Первым бросил карты Иван Сергеевич, известный в некоторых кругах литератор и журналист.
- Увольте, скучно, - сказал он.
Его примеру последовал Разумович, полицейский чиновник из Петербурга.
- Может, в штос? - с надеждой предложил Аркадий Иванович. Именно в его доме остановились господа охотники после целого дня блужданий по окрестным лесам. Переночевать, отдохнуть, а заодно и провести время за приятной беседой или иным приличным их положению занятием.
- Вот это точно нет, - решительно сказал Иван Сергеевич. - В штос нельзя играть по маленькой, не то... удовольствие . Лучше уж о леших и русалках говорить.
- Про леших и русалок лучше Демьяна спрашивать, - сказал, зевнув, Разумович.
- Кто таков? - поинтересовался Иван Сергеевич.
- Кучер мой, - объяснил Разумович. - Большой, как недавно обнаружилось, по нечисти знаток.
- Никитка! - заозирался Аркадий Иванович.
- Здесь я, барин.
- Дуй-ка в людскую, приведи нам Демьяна.
- Сию секунду, барин, - поклонился Никитка. - Только не в людскую, а на конюшню. Там он, рядом с кобылой.
- Ну, это тебе лучше знать, где он, - сказал Аркадий Иванович. - Давай, одна нога здесь, другая там!
Скоро он воротился, приведя заспанного Демьяна.
- Хорошо устроился? - спросил Разумович.
- Лучше не бывает, ваше благородие, - ответил, перекрестя рот, Демьян. - Мягко и тепло, и не дует.
- Сыт ли?
- Накормили, - коротко ответил Демьян. - Чего звали, барин?
- На вот, выпей за наше здоровье.
Разумович протянул кучеру полную рюмку и вилку с наколотым куском говяжьего языка.
Кучер выпил, крякнул: - Эх, хорошо господское угощение! - и замер в ожидании.
- А представь, Демьян, - вкрадчиво заговорил Аркадий Иванович, - идёшь ты вдоль реки или озера, а там, предположим... девка купается. Сможешь ты её от русалки, иначе говоря мавки, отличить?
- Дак... видно, барин, - пожал плечами Демьян.
- Так-таки и видно? - удивился Разумович. - Ты, братец, много нечисти в жизни видал?
- Много, не много, барин, - приосанился Демьян, - а знаю. Бабка моя, упокой Господи её душу, рассказывала, а она знала. Вот и научила.
- И как бы ты её распознал?
- Бесстыжая, - со значением сказал кучер. - У нечисти стыда не бывает, поздно им господний страх знать, всё одно в ад попадут. Живые-то себя помнят и блюдут, а нечисти зачем?
- Ну, братец, - всплеснул руками Аркадий Иванович, - нечто ты живых бесстыжих не видал?
- Видал, барин, - ответил Демьян. - В Москве девки совсем стыда не знают, да и мужние бабы тоже. Как вырядятся, тьфу, смотреть противно! А здесь, барин, деревня.
- Это ты, братец, загнул, - сказал Разумович. - Что ты про городских знаешь?
- Видно, барин, - сказал Демьян.
- Ладно, тебе видно, - произнёс Аркадий Иванович. - Вот увидал ты девку, а это не девка, а вовсе мавка. Видно же. Что делать станешь?
- Сбегу, ваше благородие, - рещительно сказал Демьян. - Зажмурюсь и дёру дам!
- Почему же? - удивился Аркадий Иванович. - Нечто не подсмотришь? Хоть одним глазком?
- Нельзя, вашество! - испугался Демьян. - Опасно!
- Ну-ка, ну-ка, - подался вперёд скучавший до того Иван Сергеевич. - Расскажи, почему опасно?
- Долго, барин, - нерешительно сказал Демьян.
- Ничего, мы не торопимся, - подбодрил его Разумович.
- Как прикажете, вашество, - сказал кучер и начал свой рассказ: - Было это в орловской губернии. Бабка моя оттуда родом, сюда её совсем девчонкой привезли. Она сказывала, жил неподалёку от их деревни мужик один. Сметливый и оборотистый, на волю и себя выкупил, и жену. Крепкий был хозяин, дом большой поставил, скотины держал много, одних лошадей голов пять, да коров не меньше, а овец и всякой птицы без счёта. Детей поднял, шестерых сыновей вырастил. Младшенькая дочка была, годков тринадцати, вот её Бог разумением обидел. Да не о том речь! В те же времена бродил там по лесам охотник один, вроде как ваши благородия бродят, не для добычи, а так, время провести. Человек он был статный, из военных, говорил ласково и приветливо, что с мужиком, что с дворянином или даже генералом.
- Однако, - покрутил головой Аркадий Иванович.
- Вот те истинный крест, барин! - кучер встал и широко перекрестился. - Бабка моя Аграфена так сказывала, а ей врать ни к чему.
- Мы не сомневаемся, - сказал Иван Сергеевич. - Рассказывай, это очень интересно.
- Да, - продолжил Демьян. - Звали того охотника Николай Веселович.
- Странное имя, - удивился Разумович. - Не бывает таких. Может, Всеволодович?
- Может и так, барин, - согласился Демьян. - Вам лучше знать, а бабка Аграфена называла его Веселович. Оттого, что весёлый был, видать.
- Пустое, Демьян, - махнул рукой Разумович, - хоть Всеволодович, хоть Веселович. Дальше что было?
- Так я и говорю...
Кучер замолчал, с хитрым прищуром посмотрев на графинчик, что стоял на столике.
- Ах, шельма! - усмехнулся Аркадий Иванович. - Что скажете, господин Разумович?
- Боюсь, мы иначе и не узнаем, что там с Веселовичем случилось, - пожал плечами Разумович, наполняя рюмку. - Смотри у меня, Демьян, если завтра что...
- Обижаете, барин! - Демьян прижал руку к сердцу. - Я свою меру знаю. Разве же я подвёл вас когда? Благодарствую! Так вот... Охотник тот, Николай Веселович, скитаясь по лесам, вышел к дому того мужика. А время было позднее, прямо как сейчас. Он и попросился переночевать.
Демьян помолчал, поглаживая ладонью бороду. На лице его, обычно простоватом, была написана странная задумчивость. Его не торопили. Наконец Демьян вздохнул и заговорил снова:
- Сыновья того хозяина к тому времени выросли. Старшие промышляли на стороне, кто шорником, кто плотником. Младший сын был при конях, на пастбище. В доме, ваши благородия, оставались, кроме хозяина, только бабы, а среди них и дочка, младшенькая, Прасковеюшкой звали. Надо сказать, жена того мужика была баба властная и даже взбалмошная. Свою дочку она любила, но держала в строгости и шпыняла её по всякому случаю, но да Бог ей судья. Охотник наш у мужика задержался, и пока он там жил, девчонка та глаз с него не сводила. Барин-то был ласковый, а к ласке она не привыкла. Охотник же решил посмеяться и давай с нею в переглядки играть. Хозяйская жена, увидав такое дело, пуще прежнего принялась дочку шпынять, а девка глупая, что с неё взять, наоборот, ближе к барину старалась быть. Ну и...
- Что? - спросил с неожиданным интересом Разумович.
- Не знаю, что у них произошло, у охотника с девчоночкой, полюбовно или силой, да только наутро он ушёл, а та утопилась.
- Всякое на свете бывает, братец, - сказал Аркадий Иванович. - Только ты грозился нам про нечисть рассказать.
- Смеётесь, барин, - обиженно сказал Демьян. - Вы подождите, это присказка была. А теперича сказку слушайте. Лет пять прошло с той поры...
Прохор, кузнец, ни Бога не боялся, ни чёрта, а только лишь барского приказчика Конрад Карлыча. Потому как грехи у Бога можно отмолить, с чёртом договориться, а Конрад Карлыч слов не понимал, даром что немец, зато плёточкой играл знатно, что твой казак. Ещё Прохор любил выпить, подраться на кулачках, а особливо любил он баб, сдобных, в теле. Ни одной вдовушки в округе не пропускал, да и к мужним захаживал. Конрад Карлыч был неженат, а прочих мужей чего опасаться? Был Прохор высок, кудряв, плечами крут, грудью широк, весел и неутомим, отчего и бабы любили его тоже.
Солнце давно село, а вернее, не успело ещё встать. Прохор возвращался от одной ласковой жёнки. Шёл, довольно улыбался, поплёвывая кровью и трогая языком зашатавшийся зуб. Было что вспомнить: и страстные стоны той, которую обихаживал недавно, и два зуба, оставленные на тропинке её мужиком. Поделом, нечего за оглоблю хвататься!
Подул ветер, и облака на востоке послушно разбежались. Наступил зелёно-розовый рассвет. Тропка привела Прохора к мелкому озерцу, от которого до кузни было уже рукой подать. Здесь когда-то утопилась глупая девчонка, которую обманул захожий барин. Прохор передёрнул плечами, выскреб из волос сухую травину. Эх, хороша была бабёнка, да место выбрала не то. Прохор стянул рубаху и принялся самозабвенно чесаться, постанывая от наслаждения. Солнце, наконец, встало; блеснула вода. Прохор хохотнул, бросил рубаху на траву, туда же полетели и порты; он не боялся утопленницу, её давно уже сожрали раки...
Озёрная вода показалась ему теплее воздуха. Прохор дошёл до середины озера и лёг на воду на спину. Хорошо!.. Токи воды от близкого дна ласково трогали исцарапанную спину. Или это были плети водяной травы? Совсем как пальцы той бабёнки, пока она не вошла в раж.
Как пальцы... Что-то холодное, склизкое коснулось спины, прошлось по ягодице. Рыба? Прохор дёрнулся, но "рыба" не испугалась, не исчезла, а уверенно ухватила его за чресла.
- А-а-а! Кыш! Вон пошла!
Прохор заорал, ударил по воде ногами, встал. Вода была теперь почти по грудь. Пока он лежал и мечтал, течение отнесло его в сторону, на глубину. Течение?.. На глубину?.. Откуда в этой луже глубина?!
- Господи Боже, Пресвятая Богородица! Спаси и помилуй... - непрестанно крестясь и бормоча, Прохор полез к видневшемуся неподалёку берегу. Ноги вязли в иле, вода летела в лицо, но берег не становился ближе, а даже как будто отдалялся! Прохор не сразу заметил, что уже не идёт, а почти плывёт, потом нога его не нашла дня, и он погрузился с головой. Вынырнул. Отплевавшись, огляделся. Да вот же он, берег!
Холодные руки обвили колени, потянули вниз. Прохор глотнул воды, заполошно забился, чудом вырвался из ледяных объятий! Вынырнул, нащупал пяткой камень, кое-как встал, держа голову над поверхностью озера. Впереди, под тёмной водой, явилось взгляду белёсое пятно. Без всплеска, без бурления поднялось над водой бледное лицо. Длинные волосы пополам с травой, белые, без зрачков глаза. Тонкогубый, приоткрытый чёрный рот и чёрные же зубы, мелкие и острые. Прохор разглядел это в один миг, потом нога его сорвалась с камня. Последнее, что он видел в жизни, была злобная улыбка, искривившая тонкие губы.
- Да, братец, и здоров же ты врать, - с некоторым даже уважением проговорил Иван Сергеевич. - Однако же чарку заслужил.
Он наполнил и поднёс кучеру стаканчик и капустки на тарелочке.
- Почему же я вру, барин? - сказал Демьян, выпив и отхрумкав капустой. - Всё так и было.
- Откуда тебе-то знать, что так и было?
- Рубаху его и порты нашли, а самого Прохора нет, - ответил кучер. - Озерцо мелкое, куда ему было деваться? Она его утащила, Парашка. Больше некому.
- Всё может быть, любезный, - улыбнулся Иван Сергеевич. - На холодный ключ наткнулся, сердце схватило. Или нырнул да головой стукнулся о камень. Вот и утонул.
- Верно говорите, барин, - кивнул Демьян. - Ох, верно! А куда мёртвое тело подевалось? Не знаете? Вот то-то же?
Он ехидно, с торжествующим прищуром посмотрел на слушателей.
- Это верно, - нахмурился Иван Сергеевич. - Сходу и не скажешь.
- И всё же, - заговорил Аркадий Иванович. - Ладно, пусть. Девка утопилась и стала мавкой. Но девка-то, ты говорил, малая была ещё. Сколь лет ей было, Демьян?
- Годков двенадцать али тринадцать, - ответил кучер. - А, можа, и все четырнадцать. Кто их, девок то есть, годы считает? Как заневестится, всяк увидит.
- Вот! - воздел вверх палец Аркадий Иванович. - Где ей со взрослым мужиком справиться? А твой Прохор кузнец.
- Сил у них много, - ответил, жадно глядя на стол, Демьян. - Удесятеряются у них силы, по сравнению с живыми-то!
- Но зачем? - удивился Разумович. - Зачем ей кузнеца топить? Кузнец-то ей что сделал? Обидел охотник, а топить - кузнеца?
- Слепая она, барин, - объяснил кучер. - Или не слепая, а видит иначе. Охотник большой был, статный, и кузнец тоже большой. Похож был кузнец на охотника-то! Вот она его за охотника и приняла.
- А чего раньше не мстила? - спросил Иван Сергеевич. - Чего пять лет ждала?
- Дак росла она, барин, сил набиралась.
- Мёртвая?!
- Мёртвая, барин, ей же крест, мёртвая!
Демьян перекрестился на красный угол.
- Мёртвые, ваши благородия, тоже растут. Особливо если у них в мире дела остались. Не верите вы мне, господа хорошие... Сами призвали, а теперь не верите? - Демьян укоризненно покрутил головой. - А вот ещё был случай. Жил в соседнем уезде помещик Полуконников, и было у него два сына-погодка, Пётр да Павел. Оба служили в одном полке, а командиром у них был немец, не то Шварц, не то Стюрлин, не то Фрейтак. Бабка Аграфена сказывала, да я не запомнил, потому как не про то речь. Пётр, который постарше, выслужил уже штабс-капитана, а Павел - порутчика. Занемог как-то их батюшка, и братья испросили в полке недельный отпуск - попроведать родителя. Однако же, батюшкина болезнь оказалась не столь опасна, как писала матушка...
Братья возвращались с болота. Пётр отвёл душу, настрелял уток. Павел охотиться не стал. В отличие от брата, он охоту не любил. "Зачем, - отвечал он на недоумённые вопросы, - лишать жизни свободное существо? Нешто нам на подворьях живности мало?" Был он, при этом, храбр и умел, и пулям не кланялся. Пока Пётр с верной Панкой бродили среди кочек и камышей, Павел, выбрав сухой пригорок, просто лежал, глядя на облака.
Пётр, отягощённый добычей, шёл впереди. Панка, - на самом деле звали её Испанка, потому как была испанской породы, но кто будет так длинно кликать охотничью собаку? - вывесив язык чуть не до земли, плелась рядом, не обращая уже внимания ни на кузнечиков, ни на лягушек. Павел шёл позади, беззаботно закинув ружьё на плечо.
- Ох, и хорошо же, Петруша!..
- Зачем же хорошо, коли пустой с охоты идёшь?- отозвался Пётр. Без особого интереса, впрочем. Кому как не ему было знать, что младший брат равнодушен к охоте, и с ним пошёл только за компанию?
- Ах, Петенька, - ответил Павел. - Погоды, смотри, ясные какие стоят! Дело к вечеру, а на небе ни облачка, да и комаров не слыхать. Сам понимаешь, редко нам такое выпадает. Воздух у нас какой-то особенный, в Петербурге такого не найдёшь.
- Почему же, найдёшь, - возразил старший брат. - Только надо знать, где искать. Ты же у нас службист, без делу по Петербургу не ходишь.
- Это так, - кивнул, не обращая внимания, что Петя его не видит, Павел. - Надо тебя догонять. А непорядок получается, ты уж штабс-капитан давно, а я - всё поручик! Что батюшка скажет?
- Я старше, - не оборачиваясь, ответил Пётр.
Так они и говорили, привычно повторяя в который раз одни и те же слова. Говорили, лишь бы не молчать, потому как особенной близости или душевного тепла между братьями не было, хоть и выросли они в одном доме и чуть не в одной комнате. Однако, выросли Пётр и Павел совсем разными. Старший не пропускал ни одной премьеры, страстно волочился за женщинами и вообще вёл жизнь повесы и бонвивана. Младшему же милее любого спектакля были ученья и прочие воинские экзерсисы. Даже лицом и фигурою вышли они непохожи. Пётр рыж и приземист, и даже склонен несколько к тучности, Павел же высок и широкоплеч, тонок в талии, а волосом чёрен.
Так и случилось, что кроме давно заведённых мелочей, говорить между собой им было не о чем.
До родительского дома оставалось версты полторы, когда по левую руку блеснула вода.
- Ты как хочешь, брат, а я задержусь, - решительно сказал Павел. - Кувшинки, гляди, какие! Матушку обрадую.
Пётр пожал плечами:
- Воля твоя. Не люблю я это озеро.
- Отчего же? - удивился младший.
- Рассказывают про него всякое.
- Помилуй, Петя! - воскликнул Павел. - Не ты ли бегал сюда мальцом карасей ловить? И меня с собою таскал.
- Тогда я не знал, - ответил Пётр.
- Теперь, стало быть, знаешь?
- Теперь... - Пётр задержался с ответом, - Теперь знаю. Поторопись, хочу дичину свежей донести.
- Авось не стухнет, - махнул рукой Павел. Он сложил ружьё на бережку, раскатал сапоги до паха и полез в воду.
- Смотри под ноги, - проворчал Пётр. - Черпанёшь воды, пиявок нахватаешь.
- Вот-вот, - ответил Павел. - Ты меня и в детстве пиявками пугал. Да только я их тут не видел.
Покачиваясь на илистом дне, он пошёл вдоль берега, то и дело нагибаясь за кувшинками. Пётр стащил тяжёлые сапоги и сел на берегу. Испанка, виляя всем телом, подползла и устроилась в ногах. Пётр сорвал травину, сунул в рот. Голова была пуста. С воды тянуло приятной сыростью. "Ух ты, какие! Ах да красота!" - раздавались с озера довольные восклицания младшего. Пётр мимолётно позавидовал брату; подумал лениво, что, может, и в самом деле остановиться подольше, раздеться, поплескаться? Нет, не стоит. У батюшки их ждёт протопленная баня, а потом чарка - другая. Не стоит портить удовольствие лужей с пиявками.
- Да куда же ты? - донеслось вдруг до его слуха. Пётр поднял взгляд на озеро, пригляделся...
Павел стоял у дальнего берега и высматривал кого-то, прятавшегося в кустах осоки и рогоза.
- Зачем ты всё время убегаешь?
- С кем ты там разговариваешь? - повысил голос Пётр.
- Я тоже хотел бы это знать, старший! - откликнулся Павел.- Она отступает, прячется...
"Да кто же?.." - хотел спросить Пётр, но промолчал. Он заметил блеск капель воды на голых плечах.
Девка пряталась в воде почти по грудь. Мелкая, низенькая, и тем больше казался Паша, которому вода не доставала и до пояса. "Однако, сапоги-то промочил", - подумал Пётр. От Павла девку закрывали густые, в рост, заросли камыша. Она была бледная, с длинными, спутанными волосами. Девка тихо засмеялась и попятилась, протягивая к брату руку сквозь траву. Пальцы её были такими тонкими, что с этого берега касались прозрачными.
Даже сейчас не заподозрил Пётр худого. Только думал несуразное: Кто такая? Ни в родительской деревне, ни среди дворовых такой не было. Откуда она тогда взялась? Неужели прибежала из соседней деревни? Бежать за десять вёрст, чтобы окунуться в этом озере? Даже не в озере, а простом пруду, который пересыхал в лето так, что его можно было перейти вброд, не замочив колен? Впрочем, девки иногда сами не понимают, что творят, уж это Пётр знал лучше многих.
Вдруг он обнаружил, что более не слышит ни плеска, ни голоса брата. Смолкли даже голоса птиц и даже кузнечики более не стрекотали в траве.
- Паша?.. - позвал Пётр, поднимаясь на ноги. - Где ты, младший?
Молчание.
- Что за глупые шутки, господин поручик?! - крикнул Пётр. Было стыдно. Когда в их лейб-гвардии полк пришло извести о болезни отца, когда они смогли испросить себе отпуск, тогда они условились не особо говорить дома о чинах и воинском старшинстве. Здесь они не офицеры Его Императорского величества лейб-гвардии гренадёрского полка, но братья, дети своих родителей. Но то, что творилось сейчас... Пётр не находил слов.
- Мальчишка... - сквозь зубы прошипел он, натянул сапоги и пошёл вдоль берега, благо, озерцо и впрямь было крохотным
Мальчишка, наверняка, просто догнал-таки девку и завалил в кусты. Он зря беспокоится, он зря ищет его. Натешится и явится! Но тяжко было на сердце, и беспокоила Панка. Она жалась к его ногам и наотрез отказывалась искать Павла. Поджимала хвост и смотрела виновато, словно говорила: "Ну что же ты, хозяин? Не проси меня об этом. Как ты не понимаешь..."
Пётр обошёл озеро трижды и четырежды. Брата не было. Оставалась надежда, что Паша увёл девку подальше, в поля - Бог знает для каких причин. Может быть, он стеснялся старшего брата? Пётр не мог вспомнить ни единого случая, когда он видел бы младшего с женщиной. Возможно, хотя и странно: зачем стесняться, если дворовые девки для того и нужны, чтобы тешить господ? Но ружьё? Как можно ружьё бросить просто так, на берегу? Нет, никак несвойственна была его брату такая глупость. Пётр выломал слегу и залез в воду, и до сумерек бродил по пояс в тёплой воде в поисках тела. Однако, не обнаружив и следа, вернулся в родительский дом. Матушка встретила его в дверях. Когда он ей рассказал всё, как было, она изменилась в лице. Вышел, тяжело опираясь на палку, отец. "Я всё слышал", - сказал убитым голосом. Губы его тряслись. Сей же час, в наступающую ночь, послали на поиск мужиков с фонарями и баграми, - безуспешно.
Всего искали неделю. Больше Павла никто не видел.
- А вы говорите, куда ей с мужиком справиться, - сказал напоследок Демьян. - Силища у них не от мира сего и хитрость.
Напала зевота. Аркадий Иванович с Иваном Сергеевичем о чём-то говорили ещё, поминали разные таинственные случаи. Разумович, у которого от усталости слипались уже глаза, извинился и попросил проводить его в гостевые комнаты.