Будильник в шесть утра, быстрые сборы, а в семь у подъезда уже стоит старенький рено дяди Саши. Первую половину пути Настя дремлет, и просыпается только когда машина проезжает старые посольские дачи. Сосны, дубы, за высокими заборами - большие красивые дома. Белый дом под красной черепичной крышей мелькнул в листве деревьев и исчез за поворотом.
Машина выбирается из круговерти дачных проулков на улицу и, постояв на светофоре, вклинивается в поток, ползущий к Москве. Через час рено паркуется около большого офисного здания, дядя Саша уходит вниз, к охране, а Настя поднимается в офис, где она уже два месяца работает секретарем коммерческого директора. Секретарей было двое, работы много, и Насте как молодому сотруднику доставалась в основном рутина.
Настоящим коммерческим директором огромной компании был Аркадий Анатольевич, - пузатый, язвительный и очень умный, - но официально он числился замом, а должность занимал сын владельца. Папа решил, что ребенок должен начать 'с низов' и узнать на практике, как работает фирма. Впрочем, сотрудники совершенно напрасно пугались этого назначения, Дмитрий Евгеньевич оказался очень вежливым и спокойным молодым человеком, в дела не вмешивался, только спрашивал, что не понятно, и старательно учился. Зато теперь документы наверху подписывались мгновенно, и за это нового директора полюбили все.
В семь рабочий день заканчивался, и Настя бежала в метро. Потом электричка, маршрутка, дом, ужин, ванна, сборы к завтрашнему дню и сон. В постели Настя плакала, жизнь казалась сплошной чередой серых будней, жизнь проходила мимо, сил ни на что не хватало. Дорога выматывала её полностью. Вот только найти работу молодому психологу в их городке было невозможно. Да и не психологу, и не молодому: работы в родном городе просто не было.
Может, мама права, и со временем она втянется, и все наладится, но сейчас Настя мечтала иметь много денег. Представляла, что она - это не она, а наследница большого состояния. И она - не маленькая блондинка, а высокая кудрявая брюнетка с надменным разворотом плеч. Вероника, так её зовут. У Вероники правильные черты лица, большие карие глаза и крупный рот. Вероника рисует маслом яркие и живые картины, учит итальянский, и каждый день по два часа проводит в конном клубе, у неё там гнедая английская лошадка. И дом тоже в английском стиле, как тот, что мелькает на повороте: светлый, с декоративными темными рейками, с темными ставнями на узких окнах, с плоской каминной трубой.
Проходило лето, мелькали короткие и веселые выходные, а потом снова работа и вечерние мысли-мечты о Веронике. Вероника со вкусом обставляла свой дом, Вероника выращивала розы, Вероника ходила на премьеры в театр и ездила по ночным клубам.
А на исходе лета у Вероники появился любовник. Красивый, такой же богатый, как и Вероника, он вечером подъезжал на красном феррари к её домику. Уверенно проходил в дом, небрежно бросал на маленькую консоль у зеркала букет цветов, садился в большое кресло. Странно, но представить себе его лицо Настя не могла. Высокий, спортивный, шатен. Вот его руки с длинными пальцами; вот запах дорогого парфюма, похожего на одеколон Дмитрия Евгеньевича; вот привычка наклонять голову к правому плечу, когда задумывается... Но лицо все время оказывалось в тени.
А еще Настя никак не могла понять, любила ли его Вероника. Иногда Вероника была нежной, иногда стервозной. Бывало, что Вероника уезжала за границу, пропадая на недели даже из Настиных снов, и её загадочный любовник злился и переживал, обещал её убить, бросить, но не бросал и приезжал к английскому домику снова.
Осенью, когда небо приобрело удивительную синеву, а листва стала пестрой, Настя поняла, что влюбилась. Глупо и банально влюбилась в собственного начальника. И сама понимала, что это оттого, что сейчас они слишком часто видятся. Оттого, что с этой работой у неё не остается времени на личную жизнь. Понимала, но ничего не могла с собой поделать. Все её усилия сводились к тому, чтобы спрятать ото всех свою любовь и не стать посмешищем.
Зато в вечерних мечтах загадочный любовник обрел, наконец, живые черты, черты Димы. Сны стали ярче и эротичнее, Вероника в них стала чувственее и откровеннее. Она могла встретить Диму совершенно голой, но с таким равнодушно-снисходительным взглядом, что казалось полной нелепостью быть одетым рядом с ней. Или одетой строго, почти по-монашески, но так смущаться и краснеть и кокетливо показывать в разрезе длинной юбки ножку, что Дима не выдерживал и набрасывался на неё, даже не доходя до спальни. Иногда она была госпожой, властной и требовательной. Иногда - рабой, и Дима связывал её, порол, грубо, почти жестоко брал. А на следующий вечер Веронике хотелось нежности, и Дима покорно был нежен и ласков.
Настоящий Дмитрий стал приезжать на работу редко, стал рассеян и равнодушен. Настя думала, что она могла бы и не прятать от него свои чувства, все равно Дмитрий Евгеньевич их бы не заметил. Делами фирмы он перестал интересоваться совершенно, бумаги, поданные на подпись, забытыми лежали на его столе. Кира, вторая секретарша, выучилась подделывать подпись директора, Аркадий Анатольевич едко высказался о папенькиных сыночках, и отдел заработал без участия Дмитрия. Аркадий Анатольевич ворчал, Аркадий Анатольевич язвил, но Аркадий Анатольевич первый забил тревогу.
И однажды, когда Дмитрий Евгеньевич приехал в офис, туда же пришел и его отец. Евгений Павлович посмотрел на побледневшего, похудевшего сына, запаниковал, потребовал срочно отправиться на отдых и к врачам. Дима на всё согласился, только уезжать из Москвы отказался категорически.
Появился в офисе он только в конце октября, еще более похудевший, почти истощенный, со странным лихорадочным блеском в глазах. Он тихо просидел в кабинете допоздна. Давно зажглись фонари, давно разошлись по домам сотрудники, и Настя не выдержала, зашла в кабинет. Зачем? Просто не могла сидеть и знать что он там один, что он страдает. Поставила на поднос чайник чая, вазочку с печеньем, зашла в кабинет и стала молча накрывать на стол. Постелила как скатерть большую белоснежную салфетку и тихо спросила стоящего у окна Дмитрия:
- Что с Вами, Дмитрий Евгеньевич? Я могу Вам чем-нибудь помочь? - сказала, и сама удивилась своему вопросу.
- Помочь? - Дима посмотрел на неё так, будто только что увидел. - Помоги. Помоги мне.
Он схватил её за плечи и притянул к себе, потом жестко и больно поцеловал. Настя дернулась, затрепыхалась, но Дима подтащил её к столу, прижал грудью к столешнице и задрал юбку. Настя попыталась закричать, Дима схватил со стола салфетку, запихал её Насте в рот. И тут у него зазвонил мобильный телефон. Дмитрий выпустил Настю, нервно бросил в трубку: 'Хорошо, еду', и ушел.
Настя сползла со стола, вытащила салфетку и зарыдала. Она проплакала всю дорогу домой. Плакала и понимала, что самым страшным, самым унизительным для неё была даже не попытка изнасилования, а то равнодушие, с каким он сначала схватил её, а потом оставил. Как вещь. Настя решила, что завтра уволится по собственному желанию, и никому ничего рассказывать не будет.
А ночью красный феррари Димы опять остановился у английского домика. Дима приехал без цветов, решительный, злой. Он орал на Веронику, кричал, что она ведьма, что губит его, изводит. Вероника молчала. Потом принесла длинную бутылку темного стекла и два бокала. 'Выпьем на прощание'. Протянула Диме штопор. Пока Дима открывал бутылку, незаметно бросила в один из бокалов несколько прозрачных кристалликов. Темно-красное вино растворило их без остатка. Вероника спокойно подождала, пока Дмитрий первый возьмет бокал и только тогда взяла свой.
На тело корчащегося у её ног Дмитрия она тоже смотрела спокойно, только бокал треснул у неё в руке.
Настя очнулась от боли. Из ладони торчал осколок прозрачного стекла. Она побежала на кухню, быстро выкинула осколок и бросила на кафель свою чашку. Прибежавшие на шум родители испугались крови, наорали на Настю, перевязали, напоили лекарствами, убрали разбитую чашку. На работу на следующий день Настя не пошла. А вечером позвонил дядя и сказал, что Дмитрий Евгеньевич погиб.
На работу Настя поехала только через день. С утра фирма была закрыта, много сотрудников пошло на кладбище, поэтому рабочий день начался с обеда. Настя ехала и смотрела в окно. Надоевший за лето путь в свете ноябрьского дня стал новым и незнакомым, листва опала и обнажила окрестности, изменив привычный вид до неузнаваемости. Лишь сосны в посольских дачах зеленели по-прежнему, сами же дачи выглядели другими. Белый дом под красной черепичной крышей оказался недостроенным: половины окон еще не было, а одна из стен была в лесах. Дядя Саша слегка притормозил у дома и кивнул Насте.
- Тут его и нашли, Дмитрия Евгеньевича вашего. Скрюченный весь. И что он в там делал, никто не знает. Хозяева дома год как за границей живут, стройку забросили, а тут им труп. Странная история с ним случилась.