Аннотация: Плотину нельзя разрушать (по мотивам рассказа "Ордынец")
Непроглядная тяжесть воды, пласты ила, склизкие бревна с гнилой сердцевиной... Кто-то там шевелится внизу, хочет пролезть наверх...
Пашка проснулся и скинул душное одеяло. Опять этот проклятый сон привязался, теперь уже и не заснуть.
В маленькое, под самым потолком, окошко, начинал пробиваться бледный рассвет. Печку бы затопить, погреть воды. Но после ночного кошмара навалилась слабость. Хотелось лежать и не о чем не думать.
Глухо стукнула дверь, загудел сквозняк. Пашка накрылся с головой одеялом и отвернулся к стене.
Вошла мать, притащив запах перегара, духов и горячего пота. Зашуршала одежда, скрипнул досками топчан у другой стены.
- Пашка, ты подымай меня через два часа. На площади ярманка открывается, выступать будем... - пробормотала мать.
***
Они встали на краю площади, почти у замощенного булыжником спуска к пристани. Пристань здесь упиралась в плотину, отделявшую речку от затопленного болотного края. Сюда приходили на разгрузку и погрузку баржи купцов, стояли склады и сновали грузчики. Катили бочки с рыбой, несли тюки с шерстью, вели ошалелых, после трюма, лошадей.
Тут же купцы и совершали сделки, по-быстрому обменивая деньги на товар и потом, не спеша, пропивали часть барыша в трактирах. На удачу, как заведено.
- Подходи народ, на чудо диковинное смотреть. И не человек, и не зверь!
Мать встала злая утром. Ворчала на холодную воду, поцапалась с дворником, у которого они снимали подвальную комнатку, шикнула на кошку, переходившую улицу. Пашка молчал и не отвечал на ее злобу. Пройдет и станет как обычно, не в первый раз. Главное, чтобы день был удачный на прибыль. Примелькались они уже здесь, город ведь не такой уж и большой. А вот приезжие, да еще купцы с деньгами... Те запросто могли выложить денежку.
Пашка сидел в клетке, накрытой мешковиной, и слушал злой голос матери. Хотелось спать...
Рядом кто-то остановился. Были видны стоптанные подошвы, с прилипшей грязью и конским навозом.
- Чего там? Показывай, что ли, - пробубнил пьяненький голос.
- Пол целкового, - ответила мать.
- Да снимай мешок, может, оно и копейки не стоит... - отшучивался голос.
Мешковина слетела, Пашка зажмурился от света. Около клетки стоял пьяный купец в мятом картузе, с разлохмаченной бородой.
- Псоглавый! Это как же? - удивился купец, разглядывая Пашку. - Тулово человека, а башка собаки! Оно как, говорит, али гавкает?
- И говорит, и гавкает, - подыгрывая, ответил Пашка. Говорил он медленно и трудно, ему не нравилось напрягать горло и язык. Поэтому больше и молчал.
Начали собираться зеваки. Два грузчика показывали пальцами на Пашку и гоготали, утирая пот. Дворовая девка перекрестилась на церковь, проходя мимо клетки, но все-таки кинула денежку. Зазвенела медь по мостовой, мать собирала монеты и продолжала зазывать прохожих.
Недалеко остановилась пролетка. Ухоженные лошади, кучер в справном кафтане и с длинным кнутом. Вышла гувернантка, вся по моде одетая, и молодая барышня, может на год старше, чем Пашка.
Подошли к клетке. Гувернантка нос воротит, что-то на ухо воспитаннице шепчет. А барышня смотрит прямо в глаза Пашке, не боится.
- А клетка зачем? - спросила барышня.
Пашка гавкнул и кинулся на клетку, ну вроде как зверь дикий и страшный. Зеваки ахнули и отшатнулись, а барышня хоть бы что, не дернулась.
- А сколько будет стоить, если домой к нам поедете? - спросила барышня.
- Три рубля, и деньги наперед, - не растерялась мать.
- Она разборная, - сказал Пашка, выбираясь из клетки. - Помогу сейчас.
***
Их провели на кухню и угостили густыми, с разваренной говядиной, щами. Прислуга стояла и испуганно смотрела, как Пашка с треском грыз голяшку и длинным языком доставал костный мозг. Мать осталась на кухне пробовать домашнюю наливку, а он пошел за барышней в библиотеку. Там была чудная лесенка, чтобы доставать до самой верхней полки.
Читать Пашка любил, особенно когда книжки были с картинками. Мать как-то недолго ходила к одному барину, тот пускал Пашку в библиотеку и даже разрешал брать книги.
- Зови меня Софи, - она протянула руку. - Маман и папенька уехали, не бойся.
Пашка пожал ее руку и быстро понюхал ладонь. Пахло лавандой, мятой и едва-едва папиросами.
- Ты откуда такой... чудной? - спросила Софи.
Пашка пожал плечами, мол, чего тут говорить, какой есть...
- Эту мой папа написал, он историк, - сказала Софи, открывая большую, в кожаном переплете, книгу. - Тут написано, что раньше здесь жили дикое племя. В Иисуса не верили, почитали зверей и умерших. Папа какие-то горшки раскапывал, когда молодой был. А потом как плотину построили, там все и затопило.
На картинке чудно одетые люди жгли большой костер и молились кому-то. Из леса выходил получеловек-полузверь с собачьей головой.
Закружилась голова, стало не хватать воздуха. Пашка захрипел и схватился за руку Софи.
Непроглядная тяжесть воды, пласты ила, склизкие бревна с гнилой сердцевиной... Они идут... В тебе сила...
- ... руку!
Муть в голове рассеялась, Пашка встал с пола и оглянулся, словно припоминая, так тут оказался.
- Ты припадочный? - сердито спросила Софи, потирая ладонь. - Чуть руку не оторвал, вцепился-то как.
Такого раньше не было, чтобы проклятый сон приходил вот так, днем. Может и правда, болезнь?
- Слушай, у меня к тебе просьба, - Софи села рядом и заглянула Пашке в глаза. - Завтра маман хотела устроить мне... Словом, неприятную вещь. Приходи ко мне, к ужину, только без своей матери. Я тебе еще три рубля сейчас дам и два завтра, если придешь. Договорились?
Софи неожиданно поцеловала его в щеку.
- Фу, колючий какой, - она засмеялась и потерла щеку.
Матери он ничего не стал рассказывать про уговор. Отдал все деньги и сказал, что завтра выступать не будет. Та ничего и не стала спрашивать. Они и так сегодня заработали, как не каждый месяц собирали представлениями.
В эту ночь Пашке снилось, как они вместе с Софи плывут в лодке по реке. На берегу рынок, люди гуляют. И плотина, за которой тучи собираются. Никаких кошмаров уже не было.
***
Она ждала его около входа для прислуги. Разодетая, вьющиеся волосы зачесаны наверх, белые туфельки на каблуке. Она была как с картинки, что висят на витрине в конфетной лавке.
Он тоже оделся в лучшее, что было. Рубаху с расшитым воротом, которую мать подарила год назад. У дворника выпросил гуталину и начистил до блеску сапоги.
Софи взяла его за руку и повела через комнаты и коридор. Пашка шел и слышал запахи людей. Кухарка давеча гуся ощипывала, приказчик наодеколонился. Потом они вошли в барскую столовую. Лампы ярко горят, много гостей за столом. Жареный гусь истекает соком, с яблоками и поджаристой корочкой.
- Софи, что это? - встала высокая статная дама.
Пашка понял, что это мать Софи, похожа и по лицу, и по стати.
- Жених мой, показать привела, - зло ответила Софи. - Вот за него и хочу замуж. А за вашего никогда Сереженьку не пойду.
Молодой барин, сидевший между важным стариком и дамой в серебристом платье, густо покраснел и отложил вилку с ножом.
- Софи! Прекрати!
Это уже отец, как понял Пашка. Который историк и книгу написал про местное племя.
- Нет, отец, это вы прекратите меня сватать! Партию решили мне подобрать? Пашка, голос!
Пашка тихо гавкнул пару раз, но робко, не в полный голос. За окном тут же отозвался лаем кобель на цепи.
Важный старик затрясся и вскочил:
- Это возмутительно! Непозволительно! Мы больше никогда... Ноги в этом доме!
Старик, дама в серебряном и Сережа быстро вышли.
-Софи, ты уже взрослая, понимаешь, в какое положение ставишь нас?
- Я вот с этим уродом буду лучше встречаться, чем с вашими женихами! - Софи топнула ногой.
- Иван, давай успокоимся и позже поговорим, - примирительно сказала мать отцу. - Софи, проводи своего гостя и возвращайся.
Пашка как в тумане помнил, как они вышли на крыльцо. Софи сунула ему деньги в руку. И Пашка зарычал на нее. По настоящему, утробно, оскалив зубы как на лютого врага. А потом он побежал в темноту. Он несся через переулки, прыгал через покосившиеся заборы, пока не оказался около плотины. Здесь было тихо и пахло болотом.
Он взобрался на гребень плотины, швырнул деньги в темную воду и завыл на восходящую луну. Несколько собак в городе отозвалось тоскливым воем.
И тут снова накатил морок, только сильнее всего того, что случалось до этого.
Непроглядная тяжесть воды, пласты ила, склизкие бревна с гнилой сердцевиной. Выпусти нас, ты можешь...
Теперь он стал понимать их, эти голоса. Мертвые лежали под землей много-много лет. Но когда сделали плотину, то древние кладбища затопило водой. И мертвые проснулись.
Выпусти нас, дай нам отомстить всем им. Вздорной девчонке, этим людишкам, этому городу, который отгородился плотиной. Ты же ближе к нам, они все тебе чужие. Ты же не урод, ты сын того Божества, которое тут раньше жило. В твоей власти выпустить нас...
Пашка ощутил, что в нем подымается злость. Еще немного, и она словно прорвет в нем какую-то внутреннюю плотину. И тогда злость затопит всех вокруг, и эти вот мертвые вылезут из-под плотины на город.
Выпусти... Дай отомстить за нас и за тебя...
В городе завыла собака. Потом еще одна, и еще. Из каждой подворотни вылезли шавки и кобели, безнадёжно воя на луну. Они чувствовали, что приближается непоправимое.
Это вой сбил волну внутри Пашки. Злость отступила внутрь и утихла где-то в глубине. Голоса мертвых притихли. Но не ушли совсем, а отступили куда-то в темную воду.
Непроглядная тяжесть воды, пласты ила, склизкие бревна с гнилой сердцевиной. Мы будем ждать... Ты все равно когда-нибудь придешь к нам, рано или поздно.
***
Пашка вернулся в их комнату. Мать была уже там, лежала на топчане, рядом стояла початая бутылка горькой.
- Нехорошая ночь-то. Собаки как взбесились... Вот что хотела сказать. Ты уже взрослый стал, Пашка. Сам решай, что дальше делать. Хочешь - не будем выступать.
- А жить на что? - спросил Пашка, не раздеваясь упав в кровать.
- Придумаем чего-нибудь, - ответила мать. - Я тебе про отца хотела рассказать, про твоего отца.
- Ты же говорила, не помнишь ничего.
- Значит, пришло время вспомнить... Я тогда по ягоды пошла за плотину. Болота в августе подсыхают, там ходить можно. Заплутала, на полянку вышла. А там парень молодой костер разводит. Красивый, напоил и накормил. Руки крепкие, сердце зашлось. Согрешила я с ним, Пашка. Вот такая у тебя мать...Потом ты появился. Выгнали меня из деревни и прокляли. Родители сказали, чтобы и на глаза не показывалась. Вот и кормимся с тех пор твоим уродством. Кто он и откуда, отец твой, я и не знаю. Не видела его больше никогда. Он тогда еще говорил, что если сын будет, то особенный. И добро и зло внутри тебя заперто, и сила великая. Я тогда ничего не поняла, совсем ведь дура молодая была. Может ты разберёшься... Может, отца своего найдешь.
Пашке снилось, как он плывет по широкой, берега терялись в молочном тумане, реке. Он чувствовал мертвых внизу, под пластами ила. Неуспокоенных, злых, жаждущих выбраться. Только пока он стоит на страже, мертвые не могут прийти в мир живых. Главное - держать плотину внутри себя.