Аннотация: Просто мой взгляд на внутренний мир Куроко. ИМХО и АУ.
Темно. Темно. Темно.
Темнота давно стала привычной. Давно, сколько он себя помнил. Он всегда был в темноте,и в конце концов он слился с этой темнотой, сроднился с ней, став неотъемлемой ее частью.
С самого детства он был таким - тихим, скромным. Он давно научился быть незаметным - так было меньше проблем: когда родители ругались друг с другом, его просто не замечали. Он рано привык, что его не замечают. Он рано усвоил, что так лучше для всех, в том числе и для него самого. Тот период прошел, а это навсегда осталось с ним. В нем.
Когда он пошел сначала в детский сад, а затем в начальную школу, его по-прежнему не замечали. Психолог пыталась это исправить, даже несколько раз приглашала родителей, но Тетсуя не хотел ничего менять, исчезая, казалось бы, прямо на глазах. Куда он прятался, так и оставалось для всех тайной. Но Куроко уже очень давно понял, что прятаться надо на виду, только так можно действительно исчезнуть. Только в толпе, где никто не додумается искать, где слишком много других - более ярких, более выделяющихся, более громких. Поэтому он не прятался, его просто не замечали среди других.
Куроко это устраивало.
Со временем даже родители стали терять его из виду. Сначала пугались, бросались искать... несколько раз Тетсуя видел, как мать украдкой плакала. Он не понимал этого, но спрашивать не стал. Он итак никогда не отличался открытостью и общительностью, а со временем стал замкнутым и научился прятать эмоции в самой глубине - там, где никто не мог добраться до них. Порою даже сам Куроко.
Потом была средняя школа и увлечение баскетболом, почти безответное, если бы не Акаши. Тогдашний капитан тех, кого впоследствии назвали Поколением чудес рискнул - и выиграл. Незаметность Куроко стала их оружием и защитой в критических ситуациях, которых поначалу было не так уж мало. Тогда Куроко и осознал, что не способен играть самостоятельно. Он тогда вообще очень многое осознал.
То, что ему может быть очень весело играть с другими людьми в любимую игру.
То, что он тоже может быть нужен и полезен.
То, что есть те, кто ему нравиться, и те, кто нет.
И есть он.
Тот, кто стал его светом на три долгих года, пролетевших так быстро. Аомине Дайки был странным - слишком резким, слишком порывистым, слишком дерзким, слишком упрямым, слишком ярким. В нем все было слишком, и Тетсуе иногда казалось, что его свет режет глаза. за ним хотелось следовать, из последних сил выбивая победу из рук противника, выгрызая ее зубами, словно вожделенную добычу. Чтобы потом получить одобрительную улыбку, яркое сияние глаз, хлопок по плечу и короткое "отлично сыграл".
Да, Аомине Дайки был светом для привыкшего к темноте Куроко. Светом надежды.
Но шли месяцы, месяцы складывались в годы, и Куроко из своей тени смотрел, как все ярче разгорается свет Дайки - и как меняет он этого человека. Когда победа для него стала важнее всего? Когда они перестали проигрывать? И не тогда ли появилось самодовольство, развязность, раздутое самомнение, а бесшабашное нахальство превратилось в нагловатое хамство? Куроко оставался с ним, продолжал следовать за ним и верить, верить, верить... До самого конца.
А конец? А что конец? Он был закономерен и прост, как в излюбленных домохозяйками мыльных операх. А на следующий день Тетсу проснулся с четким осознанием, что впервые не хочет играть. не хочет выходить на площадку, принимать и отдавать пасы... В его мире больше не было света, словно кто-то погасил солнце, луну и все звезды разом. Такое тоже бывает. Тогда Куроко дал себе слово, что никому и никогда больше не позволит пробить тот невидимый щит, что годами выстраивал вокруг своей души. Родители, конечно, всполошились: как же так, сын хочет пойти в какую-то неизвестную школу! А ведь ему предстоит такое блестящее будущее! Но Курока пообещал, что это не помешает ему поступить в выбранный родителями университет, и они поверили. А что им еще оставалось? Они слишком хорошо знали, что попытки запретить или вытянуть из сына причины поступка ни к чему не приведут. В лучшем случае, Тетсуя просто еще больше замнется в себе.
Он продолжал играть до окончания сезона. Его никто не отпустил бы из команды, да и остальные бы не поняли. Нет, он продолжал играть, раз за разом становясь се незаметнее и бесстрастнее, тренируя то немногое, что дано ему было самой природой. Продолжал выходить на площадку, продолжал делать пасы, продолжал вместе с остальными творить чудеса.
И всем сердцем ненавидел то единственное, что им же и любил.
Куроко ненавидел баскетбол.
Они доиграли сезон, как всегда, блестяще. И как всегда, по одиночке радуясь победе, совсем потеряли из виду своего "призрачного" игрока...
В школу Куроко уже не вернулся, экстерном сдав выпускные экзамены. Тогда ему пришлось тяжеловато, но он справился. Он не попрощался и никому ничего не сказал. Наверное, все они очень удивились, обнаружив, что ни у кого до сих пор нет номера его мобильного или его мыла. Куроко же предпочел прошлое оставить в прошлом. Его ждала новая школа и новая жизнь.
И эта жизнь не замедлила предстать перед ним во все свои метр девяносто - или сколько там было на глазок? И снова, как и когда-то, внутри задрожала робкая, незаметная почти, слабая-слабая надежда, что все еще можно изменить. И он, самому себе изумляясь, подписал заявление о вступлении в клуб. И тогда же осознал, всем существом своим почувствовал совсем рядом небольшой, робкий, но такой сильный и негасимый огонек. И захотелось взять его в руки, оградить от ветра, помочь разгореться в яркое пламя... Зачем? Он и сам не знал. Просто захотелось.
Быть может, он, как и всякая тень, просто не мог существовать без хоть какого-то света.
Летели дни, затем недели. Они тренировались, играли и снова тренировались. Они поставили себе почти неосуществимую с их уровнем задачу - победить Поколение чудес и выиграть национальный турнир. А Куроко думал, что все это - слишком рано. И что не хочет снова сталкиваться с ними, теми, кто так долго был для него... кем-то. Но на самом деле, и Куроко отдавал себе в этом отчет с той же беспощадной прямотой, которую он проявлял в отношении других, он не хочет сталкивать с ним, с Аомине Дайки. Просто потому что.
Поколение чудес...
Почему их называли именно так? Быть может, дело было в том, что столько сильных индивидуальностей собрались вместе в одной команде, и это само по себе было чудом. А может, дело было в том простом факте, что чудом являлось то, что они не передрались друг с другом, а, сыгравшись, образовали действительно сильную команду. Иногда Куроко задумывался, а действительно ли они заслужили это название? Поколение чудес... Каждый, кто видел со стороны игру Куроко в Сейрин мог бы сказать, что Поколение чудес получило свое название не только и не столько потому, что было само по себе чудесным. Просто вместе они были способны на чудеса. Они играли - и выигрывали. И становились сильнее. И упрямо шли к победе, сметая любые преграды на своем пути.
А потом они разошлись. Кто знает, что на самом деле послужило причиной? Каждый из них - признанной пятерки гениев - мог бы уже после средней школы числиться в национальном резерве. И, вероятнее всего, впоследствии подняться на национальный уровень с обязательным вступлением в Баскетбольную Лигу Японии, но...ни один из них не пошел по этому пути. Каждый ушел в свою школу. С сильной командой, с безусловно серьезными намерениями относительно дальнейшей судьбы, но... вне профессионального баскетбола.
Быть может, Куроко мог бы рассказать о том, почему сложилось именно так, но он не любил вспоминать прошлое. Тот, кто называл себя Тенью, не оглядывался назад. Да его никто и не спрашивал. Хотя нет, однажды спросили. Кисэ тогда разошелся не на шутку, задетый за живое, сам растравляя собственную рану. Почему он исчез сразу после финального матча? Куроко тогда ответил, что это из-за ненависти к баскетболу, но было ли это правдой? По лицу и голосу Тени никто и никогда не мог разгадать, что же таиться за его словами. Пласт под пластом. Смысл под смыслом.
Таков был Куроко. Никогда и никому не позволяющий даже через щелочку подсмотреть свой внутренний мир. Наглухо закрытый в панцирную броню - и не вскрывать же ее, в самом деле, силой!
Никого особо не интересовало прошлое. Они играли. Они тренировались. Они шли к победе сквозь пот и титанические усилия. Они были командой.
Но друзьями они так и не стали.
Куроко вряд ли можно было назвать другом хоть кому-то из новой школы. Тихий, замкнутый, незаметный в обычной жизни, он или оставался таким вот незаметным - или вгонял народ в ступор своим неожиданным появлением. Наверное, единственным, кого можно было бы с натяжкой отнести к друзьям- это был Кагами. Вот только отношение самого Куроко к своему Свету больше напоминало служение, нежели дружбу. Казалось, это всех устраивает. Жизнь словно обтекала Тетсую вокруг, не касаясь его даже краем.
Он жил на площадке. Он хотел играть.
- Я играл с Аомине. Он сказал, что был твоим светом. Такое ощущение, что ты был для него не просто партнером по команде. Что между вами произошло в Тейко?
Он рассказал про Поколение чудес, по то, как постепенно все ярче разгорался их свет - у каждого свой, особый. И как этот свет постепенно убивал тень. Ведь тени умирают лишь от двух вещей: слишком яркого света и от его отсутствия. Противоречие, совмещение несовместимого. Противоположные решения одной головоломки, ведущие к одинаково предсказуемому финалу. Он нашел в себе силы уйти, уползти, затаиться и обрести новую жизнь рядом с новым светом, чтобы когда-нибудь также прятаться и от него. О, Тетсу не тешил себя пустыми надеждами и иллюзиями - кто бы что ни думал по этому поводу. Да, Кагами пока еще был слаб, словно новорожденный огонек, но именно это и требовалось Тени. Да, когда-нибудь из этой искры разгорится пламя, и тогда Тени придется исчезнуть, в очередной раз спасаясь бегством для того, чтобы найти новый свет и снова учиться жить заново. Но это будет потом. Еще не скоро. У него еще есть около двух лет.
Иногда Куроко становилось немного смешно наблюдать за ребятами из команды, почему-то считающими его каким-то домашним мальчиком, о котором надо заботиться, которого надо защищать. Это никогда не проявлялось явно, но все же мелькало столь отчетливо, что не заметить подобного отношения было невозможно. Тетсуя не возражал. Если они хотят видеть Тень таким, он будет выглядеть таким, самому ему было не то чтобы все равно, но где-то очень к тому близко. Каким он был на самом деле, наверное, до конца не знал даже он сам.
И свет, и тень - просто силы, не имеющие ничего общего с представлениями людей.
И свет, и тень могут быть одинаково ранимы и одинаково жестоки. И одинаково сильны. Просто по-разному.
И внутри Куроко жили его собственные демоны, была там и несгибаемая жесткость, и стальная воля, когда-то позволившая столь слабому существу добиться высот та, где и более сильные отступали. Там же прятались, дожидаясь своего часа и другие, гораздо более опасные твари, исконные обитатели теней.
Куроко не давал им воли. Незачем было Сейрин знать о том, какие черти на дне темных омутов, скрытых за непроницаемым ледяным равнодушием голубых глаз.
Но когда там, на площадке, он снова столкнулся с этим взглядом, словно прожигавшим насквозь, снова почувствовал знакомую силу, давящую, сметающую остатки воли и надежды, без всяких колебаний добивающую тех, кто не выстоял - именно тогда он полностью осознал, что выбора у него нет: или становиться сильнее, становиться истинной Тенью - или исчезнуть под этим ярким светом, раствориться в его лучах, навсегда теряя себя. Тогда, в минуту слабости, он бросил взгляд на то единственное, что могло помочь.
Не помогло.
Кагами сидел на скамейке, набросив полотенце на голову, словно плащаницу, и руки его бессильно упирались в колени. Его свет едва-едва теплился, а сверху над Тенью нависало яркое и беспощадное сияние. Призрак остался с ним один ан один, давно уже зная, что победить не сможет. И все равно продолжая упрямо сражаться, из последних силы цепляясь за осколки своего нового мира. А ухмылка Аомине Дайки яснее всяких слов говорила: "Никуда ты не денешься. Ты исчезнешь. Ты - всего лишь жалкая тень, что ты можешь мне противопоставить? И он тебе не поможет". И Куроко знал, что так оно и есть.
Он оказался бесполезным и беспомощным. Никчемным. И его новый Свет не погас благодаря не его усилиям. И слова Тайги - нет, Кагами-куна - о том, что им больше не стоит пасовать друг другу, были лишь закономерным продолжением его бесполезной никчемности. И ко всему этому примешивалось отчетливое чувство горечи.