Аннотация: В рассказе использованы труды Ольги Окуневой, кандидата исторических наук, доктора университета Париж-Сорбонна.
Людовик XIII де Бурбон
Король любил охоту. Вернее, она была для него всепоглощающей страстью. Луи Охотник - так его часто называли, и он втайне гордился этим прозвищем, даже если его с невыразимо презрительной интонацией произносили враги. Оно нравилось ему даже больше, чем льстивый титул Справедливый. Хотя этот король и правда хотел быть справедливым и иногда даже таковым являлся.
Однако погода стояла скверная: серо-свинцовое, низкое и абсолютно плоское небо припечатывало промозглую ноябрьскую изморось, избиваемую ветром. Луи не обращал на это внимания. Мало что в этом мире могло помешать его любимому развлечению. А уж сегодня даже светопреставление не заставило бы его сидеть в своём скромном замке - в общем-то, охотничьем домике, который он велел возвести на купленных короной у одного дворянина землях близ деревушки Версаль. Он сам не очень понимал, чем привлекла его эта довольно унылая болотистая местность. Разве что сходной ценой... Ну и охота тут неплоха.
В любом случае ценившему уединение монарху, избегавшему блестящих шумных собраний, здесь нравилось. А после вчерашнего ночного скандала в Люксембургском дворце, его тесный, невзрачный Версаль казался самым желанным убежищем.
Луи глубоко вдохнул волглый холодный воздух, прислушался к отдалённому гону стаи своих гончих и пришпорил коня.
- Вперёд, господа, они подняли кабана! - крикнул он своим спутникам.
Оба синхронно последовали за ним. Король не любил и большой свиты на охоте - ему доставало нескольких слуг и дворян. А сегодня охота случилась спонтанной и его сопровождение оказалось совсем скудным. Доезжачий скакал за собаками, а эти двое остались при Луи. Впрочем, тот не сомневался, что, имея их за спиной, его королевское величество пребывает в полной безопасности.
Король окинул взглядом своих спутников. Лейтенант его мушкетёров - кардинал возвёл его в это звание за участие в неких тёмных делах. Луи не знал, каких именно - подозревал многое, однако предпочитал своих подозрений не обнародовать. Но то, что этот молодой горбоносый гасконец невероятно храбр, ловок и удачлив, знал наверняка. И что он верен короне. Наверное. Да про кого же это можно сказать точно...
А вот Луи Франсуа... Ровесник короля - насколько это известно - и его товарищ по детским играм. Хотя, когда этот двенадцатилетний парень из преисподней появился при дворе, он производил впечатление вполне взрослого человека. Да в своём народе он и считался взрослым - охотником и воином.
Но в детстве Луи об этом не задумывался, просто пребывал в восторге от доставшейся ему живой игрушки - собственного дикаря из страшных и притягательных лесов западных Индий. Всего их было семеро - индейцев племени тупинамба, привезённых из маленькой колонии Равноденственная Франция на бразильском побережье, в Мараньяне. Трое умерли от непривычного им холода и неведомых на их родине болезней. Четверых, вместе с депутатами от колонии, представили королю и королеве-матери.
Двор, да и весь Париж, пришёл от них в восторг. Их приглашали в дома знати, с восхищением смотрели на их танцы, изображали на гравюрах. Их дикий вид, странная музыка, жуткие рассказы колонистов, живших бок о бок с ними в лесах Бразилии, вдохновляли не только придворных остроумцев, но и писателей, и философов. Ещё лет шестьдесят назад господин де Монтень посвятил их соплеменникам главу в своих "Опытах". Он общался с другими тупинамба, привезенными в Руан, и не обнаружил в них "ничего варварского и дикого, если только не считать варварством то, что нам непривычно".
Луи сомневался в справедливости этого пассажа. Скорее, тут просто не существовало возможности для сравнения. Сам он во время игр с юным дикарём узнал и увидел много такого, о чём не рассказывал даже своему духовнику.
Но при этом король и дикарь вполне находили общий язык. Индейца окрестили в честь молодого монарха - как и оставшиеся в живых его спутники. Весь Париж искал возможности попасть на их торжественные крестины, восприемниками на которых были сами их величества. Чтобы не путать новокрещённых, им дали ещё и по второму имени. Так юный Пирауава стал зваться Луи Франсуа. Король иногда задавался мыслью, имелся ли тайный смысл в том, что второе имя его другу дано в честь самого близкого к природе святого...
Лай собак стал ближе и яростнее. Луи поднял к губам рог и протрубил резкий сигнал.
- Франсуа, лейтенант, не отставать! - крикнул он спутникам и вновь пришпорил лошадь.
Луи с самого начала видел, что Пирауава как будто не совсем принадлежит к обществу индейских депутатов. Вообще-то, их миссия заключалась в том, "чтобы почтить христианнейшего короля Франции и предложить от имени всего их народа свою службу, с тем, чтобы Его Величество принял бы его под свою защиту как своих истинных подданных". В переводе с дипломатического: дал помощь против португальцев.
Трюк с посольством придумал один из основателей колонии - господин де Разийи. И правда, мольба местных жителей защитить их от жестоких португальцев звучала гораздо трогательнее и убедительнее, чем просьба о подкреплении от французских колонистов, занявших территорию, в глазах Святого Престола принадлежавшую португальскому королю, который на то время являлся и королем испанским.
Сначала идея пришлась в Париже весьма ко двору, королева-мать обещала послать войска для вразумления португальцев, а для вразумления местных каннибалов - миссионеров-капуцинов. Однако потом Луи женился на дочери испанского короля, а сестра Луи вышла за его сына. Да и сама Равноденственная Франция пала под ударами португальцев. Естественно, происпанская партия при дворе возобладала и оставшихся в живых индейских послов отправили обратно в Мараньян.
Кроме Луи Франсуа. Строго говоря, статуса посла он никогда и не имел - потому что он лишь принадлежал одному из них, Япуайю, ставшему Луи де Сен-Жаном. Король прекрасно помнил, какой ужас испытал, когда его друг - к тому времени уже вполне прилично болтавший по-французски - спокойно рассказал ему, что именно это означает. То, что Луи де Сен-Жан когда-нибудь убьёт и съест Луи Франсуа.
Лейтенант королевских мушкетёров
Лейтенант любил охоту - с детства в Гаскони, когда он неутомимо преследовал горных серн, а позже и выходил с одним кинжалом на медведя. Но сегодня возможность затравить кабана в компании короля его не радовала. И дело не в мерзкой погоде - к такому опытный, несмотря на молодость, солдат был вполне привычен.
Ещё он был опытным царедворцем, прекрасно умевшим ловить и препарировать носящиеся вокруг трона слухи. Пару лет назад он со своими друзьями участвовал в нескольких тайных делах, о которых и сейчас молчал, как рыба, понимая, что, раскрой он рот, за его жизнь никто не даст и медного денье. Ибо дела эти слишком близко касались как раз их величеств и некоторых других весьма могущественных дам и господ.
А сейчас лейтенант знал, что прошлой ночью в Люксембургском дворце случился конфликт, который может иметь катастрофические последствия. Скандал между королевой-матерью и кардиналом, в котором каждая сторона апеллировала к королю, угрожал множеством катаклизмов. И при этом под общую раздачу мог попасть он сам и его друзья. Лейтенантский патент, который - вместо ожидаемой плахи - даровал ему Ришелье, конечно, был платой за молчание. Но теперь кардинал мог потерять - да, скорее всего, уже потерял - власть и отправиться в ссылку. Вдовствующая королева возобладает над королём. А Мария Медичи никогда не была другом лейтенанта. И королева Анна тоже... она больше не в числе его друзей. Она, конечно, хотела бы навсегда забыть некогда оказанные ей лейтенантом и его друзьями опасные услуги. Но в нынешней ситуации, когда начнётся общая травля Ришелье, сама могла заговорить...
Тогда гасконца не спасут ставшие уже легендарными доблестная шпага и изощрённое хитроумие.
Лейтенант раздражённо пришпорил лошадь и поскакал за королём, на ходу окинув взглядом лицо его третьего спутника - тёмное, плоское, скуластое, с таинственно мерцающими узкими глазами и вставленным в подбородок наподобие бородки прозрачным зелёным камнем.
- Не отставайте, господин людоед! - крикнул он ему. - Скакать лучше, чем умереть!
Крикни он что-то подобное любому дворянину, дело бы неминуемо кончилось дуэлью. Но Луи Франсуа, или как его там звали на самом деле, дворянином не был, а был, действительно, если не каннибалом, то жестоким дикарём. В этом лейтенант убедился во время осады Ла-Рошели, которую он прошёл в составе своей гвардейской роты, а Луи Франсуа - в свите короля. Лейтенант помнил, что индеец очень неплохо наловчился стрелять из кулеврины, однако отдавал предпочтение рукопашным схваткам. Рапирой он владел отменно, что не удивительно - его обучали лучшие фехтовальщики вместе с королём.
После боя дикарь большим ножом деловито отрезал у убитых им - и только им - головы, а те, которые того стоили, даже бальзамировал неким хитрым способом.
Поговаривали, что он отрезает у своих жертв ещё и хорошие куски мяса, которые потом жарит и с удовольствием пожирает. Правда, этого лейтенант сам не видел. Что до голов, вообще-то, и остальные обитатели французского лагеря, как и осаждённые гугеноты, не отличались особой кротостью и милосердием. Так что к этой милой привычке Луи Франсуа лейтенант относился терпимо. Он даже немало общался с ним, находя его довольно умным, хотя себе на уме, человеком.
Правда, деятельной натуре лейтенанта претила манера королевского дикаря всё свободное время проводить в горизонтальном положении, и он не раз пытался высмеять его лень. На что Луи Франсуа обычно снисходительно произносил с гортанным акцентом дикарскую мудрость:
- Лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть, лучше умереть, чем лежать.
Вот эту фразу он ему сейчас и припомнил, на что индеец хрипло рассмеялся и тоже пришпорил коня.
Луи Франсуа - Пирауава
Луи Франсуа любил охоту. Вернее, вся его жизнь была охотой, с самого рождения в табе - лесной деревне народа тупиниким. Он уже и не помнил, когда отец в первый раз дал ему маленький лук и показал, как из него стрелять. А несколько сезонов спустя Пирауава уже убил из большого, взрослого лука, своего первого оленя. Отца к этому времени растерзал в лесу ягуар.
Но сам Пирауава к тому времени уже стал мужчиной - охотником и воином. Это сказал ему мудрый колдун и целитель, живущий в одиночестве в лесу. Он принадлежал враждебному племени тупинамба, но тупиникамы не трогали его. Таких людей вообще никто не трогает, ибо это влечёт месть богов. Зато и люди эти лечат всех, кто обращается к ним, и произносят пророчества для всех, кто пожелает их услышать. Убить их могут в одном только случае - если их пророчество не сбывается.
С Пирауава колдун не ошибся. Поглядев на него, окурив дымом табака и ещё каких-то дурманящих трав, пошуршав маракасом и пропев несколько молений к богам и обращений к духам, колдун пристально посмотрел на мальчика и произнёс:
- Твоя охота не здесь.
Пирауава вздрогнул - он знал, что это означает. Духи выбрали его. Теперь колдун возьмёт его к себе, научит лечить людей и говорить с духами. А когда придёт время, убьёт его с помощью табачного сока, воскресит и даст иное имя, которое подскажут духи. Тогда Пирауава сам станет колдуном, поселится один в лесу, станет исцелять и пророчествовать.
Ему хотелось быть охотником и воином, выслеживать дичь и убивать на войне врагов. Но он и сам понимал, что духи давно обратили на него внимание. У него случались странные видения, когда он словно засыпал и перемещался в иные миры, где встречался со своим отцом и другими умершими, где духи нашёптывали ему невероятные истории, где животные вели себя, как люди. Мало того, он мог увлекать в эти миры и мальчишек из своего племени, которые засыпали вместе с ним и попадали, например, в племя белогубых лесных свиней. Они жили там, охотились, сражались и женились, пили пиво из глины, поедали червей и кокосы. А когда просыпались, оказывалось, что спали совсем недолго.
Почему его, собственно, и отправили к этому колдуну - соплеменники тоже понимали, что с такими способностями может разобраться лишь он. Однако тот покачал головой.
- Духи говорят, что твоя охота не на их тропе, - заявил он. - Уходи.
Пирауава не понял, что это значит, но ушёл и продолжил свою жизнь в деревне. Вскоре он впервые пошёл с другими мужчинами на войну. Они напали на табу тупинамба и разорили её, а Пирауава убил одного из врагов - такого же, как он, молодого воина. Он сбил его ударом своей палицы из красного дерева с заточенным круглым навершием и хотел шлепнуть рукой по плечу, чтобы обозначить свою власть над ним и взять в плен. Но тот вцепился ему зубами в ногу, и от острой боли Пирауава ударил его палицей ещё раз, разрубив голову. Воин умер, а Пирауава расстроился, что не смог взять его в плен, чтобы получить его плоть и имя, и после этого жениться.
Убийство оказалось для него роковым: при следующей стычке брат того воина захватил в плен Пирауава, когда тот отбился от своих и оказался один в чаще. Несколько типинамба с пронзительными воплями окружили его, и один из них - позже Пирауава узнал, что его зовут Япуайю - хлопнул его по плечу. Так у Пирауава появился первый хозяин.
Дальнейшая судьба молодого тупиникима рисовалась вполне достойной воина. Его приведут в деревню и там ему воздадут почести, как воплощению божественной сущности Тупи и заместителю погибшего. Какое-то время он проведёт вместе с врагами и будет одним из них. Может быть, ему даже дадут жену. Он станет трудиться с ними, ходить на охоту, развлекаться и праздновать. Но в один великий день, который выберет его хозяин Япуайю, пройдет великий праздник, кавивим пипиг, на которой соберётся вся таба и множество гостей из других деревень тупинамба. Тогда Япуайю убьёт Пирауава палицей на глазах собравшихся, которые затем съедят его тело. Япуайю перейдёт его имя, а всем, кто его ел - сила воина. Таким образом дух убитого им юноши успокоится и воцарится нарушенная гармония. О таком конце жизни мечтает любой воин.
Лошадь у короля была лучше, да и ездил он поискуснее Пирауава, потому тот быстро потерял его из вида. Индейцу это не понравилось: он ведь стал человеком Луи, передавшим ему своё имя, и его долг охранять короля. Луи Франсуа хлестнул коня и сквозь подлесок поскакал на усиливающийся собачий лай и тревожный сигнал королевского рога. Но воспоминания не оставляли.
С долгом-то всё не так уж просто - оставался ещё и долг перед врагами. Ведь его праздник так и не состоялся. Он жил у тупинамба, ни в чём не терпя утеснения, его даже и не охраняли. А зачем? Бежать ему было некуда - соплеменники прогнали бы его, поскольку для них он уже умер. Пирауава просто жил в своё удовольствие, ел, пил, спал, работал и смеялся. Ему и правда дали в жёны юную девушку - вдову убитого им воина - и они повесили рядом свои гамаки. Ветер бога Руды поселил в его сердце смятение любви к жене своей, и они познали счастье. Теперь он жил на другом конце мира, среди чужого народа, женщины которого не обделяли его своим вниманием - но до сих пор помнил Иару. Хотя она, скорее всего, давно отдана в жёны другому, да, может, уже и покинула этот мир.
В посольство он попал случайно. Поехать должен был отец Япуайю, знаменитый вождь, который, к тому же, неплохо говорил по-французски. Но тот умер от оспы, передав своё почётное поручение сыну. Япуайю не мог идти против его воли и сел в большую лодку французов вместе со своим пленником, который без него был никем. Те французы, которые давно жили в Мараньяне, ситуацию понимали, но вот объяснить её за океаном оказалось сложно. Сошлись на том, что Пирауава - раб Япуайю, хотя это было не так. В каком-то смысле, они являлись одним целым.
Но после того, как индейцев крестили в Париже, положение изменилось. Оказалось, что христиане не могли владеть друг другом и, тем более, друг друга кушать. Во всяком случае, так говорили готовившие их к крещению отцы-капуцины. Вообще-то, учение их индейцы воспринимали хорошо и охотно. Им было совершенно ясно, что Иисус Христос есть Тупи, высшее существо, абсолютное, таинственное и непостижимое. Заповеди они тоже понимали - убийство, прелюбодеяние и воровство считали преступными и они. Но вот частности... То же людоедство. Как можно доказать его пагубность людям, которые поколениями полагали, что, поедая тела врагов, они почитают своих предков и получают новые жизненные силы, чьи матери перед кормлением младенцев мазали соски человеческой кровью?..
Позже Луи Франсуа узнал, что человечины не чураются и здесь - он слышал рассказы о том, что то где-то гугеноты во время войны съели католика, то наоборот. Да и на его родине многие жившие среди индейцев торговцы-европейцы не отказываются от человеческого мяса. Но сам он после крещения ни разу не его пробовал - раз нельзя, значит, нельзя. Он хорошо понимал запреты, которых доставало и в его культуре. Да и не особенно тосковал по человечине, которую ел всего раза два, во время праздников пленных в своей деревне.
Головы резать - дело другое, отцы-капуцины про это ничего не говорили. Он делал это ради того, чтобы почтить доблесть противника. Головы некоторых, особо храбрых, он бальзамировал способом, который его отец в юности перенял у народа, говорящего на похожем языке, но живущего далеко на западе. Отец попал туда во время одного из спонтанных странствий в поисках "страны без зла", где все счастливы и бессмертны. Периодически его соплеменники отправлялись в такие походы под предводительством очередного пророка. Из этого вернулся один отец - остальные погибли в чужих лесах от стрел врагов. Но головы сохранять отец от них научился, и теперь у Луи Франсуа в его парижском доме хранилась неплохая коллекция трофеев, которую он любил показывать друзьям-французам, забавляясь выражением восторженного отвращения на их лицах.
Кстати, в каком-то смысле тупинамба воспринимали посольство во Францию тоже как поход в "страну без зла" - с господином де Разийи вместо пророка-шамана во главе. Французы не сомневались, что эти "дети природы" просто плывут туда, куда им сказали. Мысль о том, что индейцы считают себя стороной игры, им просто в головы не приходила: "Помилуйте, они же не носят штанов!" Но тупинамба прекрасно понимали смысл экспедиции: португальцы их враги, французы - торговые партнёры, португальцы подчинялись испанцам, значит, надо уговорить французских вождей выступить против них. Эту миссию отец завещал Япуайю, она же теперь лежала на Пирауаве - он же теперь сам стал тупинамба. Поэтому, когда политика Парижа изменилась и послов отправили обратно в Мараньян, Япуайю и согласился оставить своего пленника: теперь его долгом - хоть и входящим в противоречие с долгом пленника - было доведение миссии до конца.
Сейчас король готов стать другом испанцев - если подчинится своей матери. Пирауава, который всегда чувствовал настроения своего коронованного друга, знал, что тот склоняется именно к этому.
Истерический лай гончих был уже совсем близко. Луи Франсуа вырвался на поляну и застал короля в опасности.
Людовик XIII де Бурбон
Речи не шло о том, чтобы он отдал своего пажа на съедение - хотя тот являл по этому поводу удивительное спокойствие. Иногда даже казалось, что он сам хотел уехать за своим хозяином-людоедом. Но у Луи было слово короля, а тупинамба теперь стали его подданными. Луи, правда, потом испытал некоторый шок, увидев, с каким искренним горем Пирауава прощался со своим хозяином: они сели на корточки, положили друг другу руки на плечи и долго горестно причитали в такой позе. Король счёл это дикарским ритуалом.
Даже себе он не хотел признаться в том, что главным, из-за чего он не хотел отпускать Пирауава, было не христианское милосердие. Просто Луи не мог бы теперь жить без того чудесного мира, куда индеец брал его в сновидениях.
Впервые это случилось вскоре после знакомства, когда они, наигравшись в парке Фонтенбло, без сил рухнули на зелёную лужайку и мгновенно уснули. Присматривающие за ними придворные не решились тревожить покой короля. Если бы они знали, где он пребывал в то время!..
Он вместе с индейским мальчиком оказался в диком лесу, в каком никогда не бывал. Но здесь ему было легко и радостно. Он понимал всё, что ему говорил Пирауава, и сам мог говорить тому что угодно - хотя наяву они пока общались больше знаками.
- Здесь мой дом! - сказал ему краснокожий. - Пойдём, я покажу тебе.
И они долго играли в тропических зарослях, общаясь с чудесными существами. А когда проснулись, оказалось, что проспали не более четверти часа.
Много раз с тех пор отправлялись они в ту страну, где веселились, играли и охотились на разных чуднЫх животных. Им вскоре даже не нужно стало для этого засыпать: они проводили там весь день, а когда возвращались, оказывалось, что прошло несколько секунд и они до сих пор сидят на скучных занятиях.
- Ты колдун? - спросил как-то король Луи Франсуа, когда тот уже прилично овладел французским.
- Нет, - ответил тот, и больше они об этом не говорили.
По мере взросления короля и погружения его в мутные тяжёлые воды дел государственных, эти волшебные походы становились всё реже, а потом и вовсе сошли на нет. Луи не просил индейца возобновить их, а тот не предлагал. Но король понимал, что в любой момент может попасть в лесную страну, и это помогало ему выносить все тяготы его звания.
И сейчас ему мучительно захотелось уйти туда из этой постылой реальности, где на него возложен невыносимый выбор, от которого зависит судьба королевства, а может, и всей Европы.
Вновь навалились мысли о ночном скандале, заставив короля раздражённо передёрнуть плечами. Речь шла даже не о выборе между собственной матерью и первым министром - хотя вчера потерявшая власть над собой Мария Медичи так и кричала. Но будь всё настолько просто, Луи не задумался бы ни на минуту - изгнал Ришелье, свалил дела правления на матушку, а сам бы занялся охотой, сочинением музыки, танцевал в Мерлезонском балете, мастерил мебель, чинил оружие, чеканил медали... Король многое умел и любил делать. Лет пятнадцать назад он так бы и поступил, но теперь умел предвидеть последствия своих слов и поступков.
Матушка возглавляла политический клан, называемый "святошами". Луи оставался добрым католиком, но то, что испанские Габсбурги были его противниками, понимал чётко. Как и кардинал. Дело было не в вере, а в политике.
А вот для королевы-матери война с Испанией, к которой готовился Ришелье, договариваясь с голландскими и шведскими протестантами, равнялась ереси. Она постоянно твердила королю, что больше не верит Ришелье, который некогда был её протеже, и слышать не желает о разрыве с Испанией. А вчера вечером в Люксембургском дворце попросила сына прийти и поставила вопрос ребром: она или кардинал.
И тут, словно чёртик из коробки, в покоях королевы появился Ришелье - ее величество забыла запереть ведущие в часовню двери. Всё завершилось визгливыми воплями матери и ошеломлением кардинала, удалившегося с перекошенным лицом.
- Проклятие!
Королю необходимо было выплеснуть на кого-то свой гнев. И кабан был прекрасным вариантом. Луи как раз вылетел на полянку, где несколько десятков гончих без потерявшегося доезжачего бросались на здоровенного секача, который прислонился к валуну и дорого продавал свою жизнь. Уже несколько собак валялись в лужах крови с выпущенными внутренностями, но остальные продолжали яростно атаковать.
- Улюлю! - закричал король, отцепил от седла кабанье копьё и бросился на зверя.
Но в этот момент мир перевернулся перед его глазами. Луи вдруг с изумлением понял, что летит прямо в нависшее серое небо, а в следующее мгновение под ним уже возникла грязная мокрая земля, о которую он грянулся и отключился.
Лейтенант королевских мушкетёров
От тревоги лейтенант изо всей силы пришпоривал лошадь. Он не понимал, тревога это за пропавшего из вида короля, за себя самого и своих друзей, или предчувствие грядущих перемен к худшему. Раньше он считал себя врагом кардинала, но теперь в значительной степени пересмотрел свои юношеские взгляды. Он осознавал, что Ришелье управляет Францией, как опытный кормчий большим кораблём, прекрасно понимая, куда и зачем он плывёт. А вот в отношении "партии святош" во главе со стареющей королевой-матерью у него такой уверенности не было.
Но король, конечно, выберет её - говорили, что кардинал уже отправился в изгнание в отдалённое аббатство. Сегодня "святоши" праздновали и делили должности.
- Чёрт подери!
Божба вырвалась у гасконца, когда он выскочил на поляну с собаками и кабаном как раз в тот момент, когда лошадь короля споткнулась, тот вылетел из седла, перекувырнулся в воздухе и без чувств упал на землю.
Правда, почти тут же он пришёл в себя и поднялся на дрожащих ногах. Лейтенант чётко видел его расцарапанное бледное лицо с выпученными глазами.
Кабан титаническим усилием разбросал собак и, словно таран, бросился на короля, который глядел на него, не в силах тронуться с места.
Гасконец выстрелил из пистолета, но пуля лишь царапнула по спине разъярённого зверя, нимало не затормозив его. Сейчас он сметёт короля, растерзает страшными клыками.
Лейтенант соскочил с коня и бросился на помощь, с отчаяньем понимая, что не успеет.
На поляне раздался страшный, леденящий душу дикарский вопль и вылетевший с другой стороны - гораздо ближе к королю - Луи Франсуа с длинным кинжалом в руке прямо с коня прыгнул на кабана.
Луи Франсуа - Пирауава
Он почувствовал изменения, когда всаживал клинок под лопатку зверя, уже зная, что успел и Луи спасён. Кабан резко затормозил, дёрнулся и завалился на бок. Но тут же Пирауава понял, что под ним бьётся в агонии не европейский кабан, а пекари, дикая свинья, на которых охотятся его сородичи. Тоже обладающая злобным характером и опасная.
Луи Франсуа оглянулся. Его окружали с детства знакомые изумрудные заросли, наполненные воплями обезьян, щебетанием птиц и стрекотом насекомых. Было тепло, даже жарко, а сквозь лиственный покров пробивались лучи тропического солнца. Порхало множество ярких бабочек. Он вернулся на родину, чего не делал уже давно, и никогда - в настолько напряжённый момент.
Пирауава не особенно задумывался о природе своей способностью перемещаться в пространстве. Это просто принадлежало ему, как способность хорошо плавать, стрелять или лазать по деревьям присуща другим людям. Равно он не размышлял на тему, как именно он перемещается, забирая с собой других. И почему при этом одновременно пребывает в двух местах. Его мировоззрение предполагало естественным такое разделение: тут это тут, а там это там. Конечно, он понимал, что это странствия души во сне, но душа была для него вполне реальной, а значит, материальной сущностью. А сон - отдельной территорией для взаимодействия с природными духами, миром со своими законами и течением времени.
Множественность миров не воспринималась Пирауава абстрактно. Он родился в одном мире, потом переплыл океан и стал жить в совсем другом. Но существовали и ещё миры, он слышал о них - например, от московитского посла, с которым общался в первые годы в Париже. Они разговаривали в основном с помощью жестов, но Пирауава каким-то шестым чувством осознал, что тот прибыл из страны, совершенно не похожей на ту, где они были теперь. То же самое он чувствовал, общаясь с арабом, который служил французскому королю под Ла-Рошелью. Кстати, именно от него он услышал то высказывание, которое вспомнил лейтенант мушкетёров. Да, "лучше спать, чем умереть..." Сны тоже были миром - равноправным среди всех других.
Луи Франсуа посмотрел на короля. Тот всё ещё выглядел ошеломлённым, но уже понял, что произошло.
- Ты сделал это, чтобы спасти меня? - спросил он, вытирая пот со лба.
Пирауава покачал головой.
- Неважно, - махнул рукой Луи. - Я рад, что мы тут.
Он гляделся вокруг с радостной улыбкой.
- Франсуа, давай останемся здесь! - сказал он голосом, каким говорил в детстве.
И тут Луи Франсуа осознал, зачем они здесь - в его сознании сошлись долг перед пленившим его воином, пославшим его во Францию вождём и перед королём Луи, своим хозяином и другом. Пирауава даже удивился, что такая простая вещь раньше не пришла ему в голову. Если мир яви и мир сна равнозначны, долг можно выполнить в любом из них - выбор за ним.
- Давай ещё поохотимся, - попросил король, жадно вглядываясь в чащу.
- Нет, - ответил Пирауава. - Сейчас мы пойдём к моим людям.
Людовик XIII де Бурбон
Луи смотрел, как Франсуа сбрасывает европейскую одежду и оружие, превращаясь в того, кем был всегда - дикаря из Мараньяна. Он остался совсем нагим, лишь с зелёным камнем в подбородке и собранным на обритой голове пучком волос. Взвалив кабана на плечо, он жестом пригласил короля за собой.
Они шли сквозь густой лес, петляя по узким, заваленным прелой листвой тропкам, продираясь через чащу, переправляясь через десятки резвых ручьёв. Но путь оказался странно лёгок и быстро закончился. Неожиданно им в глаза ударило яркое солнце, и они очутились на большой прогалине рядом с деревней тупинамба - скопищем крытых пальмовым листом длинных хижин, окружённых крепкой деревянной оградой.
- Смотри, - сказал Пирауава и двинулся к воротам. Король последовал за ним.
Войдя в деревню, Пирауава сбросил добычу на землю и громко закричал:
- Я пришёл! Я еда! К вам пришла ваша еда!
Он кричал на языке тупи, но Луи понимал всё.
Из хижин стали выскакивать голые индейцы. Женщины громко и визгливо выкрикивали имя Пирауава. Тот тоже кричал, указывая то на одного, то на другого жителя деревни:
- Ты съешь мой палец, а ты - моё ухо, а ты - мой член. А вам достанется бульон из моих потрохов! Эти мышцы, это мясо и жилы - они ваши! Ваши предки состояли из них! Распробуйте же их хорошенько, и вы ощутите вкус своего собственного мяса!
При каждом его выкрике толпа индейцев разражалась восторженными криками.
- А ты, Япуайю, съешь мой мозг и возьмёшь моё имя! - закричал Луи Франсуа вышедшему впереди толпы индейцу, в котором король узнал одного из членов посольства. Правда, он порядком постарел.
- Ты есть бог, - ответил Япуайю.
Он подошёл к Пирауава, они положили друг другу руки на плечи, соприкоснулись лбами и долго стояли так, пока другие жители деревни выли и приплясывали вокруг.
Луи отмечал, что, хоть индейцы и обходили место, где он стоял, но не обращали на него ни малейшего внимания, словно его тут и не было. Король понял, что в каком-то смысле так оно и есть - это не его праздник, он здесь лишь зритель.
- Иара! - закричал Пирауава.
К нему из толпы бросилась девушка, они обнялись и удалились в хижину. А деревня стала готовиться к торжеству. Время тут шло странно - король, по-прежнему никем не замечаемый, бродил по деревне, смотрел на дневную суету и ночной покой, но сам не уставал, не хотел ни есть, ни спать. Ещё показалось странным, что он нигде - ни на небольшой площади в центре деревни, ни в хижинах, не мог найти Луи Франсуа и его жену.
Под одним навесом он увидел подвешенную большую палицу из красного дерева. Несколько женщин с тихим пением украшали её, нанося точки и узоры. Луи содрогнулся и больше не подходил туда.
Минуло два дня. На третий с восходом солнца весь посёлок наполнился завываниями флейт - Луи уже видел их, они были сделаны из человеческих берцовых костей. На площади был разожжён огромный костёр, вокруг которого столпилась вся деревня. Вернее, тут, похоже, собралось гораздо больше людей, чем всё её население. Кажется, явились многочисленные гости из других посёлков.
Пришла старуха, взвалившая на плечо огромную дубину - ту самую... Её встретили криками радости.
Привели Пирауава. Несколько воинов тащили его на растянутых верёвках. Он был обмазан мёдом и украшен яркими перьями местных птиц. Теперь женщины и дети встретили его градом оскорблений, комков грязи и всякого мусора. Тот отвечал тем же, причём его конвоиры позволяли ему наклоняться и подбирать с земли снаряды для метания. Впрочем, эта часть ритуала закончилась быстро.
Появился Япуайю. Он был великолепен: по-прежнему гол, но в яркой боевой раскраске и с пышным хвостом из перьев страуса-нанду позади на поясе.
- Ты убил моего брата! - закричал он Пирауаве. - А теперь я убью и съем тебя!
- Да, сейчас ты убьёшь меня, - отвечал Пирауава. - Но потом мои родичи съедят тебя.
Он обвёл взглядом возбуждённо гомонящую толпу и крикнул:
- Пирауава растворится в ваших желудках, а Луи Франсуа уйдёт к Иисусу Христу и будет гулять среди звёзд!
Япуайю взял из рук старухи палицу, крутанул её в воздухе и с размаха опустил на склонённую голову Пирауава. Его череп треснул, мозги брызнули во все стороны. Король с ужасом увидел, как его паж рухнул на песок, который стал быстро пропитываться кровью.
- Хорошо ударил, - одобрил Япуайю какой-то старик из толпы. - Сразу умер, не мучился.
Настал черёд женщин. Одни принесли и поставили на огонь большой котёл с водой, другие насыпали угли под решётку для жарки. А третьи, среди которых были и Иара, бросились к телу и стали совершать над ним различные манипуляции, на которые король смотреть не захотел.
Да ему и не понадобилось - он вновь вернулся на поляну в версальском лесу.
Лейтенант королевских мушкетёров
Он подбежал к месту схватки с кабаном, сжимая все ещё дымящийся пистолет и уже видя, что всё кончено. Индеец вырвал кинжал из туши и поднялся на ноги. Но лейтенант глубинным чувством понимал, что несколько секунд назад произошло ещё что-то - чего он не заметил, но нечто очень важное.
Он поглядел на короля. Лейтенанта поразило на его лице выражение отвращения и ужаса. Которое, впрочем, тут же пропало. Луи стал совершенно спокоен и пристально посмотрел на дикаря. Тот ответил на его взгляд.
- Я выполнил долг там, - произнёс он. - Ты исполни здесь.
- Делай, что должен?.. - тихо спросил король.
Пирауава кивнул.
- Но ведь твоим людям это не поможет, - продолжал Луи. - Ты же понимаешь?..
Индеец пожал плечами:
- Будь, что будет, - сказал он.
Лейтенант пребывал в смятении, но слушал во все уши.
Король повернулся к нему, приосанился - несколько это позволял его растрёпанный и поцарапанный вид, и торжественно заговорил:
- Я делал все возможное по отношению к королеве, моей матери, чтобы утихомирить её. Но поскольку я ничего не смог от неё добиться, я заявлю ей, также как и всем другим, что желаю поддерживать кардинала вопреки всему, ибо его и мои несчастья происходят из-за испанцев.
Лейтенант скрыл изумление, склонившись в глубоком поклоне.
- Как ты сделал это? - спросил он Луи Франсуа, когда они ехали обратно к охотничьему домику.
- Лучше спать, чем скакать... - загадочно улыбнулся тот.
Вечером на совете в Версале король объявил об опале "святош". Вскоре королева-мать отправилась в ссылку. Кардинал победил и много лет воевал против испанцев. А этот день вошёл в историю под названием Дня одураченных.
Лейтенант королевских мушкетёров много и приятно общался с Луи Франсуа, рассматривая высушенные головы его врагов, слушая истории из диких лесов Мараньяна, и сам рассказывая истории из дебрей, в которых они теперь обитали вместе.
В последний раз он видел индейца в битве при Рокруа, ознаменовавшей закат Габсбургской империи. Во время последней кровавой атаки на не пожелавший сдаться остаток терции Луи Франсуа схватился с неким испанцем. Позже выяснилось, что это был знаменитый воин по прозвищу Капитан Алатристе. Лейтенант не успел прорваться на помощь и увидел, как противники одновременно проткнули друг друга рапирами. Но тела их после боя не нашли.