- Два тела под одеялом, - сухо произнес Гамлет. - Можно смело показывать молодежи.
Он все-таки бился за категорию "16+", хотя и "18+" оставалась для картины не погибельным вариантом.
Товарищ П., Светлана Николаевна Прозоровская, молча смотрела на него, вынуждая продолжать. В ее молчании многие тонули, как в трясине, когда, вместо того, чтобы двигаться намеченным путем или просто замереть на надежном месте, начинаешь суетиться, делаешь лишние движения - и вязнешь.
Гамлет правила игры знал, поэтому предпочел выждать, не подаст ли голос кто-нибудь из конфликтной комиссии. Особая надежда была, конечно же, на НикНика Маслова или на одну из пожилых редакрыс, меняющихся, но практически неразличимых: их нестерпимая высоконравственность как раз сейчас могла оказаться кстати.
И точно.
- Но ведь они не состоят в законном браке, - неодобрительно произнесла редакрыса.
Сразу пять-шесть человек вздохнули и задвигались, скрывая улыбки.
- Не состоят, - спокойно парировал Гамлет. - Но будут состоять к концу фильма. Именно в результате событий, происходящих в этой сцене.
Редакрыса замялась, посмотрела налево (но НикНик, видимо, пока не собирался вступать в дискуссию) - а потом направо, где сидел Ибн, по какой-то диковинной причине сочтя его союзником своим, а не Гамлета.
- Владимир Алексеевич, скажите: вы согласны с товарищем Микаэляном, что такое можно показывать советской молодежи?
Начинала она робко, чувствуя дистанцию между собой и известным режиссером, но к концу фразы ее голос отвердел.
Гамлет слегка напрягся. Он знал, что на этой стадии Ибну его защищать рано: может возникнуть обратный эффект.
- Ну, честно говоря, не думаю, что современную молодежь таким можно серьезно удивить, - Ибн вяло пожал плечами. - Как, впрочем, и не современную. Но нам-то зачем гадать: давайте спросим у комсомола...
Он вежливо кивнул в сторону Кима.
- Да, да, конечно: пусть Се... пусть товарищ Ким выскажет свое мнение! - поспешно согласилась редакрыса. - Если, конечно, Светлана Николаевна не возражает.
П. смерила ее взглядом - а затем посмотрела на Кима. Не кивнула, ни единого слова не произнесла. Но представитель комсомола безошибочно определил это как разрешение. И редакрыса, ободряюще закивавшая ему, тоже.
Эх, не знала она, кто такой Ким! Наверно, на Шурочку ориентировалась: та, примерная девочка, вплоть до двадцати восьми лет ощущала себя на заседаниях комиссии, как пионервожатая в директорской. То есть со взрослыми не спорила и, без ошибки угадывая тему, послушно пела в унисон тому из старших, кто к ней непосредственно обратился - а это, по логике обсуждения, получалась редакрыса.
Но Ким, хотя ему еще три-четыре года до выхода из комсомольского возраста, парень себе на уме. К тому же у него куда более широкие представления о том, кто сейчас является старшим. Ким отлично понимает: раз уж наверху постановили, что для съемок фильма с эротическими сценами требуется разрешение комиссии при Госкино - значит, навряд ли комиссия должна зарубать на месте ВСЕ сценарии. Особенно если по какому-то из них не спешит высказаться против известный режиссер.
А еще мальчик дополнительно прикрыт по линии дружбы народов, тройным щитом. И очень даже знает, насколько это дополнительный козырь. Вот и сейчас редакрыса замялась, опасаясь сломать язык на "Сергее Балдандоржиевиче", а просто "Сережей" назвать ей, в официальной обстановке, все-таки не по чину. Вырулила на фамилии, но неловкий вираж, между прочим, заметили все.
Кстати! А не взять ли на роль Яшки-цыгана - корейца? Ведь сразу, при первом же разговоре, предупредил руководство: "Если возьмусь - это будет полноценный ремейк: не повтор, а "по мотивам"". И согласились. И обещали полную творческую свободу, включая контроль над сценарием.
Ну как - полную: такой комиссии не миновать... а потом, при предпросмотре, и секретари ЦК в зале будут... Ладно. Сегодня поборемся за Гамлета, завтра - за себя.
А что тут такого: наш советский парень... то есть еще не советский, кореец из... откуда могли быть до революции корейцы... да хоть с Дальнего Востока...
Стоп. В первоисточнике, самом-самом первоисточнике, повести, был, между прочим, не цыганенок и даже не негритенок, а китайчонок. Откуда он там взялся? Из цирковой труппы, кажется: гимнаст. А ведь в то время вряд ли различали китайцев и корейцев: запросто мог и... Даже японец мог за "китайчонка" сойти. Юный самурай какой-нибудь, изгнанник.
Нет, юного самурая не надо: на ровном месте создаст дополнительные трудности. А парнишка-кореец - не создаст? Будда его знает: вчера с ОКР были очень хорошие отношения, сейчас - просто хорошие...
Значит, надо поспешить.
Ибн покосился на Кима, мысленно представив в роли четвертого Мстителя его омоложенную лет на десять копию (где взять? В училище юных каскадеров при "Узбекфильме", наверно). Тот вел речь плавно, без неожиданных сюрпризов: редакрыса хмурилась, товарищ П. была непроницаема, Маслов загадочно улыбался, а остальные трое членов комиссии были привычно безгласны.
В "Дьяволятах" потому и появился негритенок вместо китайчонка, что с Китаем отношения успели испортиться. То есть не негритенок, а негритянище: молодой, но взрослый. Здоровенный. Тоже циркач: силовой акробат и борец. Том Джексон.
Вот: а у нас будет не борец, а юный мастер тайквондо. Или чего уж там, консультанты подскажут. Очень в тему - плюс, получается, "возвращение к истокам", так и скажем в случае чего.
Понятно, в 1966, когда "Дьяволята" сменились "Неуловимыми", бедняга Том в тему попадать перестал, даром что черный. А Яшка-цыган...
- Все равно я считаю, что незачем опошлять их романтические отношения постельной сценой! - надрывно выкрикнул редакрыса, прямо-таки со слезами на глазах.
- Ну, Верочка свет Пална, - успокаивающе прогудел Маслов, - я все-таки думаю, что даже шестнадцатилетним зрителям теперь известно, откуда берутся дети. Уж к столетию-то советской власти признАем за ними такую степень образованности, а?
Похоже, он тоже держит нос по ветру.
...А имя Яшки даже можно и сохранить. Нужен бывший гимназист? Пожалуйста: только это будет не Валерка Мещеряков, а Яшка, таки да... фамилию подберем, вариантов более чем... В той же гимназической фуражке и очках. И с гимназическими знаниями на уровне Валеркиных, почему бы и нет?
Тоже надо поспешить, пока отношения с Израилем настолько безоблачны: похоже, вот-вот опять прозвучат звоночки. А если кто-нибудь из штатных борцов с сионизмом все же рыпнется - ткнем его физией первоисточник, тех же "Красных дьяволят". Где роль Ксанки, то есть Дуняши, играла Софи Жозеффи, а она ведь на самом деле Софочка Липкина... Софья Львовна...
И вторая шкурка с этой же овечки: линию Бубы Касторского - нафиг, якобы для успокоения штатных борцов. На самом деле - замылила глаза, исчерпалась.
Вместо труппы варьете пусть циркачи там визуальный эффект создают. И вместо цыган с медведем в эпизоде освобождения пленницы. Пусть Ким там ногами машет, двумя бутафорскими мечами крутит, пятью ножами жонглирует. А потом вдруг метнет их один за другим, выхватит у обоих все еще аплодирующих конвоиров из ножен шашки, и...
При этом самого "Бубу", Сичкина, как раз хорошо бы со всем уважением пригласить: сколько ему - восемьдесят уже есть? Большую роль не потянет, но это и хорошо, потому что иначе не потянет бюджет: привык Борис Михайлович к голливудским гонорарам полузвезд второго плана...
Эпизод какой-нибудь, почти камео. В первой серии (двух сериях!) - точно, а потом - в зависимости от отклика.
Мимолетный, но броский образ благородного старца. С благородной старушкой под руку, если Софья Львовна еще жива и в форме (проверить по картотеке). Ох, вряд ли: ей ведь под сто должно быть сейчас...
Или не в первых сериях, а в первом сезоне?
Ибн украдкой вздохнул. Вот ведь - уговариваешь себя, строишь планы, выбираешь между кинофраншизой из трех двухсерийников и новомодным тележанром "Fernsehkette"... и делаешь вид, что уже решился, принял предложение впрячься на годы вперед. А ведь нет. Не решился и не готов.
Он насторожился. Всегда был горд тем, что умеет подключаться в нужный момент, не упуская нить обсуждения - но сейчас...
- Да, - вынужден был признать Гамлет. - Видны. У обоих.
- А бретельки на них зрителю будут видны?
- У кого?
- Ну-ну, не смешите нас, Гамлет Хачатурович. Есть ли на вашем донжуане майка, советскому зрителю безразлично. Мы имеем в виду Машеньку.
"Мы". А ты ж овёс, пропущенный через лошадь!
- Но... - Гамлет отвечал осторожно, взвешивая каждое слово, будто шаг по минному полю. - Николай Николаевич, вы же читали сценарий. Лето. Она приходит к нему из спортзала - в футболки и шортах. Прежде никогда в его квартире не была. Разговор, внезапные объятия - дальше не показываем... и вот: "одежда в беспорядке свалена на полу", два тела под одеялом. Легким летним одеялом, тем не менее, кроме очертаний, ничего не рассмотреть. Откуда бретелькам-то взяться?
- То есть вы утверждаете, - голос НикНика торжествующе возвысился, - что молодой зритель, шестнадцать там ему или восемнадцать, должен сразу понять: героиня под одеялом абсолютно ГОЛАЯ?!
- Это все-таки их первая... такая встреча. Они же не пожилые супруги в день золотой свадьбы. И под одеялом ведь...
Гамлет умолк - видимо, чувствуя себя сапером, наступившим-таки на мину: стоять без конца нельзя, но при первом же движении грянет взрыв.
- Да бросьте, товарищ Микаэлян, - Маслов теперь не пускал в голос торжество, он был спокоен, уже чувствуя себя победителем. - Конечно, есть мнение, будто режиссёром может считаться всякий, кто не доказал обратного - но... Вы вот давеча спрашивали, читали ли мы сценарий. Читали, представьте! И там четко сказано: этот ваш персонаж - бабник.
- Только до встречи с... - попытался возразить Гамлет, но НикНик осуждающе нахмурился.
- Бабник. Всякого рода девицы к нему так и липнут. А в квартире у него полным-полно следов их присутствия. Включая и предметы интимного туалета.
Редакрыса (из какой она все-таки редакции: "Советский экран" или "Искусство кино"? Как бы вообще не из "Киногазеты"!) улыбалась горестно и соболезнующе, как онколог, только что поставивший неутешительный диагноз. Ким ритмично постукивал торцом карандаша по девственно чистому листу для записей: его ситуация, кажется, искренне забавляла. Трое остальных безмолвствовали и безмолвствовала П.
- Помнится, у Чехова была какая-то пожилая дама, которую безмерно шокировало, что "под одеждой люди голые", - лениво произнес Ибн, ни на кого не глядя. - Николай Николаевич, я правильно понял, что вы считаете - героиня для первого интимного контакта со своим возлюбленным, будущим мужем, должна, раздевшись, сразу накинуть на себя комбинашку какой-то из его прежних любовниц?
Вот так: сразу назвать все вещи своими именами.
- Именно этому, по-вашему, следует учить восемнадцатилетних? - продолжал Ибн уже с легким нажимом.
(Перетопчется Микаэлян с 16+ в сопровождении родителей. Впрочем, если он, паче чаяния, в самом деле снимет туфту, годную только смешить старшеклассников - то на просмотре у него появится еще один шанс.)
- Да и сами бретельки... тоненькие... прозрачные кружавчики... - вдруг масляным голосом изрек Ким, мечтательно прищурив и без того узкие глаза. - Это еще соблазнительней, чем без ничего. Нет, не надо совращать таким восемнадцатилетних.
У НикНика и Гамлета одинаково отвисла челюсть. Ибн подозревал, что у него самого - тоже. Редакрыса пошла багряными пятнами. Безмолвствовавшая троица замолчала еще глубже. А вот П. вдруг заговорила:
- Благодарю, Владимир Алексеевич. Вы очень понятно все объяснили. Но скажите, - она перевела взгляд на Микаэляна, как двустволку наставила, - скажите, Гамлет Хачатурович: вот у вас там дальше написано - "Встает, проходит к окну, раздвигает задернутые шторы". Как вы это себе мыслите? Она проделывает все это, набросив на себя одеяло? Если да, то что остается на ее, как вы его целомудренно назвали, возлюбленном?
- Она...- Гамлет с костяным стуком захлопнул рот. - Она не набрасывает. Встает как есть, без... без единой бретельки на теле. Но камера следит за ней сквозь аквариум. Посреди комнаты стоит огромный плоский аквариум - с декоративными рыбками, растениями, подсветкой, - и вот в основном сквозь него мы Машу видим.
- В основном?
- Ну да. При первом движении остается видна нога: высоко, до самого бедра, но... не выше. А когда актриса тянется к шторе - видна рука и, да, голая спина. Частично. Не больше, чем в самом открытом купальнике.
- Какой ужас! - простонала редакрыса. - Боже мой, какой ужас!
"Ну, ужас, - мысленно согласился Ибн. - Но не ужас-ужас-ужас!". Разумеется, вслух этот анекдот цитировать сейчас не следовало.
- А ведь, между прочим, в "Неуловимых мстителях" была ничуть не менее откровенная сцена: эпизод купания Ксанки, - сказал он совершенно нейтральным тоном. - На закате, в контражуре, так что виден главным образом силуэт - зато без аквариума. Очень целомудрено все было снято, деликатно и красиво.
- Не может быть! - твердо заявила редакрыса. Она небось "Неуловимых" не только в детстве смотрела, но до сих пор каждую субботу ходит на них в подростковый видесалон, как религиозник - в церковь.
Не нее покосились. Все остальные, даже Маслов, очень даже знали, что - может. И что изъята эта сцена была по настоянию застойной цензуры, с которой солидаризоваться в наше просвещенное время не следует. Тем более, что Ксанке-Курдюковой тогда было от силы пятнадцать, а Машенька даже по сценарию студентка и играть ее уж точно будет совершеннолетняя актриса. У Гамлета на примете целых три.
- Довженко еще в тридцатых на экран обнаженную дивчину вывел, - вдруг густым басом произнес один из безмолвствовавших.
- Совершенно верно, - подтвердил Ибн, второй раз за несколько минут изумившийся до глубины души. - Вот с тех пор наш зритель и знает, что любовь бывает не только пионерская, с прогулками держась за руки...
- Еще и комсомольская бывает, - по-стариковски степенно кивнул Ким. Пляшущие в уголках его глаз лукавые чертики не могли быть различимы во главе стола, где монументально возвышалась П. - но она отреагировала тут же:
- Спасибо за уточнение, Сергей. Еще какую-нибудь назовете?
- Любовь к партии, - быстро ответил тот уже безо всяких чертиков.
Дальше еще продолжалось что-то: уверенно, без опаски вещал Гамлет, проигрывающе огрызался Маслов, слезливо подавала голос редакрыса - заседание шло своим чередом, но Ибн уже был не здесь. В голове у него словно что-то щелкнуло.
Партия. Любовь к Партии. Есть старый многосерийник "Рожденная революцией", а тут использовать другой принцип: рожденная ВМЕСТЕ с партией. Даты: так... первый съезд не в счет, его никто не помнит (какие-то марксистские кружки, рабочие группы от каких-то газет, "Бунд" - сейчас тем более не нужный), всю дорогу отсчет ведется со второго, когда появились большевики. И все равно точную дату не вспомнить, черт-те когда сдал и забыл. Ч-черт, кажется, если она родилась тогда, то сюжет с революцией 1905 года не впишется: ясельный возраст...
Она. Девочка. Имя на "Партия" она, может, сменит в революционные годы, как многие тогда делали (или не надо дразнить гусей?) пока же... Ну не Параша ведь! Поля? Нет, Павла: Павлина.
Не "она родилась", а они родились. Мальчик - Павел, Пашка, Павка (ха!). Сверстники. Неразлучные всю жизнь.
(Возраст, получается, примерно как у Софи Жозеффи - или чуть старше. Черт, черт, черт: значит, нельзя доводить до современности. "Смерть Партии" - без такого точно лучше обойтись. Примерно в конце девяностых ставим точку, то есть многоточие: старшие, рожденные вместе с партией, очень стары, но еще живы и глаза их по-молодому ярки в сети морщинок на пергаментных лицах... А вокруг - поросль: пожилые, взрослые, молодые, юные... самые младшие - того же возраста, что Павла с Пашкой, когда впервые в фокус попадают...)
Надо будет загодя тех же детей снять для финальной сцены. Ведь три двуспальных фильма подряд: считая перерывы - лет на пять работы минимум. Именно фильмы и только фильмы: полноценные двухсерийники, с преемственностью, но внутренне целостные.
Начальное место действия. Ну точно не там, где родилась партия: не в Лондоне, а... А - условно в тех же краях, что и "Неуловимые". И к черту "Неуловимых", к черту ремейк, пусть даже с правом свободного творчества (три раза ха!). К черту ГДР-овский принцип Fernsehkette, он же штатовский serial. Да, по ти-ви пройдет, однако премьера - в кинотеатрах.
Итак, рождение в один год с РСДРП, которая вскоре станет "б" (ой, станет). Не казачий хутор, не село, но рядом, рядом... Точно: шахтерский край, Угольный, он же Донбасс. Поселок у шахты, терриконы посреди степи...
(С этих терриконов они будут швыряться камнями в жандармов или казаков, когда те начнут разгонять рабочие забастовки. 1905 год, не 1905, а такие стычки бывали. Значит - можно без уточнений. Пашка с Павлой и все поселковые ребята. Мальчишки, девчонки - вперемешку.)
Без подхалимажа: ни правых, ни виноватых. Камни, куски угля, дреколье и шахтерские обушки... ржание коней, свист нагаек и шашек... Красное знамя в руке, заскорузлой, черной от въевшегося угля - отрубленной напрочь...
Не перегибать: народные гуляния без перехода в "красные маевки", смирные шахтные лошадки, звук гармошки, огороды вокруг белых мазанок. Детские игры: лапта, что еще там... А потом они, Павка и Павла, вместе сбегают по зеленому склону к реке. Простодушная невинность, чистота, одежда, сбрасываемая у ствола растущей возле самой воды яблони (для тех зрителей, кто в школе читал Косидовского или Таксиля). Белое - темное: летит на траву его рубаха, его штаны... темное - белое: ее платье, ее рубаха... Какие там бретельки, какие кружавчики: тогдашняя нательная одежда не эротичней мешка!
Резвятся, плещутся в реке. Без аквариума, но контровое освещение и съемка издали: действительно только силуэты.
- Вы не понимаете, что творите! - почти визжала редакрыса. - Разврат - он живописен! Легально появившись на экране, он начинает жить своей жизнью, приковывает взгляд зрителей, приковывает к ним вас самих! Заковывает в цепи. Ему нельзя, нельзя давать волю: он всегда побеждает! Тех, кто смотрит и тех, кто снимает, культуру, верность - всё!
Растерянный НикНик совал ей стакан с водой из графина - слышно было, как зубы стучат о стекло. Она в нешуточной ярости отпихивала его руки: маленькая, седая, непримиримая... Наверняка нецелованная смолоду, можно сказать - всю жизнь...
Должно быть, сейчас видела себя последней защитницей баррикады. Командир предал, подмога не пришла, те, кто рядом - пали или разбежались, струсили.
Вот какой типаж еще нужен: несгибаемая старушка "из прежней жизни". Вся в оковах сословных предрассудков - но, когда приходит беда, эти оковы оборачиваются броней. Сперва проклинает мятежных рабочих, стоит крестом у них на пути: пусть ее отпихнут прочь небрежно, но без зла. А потом точно так же она преградит путь озверевшим белогвардейцам, нелепая в своей хрупкой дворянской стати и бессильной ярости. Падет под ударами - но устыдит, смутит, задержит на ключевые мгновения, которые позволят спастись Павле и Павке, уже не маленьким, а юным, в красноармейской форме...
Это в конце первой серии. В середине же нужен ключевой эпизод, на который надо будет получить разрешение у такой вот комиссии. Превращающий невинную детскую дружбу в отроческое 16+ и даже совершеннолетнее 18+.
Так, к октябрю 1917 они еще совершеннолетними не будут, но... прорвемся. Тогда взрослели раньше. И в любом случае старше "Неуловимых", которым убивать и умирать, выходит, можно, а любить - нет?
Джульетте тоже всего четырнадцать, даже и тех не исполнилось.
Уголь рубить Павке еще чуть рано, а кем тогда ему быть? Коногоном, пожалуй. Или тормозным на вагонетке. Нет, именно коногоном: показывали на профобразовательной экскурсии - лошадками, вывозящими уголь, в шахтах управляют без вожжей, но длинным кнутом погонщик умел тушить свечку с семи аршин. Без размаха, потолок штрека низок, "выстреливающим" движением. А еще этот кнут можно носить скрытно: обмотав вокруг шеи, рукоять спустив за пазуху.
Там же, в шахтном музее, показывали "каменные цветы". Антрацит в умелых руках колется слоями, тонкими, как лепесток, и лепестковой же формы. Конечно, сделать из таких ломтиков наборный цветок - много времени и труда, но для любимой девушки...
Впрочем, цветок он не подарит. Уже идет с ним - но очередная стычка, жандармы или казаки, Павла отважно держится в первом ряду... взлетает нагайка, обрушиваясь ей на спину и плечо, Павка разматывает с шеи коногонский кнут, "выстреливает" им всаднику в лицо...
Сумятица схватки разъединяет их. Встречаются они у того самого дерева на берегу. Платье рассечено, как ножом, общая попытка как-то починить его, затем внимание обоих переключается на багряно-синий кровоподтек вдоль лопатки. Павке, наверно, тоже досталось. Незаметно для них самих все это переходит в объятия и поцелуи, жаркие, по-щенячьи неуклюжие, первые. Сплетение юных тел: частью прикрытых водой, а когда нет - то в допустимых ракурсах. Но без ханжеских сомнений насчет того, что именно между ними происходит!
Значит, не октябрь-1917, который на самом деле ноябрь, а несколькими месяцами раньше, когда еще тепло.
Нежные, акварельные переливы внезапно пробуждающейся женственности и застенчивого, но стремительного, как эпоха, возмужания. Робость и неудержимая радость, трогательное волнение, внезапный страх, первый в их беззаботно-отважной жизни: страх потерять друг друга...
Это надо суметь снять. Он сумеет.
(А цветок, когда Павка вспомнит о нем и развернет тряпицу, пусть окажется расколот на отдельные лепестки. И каждый из них возьмет с собой по лепестку. Пусть эти антрацитовые ломтики сопровождают их всю жизнь: вплоть до первых лет уже нынешнего века, последних кадров второй серии третьей дилогии. А там один лепесток возьмет пионерка Павла, праправнучка, другой же - мальчишка, ее друг и ровесник.)
Те же дети, да. Они сами в других кадрах этой серии, наверно, будут играть своих родителей комсомольского возраста.
Ха! "Юнец и юница, горячие комсомольские сердца. Оба в зеленых выгоревших комбинезонах, исполосованных надписями БАМСТРОЙ, ТАМСТРОЙ, СЯМСТРОЙ, такие-то годы (в том числе и 1997, что меня несколько удивило). Лица румянятся смущением и пылают энтузиазмом". Ведь это же оно и есть: та линия, самим Стругацким казавшаяся параллельной, несбывшейся! Мы, получается, в ней живем!
А СЯМСТРОЙ-1997 - это ведь...
Черт возьми, это же Махипарская ГЭС. Теснины ущелья Танги-Махипар на реке Кабул. Бешено несущийся поток, по ночам - вой шакалов и выстрелы душманов... Вот уж поневоле задумаешься о Мире Мечты без чувства страха!
- Скажите мне, товарищ Микаэлян: вы понимаете, что киномеханики будут вырезать из ленты пикантные планы, печатать их и продавать, как порнографические картинки? В том числе подросткам. И никакая уголовная статья их не остановит. Потому что это выгодно, понимаете? Очень выгодно. Скажите мне это в глаза!
Глаза у редакрысы были по-прежнему на мокром месте. Гамлет виновато топтался перед ней, как черный медведь перед седой газелью. Он уже дважды говорил ей, что в такую торговлю поступают только запрещенные кадры из не допущенных к показу лент, а поскольку по его фильму комиссия только что вынесла положительный вердикт, то этот фильм автоматически потеряет привлекательность для торговцев клубничкой. Но она не слышала. Баррикада пала, ее последняя защитница взята в плен - и ничем это не исправить.
Собственно, теперь ее было неловко называть "редакрысой". Ибн уже знал, успел спросить потихоньку: Дайна Швенкене, второй заместитель редактора журнала "Сеанс", точнее, его каунасского филиала. Идейная, беспомощная, лишенная сколько-нибудь серьезной поддержки. Можно сказать, брошенная на амбразуру.
- Скажите мне это в глаза и вы, товарищ Ибн!
Он, удрученный победой, своей и Гамлета, не сразу понял, отчего вокруг засмеялись почти все, кроме Швенкене, его самого и П. Даже Гамлет, аналогично удрученный своей победой, не сдержал улыбки.
- Что такое, товарищ Костыльков? - удивленно спросила П., при которой, конечно, никто не произносил его прозвища, да и чьего-либо другого. - Я что-то пропустила?
- Нет, товарищ Прозоровская, - Ибн тоже позволил себе улыбнуться, чуть кривовато. - И нет, товарищ Швенкене. Просто моя фамилия не "Ибн". Так меня называют некоторые коллеги... обычно все-таки за глаза.
- П-почему? - голос той, которую неловко было называть "редакрысой", предательски дрогнул: впервые за сегодня. Все-таки крепка тетка, ничего не скажешь...
- Потому что Костыльков, - Ибн сокрушенно развел руками. - Да еще и Владимир Алексеевич. То есть Волька ибн Алеша.
Многословные извинения Швенкене (принадлежащей, как и он, к тому поколению, для которого "Старик Хоттабыч" - одна из настольных книг детства) слушал уже вполуха. Его и в самом деле занимало сейчас совсем иное.
Первая дилогия - вплоть до завершения "той единственной, Гражданская". Вторая - от межвоенной "большой дрожи" до послевоенной.
Третья, между прочим, будет самой сложной и рискованной.
Все это надо будет суметь снять, причем снять хорошо. И суметь довести до зрителя.
Иначе, Волька ибн Алеша, ты действительно окажешься среди тех, кому мечтать прямо-таки противопоказано. В особенности - о мирах.