Аннотация: Это случилось на самом деле. Но давно и не со мной. История про одиночество, наверное...
Черничная
Сверкающие шнуры рельс, до зеркального блеска отполированные десятками тысяч электричек, выбегали почти из-под ног, грациозно скользили в темноте ночи и неумолимо скрывались за поворотом. Час пик давно прошел, и на платформе довольно тихо, хотя и не безлюдно. На свою любимую электричку я опоздала, засидевшись в библиотеке дольше обычного. В этом не было ничего удивительного, поскольку нужную книгу на руки не выдавали, пришлось оставаться и дочитывать. И, как следствие, стою в поздний час в ожидании электрички. Долго стою. Ноги жалобно и безнадежно ноют и капают на мозги, что они устали и замерзли. И им нужна новая зимняя обувь и горячая ванна. Я им мысленно отвечаю, что я тоже устала и замерзла. И что я совершенно не против горячей ванны. Да и обладание новыми сапогами не вызывает у меня отвращения, но... денег нет. Погруженная в меланхоличную перебранку с ногами, смотрю на искрящиеся морозом снежинки, хороводничающие с ветром вокруг фонарей. Вчера невесть на что разобидевшийся февраль разбушевался гневной метелью, зато и электричку ждать не пришлось. Сегодня обещали такую же чудную погоду, но пока что Бог миловал. Только вот ждать пришлось долго. Когда, наконец, вожделенный транспорт гостеприимно открыл свои замурзанные двери, в него ввалилась двуногая сосулька в шапке, старой дубленке и еще более старых сапогах. Оттаяв, сосулька оказалась мной, разомлела, и, как только тепло дошло до середины живота, сразу заснула.
Что именно выдернуло меня из сонного царства, сказать трудно. Но выдернуло знатно. Вытаращив глаза, я ошалело мотнула головой и в следующий момент услышала грохот закрывшихся дверей и треск вагонной связи, перемежавшийся женским голосом. Голос вежливо поведал мне, какая сейчас станция, хотя должен был это сделать еще до открытия дверей. Эта немудреная мысль была преддверием осознания. А осознала я, что объявленная станция была моей, и сейчас мне бы уже пора топать по мосту по направлению к автобусной остановке. Я подпрыгнула, но умудрилась себя удержать, заверяя, что сквозь двери я выходить не умею. Вздохнув, твердо пообещала себе выйти на следующей же станции. Электричка бодро тряслась, унося меня в неизвестность. Когда она, наконец, остановилась, неизвестность обрела имя, которое неожиданно громко сообщил машинист. Платформа "Черничная". Обещания, особенно данные самой себе, надо выполнять, и я, резво подхватившись, вывалилась на улицу. О чем немедленно пожалела, с трудом подавив соблазн нырнуть обратно. Очевидно, февраль и не думал прекращать гневаться, и все его недовольство обрушилось на отогревшуюся меня. Просто потому, что на платформе никого больше не было. Сие недовольство выражалось ветром, снегом и морозом - той самой метелью, которой вчера мне удалось избежать. И которой не удалось избежать сегодня. Поезд неуверенно дернулся, обдал меня на прощанье дополнительным снежным вихрем и, грохоча на стыках, умчался в снежное и темное никуда. Именно так это и выглядело. Я осталась одна. И через минуту в полной мере осознала, что это значит.
Одиночество. Что это такое? Будучи бестолковой школьницей-подростком, я была уверена, что одинока, что меня окружают черствые чужие люди, а родители абсолютно (именно абсолютно!) не в состоянии понять мою нежную ранимую душу. Несколько лет спустя я представляла себе одиночество, как грустно романтичное сидение в кресле у торшера с каким-нибудь поэтическим томиком в руках. Именно представляла, поскольку ни кресла, ни торшера у меня не было, а поэзию в тот период моей жизни я не слишком-то уважала. Еще через какое-то время одиночество явилось мне под маской разлуки с человеком, которого я любила. В этом своем виде оно мне не очень понравилось, поскольку слегка горчило отчаянием и в то же время отдавало какой-то мелодрамой. Открывшаяся же мне в этот раз его ипостась повергла меня в уныние и беспокойство. Оказывается, бывает и так, что не отказалась бы и от привкуса мелодрамы, и от кресла с торшером, и даже от черствых чужих людей. Потому что сейчас одиночество предстало передо мной в сопровождении чувства полной беспомощности и... страха.
Вокруг меня была холодная мгла, пронизанная ветром, наполненная снегом. Сквозь эту мглу можно было с трудом различить еще более темную громаду леса неподалеку и судорожно содрогающийся источник света где-то на другом конце платформы. Именно к нему я и направилась, инстинктивно надеясь найти там какое-нибудь укрытие. Я шагала сквозь ветер, "вихри снежные крутящий", обреченно отдавая ему накопленное в поезде тепло и мечтая добраться таки до уже маячившей впереди постройки. Я действительно обнаружила "укрытие" в виде двух стенок из кирпича и некоторого намека на крышу. Источником света оказалась одинокая зарешеченная "лампочка Ильича", испуганной канарейкой метавшаяся на проводе под этим самым "намеком". Обойдя его со всех сторон, я не нашла ничего похожего на расписание поездов и загрустила еще больше. Со страшной силой захотелось домой, или в ту же библиотеку, или на вокзал, или хоть куда-нибудь. Лишь бы не стоять одной в этом богом забытом безлюдном месте, холоднющей ночью, без информации и еды. Я опытным путем установила единственное место в этом странном сооружении, которое сорвавшийся с поводка ветер оставил в относительном покое, и сразу ничтоже сумняшеся его заняла. После чего, погрузившись в размышления, осознала очередную неприятность. Мне надо было на другую сторону. Чтобы сесть на обратную электричку и добраться наконец-то до дома. В принципе, это было не так уж сложно - вон он, мост пешеходный неподалеку. Проблема была в том, что на той стороне не было даже такого сомнительного убежища, как то, в котором я сейчас прозябала. В попытках выбрать между надеждой на возвращение и вполне понятным нежеланием снова окунаться в метель я провела минут пятнадцать. После чего мне показалось, что слышу знакомый гул. Секунду спустя я неслась сквозь непогоду к мосту. Когда я преодолевала последние ступеньки подъема, на станцию ворвалась Она. Родная цепочка вагонов, дышащая светом, теплом и жизнью, неуверенно остановилась, подождала, пока я спущусь до середины лестницы, язвительно лязгнула закрывающимися дверями и резво умчалась, оставив меня одну. Опять одну. "Ах, ты..!" - захлебываясь холодом и снежинками, выдохнула я в темноту. С трудом переводя дыхание, я смотрела вслед электричке и чувствовала, как злой метелью разворачивается в животе тоска. А потом побрела обратно к убежищу. Следующая будет нескоро.
Сорок минут спустя я все еще составляла компанию "лампочке Ильича". За это время мимо меня пробежала вторая электричка в нужную мне сторону и три в ненужную. Ни одна не остановилась. Ног я уже почти не ощущала и вообще замерзла настолько, что мне практически не было холодно. Только очень хотелось есть, и со страшной силой клонило в сон. В какой-то момент я заметила, что погода прониклась моим бедственным положением и начала исправляться. Ветер стихал, снег падал реже, моя "пресветлая" соседка перестала изображать истеричку на веревочке. И стало лучше видно. Еще раз обозрев окрестности, я чуть не подпрыгнула от восторга. На той, нужной мне стороне поодаль стояла небольшая постройка с неким намеком на освещение. Конечно же, я туда пошла. И конечно, обманулась в лучших ожиданиях.
Добравшись сквозь сугробы до домика (в моем основательно озябшем воображении он уже был дворцом), я потратила минут десять, колошматя все найденные двери. Единственным признаком обитаемости мной была признана свечка, маняще подрагивающая огоньком в окне. От такой долгой безрезультатности моих усилий надежда на общество и тепло благоразумно скрылась в недрах организма. Но быстро вернулась.
--
Кто? - хрипло вопросил из-за двери весьма нетрезвый голос.
Это было настолько внезапно, что я порядком растерялась и, естественно, брякнула совсем не то, что собиралась.
--
У Вас есть расписание поездов на Москву?
Голос подумал и витиевато предложил мне прогуляться к органу, обладание которым является предметом гордости сильной половины человечества. После чего умолк и на дальнейшие мои попытки продолжить беседу, равно как и на стук, не реагировал.
В состоянии, близком к отчаянию, я плелась по своим следам обратно к платформе. Надежда сконфуженно, отвернулась, делая вид, что ее тут и не было. Очередная неприятность словно бы подкосила жалкие остатки моих душевных сил. Очень хотелось зареветь, но почему-то не получалось. "Интересно, - мелькнула вдруг мысль, - что показал бы мой гороскоп на сегодняшний день, точнее, ночь? Если бы его составлял профессионал? Не спи, девочка, козленочком станешь! Вот что он бы мне сказал, этот гороскоп". Через какое-то время я услышала хрипловатый вой на три голоса и поняла, что "козленочком" я уже почти что стала. "А одиночество не такая уж плохая вещь, - подумалось мне. - Уж точно лучше такой подозрительной компании". В темноте я с трудом различала приближающуюся ко мне шестерку теней. Четвероногих, мохнатых и разнокалиберных. "Только бы не волки!" Неизвестно, почему эта мысль стала меня преследовать. В самом деле, какая разница, кто именно рвет тебя на части - собака или волк? Все равно страшно и больно. Я медленно отступала по платформе к мосту, не рискуя поворачиваться спиной к этим "друзьям человека". Выглянувший из разрывов в облаках порядка ради месяц высветил моих "сопровождающих", и я получила возможность их слегка поразглядывать. Конечно, никакие это были не волки. Два крупных зверя, имевшие в предках больших овчарок, остальные помельче. Самая мелкая псина несколько раз надрывно взлаяла, причем создавалось такое впечатление, что лаять она уже почти разучилась. Нерешительно остановившись, они изучающе смотрели на меня буйными голодными глазами. "Не бояться! Бояться нельзя!" Месяц предательски скрылся, и я на короткий миг перестала видеть что бы то ни было, оказавшись в кромешной темноте. Глаза, правда, быстро привыкли, но псов я перед собой уже не обнаружила. К величайшему моему сожалению, обнаружились они совсем скоро. Для этого оказалось достаточно обернуться. Они стояли между мной и спасительным, как мне казалось, мостом. Все замерло. Застыли темными изваяниями четвероногие "стражи моста". Видно, не очень хорошо представляли, что и как надо со мной делать дальше. Парализованная ужасом, стояла врытым в землю столбом я. Больше всего мне хотелось убежать. Неважно, куда. Но я отчетливо понимала, что в этом случае сия удивительная ночь рискует оказаться последней в моей жизни. Тем более, что бежать-то, по сути, некуда. Мне становилось все страшнее и страшнее, по спине время от времени пробегала отвратительная волна дрожи. Так встряхивает шкурой лошадь, чтобы избавиться от надоедливых насекомых. На собак такой способ не подействовал. Жалко. Минуты растянулись в тягостную вечность, липкую от моего страха и собачьего вожделения. Один из псов, нервно зевая, сделал несколько шагов в мою сторону и тут же остановился, отвернувшись и насторожив уши. Вскоре я и сама услышала шум приближающейся электрички. Она разрезала темноту прожектором, решительно осветив заволновавшуюся стаю. Две рыжие, одна пятнистая. Самые большие - серые с черными спинами. Мелкая - черной масти. Вагоны, устало громыхая, остановились. Медленно открылись двери. Я словно очнулась от обморока и рванулась к спасительному тамбуру. Стая, захлебываясь пронзительным лаем, бросилась вдогонку. Никогда, ни на одном уроке физкультуры, ни за одним автобусом я не бегала так, как бежала в эту ночь к открытым дверям электрички. Вот что значит жажда жизни! Я ворвалась в тамбур, уже слыша надсадное хриплое рычание за спиной, совсем близко к пяткам, куда эмигрировала заметно трухнувшая душа. Двери милосердно закрылись, преграждая путь моим неумелым преследователям. И сразу же их сотряс тяжелый удар не сумевшего затормозить пса, и пронзительный визг боли резанул мне уши. Подстегиваемая любопытством, совершенно необъяснимым в данных обстоятельствах, я приникла к грязному стеклу. И отшатнулась, когда перед моим носом по ту сторону дверей оскалились жуткие клыки. Поезд тронулся. Я снова посмотрела в окно. По удалявшейся платформе за увозившим меня вагоном пласталась в летящем беге еле различимая тень. Меня передернуло. "Оборотень какой-то!" - подумала я и неудержимо разрыдалась.
Сидя в тепле и свете пустого вагона, наслаждаясь вновь обретенным чувством безопасности, я ревела и никак не могла остановиться. Или хотя бы унять колотившую меня дрожь, ни на секунду не отпускавшую сердце, мышцы и кости. Сорок минут спустя я поворачивала ключи в замке входной двери, обмирая от острого счастья и облегчения. Более концентрированного наслаждения жизнью я еще ни разу не испытывала.