Аннотация: Теперь у меня с Шекспиром полный комплект. Пролет на CN-2. Фантастика тут, извините, далеко не сразу.
Она замерла перед ним и, нельзя было разобрать, то ли щурилась от яркого солнца, то ли насмешливо улыбалась. Семен громко крякнул и загнал топор поглубже в колоду. Тыльной стороной кисти вытер пот со лба и, опуская руку, прихлопнул на груди жирного слепня. Затем нарочито медленно повернулся, хотя ужас как хотелось сбежать, побыстрее скрыться в дому от пристального взгляда городской девчонки, замершей с той стороны забора. Безусловно, городской - слишком уж белая кожа, слишком узкое лицо и неправдоподобно длинная шея. И ещё: темные-темные волосы - такие в здешних краях давно не водятся - с тех самых пор, как принялись девки красить голову разноцветными перьями.
- А ты здорово рубишь! - звонкий голос остановил Семена. Что-то смутило его, внесло бестолковый переполох в мысли - необычайно чистый голос или выговор, от которого вдруг изменился смысл давно знакомых слов. Это "здорава" всполошено заметалось в голове Семена, а сам он будто примерз к земле и только беспомощно озирался.
Рубить он, и вправду, любил. По крайней мере, больше, чем окучивать картошку или давать корм скотине. Ведь это - самая настоящая мужская работа, её не осилить без крепких мышц и толики мастерства. Когда одним небрежным ударом рассекаешь до безобразия сучковатое полено, самому себе кажешься богатырем, суровым бесстрашным воином...
Семен, пусть и не сразу, но всё же выбрался из собственной растерянности. Выдавил короткое: "Да уж!" и в очередной раз попытался улизнуть. Но снова девчонка опередила его:
- В какую сторону деревня, не подскажешь?
Семен неопределенно махнул рукой, потом сглотнул слюну и пробасил не своим голосом:
- Туда вон, по дороге... если никуда не сворачивать, минут сорок ходу.
- Сора-ак? - девчонка удивленно протянула вслед за Семеном. - По такой жаре и угореть недолго. Может, угостишь водичкой?
"Блин, да что ж она пристала-то? - Семен чертыхнулся про себя. - Какую ей ещё водичку? Они ж там, в городе, кипяченную да из бутылок пластиковых привыкли пить. А от нашей колодезной у них - сплошной понос".
Однако вслух буркнул "сейчас!" и скрылся в доме. Внутри, когда прохлада и душный аромат лекарств окутали его, он вдруг понял, что слишком много суетится. Семен заставил себя остановиться и обеими руками ухватился за голову. Но в голове и не думало проясняться. Из оцепенения его вывел окрик матери:
- Кто там пришел?
- Никто! - крикнул в ответ. - Городские мимо шли, воды попросили.
- Налей из чайника - поди, давно остыл.
- Ага!
Когда Семен вышел из дома с чашкой воды, девчонка стояла прямо перед дверью. Такая бесцеремонность снова вызвала замешательство - Семен молча протянул чашку и уставился куда-то в сторону. Он был не в силах смотреть так близко на странное бледное существо, у которого что-то блестело в оголенном пупке.
Потом он почувствовал, как пустая чашка возвращается в его руки, как тонкие холодные пальчики случайно касаются его ладоней. "Странно, говорит, что жарко, а пальцы - такие холодные", - мелькнуло в его голове.
Вдруг показалось, что его нетерпение - чтобы девчонка, наконец, ушла - какое-то неправильное. Что именно эта короткая встреча скоро окажется единственно ценным в непрерывном круговороте забот. И можно наплевать, что пора собирать огурцы и ехать в магазин за хлебом. Можно наплевать на всё - на дом, на хозяйство, школу и больную мать. Потому что ангелы с холодными пальцами только однажды спускаются на землю.
Дальше он помнил не всё. Горячий воздух становился вязким - его приходилось глотать. Все предметы вокруг то резали глаза грубо очерченными краями, то вдруг расплывались, отчего кружилась голова и подламывались колени.
Анюта рассказывала и рассказывала - про летний лагерь и наглого воспитателя, потом про больную мать, которая сейчас не может её забрать в город. Семен слушал, поддакивал и смотрел на тонкий белый шрам на её голой коленке. Конечно, она может остаться на пару дней - в сарае пока совсем мало сена, и есть старенький диван. А мать, его мать - тоже тяжело болеет, почти не встаёт, так что ей можно ничего не говорить.
Он таки пошел собирать огурцы. Но уже в другой жизни. В той, где в его сарае спала бледная городская девчонка...
- Сеня, - она назвала его странным именем - безусловно, его именем, но тем, на которое он в последний раз откликался очень и очень давно. Это сочетание незнакомых и до боли родных звуков отшвырнуло его в далекие времена, когда с замиранием сердца открываешь огромную фанерную коробку конструктора, когда заползаешь с машинкой в руке за старый комод, где всегда пахнет краской - особенно, если раздавить пальцами мягкий пупырышек на полу.
И когда мать легко поднимает тебя на руки, а ты утыкаешься ей в плечо, и от него ещё не пахнет влажной кислятиной.
- Сеня, ты не мог бы принести мне теплой воды? - Анюта умоляюще посмотрела на него огромными глазами, и он тут же сорвался с места.
- Куда ты это потащил? - закричала с кровати мать.
- Поросенку залить на завтра!
- А почему кипятком?
- Он сегодня много оставил. Жара такая - картоха в камень засыхает.
Семен носился сломя голову и радовался, как ребенок. Ведь всё так похоже на увлекательное приключение, в которое трудно поверить: он прячет в сарае девчонку! Умом тронуться можно!
Анюта умылась в темноте. В темноте долго расчесывала волосы.
А Семен сидел и представлял. Представлял, как красиво сползают, скользят капли воды по её коже, как изгибается длинная шея. Анюта что-то рассказывала ему шепотом. Про школу и лагерь, про кино и пирожные. Но важнее пустой болтовни была эта душная темнота вокруг, в которой плавали одинокие звуки - осторожный плеск или тихое шуршание расчески - они будили такие фантазии, от которых перехватывало дыхание.
- А вы почему не в деревне живёте? - Анюта замолчала, и только тогда до Семена дошло: пора и ему что-то сказать. Он хмыкнул и ответил обычное:
- Повелось так. Дышится тут легче, да и зависти людской поменьше будет.
- Чему тут завидовать? Хозяйство - не большое, мать, говоришь, постоянно болеет...
- Сам не знаю. Только злые люди наговаривают, коли что не по их нраву. Меня ж мамка без отца родила. Вот и начинают небылицы сочинять. И что оборотни мы, и что мамка отца моего съела. Бред сивой кобылы! Мы же оба - крещенные... Ты в такое поверишь?
- Отца, говоришь, съела... - Анюта повторила это, пропела на свой манер и осеклась. Семен пожалел, что рассказал своей гостье деревенские наветы:
- Да ты что? Правда, что ль, поверила? Боишься теперь меня?
- Теперь - нет! - прохладные ладони девчонки легли на его предплечья, а прямо перед собой Семен увидел в темноте блестящую пропасть Анютиных глаз. - Ты очень красивый и сильный. И когда рубил дрова, я просто залюбовалась. Можно тебя поцеловать?
У Семена резко пересохло в горле. То, что казалось неясной фантазией, вдруг превратилось в реальность. Невероятно, но такая красивая, безумно красивая девчонка хочет его поцеловать! И они - одни в темной сарае...
Застучало сердце, застучало оглушительно и яростно. По спине защекотали, заскользили одна за другой крупные капли пота, а темнота вокруг вспыхнула малиновыми искрами. Семен прикрыл веки, но искры не пропадали.
А когда влажные, прохладные губы коснулись его губ, он понял, что погибает.
И странно: ему хотелось погибнуть. Хотелось погибнуть именно сейчас, потому что более подходящего момента уже никогда не случится.
Почему ему, простому парню, который всю жизнь прокопался в земле, достаётся такой волшебный поцелуй?
И откуда эти судороги сладкой боли, которые пробегают по телу, забираются под кожу и дальше, дальше - глубоко в живот, где зреет что-то жаркое, пульсирующее, готовое разорвать его на части?
Семен почувствовал во рту незнакомый и такой сладкий привкус девичьей слюны. Стал различать завораживающий ритм, в котором жили Анютины губы. Включился в их игру, которую не знал сам, но знало его тело - не сопротивляйся чужой страсти, бросайся вперед, если мягко уступают.
А когда быстро, на какое-то мгновенье язык Анюты скользнул по его зубам, пульсирующий пузырь в животе стремительно рванулся кверху. Семен будто рухнул в бездонную пропасть. Будто захлебнулся собственным дыханьем.
Он закашлялся, и сгустки мокроты вылетели из его горла. Семен оттолкнул Анюту, но мгновеньем раньше слизь проскользнула в её рот. Она тоже закашлялась, поперхнувшись.
Семен вскочил и бросился бежать. Ноги несли его прочь, сами по себе. Он больно ударил себя по щеке, потом ещё и ещё, но боль не могла заглушить ноющей в сердце занозы. Как он мог? Харкнуть прямо в рот девушке... такой красивой девушке - это просто в голове не укладывается!
Оглушенный и совершенно измученный, Семен явился домой через час, буркнул матери, что гулял с пацанами, и немедленно завалился спать.
Проснувшись, он долго смотрел в потолок и размышлял. В конце концов, ничего страшного не произошло. Городская девчонка ушла или скоро уйдет, а жизнь, самая обычная жизнь - с курами, поросенком и огородом, - как текла, так и будет течь. Никто никогда не узнает про его позор, про нелепую неловкость. Ему ведь нет и шестнадцати. И, значит, всё впереди: и девчонки, и поцелуи. Он, конечно, немного дичится, но это - только пока...
Анюта спала на старом диване, свернувшись клубком.
Семен долго смотрел на неё, но не решался пройти дальше дверного проема.
Только собрался уйти, как она вздрогнула и приподнялась на локте. Заспанными глазами взглянула на Семена.
И улыбнулась:
- Хочешь потрогать?
Повернулась на спину и бережно, двумя ладошками взялась за живот.
Семен опешил - что ещё потрогать? Вглядевшись в живот, он вдруг понял, что тот заметно раздулся. Конечно, нельзя сказать наверняка, ведь вчера он постеснялся рассматривать гостью. Но казалось, что такое трудно не заметить - кожа на животе Анюты натянулась, а кольцо в пупке теперь полностью торчало наружу.
Получается: девчонка - беременная, а он, дурак, проглядел, не увидел! Господи, сколько же ей - тринадцать, четырнадцать? Наверное, поэтому из лагеря и сбежала.
Семен вспомнил вечерний поцелуй и усмехнулся - теперь, когда стало понятно, что девчонка - гулящая, стыд за вылетевшую из горла мокроту вдруг перестал сжигать его изнутри.
Анюта улыбнулась ему и призывно подняла брови:
- Что ж ты? Иди сюда!
- Зачем ещё? - Семен насупился и отступил на полшага. - Я, конечно, извиняюсь за вчерашнее... Только надо бы вам того... в город собираться.
Анюта поднялась на руках и пододвинулась к краю дивана. Осторожно спустила ноги вниз, пошарила ими в поисках туфель и только после этого снова взглянула на Семена. Теперь без улыбки.
- Что ты такое говоришь? Это же твой ребенок, и он должен родиться здесь!
"Сумасшедшая!" - вспыхнуло в голове у Семена. Он огляделся вокруг: сарай, старая тачка и сложенные в углу лопаты - всё на месте, такое реальное и устойчивое. И только безумная беременная девчонка - недоразумение среди привычного порядка вещей.
Анюта встала и неловко проковыляла в его сторону, придерживая одной рукой живот, а другой отбрасывая со лба свои роскошные волосы. Семен попятился и, только уткнувшись спиной в сруб колодца, остановился. Анюта появилась в проеме двери, подставила солнцу лицо и прищурилась - точно так же, как при своем появлении. Потом опять внимательно посмотрела на Семена:
- Ты, что, ещё не готов? Поторопись, у тебя совсем не осталось времени - до вечера, самое позднее. Знаешь, как она проголодалась?
- К чему готов? - Семен чуть ли не закричал плаксивым голосом. - Вы спятили, да? Я сбегаю за доктором. Быстро-быстро - у меня и мотоцикл есть...
- Черт! Тебе мать ничего не рассказала?.. - Анюта даже притопнула ногой от возмущения. - Это дурацкое деревенское ханжество! Слушай, Сеня: ты вчера оплодотворил меня. Когда целовал, помнишь, поперхнулся будто бы. У нас так самцы оплодотворяют самок. Мы с тобой - не люди, понял? Мы только внешне похожи на людей, потому что давно живем вместе. Но мы - другие... Твоя дочь родится через три дня, и ей нужна пища. И мне нужна пища, и твоей матери. Поэтому мы должны съесть тебя. Прислушайся к себе - природа должна подсказать, что я говорю правду.
- Меня? Съесть?!! - Семен растерянно заморгал. Большего бреда ему не приходилось ещё слышать. - У нас полно еды...
- Это всё - не то... Ты, конечно, славный, но наша природа такова: самец должен погибнуть, чтоб дать жизнь следующему поколению. Есть в твоем теле нечто, без чего наша дочь ни за что не родится. И я без этого долго не проживу, и мать твоя умрёт... Может, знаешь: у "черных вдов", пауки такие есть, всё устроено примерно так же?
Семен, не оборачиваясь, обошел колодец и стал пятиться к воротам, приговаривая: "Конечно-конечно, только подождите - я сейчас...". Оставалась пара метров до дороги, когда он повернулся спиной к Анюте и бросился к своему старенькому мотоциклу.
Семен только успел коснуться кончиками пальцев руля, как что-то подхватило его и отбросило назад. Голова ударилась об колоду и гулко зазвенела. Семен открыл глаза и увидел прямо над собой, на фоне слепящего солнца силуэт Анюты. Её волосы разметались, а на спрятанном в тени лице проступили зловещие очертания. Переведя взгляд, Семен заметил, что Анютин живот стал ещё больше. В нем явно кто-то шевелился - изрядные бугры то выпячивались, то тут же исчезали, перекатываясь волнами. Семен ошалело за всем этим наблюдал, не в силах сдвинуться с места. Анюта заговорила с ним бесстрастным тоном:
- Почему ты сопротивляешься, почему идешь против своей природы? Пойми, это - ненормально, противоестественно. Ты должен забыть людские правила - они не для тебя. Я не хочу, чтобы ты умер в страхе. Ты должен хотеть, даже страстно желать быть съеденным.
Она наклонилась и легко, как пушинку, подняла Семена на ноги:
- Пойдём, ты увидишь, как это прекрасно!
Семен не смог устоять - боль в голове вспыхнула с новой силой. Он беспомощно замахал руками и начал оседать на землю. Внезапно в его ладонь легла рукоятка вогнанного в колоду топора. Семен оперся об неё, задержал падение. Следующие движения были отработаны до автоматизма: толчок вперед-назад - и топор выскальзывает из расщелины в колоде, взмах, короткий выдох - и с треском, будто лопнувший арбуз, Анютина голова разлетается на две половинки.
Крик, невыносимый дребезжащий крик оглушил его в ту же минуту. На пороге дома стояла мать и визжала с перекошенным, налитым кровью лицом. А городская девчонка в топе и короткой юбочке медленно оседала на землю. И вместо головы у неё пузырился кровищей глубокий разлом.
- Горе мне, горе! - мать перехватила дыхание и взглянула на Семена невидящим взглядом.
- Мама, она хотела меня съесть... - Семен сказал это и даже сам удивился своим словам - такими нелепыми они казались. - Это - не человек, а какое-то чудище. Но я победил его! Смотри!
- Сын, ты только что убил своего ребенка, - мать бессильно опустилась на крыльцо. Твоя избранница сама нашла тебя. Но почему так рано?!! Ведь ты - совсем ещё мальчишка!!! Господи, что ж теперь делать-то?..
Анютин труп Семен закопал в лесу. Закопал основательно, а потом съездил в деревенскую церковь и поставил две свечки. Он теперь не задумывался над тем, что делать, а просто делал. Он боялся прислушаться к себе, своим желаниям и случайным мыслям. Нужно быть, как все - жить, как все, верить и надеяться на то, что принято у других. А то, не ровен час, нестерпимо захочется умереть - но только теперь это никому уже не нужно.