица! Такая лента была только у толстожопой Елисаветы, дочки поповской, и еще у лазаревой Анфиски. Тятька ее, рябой Лазарь, кабак держал, и деньга у него всегда водилась.

Да с такой лентой с тобой кто хочешь дружить будет. И на посиделки у Авдотьихи пустят, и хороводы на праздник водить возьмут. Везде тебе почет да уважение. А старшие девки, которые к парням на гулянки украдкой бегают, если одолжишь ленту на гулянку, могут пряник дать, или даже стеклярусной бусиной отдариться. Очень хорошо такую ленту иметь.

И так Варьке той ленты захотелось, что аж почернела от дум тяжких. Весь день из рук все валится, даже горшок разбила. Горшок хоть и был щербатый, старый, а все равно жалко, в хозяйстве всякая вещь сгодится. На шум деда вышел во двор, посмотрел, вздохнул:

- Ну? Ты чего, Варька, такая смурая? Случилось что?

Деда у Варьки строгий, не забалуешь. Матвеем Кузьмичом звать. Осталась Варька у деды одна-единственная. Мамка-то у Варьки ой как непутевая: догулялась, в подоле принесла, а сама потом с заезжим солдатом куда-то, говорят, аж в столицу махнула. И с тех пор о ней ни слуху, ни духу. Может, там и сгинула. Всяко лучше, чем такой срам. Так говорил деда. Бабка Глаша переставилась еще лет десять назад, Варьке всего два годочка было, не помнит даже, с тех пор деда так сам-один и жил. Внучку растил в строгости, мог и поколотить, но просто так не лупил, все по делу: "Чтобы в мать не пошла, горе луковое", - говорил деда соседям.

- Дак, лента у Лушки, - буркнула Варька. Знала, что раз деда спросил - не отстанет теперь. - Тятя ей подарил.

Деда вздохнул и пожевал губами. Он всегда, когда сильно задумывался - губами плямкал, отчего его сморщенное, как печеное яблочко, лицо смешно кривилось. Но Варьке было совсем не до смеха. Вот что зазря разговоры такие вести? Известно же, что денег у них с дедой нету. Земли нету. Коровки и той нету. Деда лыко драл, да лапти и берестяные туески плел. Еще мог соседям по деревянному делу что-то помочь, забор там поправить или крыльцо починить. С того как-то потихоньку и жили. Куда уж лента еще!

Варька вздохнула и сердито застучала вальком по белью, аж брызги во все стороны. Сегодня была большая стирка. Полагалось белье сперва со щелоком замочить, а потом вальком его, вальком. И только тогда на реке можно уж полоскать. Щелока было мало, поэтому Варька больше полагалась на валек. Аж треск на весь двор стоял.

- Ты бы это, внученька... в лес что ли сходила, - задумчиво проговорил деда. - Глянь, может, уже кипрей цвести начал. Скоро ярмарка в Гороховице будет, поеду распродаваться, заодно и кипрей городским бабам сторгую. Авось, и хватит на ленту-то.

- Да что ты, деда, - сердце у Варьки так прям и вздрогнуло от радости, затрепетало, но виду показывать нельзя, - у нас мука давно закончилась и соли маловато осталось.

- Иди уж, егоза, - ухмыльнулся дед и ушел в дом. Все, значит, разговор окончен.

Варька взвизгнула от радости, но тихонько-тихонько. Чтобы деда не услышал. Вдруг передумает. Белье бросать тоже нельзя. А в лес прямо тянет уже, сил нету. Еле-еле Варька все дела закончила, повязала старый платок по самые глаза - от комара значит, схватила корзинку - и со всех ног в лес. Одной-то в лес нехорошо ходить, но Лушку звать не стала - у нее и так уже лента есть!

Лес вокруг Озерец был не ахти какой - и на дрова его брали и опять же торф. Да и выгорело в позапрошлом году много так. Одни штурпаки нынче березовые стоят, да ерники кое-где остались. Сейчас торф брали куда дальше, аж в сторону Зотино, но раньше прямо за околицей. Лес-то порушили, подчистили, а отрастал он, ой, как медленно. Да еще и болото сильно наступало. Хотя ягода по осени бралась там неплохо, и клюква, и опять же брусника, но вот кипрея совсем не было. Но не беда, Варька знала, хорошие люди рассказывали, где уж точно кипрей растет, и никто туда не ходит.

Вороний лес народ не любил. Отчего такое название никто уже не помнил, да и ворон там отродясь не было. Бабы говорили, что здесь нечистая сила свои черные дела богомерзкие творит. И что если в тот лес пойти, то нечистая сила может всю душу выпить. Оттого и не ходил сюда никто. А Варька вот пошла. Что там у нее выпивать - все равно душа бедовая, от рождения судьба несчастная. И без ленты всяко не жить. Авось пронесет, не тронет нечистая сила сироту.

Варька остановилась на краю леса. А страшно-то как. Деревья такие же, как вокруг Озерец, а вот словно сердце кто-то сжимает и сжимает. Варька поежилась. Вдруг и правда нечистая сила сейчас набросится и душу пить станет? Больно будет, наверное. Да и без души потом как? В Озерцах была одна такая тетка, Маиской звали. Говорили, что у нее души отродясь нету, но в церкви она быть могла, не корежило ее от святой воды. А вот понимать, ничего не понимала. Все "ага" и "угу", дадут что пожрать - жрет, не дадут - сидит, качается и "ага-угу" только мычит, да слюни пускает. И как представила себя Варька, что будет она вот так мычать в тряпках обоссаных и слюнями капать, так сразу же назад развернулась. Но ведь лента! У Анфиски - есть, у толстой поповны - есть, даже у забубенной Лушки и, то есть. А у Варьки нету. И так себя стало жалко, сиротинушку, что слезы прям в три ручья полились.

Реви не реви, а идти надо. Прямо сейчас. А то деда завтра передумает и все. Варька сердито закусила губу и шагнула в лес. Постояла немножко. Ничего не случилось.

"Вот бабы дуры, лишь бы языками своими трепать", - усмехнулась Варька. На душе сразу стало легко-легко. Лес вокруг густой, темный, но с большими, заросшими разнотравьем проплешинами. Вкусно пахло хвоей и прелой землей. И медом.

Наконец, Варька увидела кипрей и бросилась на поляну. Заблудиться она не боялась - стук торфодобытчиков был слышен и здесь. Варька торопилась, рвала кипрей чуть ли не с корнями - скоро вечер, надо успеть домой. Репа пареная в печи есть, каша утрешняя еще есть, а вот сыта совсем нету. Деда любил после ужина чашку сыта вволю испить. Да какое там сыто, если меда там нету, в основном травы да коренья всякие, да чуток яблочной сушки для сладости, но хоть так. Поэтому нужно поспешить, чтобы согреть до ужина. А то деда сердиться начнет, может и клюкой по жопе стукнуть пребольно.

Возле лица с гудением пролетел большой шершень, Варька от неожиданности аж дернулась. Она, правда, в платке, замоталась, но кто его, этого шершня, знает. Шершень не отставал и опять бацнулся по лицу.

- Да иди ты! - вскрикнула Варька и сделала то, чего делать нельзя - замахнулась руками. Шершень, видать, осерчал и прямо набросился на бедную Варьку. Да так, что пришлось улепетывать со всех ног в лес. Где она потеряла корзину с кипреем, теперь и не вспомнить.

Варька все бежала и бежала по лесу, аж запыхалась. А когда в боку словно кто нож воткнул - Варька повалилась наземь, хватая воздух ртом, как рыба. Шершень отстал или надоело ему за глупой девкой по лесу гоняться.

Чуть отдышавшись, Варька поняла, что корзинки нету и ну, ругать себя. Слова такие срамные изо рта посыпались, что Варька аж испугалась - вдруг боженька услышит и накажет ее. Но боженька в этот лес не заглядывал, и Варька успокоилась - пошлёпала себя по губам, чтобы больше ни-ни, и заозиралась. Лес был чужой, незнакомый. Ели высоченные, до самого неба, стволы толстущие - и не обхватишь, мхом густо поросли. И под ногами моховые кочки. Пару раз чавкнуло, видать, болото начинается. Только этого не хватало - в незнакомое болото попасть. Варька повернулась назад идти. А где теперь этот зад, если как дура, кругами бегала и орала на весь лес? Небось нечистая сила услышала. Варька охнула и опять давай ругать себя пуще прежнего - нечего себя пугать, и так страшно. И корзинки с кипреем жуть как жалко. Мало того, что осталась без ленты, так еще в лесу навеки сгинула. Варька захлюпала носом.

Начинало темнеть. Нужно бежать. Только вот куда бежать? И стук торфодобытчиков давно стих, видать смена закончилась. Деда там небось извелся весь, Варьку ожидая. И ужин не готов, и пропала вся. Ох и поколотит Варьку дед. Но сперва еще домой вернуться надо.

Размазывая по грязным щекам слезы, Варька бежала, не разбирая дороги. Лес не отпускал: ели сменялись елями, изредка мелькали покореженные стволы старых вязов, проплешины сменялись зарослями. Бежать стало труднее: ноги путались в побегах бересклета и волчьего лыка. Стало совсем темно. И тут вдруг Варька увидела среди деревьев словно огонечек. "Может, торфодобытчики?" - подумала Варька. Она понимала, что ничего хорошего ждать не приходится, деда говорил, что свои, местные, на ночь все по домам возвращаются, а эти, видать, бурлаки наемные, чужаки, их нужно было обходить стороной. Но выбора у Варьки не было - и так, и так пропадать.

Она поплелась в сторону огонька. Чем ближе подходила, тем страшнее становилось. Уже хотела обратно в лес повернуть, как вдруг услышала тихую мелодию: "тилли-тилли-та... тилли-тилли-та...". Варька зачарованно уставилась на огонек, глаза ее остекленели и она, словно пьяная, побрела вперед. Огонек сперва стал голубоватым, потом вдруг вспыхнул - и синий-синий свет залил всю полянку, накрыл Варьку, и тут раздался какой-то свист, столь резкий, что у Варьки носом пошла кровь и она без памяти рухнула наземь. А потом все исчезло. И лес, и Варьку - все поглотила абсолютная тьма.

Тилли-тилли-та... тилли-тилли-та... тилли-тилли-та... В носу защекотало, Варька чихнула и проснулась. Она лежала на влажной от росы траве, а в нос лез муравей. Варька опять чихнула и смахнула противного муравья.

- Фу, паршивец какой, - зевнула Варька и зябко поежилась - солнце еще не взошло, но уже помалу рассветало. В сырой одеже было холодно. Живот сводило от голода, да и пить хотелось. "Сколько же я так пролежала?" - испугалась Варька. И что теперь будет? Варька схватилась на ноги, да так резко, что аж в глазах все поплыло. Пришлось сперва вставать на карачки, и потихоньку-потихоньку на ноги, помогая себе руками. "Прям как деда по утрам" - подумала Варька и вздохнула: как там деда без нее? Аж сердце заныло.

Варька встала на ноги и тут в голове кто-то сказал: тилли-тилли-та... тилли-тилли-та... тилли-тилли-та... Искин-М-148-У... нейросеть установлена... базы данных закачаны... проверка прошла успешно... тилли-тилли-та... тилли-тилли-та... тилли-тилли-та...

Тошнота накрыла Варьку, и земля резко бросилась навстречу...

Глава 1.

Прошло три дня.

Варька сидела во дворе на низенькой скамеечке - репу чистила. На душе было так тяжко, хотя волком вой. Деда еще до рассвета ушел на рыбалку. Хорошо, на обед будет ушица, если рыбку поймает. Иногда клёва не было, но деда никогда не возвращался с пустыми руками, всегда принесет хоть что-то: то кислицу, то дикий чеснок, а однажды принес даже медовые соты - наткнулся на трухлявый пенек, в котором пчелы улей устроили. Ох и наелась же тогда Варька, от пуза!

- Эй, Варка-шкварка, пошли в лес! Соберем малины, дядь Саня говорил, поспевает уже, - замурзанная Лушка заглянула через забор, улыбаясь во весь щербатый рот.

Мало того, что у нее одного зуба спереди не хватало, так еще и между зубами щербинка была. Любая девка от такого бы рыдала - известно, что щербатую замуж не возьмут, а Лушке ничего - научилась плеваться через дырку дальше всех. Все парни в Озерцах ей люто завидовали. Забубенная она, Лушка.

- Так ты идешь? - пританцовывая от нетерпения, кричала Лушка.

- Неа, - замотала головой Варька. - Работы много, обед ставить нужно.

- Ой, работа у нее, смотри-ты, сиротинушка, - передразнивая кого-то, хихикнула Лушка, - безотцовщина голозадая!

И только коса рыжая мелькнула. - Варька, Варька, сирота, та-та-та, та-та-та, - донеслось сбоку, за огородами.

Варька вздохнула - хорошо Лушке, и тятька, и мамка у нее есть, и братьев аж семеро, хоть мал-мала меньше, зато весело как. Не то что Варьке - сирота-сиротинушка, один деда, да и тот почти всегда ругается и ворчит. Идти в лес после того случая совсем не хотелось. Как она тогда вернулась домой, как нашла дорогу - так и не вспомнила. Память напрочь отшибло. Деда сперва ужас как ругался, но глянув на Варьку, махнул рукой - хорошо, хоть жива осталась. Даже за пропавшую корзину не ругал. Варька вздохнула, руки споро перебирали и чистили репу. Вот бы деда опять медку принес... И так хорошо стало Варьке представлять, как она будет медком этим сахарным лакомиться, что не поняла, как руку полоснула. Только ойкнула - больно как! Кровь с пореза закапала прям на землю.

И тут вдруг в голове голос: "тилли-тилли-та"... - Варька перепугалась так, что аж ссыкнула (пришлось нижнюю юбку потом застирывать и потихоньку от деда сушить, стыдоба-то какая). Упала со скамеечки, руку расшибла, чугунок на себя перевернула, всю репу рассыпала.

А голос опять такой "тилли-тилли-та"... и еще много слов непонятных, страшных. Варька сразу поняла, что это нечистая сила там, в лесу, душу ее выпила, а взамен в ее голову вселилась. И будет она теперь не только слюни, как Маиска, пускать, но и в церковь войти не сможет. А потом приедут из города свитые отцы, будут Варьку святой водой окроплять, а затем на костре сожгут. И тут Варька не выдержала, зарыдала:

- Пожалуйста, оставь меня, дяденька, миленький, сирота я, что с меня взять?! Христом-богом прошу, не трогай душу мою...

И страшный голос пропал, не стал больше Варьку мучить. Может, стыдно стало сироту пугать, а может, понял, что с нее, Варьки, все равно взять нечего. Варька нагнулась собрать репу, глядь, - а рука-то у нее целехонька! Вот чудеса, Варька даже глаза протерла - только что была рана глубокая, аж кровь в три ручья хлестала, а тут раз - и нету ничего. Словно и не резала. Но вот же на земле - следы от крови. Варька поколупала руку, подергала, - чисто, кожа гладкая, розовая, даже никакого шрама нету. Чудеса, да и только!

Но думать об этом было уже некогда - скоро деда вернется, а у нее еще репа не дочищена, печь не растоплена, изба не метена, - словом, не хозяйка, а наказание одно. Варька охнула, закрутилась-завертелась по хозяйству и думать о руке совсем забыла.

Деда пришел, сердитый, поймал всего две плотвички маленькие и карасика - смех один. Но ничего, Варька скоренько их почистила и в булькающий горшок к овощам кинула - все равно понаваристей будет.

- Охо-хонюшки, дела мои тяжкие, - сокрушался деда, глядя на Варьку у печи, - такая кобылица вымахала, скоро выше меня будет, и сарафан уже мал. В кого ты такая здоровая уродилась, мамка-то твоя мелкая была, вся в Глафирушку, царствие ей небесное. А эта прям как битюг раздалась. Одежи не напасешься, все растет и растет, кровопивица...

- Ничего еще не мал, - покраснела Варька, одергивая предательский подол, который уже совсем никак не доставал на пола. - Это от стирки, усадку ткань дала. Я вот, как буду стирать, больше щелока возьму, она и обратно растянется.

- Пе-ре-тянется! - сердито передразнил деда Варьку. - ты мне зубы тут не заговаривай, я же вижу, что мал сарафан-то! Хотел на ярмарке в Гороховице новый справить, но Фома-бобыль говорит, что нынче много кто из бересты скарбу на продажу наготовил. А Куксины так вообще лаком все покрывают. И откуда только секретам таким научились, лаком-то...? Ох, чую, не продадим мы с тобой ничего... И соль еще заканчивается, и муки совсем нету... Охо-хонюшки, горе мне, горе на старости лет...

Уши у Варьки предательски покраснели, обидно было, жуть. Она-то понимала, что прав дед, тут самому не прокормиться, а нужно еще и ее кормить. Но все равно такая досада взяла, аж слов нет. В печи зашкварчало, и Варька быстренько поставила перед дедом на выскобленный до белизны стол исходящий аппетитным паром чугунок.

- Ешь, деда, - протягивая ложку виновато сказала Варька.

- А ты что же? - шевельнул косматыми бровями дед.

- Не хочу что-то, не голодная я...

- Сядь, я сказал, и жри! - стукнул старик по столу кулаком. - Ишь, обиды она мне тут показывает! Слова ей дед не скажи. Прям царица нашлась.

Деда долго срамил ее и обличал, нужно было молчать, пусть выговорится. Варька втянула голову в плечи и зачерпнула чуток наваристой репы с краешка. Деда хлебал молча, отдуваясь. Варька взяла ложку, другую, пока аж по дну не заскребла.

- Значит так, Варька, - уже более миролюбиво сказал дед, отпив сыта, - Хватит дуться. Поедешь со мной завтра в Гороховицу и будешь весь берестяной скарб сама продавать, а я по ярмарке пройдусь, авось починить-подновить нужно кому что будет. С божьей помощью и соберем какую-никакую, а все копеечку. Может, и на сарафан хватит. А нет - возьму у Бобрихи отрез, я ей недавно дранку на погребе поменял, так она покуда не рассчиталась. Хотел взять нутряного сала - у нее на той неделе порося колоть будут. Но если не хватит с ярмарки - возьму отрезом, пришьешь по подолу сарафана, вот и будет как у людей. Да и мне бы рубаху подлатать надо, совсем поизносились мы с тобой, внученька...

***

Деда поднял Варьку еще затемно, рассвет только-только обозначился, и Варька, позевывая, быстренько собрала в дорогу с вечера приготовленную немудреную снедь - все ту же пареную репу и холодную кашу. Не бог весь что, но другой еды у них и не было, - похлебку же с собой в дорогу не возьмешь.

Загрузились к Фоме на телегу и поехали.

Варьке сильно хотелось спать, но она держалась и поглядывала по сторонам - интересно же. Она уже бывала в Гороховице на ярмарке, целых два раза, но то было прошлой зимой, а сейчас все другое. Колея весело прыгала среди лугов и полей, ненадолго углубляясь в лес. Солнышко выглянуло, стало теплей, запахло травой и пылью.

- Поедим у переправы, - буркнул Фома и отвернулся. Нелюдимый мужик, потому и бобыль.

В дороге не так чтобы много происшествий, сперва, конечно, интересно было, потом Варька заскучала - надоело на луга и поля смотреть. Что она дома тех полей не видела? Деда клевал носом, похрапывая, все ему нипочем. А как тут спать - телега так подпрыгивает на ухабах, что аж зубы клацают - не покемаришь. И Варька принялась думать. Вот что вчера было такое? Руку-то она знатно порезала, кровищи было жуть. А потом голос в голове, и ать - а рука-то уже и зажила! Чудеса... разве ж бывает такое? То, что голос принадлежит нечистой силе из Вороньего леса - понятно, люди зазря говорить не станут. Это только Варька себя самой умной посчитала и сдуру в Вороний лес полезла. Так ей этой ленты захотелось, дуре! Но с другой стороны, если бы нечистая сила была злая, то разве стала бы она варькину руку заживлять? Всем известно, что нечистая сила всяко мучить людей любит и боль им причинять невыносимую. И никогда такого еще не было, чтобы она излечила хоть кого-то. Но, с другой стороны, если у Варьки в голове теперь сидит нечистая сила - значит грешница она страшная и в церковь отныне зайти не сможет, сожжет ее боженька святым огнем. Плохо это, дурно. А вдруг еще рога и хвост вырастут? Варька так от этих мыслей испугалась, что аж вскрикнула.

- Ты чего это? - проснулся деда.

- Язык прикусила, - соврала Варька мучительно краснея. Вот и все, сгубила нечистая сила варькину душу и встала теперь Варька на путь неправедный, с самого утречка с вранья начиная.

- Прибыли, - Фома так натянул поводья, что пегая лошадка всхрапнула. Варька украдкой утерла слезинку и осмотрелась, - а тут телег, телег. Даже карета господская была, и еще возок такой синий, цветами чудными раскрашенный. Видать скоморохи будут, циркус называется. Интересно-то как! На крыше возка сидела чернявая девка и жевала яблоко. У нее было такое короткое платье, что ноги в бело-черных полосатых чулках было видно аж до самых колен. Но девка ничуть не стыдилась, а наоборот, весело болтала этими ногами. Увидев интерес Варьки, девица подбросила огрызок яблока, ловко поймала, показала язык и отвернулась. Вот чудеса, будет что Лушке рассказать, пусть обзавидуется.

- Поберегись! - закричали паромщики. Но народ не берегся, наоборот - все ломанулись туда, кто быстрей. Деда с Фомой торопиться в такой толкотне не стали. А пока ждали следующий паром в очереди, умылись, обстоятельно поснедали, когда еще придется, и уж потом - айда на ярмарку.

Ярмарка в Гороховице была не то, чтобы большая, но и не совсем уж маленькая. Само село раскинулось промеж двух довольно оживленных в это время трактов, а рядом переправа через ворчливую речку Косю. Так было удобно всем - и народу с окрестных деревень, и торговому люду, что туда-сюда шнырял по Косе мимо Гороховицы, от столицы и аж к самому морю.

Стали хорошо, почти возле входа на торговую площадь: и деньгу платить не надо, и совсем рядом циркус, народ поглазеть на скоморохов приходит, таким макаром кто-нибудь интерес к берестяным вещицам и проявит. Сделали, как договаривалась: Варька осталась на телеге продавать, а деда пошел по торгу приглядеться-поспрашивать. Фома выпряг кобылку и куда-то с нею подался, буркнув, чтобы Варька не дай бог не отходила от телеги.

Да и не собиралась она отходить!

На соседней телеге выложила горкой пузатые горшки, жбаны и кринки дородная тетка в цветастом платке, из заезжих зырян. Варька раззнакомилась - тетку Толисся звали.

- Ты, главное, разложи все правильно, торг вести с понятием надо - учила словоохотливая тетка. - Ежели товар хорошо разложен, то покупец сразу уважение к себе видит.

А Варьке любая наука только впрок: разложила все красиво, по теткиной науке: туески и корзиночки - в заднем ряду, они повыше, те коробочки, что поменьше - спереди, чтобы видно все хорошо было. Лапти посередке в два ряда поставила. Красотень! Даже тетка Толисся одобрила.

Сперва никто не шел, Варька аж извелась вся. Уже и на теткину науку худое подумала. Но потом подошла толстая баба в чепце, хвать короб, покрутила-повертела, даром что не нюхала, потом швырнула назад и ушла, так и не сказав ни слова и не спросив цену даже. Варьку это обидело, но виду подавать нельзя.

- А скажи, красавица, почем ларчики продаешь? - улыбнулся парень. Рядом с ним по-хозяйски вцепилась в руку тощая девка в красном сарафане. Парень был хорош собой - кудрявый, в картузе и новых сапогах, Варька так загляделась, что и не сразу ответила.

- Пойдем отсюда, не видишь, блажная какая-то, - девке, видимо, не понравился такой варькин интерес.

- Да подожди ты, - упирался парень, - смотри, работа какая.

- Пойдем, Васечка, я здесь недалеко лаковые шкатулки видела, и орешков там купим, - ухватив парня за руку, девка зло зыркнула на Варьку и побыстрее утащила красавчика.

Варька совсем расстроилась, обругала себя дурой и решила не смотреть больше. Ну а как тут не смотреть, если интересно все.

Тут скоморохи как давай народ веселить: музыка-скрипка играет, и разноцветные палки вверх подбрасывают, и кольца, и шары. А потом один парень как выскочит, и але-оп тарелками в другого швыряться. А тот так ловко ловит и третьему всё бросает. И что интересно - ни разочку ни одна не упала. И кричат все время - але-оп! Варьке очень понравилось. А потом давешняя чернявая девица вышла и по веревке, натянутой между двух домов, ходить стала. И если бы только ходила, так еще подпрыгивает! Варька аж дышать забыла - все боялась, что девица не дай бог свалится. Не свалилась. Теперь стало ясно, зачем чернявой такая срамная юбка - чтобы с высоты не упасть, в длинной же так не походишь. Тут же выбежал толстяк в смешных желтых портках и как закричит:

- Скорее сюда! Все сюда! Чудо расчудесное! Дикий зверь бабуина! Только сейчас, только у нас! Больше нигде такого не увидите!

- Где же там мой Опоня ходит? - забеспокоилась тетка Толисся, - страх как хочется зверя бабуину посмотреть. У нас в Выльгорте никто такое не видел. Расскажу - все обзавидуются.

Варька в Озерцах тоже лишь коров и прочую деревенскую живность видела. И зверя бабуину поглядеть не терпелось. Неужто даже страшней медведя будет? Только Фома наказал от телеги не отходить. Но если одним глазочком?

- Слышь, Варька, ты и за мой телегой приглянь, я быстренько! - крикнула тетка Толисся и убежала.

Варька совсем расстроилась, может и себе все бросить и посмотреть? Но тут варькины метания прекратили покупатели, стали товар смотреть, спрашивать. Пока Варька туески хвалила, да на вопросы обстоятельно отвечала - циркус закончился и никакого зверя бабуину она так и не увидела. Расстроилась аж до слез. Но зато неплохо продала - два самых больших туеса и еще всякие лапти детские, деда красивые сплел.

Варька решила переставить товар, а то там, где проданные туеса стояли, пусто теперь. Сейчас тетка Толисся вернется, не одобрит. Смотрит Варька на товар - и так, и эдак покрасивее расставить, чтобы народ покупал. И так увлеклась красоту наводить, что и не спохватилась, как народ на торгу кричать начал. Такой враз шум поднялся:

- Бабуина, - кричат, - из циркуса убежала! Спасайся, кто может!

Не успела испугаться, как что-то толкнуло под руку, - чуть не навернулась с телеги. Испугалась Варька, что воры шастают, поворачивает голову, а на нее что-то такое непонятное смотрит: волосатое, губешни, как вареники, раскатало, морда длинная, синяя, а глаза красные, злые-презлые. "Бабуина", - поняла Варька. Протягивает бабуина к Варьке руки, - хвать за косу и мычит так: "Гыыы! Гыыы!".

И тут в голове варькиной опять бесовской тирлибом начался, и Варька вдруг слышит, как дикий зверь бабуина говорит:

- Есть дай. Два дня не ел. Васька-цыган деньги на винище извел. Есть хочу.

Варьке жаль стало голодную бабуину, оно хоть и дикий зверь, а все равно тварь живая и есть хочет. Дала ему каши и репы пареной. А больше ведь и нету ничего. Бабуина кашу есть стала, а репу только понюхала и все, видать не понравилось. Варька хотела ему еще сыта предложить, но тут толстяк давешний подбегает, весь бледный, руки трясутся:

- Жива, девка? Сиди тихо, сейчас мы его ловить станем.

- Да не надо ловить его, - удивилась Варька, - пусть каши поест, раз ваш Васька-цыган не кормил его два дня. Что ж вы так над скотинкой издеваетесь?

А бабуина тем временем быстро-быстро кашу варькину ест, - вдруг поймают сейчас и непонятно, когда еще кормить опять будут.

Толстяк глаза выпучил и наливаться красным стал:

- Откуда знаешь?

- Что, дяденька? - не поняла Варька.

- Про Ваську... и что не ела бабуина?

- Ну так... - не успела Варька удивиться, - выходит, только она одна бабуину дикую понимает, как тут в голове опять тирлибомкнуло и стало понятно, что говорить толстяку про разговор с бабуиной и про "тилли-тилли-та" ну никак нельзя.

- Дык, на торгу все знают об этом, - выкрутилась Варька, - сам Васька в кабаке винища нажрался, да и хвастал, что на бабуиновые деньги гуляет. Вот бедная скотинка с голодухи-то и сбежала к людям хоть каши поесть.

Тут парни подбежали и стали дикую бабуину ловить. А бабуина кривляется, смешно так, перепрыгнула на телегу тетки Талисси и на ходу кашу доедает, а потом ухватила палку, которой колеса от грязи чистить, и в парня бросила. Тот увернулся и ругаться начал. Тут еще работники из рыбных рядов прибежали помогать - кое-как изловили и потащили в размалеванный возок. А народ гудит, восхищается - такое развлечение было.

Варька смотрела на это все и понимала, что пока бабуина кашу не доела - не давалась изловить себя. Вот оно как. А еще говорят дикие звери неразумные. Получается, некоторые из них, еще похитрей какого человека будут.

За ту кашу толстяк вручил Варьке аж целую серебрушку. То-то деда обрадуется! Сперва, конечно, хотел парой медяшек отдариться, но мужики с рыбных рядов, которые ловить бабуину помогали, враз кричать начали, что куда это видано, выпустили дикого зверя, он мог так и весь торг разнести, людей подрать, если б девка каши ему не дала. Тут тетка Талисся пришла, узнала, что такой циркус на собственной телеге пропустила и тоже подпряглась кричать. Такой гвалт подняли. Пришлось толстяку скрепя сердце целую серебрушку Варьке отдавать. А мужиков тех еще и в кабак вести.

Народ, увидев, что дикая бабуина на Варькиной телеге кашу ела, стал подходить, интересоваться. Тетка Талисся сразу смекнула, наплела, что бабуине варькин берестяной скарб и ее горшки понравились. А кашу Варька от гостеприимства зверю предложила. Все слушали и только охали. Заодно потихоньку почти весь товар у Варьки и у тетки Таласси раскупили. Чтобы перед знакомыми потом хвастать.

Так что история с дикой бабуиной очень даже хорошо и полезно закончилась. Для всех.

Жалко только, что имени Варька не спросила. Любопытно же.

Тут и деда как раз вернулся, сердитый-сердитый - не нашлось ему заработка. Зато уж Варька показала денежку, похвасталась, теперь и на муку-соль будет, и сарафан новый купить можно, и деду на рубаху хватит. Деда Варьку похвалил и от такой радости пустил прогуляться по ярмарку. Даже целую денежку "на сахарный пряник" выделил. А кто же пряник покупать будет? Пряник купи, так его за раз съесть можно. А если не съесть, так зачерствеет же, засохнет. А вот если леденец купить, сахарный, да чтоб на палочке! Вот его можно у себя долго-долго держать: лизнешь разочек, по языку сладость пустишь, и спрячешь напотом.

Варька побежала искать леденцы, торг-то большой, повозок-прилавков всяких видимо-невидимо. Крутилась-крутилась - неужто раскупили леденцы все, аж закручинилась: в кои то века при таких деньгах, а леденцов и нету, ходила-бродила, добежала до каких-то бочек наваленных, только передохнуть стала, и тут кто-то ее за плечо - хвать! Рот зажали и потащили куда-то. Варька и охнуть не успела. Да что там охать - торг шумит-гудит, всяк своими делами занят, никто никого не видит-не слышит.

Затащили тати Варьку в какую-то подворотню. Темно, людей нету. И тут один тать подол Варьке задирать начал, сопит весь и духом чесночным воняет. Не успела Варька испугаться, как в голове опять тирлибомкнуло, Варька гада оттолкнула, вроде и не сильно же (какие у девки силы против мужика-то) - так татя аж из переулка вынесло, даром что лось здоровый. Тать орет не своим голосом, его дружок ничего понять не может и тоже давай орать. Варька как глянула, а у чесночного на лице отпечаток пятерни варькиной волдырями краснеет. Тут Варьку совсем замутило, пока отблевалась - сбежали паскудники.

И тут уж совсем страшно стало, что ж это такое, то со зверями дикими за так разговаривает, теперь вот чуть убивицей не стала, даром что тать. Давай реветь, ревела, ревела, аж до икоты. Из подворотни той кое-как выбралась и возле бочек присела - сил нету, вся морда распухла, а все равно слезы идут. И вдруг сверху голос:

- Ты чего ревешь, чадо? Обидел кто?

Поднимает Варька голову, а рядом поп бородатый стоит, и ласково так смотрит, а на пузе крест громадный блестит. Неужто прознали про нечистую силу? И до того Варька перепугалась, - думала сейчас ее святой водой пытать начнут, а потом на костер, - что, вместо того, чтобы руки сложить благостно и благословения у святого отца чин по чину попросить, - как ломанулась оттуда, только пятки засверкали.

Выскочила прямо на торг, а тут Фома с новым хомутом лошадь ведет. И смотрит так с подозрением на Варьку:

- Я тебе где сидеть велел?

- Так, деда в телеге остался, дядь Фома, - затараторила Варька, - он сам мне разрешил леденца купить.

- Леденцы в красных рядах, - махнул рукой Фома.

- Так, заблудилась я.

- А морда чего распухла?

- Дык, циркус представление показывал, жалостливое, - скривилась Варька, знала, что не признавал бобыль дурь бабскую, - прямо до самих печенок пробрало.

- Иди уж, - нахмурился Фома, мол, хватит болтать, - скоро выезд.

А Варьке только того и надо - как припустила в красные ряды, хорошо, что бобыль дорогу показал, не нашла б сама, а там чего только нет - тут тебе и леденцы, и сладенцы и петушки на палочке, и теремки сахарные, и подсолнух жареный, и орешки в меду каленые! Мужиков мало, бабы знай товар раскупают, нитки-иголки и прочее добро бабское, а молодежь больше песнями да играми тешится, тут тебе и гармонь играет, и на качели катаются, и шутки-прибаутки веселые! Разбежались глаза у Варьки, что и думать о бедах своих позабыла. Кабы не отъезд, так и осталась бы в той сказке жить.

Выбрала Варька одну разносчицу сладостями, - та и одета чистенько, с понятием, как тетка Таласся учила, и леденцы у нее темные, ноздреватые, знамо дешевле будет:

- Почем леденцы у тебя, тетенька?

- А не ты ли та девка, что бабуину дикую кашей кормила? - всплеснула руками рядом торговка сбитнем.

Варька смутилась от такой славы сперва, но тут ее народ обступил и просят историю рассказать. Ну, Варька и рассказала, почему бы людей не уважить. Так ей и леденец забесплатно подарили, от обсчества. И пряженец творожный в дорогу дали.

В общем, и денежку сберечь получилась, и с прибытком осталась, и героем побывала.

Отступление 1. Астероид ХФУ. База Союза межконтинентального реагирования Объединенных Федераций.

- Где искин делся, я вас спрашиваю?!! - холеный человек в военном мундире впервые настолько потерял самообладание.

Два боевых офицера, которые не боялись, кажется, вообще ничего, стояли, бледные, навытяжку.

- По последним оперативным данным экспериментальный искин-М-148-У активирован, - щуплый техник в белом халате и надтреснутых очках мечтал сейчас оказаться как можно дальше отсюда.

- Ка-а-а-а-ак это активирован? - военного, казалось, сейчас хватит удар, - кем он там, вашу мать, может быть активирован? Планета абсолютно автохтонная, мы проверяли!

- Но там есть разумные, - пискнул "ботаник", - пусть не высокотехнологичное общество, совсем зачатки, но тем не менее...

- Да плевать мне на каких-то дикарей, верните искин! Или под трибунал пойдете! Все! - командир злобно обвел всех взглядом и хлопнул дверью...

Глава 2.

Пошла утром Варька воды взять - колодец в Озерцах далеко, да чуток под горку, полдеревни пройти надо. Оделась по-людски, с понятием: сарафан новый, на гороховицевской ярмарке только купленный, да с подтыком, а подол густо-синий, рубчиком. Рубаха, правда, хоть и простая, полотняная (чай не господа батисту носить), но Варька, пока на телеге домой возвращались, не будь дураком, ворот-то красной нитью и помережила. Все равно надутая была, не до разговоров. Деда историю с дикой бабуиной узнал, люди на торгу рассказали, так потом всю дорогу над Варькой потешался, мол, никак нельзя девку одну оставить, - нет, чтобы как все бабы лапти продавать, поймала бабуину заморскую и кашу жрать заставила. Варька хоть и сердилась про себя, но спорить с дедой не стала - пусть себе смеется...

Идет Варька, словно царица, по селу за водой, а все смотрят уважительно, здороваются. Очень приятственно такое отношение.

- Куда это ты, Варька, так вырядилась? - говорит Елисаветка, дочка поповская, и голос такой язвительный, - гляжу, сарафан новый справил деда тебе? Небось избу продал, чтобы сиротинушку приодеть? А то парни и не смотрят на красоту такую...

И давай ржать, как лошадь. А подружки ее, закадычные - Анфиска рябая, корчмаря дочка, и Глафирка, из переселенцев, и себе гоготать:

- Ты, говорят, Варька, в этом сарафане как утка.

- А прошву так мережить тебя небось медведи в лесу научили? - и давай опять смеяться. Громко-громко. Чтоб парни, значит, услышали. И так обидно стало Варьке, хотела ответ достойный дать, а они уже удалились. Идут и смеются. Ясно что над ней, над Варькой потешаются.

- Да не обращай ты на них внимания, Варька, - подошел сын старосты, Демьян, - им лишь бы позубоскальничать. - Ты мне лучше скажи, ты и вправду с медведями в лесу гуляешь?

И смеяться начал. Смотрит Варька, а все уже аж животы надрывают. Уши у Варьки покраснели, сжала зубы, чтобы хоть на людях не разнюниться. Еле-еле те ведра с водой домой донесла. А уж дома, хорошо деды не было, так отревелась, прямо всласть.

Синий сарафан Варька скинула, а старый натянула. Не бывать ей царицей... А как было бы хорошо приехать в Озерцы в карете золоченной, выйти в платье жемчугами расшитом и чтоб ленты в косах. Все бы ахнули. А злобная Елизаветка с подружками умерла бы от зависти!

От той досады достала Варька леденец, лизнула - сладенько. Леденец ноздреватый, тянется, а в дырочках сахар медовый пупырышками.

И тут в сенях - грюк! Варька аж вздрогнула.

Забегает в избу Лушка и прям с порога:

- Варька! Меня мамка послала до тятькиной получки соли склянку занять! Вы вчера на торг ездили, все едино соль купили.

И на Варькин леденец такая - зырк:

- А что это у тебя, Варька, такое? - почтительно так говорит. - Можно разочек лизнуть?

Варька леденец за спину спрятала:

- Давай свою склянку. Сейчас соли отсыплю и иди отсюда.

Но Лушку не объегоришь, так и ластится, охмуряет:

- Варенька, дай только разочек леденчика сладенького попробовать, я с самого краешку...

Молчит Варька, надулась.

А Лушка нет чтоб отстать, все заискивает:

- Давай, Варька, так поступим", - говорит, - ты мне даешь леденец раз лизнуть, а взамен я тебе ленту на целый день поносить дам. Баш на баш! Идет?

Дрогнуло Варькино сердце, как представила, какая она станет в той ленте. Может, отстанет Елизаветка противная. Скрепя сердце уж согласилась:

- Ладно, Лушка, но только разочек. С краешка.

- Конечно с краешка, ты ж меня знаешь.

Протянула Варька леденец, но сама в руках крепко-крепко так держит, не выпускает.

А Лушка подошла и - раз! Прямо весь леденец и откусила. Только палочка в руках варькиных осталась. Выскочила Лушка во двор и кричит:

- Никому не верю, глупая тетеря!

Варька следом кинулась, а Лушка уже на заборе, еще пуще заливается:

- И ленты у меня нету! Ее тятька еще на прошлой неделе на чекушку сменял! Чушка-пичужка, Варька побирушка!

И со двора - шасть, убежала. Даже соль забыла...

****

Продолжение

Огорчилась Варька от такой лушкиного афронта преизрядно, однако сколько губы не дуй, а работа сама за себя не сделается: с вечера-то опару Варька по всем правилам завела, пора уже тесто месить да хлеба печь. Ох, и не хочется! Вздохнула, платок на лоб потуже повязала, рукава закатала, и давай тесто месить. Месила-месила, а толку нет, уж Варька его и мяла, и шлёпала, и лупила, и дубасила, и обминала, - а до дна никак не достает - кадушка-то здоровенная, еще от бабки-покойницы, царствие небесное, осталась, семья тогда была большая, хлеба пекли много. Ухайдохалась вусмерть Варька, руки уже аж по самые плечи не чувствует, а всё зазря - тесто ноздрястое, комочками к рукам липнет. Только муки уйму перевела.

Расстроилась Варька, чуть не плачет. Худой хлеб будет, если вымесить не сможет.

- Да что ж за жизнь такая! - в сердцах аж вскрикнула. И кусок теста с рук обратно в кадушку ляпнулся.

И тут в голове как тирлибомкнуло! - смотрит Варька, а от рук словно вихрики такие малюсенькие пошли и тесто в кадушке вдруг само задвигалось, сперва потихоньку, а потом так споро, аж пищит квашня да чвакает, перемешивается, любо-дорого посмотреть.

Конечно Варька опять струхнула, хоть и не так как в первый раз, видимо, попривыкла уже, что нечистая сила ей сюрпризы постоянно чудные подбрасывает, но все равно оторопь взяла, аж руки задрожали. А потом глянула, что тесто так ладно само вымешивается, и давай бегом муку через сито подсевать. А кадушка аж ходуном ходит, тесто получается ровненькое, пышное, да тягучее - одно загляденье, а не тесто. Варька быстренько кругляши понаделала и в печь сунула.

Уселась на лавочку и диву дается: неужто и в хозяйстве полезной сила бесовская быть может? Тут еще припомнила, как рука зажила и как бабуину она понимала, и охальника гороховицкого прогнать смогла. Значит, не все так плохо с нечистой силой. Вот было бы совсем замечательно, если бы чудеса не сами проявлялась, а чтобы научиться и самой по надобности вызывать.

Думала-думала, Варька, и решила с нечистой силой попробовать договориться и всё выяснить. Страшно, до жути, а любопытство всё равно пересиливает. Собрала всю свою волю в кулак и как в омут с головой на разговор ринулась:

- Дяденька, а дяденька?

Молчит, бес, не отзывается. Может неправильно обратилась Варька? Обидела невзначай? Но ведь совершенно непонятно как положено обращаться к нечистой силе:

- Уважаемая нечистая сила, позвольте спросить?

В ответ - опять ни звука. Варька с такой досады руками всплеснула, и ногой случайно полешко задела, да так, что аж грохнуло - вся куча дров по полу рассыпалась. Варька от неожиданности аж подпрыгнула, и тут в голове как тирлибомкнет!

- Прием...

- Ты кто, дяденька? - Варька не будь дурой быстро вопросы задавать стала, пока нечисть не передумала и опять в голове не спряталась.

- Искин-М-У-148.

- Ты - нечистая сила? Бес?

- Искин.

- А как ты в мою голову попал, дяденька?

- Произошла распаковка нейросети ... был активирован..., - и еще что-то непонятное "быр-пыр" добавил, Варька и слов-то таких не знает:

- Чудно ты так говоришь, дяденька. Ничего не поняла, ну да ладно. Ты меня не погубишь?

- Моя функция - помощь реципиенту.

- Опять слова непонятные. А звать-то тебя как, дяденька?

- Имени нет.

- Бедненький... и как же ты без имени?

- Вопрос не понят.

- Не гоже без имени быть. Слушай, дяденька, а хочешь я тебе имя придумаю?

- Принято.

- Тебе имя Куприян нравится? Или, может, лучше Ерофей? Хотя нет, а давай я тебя Прохором называть буду?

- Имя Прохор. Принято.

- Вот и ладушки. А скажи, дядя Прохор, я что, теперь в церковь зайти не смогу?

- Нет данных.

- Жалко. А когда я с бабуиной разговаривала - это ты так сделал?

- Языки всех разумных входят в обязательную программу обучения.

- А руку это ты мне вылечил?

- Регенерация запускается автоматически...

Тут во дворе калитка грюкнула - деда пришел. Пришлось с разговорами пока закругляться. А тут и хлеб подоспел: Варька быстренько вытащила, умыла и чистеньким полотнищем прикрыла - пускай отдохнет хлебушко.

Деда в избу зашел, сразу вкусный запах унюхал:

- О! Хорошо, как хлебушек у тебя пахнет, внученька. И не скажешь, что малая совсем, все по уму испекла.

От такой дедовой похвалы Варька зарделась, приятно. Сели обедать, стол теперь хоть и не разносолы барские, а все ж по-людски накрыт: здесь и щи густые, наваристые, и каша пшенная с топленым молоком, и хлебушек свежий, только с пылу, с жару.

Ест деда, нахваливает:

- Эх, Варька, не дожила моя Глафирушка, видела б она, какая внучка у нее хозяюшка, вот бы порадовалась. Хоть и сирота, а гляди-ты, не каждая большуха такой хлеб испечет... теперь и замуж отдавать тебя не боязно будет... хотя кто там возьмет тебя... ни приданного, ни рода знатного... - вконец сконфузился дед и замолчал.

- Деда, а деда, а почему я такая невезучая? Никто со мной водиться не хочет. Это потому что мамка моя такая, да?

Дед аж крякнул.

- Вон Елизаветка, даром что толстожопая, а всегда хороводит среди девок, да и парни к ней с почтением. А я... - всхлипнула Варька. - И уткой меня обзывают...

- Эх, внученька, какая же ты дурында еще, - вздохнул дед, - была бы ты поповой дочкой, и к тебе с почтением относились бы.

- Так что, деда, раз сирота я и мамка моя такая, то ко мне всю жизнь вот так будут?

- Ну, если в Озерцах, то да, можно сказать, что всю жизнь. И к детям твоим, и к внукам. За грехи отцовские семь поколений отстрадать должно, - покачал головой дед.

- Так что ж делать, деда? Ждать семь поколений?

- Ох, Варька, жизнь лучшую, ее же искать надобно. Долго и упорно. Никто тебе ее на блюдечке не принесет. Трудности нужно перенести, судьбу свою выгрызти, выстрадать, - может, тогда и найдешь эту лучшую жизнь. А, может, и нет... Сама посуди, кому мы там надо, в той лучшей жизни? Проще жить, как живется, и терпеть... - дед насупился, мол, всё, разговор закончен.

А Варька задумалась.

****

В Озерцах улочки чистенькие, дороги исправные. Заборы у всех ладные, староста Фадей, человек строгих правил, рачительный, служил даже когда-то, у него все по военной науке - ничего лишнего, все до толку быть должно. Но вот имелась в Озерцах одна неизгладимая напасть - прямо посреди той улицы, что к трактиру дядьки Лазаря ведет, была большая колдобина, дожди ее вымочили, глина раскисла, и вскоре эта рытвина превратилась в огромную лужу поперек улицы. Даже не в лужу, а скорее в грязевую калабаню. И была эта калабаня ну чистым наказанием для озерцовских пьяниц - что ночь, так после каждой хорошей попойки какой-нибудь забулдыга обязательно туда упадет. А что глина склизкая, так с пьяных глаз сам выбраться не может. Рано утром хозяйки коров гонят - обязательно всё развидят, сразу по селу насмешки, чей муж сегодня в калабани ночевал. Уж сколько бабы со старостой не ругались, а у него один ответ - никто их пить до умопомрачения не заставляет. В опсчестве ходили предположения, что Фадей эту калабаню именно супротив пьяниц и лелеет, как воспитательное мероприятие.

А днем облюбовал эту калабаню толстопузый хряк бабки Мотри. И так он целый день в этой грязи на солнышке валялся и нежился - аж смотреть завидно...

Варька торопилась: деда отправил ее к дядьке Тихомиру, кузнецу, с поручением. Он взялся полагодить деду ножи. Тот ими лыко драл на лапти. Вот и защербились.

Бежала Варька, спешила - хотелось еще на речку успеть, пока солнце - искупаться, и с нечистой силой Прохором поговорить бы еще успеть засветло.

Несется, такая, а тут прямо посреди дороги бабкимотрин кнуряка разжиревший разлегся, блаженствует. Не пройти.

Варька с досады и цыкнула:

- Кыш, дуралей!

А кнуряка вдруг как взвизгнет:

- Сама дура. Обойди, раз надо тебе. А будешь ругаться - подеру!

Варька зайцем сиганула оттуда.

Деревенская кузня была в самом конце села, Варька, пока добежала, тыщу мыслей передумала: "Это что ж происходит, в первый раз, когда бабуина заговорила, в голове был сплошной тирлибом, а сейчас, когда свин захрюкал, а я его и без тирлибома прекрасно понимаю. А что, если я теперь всякого зверя уразуметь смогу? Нужно проверить". И так загорелась этой мыслью, что решила не откладывать.