Когда малознакомые люди узнают, что я работаю в психиатрии, то их глаза наполняются священным ужасом:
- Неужели не удалось найти другого места?
Терпеливо пытаюсь объяснить, что всегда хотела работать именно там, мне это интересно. Выражение глаз собеседников меняется на "тогда там тебе и место" и разговор, как правило, умирает.
С родственниками и друзьями проще, они, хорошо меня зная, сразу смотрят вторым взглядом, но вежливость понукает их продолжать разговор. Только время спустя, убедившись, что сумасшествие не заразно, они немного расслабляются, но ворчат:
- Все эти палаты с мягкими стенами, смирительные рубашки, электрошок!
Объясняю, что палаты у нас обычные, а смирительные рубашки я знаю только из американских фильмов о сумасшедших домах. Электрошоковая терапия действительно применяется, но только под полным наркозом и отнюдь не в наказание буйным пациентам. Смотрят недоверчиво и я начинаю понимать, как чувствовали себя "неправильные" пчёлы, когда Винни Пух обвинил их в производстве "неправильного" мёда.
Обычный рабочий день? Таких не бывает. Слова "рутина", "монотонность" и "скука" мне знакомы исключительно по жалобам тех самых знакомых с нормальными профессиями.
Сегодня, как каждое утро, я иду по длинному коридору, выстланному солнечно-жёлтым линолеумом. Слева и справа - обычные двери, без решеток и окошек, большинство из них открыты. Мой кабинет в самом конце, шансов опоздать незаметно нет никаких. Мимо пробегает Герд, уткнувшись носом в пачку небрежно скомканных бумаг и что-то бормочет себе под нос, меня он не видит, на приветствие не отвечает. Вслед за ним несётся Инга с парой огромных цветных ботинок в руках, при ближайшем рассмотрении оказавшихся самыми настоящими клоунскими штиблетами.
- Твои? - она машет своей ношей перед моим лицом, и в нос ударяет амбрэ дешёвого китайского пластика. Я отстраняюсь и отрицательно мотаю головой.
- А нужны? - уже убегая, спрашивает она.
- Нет, спасибо, - и удивлённо смотрю ей вслед. Такое не каждый день увидишь, даже здесь.
Из одной комнаты доносятся ритмичные приглушённые звуки, дверь открыта и я без стука заглядываю внутрь. Бородатый мужчина сидит перед двумя импровизированными тамтамами из пергаментной бумаги, натянутой на два пустых глиняных цветочных горшка и закреплённой резинками. Заметив моё присутствие виновник шума ускоряет ритм. Довольный собой гордо заявляет:
- Это топот пубертирующего бизона! Похоже?
Я осторожно объясняю, что понятия не имею, как звучит рогатый скот в период полового созревания. Бородач смотрит обиженно и я спешно ретируюсь, уже жалея, что просто не согласилась.
В следующей комнате тоже весело. В то время как Розмари с выпученными глазами и прикушенной губой балансирует на одной ноге, размахивая при этом в поисках равновесия руками, Рената зачем-то ополаскивает пустой пакет из под молока и начинает его разрезать. Быстро выясняется, что первая женщина пытается воспроизвести какую-то сложную фигуру из йоги. Что собирается сделать вторая с вымытым и разрезанным тетрапаком мне не понятно даже после её долгих и сбивчивых объяснений.
Сердитый Филип чуть не сбивает меня с ног, лицо мрачное, под нос бормочет ругательства.
- Что случилось?
- Анна, идиотка полная, засунула в муфельную печь деревянную подставку, теперь неизвестно, что с печью, но вонь в мастерской стоит неимоверная.
Чёрт, печь была новенькой, теперь в ней, по меньшей мере - кострище. Мысленно делаю пометку, что надо позвонить завхозу и иду в кухню. Жизненно необходимо выпить чашку кофе. На беду за мной тащится Рената, никак снова охотится за молочными пакетами.
- Ну кто так пьёт кофе? Вода же ещё не горячая, да досыпь, это же бурда получается! Куда столько сахара - это ведь яд! А зачем столько молока? Это слишком много, так совсем вкуса не чувствуется...
Я прикрываю глаза и думаю о клоунских штиблетах. Из коридора доносится голос Герда, сзывающий всех на планёрку. Ну что же, теперь вы познакомились с моими коллегами. О пациентах - в другой раз.